Текст книги "Ничья (СИ)"
Автор книги: Алекс Мелроуз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)
Новинки и продолжение на сайте библиотеки https://www.litmir.me
====== Пролог ======
– Прости, парень, но это частная собственность. Сюда пускают только по приглашениям. А у тебя его, я уверен, нет, так что проваливай.
Синие глаза лишь немного сужаются, губы вытягиваются в линию, голова едва заметно склоняется набок, мускулистое тело напрягается, а рука, лежащая в кармане дорогих штанов, сжимается на мгновение в кулак.
– Поверь, парень, – презрительно выделяет обращение, – тебе лучше сразу меня пропустить. Если не хочешь завтра проснуться со своими яйцами в горле.
– Не нарывайся, – фыркает охранник, приподняв полы пиджака и демонстрируя оружие, – если, конечно, не хочешь, чтобы я прострелил тебе твои яйца.
Синие глаза хмурятся, в них появляется недобрый тёмный блеск, по губам скользит опасная ленивая улыбка, голова сильнее склоняется к плечу.
– Мать твою! – кто-то смачно ругается, и из здания, на ходу надевая пиджак и застегивая ширинку узких джинсов, выскакивает светловолосый мужчина. Красный, взъерошенный, с характерными следами красной помады на шее и в мятой темно-синей рубашки. – Впусти его немедленно! – рявкает он на оторопевшего охранника.
– Но у него же…
– Я разве не говорил впускать Деймона Сальваторе сразу же, сукин ты сын?! – рычит он, ударив кулаком по руке, и тот испуганно съеживается, переведя ошарашенный взор на посетителя.
– Ну так… Я не знал… Что это он… Он не представился, а я…
– Рот закрой, сука! – шипит хозяин, скрипнув зубами, и поворачивается к Деймону, который спокойно и даже равнодушно наблюдает за ними. Лицо первого мгновенно меняется, став заискивающим и практически подобострастным, и он кладёт руку на его локоть, натянуто улыбаясь. – Деймон, друг, не убивай, пожалуйста, этого олуха. Он новичок, ещё не выучил что к чему. Он у меня ещё ответит, но, будь добр, оставь его в живых, а то сейчас так трудно найти опытного охранника.
Синие глаза, оторвавшись от его лица, скользят по лицу испуганного парня, который, выпрямившись, начинает бормотать, сбиваясь и заикаясь.
– Прошу прощения, сэр! Не признал, сэр! Прошу меня извинить, сэр! Я правда не знал, честное слово, сэр! Иначе я бы сразу же…
– Как много шума от такого дерьма, – презрительно морщится Сальватор, отведя глаза, и идёт к двери.
Хозяин, торопливо открыв ему дверь, лучезарно улыбается и, пригрозив охраннику, идёт следом, пристраиваясь то справа, то слева от него.
– Могу я узнать, что тебя привело сюда, друг?
– Просто, – даже не глядя на него, отвечает он и идёт дальше, не вытаскивая руки из карманов.
– А…
Они идут по плохо освещённым коридорам, мимо десятков обшарпанных дверей. Некоторые из них приоткрыты, другие открыты настежь, и синие глаза лениво оглядывают полуодетых женщин, многочисленных детей от трёх лет, которые, на мгновение подняв головы, сразу же испуганно и смущенно отводят глаза.
Через несколько минут они заходят в огромную комнату с многочисленными диванами. Прокуренная, буквально разящая сексом и дешевым алкоголем, она выглядит дороже, чем все здание в целом, и Деймон, поправив пиджак, опускается в отдельное кресло немного в отдалении и закидывает ногу за ногу. Хозяин дома торопливо пододвигает стул и садится в паре метрах от него.
– Сигареты?
– Бурбон.
– Конечно.
Сальваторе делает глоток, и мужчина напрягается, следя за его реакцией, потом, видя, что тот молчит, немного расслабляется и даже откидывается на спинку стула.
– Специально для таких гостей, как ты, прикупил за пару…
– Долларов, я полагаю, – фыркает он, – давно такого дерьма не пробовал. Но в таком заведении, я полагаю, стоит радоваться, что это хотя бы не моча, – его губ касается намёк на улыбку, и тот слабо кивает, усмехнувшись.
– Да, пожалуй…
– Пусти!!! – слышится гневный детский вопль, и Деймон поднимает голову, глядя на то, как высокий широкоплечий мужчина тащит по коридору упирающегося ребёнка лет четырёх. Девчонка, едва держась на тонких ногах, упрямо цепляется конечностями за все, до чего дотягивается, и громко вопит, не обращая внимания на оплеухи, которые ей отвешивает мужчина.
– Это что? – лениво интересуется Сальваторе, и второй, проследив за его взглядом, пожимает плечами.
– Дочка Коула и его очередной шлюхи. Мы её назвали Еленой, потому что влом было изощряться, – он замолкает, но так как его собеседник никак не реагирует, продолжает говорить. – Отвратительный ребёнок, самый непослушный из всех: жрать отказывается, сопротивляется, пытается постоянно убежать. Я уже сожалею, что подобрал её.
– И что с ней будет? – равнодушно интересуется он, когда все тот же мужчина, толкнув девчонку на пол, вздергивает её за волосы и смачно матерится, когда она неумело плюет ему в лицо.
– Что будет? – Клаус чешет затылок и зевает. – То же, что и с другими: до четырнадцати будет мыть все тут, в четырнадцать трахнет кто-нибудь, два года наши бабы будут учить её своему, скажем, ремеслу, а в шестнадцать сбагрю знакомому на панель и срать я на неё хотел.
Деймон ничего не отвечает, неотрывно следя за ребёнком, который, прижимаясь к полу, пытается убрать со своей головы ногу смеющегося мужчины. Сальваторе невольно поражается такому спектру эмоций в одних глазах. Винных глазах. Тут и ненависть, и презрение, и отвращение, и он едва заметно улыбается, проведя языком по губам.
– Продай мне её.
– Что? – замирает Клаус. – Друг, я бы с радостью, но…
– Ты сказал, что она не представляет ценности.
– Да, но…
– Назови свою цену.
– Друг…
– Цену, Никлаус.
– Два, – выпаливает он и замирает. Деймон пожимает плечами и встаёт.
– Хорошо.
– Ты серьёзно? Ты купишь эту будущую шлюху за два ляма? – вскакивает он.
– Ещё одно слово – и будет полтора.
– Да сплюнь, Сальваторе, – напрягается тот, – с неё и 90000 хватит.
– Как скажешь. Я заберу её в понедельник. И попробуй сделать так, чтоб она походила на человека.
С этими словами он идёт к выходу, не глядя ни на кого, а Клаус опускается в кресло, шумно выдохнув.
====== 1. Дикая. ======
Кажется, Энзо уже в сотый жалеет о своем решении. Зачем он вообще ввязался в эту авантюру? Зачем ему потребовалась эта девчонка? Дикая, грубая, абсолютно не готовая идти на контакт
Пока он вез ее в машине, уже через полчаса он был уверен в том, что стоило бы ее усыпить, проблем было бы меньше. Но он и подумать не мог, что четырехлетнее существо, которое по факту мало что должно понимать, могло так активно и даже агрессивно защищаться.
Стерев кровь с руки, Энзо недовольно косится в угол автомобиля, в котором сжалась темноволосая девочка, и качает головой, на мгновение прикрыв глаза. Какого черта он вообще согласился на это? Что за бредовая идея? Жизнь у него что ли веселая, приключений захотелось?
– Вашу мать, – цедит он, когда Елена или как там ее, он даже не успел толком узнать ее имя, начинает с упорством маньяка долбиться головой о дверь, намереваясь выбраться. – Ты хочешь вылететь на полной скорости?
– Пошел к черту! – неожиданно четко произносит она, буквально выплюнув слова ему в лицо, и едва ли не шипит от презрения.
– Твою мать, – Энзо шумно выдыхает и, прекрасно понимая, что рискует получить новые синяки и царапины, решительно притягивает ее к себе, обхватив ее руки и придавив ее ноги. Она начинает дергаться, рычит, как животное, и немного успокаивается только тогда, когда вонзается зубами в его руку. Энзо морщится, выругавшись сквозь зубы, но не выпускает ее. Только поднимает голову и смотрит на водителя. – Езжай быстрее, сука!
Визжат шины, и он крепче сжимает челюсти, стараясь не думать о том, что синяк на руке точно останется не на одну неделю. Девчонка хрипит, дергаясь всем телом, и озлобленно щурится на него. Ему становится не по себе от чувства, что, если бы взглядом можно было калечить, он бы уже точно лишился конечности.
Жалкие пятнадцать метров от машины до дома и вовсе становятся сразу всеми кругами Ада: Елена визжит, кричит и ревет так, словно в нее вселились все демоны разом, сыплет бессмысленными, порой даже сказанными неправильными ругательствами, пытается ударить его как можно больнее. Но при этом не плачет. Слез нет. Страха нет. Только чистое презрение и такая ненависть, что ему просто дико смотреть на ее бледное, искореженное от гнева лицо.
– Четыре, четыре, сука, года, – хрипит Энзо, буквально вваливаясь в дом, пытаясь удержать брыкающегося ребенка в более-менее горизонтальном положении, – что же будет, когда ты вырастишь?
– Отпусти!
– Да сей… епт! – он дергается, когда она, извернувшись, ударяет его коленом в живот, одновременно вгрызается зубами в его руку и отскакивает в сторону. Несется через коридор и отползает в дальний угол возле стола, словно пытаясь стать частью стены. Энзо упирается руками в колени, сморщившись, и оглядывает пораненную руку. Потом поднимает глаза и смотрит на девочку, не отрывающую от него настороженного взгляда.
Елена похожа на дикого животного, на грязного, пугливого, озлобленного котёнка. Забившись в угол и словно пытаясь слиться со стеной и исчезнуть, она кривит губы в предупреждающем оскале и сжимает руки в крохотные кулачки, с вызовом и презрением глядя на него исподлобья из-за укрытия длинных сальных волос.
Закрыв дверь и удостоверившись, что все окна прочно закрыты, Энзо, на ходу стягивая потную футболку, заходит в комнату, наскоро переодевается, берет с буфета слоеную булку и возвращается в коридор. Елена мгновенно дергается в сторону, ударившись о стену головой, и кусает нижнюю губу до крови, следя за каждым его движением.
Энзо, глубоко вздохнув и заранее предчувствуя провал, опускается на корточки в нескольких метрах от неё и морщится, когда это зашуганное существо начинает шипеть, теснее вжимаясь в стену. Создается впечатление, что она не жила с людьми, а с какими-то животными с самого рождения.
– Я ничего тебе не сделаю, клянусь, – он сам удивляется тому, как спокойно и ровно звучит его голос, хотя внутри царит напряжение. – Елена, – максимально ласково и нежно, – я могу пообещать тебе, что с тобой здесь ничего не случится. Все изменится и будет хорошо.
– Ты купил меня, – цедит она с несвойственной ребёнку грубостью и высокомерно смотрит на него, кусая сухие и потрескавшиеся губы. – Купил, как вещь, как игрушку, но я не пущу тебя к себе. Я лучше сдохну, чем стану твоей сукой!
Он вздрагивает от грубых слов, слетевших с детских губ, и качает головой. Потом, рывком встав на ноги, берёт со стола булку и показывает её Елене. Он видит в её глазах дикий, просто нереально бешеный голод, она с трудом продолжает сидеть на месте, ерзая, сжимая и разжимая кулаки, но упорно не шевелится, пытаясь смотреть куда угодно, только не на еду. Ему становится больно от того, как она выглядит, как она смотрит на еду, как дрожит всем своим худым телом. И ничего не делает. Она боится? Ожидает, что он ударит ее, как в приюте? Будет насмехаться, издеваться? Что с ней делали в том месте, если она настолько перестала доверять людям? Он ведь спас ее.
Поэтому Энзо снова приближается к ней, скрипнув зубами, когда она шарахается в угол, буквально вжимаясь в него спиной, и прижимает колени к груди, словно прячась от него. Собирается с духом и выдыхает с легкой улыбкой.
– Я знаю, что последние несколько дней ты ничего не ела. Ты голодная. Возьми, это тебе. Я клянусь тебе, что не заберу ее, не вырву, она не отравлена, свежая, не просроченная. И только твоя. Ты можешь съесть ее. Я знаю, что ты очень хочешь есть. Пожалуйста, возьми ее.
– Сам жри, – выплевывает она с такой злобой, что он готов уже все бросить и вышвырнуть её на улицу, наплевав на все планы, как вдруг слышит громкое урчание её живота. Елена слабо вздрагивает и прижимает ладони к худому животу, сжавшись в комочек, словно надеясь, что так звук пропадет. Едва ли не впервые за все время в ее глазах появляется неподдельный страх, страх от того, что она издала какой-то звук, нарушив тишину. Только сейчас он понимает, как с ней обращались в этом приюте, не позволяя шуметь и ущемляя ее свободу.
Где-то внутри поднимается такая злоба, что он хочет прямо сейчас разнести все здание приюта до основания, по кирпичикам, чтобы ничего не осталось, но его останавливает тот факт, что с ребенком нужно что-то делать, если он не хочет, чтобы она умерла от обезвоживания и холода. Неожиданно четко Энзо осознает, что будет насильно заставлять ее есть, если она будет сопротивляться. Он не для того потратил на нее деньги, чтобы она умерла на его руках от своего упрямства.
Сорвавшись, Энзо бросается вперёд и, не дав девчонке укусить себя, ставит её на ноги, крепко удерживая на месте, после чего пришпиливает к стене, сверкая глазами.
– Ты не понимаешь, что можешь сдохнуть, если не поешь?! Тебе нужно поесть, или ты так жить устала?! Ты и жить-то не начала, не знаешь жизни, не умеешь жить! Какого черта ты выпендриваешься, когда тебе дают то, что нужно?! Включи голову, чтоб тебя!
– Лучше так, чем быть с тобой, – рычит она, пытаясь вырваться, и он слабо встряхивает ее, скрипнув зубами.
– Дура! Ты умрёшь, просто тебя не будет, как ты этого не понимаешь?! Да, твоя жизнь мягко говоря не сахар, но ты больше не живёшь в приюте, я забрал тебя, у тебя теперь будет новая жизнь! Я хочу подарить тебе новую жизнь, хочу помочь тебе начать ее, черт возьми! – его голос звенит в пустом доме, и она дрожит всем телом, глядя на него снизу вверх все еще сухими глазами. – Ты привыкла к тому, что всем на тебя плевать, что ты одна, что никому до тебя нет дела, но теперь все изменилось – я забочусь о тебе, я волнуюсь, Елена! – он сильнее сжимает её плечи, и она впервые слабо всхлипывает, изо всех сил пытаясь не заплакать. – И ты будешь есть, ты слышишь меня? Я не дам тебе умереть. А сейчас, – он отталкивается от стены, отходя в сторону, и она падает на пол, с испугом глядя на него снизу вверх, – я уйду, и не дай Бог ты не съешь эту сраную булку. Я впихну её в тебя! – он выходит из комнаты, громко хлопнув дверью, и закрывает её на ключ. Елена прижимает колени к груди и до крови кусает губы, глядя на грязный пол.
Что это за мужчина? Она видит его первый раз в жизни. Просто возник из ниоткуда в приюте, сказал, что забирает ее и ему плевать на все правила, отдал их боссу целый пакет денег, засунул ее в машину и привез сюда. Сюда. Где она? Зачем она ему нужна? И эти ласковые слова, и живые эмоции, абсолютно необъяснимые и незнакомые. Он говорит слишком странные, непонятные слова. Она не знает их, она не привыкла к ним, она не слышала их никогда. Вся ее жизнь – это побои, издевки, смех, угрозы и унижения. Она привыкла к тому, что она игрушка, нужно быть невидимкой, нужно сидеть тихо, нужно молчать и ни в коем случае не привлекать к себе внимания, чтобы не получить новый удар. Она никому никогда не была нужна.
А ему нужна. И эта ласка, забота, внимание, волнение – она не знает, как реагировать на то, что ему не все равно. Но они ей нравятся. Нравятся эти эмоции, эти чувства, от которых на языке остро, как от пореза. И еда. Карие глаза скользят по оставленной на столе булке, и Елена медленно облизывает губы, потом опускает глаза и утыкается лицом в сложенные на коленях руки.
Через пару часов, абсолютно уверенный в том, что ничего не изменилось и его новая «соседка» хорошо, если не разнесла все внутри, Энзо осторожно в дом, ожидая засаду или ловушку, но, ничего не увидев, входит и оглядывается. Елену, в это время стоящую у стола, мигом сдувает к стене, и она снова падает на колени в злополучный угол, вперив в него огромные глаза. Она не шевелится, боясь даже пережевать кусок булки во рту, и дрожит всем телом.
– Ел… Елена, – выдыхает он, и его сердце сжимается. Он вешает куртку на крючок, подходит к ней и протягивает остатки булки, которую она, кажется. все это время ела буквально по крупинкам, – ты должна съесть всю булку. Целиком. Этого даже мало, но для начала сойдет. Съешь, пожалуйста.
– Н-нет, – шепчет она и мотает головой, сжав руки в кулаки, – не… не могу.
– Можешь, – решительно выдыхает Энзо, – даже должна. И съешь. Ты же начала есть уже, почему остановилась? – Елена молчит, глядя ему в глаза, и качает головой, словно не понимая этого. – Послушай, я хочу тебе помочь. Но у меня это не получится, если ты не захочешь.
– Ты купил меня… – упрямо цедит она, и он ругается сквозь зубы.
– Да, купил, чтобы спасти. Мне от тебя ничего не нужно, я тебе уже сказал, ты не должна меня бояться, у тебя просто нет повода. Ты можешь мне доверять.
– Зачем?
– Что зачем?
– Зачем тебе… это? – слова путаются, она с трудом строит предложения, странно и порой даже неправильно выговаривая слова. – Зачем тебе спасать меня?
– Потому что я хочу. И могу. Достаточно аргументированный ответ?
Елена молчит, все еще не находя ответа, и он, рискуя, опускается на корточки перед ней и в который раз протягивает ей булку, выдавив улыбку.
– Пожалуйста, я очень хочу, чтобы ты съела эту булку. А завтра мы с тобой поедем в магазин и купим тебе одежды и еды. Обустроим тебе комнату, помоем тебя, расчешем, приведем в порядок.
– Что я должна буду сделать? – перебивает она его и нервно сглатывает. Он хмурится.
– О чем ты?
– Все не бывает просто так… Я должна буду что-то сделать ради этого.
– Да, должна будешь, – кивает Энзо, – научиться улыбаться и выглядеть, как нормальный человек, а не животное. Это все, что мне от тебя нужно. Чтобы ты росла, как обычный ребенок, чтобы одевалась соответствующе и не чуралась помощи.
– Так не бывает.
– Бывает. Я тебе обещаю. Ну что? – он протягивает ей руку и наклоняет голову набок, продолжая улыбаться. – Мир?
Елена не двигается целую тяжелую, мучительно длинную минуту, внимательно и испуганно глядя на него своими огромными, не по-детски умными глазами. Потом сглатывает, облизав тонкие сухие губы, и вкладывает свою крохотную ладонь в его руку, вцепившись в большой палец.
– Д-да.
====== 2. Странная. ======
– Елена, – Энзо устало выдыхает, когда, открыв дверь, в который раз натыкается на девочку, спящую на пороге. Та, мгновенно проснувшись, отскакивает в сторону и отползает к столу, прижав колени к груди. Он недовольно качает головой и, притворив за собой дверь, опускается перед ней на корточки, – я ведь просил тебя спать в постели, а не на полу. Для чего я купил тебе постельное белье и отдельную кровать?
– Она неудобная, – бурчит она, опустив глаза, и ковыряет заусенец на пальце, – я не могу на ней спать.
– В том-то и дело, что она как раз удобная, – протягивает он, проведя рукой по волосам, – просто ты не привыкла к нормальным кроватям. Ты вообще с рождения хоть раз спала с комфортом? – девочка молчит, и Энзо озлобленно скрипит зубами. – Вот же сволочи!
– Кто-то на улице живет, – выдыхает Елена, все еще не решаясь поднять на него глаза, – у них нет ни еды, ни одежды, ни крыши над головой. А у меня хотя бы что-то было… – она делает паузу и вдруг выпаливает, – у меня была подружка, мы с ней почти месяц спали на одном коврике, а потом она что-то разбила, Хозяин сказал ее выбросить, и она оказалась на улице.
– И что с ней случилось потом? – он видит, как ей хочется с кем-то поделиться этой историей и как ей страшно это говорить.
– Ее принесли через пару дней, побитую, в синяках, практически без одежды и очень замерзшую, – девочка кусает губы, содрогнувшись чем телом, – люди что-то говорили о том, что с ней случилось, но я… я не понимала этих слов, они слишком… сложные, – она морщится, напряженно нахмурившись, и робко смотрит на него исподлобья. – Но на следующий день она умерла. Ее похоронили прямо за гаражами, в какой-то старой яме.
– И такое часто случается? – Энзо вздрагивает от того, как хрипло звучит его голос.
– Часто, – Елена кивает, снова сосредоточенно рассматривая свои пальцы с неровными, грязными ногтями, – «старшие» рожают очередного ребенка, его девать некуда, он никому не нужен. Первые пару дней его пытаются продать или отдать кому-то, но обычно желающих нет.
– Не говори, что их… убивают? – голос снова подводит его, и парень откашливается, пытаясь взять себя в руки. Девочка поднимает на него глаза и с неожиданной детской серьезностью кивает.
– Закапывают заживо, потому что убивать бояться.
– Господи… – он прикрывает глаза, пытаясь свыкнуться с этой мыслью, и качает головой, – это ужасно.
– Я не знаю, кто мои родители, – продолжает она своим монотонным, безэмоциональным голосом, – но мне говорят, что я была таким же ребенком. Что меня должны были выкинуть, но не выкинули, потому что кто-то за меня вступился. Знаю только, что моя мать была одной из «старших» и она сбежала.
– А ты хотела бы узнать, кто твои родители? – осторожно спрашивает Энзо, внимательно вглядываясь в ее лицо. Елена молчит очень долго, глядя в одну точку и практически не моргая. Потом поднимает глаза и смотрит на него своими глубокими, слишком взрослыми глазами.
– Да. Чтобы убить их.
Ему становится не по себе от ее серьезности. Страшно от того, что четырехлетний ребенок, который в принципе пока не особо должен ориентироваться в мире, с таким пониманием и полным осознанием говорит о смерти, об убийстве. Причем об убийстве людей, которые по сути дали ей жизнь.
– Ты… ты серьезно?
– Я ненавижу их. И… и не важно, что я родилась из-за них. Просто я ненавижу их, – она сжимает крохотные кулачки, с силой сжав челюсти, и едва слышно шмыгает носом.
– Знаешь, – Энзо садится на пол, прижавшись спиной к стене возле нее, и смотрит на Елену, – случается, что люди ненавидят своих родственников. По разным причинам, так бывает.
– И у тебя? – она вскидывает на него изумленные глаза. Он усмехается и проводит рукой по губам.
– И у меня.
– Ты ненавидишь свою семью?
– Это… сложно, – он передергивает плечами и нервно кусает губы, – сомневаюсь, что мне стоит рассказывать о себе сейчас. Лучше подожду, пока ты вырастишь и будешь понимать больше, чем сейчас.
– Так ты действительно берешь меня к себе? – Елена перемещается, сев напротив него, и внимательно смотрит ему в глаза. – Насовсем? Никуда не продашь, не подаришь и не выбросишь?
– Считай, что я твой старший брат теперь, – улыбается Энзо.
– Брат?
– Ну, в отцы я явно не гожусь. Вот сколько ты мне дашь?
– Нисколько, у меня нет денег, – щурится девочка и едва ли не впервые за все время лукаво улыбается. Он смеется, а она тем временем продолжает, пожав плечами. – Двадцать пять? Где-то так.
– Радостно. Мне девятнадцать, Елена.
Она округляет глаза, удивленно посмотрев на него, и поджимает губы.
– Я думала, ты старше.
– Так и задумывалось. Понимаешь, к своим девятнадцати я добился того, чего не добиваются и в тридцать лет. Но я к этому стремился: к уважению, к деньгам, к власти. Я хотел всего этого и получил. Самое главное в достижении своей цели – это соперники, люди, которые пытаются тебя обойти.
– И у тебя был сильный соперник?
– О да, – Энзо фыркает, закатив глаза, и насмешливо смотрит на нее, – очень сильный. Сколько себя помню, мы соревновались: у кого денег больше, машина круче, девушка симпатичнее. И так было до тех пор, пока… пока я не выиграл.
– А он?
– Тебе нужно поспать, – он вдруг резко поднимается, отряхнувшись, – уже поздно, а я не люблю, когда кто-то спит днем. Правда для тебя я сделаю исключение, но только один раз. Я не хочу отступать от всех своих правил.
– Я готова делать все, что ты скажешь, – Елена тоже вскакивает, как-то испуганно и нервно глядя на него, – я не знаю, почему ты решил вытащить меня оттуда и дать мне шанс, потому что я не верю в человечность. Но я буду преданна тебе, клянусь, хотя бы из-за того, что ты дал мне возможность начать все с начала. Только… – она сглатывает, потупившись, – не бросай меня сейчас, хорошо? Я сделаю все, только скажи. Только… не бросай меня, – неожиданно ее прорывает, и слезы начинают струиться по ее щекам.
Энзо становится не по себе от того, что это маленькое, подавленное, побитое жизнью существо все это время держалось из последних сил, цепляясь за жизнь и свободу, и вот сейчас, наконец поняв, что она спасена, она сломалась, дав волю эмоциям.
Шагнув вперед, он крепко обнимает ее, надеясь, что на этот раз она не оттолкнет его, но она лишь теснее жмется к нему, вцепившись в его одежду с такой силой, словно боится, что он ее отпустит. Энзо проводит рукой по ее грязным, спутанным волосам, дрожащим плечам и понимает, что он теперь несет ответственность за этого ребенка.
– Я научу тебя жизни, Елена, – выдыхает он, зажмурившись, – клянусь.
– Ладно, я не думал, что это будет так сложно, – сокрушенно пыхтит Энзо, пытаясь открыть дверь ванной. – Елена, если ты упадешь, я не буду собирать тебя по частям!
– Я справлюсь! – отзывается она в ответ и оглядывает огромную, нереально чистую ванную. Кафель, мрамор, зеркала, полотенца, позолоченные, блестящие краны… Она кажется себе слишком грязной для этого места, ей становится жутко, когда она видит ванную, в которой, по ее мнению, могли бы уместиться минимум три взрослых. – Или нет… – добавляет девочка уже тише и медленно проводит рукой по гладкому краю ванной.
– Елена, – слышится из-за двери, – послушай, я не говорю, что хочу тебя мыть. Позволь мне помочь тебе хотя бы с волосами, а пока ты будешь принимать душ, я постою рядом, чтобы подстраховать тебя. Хотя, ей-богу, я не понимаю, почему ты боишься меня. Я ничего плохого тебе не сделаю, я пообещал.
– Я знаю, – она открывает дверь и смущенно смотрит на него снизу вверх, – просто не хочу, чтобы… чтобы… чтобы…
– Кто-то видел тебя без одежды, я понял, – он кивает и тяжело выдыхает. – Личное пространство, смущение перед взрослым человеком противоположного пола – все это более чем очевидно. Но, поверь, если бы у тебя была семья, родители бы помогали тебе мыться первые годы твоей жизни. Я просто боюсь, что ты поскользнешься и ударишься.
– Я… я не могу…
– Послушай, – он опускается на корточки и сжимает ее руки в своих ладонях, – хорошо, давай сделаем так: я сяду на стул возле ванной, спиной, мы закроем шторку, но я буду рядом, потому что я правда не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Идет?
Елена мнется, нервно кусая губы и стараясь не смотреть на него, отчаянно краснея. Потом начинает перебирать пальцами край своей грязной кофты и переминается с ноги на ногу.
– Хорошо, – наконец шепчет она, и Энзо облегченно выдыхает.
– Отлично. Тогда давай начнем с волос.
Чистая вода. Ласковые прикосновения к голове. Запах шампуня. Приятный шум в ушах. Пена, попавшая в глаза и рот. С каждой секундой напряжение спадает все сильнее и сильнее, и в какой-то момент Елена, сидя в наполненном теплой водой тазу в трусах и растянутой футболке, начинает расслабляться и прикрывает глаза, в то время как Энзо осторожно намыливает ее волосы.
Мысли в его голове путаются, и он на мгновение останавливается, прикрыв глаза. Что он делает? Он серьезно пошел на это только ради того, чтобы снова доказать всем, что он лучше? На что он способен ради достижения своей цели? Он сжимает челюсти и осторожно смывает шампунь, убеждая себя в том, что поступает правильно. Только на сколько его хватит? На год, пять? И что будет с этой девочкой через десять, пятнадцать лет? Кем она станет вблизи с ним? Кем они станут?
– Черт возьми… – сквозь зубы шепчет он.
Елена была какой-то странной, непонятной, Энзо никак не мог ее понять. О себе она практически никогда не думала, только о нем, о его благополучии и удобстве. Она была готова убирать дом едва ли не каждый день, мыть посуду, даже порывалась учиться готовить, лишь бы освободить его. В магазине она не брала ничего себе до тех пор, пока не убедится в том, что Энзо купил все, что хотел. Она впитывала каждое его слово и действие, большую часть времени не произнося ни слова. И еще она боялась его. Несмотря на все ее слова, она продолжала его бояться, а иногда из нее вылезала ее дикость, и она начинала кричать и шипеть, как животное, пытаясь спрятаться от него.
Она не любила спать на кровати, предпочитая пол или ковер, где она заворачивалась в свою же куртку и спала, свернувшись калачиком. Она со скрипом надевала обувь, которую он ей купил, не желала носить юбки и платья, предпочитая штаны и большие футболки, частенько таская их из его шкафа.
Каждый раз, когда он возвращался домой, Энзо боялся, что Елены не окажется дома, что она нашла лазейку и сбежала. Однако ребенок снова и снова встречал его на пороге в холле. Порой ему даже казалось, что она все время его отсутствия сидит в метрах от двери и не шевелится.
А еще ему нравились их объятия. Ему нравилось прикасаться к ней, к ее коже, волосам, ощущать ее запах, слышать биение сердца под своими ладонями, ощущать ее тепло так близко от себя. А она боялась. Не привыкшая к ласке, она пыталась избежать телесного контакта с ним, пусть даже мельчайшего, но иногда, особенно по вечерам, когда Энзо, надев свободные штаны и очередную темную футболку из своего словно бесконечного шкафа, садился на диван и включал новую комедию, она робко садилась на ковер у него в ногах и не двигалась, прислушиваясь к его дыханию. С каждым разом она, боясь, пыталась сесть к нему все ближе и ближе и через какое-то время даже рискнула положить ему голову на плечо. В первый раз он вздрогнул от неожиданности, ее мгновенно сдуло с дивана в угол, и ему пришлось битый час успокаивать ее.
Но время шло, Елена училась не бояться его, медленно привыкала к нему, его шуткам, манере поведения и громкому голосу. Привыкала к его правилам, расписанию дня, учила его привычки, запоминала, что ему нравится, а что нет. И даже пыталась повторять за ним, просила, чтобы он объяснял ей то, что ей непонятно, не желая отступать.
Она была сильной и странной. Но в этом была ее индивидуальность, в ее непохожести на всех людей, которых Энзо видел раньше. Она умудрялась удивлять его ежедневно своей логикой и мышлением, и он все чаще ловил себя на мысли, что он привыкает к ней и больше никогда никуда не отпустит.
====== 3. Новая. ======
– Котенок!
Энзо, бросив ноутбук на диван, подскакивает к девушке, которая чертыхается, прижав руку к груди, и обхватывает руками ее плечи. Елена вскидывает голову и, взглянув на него, пытается спрятать руку, отворачиваясь, но Энзо гневно сверкает глазами.
– Покажи.
– Я в порядке…
– Елена.
– Правда, все нормально, – ее голос начинает предательски дрожать, и она поджимает губы, отведя глаза. Она, наверное, всегда будет бояться плакать перед ним, как бы ни было больно, потому что он всегда сильный, всегда уверенный и никогда не плачет. Она просто не может позволить себе быть слабой.
– Мне сказать еще раз? – Энзо сверлит ее недовольным взглядом, дергает на себя, и она сдается, покорно показав ему покалеченную руку. Он осторожно осматривает разбитые в кровь костяшки пальцев, на которых ранки почти не заживают и постоянно кровоточат, и тяжело выдыхает. – Я же учил тебя правильно бить: большой палец снаружи и согнут, чтобы не раздробить в кулаке, пальцы максимально ровно, по одной линии, а то без костей останешься. Разве не учил? – требует он ответа, и она опускает голову.
