Текст книги "Любовь властелина"

Автор книги: Альбер Коэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 56 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]

– Просто ты милый.

– А, понятно, – сказал он, непонятно почему почувствовав себя задетым.

Ему не слишком-то нравилось быть милым. Он предпочитал казаться человеком решительным, с трубкой в зубах и холодными глазами – крепким орешком. Чтобы доказать, что он не такой уж милый, как кажется, он выдвинул вперед подбородок. Такого вот человека, привыкшего смотреть в лицо опасности, он изображал перед женой каждый раз, когда вспоминал об этом образе. Но вспоминал он не часто.

(Могучий смельчак и головорез – любимый идеальный образ Адриана Дэма, но помимо этого он имел многие другие, совершенно разные и противоречивые архетипы для подражания. Порой, ослепленный блеском Хаксли, он становился английским дипломатом, изнеженным и холодным, бесконечно светским, шедевром европейской цивилизации, однако, этот образ мерк, стоило Адриану прочесть биографию какого-нибудь знаменитого писателя. Он становился тогда, в зависимости от прочитанного, непредсказуемым и своевольным, или же циничным и разочарованным, или же тоскующим и ранимым – но всегда ненадолго, на часок-другой. А потом ему надоедало, и он вновь оказывался самим собой, стариной Дэмом.)

Он так неестественно диктаторски выпятил подбородок, что у него заболел затылок, пришлось вернуть подбородок в мирную позицию, после чего он взглянул на жену, ожидая реакции. Он жаждал ее мнения о чудесном происшествии, желал долго обсуждать его с ней, вместе радоваться открывающимся перспективам.

– Ну что, дорогая, что ты об этом скажешь?

– Очень даже неплохо для начала, – ответила она, помолчав.

– Вот-вот, – благодарно улыбнулся он, уже готовый развить эту мысль. – Именно что эта встреча – только начало. Я не говорю, что у нас уже сложились дружеские отношения, но между нами появилось нечто, что может привести к настоящим дружеским отношениям. Хотя бы вспомнить, как он похлопал меня по плечу. – Он моргнул, чтобы уловить самое точное определение, передающее все оттенки этого жеста. – Этот жест был, я бы сказал, символом сближения, зарождающейся симпатии. Телесный контакт между людьми, что важно. А похлопал он не слабо, я чуть не упал. Это все может быть очень важным для моего будущего, понимаешь?

– Да, я понимаю.

– Слушай, дорогая, я должен с тобой серьезно поговорить. – Он разжег трубку, чтобы выдержать многозначительную паузу и создать драматический накал, а главное, чтобы почувствовать себя значительным и говорить более убедительно. – Дорогая, я должен сказать тебе нечто довольно важное. – «Довольно» он вставил, чтобы выглядеть сильным мужчиной, сдержанным в выражениях. – Так вот, сегодня ночью я никак не мог заснуть, и, пока я лежал в постели без сна, мне пришла в голову одна мысль. Я хотел рассказать тебе о ней только сегодня вечером, но, раз уж она не дает мне покоя, придется сделать это немедленно. Ну так вот, идея состоит в том, чтобы воспользоваться отъездом Папули и Мамули на месяц, они уедут в следующую пятницу, и начать по-настоящему вести светскую жизнь, не случайно, время от времени, как было раньше, а действительно планомерную светскую жизнь, выработать зрелый, обдуманный план, написать расписание обедов и коктейлей. Я много могу тебе сказать по этому поводу, в том числе и то, что надо все же отделиться от Папули с Мамулей, чтобы руки были развязаны. Потом расскажу тебе о нескольких больших приемах, что я задумал. Но прежде поговорим о коктейлях, самых срочных у нас на повестке дня. У меня идея – давай подготовим сегодня вечером список людей, которых мы пригласим на первый большой коктейль.

– Чтобы что делать?

– Но, дорогая, – начал он, мысленно призвав себя к терпению, – я же в моем положении должен иметь какой-то минимум светской жизни. Все мои коллеги исхитряются устраивать коктейли на двадцать – тридцать человек. У Канакиса как-то собралось чуть не семьдесят человек, и все интересные люди, можно сказать, сливки общества. А мы женаты уже пять лет и еще ничего не выполнили из задуманного. В первую очередь надо пригласить тех, к кому мы ходили на приемы. Если мы так не сделаем, люди это про себя отметят и перестанут нас приглашать. Уже приглашений на коктейли стало значительно меньше. Это тревожный сигнал, он вызывает у меня беспокойство. В жизни, дорогая, без связей никуда, и нет ничего удобней приемов, чтобы завести связи. Можно разом пригласить кучу симпатичных людей, которые потом пригласят вас в ответ, и там вы получите возможность разом познакомиться еще с многими, и дальше все покатится, как снежный ком, и у вас появится возможность выбирать среди множества знакомых, потому что, конечно, надо производить отбор, выделять тех, с кем сразу возник духовный контакт, к кому возникло душевное расположение. И заметь, что с точки зрения хозяина коктейль обходится дешевле, чем званый обед, а приводит практически к тем же результатам. Я говорю «практически», поскольку все же с точки зрения связей ничего не сравнится со зваными обедами, и поэтому надо начать давать и обеды тоже, приглашая самых симпатичных знакомых, при этом как-нибудь тактично избегая участия Мамули и Папули. То есть начать принимать надо даже до того, как мы с ними разъедемся, хотя, по моему плану, это должно произойти в недалеком будущем. Но вернемся к нашим коктейлям. Довожу мысль до конца. Вот мой план, пересмотренный и улучшенный в связи с последней встречей: надо пригласить в первую очередь зама генсека на наш первый коктейль. Он несомненно придет – не зря же он хлопал меня но плечу! А если он придет, дальше все пойдет как по маслу. Уж будь спокойна, я не стану приглашать всякую мелкую сошку. Таким образом, что касается зама генсека, устраиваем коктейль для первого сближения и потом, попозже, прием гран-гала. Правда, чудненько? – От избытка чувств у него вырвалось маменькино выражение.

– Мне он несимпатичен. Почему ты так хочешь пригласить его к нам?

– Дорогая, – сказал он мягко и поучительно, маскируя поднимающееся раздражение, – отвечаю тебе, что, во-первых, для такой шишки вовсе не обязательно быть симпатичным, чтобы его приглашали; во – вторых, лично я нахожу его исключительно симпатичным; в-третьих, я так хочу его пригласить к нам из тех понятных соображений, что мне приходится зависеть от ван Вриеса, а ван Вриес как раз зависит от зама генсека. Вот уже семь месяцев, как я застрял в ранге «Б», а ван Вриес и ухом не ведет, понимаешь, ведь он ничего не делает, чтобы мне перейти в ранг «А»! А ничего не делает он, потому что трус! А трус, потому что опасается, примут ли сверху его предложение о моем повышении и не влетит ли ему за это. Но если он узнает, что меня поддерживает зам генсека, то живо зашевелится, а если наша дружба подтвердится, я уж постараюсь, чтобы он об этом как бы невзначай узнал. Да и не надо будет стараться, потому что на моем коктейле он сам увидит, что к нам пришел зам генсека, и сделает из этого соответствующие выводы, то есть наберется смелости настолько, чтобы предложить меня на повышение, поскольку будет уверен, что его предложение благосклонно примут и у него не будет неприятностей. Да что там смелости, он просто счастлив будет меня продвинуть, он бегом поспешит это сделать, от всего сердца, ну просто на руках меня понесет, поскольку это его поднимет в глазах зама генсека! Ты понимаешь, какие тут хитросплетения?

– Ты же сам только что сказал, что твой начальник разозлился, когда увидел, что ты разговариваешь с этим господином.

– Извини, дорогая, но ты в этом ничего не понимаешь, – добродушно сказал он. – Я-то здесь свой человек и знаю все тонкости. Конечно, его это разозлило, конечно, он меня ненавидит. Но, говорю тебе, это вовсе не помешает ему сдувать с меня пылинки. А когда он узнает, что это прочная дружба, то есть он увидит у нас Солаля, увидит, что Солаль обедает у меня, он вообще буквально падет к моим ногам. Началось с замом генсека все неплохо, но надо ковать железо, пока горячо, надо укрепить эту дружбу, которой он меня удостоил, да, удостоил, я не побоюсь этого слова. Но для развития отношений нужно, чтобы он узнал меня получше. Коктейль, на который я его приглашу, положит этому начало, мы же будем беседовать, и он меня оценит по заслугам. Видишь ли, личная дружба с вышестоящим по службе – это альфа и омега успеха. Но личная дружба может начаться только в личном, то есть собственном, жилище, во время приема, с позиции равенства. И нет ничего естественней, что я его приглашу. Хлопнул по спине он меня сильно, поверь. Сразу вот так без обиняков пригласить его на обед – это чересчур, это даже несколько нахально. Но большой коктейль как раз послужит прелюдией и подготовит последующий совместный обед. А коктейль надо устроить грандиозный. Приглашения на открытках с гравюрами. Нужно уметь тратить деньги в нужный момент. В правом нижнем углу будет «Примите уверения в совершеннейшем к Вам почтении», как водится, а что? И запомни: я хочу пригласить зама генсека главным образом потому, что он мне симпатичен. Он выигрывает при ближайшем знакомстве. Конечно, если он мне окажет протекцию и меня повысят, что ж, тем лучше, но это не главное. Будь он мне несимпатичен, другое дело, я и не подумал бы его к нам приглашать, но я чувствую с ним какое-то родство душ, понимаешь? И еще в глубине души я переживаю за родину, когда вспоминаю, что, кроме Дебрукера, больше нет ни одного бельгийца в ранге «А». Бельгия заслуживает большего. Страна, которая столько вынесла! Ее нейтралитет был грубо нарушен в четырнадцатом году, нейтралитет, который гарантировали соглашения аж тысяча восемьсот тридцать девятого года! И Лувен был разрушен! И тяжелый крест немецкой оккупации! Да, знаешь, что касается коктейля, я все беру на себя, по первому разряду, закуски, сэндвичи, канапе. Тебе останется только одеться поэлегантней и быть со всеми приветливой – в том числе и с замом генсека.

Он замолчал, вытер лоб, улыбнулся картинам, предстающим пред мысленным взором. Замечательная идея, гала-коктейль. А вот если еще пригласить бельгийского посла – это будет просто победа Нельсона при Трафальгаре! Да, надо попросить Дебрукера, чтобы его представили послу, и позвать того на коктейль. И ловко ввернуть, как само собой разумеющееся, что будет зам генсека, и тогда посол уж точно согласится, а потом пригласить зама генсека, вскользь упомянув, что будет посол. И в этот славный день пятьдесят машин припаркуются возле их виллы! Картина маслом! А соседи-то обалдеют!

От радостного предвкушения он сгрыз, как зайчик, кусок сахара. Он представил себя с сигарой в зубах, оживленно беседующего с замом генсека, как они оба потягивают мартини или порто флип, шутят на равных. Перед приходом гостей надо бы зарядиться – полстакана чистого виски, чтобы обрести уверенность в себе и искрометную живость. Ни в коем случае не говорить с ним во время коктейля о протекции, чтобы он не подумал, что его только для этого позвали. Чуть-чуть терпения. Шишки раздражаются, когда с ними начинаешь говорить про повышение. Придется прозябать в ранге «Б», пока они не станут настоящими друзьями.

Да, с нынешнего дня надо вести бурную светскую жизнь! Открытки с новогодними поздравлениями всем знакомым! Речь, конечно, не идет о нижестоящих! А тем, кто в ранге «А» и выше, открытки подороже, с пожеланиями! И обязательно добавить несколько слов от руки! Это важно, это сближает! Связи, связи, боже милостивый! Успех зависит от связей! И более того, человек – это его связи! Срочно нужно снять виллу с кухаркой и лакеем, который будет по совместительству дворецким! Каждый день знатные гости к обеду и к ужину – вот секрет успеха! Прислуживает дворецкий в белых перчатках! Такие расходы окупятся, можно не сомневаться! Важно еще, чтобы еда была изысканной! «Ах, у Дэмов всегда так вкусно!» Разрушить стену между двумя комнатами, чтобы получился огромный зал. Лучше ничего не придумаешь! И в центре зала – рояль, для блезиру. И раз в неделю – бридж. С помощью бриджа можно не только наладить отношения с полезными людьми, но и постоянно их поддерживать. И шикарно обставленная комната для гостей! И во время каждого заседания Ассамблеи и собрания Совета нужно приглашать самого высокопоставленного бельгийского делегата пожить у нас! «Но это же настолько приятнее, чем в гостинице, господин министр!» И как-то лунным вечером, после ужина, прогуливаясь в саду, внезапно признаться ему, голосом тихим и исполненным печали: что ж вы хотите, мой дорогой друг, вот уже икс лет я торчу в ранге «А»… Испустить тяжкий вздох и на этом остановиться. И при совместной поддержке главного бельгийского делегата и зама генсека малыш Адриан быстренько доберется до советника или даже до начальника отдела!

В комнату вошла уборщица, чтобы унести поднос для чая, он галантно пошутил с ней по поводу новой прически. Затем извинился перед Ариадной – опять ему нужно ненадолго отлучиться, и вышел, сияя в предвкушении будущих коктейлей, последующих приглашений и плодоносных бельгийских министров, почивающих в его комнате для гостей. Он быстро шагал по коридору. Ему хотелось кричать, прыгать, страстно целовать свои руки. Изнемогая от радости, сдерживая рвущиеся из сердца крики, он любил себя до безумия. О, Адриан, сокровище мое, я тебя просто обожаю.

– Хлопнул по плечу, хлопнул по плечу! – вскричал он, заходя в пустынный туалет. – Адриан Дэм – победитель, – протрубил он, пристраиваясь перед писсуаром с мерно льющейся водой.

Вернувшись к жене, он уселся с серьезным видом, заложил руки за голову, положил ноги на край стола и снова стал качаться, как ван Вриес, изображая при этом на лице невозмутимое выражение, как у зама генсека. И снова при мысли о влетающем как ветер Веве он снял ноги со стола и перестал качаться. Чтобы восстановить утраченное при этом преимущество, он напряг шею и снова выпятил нижнюю губу и подбородок, как итальянский диктатор.

– Вот, знаешь, по зрелому размышлению я решил, что мы можем пригласить его на ужин или даже на обед, прямо без проволочек, без всякого коктейля, исходя из того, что он хлопнул меня по плечу, понимаешь мою мысль? Это как-то вежливей, чем позвать на коктейль. Даже на ужин – лучше, будет больше времени на беседу после еды. Я представляю себе ужин при свечах, как у Канакисов, это высший класс. Да, кстати, нужно проверить, все ли у нас в порядке, чтобы накрыть стол: тарелки там, ножи, вилки, бокалы разного размера, скатерти, салфетки и так далее. Потому что надо, чтобы все было безупречно, он привык, чтобы обслуживание было в лучшем виде, ты ж понимаешь. – Он подавил желание запустить палец в нос и довольствовался взамен легким поглаживанием ноздрей и крыльев носа. – По сути дела, этот Гитлер просто зверь, да, и он слишком далеко зашел в преследовании бедных евреев, которые в общем-то такие же люди, как и все остальные, со своими достоинствами и недостатками. К примеру, Эйнштейн, это же гений! Ну а теперь, возвращаясь к приему, нам надо продумать один вопрос, в свете того, что мы пригласим зама генсека. Речь идет о проблеме скатерти. Я подумываю вовсе отказаться от скатерти, потому что у меня создается впечатление, что на великосветских приемах без нее сейчас принято обходиться. Ты мне, конечно, ответишь, что у Канакисов всегда бывает скатерть, но вот что меня озадачило: когда я просматривал «Арт и декорасьон», ну ты знаешь, шикарный журнал, на который я подписался, то заметил фотографии обеденных залов высшего класса, и там везде были просто столы из ценных пород дерева, и никаких тебе скатертей, просто салфетки под каждой тарелкой, и выглядело это потрясающе. Ну ладно, обсудим на свежую голову.

Телефонный звонок заставил его подскочить, при этом подбородок принял менее победоносное положение. Он вздохнул в изнеможении, заметив, что ни на секунду его в покое не оставят в этой конторе, и снял трубку.

– Дэм слушает. Да, господин директор, конечно, сейчас же вам принесу. – Он встал, застегнул пиджак. – Это Веве. Как же этот тип мне надоел! Ему нужен протокол последнего заседания Совета, как будто я ему архивист отдела, он просто начинает по-настоящему на мне ездить. – Он расстегнул пиджак и отважно уселся. Заставить Веве подождать пару минут не слишком опасно, зато Ариадна увидит, что он не какой-нибудь раб, который тотчас же бежит на зов хозяина. Он объяснит Веве, что поиски старого протокола заняли много времени. Да и потом, ему сам черт не брат после того, как его такой человек хлопнул по плечу! – Ну что, благородная и могущественная госпожа, – спросил он, – что ты думаешь об этом ужине при свечах в честь нашего дорогого заместителя Генерального секретаря?

– Сейчас я тебе расскажу, – начала она, решившись все ему открыть.

– Минутку, дорогая, я прерву тебя. Мне вот что пришло в голову. – (Веве не слишком-то любил ждать, и тон его был сегодня как-то суше обычного. И потом, если он скажет, что долго искал протокол, это может произвести дурное впечатление. Как будто он нерадивый чиновник, у которого все валяется не пойми где. Он встал, открыл папку, достал нужный документ, застегнул пиджак.) – Послушай, дорогая, я тут подумал и решил, что лучше пойду к нему сейчас. Конечно, обычно я не могу отказать себе в удовольствии повредничать и заставить добряка Веве подождать. Но в этот раз я хочу иметь возможность спокойно с тобой поговорить, так что лучше побыстрей от него отделаться. Так что я сейчас к нему схожу и мигом вернусь. Вот надоеда! Ну, до скорого, а? – улыбнулся он, направляясь к двери неспешно и с ленцой, чтобы как-то замаскировать свою капитуляцию.

Уже в коридоре он поспешил навстречу взбучке, которая его несомненно ожидала. Тон Веве не предвещал ничего хорошего. Перед дверью начальника он приготовил улыбочку, тихо постучал и осторожно зашел в кабинет.

VI

Он вошел, непринужденно посвистывая. Сел, забарабанил пальцами по столу, закрыл три досье и улыбнулся Ариадне.

– Что-то случилось?

– Да нет, – ответил он с невинным видом. – Наоборот, все отлично. Немного печень заболела, вот и все, – добавил он, помолчав, потом встал, приложил руку к правому боку и улыбнулся.

– Я же знаю, ты все равно мне все расскажешь. Что, неприятности с начальником?

Он упал в кресло и обратил к ней отчаянный взор утопающего.

– Он устроил мне головомойку. Это из-за британского меморандума. Потому что я ему еще не отправил мои комментарии. Если он думает, что возможно работать, когда тебя все время дергают… – Он остановился, ожидая вопросов. Но поскольку она молчала, продолжил: – Ну вот, он отметит мои задержки в годовом отчете, то есть то, что он называет моими проволочками. А это может повлечь за собой столько всего: отменят ежегодную прибавку к зарплате, и можно получить даже порицание, а то и выговор от Генерального секретаря. Вот как я влип. – Его пальцы на столе выстукивали трагические гаммы сдержанного отчаянья. – Конечно же, это отрежет мне возможность продвижения по службе, это же как судимость. Треклятый доклад будет меня сопровождать всю жизнь. Моя ядовитая туника Несса, что делать. Но я, правда, был на высоте, я обещал ему прислать мои комментарии завтра прямо с утра. Он сказал, что это слишком поздно, и заговорил еще и о Камеруне. Он говорил со мной оскорбительно резко. Это катастрофа. – Пальцы снова исполняют экспромт трагического смирения с ударами судьбы. – Я не собирался ничего тебе говорить, хотел страдать в одиночку. – В тишине он печально повернул ручку точилки для карандашей. – Это, очевидно, месть, я уверен, что все оттого, что он заметил, как я разговаривал с замом генсека, и вот он решил устроить мне ловушку. Зависть, правильно я тебе сказал. Месть не заставила себя ждать. – Он посмотрел на нее с надеждой, ожидая поддержки. – Подобная отметка в годовом отчете, это же без ножа зарезаться, это же медленная смерть, пожизненное прозябание в ранге «Б». Что ж, вот я погиб, конец моей карьеры, – заключил он с мужественной улыбкой.

– Да ты себя накручиваешь, все не так страшно, – сказала она, понимая, что он нарочно преувеличивает серьезность ситуации, чтобы услышать слова поддержки.

– Почему ты так решила? – жадно спросил он. – Объясни.

– Если ты завтра отдашь ему сделанную работу, он перестанет злиться.

– Ты так думаешь? Скажи, ты вправду так думаешь?

– Ну конечно. Ты сделаешь эту работу сегодня вечером дома.

– Двести страниц, – вздохнул он и встряхнул головой, как обиженный школьник. – Мне же всю ночь придется работать, ты подумала об этом?

– Я сварю тебе очень крепкий кофе. И составлю тебе компанию, если хочешь.

– То есть ты действительно думаешь, что все можно уладить?

– Ну конечно, вот увидишь. К тому же у тебя теперь есть покровитель.

– Ты хочешь сказать, заместитель Генерального секретаря? – Он прекрасно понимал, о ком идет речь, но ему нужно было ее подтверждение. К тому же было так приятно произносить вслух, полностью, этот высокий титул, сами могущественные слоги, казалось, образуют вокруг него защитное облако. Магия слов, короче. – Заместитель Генерального секретаря? – повторил он, слабо улыбнувшись, выдвинув кресло и вцепившись в юбку жены.

– Ну конечно, ты же мне рассказал, как он был с тобой давеча приветлив.

– Заместитель Генерального секретаря, да, – снова улыбнулся он и машинально взял со стола трубку, вдохнул – она не горела, он положил ее обратно. – Да, правда, очень приветлив.

– И я думаю, он спросил тебя, в каком отделе ты работаешь.

– Да, он расспрашивал, и ты знаешь, интересовался, чем я конкретно занимаюсь и нравится ли мне работа. И он назвал меня Дэм – он помнит мою фамилию.

– И потом он предложил тебе присесть, вы беседовали.

– Да, на равных, знаешь, он совершенно не давал мне почувствовать разницу в положении.

– И он хлопнул тебя по плечу.

– Да, хлопнул, – улыбнулся он и вновь расцвел, вытряхнул трубку и набил ее снова.

– И я полагаю, он сильно хлопнул?

– Ох, очень сильно, знаешь. Я думаю, плечо до сих пор красное, хочешь посмотреть?

– Нет, не стоит, я тебе верю.

– И это сделал тот, кто важнее даже других заместителей Генерального секретаря!

– И даже самого Генерального секретаря! – подхватила она.

– Это точно. Потому что сэр Джон, ты знаешь, это гольф, гольф, гольф, а так он – чисто декоративная фигура, просто дает добро на все, что решит его заместитель. Ты видишь, как важно, что он хлопнул меня по плечу!

– Да, я вижу, – сказала она и закусила губу.

Он разжег трубочку, спокойно, с наслаждением вдохнул дым, затем встал и зашагал взад-вперед по комнате, в клубах табачного дыма, одна рука – в кармане, другая – на чубуке трубки.

– Жнаеш, Риашечка, – провозгласил он, держа трубку в зубах, от чего шепелявил, как толстяк ван Геелькеркен. – Я шовершенно убежден, што Веве не штанет буянить, он лает, да не укушит, так што не волнуйшя, даже ешли он меня и прижмет, мне ешть што ему противопоштавить, я его не боюшь, шобака лает, ветер ношит! – Он сел, положил обе ноги на стол и стал качаться, бесшабашно закусив мундштук и время от времени со всхлипом посасывая трубку. – А шкажи, он прошто неотражим? Ты наверняка его жаметила на бражильшком приеме. Какой-то необъяшнимый шарм, правда? Такой шлегка рашшеянный вид, будто не очень-то шлушает шобешедника, и каменное лицо с таким горделивым выражением, и вдруг ожаряетшя милой, обаятельной улыбкой, ага? Дамшкий угодник, што уж говорить. Во вшяком слушяе, графиня Канио шо мной шоглашна, это уш поверь. А я тебе рашкаживал про шлужанку Петрешку?

– Нет, – сказала она.

Он положил потухшую трубку в пепельницу.

– Интересная история, я просто забыл тебе рассказать. Ну, в общем, Петреско живет в Понт-Сеарде, рядом с дворцом графини.

– Я бывала в Понт-Сеарде. Там нет никакого дворца.

– Ну, скажем, в весьма шикарном доме. Короче, не в этом дело. Служанка Петреско дружит с горничной графини, и оттого Петреско знает все, что происходит у графини дома. И он рассказал Канакису, а тот по большому секрету – мне. Вроде бы каждый вечер графиня ждет нашего зама генсека. – С таинственным, лукавым, возбужденным, немного виноватым видом, как будто несколько шокированный такой откровенной сплетней, он слегка высунул острый кончик языка. – Вроде бы она каждый вечер одета в вечернее платье, у нее готов роскошный обед, экзотические фрукты, цветы, все что хочешь. И часами она его ждет. – Он машинально огляделся, понизил голос. – И вроде бы чаще всего он не приходит. Каждый вечер она готовится к его приходу, стоит часами у окна, ожидая, что вдали появится его «роллс-ройс», – и ничего. Показательно, а?

Она встала, оглядела корешки стоящих на полке книг, нарочито зевнула.

– А ты ее видел, эту баронессу?

– Графиню, – уточнил он. – Высший класс. Старинное венгерское дворянство, в роду все сплошь дипломаты. Конечно же я ее видел, она часто приходит на сессии Ассамблеи, на заседания Совета, в общем, туда, где бывает он. Она пожирает его глазами. Я нисколько не удивлюсь, если она сейчас внизу, примчалась к нему без оглядки, а уж она-то знает весь высший свет, если учесть, кем был ее отец. Что с тобой, дорогая?

– Ничего. Мне просто неприятны все эти интрижки, вот и все.

– А что ты хочешь, она вдова, он холост, оба свободны.

– Почему бы им не пожениться?

– Ох, ну знаешь, многие очень даже приличные люди заводили любовниц. Людовик Четырнадцатый и мадам де Ментенон, например.

– Это был морганатический брак.

– Ну, во всяком случае, у Аристида Бриана точно была любовница, и все это знают, и тем не менее все его уважают.

– Но не я.

Он посмотрел на нее из-за стекол очков своими добрыми большими глазами. Какая муха ее укусила? Надо сменить тему.

– Итак, высокородная и прекрасная дама, как тебе моя берлога? Здесь, конечно, нет старинных гобеленов, как у нашего дорогого зама генсека, но вообще здесь мило, да? Посмотрела бы ты на кабинеты в бельгийском министерстве, ты бы сразу поняла, как здесь шикарно. И потом, есть масса других преимуществ. Здесь все-таки жизнь в дипломатическом духе, ну хотя бы посмотреть на расписание. Когда здесь говорят «после обеда», имеют в виду после трех, но если нужно, мы задерживаемся до семи-восьми вечера, как парижские дипломаты с набережной Орсэ или же лондонские из министерства Форин-офис. [3]3
  МИД Великобритании.


[Закрыть]Здесь совершенно другая атмосфера, чем в Международном бюро труда, где все эти чиновники обязаны горбатиться, да что обязаны, они без этого не могут, обожают ишачить, ну ты понимаешь, совсем другой круг, профсоюзные деятели, леваки. А здесь жизнь дипломатическая, приятная. Вот смотри, я посчитаю тебе дни, которые не должен работать. – Окрыленный, он вооружился автоматическим карандашом и блокнотом и высунул язык, как старательный ученик. – Во-первых, каждый месяц – свободный день, который служащий может использовать без всякой медицинской справки, статья тридцать первая Трудового кодекса. Я уж конечно не отказываюсь от такого. – Он записал. – Итого двенадцать дополнительных выходных дней в год!

(Тут необходимо пояснение. На самом деле пресловутая тридцать первая статья Трудового кодекса предусматривала некое женское недомогание в определенные дни, но целомудренные редакторы кодекса не решились это уточнять. Как следствие, мужская часть служащих также обрела право на свободный день без медицинской справки.)

– Вот так, – повторил Адриан Дэм, – двенадцать дополнительных выходных дней в год. Ты со мной согласна? – Красивым золотистым карандашиком он заботливо вывел в блокноте цифру 12, сияя от удовольствия. – Дальше, два раза в год мне удается уйти в отпуск по болезни, получив медицинскую справку. Что ты хочешь, переутомление. Кстати, формулировочка в последней справке была неплохая. Реактивная депрессия, неплохо придумано, а? Два раза в год отпуск на пятнадцать дней по болезни, только чтобы не слишком перетрудиться. Итого, еще тридцать дней отпуска! Тридцать и двенадцать будет сорок два, не так ли, согласна? Итого, сорок два! – Записав эту цифру, он приветствовал ее громким «пам-пам». – Затем у нас есть тридцать шесть рабочих дней официального отпуска, законного честного отпуска, статья сорок третья Рабочего кодекса. Так. Но внимание, я сказал «рабочих дней»! – воскликнул он с энтузиазмом. – Значит, отпуск получается, по сути дела, больше, чем тридцать шесть дней! В неделе пять с половиной рабочих дней! То есть тридцать шесть рабочих дней отпуска в год означает, что сорок пять дней можно ни шиша не делать. То есть у нас было сорок два дня дополнительного отпуска, прибавим к ним сорок пять дней законного отпуска, и получится восемьдесят семь! Кажется, правильно, да? – Услужливо. – Хочешь посчитать одновременно со мной, дорогая? – Он передал ей лист бумаги и карандаш – сама любезность. – Итого, восемьдесят семь дней отдохновения! Дальше, – прошептал он с выражением пристыженного шалунишки, – имеется еще пятьдесят два субботних коротких дня, которые теоретически считаются рабочими, но по сути выходные и во время которых сэр Адриан Дэм смакует dolce far niente! – В пылу наслаждения забыв о необходимости соблюдать высокое мужское достоинство, он испустил безумный сдавленный хохоток двоечника с задней парты. – И это между тем совершенно логично, признай, ну что можно успеть за час или два. Какой смысл проделывать долгий путь от Колоньи до дворца из-за двух часов работы, не больше, потому что даже те, кто приходит по субботам, в полдень уже тю-тю! И что? И кстати, Веве-то никогда не приходит по субботам, он уже в пятницу вечером садится в самолет, чтобы обхаживать своих знакомых шишек в Гааге и Амстердаме, чтобы им задницу лизать, а как же. А мне что стесняться? Таким образом пятьдесят два субботних утра эквивалентны приблизительно, заметь, только приблизительно, двадцати шести дням такого как бы отпуска. Восемьдесят семь плюс двадцать шесть будет сто тринадцать, если я еще не забыл математику. Ты не хотела бы считать одновременно со мной, чтобы проверить мои вычисления? – поинтересовался он умильным голосом. – Ну, как хочешь. Мы остановились на ста тринадцати прекрасных днях. – Высунув язык, он занес цифру в блокнот. – Да, сто тринадцать! – пропел он. – А потом, погодите, есть же пятьдесят два субботних вечера и пятьдесят два воскресенья. Но нужно уточнить: я же уже посчитал шесть из них в обычном отпуске и четыре – в отпуске по болезни. Ты следишь за моей мыслью? – Да.

– Так, значит, пятьдесят два воскресенья минус десять, будет сорок два. Сто тринадцать плюс сорок два – у нас получается сто пятьдесят пять выходных дней, плюс пятьдесят два субботних вечера, минус десять, то есть сорок два, что составит еще двадцать один день отдыха. Сто пятьдесят пять плюс двадцать один – сто семьдесят шесть дней я любименький могу бить баклуши! Вот это дипломатическая жизнь, ты представляешь себе?