Текст книги "Любовь властелина"

Автор книги: Альбер Коэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 56 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]

XIX

Без десяти семь трое Дэмов расположились в салоне, важные и торжественные. Усевшись, мадам Дэм, благоухающая нафталином, с разрумянившимися от лавандового спирта щеками, тотчас объявила, что гость придет не раньше, чем через сорок минут, в семь тридцать, и этим надо воспользоваться, чтобы как следует отдохнуть, нужно полностью расслабиться в креслах, если можно, закрыв глаза. Но этот мудрый совет был вскоре забыт и начались нервные хождения туда-сюда с натянутой улыбкой.

Все только тем и занимались, что садились и вставали. Вставали, чтоб подвинуть стол, поправить бархатную драпировку, отодвинуть круглый столик, поставить бутылки с ликерами по росту, сделать драпировку, как было, потому что раньше было лучше, посмотреть, пятно это там или просто так тень падает, переставить пепельницу, положить на видное место коробки с сигарами и сигаретами, – так Адриан специализировался на художественном беспорядке, бесконечно совершенствуемом в соответствии с шикарными изданиями, выходящими ограниченным тиражом.

В свою очередь, мадам Дэм появлялась на сцене в семи репризах: дать «рекомендации служебному персоналу»; чтобы убедиться, что в вестибюле не пахнет раковым супом; чтоб припудрить носик; чтобы бросить последний взгляд на накрытый стол и на туалетную комнату; чтобы поправить бархотку; чтобы снять излишек пудры и пригладить брови; и наконец, чтобы выполнить последнюю предосторожность, сопровождаемую шумом спускаемой воды. Вернувшись оттуда, по обыкновению лаская на ходу свой зад, она посоветовала Ипполиту и Адриану последовать ее примеру, по очереди, конечно.

– Который час? – спросила она в третий раз.

– Семь тринадцать, – ответил Адриан.

– Больше семнадцати минут, – сказал месье Дэм, который продолжал про себя повторять правила из руководства по этикету.

«Не вытирать тарелку кусоськом хлеба – это понятно и легко. Беседу начинает высестояссий – это тоже понятно. Ну а если этот господин нисего не скажет, им сто, тозе нисего не говорить? Будет как – то странно выглядеть – все сидят и молсят, озыдая, когда тот месье заговорит. Ну, сто там ессе? Да, снасяла надо говорить об обеих знакомых. Но у него нет с этим господином никаких обеих знакомых. Ну и ладно, есть зе Диди. Будем говорить про Диди. Но он не особо знает, сто говорить, кроме того, сто осень любит Диди. Надо было остаться подольсе в Брюсселе, не торопиться в Зеневу на этот проклятый узын. Это все она, все ей неймется, хлебом не корми дай изобразить светскую львицу».

– Диди, а это точно, что твоя жена спустится, как только он придет?

– Да, Мамуля, я дал Марте соответствующие инструкции. Она поднимется и позовет ее, как только он будет здесь.

– Кстати о Марте, – сказала мадам Дэм. – Именно она откроет ему дверь, я ей так велела.

– А почему не метрдотель? Это было бы более шикарно.

– Метрдотеля он увидит, потому что метрдотель будет прислуживать за столом. Но я хочу, чтобы он видел еще и служанку, она будет выглядеть как горничная, в вышитом передничке и белом чепчике, я ей вчера купила. Раз уж здесь и служанка, и метрдотель, надо показать обоих. Я объяснила Марте, как следует открыть, как сказать добрый вечер, как забрать у него шляпу и как проводить его в гостиную, где мы все будем ждать. – (Маленький человечек застонал.) – Я еще купила ей белые нитяные перчатки, как у горничной мадам Вентрадур. Я велела ей их надеть сразу, а то она потом в последний момент забудет. Вы же знаете, у нее с головой не очень. В общем, если не возникнут непредвиденные обстоятельства, все должно быть в порядке.

– Послушай, Мамуля, у меня идея, – сказал Адриан и даже перестал шагать по комнате из угла в угол, засунув руки в карманы. – Ты понимаешь, меня беспокоит наш вестибюль, он выглядит каким-то голым. Нужно быстро повесить туда абстрактную картину из моей комнаты, это очень модный сейчас художник. Она будет отлично смотреться на месте этой невразумительной гравюры.

– Но, Диди, у нас совершенно нет времени!

– Ох, ну слушай, сейчас двадцать минут восьмого, тут дел же не на десять минут.

– А если он придет раньше времени?

– Важные шишки никогда не приходят раньше времени. Вперед!

– Во всяком случае, я не хочу, чтоб ты сам тащил эту картину, она слишком тяжелая, это работа для Марты.

В семь двадцать четыре, взгромоздившись на табуретку, поставленную на стул, Марта пыталась повесить на стену полотно, заполненное спиралями и кругами, а мадам Дэм поддерживала ее своими мощными дланями.

– Не упадите! – закричал месье Дэм.

– Что ты так орешь? – спросила мадам Дэм не оборачиваясь.

– Просу проссения, извините, – сказал месье Дэм, который не осмелился признаться, что он старается приобрести привычку к светской беседе.

В семь двадцать семь, когда картина была только что повешена, вдруг звякнул дверной колокольчик, мадам Дэм содрогнулась и толкнула Марту, которая полетела вниз, а в это время в глубине коридора затрещал телефон, гневно призывая абонента телефонной сети снять трубку. Месье Дэм поднял Марту, ее разбитый нос кровоточил, Адриан в спешке ринулся ставить на место стол и табуретку, дверной колокольчик нетерпеливо подпрыгивал, телефон надрывался, а в кухне метрдотель и повар в восторге хлопали себя по ляжкам.

– Вот видишь, он пришел раньше времени! – свистящим шепотом возмутилась мадам Дэм. – Вытрите нос, идиотка, кровь же идет, – прошипела она растерянной Марте, которая, не зная за что хвататься, трубно высморкалась в протянутый платок, и он тут же пропитался кровью. – Все, хватит, кровь больше не идет! Поменяйте передник, он же весь в крови! Другой передник! Улыбайтесь! Извинитесь за задержку, скажите, что случилась мелкая неприятность! Улыбайтесь, дура!

Трое Дэмов прошли в гостиную, закрыли дверь и, затаив дыхание, с бьющимся сердцем и натянутой улыбкой приготовились к изъявлениям почтения. Это все твоя идея с картиной в последний момент, злобно пробурчала мадам Дэм. Сказав это, она вновь натянула на лицо улыбку, кипя при этом от ярости. Дверь открылась, но это была всего лишь Марта в криво повязанном переднике, которая сказала, что принесли мороженое «плумпир». Мадам Дэм издала мощный вздох облегчения. Ну конечно же, пломбир, она совсем забыла.

– Что вы здесь встали как вкопанная, а? Живо идите помойте нос! И потом поправьте передник! Отдайте мой платок! Или нет, положите его в грязное, не в корзину, а в мешок с тонкими тканями! Быстро вон отсюда, и причешитесь! Ты помнишь, Адриан, я тебя удерживала от этой идеи с картиной в последний момент! Ну что ж, могло быть и хуже. Хорошо, что она не сломала ногу, нам только этого не хватало, чтобы она у нас покалечилась и нам бы пришлось оплачивать ей больницу! Сколько времени?

– Семь двадцать девять.

– Через минуту, – пискнул месье Дэм сдавленным голосом.

Мадам Дэм оглядела обоих мужчин. Испачкались ли они во время всей этой истории с Мартой? Нет, слава богу. Месье Дэм лелеял свои страхи. Он был уверен, что собьется, будучи представленным высокому гостю, когда надо будет сказать что он «ссястлив» познакомиться. К тому зе в этом руководстве по этикету была некоторая путаница относительно принцев крови и выдаюссихся лисьностей, сто вроде их надо сазать на место хозяина. Этот господин ведь выдаюссяяся лисьность, знасит, его не надо бы сазать справа от Антуанетты. И потом, эта застольная беседа. В руководстве утверздалось, сто за столом нельзя говорить о политике, мозно только о литературе. Это неплохо, конесно, но он нисего не понимал в литературе, и потом этот господин долзен интересоваться политикой по долгу слузбы. Знасит, если ресь зайдет о литературе, он будет молсять и поддакивать, вот. А потом Антуанетта разве сто-то понимает в литературе, по правде говоря? Но на это есть Диди и Ариадна.

Все трое стояли, не имея смелости присесть и прийти в нормальное состояние. Они ждали в тишине, натужно изображая приветливость. Наконец мадам Дэм спросила, который час.

– Тридцать девять минут, – ответил Адриан. – Как только он позвонит, – добавил он напряженно, едва слышным голосом, едва шевеля губами, – я досчитаю до пятнадцати, чтобы у Марты было время открыть и снять с него пальто. И потом я пойду и поздороваюсь с ним в коридоре, так более вежливо. А вы двое останетесь в гостиной.

– Ты прежде всего представишь его мне, у женщины есть приоритет, – чопорно сказала мадам Дэм, прямая как палка.

– А надо тебе его представлять? – прошептал месье Дэм, тоже весь в напряжении, шевеля одними губами. – Ты же знаес, сто это месье Солаль, потому сто мы его здем, целый месяц только о нем и говорим.

– Который час? – спросила мадам Дэм, не удостоив его ответом.

– Семь сорок три, – сказал Адриан.

– Сорок четыре, – сказал месье Дэм.

– Я ставил по сигналам на радио.

Он встал, прислушался. Вдали раздалось рычание автомобильного мотора, звук приблизился и стал даже сильней, чем шум ветра в кронах тополей. «Это он», – выдавил месье Дэм голосом как на приеме у зубного врача непосредственно перед удалением. Но автомобиль проехал мимо. Настороженно вслушиваясь в звуки с улицы, Дэмы придирчиво раскладывали их на мельчайшие составляющие и мужественно ждали.

– Вообще-то по правилам принято слегка опаздывать, – сказала мадам Дэм. – Который час?

– Сорок девять минут, – ответил Адриан.

– Да, – продолжала она, – воспитанные люди приходят всегда чуть позже назначенного срока, на случай если хозяин не успеет подготовиться, это такой знак внимания, проявление деликатности.

Месье Дэм, вконец запутавшись, повторял про себя «если зе гость», которое вскоре превратилось в ислисгось, ислисгось. Все трое продолжали улыбаясь стоять и ждать, застыв в мучительном напряжении.

В полной тишине сидевшие в креслах люди казались вконец уставшими. Папуля Дэм едва слышно мурлыкал песенку, стараясь казаться беззаботным. Адриан поставил правую ногу на мысок, и его ботинок конвульсивно дрожал. Опустив глаза, мадам Дэм изучала свои длинные прямо обрезанные ногти с ужасающей пятимиллиметровой каймой: маникюр она производила перочинным ножом.

– А сейчас сколько времени? – спросила она.

– Десять минут девятого, – сказал Адриан.

– На моих одиннадцать, – сказал месье Дэм.

– Я уже говорил, что ставил часы по радио, – отрезал Адриан.

– Ты точно уверен, что пригласил его к половине восьмого? – спросила мадам Дэм.

– Да, но он предупредил, что может немного опоздать, – соврал Адриан.

– Ах, вот как, это другое дело, что же ты мне не сказал.

И они снова принялись ждать, униженные и оскорбленные, скрывающие это друг от друга. В восемь двадцать три Адриан прислушался, поднял руку. Хлопнула дверца автомобиля.

– Ну тут-то точно приехал, – сказал месье Дэм.

– Встать, – скомандовала мадам Дэм, резко встала и провела рукой по заду, мало ли что. – Мне ты его представишь в первую очередь.

В дверь позвонили. Заранее улыбаясь, Адриан поправил галстук и начал считать до пятнадцати, приготовившись принимать именитого гостя. Он успел добраться до двенадцати, когда появилась вспотевшая Марта и, уже сразу чувствуя себя виноватой, объявила трем застывшим статуям, что это был какой-то господин к соседям, который ошибся адресом.

– Выставьте его вон, – приказала мадам Дэм, уже практически вне себя.

Служанка вышла, все трое переглянулись. Предполагая, какой сейчас последует вопрос, Адриан сказал, что уже восемь двадцать пять. Потом он засвистел, зажег сигарету и почти сразу потушил, раздавив окурок. Мимо пролетали машины, но ни одна не останавливалась.

– Наверное, сто-то слусилось, – предположил маленький человечек.

– Адриан, позвони ему во дворец, – сказала мадам Дэм, покатав в пальцах свою мясную фрикадельку. – Час опоздания, это слишком даже для такого высокопоставленного лица.

– В это время он вряд ли во дворце, надо скорее позвонить ему в гостиницу.

– Ну тогда позвони ему в гостиницу, раз уж он живет в гостинице, – сказала мадам Дэм и вздохнула, показывая, что ей весьма странно, как такой важный господин не имеет своего жилья.

– Это не совсем удобно.

Ну, раз у мужчин не хватает смелости, у нее хватит, это уж точно. Распространяя вокруг себя мощную волну нафталина, она решительным шагом направилась к телефону в вестибюле. Во время разговора оба мужчины сидели тихо как мыши, маленький человечек даже зажал уши, так ему было стыдно. По возвращении мадам Дэм напустила на себя важный вид.

– Ну что? – спросил Адриан.

– Ну ты и сумасброд, – ответила она почти добродушно. – Это ужасное недоразумение. Он мне сказал, что ты пригласил его на будущую пятницу! Столько было у меня забот, и все даром! В результате он придет часов в десять, после светского раута, на который его пригласли, как только сможет удрать оттуда, что само по себе показывает, что мы ему не безразличны, тем более что ему придется изменить свои планы. Правда, Адриан, я не думала, что ты до такой степени рассеянный!

Адриан не возражал, но при этом его провести не удалось. Это объяснение шито белыми нитками. Еще позавчера он передал мисс Уилсон записку с напоминанием о сегодняшнем вечере, меморандум, как у Геллеров. Хорошо что он ничего не рассказал об этом Мамуле. Зам генсека просто забыл, вот и все. Да, он не станет ничего говорить, лучше прослыть рассеянным, чем человеком, о приглашении к которому забывают. Беспокоили двести граммов икры, пока еще свежей. Но главное – он обещал прийти.

– Он сам подошел к телефону? – спросил он.

– Сначала лакей, – сказала мадам Дэм проникновенно, – а потом трубку передали самому господину заместителю Генеральной секретаря. Он был очень мил, должна заметить, такой приятный голос, глубокий тембр, серьезный и такой вежливый! Сначала он пустился в объяснения по поводу недоразумения, потом стал извиняться, сожалеть, так учтиво, так тонко, сразу видно человека из высшего опчества. Хорошо, что я догадалась ему позвонить, я его застала в самый последний момент, он собирался уходить на светский раут.

– Он тебе так и сказал? – спросил Адриан.

– Ну, я предполагаю, что это светский раут, потому что он говорил об аргентинской делегации. Он мне сказал, что извинится перед делегацией, объяснит про наше недоразумение и сразу после ужина откланяется и поедет к нам. Ну, в общем, совершенно очарователен! Я должна сказать, он меня просто покорил. И потом нужно признать, что он из-за нас готов изменить свои планы, это все-таки его идея прийти сразу после ужина с этими господами из аргентинского правительства, что очень лестно для нас. Странно, мне было так легко с ним разговаривать. Можно сказать, мы уже познакомились, – добавила она игривым голоском.

– Да, сто-то поздно узынают у этих аргентинцев, – сказал месье Дэм, умирающий с голоду.

– Чем более светский круг, тем позднее ужинают, – объяснила мадам Дэм, в результате телефонного разговора преисполнившись доброжелательности. – Ну что, теперь мы знаем, что и как, то есть просто гора с плеч, все ясно, все понятно, он сказал, что ровно в десять будет у нас. Теперь первое, что нужно сделать – избавиться от метрдотеля, я не желаю видеть здесь эту рожу, мы справимся с Мартой, все сами разогреем. Ипполит, пойди скажи этому клоуну, что ужин отменяется, и повару тоже скажи. Дай им что-нибудь, чтобы не было скандала, по три франка каждому, этого вполне хватит, раз уж так получилось. Диди тебе отдаст.

– Слушай, я не ресусь так сделать.

– Я схожу, – сказал Адриан, – и заодно расскажу Ариадне, что и как.

– Ах, мой бедный Диди, вечно тебе достается самая неблагодарная работа. Что делать, ты единственный мужчина в доме. И пришли Марту в столовую, пыжалста.

Войдя вслед за супругой в столовую, месье Дэм был ошеломлен великолепием накрытого стола, украшенного цветами, свечами и шампанским. Он с почтением принюхался. Мозно зе все эти сюдесные весси съесть самим, своей семьей, не под зорким оком этого вазного господина, и спокойно есть спарзу без всяких ссипсиков! Глядя на жену большими круглыми глазами, влажными от волнения, он потер руки.

– Ну сто, за стол?

– Уж, конечно, нет, – возразила мадам Дэм. – Мы съедим по кусочку стоя, в темпе rapido presto. Марта, принесите хлеб, сыр и три сэндвича с ветчиной, оставшиеся с утра. Поставьте все это на буфет и разберите стол. Вперед, девочка моя, поспешите и отнесите все это пока на кухню. Что касается окончательной уборки, я сама приду и дам соответствующие распоряжения, и внимательней с моей скатертью, сложите ее как следует, чтобы не было лишних складок. Ужин послужит для младших Рампалей, – сказала она, обернувшись к мужу. – Я позвоню им завтра утром, сразу как встану.

– Как Рампалей? Они разве в Зеневе?

– Да, именно так, из-за всех этих событий я забыла тебе сказать. Они позвонили мне сегодня и сообщили, что только что приехали. Такие милые, ну как обычно. Мне хотелось бы, конечно, пригласить их сегодня вечером, чтобы воспользоваться этим меню и потом господин заместитель Генерального секретаря увидел бы, в каком опчестве мы вращаемся.

– Они надолго приехали?

– На три-четыре дня, ты сам знаешь зачем, ну как обычно. Они торопятся из-за этих идиотских налогов во Франции. Она так мило намекнула по телефону, что у нее на руке мозоли от ножниц. Похоже, ты не понял, хотя все предельно ясно, намек на купоны, которые они оба нарезали в банке, ну ты знаешь, в этих маленьких комнатках при зале с сейфами. Ну вот, как я и говорила, когда ты меня перебил, я хотела их пригласить сегодня вечером, но поскольку Адриана не было дома и я не знала, как он на это посмотрит, то не осмелилась это сделать, потому что, с другой стороны, очевидно, что он захочет более тесного контакта с начальником в их первую встречу, и я сомневалась, и потому сказала, что перезвоню завтра, ибо сегодня у нас грандиозный прием, пусть они знают, и мы с ног сбились с этими приготовлениями. Так что я позвоню им завтра, как встану.

– Но, мусенька, ты не думаес, сто до завтра все испортится?

– Я приму меры. В холодильнике все сохранится, потом завтра мы разогреем, и все будет нормально.

– Да, – без энтузиазма прошептал месье Дэм.

– Это шикарное меню придется кстати, ведь Рампали аристократы, – сказала мадам Дэм так, чтобы Марта слышала, хотя она мало что из этого поняла.

– Из старого французского дворянства, – машинально подтвердил месье Дэм.

(Из поколения в поколение в семье Лееберг родители внушали отпрыскам уважение к семейству Рампалей, владевшему в Бельгии землями, которыми всегда управляли Лееберги, преданные и верные люди. Состояние, владения и псовая охота семьи Рампалей в течение целого века служила Леебергам предметом для бесед у камелька долгими зимними вечерами. В возрасте трех лет, сравнивая Рампалей со своей няней Аделью, маленький Адриан кричал серьезно и убежденно: «Дель деяет кака, а Иампаль никада, нет, нет». Видно, уже тогда понимал разницу. А мадам Дэм быстренько настроила своего мужа так, что, если ему случалось назвать при своих женевских знакомых звонкое имя Рампалей, он всегда добавлял «из старого французского дворянства», с легкой дрожью в голосе и скромно потупив взор.)

– В общем, я поговорю об этом с Диди завтра утром. Сегодня я его не стану трогать, чтобы он был в форме для встречи с начальником. Если ему покажется необходимым, чтоб мы пригласили этих пресловутых Рассетов, которых я никогда не видела, это его право. В любом случае завтра устроим званый ужин, будь то с Рампалями, будь то с Рассетами, а может, и с мадам Вентрадур, если что (я говорю «если что», поскольку мадам Вентрадур – все-таки не совсем тот уровень, и потом вся эта черная икра для одного гостя – слишком большой расход). По правде сказать, я предпочту Рассетов, это будет великосветское знакомство. Вперед, Марта, пошевеливайтесь, давайте поживей, пыжалста. А кстати, Марта, слушайте сюда. Высокий гость придет в десять часов, но на всякий случай заранее держитесь в районе двери в белых перчатках и будьте наготове, если вдруг он придет чуть раньше. Встаньте возле двери уже в половине десятого, держитесь прямо, и помните про белые перчатки, и уж будьте любезны их не испачкать, и следите за передником, он должен быть безупречно чистым. Как только гость позвонит, вы откроете дверь, улыбаясь, затем возьмете у него шляпу, улыбаясь, но не слишком, достаточно скромно, ну то есть как положено служанке, и затем вы пройдете и откроете дверь гостиной, где мы будем ждать, и громко объявите «господин заместитель Генерального секретаря Лиги Наций», но на этот раз без улыбки, как это делают на больших приемах, вы меня поняли?

– Но ведь, Антуанетта, Адриан сказал, что встретит его сам в вестибюле, через пятнадцать секунд после звонка в дверь.

– Точно, я забыла. Вообще-то мне так больше нравится, поскольку громко объявлять о прибывшем скорей пристало человеку стильному и образованному. Вам это не по плечу, бедная моя Марта, вы же из того опчества, где приемы не устраивают! Но я вас в этом не упрекаю, не ваша вина, что вы из низов.

Адриан, вернувшись, объявил, что Ариадна не голодна и спустится, только когда придет гость. Месье Дэм подкрался к буфету, взял кусочек хлеба и положил на него маленький ломтик сыра грюйер. «Ипполит!» – грозно одернула его мадам Дэм. Он понял, положил хлеб с сыром на место и стал ждать, пока его жена прочтет молитву. Вот уз прям, ситать молитву да ессе стоя ради кусоська сыра!

– Господи, – начала мадам Дэм, стоя перед буфетом и прикрыв глаза, – мы благодарим Тебя, что Ты задумал и подготовил этот вечер, который мы проведем с господином заместителем Генерального секретаря, да, спасибо Тебе, Боже, спасибо. – (Поскольку больше ей было нечего сказать, она повторяла это спасибо несколько раз все более растроганным и нежным тоном, чтобы заполнить пустоту в ожидании вдохновения для новых просьб.) – Спасибо, спасибо, спасибо, ох спасибо, спасибо. Мы благодарим Тебя еще и за то, что Ты в мудрости своей обратил внимание этого влиятельного начальника на наше дорогое дитя. Сделай же так, чтобы сегодняшняя чудесная встреча послужила неисчерпаемым источником благодати для нашего дорогого Адриана и чтобы он всегда находил в ней возможности духовного развития и интеллектуального обогащения. Аминь.

Чтобы как-то оправиться после мамаши Дэм, я написал письмо дорогому моему пастору Жоржу-Эмилю Делэй, приход Кюарнен, в кантоне Во, очень доброму и честному человеку, настоящему христианину, моему названому брату. Мой брат христианин, так я называю его в глубине души.

XX

– Пройдемте в гостиную, – с достоинством произнесла мадам Дэм, похрустывая платьем с вышивками.

– Да, пройдем в салон, – повторил ее крошка-муж, который семенил за женой, прихрамывая, заложив руки за спину, а за ним последовал Адриан.

Они сели, и мадам Дэм начала извлекать посредством мелодичного щелканья микроскопические частицы ветчины, застрявшие между зубов. Затем она спросила, который час. Оба мужчины достали часы, и Адриан сказал, что сейчас двадцать минут десятого. Месье Дэм в течение минуты разглядывал свои часы-луковицу.

– Он мне четко сказал, что будет ровно в десять, – лишний раз сообщила мадам Дэм.

– Значит, через сорок минут, – подытожил месье Дэм.

– Хорошая мысль заставить Марту накрутить бигуди, – сказала мадам Дэм. – Она очень даже пристойно выглядит в этом батистовом передничке и чепчике. Хорошо, что я догадалась купить два передничка. Иначе мы бы попали впросак с этим разбитым носом. Ну, теперь все в порядке.

Да, все было предусмотрено. Марте вдолбили урок и заставили повторить его слово в слово. Диди настоял на том, чтобы устроить репетицию, он исполнял роль господина заместителя Генерального секретаря и звонил в дверь, затем звонил и отдавал свою шляпу и даже тросточку, на всякий случай, хотя Адриан и сказал, что вообще-то его начальник с тросточкой не ходит. Как только гость войдет в гостиную, Марта должна была предупредить об этом Ариадну и попросить ее спуститься. Ровно десять минут спустя она должна внести в салон три вида горячих напитков: чай, обычный кофе и кофе без кофеина. Гостю остается только выбрать. Затем ему предложат ликеры или даже шампанское, если он захочет. Для Рассетов либо Рампалей еще останется вполне достаточно. Если же, вопреки мнению Диди, его начальник предпочитает настои трав, ему можно будет быстро их приготовить, на любой вкус: вербена, ромашка, тополь, мята, анис. Да, и правда все в порядке. Она оглянулась вокруг и удовлетворенно вздохнула.

– Гостиная и впрямь красивая, – сказала она (произнеся «крясивая»).

Пока Марта, завитая и переряженная в горничную, уже стояла в белых перчатках у входной двери, готовая открыть, умирающая от страха, все три Дэма послушно ждали. Напряженные, ощущающие себя в своем доме как в гостях, они не осмеливались расслабиться и сесть поудобнее. Навострив уши, они ловили звуки, доносящиеся с улицы, при этом старались поддерживать какое-то бледное подобие беседы, теряя нить и вновь тщетно пытаясь ее поймать. Движимые каким-то смутным чувством собственного достоинства, они избегали разговоров о госте – теперь, когда его приход был так близок. Они не хотели себе признаться, что все их мысли – о нем, и в душе они лопаются от гордости, что столь знаменитая личность придет к ним в гости, пусть даже в десять часов вечера. Время от времени, правда, они допускали намек на господина заместителя Генерального секретаря, для пущей естественности. А чаще всего повисала тишина, наполненная благородством по отношению друг к другу и странной радостной меланхолией; мадам Дэм проверяла, достаточно ли чисты ее длинные ногти, или взбивала свое кружевное жабо, или ласково улыбалась, пристроив кривые желтые зубы на вялой подушечке нижней губы. Важный начальник сказал, что придет к ней в десять часов, она была уверена в успехе и вздыхала с чувством глубокого удовлетворения. Она была так счастлива, что несколько раз подряд оделила своей нежностью приемного сына, похлопав его по руке со словами «Эй, привет!». Чтоб занять время, Адриан принес фотографию Солаля, вырезанную из парижского журнала, она объявила, что их гость выглядит как человек, призванный управлять людьми – высшая похвала в ее устах.

Минуты скользили, благородные и радостные, и все ощущали себя близкими людьми дорогому заместителю Генерального секретаря не меньше, чем Рампалям. Они ждали с нежностью, чувствуя себя уверенными и защищенными. Время от времени кто-то вставал, чтобы снять несуществующую пылинку с рукава, чтобы чуть-чуть подвинуть круглый столик или переставить безделушку, чтобы посмотреть, показывает ли термометр температуру, достойную человека, призванного управлять людьми, чтобы поправить покрывало на рояле, потом чтобы его слегка приоткрыть, поскольку так как-то приятнее и создается впечатление некой элегантной небрежности. По очереди оба мужчины подходили к окну и, повернувшись спиной к даме, украдкой проверяли некоторые секретные пуговицы.

– В гостиной и правда крясиво, – повторила мадам Дэм в приступе административного восторга. – Можно сделать одно усовершенствование, знаешь, Диди: в оконном проеме повесить репсовые занавески, с разноцветными крупными цветами, нарисованными вручную на репсе, а за ними спрятать электрические лампочки и зажигать их вечером, когда занавески задернуты, ну, в общем, как у Эммелины Вентрадур, это очень богемно. Конечно, когда гости. Короче, мы потом это обсудим. Привет вам, – сказала она очередной раз Диди, кокетливо пощипывая ему запястье, уж как его только не поворачивая.

Завершив санитарную обработку зубов при помощи мелодичного щебета и карманной зубочистки, которую ей одолжил муж, она еще раз подправила свои ужасающие ногти «специальным ножичком» Ипполита и после этого почувствовала потребность в беседе непростой и возвышенной, такой, что пристала бы торжественному моменту. Разнося вокруг – себя запах мяты от поглощаемых ментоловых леденцов, она заговорила о книге, весьма недурно написанной и названной «История моей жизни», которую она позаботилась положить на виду на один из круглых вращающихся столиков, именуемых ею «servir-boys». Она открыла это произведение, вышедшее из-под пера королевы Марии Румынской, и зачитала вслух поразившую ее фразу: «Благословенна, трижды благословенна способность, коей Бог одарил меня – способность глубоко чувствовать красоту вещей и наслаждаться ею».

– Правда, прекрясно? Так тонко!

– Да, правда очень тонко.

– Королева есть королева, дорогуша, этим все сказано.

Ее лицо озарилось благодарной улыбкой, поскольку она чувствовала солидарность с королевой Румынии, тем более что скоро должен был приехать господин заместитель, знаменитость, который уж наверняка на приеме у королевы, и получается, что она тоже косвенно знакома и связана с нашей дорогой королевой. Короче, она чувствовала себя сегодня причастной к высшему опчеству. А потом они обсудили фотографию, мадам Дэм видела ее в иллюстрированном еженедельнике, изображавшую другую королеву, которая во время официальной церемонии не побоялась наполовину вынуть ногу из туфельки, чтобы нога отдохнула. Ну совершенно как обычная женщина! Ох, это невыносимо прекрясно!

А затем мадам Дэм вконец расчувствовалась по поводу третьей королевы, захотевшей как-то раз поехать на автобусе, чтобы понять, как это бывает, поскольку она никогда в жизни не ездила на автобусе! Она – и на автобусе, королева, которая может позволить себе любые кареты и шикарные автомобили, на автобусе, как же прекрясно! А дети королевы английской, захотевшие проехаться в метро, чтобы посмотреть, как же это делается! Маленькие принцы – в метро! Ну прямо невозможно мило, сказала она с нежной улыбкой. И к тому же так демократично, отметил месье Дэм. Вернувшись к теме королевы из автобуса, мадам Дэм вспомнила ее трогательную особенность.

– Во время визита в маленький городок, она так мило пошла пожать руку помощнику мэра, бакалейщику-инвалиду, который не мог подъехать к ней сам на своей инвалидной коляске. А она дала себе труд дойти до него, хотя он был в нескольких метрах! К бакалейщику! Какая доброта! Это невыносимо прекрясно! Когда я прочитала это в журнале, у меня слезы навернулись на глаза! Обладает таким непередаваемым обаянием и при этом так легко чувствует себя с убогими! Ах, как она заслуживает своего высокого положения! Как, впрочем, все королевы, такие утонченные, такие милосердные.

Исчерпав список королев, они замолчали. Покашляли, прочистили горло. Затем Адриан посмотрел на часы. Девять тридцать семь. Еще двадцать три минуты, сказал месье Дэм, подавив нервный зевок. Ну вот, теперь визит этой знаменитой лисьности – этого типа, уточнил он мстительно – законсится в полнось и мозно спокойно лозыться спать и не крисять во весь голос, стоб быть светским, и не озыдать, пока этот тип первым что-то скажет. Вдруг мадам Дэм хлопнула Адриана по колену.