Текст книги "Любовь властелина"

Автор книги: Альбер Коэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 56 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]

– Да все эта записка на ее двери. Все та же старая песня: она спит, не надо ее будить. Зря она принимает снотворные, дурная привычка.

Мадам Дэм снова поднесла руку к мясистой висюльке, ловко крутанула ее между чуткими опытными пальцами, вздохнула, но посчитала, что еще не время высказать все, что она думала по этому поводу. В столь торжественный день, когда на ужин ожидается сам господин заместитель Генерального секретаря Лиги Наций, Диди понадобится вся его энергия.

– Чего ж ты хочешь, ей нечем заняться, – не удержалась, однако, от замечания. – Ах, если бы она хоть чуть-чуть могла заняться хозяйством! А то сидит целыми часами в комнате и читает романы, от которых у нее бессонница, бедная деточка.

– Я серьезно поговорю с ней завтра, когда у нас больше не будет всех этих забот с приглашением, – сказал Адриан. – А снотворные она приняла вчера, представляешь, только потому, что я за полночь вернулся от Джонсонов. Кстати, утром я не успел рассказать тебе, как прошел этот ужин. Очень шикарно, прямо великосветский прием, восемнадцать человек. Обслуживание на высшем уровне. Все гости – люди из высшего света. Я, конечно, обязан своему назначению этим приглашением. Ты понимаешь, я теперь для Джонсонов не пустое место. Зам генсека был там, он был очень элегантен, но все время молчал. Только немного разговаривал с леди Хаггард, это близкая подруга семьи Джонсонов, они все называют друг друга по имени, то есть они то и дело называют ее Джейн. Ну, короче, она жена генерального консула Великобритании, который имеет все полномочия министра, и ты представь, как важно назначение в Женеву, это не каждому дано, но его там не было, он заболел гриппом. А она красавица, гораздо моложе своего мужа, ей не больше тридцати двух, и она пожирала глазами зама генсека. И когда прошли через гостиную, потом через другую, еще больше, потому что там анфилада из трех, представляешь себе…

– У ван Оффелей тоже анфилада из трех гостиных, – со скромной улыбкой прервала его мадам Дэм и глубоко, шумно вдохнула воздух носом.

– Да, ну и когда вошли в комнату, леди Хаггард села рядом с замом генсека и только и делала, что с ним говорила, прямо действительно ухаживала за ним, и представь себе, когда речь зашла о гроте в саду у Джонсонов, она предложила показать его ему. Что там происходило в этом гроте, я уж не знаю. Все, молчок! И потом, уезжая, она предложила отвести его в «Ритц» на своей машине, потому что он был без машины, может, в ремонте, хотя мне это кажется странным, все же «роллс – ройс». Что там между ними было, гм, я ни в чем не уверен, тайна, покрытая мраком. Да, я забыл, там был еще советник дипломатической миссии Румынии, он сидел слева от мадам Джонсон, а зам генсека справа. Ты видишь, в какие высшие сферы меня впустил мой ранг «А»?

– Да, дорогуша, – сказала мадам Дэм, в восторге от светского успеха своего приемного сына, но слегка уязвленная тем, что не может разделить с ним этот успех; ее не очень-то интересовали такие подробности из жизни высшего света, раз она там ни с кем не знакома.

– Ладно, хватит болтать. Скажи мне, Мамуля, тут меня вот что беспокоит. Бедняга Папуля после ужина такой грустный ушел в свою комнатушку, ты его все-таки зря так спровадила.

– И вовсе не зря, я ему очень даже мягко объяснила, что нам с тобой надо спокойно обсудить подготовку сегодняшнего ужина, я даже назвала его «мой дорогой Ипполит», так что все хорошо.

– Но он чувствует, что его отстранили от дел.

– И вовсе нет, у него же есть руководство по этикету. И правда, я совсем забыла тебе сказать, что сегодня утром он живенько отправился в город, чтобы купить себе книгу об умении себя вести, и даже меня не предупредил, обрати внимание, даже со мной не посоветовался! Этот месье хотел поставить меня перед фактом! Я знаю, что купил он ее на свои карманные деньги, но все же он должен был больше со мной считаться. Ну, я его, конечно, от всего сердца простила. Если бы хоть это его угомонило, а то ведь все утро, пока ты был во Дворце, он ходил за мной по пятам и зачитывал мне свою книгу, я, конечно, слушала вполуха, уж поверь мне, голова у меня была забита гораздо более важными вещами.

– Ну, в общем постарайся его тоже вовлечь в подготовку. Сегодня за столом он не проронил ни слова, он чувствует себя лишним, бедняга.

– Конечно же я его вовлекаю. Вот сегодня утром я отправила его ходить взад-вперед по коридору, ты же знаешь, ничто так замечательно не полирует паркет, как эти войлочные подошвы. Он был ужасно доволен, что может быть хоть чем-то полезен.

– Так. – (Он сопроводил этот четкий слог четким жестом настоящего мужчины, одним махом вытряхнув трубочку; госпожа Дэм обожала его в такие минуты. Да, ее Диди весь в нее, настоящий Лееберг. Но про себя она при этом отметила: надо приказать Марте помыть пепельницу, и пусть пропылесосит под столиком.) – Ну что, Мамуля, на чем мы остановились? Короче, наш гость приедет в семь тридцать. Надо мне было сказать ему в восемь.

– Почему?

– Ну, это как-то более шикарно. У Канакисов на ужин всегда приглашают к восьми, у Рассетов и Джонсонов тоже. Ты ведь понимаешь, я все же волновался, когда решился закинуть крючок про это приглашение. – Он мысленно похвалил себя за удачный образ. – Ну, как бы то ни было, тем хуже, сделанного не воротишь. Самое важное в этой истории то, что во всем отделе только мне удалось заполучить зама генсека к ужину. Ну, если еще только Веве, но я в этом вовсе не уверен. Да. Итак, расскажи мне в общих чертах, что уже готово и что еще надо сделать, короче, обрисуй ситуацию, чтоб я немного в ней разобрался, но только быстро, потому что уже половина третьего и мне еще кучу всего нужно купить в городе. Если бы я мог, я бы отпросился сегодня утром, но Веве в последнее время вечно недоволен. Ты ж понимаешь, он не может пережить мое повышение, и, кроме того, он еще видит во мне возможного претендента на его должность.

– Да, мой родной Диди, – сказала она, лаская его взглядом.

– Так что еще повезло, что сегодня после обеда я смог отпроситься, и, ты ж понимаешь, я не мог ему сказать, что мне нужно готовиться к ужину с замом генсека, потому что этого он мне бы уж точно не простил.

– Да, мой дорогой, конечно. Но какие тебе надо сделать покупки?

– Ну, например, свечи. Будем ужинать при свечах. Это сейчас так принято.

– Но, дорогуша, у нас же есть свечи!

– Нет, – произнес он непререкаемым тоном. (Он вновь зажег трубку и выпустил могучую струю дыма.) – Они же витые, это вчерашний день. Нужны простые, как были у Рассетов. – (У мадам Дэм стало каменное лицо, Рассеты никогда ее не приглашали.) – И потом, это еще не все, я хочу поменять бутылки с вином. Представляешь, Горетта прислал мне бордо тысяча девятьсот двадцать четвертого года и бургундское двадцать шестого. Это неплохие года, и он решил, что это вполне сойдет. Но я-то хочу потребовать сант-эмильон двадцать восьмого года, шато-лафит тоже двадцать восьмого и бургундское двадцать девятого, это самые лучшие, я бы сказал даже великие, года. – (Столь глубокая осведомленность появилась у Адриана недавно, он почерпнул ее из справочника вин, купленного накануне.) – Чем звонить, поеду-ка я сам туда и немедленно все поменяю. Они хотели меня надуть, но узнают, с кем имеют дело!

– Да, дорогуша, – выдохнула мадам Дэм, упиваясь мужественностью своего Диди.

– Еще нужны цветы.

– Но в саду полно цветов, я просто пойду и сорву!

– Нет, нужны такие цветы… сногсшибательные!

– Какие такие сногсшибательные, дорогуша? – спросила она, заботливо поправляя галстук своему герою.

– Я подумаю. Может быть, орхидеи. Или же кувшинки, которые будут плавать в плоской вазе посреди стола.

– Но это не будет выглядеть смешно, мой дорогой?

– На ужинах, которые дает леди Шейни, всегда посреди стола стоит плоская ваза, и в ней плавают кувшинки, Канакис мне как-то рассказывал.

– Его к ней приглашают? – спросила она, едва не зарычав, как тигрица.

– Да, – ответил он, кашлянув.

– Но он же не выше тебя по должности?

– Нет, но его дядя – министр. Это открывает ему все двери.

Оба замолчали, и мадам Дэм крутанула очередной раз свою висюльку, внезапно погрустнев при мысли, сколь жалкого мужа уготовила ей судьба. Она вздохнула.

– Ты не можешь себе представить, как же бедный Папуля был невыносим с утра, все ходил за мной и читал свое руководство. В итоге я его сослала в гостевую комнату, а сама закрылась в своей комнате, чтобы он оставил меня на время в покое. Но, может, он сумеет помочь тебе и выполнить какие-нибудь поручения? Правда, этот бедняга ни на что не годен, у него все получается наперекосяк. Ну что делать, даже без дяди министра ты смог продвинуться, своим собственным умом.

Она сняла пылинку с рукава приемного сына.

– Погоди! Не трогай! Я думаю!

Она притихла из уважения к мыслительному процессу Адриана и воспользовалась паузой, чтобы провести по столику пальцем. Посмотрев на кончик пальца, убедилась, что Марта хорошо вытерла пыль. Дверь была открыта, и до нее донесся голос месье Дэма, который декламировал особенно волнующий отрывок из руководства по этикету: «Когда усястник трапезы разворачивает свою салфетку, он кладет хлеб с левой стороны. Ты меня слысыс, Антуанетта?» «Да, спасибо», – пропела она в ответ. И вновь раздался голос маленького старичка: «Хлеб не резут, а ломают руками. Кусоськи следует отламывать по мере надобности. Не нузно заготавливать несколько заранее!»

– Вот видишь, Диди, и так все утро! Можешь себе представить, я просто потеряла терпение!

– Послушай, Мамуля, я хочу, чтобы получился действительно шикарный ужин! Ладно, оставлю за ним право выбирать вина! А самый высший шик – это сухое шампанское во время всего ужина! Я почти уверен, что он именно его и предпочтет, и сразу у него создастся о нас благоприятное впечатление, можешь мне поверить. В общем так, в самом начале ужина я поворачиваюсь к нему, как бы абсолютно естественно: «Какое вино вы предпочитаете, господин заместитель Генерального секретаря, классический вариант или весь вечер шампанское?» Ну, я найду формулировку. Если он выберет шампанское, бордо и бургундское пригодятся нам для другого раза. Ты согласна со мной, что нам не следует считаться с расходами?

– О чем ты говоришь, такой случай!

– Только шампанское, это будет очень даже элегантно, вот! Шесть бутылок, чтобы уж точно хватило! Вдруг он не дурак выпить, я в этом вообще-то сомневаюсь, но мало ли. Ох, карамба, каррамба, карррамба!

– Что случилось, дорогой мой?

Он встал, подошел к окну, потом вернулся назад к своей приемной матери и уставился на нее с победоносным видом, засунув руки в карманы.

– Есть идея! И осмелюсь надеяться, гениальная идея!

В этот момент, грациозно прихрамывая, в комнату зашел месье Дэм – маленький, бородатенький, похожий на детеныша тюленя – белька – с большими круглыми глазами навыкате, такими растерянными за стеклами лорнета, извинился, «сто помесял», открыл светский справочник на странице, заложенной указательным пальцем, поправил лорнет, с которого свисал шнурок, чтоб можно было повесить на шею, и принялся читать:

– Когда все садятся за стол, следует нодоздать, пока будет подано первое блюдо, презде сем есть хлеб. Неприлисьно сразу насять отсипывать от хлеба, как только сели за стол. – Размахивая указательным пальцем, как дирижерской палочкой, он подчеркнул важность следующей фразы. – Неприлисьно такзе есть мезду блюдами больсые куски хлеба, показывая тем самым неудерзымый голод, свидетельсвуюсий о недостатке воспитания.

– Да, друг мой, прекрасно, – сказала госпожа Дэм, а Адриан тем временем сел и при этом буквально бил копытом от нетерпения, желая высказать свою замечательную идею. – А теперь иди к себе.

– Я просто ресыл, сто это будет полезно узнать. – Он решился и ринулся навстречу опасности. – Просто ты иногда ел хлеб мезду блюдами.

– Успокойся, дружок, – ответила мадам Дэм с доброжелательной улыбкой, – я могу таким образом вести себя в семье, а в свете я умею вести себя совсем иначе. Мой отец, слава богу, устраивал приемы. – Она сглотнула слюну в весьма великосветской манере. – Пойдем, ты наденешь смокинг, чтобы в последний момент не случилось какой – нибудь неожиданности, и потом, это займет тебя на некоторое время. Я тебе его расставила, ведь у моего отца не было такого брюшка. – (Посрамленный белёк бесшумно покинул помещение, скользя по паркету войлочными подошвами. Она повернулась к Диди.) – Ты видишь, как мне жилось этим утром. Ну так, дорогой мой, что у тебя за идея?

– Идея вот такая, – объявил он, встав с места, чтобы подчеркнуть важность этой идеи. Он гордо стоял перед ней, уперев руки в боки, как итальянский диктатор. – Идея вот такая, повторяю. Шампанское – это хорошо, даже очень хорошо, но тут ему решать. Однако есть вещь, которую решаю только я. Это черная икра! – Ощущая себя неотразимым, он выдвинул вперед подбородок, ноздри его трепетали. – Черная икра! – вскричал он, и его глаза затуманились романтической дымкой. – Икра, nec plus ultra кулинарии, самое дорогое из всех блюд! – Он начал декламировать: – На ужине, который устраивает сегодня вечером месье Адриан Дэм, сотрудник Лиги Наций ранга «А», для своего вышестоящего коллеги, господина заместителя Генерального секретаря Лиги Наций, будет черная икра!

– Но это же ужасно дорого, – протянула госпожа Дэм, хрупкая женщина, трепещущая перед напором любимого.

– А мне плевать! Мне ценнее дружеские отношения с замом генсека! И потом, это способ упрочить наше социальное положение! Не беспокойся, это хорошее вложение денег!

– Но мы же начинаем с ракового супа! Это уже рыбное блюдо!

– А мне плевать! Не станем подавать раковый суп! Раки просто каки по сравнению с икрой! Нет ничего шикарней икры! Поджаренный хлеб, масло, лимон! И икра в промышленных масштабах! «Еще немного икры, господин заместитель Генерального секретаря?» Не каждый же день к тебе в гости приходит самый важный начальник после сэра Джона!

– Но, дорогой, потом у нас омар зермидор!

– Термидор, – уточнил он.

– Я думала, что по-английски…

– Термидор, от греческого терма, теплота, и дорон – дар или подарок. Будь внимательна, Мамуля, не скажи сегодня вечером зермидор перед нашим гостем!

– Получится слишком много морепродуктов подряд.

– Черная икра никогда не бывает лишней! Нет, нет, я стою на своем! Я непоколебим! Икра, икра и только икра! Я не пожертвую икрой ради какого-то там омара! Ты понимаешь, Мамуля, на великосветских приемах едят всего по чуть-чуть. Несколько ложечек супа, маленький кусочек омара. Ты уж оставь мне свободу действий! Икра произведет мощный эффект, поверь! Если уж кто здесь во всем этом понимает, так это я. Между прочим, он может не захотеть омара, возьмет и откажется. А чтобы показать, что я вполне в курсе, подпущу шуточку. «Меню у нас сегодня сугубо морское, господин заместитель Генерального секретаря». Ну, в общем, я поработаю над формулировкой. Икры, икры! И не какой-нибудь красной, черной как деготь! Свежей, зернистой, лично от товарища Сталина!

Он зашагал из угла в угол, засунув руки в карманы жилета, воодушевленный, словно почувствовавший в себе искру божью, о, икра…

– Кажется, Папуля меня зовет. Подожди, дорогуша, я мигом.

В коридоре она подняла голову и, глядя на мужа, склонившегося над лестничным пролетом, спросила его с убийственной вежливостью, чего же он хочет.

– Послусай, заинька, мне так заль, сто я тебя беспокою. Я согласен, сто ты не рассказываес мне меню на весер, стоб сделать сюрприз, но одна вессь меня осень волнует: суп-то будет для насяла или нет?

– Нет. На званых ужинах не подают суп. – (Она только что узнала это от Адриана, который сам только что выудил эти сведения у Канакисов.) – Слушай, мне тут надо с Диди обсудить важную вещь, и мне нужен покой, ты же знаешь, какие у меня головные боли. У тебя еще есть вопросы?

– Нет, спасибо, – грустно ответил месье Дэм.

– Тогда поднимись к себе и попробуй заняться чем-нибудь полезным.

Бедняжка медленно поплелся по лестнице и попытался найти утешение в туалете первого этажа.

Сидя безо всякой цели на краю унитаза, он складывал вдоль раз за разом лист туалетной бумаги, пока не получился маленький японский веер; обмахиваясь им, он попытался развеять свое унижение. Наконец он пожал плечами, встал и вышел, вскинув руку в фашистском приветствии.

– Пойдем, надо поспешить, – сказал Адриан. – Обрисуй мне ситуацию, чтобы я мог спокойно уехать. Так сказать, сориентируй.

– Ну что, в гостиной и столовой сделана генеральная уборка, полы навощены и закрыты. Марта везде пропылесосила, даже картины. То же самое в коридоре, в общем везде, где пройдет наш гость. Марта тщательно вымыла все хрустальные бокалы и тарелки с золотой каемочкой, те, из лееберговского наследства, дедушкины. Подносы и все столовое серебро начищено. Я сама проверяла. В общем, все готово, только на стол еще не накрыто, но это сделает мастер экстра-класса, у него свои маленькие хитрости. Столовую я закрыла на ключ. Ее надо будет открыть, когда мастер будет здесь, Папуле я запретила это делать, а то он там опять возьмется за старое и мне все перекурочит. Когда мы здесь закончим, в гостиной, я тоже запру ее на ключ.

– А туалет внизу? Вдруг ему захочется освежиться перед тем, как мы сядем за стол?

– Как ты думаешь, уж наверное я об этом подумала. Все сияет, раковина, краны, зеркало, фаянс – все просто безупречно. Я провела инспекцию и закрыла туалет на ключ, это означает, что мы для buen retiro [5]5
  Дословно: доброе убежище (исп.) – укромный уголок.


[Закрыть] воспользуемся другим туалетом, а для умывания краном на кухне или твоей ванной комнатой.

– А полотенца в туалете поменяли?

– За кого ты меня принимаешь, дорогуша? Я повесила новые, еще ни разу не использованные, разглаженные утюгом, чтобы убрать лишние складки, и к тому же положила новое английское мыло, купленное специально по этому случаю, той же фирмы, что у ван Оффелей.

– Послушай, Мамуля, вот о чем я подумал. Хорошо ли будет, если он пойдет мыть руки в туалет внизу, где стоит унитаз, ведь это может его шокировать. Может быть, лучше предложить ему подняться в ванную комнату?

– Ох, Диди, о чем ты говоришь! На что же это будет похоже, если мы заставим его подниматься два этажа по лестнице, просто чтобы помыть руки? Послушай, все очень просто, над унитазом я повешу мою чудесную индийскую ткань, ну ту, расшитую серебром, его подарила наша дорогая Элиза, чтоб я сшила себе халатик. Унитаз будет прикрыт, и выглядеть все будет очень элегантно.

– Хорошо, я согласен, но послушай, не забудь вовремя открыть туалет, а? Будет ужасно, если перед его носом придется копошиться ключом в замочной скважине!

– Открою в четверть восьмого. Я на всякий случай поставила в кухне будильник. И никакого риска – Папуля будет все время на виду.

– А метрдотель придет вовремя, как договорились?

– С моей точки зрения, да. Я перезвонила сегодня утром в агентство, чтобы окончательно вбить им в голову, что мэтр экстра-класса должен быть здесь в половине шестого и ни секундой позже, чтобы он огляделся, накрыл на стол по всем правилам и все такое прочее.

– А этому мэтру можно доверять?

– В любом случае это всего лишь лакей. Но агентство известное, мне его рекомендовала наша дорогая мадам Вентрадур. На всякий случай я сказала Марте, чтобы она следовала за ним по пятам, а то мало ли, все же столовое серебро.

– А что владелец ресторана?

– Ужин принесут в шесть часов. Они собирались принести его не раньше семи, но я сказала в шесть, а то вдруг придется с ними ругаться, если они будут опаздывать. Их лучший повар привезет все на машине и проведет здесь все приготовления до самого последнего момента, разогреет, приготовит соусы. Я перезвоню им в четыре, чтобы напомнить: ровно в шесть, а не в пять минут седьмого! Я тут даже составила маленькое расписание и повесила его в своей комнате.

– Отлично, мне теперь все ясно. Только одно маленькое замечание, если ты позволишь. Кроме того, что ты поставила будильник на семь пятнадцать, надо завести еще два, твой и мой. Один нужно поставить на полшестого, а другой на шесть. Так мы сразу обнаружим, что два этих типа не пришли вовремя, и позвоним.

– Согласна, дорогуша, это прекрасная идея. Слышишь? Ох ты мой, он ведь опять зовет! – («Ох ты мой» было ханжеским камуфляжем «Бог ты мой» всуе.)

Они подняли головы. Месье Дэм, втискиваясь в накрахмаленную сорочку, стонал как узник в темнице: «Я не могу вылезти из рубаски, она везде приклеилась!» Совершив несколько драматических телодвижений утопающего пловца, белёк наконец сумел выпростать голову и, радостно улыбаясь, извинился «сто помесал». Но спустя несколько минут, когда Адриан уже открывал входную дверь, чтоб ехать в город, он снова начал призывать на помощь: «У меня не полусяется пристегнуть воротнисек! Это потому, сто я растолстел!»

– Послушай, дорогуша, – вполголоса сказала мадам Дэм. – Одной заботой станет меньше, если он будет заранее готов и не будет всех этих трагедий в последний момент.

– Ладно, и я тогда еще зайду к Ариадне, взгляну, проснулась ли она.

– Мужайся, мой родной, будь сильным. Я собираюсь прилечь, поздно для сиесты, но, что делать, надо, это мой долг, ведь сегодня мне понадобятся все силы, на мне же лежит такая огромная ответственность, которую мне бы так хотелось разделить с твоей дорогой супругой. Но, в конце концов, надо же уметь с радостью жертвовать собой и любить несмотря ни на что, – заключила она с ужасающей ангельской улыбкой.

Преисполненный усердия месье Дэм в тесном смокинге стоял но стойке «смирно», чтобы облегчить дело Адриану, который пытался застегнуть ему накладной воротничок. Это было не так-то просто. Возведя очи горе, маленький старичок бормотал про себя: «Ох, попадись мне этот изобретатель накладных воротниськов!» Он выгибался в нужную сторону в таком искреннем порыве, что задел горшок с цветами, который упал и разбился. Спешно оба мужчины бросились убирать следы преступления. Она наверняка ничего не услышала, ведь горшок упал на ковер. «Что это там разбилось наверху?» – закричала мадам Дэм. Месье Дэм решился ответить, что он случайно опрокинул кресло, а потом обратился к Адриану, который вновь атаковал воротничок, с давно мучившим его вопросом: следует ли ему поклониться гостю до того, как он будет ему представлен?

– Нет, только когда я вас друг другу представлю.

– А низко кланяться или слегка?

– Только слегка.

– Я себя знаю, – пожаловался месье Дэм, держась притом прямо, как палка, чтобы облегчить работу Адриану. – Я так разволнуюсь, когда его увизу, сто не смогу удерзаться и сразу ему поклонюсь. А главное, я надеюсь, что во время поклона или там, сказем, застольного разговора этот проклятый накладной воротнисек не лопнет. Потому что все зе мне тозе надо поддерзивать застольную беседу. Осторозно, ты меня удусис!

– Вот, готово, я застегнул.

– Спасибо, это осень мило с твоей стороны. А сто касается моего поклона, насколько он долзен быть глубок? Например, если я поклонюсь так, этого достатосьно? И вот ессе, в этой проклятой книге про хоросые манеры был один отрывок, который меня беспокоит. Сейсяс заситаю. – Чтобы не мешать процессу создания Адрианом узла на галстуке, тюленик поднял свое руководство по этикету высоко над головой приемного сына и прочитал: – «В гостиной принято говорить приподнятым тоном, это свидетельствует о добром располозении духа, хорошем воспитании и современном подходе к обссению». Как ты сситаешь, приподнятый тон – это вот так? – спросил он, издав невнятный вопль.

– Наверное, – рассеянно сказал Адриан, который думал о том, что Ариадна ответила ему сейчас через дверь как-то странно.

– И все-таки так. – И месье Дэм опять закричал.

– Папуля, не двигайтесь, у меня не получается завязать вам галстук.

– Значит, ты и вправду думаес, сто вот так, например, не слиском громко? – возопил месье Дэм и, чтобы приспособиться к этому странному обычаю высшего света, продолжал голосить: – «Господин заместитель Генерального секретаря, Диди сейсяс завязывает мне галстук!»

– Что здесь происходит? – завизжала снизу мадам Дэм. – Почему ты так орешь?

– Я веду светскую беседу! – торжественно объявил месье Дэм, преисполнившись отваги. – Это свидетельствует о добром располозении духа и современном подходе к обсению! Но послусай, Диди, тебе не казется это несколько странным? Потому сто если мы вдруг все наснем так крисять, это будет похозе на собрание сумаседсих. Если это сситается хоросым тоном, сто делать, но ведь мы не услысым друг друга! С другой стороны, когда так крисис, это придает смелости, сюствуес себя знасительным. – (Адриан снял очки, провел рукой по глазам.) – У тебя какие-то неприятности, Адриан?

– Странная все же у нее манера разговаривать со мной через дверь. Я спросил ее, какое платье она собирается надеть сегодня вечером. – (Он высморкался и посмотрел на платок.) – И вот что она мне ответила: «Да, да, уж конечно, я надену свое самое лучшее платье для этого господина!»

– Но мне казется, это не такой уз плохой ответ.

– Да, но тон! Она была в ярости, вот что.

Привычным жестом месье Дэм провел рукой по вислым усам, переходящим в бородку, и активизировал мозг в поисках подходящего утешительного ответа.

– Знаешь, Диди, молодые зенсины иногда бывают немного нервные, а потом это проходит.

– До свидания, Папуля. Я люблю вас, вы это знаете.

– Я тозе, Диди. Не расстраивайся так. В дусе она осень славная, уверяю тебя.

Когда машина приемного сына исчезла из виду, месье Дэм поднялся в комнату и закрыл дверь на ключ. Положив на землю подушечку и поддернув брюки, чтобы они не вытягивались на коленках, он преклонил колени, поправил вставную челюсть и попросил Всевышнего хранить его приемного сына и подарить маленького ребеночка дорогой Ариадне.

Закончив молитву, не сказать чтобы наименее прекрасную из тех, что неслись к небесам в этот день, и уж точно более прекрасную, чем ханжеские прошения его супруги, бородатенький ангел встал с колен, совершенно уверенный, что все уладится месяцев через девять или даже раньше, потому что как только Ариадна узнает, что ждет ребенка, она конечно же станет спокойной и мягкой. Он вновь обрел душевное спокойствие, положил подушку на место, почистил брюки щеткой и уселся в кресло. Его выпуклые глаза хамелеона были прикованы к руководству по этикету, губы напряженно шевелились в тишине, он читал, ласково поглаживая пятно цвета бордо, которое называл родинкой.

Но ему быстро это надоело, он закрыл книгу, поднялся и стал искать себе занятие. Поточить все ножницы в доме? Это легко, нужно только разрезать ножницами лист наждачной бумаги, и в мгновение ока все готово. Так-то оно так, но Антуанетта скажет, что сейчас не время. Ладно, он сделает это завтра, когда будет покончено с этим дурацким званым ужином, на котором надо кричать, если хочешь быть светским.

Он сел, зевнул. Ох, как же ему неудобно в этом смокинге месье Лееберга. Славный человечек расстегнул две пуговицы на брюках, чтобы не было так тесно, и от нечего делать забарабанил по своему круглому пузу, представляя, что он вождь негритянского племени, скликающий воинов звуками тамтама.

XV

На улице Монблан прохожие оборачивались, заглядевшись на бобровую шапочку, короткие штанцы и переливчатые гольфы маленького старичка, но особо не удивляясь, поскольку привыкли к разнообразной фауне Лиги Наций. «Что же делать?» – вопрошал себя дядюшка Салтиель, семеня по улице, останавливаясь порой, чтобы потрепать по щеке ребенка, и потом двигаясь дальше, ссутулившись и вновь погрузившись в свои мысли.

«В конечном итоге, да».

В конечном итоге, да, это то, что нужно: противопоставить христианской барышне первостатейную еврейскую конкурентку. Но где ее найти? Он не смог увидеться с раввином, поскольку тот был болен, а осел сторож в синагоге имел на примете только дочь мясника, значит, уж точно барышню, не искушенную в поэзии и не имеющую представления о лыжах и коньках. Ограничиться теми, кого можно найти на Кефалонии? Но минуточку, что мы там имеем в плане незамужних барышень? Он перебрал их в уме, загибая пальцы. Восемь, но только две подходящие. Правнучка Якоба Месхуллама получила бы славное приданое и была вообще очень даже ничего себе, но у нее не хватало одного зуба, к несчастью переднего. Можно было, конечно, быстренько сводить ее к дантисту… Нет, совершенно невозможно пытаться подсунуть Солю невесту со вставным зубом. Оставалась только дочка великого раввина, но у этой дурищи не было приданого.

«А по правде сказать, зачем ему приданое-то? Я подсчитал, что ему каждые три минуты в брючный карман падает-таки целый наполеондор. Но, между нами говоря, эти девицы на лицо такие страхолюдины, что его мадемуазель Ариадна просто одним пальчиком с ними справится».

Он с отвращением плюнул на двух бывших кандидаток и решил буквально завтра съездить в Милан, чтобы проинспектировать дочь местного ювелира, которую нахваливал кузен из Манчестера, встреченный в Марселе. А ювелир – это, знаете ли, всегда интересно. Нет, нет, дочь ювелира вовсе не во вкусе Соля. Эта богом обиженная не сможет говорить с ним ни о чем, кроме рубинов и жемчугов. А к тому же дочки ювелиров всегда ведь такие жирные. Тогда как мадемуазель Ариадна наверняка красавица. Глаза газели и далее по списку. Короче говоря, чтобы состязаться с нею, нужно найти дочь Израиля столь прекрасную, как полная луна. Да, прекрасную дочь Израиля, это точно! Разве Всевышний не запретил-таки своему народу жениться на женах иноземных в Книге Исхода, глава тридцать четвертая?

«Но где она, где искать ее, эту совершенную красу Израилеву?»

Он шел и мучительно размышлял. Завидев невдалеке жандарма, он перешел на другую сторону и принял невинный вид, типа он тут ни при чем: в это время его чуть не задавили.

Конечно, ему не в чем было себя упрекнуть, он в жизни ни разу не сошел с прямой дороги, но от этих чертяк из полиции ведь можно ожидать чего угодно, правда? Перед вокзалом Корнавен он внезапно остановился и ударил себя по лбу, поскольку у него вдруг возникла потрясающая идея.

«Ну конечно, дорогой мой, объявления в еврейских журналах!»

В буфете для третьего класса, дрожа от нетерпения, он потребовал «Белой бумаги, пожалуйста, воды из озера и лукум». Это последнее слово было воспринято гарсоном со злобной иронией, и пришлось довольствоваться черным кофе, «только, прошу вас, побольше сахара».

Проглотив первый глоток, он водрузил на нос старые очки в металлической оправе; их исцарапанные стекла туманили его соколиный взор. Затем принялся грызть кончик карандаша, найденного где-то в складках одежды.

– Бери меч, герой, – шепнул он себе, – седлай скакуна и вперед в битву за чистоту рода!