Текст книги "Зеленые созвездия (СИ)"

Автор книги: Алекс Белов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

– Она не затягивается, – произношу я, всхлипывая.

Мой лист живёт лишь с десяток секунд, – отвечает Каштан. – Тебе нужно рвать ещё.

– Тебе же больно, – жалобно произношу я.

Потерю десятка листьев я переживу, – отвечает Каштан. – Ветром их отрывает больше, а твоя рана смертельна.

Я рву ещё пару листьев, снова испытываю уколы, сжимаю губы и ловлю себя на мысли, что не хочу больше причинять Дереву боль. Лучше уж разбудить маму и вызвать доктора, пусть зашьёт.

Рви! Рви! – требует Каштан и терпит новую боль.

Постепенно рана затягивается, кровь останавливается. Никакой чудесной регенерации, просто организм начинает усиленно прикрывать улики.

Тебе нужно не только остановить кровь, но и восстановить работу вены, – говорит Каштан, а я продолжаю рвать листья, каждый из которых иглой впивается в сердце.

Когда рана стала напоминать бордовый рубец с мотающимися по краям кусками кожи, а ветвь Каштана остаётся почти без листвы, Дерево произносит:

Всё, больше я ничем помочь не могу.

А мне больше и не надо. Боль ушла, ногу не саднило, я мог на неё наступать. Вот и всё.

Спасибо тебе! Спасибо большое, – из моих глаз льются благодарные слёзы, и я обнимаю Каштан за ствол.

Утром будет ещё лучше, – говорит Дерево. – А теперь ты должен идти спать и восстанавливаться после перехода.

Я отпускаю Каштан, снова искренне благодарю его и возвращаюсь в дом. Прежде чем отправиться в кровать, я вытираю кровь с пола в ванной и чувствую зверский аппетит. На кухне выпиваю стакан молока, два стакана сока и только потом возвращаюсь в постель. Завязывать ногу нет необходимости. Кровь перестала идти. Рана уже не выглядела столь безобразной.

В кровати, укрытый одеялом, я задумываюсь, что скажу маме, если она заметит рану, а она заметит. Тогда свешиваюсь, вытаскиваю старую игрушку: миниатюрный кран, и ставлю у изножья. Теперь легенда о ночном падении выглядит убедительной.

Снова ложусь и теперь вспоминаю, что не снял кепку. Спускаться вниз неохота, поэтому я швыряю её под кровать и теперь готов спать, только сон не приходит. Голову переполняют всякие жуткие мысли: тёмные пятна, чёрный уровень, девочка в глыбе, безобразная рана. Мне так не хватает тёплого голоса мамы или хотя бы Володьки. Может, ему позвонить? Но я нахожу вариант лучше.

Каштанчик, мне страшно, – произношу я.

Некоторое время мне отвечает тишина, но потом раздаётся задумчивый голос Каштана:

Я думаю, со временем ты привыкнешь и перестанешь бояться.

Я ещё не могу привыкнуть к новой жизни, – жалуюсь я.

Само-собой. Но время придёт, и ты поймёшь, насколько это величественно.

Расскажи что-нибудь.

Каштан некоторое время думает, а потом произносит:

Я тебя знаю очень давно. С тех пор, как ты первый раз залез на меня. Ты со мной тогда же начал разговаривать. Ты помнишь?

Да, – я улыбаюсь. – Мне было шесть лет. Сразу после смерти отца.

Ты мне всё рассказывал, и я даже тебе отвечал, и знаешь, порою ты меня слышал.

Да ладно! – я хмурюсь. – А я не помню.

Потому что тогда ты слышал не словами, как сейчас. Даже обычные дети возраста малышей слышат Природу, только потом думают, что сами придумывали ответы. Когда тебе было шесть, ты был открыт. Потом, ты стал обычным человеком, воспитываемым вашим обществом. Ты закрылся, и я думал, что уже ничего не заставит открыть в тебе жилку зелёного ребёнка. Знаешь, большинство зелёных детей начинают слышать голоса как раз в малышевском возрасте. В двенадцать – это почти невозможно, но ты смог. И думаю, причиной тому был сильный стресс, полученный во время кораблекрушения. Так что тебе очень повезло. Хотя, даже когда ты чересчур очеловечился, ты всё равно приходил и говорил со мной.

И что я рассказывал? – спрашиваю я.

О! Всё. Ты говорил, что любил папу. Рассказывал, как он пробуждал тебя, надев на руки кукол. Как он любил забираться с тобой под кровать и придумывать истории про пыльных монстров. Ты рассказывал все случаи, и тот, который тебе запомнился. Как он подарил тебе чупа-чупс на празднике у реки. Кстати, первые годы ты обращался ко мне, как к папе.

Правда?! – восклицаю я, и мне становится чуточку стыдно. – Я и не помню.

Да. Ты думал, что общаешься с душой отца.

Мне становится чуточку радостно, и ностальгия рвёт сердце.

А кроме историй про отца рассказывал чего?

Да всё. Почти каждую драку в школе. Когда Ирину дёргал за косы и притворялся, будто это не ты, валя на соседа. Всё в первом классе. Как я понял, Ира была первой девочкой, в которую ты влюбился.

Да ну тебя, – хихикаю я. Вспоминаю её. Сейчас сидит на третьей парте третьего ряда, и я на неё вообще не обращаю внимания. Она такая серьёзная, вечно вся в науке. Да, симпатичная, но. – Я не мог в неё влюбиться, потому что она девчонка.

А зачем же за косы тогда дёргал и обращал на себя внимание?

Потому что девчонки для того и есть, чтобы с ними воевать, – лукаво отвечаю я, и Каштан смеётся.

Во втором классе ты на жвачку сел. И думаешь, что это всё Игорь подстроил. В третьем классе Серёжка украл у соседа фантики от жвачек и свалил на тебя. Потом ты дрался с Лёшкой и с Серёгой по очереди…

У Каштана такой успокаивающий голос ровно как у другого мужчины, который сейчас я слышу отголоском из глубокого детства. Дерево продолжает рассказывать давно забытые истории из моей прошлой жизни, но я уже засыпаю.

Глава шестая Правда

От моих ночных приключений не осталось и следа. Если в доме кровь вытер я, то во дворе потрудился Каштан. Кровавых листьев под деревом не оказалось. Я не изменил привычке завтракать в одних трусах. Думаю, спустись я в штанах, которые летом совсем не носил, возникло бы кудабольше вопросов.

Мама долго разглядывала рану, и с сомнением выслушала мой рассказ, о том, как я свалился ночью с кровати и упал прямо на игрушечный кран.

– Рана кажется давнишней, и, судя по рваной коже у краёв, она была огромной.

Я лишь пожимал плечами и не вдавался в подробности. Заподозрил что-то только дедушка, но виду не подал. Моя рана недолго занимала внимание мамы. Ей достаточно, что я жив и здоров и вокруг не вьётся смертельная угроза.

Позвонил Володька. Он попросил меня быстрее приехать:

– Братишка, у меня для тебя сюрприз.

– У меня тоже, – усмехаюсь я.

И вот уже гоню по хиленькой дороге на велике. На голове любимая салатовая кепка, полы распахнутой рубашки бьют по бокам. Утро выдалось холодным, и я быстро замёрз.

Дверь открывает тётя Света. Неотразимая, как и в прошлый раз.

– Никита, у нас будет к тебе серьёзный разговор! – заявляет она, и я уже боюсь, что Природа каким-то образом донесла до них события прошедшей ночи, но глаза тёти Светы не столь серьёзные, и я думаю, разговор выйдет менее жёсткий.

Володька ел на кухне. Перед тарелкой с гречневой кашей стояло миниатюрное деревце, вырезанное из дерева.

– Садись, брателло, – приглашает он, кивая на соседний стул, перед которым уже стоит стакан холодного ананасового сока.

– А я вот сегодня хочу вишнёвый, – заявляю я.

Володька сначала хмурится, а потом говорит:

– Я бы предложил тебе налить его, но ты же шутишь. Я же по тебе вижу.

– Чёрт, – усмехаюсь и сажусь на предложенный стул. – Никак тебя не проведёшь.

– Да, у зелёных детей с чувством юмора туговато, – кивает Володька.

– У меня к тебе есть разговор, – выпаливаю я, отпивая сок.

– Тоже вижу, у тебя эмоций через край. Мне тоже надо с тобой поговорить. Начинай, пока я ем.

Я хмурюсь. Почему-то стыдно всё рассказывать, поэтому я прошу:

– Давай лучше ты. У меня долго.

Володька откладывает ложку, вздыхает и лезет в карман. Оттуда он достаёт блестящую штучку.

– Заказал в интернете за неделю перед тем, как поехать знакомиться к тебе. Это тебе.

Я осторожно беру металлическую штучку и рассматриваю. Это амулетик, типа моего, только форма иная, напоминает волну.

– У наших есть место, где они подобные штуки заказывают. – Володька продолжает есть. – Это амулет воды, твой знак. Теперь он будет придавать тебе силы.

– Ой, спасибо, – улыбаюсь я. – А мой старый тоже там сделали?

– Не совсем, – качает головой Володька. – Твой на другом заводе. Просто символ популярный, вот его и клепают, а такой не делают. Приходится заказывать. Кстати, я хочу тебя кое о чём попросить. – Братишка смущается.

– Проси, обещаю не убить, – улыбаюсь я.

– Отдай мне свой, а то у меня сейчас нет, а тебе он всё равно не нужен.

Я на секунду колеблюсь. Это же подарок бабушки и дедушки, с другой стороны, мой дед лишь подозревал о существовании некой силы, но столь размыто, что купил, видимо, первое попавшееся на глаза.

– Без проблем, – отвечаю я и отцепляю амулет. – Он уже мне помог.

Я протягиваю безделушку Володьке, и тот сияет, забирая его, но потом хмурится.

– Что значит – помог? Как? – спрашивает он.

Я вздыхаю и начинаю рассказывать. Первую часть истории, когда я попал на другой уровень и оглядывался, Вовка выслушал хмуро. Когда речь зашла о девочке, его глаза широко раскрылись. А когда я закончил про монстра и лечение раны, у Володьки открылся рот.

Он уже забросил гречку и откинулся на стул.

– Бред, – мотал головой Володька. – Не верю. Да как такое может быть?

– А что случилось? – не понимаю я.

– Ты был на самом первом уровне, понимаешь???

– Нет, – честно отвечаю.

– Я вчера попытался пройти на второй, и помнишь, чем всё дело закончилось? – говорит Володька. – Дальше третьего я не могу уйти, хоть убей меня. Сил не хватает. Ты сиганул сразу на первый. Ты представляешь, сколько в тебе силы?

– Нет, – теряюсь я, но в душе горжусь.

– Это несправедливо! – Володька бьёт себя ладошкой по лбу.

– А что там была за девочка? – спрашиваю.

– Вот ты тоже там таким будешь, если задержишься надолго, – отвечает Володька. – На первом уровне нет ни грамма человеческой сущности. Там можно заснуть и не проснуться, как вот некоторые делают, видишь.

– А что за монстр? – хмурюсь я. – Ты же говорил, что создания Природы не причинят нам вред.

– Это не создание Природы, – отвечает Володька. – Вспомни, этот уровень был ещё до её рождения. На нём Природа только начала зарождаться. Ну что за фигня! Он спокойно нырнул на первый уровень, и… Мааааам!

Володька завопил так внезапно, что я вздрогнул и даже перепугался. Вдруг я что-то нарушил, и сейчас меня будут ругать. Как и вчера, мама Володьки не заставила себя долго ждать и влетела в кухню.

– Ты представляешь, – жалобно заговорил Володька. – Он вчера переходил на первый уровень.

– Кто разрешал? – строго хмурится тётя Света.

Я втягиваю голову в плечи. Кажется, я сегодня умру. Вчера мой переход что-то нарушил, и утром Африка ушла под воду.

– Нет, ну ты подумай! На первый уровень!!! – восклицает Володька.

Тётя Света садится напротив меня и складывает руки перед собой, палец к пальцу.

– И сколько ты там находился? – спрашивает она.

– Я не помню. Минут десять, наверное.

Володька вновь хлопает ладошкой по лбу, а тётя Света только хмурится больше.

– Да чего такого??? – восклицаю я, раскинув в стороны руки.

– Володя. – Тётя Света говорит, чуть повернувшись к сыну, но смотрит на меня. – Сколько ты вчера пробыл на втором уровне, прежде чем тебя начало разрывать?

– Секунды четыре, – жмёт плечами Володька.

– Ну вот, – жмёт плечами в ответ тётя Света, не спуская с меня глаз. – А ты на первом уровне – десять минут. Если, конечно, не врёшь.

– Да откуда мне врать, – возмущаюсь. – Я ничего не знал про ваши уровни. Я видел какую-то девочку в камне…

– Это он про заблудившиеся души, – уточняет Володька.

– …на меня напал жуткий монстр. Даже шрам оставил. Вот. – Я скидываю сандалетку, задираю ногу и ставлю её на ребро стола, демонстрируя шрам, который сегодня выглядит как простая ссадина.

– Он говорит правду, – вздыхает Володька. – Я это чувствую.

Я опускаю ногу и спрашиваю:

– А чего это значит? Я сильный, да?

– Я думаю, ты не просто сильный, – отвечает тётя Света. – Ты совершенно сильный.

– Самый сильный? – уточняю я.

– Ну об этом я не знаю, – отвечает женщина. – Я читала о таких ребятах-универсалах, только не видела пока ни одного. Как-то собирались вместе, помню.

– Мелькали они тогда в лагере, – уточняет Володька.

– Мелькали, но не познакомилась ни с одним универсалом, – отвечает тётя Света, и я чувствую себя посторонним в этом разговоре. – Тогда надо быстрее исполнять то, о чём мы хотели с ним поговорить.

Я перевожу растрёпанный взгляд с одного на другого. Тётя Света наконец обращается ко мне, и теперь вид у неё очень серьёзный.

– Понимаешь, – говорит она. – Коль ты такой сильный, скоро другие зелёные ребята узнают об этом. Ты будешь нарасхват. На тебя посыплется масса заданий. – Я чувствую, как приятное волнение ерошит сердце. Извечное желание стать героем. А потом тётя Света произносит пугающую фразу: – И чтобы тебе и дальше нормально жить, мы должны рассказать всё твоей маме.

* * *

– Это бесполезно! – я хлопаю себя по ногам. – Моя мама настолько… настолько… взрослая, что она решит это сказкой.

– Мы с Вовой продумали план, – отвечает тётя Света. – Я вчера даже мужу позвонила. Он сейчас в командировке. Он полностью одобрил наши действия. Зелёные дети не могут существовать без поддержки родителей, – тётя Света поджала губы. – Иначе не сыскать на свете более одиноких людей.

Я вздыхаю.

– И что вы придумали?

– Да всё просто, – тётя Света пожимает плечами. – Я с Вовой приеду к тебе, и поговорим с твоей мамой. Когда тебе будет удобно? Давай договоримся на завтра.

Мне становится ещё хуже. Володька болтает ногами и посасывает сок из трубочки. В его глазах всё кажется таким простым, но я уже предполагаю, в какие штыки моя мама возьмёт столь своеобразный визит. Но тётя Света и Володька неумолимы, и нет сказать сложно. Я боюсь, что всё закончится плохо и я потеряю единственного друга. Брата!

– Мне же надо будет как-то предупредить её о вашем приходе, – говорю я.

– Конечно, – кивает тётя Света. – Вот сегодня вечером и скажешь.

– Но… но… – я ищу повод отложить встречу. – В понедельник у неё презентация лекции по геологии в лагере. Она к ней готовится. Неуверен, что у неё найдётся сейчас время…

– Так а ты спроси. Не настаивай. Я же не думаю, что она целыми днями только и делает, что сидит и строчит свой конспект, – отвечает тётя Света.

Я молчу. Думаю. Это выход. Я позвоню Володьке вечером и скажу, будто у мамы нет времени, и она просит отложить визит до следующей недели, хотя по-настоящему даже и не буду ей ничего говорить.

– Ну можно, – неуверенно жму плечами я.

– Только без всяких уловок, – вдруг замечает Володька.

– Окей! – восклицаю я.

– Володя, ну какие уловки, – улыбается тётя Света.

– Не знаю, но уже думает о том, как бы отложить встречу на потом, – жмёт плечами Володька.

Я немного злюсь. Мне ещё ни разу не врал зелёный, но уверен, я бы почувствовал ложь. Человеческую вряд ли, а вот попытку одурачить меня почувствовал бы сразу в сущности. Володька видит меня насквозь, как я его.

– Ну блин, – ною я, ощущая себя в ловушке. И в голову вдруг приходит идея. Не всё так плохо. – Может, начать с дедушки, – предлагаю я. – Именно он с бабушкой подарил мне этот медальон, – указываю на амулет леса, что лежит на углу стола.

– Они тоже могут послушать, – кивнула тётя Света. – Нам главное – убедить твою маму.

Я мрачнею.

– Но дедушка тоже может не понять. Я поэтому ему ничего и не рассказываю. Он такой, как все. Охотится на животных в лесу, ест мясо, рубит деревья.

– Я тоже ем мясо, – улыбнулась тётя Света. – Человеку положено есть мясо, так говорят врачи. Но это не мешает мне терпеть зелёного сына.

– Чего??? – возмущается Володька.

Тётя Света смеётся и ерошит ему волосы. Я улыбаюсь в ответ.

– Твоя мама поверит в твою сущность – это сто процентов, – подмигивает она мне.

– Ох, не знаю…

– Нет-нет, всё верно. Если и не поверит, то мы ей докажем. У нас есть неопровержимое доказательство.

Я удивлённо хмурюсь. И тут тётя Света мне рассказывает такое, что я сразу понимаю – встрече быть!

* * *

Я объявляю о визите семейства Морковкиных за ужином. Поведение мамы за столом только усугубило моё желание осуществить встречу. Бабушка приготовила фасолевую кашу. Я позволил себе добавить в блюдо овощную подливу, в которую входила морковь, надеясь, что её присутствие не особо расстроит мой организм. Я запивал кашу апельсиновым соком, в то время как остальные члены семейства пили чай и заедали тушёной говядиной. На десерт планировался небольшой тортик-рулет. Славно, что моя новая сущность позволяет есть кондитерские изделия, а то было бы совсем кисло.

– Что-то мы давно картофельного пюре не ели, – говорит мама. Я заранее предупредил дедушку и бабушку о продуктах, которые мне нельзя, поэтому, чтобы не провоцировать конфликт, бабушка готовила только разрешённый гарнир.

– Ну… а что, – теряется бабушка. – Давай я завтра сделаю.

Её глаза часто косятся на меня.

– Это замечательно, – улыбается мама, отправляя ложку фасоли в рот. – Надо разгрузиться. А то объемся фасоли и гороха и буду на презентации в понедельник пукать.

Несмотря на серьёзную ситуацию, я хихикаю. Мама будто меня только замечает. Она весела, вскидывает брови и заговорщицки заявляет:

– Пошлём дедушку завтра с утра на рынок. Пусть селёдочки к картошечке купит, ага?

Я ещё улыбаюсь, но мои глаза, видимо, сияют тревогой, как маяки в облачную ночь.

– Будешь селёдочку, Никит? – улыбается мама.

Улыбка меркнет, мне почему-то щиплет нос, до слёз, и я поджимаю губы. Смотря пристально на маму, я медленно мотаю головой.

– Ну ты чего опять? – улыбается мама. – Надо же пробовать есть что-то… – она хмурится. – Я кажется, начинаю понимать. Ты стал вегетарианцем? Ты не ешь мясо? Да, я теперь вспоминаю. Все последние дни ты не ешь мясо! Почему же, Никит?

Мне вдруг становится очень страшно, и мокрый пот обливает спину. Вступает дедушка, до этого уныло клевавший кашу и тревожно прислушивающийся к разговору.

– Солёная рыба вредна для печени. Читал я, – говорит он.

Но мама будто не слышит отца.

– Никита, почему ты не ешь мясо? Если тебя один раз вырвало от кролика, это ещё не значит, что теперь твой организм не воспринимает мясо. Ты должен попробовать. Или здесь какая-то другая причина? Ты начитался в интернете непотребной литературы?

Я молчу. Губы сжаты. Взгляд исподлобья сверлит лицо мамы. Оно всё ещё улыбается, но глаза серьёзные. Мне хочется расплакаться и не решать такие взрослые вопросы.

И вдруг мама зачерпывает из общей чашки кусок говядины и кидает мне в тарелку. Мясной соус брызгает на кашу, и я прячу ноги под стул. Пальцы на ступнях поджимаются, я весь скукоживаюсь. Словно котёнок во время дождя. Будто в меня не мясом кинули, а из бластера выстрелили.

– Попробуй, – просит мама. – Это очень вкусно, понимаешь.

Я ничего не говорю, а смотрю на кусок говядины, который источает боль уже на расстоянии. Бабушка перестала есть и наблюдает за разыгравшейся сценой.

– Никита! – строго произносит мама.

– Оля! – вдруг восклицает дедушка. – Ну чего же ты пристаёшь к ребёнку? Ну пусть он ест чего хочет!

Мама вздыхает, протягивается к моей тарелке и забирает мясо.

– Дети не должны есть что хотят, – слышу я голос мамы и не отрываю взгляда от капель мясного соуса на фасолинах. – А если он захочет питаться только тортами? Я должна разрешить и смотреть, как мой ребёнок толстеет каждую минуту???

– Но он же не ест торты, – парирует дед.

– А ещё он не ест мясо. Папа, ты знаешь, что такое мясо в двенадцать лет? Ему двенадцать! Через полгода-год его тело начнёт расти как на дрожжах, а что ему для этого надо?

– Что? – хмурится голос деда.

– Ну да, что?

– Я не знаю, что?

– Белок! Строительный материал клетки всех детей и подростков! – восклицает мама. – И не тот белок, что в молоке или грибах, а настоящий животный белок, для укрепления клеток крови. Он просто обязан съедать сто грамм мяса в день!

– Ну погоди, – мягко произносит дед. – Дай ему просто чуточку отдохнуть.

Наконец, я возвращаюсь в этот мир. Не знаю, сколько боли вызовут во мне капли мясного соуса, разбросанного по всей тарелке, но не хочу экспериментировать, поэтому отодвигаю от себя тарелку и поднимаю глаза на маму. Она уже не смотрит на меня и общается лишь с дедом. И я прерываю их диалог.

– Завтра хочет прийти Володька, – говорю я. Над столом повисает тишина. Растерянная мама смотрит на меня и потом говорит:

– Я разрешу ему прийти, если ты съешь хотя бы кусочек мяса.

Я даже не злюсь, хотя следовало бы. Во мне прячется скорее лёгкое потрясение.

– Да он не ко мне, – говорю. – Он к тебе.

– Ко мне? – удивляется мама.

– Да. С мамой своей.

– А… – мама теряется. – А зачем?

Я жму плечами.

– Наверное, она хочет узнать, что мы за семья и с кем дружит её сын.

– Отличная идея! – поддерживает дед, желающий закончить разговор о мясе. – Давай завтра примем гостей. Сто лет уже никто не приходил.

– Я с утра задушу петушка! – восклицает бабушка. – Зажарю. Картошечки наварю.

Я было открываю рот, чтобы сказать, что Володька это не ест, но вовремя понимаю: это не самая удачная идея в свете последнего разговора. Поэтому говорю другую правду:

– Можно. Тётя Света любит курицу.

Не знаю, любит ли тётя Света курицу, но мясо она ест, сама сегодня сказала. Так что, я всё правильно сказал.

– Ну хорошо, – улыбается мама, забывая разговор о мясе. – Надо бы и мне развеяться.

Я стараюсь выжать из себя улыбку, но не получается.

– Я к себе, – говорю как можно беззаботнее, хватаю стакан сока и поднимаюсь в комнату.

* * *

Темнеет.

Я сижу на кровати, свет не горит, но пока хватает того, что процеживается сквозь окно. В густом мраке на моей ладони покоятся амулетик Володьки и крестик мамы. Никто не заметил подмены, хотя я весь вечер проходил в рубашке нараспашку.

Я уже говорил с Каштаном о завтрашней встрече, о своих опасениях, но он вряд ли что понял. Твердил лишь, что при любом раскладе я не перестану быть зелёным ребёнком, даже если мама схватит меня в охапку и сбежит на необитаемый остров. Хотя о маме он говорил много и сказал, что её трудно убедить, пока не представишь необходимые доказательства. Говорил, что моя мама материалист, а таких интересуют только факты, факты и факты. Я даже поразился, откуда Каштан так хорошо знает мою маму, если она не зелёная? Но доказательства у нас были.

Боюсь только, как бы они её не шокировали. А пока… мне очень хотелось подготовить маму к встрече. И я смотрю на амулет воды и распятого Иисуса на ладони. Слева знак Природы, подаренный дедушкой, то есть – Володькой, но первый подарил именно дед. И с ним всё понятно. Когда-то мальчиком он стал свидетелем силы зелёных детей, и в порывах купил мне амулет. Может, ассоциировал меня с Игнатом?

А во что верит мама? Они с отцом крестили меня, когда я был ещё младенцем, но назвать мою маму боговерующей сложно. А что если я ошибаюсь, и завтра тётю Свету с Володькой выкинут за шкирку за дверь?

Я встаю, едва слышно, шурша по полу босыми ногами, подкрадываюсь к маминой двери, что напротив моей, и прислушиваюсь. Работает. Я сажусь на пол. Протягиваю руку к ручке, поворачиваю и чуточку толкаю дверь, а потом быстро отдёргиваю руку.

Из-за стола мама не увидит меня, потому что он прикрывает нижнюю половину проёма. Слышу, как ручка перестаёт шуршать по бумаге, и мама замирает. Я медленно толкаю дверь, которая чуть поскрипывает на определённых углах.

– Что это за доброе привидение стучится ко мне? – тихо спрашивает она. Я улыбаюсь, едва сдерживая смех, и осторожно ползу по паркету к столу. Полы новые, поэтому не скрипят, но мама конечно слышит шуршание одежды.

– Ой-ёй! – наигранно восклицает мама. – Я слышу, кто-то ползёт ко мне! Неужто, это злобное существо с Марса пришло за мной?

Я прислоняюсь к обратной стороне стола. Не перестаю улыбаться, но сердце бьётся часто, будто я действительно на сверхсекретном задании в тылу врага. Несколько секунд в комнате тишина. Потом я падаю на спину и втаскиваю тело в прорез между ножками и ящиками стола.

Передо мной два холмика маминых коленей, а в прорези между ними и планкой стола виднеется сияющее лицо. Вверх ногами, а я всё улыбаюсь.

– Какой милый монстрик с Марса, – улыбается мама.

А я уже смотрю на испещрённое дерево обратной стороны планки стола. Полы рубашки раскинулись по паркету, мои амулеты, щекоча, ползут по груди и устремляются на пол, но цепочка натягивается, и они виснут в районе подмышки.

– Скучаешь? – слышу я голос мамы, и её ручка снова скользит по бумаге, выписывая какие-то необходимые определения из книги. Готовится так, будто не в лагере детям читать будет, а на научном симпозиуме.

– Немножко, – отвечаю я. – Я просто сейчас много думал… и решил прийти.

– И о чём же думал мой маленький монстрик с Марса? – спрашивает мама.

Я хмурюсь, стараясь подобрать нужные слова. Запах мамы, такой близкий, умиротворяющий. Но и настораживающий.

– Мам, я с детства ношу дедушкин амулет и твой крестик, – сказал я.

– Ага.

– Мам, скажи, а зачем ты мне его подарила? – никак иначе я не могу сформулировать свой вопрос.

– Я тебе его не дарила, глупенький, – улыбается голос мамы. – Я тебя крестила, а когда крестишь ребёнка, ему нужно купить крестик. Вот мы и купили.

– А зачем ты меня крестила? – спрашиваю я.

– Ну как зачем. Так положено. Мне тогда на работе некоторые подружки говорили, что стоит крестить малыша, пока он маленький. Вдруг ты умрёшь, тьфу-тьфу, конечно. Мне сказали, что все некрещёные дети обязательно попадают в ад, в такое местечко, которое называется Лимб. Представь. Вот я и крестила.

Я снова ищу формулировку. Есть одна, но какая-то она резкая, поэтому я опять начинаю издалека:

– То есть, вы с папой так решили, потому что вокруг все говорили о Лимбе?

– Ну да. Просто, так положено. Все люди так делают. Ну знаешь, как праздник новый год. Собираются, наряжают ёлку, отмечают, дарят подарки. Вот и новорожденных детей положено крестить.

Я опять думаю и задаю прямой вопрос:

– Мам, как ты думаешь, Бог и правда есть?

Ручка на секунду замирает, и мама молчит, а потом произносит с улыбкой:

– Какие серьёзные вопросы тебе в голову пришли. – Потом снова молчит. – Ты задумался над этим вопросом после кораблекрушения?

Я ловлю эту ложную догадку и принимаю за основу.

– Ага! – отвечаю. – Мне просто интересно, во что ты веришь? Ты меня крестила, но в доме нет ни одной иконы. Поэтому я не понимаю. Дедушка с бабушкой же не верят, да?

– Да, – говорит мама. – Они росли в такое время, когда верить нельзя было, вот поэтому и неверующие. А что касается меня… Я никогда не задумывалась над этим вопросом. То, что я крестила тебе в детстве – не показатель моей веры. Я сделала этот обряд скорее… из любопытства. Положено было, вот и сделала. Если ты хочешь знать, как часто я обращаюсь к Богу в трудные минуты, вот отвечу что ни разу. Я как-то больше надеюсь на свои силы.

Я испытываю облегчение.

– То есть, ты думаешь, что после смерти нас ничего не ждёт?

Мама снова молчит, прежде чем ответить, а я играю пальцами с проводом от светильника, чьи лучики под стол почти не проникают.

– Ну почему же. Может, и ждёт. Ты не отчаивайся. Умрём – и увидим. Я думаю, что какое-то продолжение всё-таки есть.

Но я чувствую, что мама говорит это лишь потому, что боится меня напугать, разочаровать, разбить надежду. Сама она вряд ли верит в продолжение жизни. Шестое чувство зелёного ребёнка подсказывает мне.

– Мам, – осторожно спрашиваю я. – Можно я сниму крестик и оставлю только амулет?

– Это твой крестик. Ты вправе делать с ним всё что хочешь, – твёрдо отвечает мама, и мне становится ещё легче.

– И ты нисколько не расстроишься? – спрашиваю я.

– Почему я должна расстроиться? – почти смеётся мама.

– Ну не знаю. Подарок же.

– Это не подарок. Это просто амулет, который я купила тебе в церкви. Я не придаю ему столь серьёзного значения, чтобы ругаться за его исчезновение. Ты можешь верить во что хочешь. В Бога, в Будду, в Аллаха, можешь не верить ни во что. Это твоё право.

Мне становится легко на душе.

– Я люблю тебя, мам, – говорю я. И эти слова могу произнести только одному человеку на земле. Если бы папа был жив, то – двум.

– Иди сюда, мой маленький монстрик с Марса, нежно произносит мама и отодвигается в кресле. Я подтягиваюсь за планку стола и оказываюсь прямо у неё на коленях. Она обнимает меня и целует в щёку рядом с носом.

Мне хорошо, и я не стесняюсь.

Никто же не видит.

Позже в комнате я отцепляю с шеи крестик и убираю его в шкатулку, где храню все старые и важные для меня вещи.

На мне остаётся лишь амулет Природы.

* * *

Когда Володька входит в дом, он с отвращением морщится. Ещё бы, повсюду разливается вонь жарящейся курицы. Мне тоже не по себе. Со ступенек слетает мама, видит тётю Свету и Володьку, и впопыхах произносит:

– Здравствуйте! Проходите к диванам. Мы сейчас будем накрывать на стол. Извините, я тут всё бегаю. Но через минуту буду ваша! Никита, усади пока гостей.

С этими словами мама скрывается за дверью в кухню. Я вижу растерянное выражение лица тёти Светы и закрываю за ней дверь.

– Так, ребята, – тихо шепчу я. – Играем по их правилам. Если сказали – обед, значит – обед. Вы пришли рано, они не успели толком ничего приготовить, но думают, что целью сегодняшней встречи будет именно обед. Нажраться, посмеяться и разойтись.

Тётя Света снимает обувь и проходит на диванчик за стол в гостиной. Она немного адаптируется к обстановке, и садится.

– Ты должен был сказать, что есть серьёзный разговор, – говорит она. – И что обеды всякие не нужны.

– Это вы сами ей всё скажете, – говорю я. – Я вчера еле-еле поведал о вашем визите.

– Да ты говоришь как галантный кавалер, – улыбается тётя Света.

Я смущённо улыбаюсь и плюхаюсь в кресло, мысленно слышу, как Володька здоровается с Каштаном, хотя рассматривает сервиз на столе.

– Как вы собираетесь начать разговор? – шепчу я.

– Увидишь, – подмигивает тётя Света.

– Ох, – я откидываюсь на спинку и тревожно смотрю в потолок. – Она не поймёт. Особенно, когда вы скажете, что зелёные дети часто умирают.

– Они не просто часто умирают, – хмуро заявляет Володька. – Они вообще редко доживают до шестнадцати лет.

Я хлопаю себя по лбу.

– Кажется, разговор сегодня не задастся.

– Погоди-погоди, – тётя Света машет руками. – Вот именно это твоей маме узнавать сегодня не обязательно. Сегодня достаточно, чтобы она поняла, что ты не такой, как все. Информация должна приходить постепенно.

– Хоть это… – но не успеваю договорить, в гостиную уже вносят чашку с картофельным пюре.

Мама ставит её посреди стола, при этом улыбка вот-вот разорвёт губы. Я верю в искренность этой улыбки, гостей у деда не было давно.

– Ну что же вы суетитесь, – машет руками тётя Света. – Мы могли же просто попить чаю.

– Ничего-ничего, – машет руками в ответ мама. – Гостей мы давно не встречали.

– Давайте я хоть вам помогу, – находится тётя Света.