Текст книги "+тот кто считает"

Автор книги: Алекс Форэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Во всем доме лишь небольшой телевизор и ноутбук в кабинете хозяина разрушали иллюзию того, что находишься в средневековом замке. Отделанный темным деревом кабинет со старинными фолиантами на полках, крутая узкая лестница со скрипящими ступенями на второй этаж, мрачная спальня с тяжелыми гардинами на окнах и высокой кроватью под балдахином – все создавало ощущение машины времени, уносящей от привычной современности.

Несмотря на мрачноватый антураж, дом, однако, в целом производил приятное впечатление – чьи-то заботливые руки тщательно ухаживали за ним, и нигде не было заметно ни пылинки, ни одной брошенной неосторожно вещи.

Через заднюю дверь все вслед за хозяином вышли в старый сад. За домом, со стороны полей, блестел кристально чистой водой бассейн. Если принимать во внимание листопад, устлавший все вокруг желто-красным шелестящим ковром, кто-то должен был целыми днями поддерживать в нем чистоту.

– Неплохо устроился монах, – Артур вновь наклонился к самому уху Сэнди. – И бассейн, и прислуга симпатичная. Меня этот бассейн больше наводит на мысли о вечеринке с коктейлями, чем о вечерней мессе.

В гостиной их уже ждал великолепный стол, заставленный домашними блюдами местной кухни. Подойдя к нему, Антуан бережно взял в руку темную бутылку и продемонстрировал ее гостям.

– У меня свои виноградники, – сообщил он. – Небольшие, но довольно известные в округе. Тот вкус, который имеет мое вино, никому не удается повторить. Для вас я приготовил несколько бутылок разных сортов, так что вы сами сможете оценить... Прошу за стол.

Мари действительно знала толк в кулинарии. Вовремя меняя блюда, она одновременно чутко следила, чтобы бокалы гостей все время оставались полными. Вино и в самом деле имело необычный, фруктовый, пряный, чуть терпкий вкус и оставляло долгое послевкусие – то ли ежевики, то ли каких-то других ягод. От достоинств местной кухни разговор постепенно перешел на более серьезные вопросы, которые были вполне естественны для такой компании в этих стенах: путешествия, вера, служение, ценности...

– В массе своей конкистадоры были простыми авантюристами, – говорил Антуан, – и их ошибка объяснялась пошло и просто: они хотели только золота и получили – только золото. Каждому – по вере его... И за все платишь адекватную цену... Ради золота они лишали людей крова, семей, свободы, любви. И получали золото, сами лишаясь крова, семей, любви, надежды...

Никто не торопился начинать разговор, ради которого все собрались. Они будто изучали друг друга, проверяя на верность реакции, ловя совпадения мыслей и тем. Но вот Мари подала кофе, и все, расположившись у огромного камина, утопая в массивных диванах, обитых черной грубой кожей, наконец, перешли к разговору о том, что, собственно, привело к их встрече в Камарге.

– Как договаривались, мы привезли с собой то, что нам уже удалось отыскать, – сказал Лео, доставая папку с письмом Писарро и футляр с криптографическим ключом на серебряной пластине.

Первым он протянул Антуану письмо, спросив, нужен ли ему перевод.

– Благодарю вас, – рассеянно ответил монах, бережно держа кончиками пальцев манускрипт. – Я в достаточной мере владею испанским...

Десять минут в полном молчании при свете настольной лампы Антуан, сохраняя полное внешнее спокойствие, внимательно рассматривал реликвии. Затем он поднялся с кресла и произнес:

– Да, это, безусловно, заслуживает внимания. И вам уже многое удалось... Я покажу вам то, что долгие годы хранится в моей семье и что, возможно, поможет вам в продолжении поисков.

Антуан вышел ненадолго и вернулся с двумя шкатулками темного дерева, запертыми на ключ. Поставив их на стол, на котором Мари уже успела навести идеальный порядок, он открыл первую из них.

В ней лежало сложенное, пожелтевшее от времени письмо. Когда-то его края скрепляла сургучная печать, но теперь она рассохлась, и только по фрагментам можно было понять, что раньше ее по кругу украшала надпись «Empresa del Levante», снабженная уже знакомым всем крестом с якорем и сердцем. Лео взглянул на хозяина, и тот кивком головы и приглашающим жестом руки разрешил рассмотреть документ.

Аккуратно, чтобы не повредить древнюю бумагу, Саймон развернул письмо. Посреди пожелтевшего листа ровным квадратом расположились выцветшие, но еще различимые рукописные буквы латинского алфавита, не складывавшиеся ни в слова, ни во фразы.

– Письмо всегда хранилось в нашей семье как реликвия, – произнес Антуан. – Хотя никто, несмотря на многие попытки, не смог его расшифровать.

– Но это же... письмо под наш серебряный ключ, – не удержалась Сэнди. – Давайте попробуем прочесть!

Николь взяла серебряную пластину, лежавшую рядом, и потянулась к письму.

– Стоп! – рванулся к ней до сих пор сохранявший спокойствие Саймон. – Вы соображаете, что делаете?! Работать с оригиналом на обеденном столе! Вы бы еще колбасу на нем порезали! Ну, ладно Сэнди, но ты-то, Николь! Надо снять копию, хотя бы от руки в том же масштабе – и с письма, и с пластины, только потом экспериментировать. А не возить по бумаге пятисотлетней давности металлической пластиной.

Антуан, внимательно следивший за пронесшейся бурей, одобрительно кивнул – ему явно польстила такая забота о семейной реликвии. Сэнди покорно вздохнула и вместе с Николь принялась сосредоточенно перерисовывать буквы на принесенный Мари чистый лист бумаги.

Следующие сорок минут все поочередно крутили лист бумаги со сделанными на нем ножницами отверстиями поверх другого листа с переписанными квадратом буквами. Проблема состояла, видимо, в том, что часть букв почти не читалась, а некоторые, в силу архаичного написания, могли читаться по-разному. Кроме того, было совершенно неизвестно, какая из сторон пластины является лицевой, а также сколько раз и в какую сторону ее нужно поворачивать. Не известен был и язык, на котором было написано послание – латинские буквы сами по себе еще ни о чем не говорили. Словом, азарта исследователей было не достаточно, чтобы взять письмо приступом, и стало понятно, что расшифровка потребует кропотливой профессиональной работы.

Во второй шкатулке лежал не менее древний кусок рассохшейся и ломкой выбеленной кожи, на котором были то ли нацарапаны, то ли тонко выжжены какие-то квадратики, один из которых был помечен крестом. Внизу с трудом можно было разобрать подпись: «San Francisco de Quito».

– Это карта древнего города, – предположила Сэнди, успев на этот раз заглянуть через плечо Саймона, собственноручно раскрывшего шкатулку.

Саймон внимательно рассмотрел карту:

– Карты на коже делали мореплаватели – так они меньше страдали от воды, – произнес он. – Думаю, на ней отмечен какой-то район Кито – столицы нынешнего Эквадора. Город, основателями которого считаются Писарро и Альмагро... Не понятно только, можно ли будет в наши дни выяснить, какой именно район здесь изображен. Хорошо бы, конечно, взять на экспертизу и карту, и письмо…

– Пожалуйста, они в вашем распоряжении, – неожиданно сказал Антуан.

В комнате повисла неловкая пауза. Лео первым ее нарушил:

– Вы, конечно, понимаете, что эти предметы имеют большую ценность, не только научную, но и материальную… Мы…

– Но, – перебил его Антуан, – я, как прямой потомок Франсиско Писарро, не меньше вас заинтересован в изучении истории моей семьи. И моя готовность содействовать этому, по меньшей мере, нормальна. Если вам это удастся…

– Но вы же первый раз нас видите! – воскликнула Сэнди. – Откуда вам знать, что мы...

– Во-первых, – мягко ответил монах, – я вижу вас во второй раз. А все, что мне нужно знать, я могу определить и с первого взгляда. И, во-вторых, – улыбнулся он, – в наше время и одной ночи бывает достаточно, чтобы, даже находясь в заповедном Камарге, навести необходимые справки...

Эта смесь благодушия и уверенности производила странное впечатление. Лео, благодаря хозяина дома за доверие, все же настоял на том, чтобы составить письменную расписку о передаче ценностей. Ее написали в двух экземплярах, и Саймон с Антуаном церемонно заверили ее своими подписями.

В тот момент, когда за успех поисков были подняты бокалы с рубиновым вином, выбранным Антуаном, в дверь постучали, и через минуту на пороге появилась Мари, которая, подойдя к Антуану, что-то прошептала ему на ухо.

– Пусть войдет, мы все закончили, – сказал ей Антуан. – Друзья, заехал мой друг Романо, он, видимо, услышал, что завтра я уезжаю, и заглянул попрощаться. Вы не возражаете?

Возражений, разумеется, не последовало, и на пороге комнаты появился молодой мужчина цыганского вида. При виде гостей он смутился и стал говорить, что лучше зайдет попозже, но Антуан был непреклонен – он провел Романо вглубь комнаты и познакомил с присутствующими.

– Мы пришли проводить вас, – слегка смущаясь, обратился Романо к Антуану. – Хотели спеть для вас несколько песен, чтобы дорога была удачной. Но, наверное, это сейчас не ко времени...

– Отчего же, – ответил Антуан. – Я тронут – ты же знаешь, я поклонник ваших песен. Думаю, это будет приятно и моим гостям. Тем более что они путешествуют еще чаще, чем я, – с этими словами Антуан подмигнул Саймону, с которым за вечер у него установилась некая невербальная связь, основанная на взаимной симпатии и уважении.

Через минуту Романо вернулся вместе с двумя мужчинами и гибкой черноволосой женщиной в пышной юбке, звенящей пришитыми к ней монетами. Романо и второй мужчина держали в руках гитары, а третий, несколько выделявшийся из этой компании простым черным нарядом и пышными усами, сжимал бубен.

– Вечер с цыганами в программе не значился, – прошептал Артур, после всего происшедшего пребывавший в отличном настроении.

Дверь на террасу было открыта, и через нее в комнату проникали темно-синие сумерки, запах прелой листвы и прохлада близкого моря. Но в доме было тепло – горел огромный камин, и красные отсветы ложились на лица сидевших в креслах людей, выхватывая из темноты то ружья на стенах, то древний манускрипт на столе, то металлический крест странной формы на стене – распятие, якорь и сердце. Вера, надежда, любовь...

Романо провел руками по струнам, задал ритм, сразу в унисон зазвучала гитара его друга, бубен в руках третьего поддержал ее, и… возникла мелодия. Девушка, распустив вьющиеся волосы, начала неспешный чувственный танец:

 
Луна в жасминовой шали
Явилась в кузню к цыганам.
И смотрит, смотрит ребенок,
И смутен взгляд мальчугана.
Луна закинула руки
И дразнит ветер полночный
Своей оловянной грудью,
Бесстыдной и непорочной.
 

Ветер доносил запахи пряных трав, пение цикад и запах дыма от далекого костра. А Романо, превратившийся в пылкого юношу, молил:

 
– Луна, луна моя, скройся!
Если вернутся цыгане,
Они возьмут твое сердце
И серебра начеканят.
 

Женский голос, в котором перемешались забота и боль, любовь и печаль, отвечал ему:

 
– Не бойся, мальчик, не бойся,
Взгляни, хорош ли мой танец!
Когда вернутся цыгане,
Ты будешь спать и не встанешь.
 

Теперь это был даже не танец, не фламенко, а что-то языческое, свободное и пронзительное, в чем угадывались ночные озера и черные быки, розовые птицы, море, белые лошади и смуглые люди, живущие не разумом, а страстями… И в этом ритме любили друг друга и спорили два голоса:

 
– Луна, луна моя, скройся!
Мне конь почудился дальний…
– Не трогай, мальчик, не трогай
Моей прохлады крахмальной!
 

Романо пел, закрыв глаза, все быстрее лаская струны, силуэт девушки на стене превратился в сумасшедший театр теней, и это был уже не Лорка, а то древнее, откуда черпал он темы для своих цыганский баллад.

 
Летит по дороге всадник
И бьет в барабан округи.
На ледяной наковальне
Сложены детские руки.
 

Ритм сменился, став тревожным и быстрым. Как будто печатали торопливую дробь по гулкой ночной дороге подкованные кони.

 
Прикрыв горделиво веки,
Покачиваясь в тумане,
Из-за олив выходят
Бронза и сон – цыгане.
 

Песня странным образом переплеталась со всем этим вечером, со словами Антуана, с дорогами конкистадоров, упрямо вгрызавшихся в другие миры, и с древним талисманом, когда-то на другом краю земли отражавшим сполохи такого же огня…

 
Вскрикнули в кузне цыгане,
Эхо проплакало в чаще…
А ветры пели и пели
За упокой уходящих…
 

* * *

Вернувшись в отель, все собрались на террасе, чтобы обсудить прошедший день. Ночной портье принес большие оплывшие свечи и расставил их по периметру деревянного настила. Теперь они сидели на освещенном подрагивающими огоньками островке посреди темного озера – воды было не разглядеть, но легкий плеск под ногами напоминал о ней. Не хотелось спугнуть гипнотическую магию вечера. На столе лежала копия зашифрованного письма, и Саймон рассеянно крутил по ней вырезанный из бумаги трафарет, точно повторяющий серебряную пластину.

– Забавно. Я думаю, Антуан специально пригласил цыган, – сказала Сэнди.

– А этот, усатый, с бубном – колоритный тип, – в тон ей продолжила Николь. – Вы заметили, он куда-то исчез задолго до того, как ушли остальные.

– Я тоже обратил внимание, – поддержал Артур. – Но в бубен он бил виртуозно...

– А мне он кого-то очень напомнил... – сказала Сэнди. – Как будто я его уже где-то видела.

– Сэнди, ты опять за свое, – улыбнулась Николь. – Так мы скоро начнем подозревать каждого встречного.

– Интересный вечер, – согласился с остальными Лео. – Цыганка удивительно танцевала, такая страсть и пластика… Я сделал несколько снимков, правда, было темно, а со вспышкой снимать не хотелось… Как бы то ни было, – заключил он, – а с Антуаном нам очень повезло. Иначе как огромным везением наши сегодняшние приобретения не назовешь.

– И, кажется, у меня сейчас будет подтверждение этого везения! – напряженным голосом сказал Саймон, все это время не отрывавшийся от своих манипуляций с криптографической маской.

Все уставились на него, а он вдруг схватил лист бумаги и, продолжая вращать трафарет, начал выписывать на нем буквы. Несколько минут прошли в полном молчании и, наконец, Саймон перечитал получившийся текст, сделал глоток из стоявшего перед ним бокала и, с видом крайнего удовлетворения, откинулся на спинку кресла.

– Вам письмо, – сказал, наконец, он. – Пляшите.

Лео схватил лист бумаги и стал вчитываться в длинный ряд букв.

– Это тревожный сон свихнувшегося криптографа или непроизносимое имя индейского бога, а, Дэдди? – раздраженно спросил он через некоторое время.

– Языки нужно было учить, двоечник, – с нескрываемым торжеством ответил Саймон. – Ты надеешься узнать здесь французский или хотя бы испанский? Сюрприз! Это староголландский!

Он взял лист бумаги и прочел текст с характерным голландским звучанием.

– В переводе это будет выглядеть примерно так: «Половина солнца украсит фасад дома у воды, построенного Гонсало». И вывод, мне кажется, очевиден… – продолжал он, с удовольствием оглядывая внимательные физиономии остальных, – единственный дом у воды, который мы до сих пор видели, если, конечно, не считать вполне современного бассейна нашего боевого монаха, это дом милейшего голландского порнографа Герхарда. А Гонсало, как, надеюсь, помнят из генеалогии двоечники Лео и Николь, – тот самый Писарро, что в конце 16-го века обосновался в Амстердаме. Так что голландский язык – совершенно оправдан. Нужно, конечно, чтобы экспертиза проверила датировку письма, но, полагаю, что перед нами – завещание одного из потомков старого Гонсало, отправленное родственникам в Камарг и зашифрованное фамильным кодом Писарро.

– Насколько я понимаю, – сказала Николь, – Писарро все же разделил талисман на части. И в Голландии оказалась одна половина диска – «половина солнца».

– В этом случае нам нужно, – проговорил Лео, – нанести Герхарду еще один визит. Только теперь сосредоточиться на архитектуре его жилища.

– Я знал, Лео, что ты не безнадежен, – сказал Саймон. – Если тебе все довольно медленно объяснять, ты способен уловить суть. Как ты относишься к поездке в веселый город Амстердам?

– Обожаю слоняться по вонючим кофешопам, – ответил Лео. – Но как минимум корректно известить обо всем этом Аса. То есть, не взирая на неурочный час, позвонить Мэттью. Тем более, что Герхард – не только твой, но и его дружок. Так что – тебе и звонить.

Саймон подумал с минуту, кивнул головой и, доставая телефон, отошел вглубь террасы.

За время его отсутствия никто не проронил ни слова. Все невольно вслушивались в приглушенные звуки голоса Саймона, но что отвечал Мэттью, конечно, было непонятно. Наконец, Саймон вернулся и вновь устроился в кресле. Он выглядел задумчивым.

– Знаете, у Мэттью тоже есть новости. Ему удалось, наконец, связаться с Ибрагимом аль-Пизари и договориться о встрече. Сейчас он уже в аэропорту, и через двадцать минут вылетает в Марракеш. Говорит, что не мог нам дозвониться, и поэтому не предупредил. Как будто ни один из наших телефонов не отвечал. Ерунда какая-то…

– Урожайный денек, – сказал Лео. – Быстро все развивается… Только как-то не хочется отпускать туда Мэттью одного...

– Вы ему не доверяете? – не удержалась Сэнди, и тут же мысленно обругала себя за несдержанность.

Саймон коротко взглянул на нее.

– Ну, как не доверяем? Доверяем! Заботимся просто... Дикая страна, и тут неприспособленный ранимый британец. Искусствовед. Один, без нас... Нанятый непосредственно заказчиком... Всякое может случиться.

– Вообще-то, кому-нибудь стоило бы тоже поехать, чтобы... поддержать его, – сказал Лео.

– Давайте разделимся, – предложил Саймон. – Я вернусь в Амстердам и сообщу Герхарду, что не смог прожить без его коллекции больше двух дней... А вы с Николь отправляйтесь в Марокко, – он вновь посмотрел на Сэнди и, как бы поясняя, добавил: – ну, чтобы подставить плечо Уоллису.

Сэнди слушала разговор, сидя словно на иголках: что скрывать, ей тоже хотелось отправиться вместе с этой компанией дальше по следам начавшего обретать очертания талисмана. Но просить их об этом она не решалась, тем более что не знала, как отнесется к такому предложению Артур – путешествие могло совсем не входить в его планы.

Пока она думала об этом, Николь позвонила в аэропорт и, записав что-то на листке бумаги, сказала:

– Есть прямой рейс из Марселя в Амстердам рано утром. Так что, поспать не удастся. А вот с Марракешем не так просто. Прямых рейсов отсюда нет, придется лететь через Касабланку и в лучшем случае быть на месте завтра поздно вечером. К этому времени у Мэттью будет целый день. Даже сутки. Какие варианты? – она слегка нахмурилась и поочередно посмотрела на Саймона и Лео в надежде, что они придумают какой-то невероятный выход из ситуации.

– Да никаких, наверное, – пожал плечами Саймон. – Полетите, когда сможете. Лучше поздно, чем...

– Пожалуй, это тот случай, когда имеет смысл заказать частный самолет, – прервал его Лео. – У нас есть согласие Аса на необходимые расходы в срочных обстоятельствах. Предлагаю считать этот случай срочным, – он оглядел партнеров и, не увидев возражений, заключил: – Я иду звонить в аэропорт.

Сэнди непроизвольно бросила на Артура умоляющий взгляд. Он слишком хорошо чувствовал ее настроение, чтобы не понять. Покачав головой, он пробурчал «прощай, спокойный отдых», и с легким вздохом сказал:

– Мы с Сэнди тоже хотели бы присоединиться к продолжению экспедиции. Ну, чтобы подставить плечо ранимому искусствоведу. И исследовать архитектуру старых голландцев. Если мы вас, конечно, еще не слишком утомили.

Николь улыбнулась, глядя на застывшую в напряженном ожидании Сэнди, и ответила:

– Мы были бы вам благодарны. Тем более, что нам сейчас придется разделиться, а последние события показали, что вы – замечательные члены команды.

– Постойте, – сказал Лео, – тогда я мог бы полететь с Саймоном.

– И я, – сказал неожиданно Артур. – А в Марокко отправился бы десант очаровательных амазонок. И сразу после общения с Герхардом мы бы к вам присоединились, а? – добавил он, обращаясь к Сэнди.

– К тому времени мы уже найдем все инкские сокровища! – воскликнула Сэнди, светясь от сознания того, что все продолжается, но одновременно ошарашенная выбором Артура. – Тем более, что вы найдете повод задержаться в гостях у киноведа! Но мне даже нравится.

Видимо, Артур почувствовал что-то в ее голосе, потому что сразу же попытался исправить ситуацию:

– Я пошутил. Кто же вас отпустит одних?

– Нет уж, поезжайте в Амстердам, – скорее из упрямства сказала Сэнди. – Первое решение – всегда самое правильное. А мы уж пококетничаем с арабами.

– На самом деле, Марракеш – одно из самых спокойных мест на земле, – вставила Николь. – В последнее время туда вообще началось паломничество. Все дизайнеры, весь французский «джет-сет» проводит там уик-энды и каникулы, многие покупают дома. Так что, действительно, это как раз тот случай, когда нам безбоязненно можно дать возможность порезвиться самим. Тем более, что речь идет о двух-трех днях.

Артур не решился настаивать, а Сэнди никак не находила повода для того, чтобы переиграть ситуацию. Ей вспомнился анекдот: «Почему настоящие мужчины никогда не женятся на настоящих женщинах? Потому что настоящая женщина никогда не соглашается с первого раза, а настоящий мужчина дважды не повторяет».

Скрывая чувство досады, она сказала:

– Лучшего хранителя наших нравственных ценностей, чем Мэттью, не придумаешь. Так что, волноваться не о чем.

– Предупреждаю вас, однако, мадмуазель, – обратился к Сэнди Саймон, – поиски сокровищ засасывают. И постепенно человек привыкает, как и мы, просиживать месяцы в пыльных библиотеках и архивах, не видя белого света.

– Мне нравятся эти архивы, – со смехом ответила Сэнди, оглядывая гладь ночного озера, над которым всходила огромная, будто в жасминовой шали, луна.

* * *

Лео, Саймон и Артур уехали на такси рано утром, не став будить Николь и Сэнди, чтобы дать им чуть-чуть поспать, и оставив машину с трогательным шутливым письмом на водительском сиденье.

Николь гнала машину по утреннему шоссе вдоль моря, солоноватый ветер трепал волосы, а за приоткрытым окном проносились грациозные спины белых лошадей и тонкие силуэты изящных розовых птиц…

В Марсельском аэропорту Мариньян уже готовили к перелету в Марракеш сверкающий стремительный «Гольфстрим».