Текст книги "Сказка для Алисы (СИ)"
Автор книги: Алана Инош
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)
Алана Инош
Сказка для Алисы
Часть 1. Алисоцентричность
1
Чёрный плащ всадника крыльями мокрой летучей мыши поблёскивал под серой пеленой дождя – тяжёлой, мрачно-гнетущей. Копыта коня утопали, чавкая, в грязи – по приказу проклятого Гайенерила. Доставить посланное им, пусть и потребуется мечу проложить кровавую просеку через полчища врагов, как сквозь молодую рощицу. Сердце всадника билось под стёганой курткой во имя Гая – Проклятого Лорда, чья мрачная слава блестела жирной, как нефть, плёнкой ужаса. Глупый народ каких только небылиц не выдумает! Будто бы пожирал он жареных младенцев, словно молочных поросят, запекая их, вырезанных кинжалом из чрева живых ещё матерей – собственных младенцев, зачатых им от златовласых дев с зелёных холмов Теогвена, склонившегося некогда под меч его. Дев гордой и когда-то независимой, цветущей страны, а теперь – данника Проклятого Лорда.
Копыта чёрного мускулистого скакуна чавкали в слякоти, мокрые шпоры всадника холодно сверкали, а колёса мощного внедорожника раскинули веер брызг из весенней лужи. Щупленькая, блёклая женщина с продуктовой сумкой отскочила, ругаясь; её рот беззвучно раскрывался, высказывая о водителе самое нелестное мнение, но в тёплом салоне машины бормотало радио. А курсу доллара было, в общем-то, плевать, что ей сапоги запачкали. Виноваты были, конечно, коммунальные службы, плохо чистившие улицы нынешней снежной зимой. За три месяца город покрылся тяжёлой холодной целиной толщиной в полтора метра. И теперь всё это таяло. Грязный снег вывозили самосвалами. И всё равно – море разливанное, а не лужи.
Шпоры всадника льдисто сверкали под потоками небесной влаги, а рука на руле блеснула часами. Шпоры подгоняли коня, часы поторапливали: осталось пять минут. Ольга мысленно материлась, ища удобное место для парковки. Всюду – грязь, вода, слежавшийся до скользкой корки подтаявший снег. Чужие машины. Они-то устроились и стоят себе, а вот ей надо как-то исхитриться и пристроиться так, чтоб Алисе было удобно выходить. Неделю назад поскользнулась, чёртов гололёд. Упала, расшибла локоть, и ни одна сволочь не подошла помочь, видя девушку с тростью.
Ольга кое-как припарковалась. Какое уж там удобное место – хоть какое-то найти бы, не до удобства. Машин развелось – как грязи. Некуда приткнуться. Алиса, прикрыв глаза, всю дорогу то ли дремала, то ли думала о чём-то. Сонный взгляд сквозь длинные ресницы. В каких эмпиреях витала? Ей не было дела до забот Ольги, как припарковаться. Сидела, как принцесса, далёкая от земных треволнений. Королева Инголинда, владычица маленькой земли на востоке, светлая лицом и очами, далёкая возлюбленная Проклятого Лорда, хромая красавица – её образ Ольга списала с Алисы.
Скакал всадник сквозь непогоду, не зная о том, какую тайну уже много лет хранил его повелитель, прослывший тираном, завоевателем и блестящим полководцем. Не жалел всадник коня своего, чтобы доставить прекрасной королеве Инголинде...
– Бля... – чуть не сорвалось с губ Ольги, когда она открыла дверцу машины. Её нога ступила в лужу, утонув чуть ли не по щиколотку: коварная ямка под водой.
Жижа грязновато-кофейного цвета холодила ногу сквозь плотную кожу высокого ботинка. С налётом сливок и бензиновой радуги. Лучшего места, увы, не нашлось: надо было хоть где-то приткнуться.
Прекрасная Инголинда тоже не знала тайны жестокого лорда Гайенерила. А всех, кому она становилась известна, лорд разными способами умерщвлял. Остался лишь маг Отец Фунó, седой старец, присутствовавший при рождении будущего завоевателя. Его уничтожить лорду Гаю было не под силу, да и не мог он покуситься на жизнь своего учителя. Между ними существовал договор о неразглашении. Старец умел держать язык за зубами.
А вот Ольга не сдержалась – шёпотом выругала по матушке эту грёбаную погоду и ленивых коммунальщиков, дери их в рот. Алиса тем временем вышла из своей сонной задумчивости:
– Уже приехали?
Принцесса приехала, а вернее, её привезли. Поморщилась. Больно? Ольга вглядывалась в её лицо, пытаясь угадать, но та словно почувствовала её беспокойство и расправила сведённые брови, улыбнулась глазами – тёплыми светлячками. Нажала на ручку дверцы со своей стороны, но Ольга предупредительно устремилась туда.
– Подожди, зай. Тут вода, ты ножки промочишь. – Распахнув дверцу, она протянула к Алисе руки: – Иди ко мне. Держись за шею, я тебя перенесу.
– Ой, да ладно, чего ты, – воспротивилась было Алиса. И звонко-бубенчато засмеялась: – Не сахарная, не размокну!
– Держись, кому сказано! – шутливо нахмурилась Ольга.
Она приняла в объятия свои любимые сорок четыре килограмма и не менее любимые сто пятьдесят три сантиметра. Сорок четыре килограмма Алисы в шутку сопротивлялись и колотили шестьдесят восемь килограммов Ольги кулачками по плечам. Уже давно никотин не отравлял ей организм, и она восстановила потерянный во время болезни вес. Раз в неделю – тренажёры в зале, два раза – дома, со штангой и разборными гантелями. В лучшие свои времена она весила восемьдесят пять при росте метр восемьдесят. И это был не только жир, но и неплохие мышцы. Она растеряла их, душевный недуг их сожрал. Он почти всю её сожрал, оставив жалкую тень, но теперь она отвоёвывала потерянное пядь за пядью. Ольга ещё не вернулась к прежним весам, с которыми она тренировалась когда-то, но постепенно наращивала. И физическая нагрузка помогала не только телу.
Алиса перестала брыкаться и обняла её за шею. Ласковые глаза были близко – на расстоянии поцелуя.
– Трость забыли, – спохватилась она, вытянув шею в сторону машины.
Ольга стояла с нею на руках посреди лужи и смеялась. Ножки Алисы в обтягивающих джинсах-скинни были умопомрачительны. По росту ей подходили только подростковые, но на её женственные бёдра они не налезали, поэтому пришлось купить «взрослые» джинсы и просто укоротить штанины. Подростковые – для плоскопопых тонконогих девчонок, а у Алисы были полноценные зрелые формы.
– Ладно, я тебя до кабинета донесу, обойдёмся.
– А машину закрыть?
– Блин...
Руки Ольги были заняты дорогим её сердцу грузом. Алиса опять разбросала озорные бубенчики своего весеннего смеха и жестом фокусника качнула перед носом Ольги ключами с брелоком сигнализации.
– Умница. – Ольга чмокнула улыбающиеся губки.
Не то чтобы Алиса совсем не могла обходиться без трости с подлокотником. По квартире она часто расхаживала своей особой, прихрамывающей походочкой, держась вполне устойчиво и без трости, но для более длинных расстояний та ей, безусловно, требовалась. Какая-то женщина придержала для них дверь ТРЦ. Ольга кивнула в знак благодарности, а в холле центра Алиса заупрямилась, прося поставить её на ноги. «Я могу ходить. МОГУ», – читала Ольга в её глазах. И это следовало уважать.
Выполнив просьбу Алисы, она всё же подстраховывала её под руку. Они ступили на эскалатор. Ольга была настороже, готовая подхватить, но Алиса справилась. Даже не покачнулась, умница.
В огромном ТРЦ располагался массажный кабинет, и Ольга три раза в неделю возила Алису на сеансы, отлучаясь с работы в свой обеденный перерыв. Пока Алисе делали массаж, Ольга перекусывала в кафе на первом этаже, потом подвозила Алису домой (это было по пути), и возвращалась на работу. Самостоятельная Алиса могла и одна ездить на массаж на общественном транспорте, но Ольга настояла на своих услугах водителя. Тепло улыбнувшись мудрыми глазами, Алиса чуть-чуть сдвинула границу своей самостоятельности, приняв помощь. Хотя бы ради того, чтобы видеться с Ольгой днём. Лишний повод побыть вместе – тоже хорошо.
Сегодня Ольге нужно было подстричься. Посвящая каждую свободную минутку своей «писанине», она всё никак не могла выкроить время на парикмахерскую и дотянула до того, что волосы уже лезли в глаза. Обросла до безобразия, хотя Алисе нравилась эта копна. И вот что теперь делать? Жертвовать обедом? Видимо, придётся. На работе можно и кофе с печеньем как-нибудь. Улучить минутку.
Рядом с массажным кабинетом работал частный стоматолог, и возле его двери светловолосая женщина уговаривала плачущего мальчугана лет шести:
– Артём, ну ты же большой мальчик! Ну чего ты? Тётя врач укольчик сделает – и будет совсем не больно!
Ольга узнала бы этот голос из тысячи других – эту развратную хрипотцу, эту манеру немного растягивать слова. Обращённый к ребёнку, он звучал странно и неуместно. Таким голосом только с папиком-толстосумом разговаривать, выпрашивая у него очередную шубу, бриллиантовое колье или поездку на Мальдивы, но не уговаривать детей зайти в кабинет зубного врача. Мокрая еловая хвоя вдоль кладбищенской аллеи, разбитый байк и Санькино: «Бабы – как автобусы. А ты – одна». Боль, с которой началось путешествие на дно.
Она не просто опустилась на дно. Её в него впечатали. Лицом вдавили. Фейсом об тейбл. И чтобы от этого дна оттолкнуться, требовался не жим ногами, которым Ольга сейчас качала квадрицепсы и ягодичные. Нужно было усилие душевного мускула, а он-то у неё как раз и истощился порядком.
И всё же она это сделала. Оттолкнулась. И никакая Маша с её блядским голосом и такой же шлюшьей улыбочкой не могла зацепить её.
– Артёмка, ну, будь мужиком! Давай, заходи к тёте доктору, а потом мы с тобой пойдём по магазинам и купим тебе всё, что захочешь! Ты же видел, как тут много магазинов? Мы их все-все обойдём и купим кучу всего, м-м? Всё, на что пальцем покажешь! Ну, договорились?
Пацану лет шесть... Ольга прикинула: не могла Маша успеть. Что-то здесь не сходилось по срокам. И лучше бы пройти мимо неё поскорее, пока она не увидела.
Но мальчик, задержав взгляд на хромой тёте, перестал хныкать. Её странная походка заворожила его, и Маша посмотрела в ту же сторону. Лицевые мышцы Ольги застыли в каменной непроницаемости. Да, всё та же тропическая лазурь глаз, ласково-развратных и бесстыжих, тот же широкий чувственный рот, размеры которого наводили на неприличные ассоциации. Ей очень шла ярко-алая помада – матовая, без блеска. В зрачках вспыхнули искорки узнавания, и чем ярче они разгорались, тем суровее сжимались губы Ольги.
– Здравствуйте, проходите! – Это массажистка приоткрыла дверь, приглашая Алису.
Приветливая женщина лет сорока пяти, улыбчивая. К Алисе относилась внимательно и предупредительно. Пришлось постараться, чтоб найти её: для клиентов с диагнозом, как у Алисы, требовалась особая квалификация.
– А почему тётя хромает? – спросил мальчик.
К счастью, его вопрос прозвучал уже после того, как дверь за Алисой закрылась. Маша сказала:
– Тётя болеет. – И, поднимаясь с корточек, улыбнулась Ольге никогда не смущающимися, пристально-ласковыми глазами: – Привет. Не ожидала тебя встретить! Как дела?
– Всё отлично. – Удивительно, как ровно и спокойно прозвучал голос. Хотя с чего Ольге волноваться? Нечему в её груди трепыхаться. Всё отмерло и остыло, не осталось даже доброй памяти. – Извини, я спешу.
Наверно, грубовато вышло, но миндальничать и расшаркиваться Ольга не видела смысла. Мраморно-белая гладь плиточного пола, прозрачные стены секций, пестрота и суета. Музыка откуда-то с потолка. Потребовалось с полминуты, чтобы сориентироваться и определить, в какой стороне парикмахерская.
Это был совсем простой и недорогой салончик, клиенты шли не по предварительной записи, а в порядке обычной очереди. Перед Ольгой была всего одна посетительница с несложной стрижкой.
– Вы на стрижку? – Мастер бросила на Ольгу равнодушный взгляд, на миг отрываясь от работы. Получив кивок, добавила: – Минут пятнадцать-двадцать придётся подождать.
Ольга села на один из стульев в небольшом «предбаннике» – специальном закутке для ожидающих клиентов. Нечему в груди содрогаться, быльём поросло, и память осталась лишь недобрая, как глухая боль. Нет, и панической атаке не с чего накатывать, хотя лёгкая дрожь нервов и холодок под коленями, как на краю пропасти, Ольгу всё-таки посетили. Нехватка воздуха? Да нет, просто в парикмахерской душновато. И музыка с потолка такая издевательски-жизнеутверждающая: «I Feel Good». Нечего вспоминать, не из-за чего переживать.
– Вот ты где! – Маша опустилась на стул рядом, не сводя с Ольги насмешливого взгляда. – И чего это мы убегаем, м-м? Можно же было хотя бы из вежливости минутку поболтать.
Видимо, она всё-таки запихнула мальца в стоматологический кабинет. Брендовые шмотки, безупречный маникюр с глянцевым гель-лаком, тонкий шлейф дорогих духов. Длинная, стройная нога в сапоге на хищно-высоком каблуке чуть покачивалась, поблёскивая лакированной кожей голенища. Короткая юбка, колготки дымчато-серого оттенка, красный кожаный плащ. Агрессивно-сексуальный образ, кошачья грация. Бёдра – по-прежнему точёные; безукоризненные линии, ничего лишнего. Кажется, немного похудела, стала чуть сухощавее.
– А о чём нам разговаривать? – Ольга слегка отстранилась от тёплого плеча, прильнувшего к ней фамильярно-развязно.
– Ну так... О разном, – усмехнулась Маша. И легонько, почти невесомо хлопнула Ольгу по колену: – Да ладно тебе, расслабься.
Клубничная нотка в её дыхании. Жевала жвачку? Или ела что-то ягодное?
– Твой малец? – не зная, о чём ещё спросить, глуховато выдавила из сухого горла Ольга.
– Не-а, пасынок.
Год назад Маша удачно выскочила замуж. Супруг её был большой шишкой в городской администрации, а Артём – его сын от первого брака.
– Ищу вот теперь ключик к детской душе, – усмехнулась Маша. И добавила со вздохом: – Непростой пацан. По мамке своей покойной скучает, трудно с ним.
А Маша – добрая мачеха. Вот только почему Ольге не верилось в её доброту? И обещание скупить половину всех игрушек в детских магазинах этого ТРЦ – не подкупом ли попахивало?
– Что ж, я рада, что у тебя всё удачно сложилось. – Ольга старалась не смотреть в её сторону, делая вид, что её очень интересуют стрижки в модном журнале. Глянцевые страницы с тихим шелестом переворачивались.
– У тебя, я вижу, тоже всё неплохо. – Маша снова с ноткой навязчивости придвинулась, коснулась плечом. И вполголоса спросила: – А это кто был с тобой? Только не говори, что это твоя девушка!
– Почему бы и нет? – В голосе Ольге звякнул холодный металл.
В летней, курортной лазури глаз Маши не мелькнуло и тени смущения.
– У неё же ДЦП, да?
– Верно.
Шелест страниц, пустые взгляды моделей. Волосы-ногти-макияж. Волосок к волоску, идеальные локоны, отфотошопленная гладь чистых молодых лбов и щёк. Челюсти Ольги сжались, а одно из многочисленных зеркал услужливо возвращало ей её собственный дышащий зимней стужей взгляд.
– Нет, она, конечно, милая и симпатичная, – всё так же вполголоса продолжала болтать Маша. – Но это очень... грустно. Я бы, наверно, не смогла... с такой девушкой. А как у неё с... – И Маша тронула пальцем висок.
– Интеллект у Алисы в полном порядке, если ты об этом, – сухо ответила Ольга. – Пожалуй, даже повыше будет, чем у некоторых. Достаточный для того, чтобы заниматься довольно сложным умственным трудом. Она совершенно нормальный, полноценный человек, достойный уважения и восхищения.
– Что ж, я за неё рада, – усмехнулась Маша. – За вас, то есть.
Лимонная кислинка в её улыбке добавилась к клубничной сладости дыхания. Её колени всё ещё были развёрнуты к Ольге под уютным углом интимной заинтересованности, но плечо чуть отодвинулось. В глазах – лёгкая вопросительность. Недоумение?
А тем временем кресло освободилось, и Ольга с облегчением перебралась в него, оставив журнал с идеально-гламурными моделями на столике. Маша лениво переворачивала страницы пальцем с хищновато загнутым ногтем. Дерзко-алый гель-лак, из украшений – только тонкое обручальное кольцо. У неё хватало вкуса при таком ярком, вызывающем маникюре не отягощать свои пальцы и запястья побрякушками. Она балансировала на грани вульгарности, но не скатывалась в неё.
– Как будем стричь? – задала мастер дежурный вопрос.
– Без особых изысков, – ответила Ольга. – Верх – под длинную насадку, бока и затылок – под короткую. Переход плавный.
– Типа мужского полубокса, что ли?
– Да, что-то наподобие. Максимально уберите по бокам и сзади.
Мастер, рыжая девушка с бровями-пиявками и пирсингом в губе, задала ещё пару уточняющих вопросов, после чего принялась за дело. Машинка убаюкивающе стрекотала, отросшие за несколько месяцев пряди падали на накидку. Обрезанными они выглядели как-то чужеродно, странно. Седина их совсем не украшала, придавала какой-то неопрятный вид. Некоторые красиво седеют. Ольга – не из их числа.
– Так достаточно или ещё короче?
Из-за седины бока и затылок смотрелись лысовато: слишком светлые, бесцветные волосы. Впрочем, дело своё мастер знала, переход оформила с безупречной плавностью.
– То, что надо. Спасибо.
Главное – в глаза больше не лезли, и ладно. Впрочем, с плохой стрижкой Ольге ходить было всё-таки не по статусу, но этой рыжей девице с пиявочными бровями удалось оформить на её голове что-то более-менее приличное.
– С более длинными было лучше, – критически заметила Маша, когда Ольга расплатилась и вышла в закуток со стульями. – Мягче, что ли. Романтичнее. Этакий... милый беспорядок. – Она стряхнула с плеча Ольги невидимую пылинку, подойдя почти вплотную и обдавая клубничным дыханием. – Ну, не дуйся... Так тоже неплохо. Но лицо сразу суровее. Жёстче.
– По-моему, мягкостью характера я никогда особо не отличалась. – Ольга отстранилась, накинула куртку. – Мягкая романтичность – не моё.
– У тебя очень сдержанная мимика, – снова сократив дистанцию, мурлыкнула Маша. Скользнула оценивающе-цепким взглядом. – По твоему лицу трудно прочесть эмоции. И знаешь, это привлекает. Создаёт впечатление... надёжности, что ли. Я завидую твоей девушке. Ей повезло с тобой.
Последние слова она выдохнула почти в губы Ольге. На десятисантиметровых каблуках она была одинакового роста с ней, глаза в глаза обдавая жгуче-игривой лазурью, кошачьим мурчанием, клубничным придыханием. Но все эти уловки уже не действовали. Ольга холодно отмечала их с внутренней усмешкой.
– Да, я знаю, что со мной тебе когда-то очень не повезло. Грустно всё получилось. – Маша опустила ресницы с задумчивой печалью. Вид – наигранно-целомудренный.
Они в закутке были уже не одни: на стульях расположились две женщины в ожидании своей очереди. Плевать Маша хотела на то, что они подумают. Да и Ольге было, в общем-то, всё равно. Они разойдутся и больше никогда не встретятся.
Алиса ещё не вышла из массажного кабинета, но должна была уже вот-вот появиться. Артём тоже всё ещё был у стоматолога.
– Может, по чашечке кофе? – пригласила Маша. – Тут есть где посидеть – на первом этаже довольно уютная забегаловка...
– Прости, я уже не успеваю, Алиса скоро выйдет. – Ольга, озабоченно сдвинув брови, глянула на часы, потом – на дверь массажного кабинета. – Я обычно обедаю, пока её жду, но сегодня планы изменились – в парикмахерской проторчала. Разве что – быстренько купить что-нибудь к кофе. На работе попью.
– Ну, пойдём, купим, – ничуть не огорчилась Маша, лёгким прикосновением-намёком скользнув по локтю Ольги. – Выберем что-нибудь вкусненькое.
В кондитерском отделе витал запах сладостей. Ваниль, корица, ещё что-то приторное. Булочки, усыпанные снегом сахарной пудры, печенье с начинкой из повидла, хрустящие палочки, слойки, рулеты. От разнообразия выпечки глаза разбегались, но Ольга не была большой любительницей сладкого, ела от случая к случаю. «Подсев» однажды на кофе и сигареты, к сахару она такой же страсти не обнаруживала. Сейчас сигарет не было, из зависимостей остался только кофе. Тяжёлые времена прошли, но до сих пор ей иногда приходилось заставлять себя есть. Впихивать в себя белок – для мышечной массы. Аппетит временами впадал в спячку. Она ела, потому что – надо.
Маша, покачивая сумочкой в когтистой руке, прогуливалась вдоль полок. Длинные, окаблученные ноги переступали с кокетливой грацией косули, скрещивались, цокая лакированными копытцами. Со спины – девочка-припевочка, а повернётся лицом, улыбчиво растянув уголки широкого рта – и возникают похабные мысли приложить к этому накрашенному хлебальнику что-то фаллическое. Банан. Глаза – голубые бассейны. Прыжок с десятиметровой вышки.
– Венские вафли хочешь? Или, может, вот эти булочки с корицей? По-моему, они прелесть. А твоя девушка любит сладкое? Если да, то купи ей вот эти чудесные маффины. Ей понравится, гарантирую. Вкусняшка – с ума сойти можно! На одной штучке остановиться просто нереально!
Было что-то странное и издевательское в том, как она, поджарая и стройная до сухости, рассуждала об угощениях, которые с красотой фигуры никак не ассоциировались. Жир, мука и сахар. Калорийная бомба. Хорошая, душевная порция этих венских вафель – две трети её рациона. Съела такие – и всё, остальные калории можно добирать разве что огурцами, чтобы хоть как-то дотянуть до вечера.
– Что-то по тебе как-то не очень заметно, чтобы ты лопала кексы пачками и не могла остановиться, – усмехнулась Ольга.
Со смешком-мурлыканьем Маша вручила ей упаковку маффинов, а к ним добавила обычный кекс с изюмом в форме буханочки хлеба – «Столичный».
– Просто и со вкусом. И сытно. Тот самый, старый и добрый, советский. Бери – не ошибёшься. Я в детстве такие обожала. Могла пол-кекса с маслом и чаем слопать за один присест, ха-ха-ха! – И она взвесила на ладони плотную и тяжёлую, пахнущую ванилью и изюмом буханочку, обтянутую пищевой плёнкой. Запах пробивался даже через упаковку.
Они вернулись к дверям кабинетов как раз вовремя – каждая к своей. Маша встретила зарёванного Артёма.
– Чего реветь-то, всё уже, – со смехом сказала ему вслед врач, молодая приятная дама с длинными, густо накрашенными ресницами. – Иди к маме.
– Она мне не мама, – всхлипнул мальчик.
А в глазах Алисы Ольга прочла, что свою порцию благотворного, уменьшающего спазмы массажа та получила. После него её всегда клонило в сон, вот и сейчас дымка сонливости плавала в её взгляде. Не усталом, скорее – умиротворённом. Невидимые крошечные феи сна повисали на её ресницах, оттого глазки принцессы и слипались.
«Пусть феи сна качаются на твоих ресницах, моя светлая голубка», – так говорил жестокий лорд Гай своей возлюбленной Инголинде. И его слова неслись быстрее ветра – с почтовыми гонцами-всадниками, чтобы поспеть точно к закату, когда прекрасная королева готовилась отходить ко сну. Он, наматывавший кишки своих врагов на безжалостный железный кулак, желал ей сладких снов. Сняв грубую перчатку воина, он быстро набрасывал с десяток нежных строчек, а спустя несколько суток, точнёхонько на закате, она распечатывала его послание.
«Перед тем как отойти ко сну, я читаю ваши исполненные ласки строки, обращённые ко мне, и не верю своим глазам, – писала она в ответ у озарённого вечерними лучами окна своей светлицы. – Тот ли человек их писал, о котором я слышала столько устрашающих и отвратительных вещей? Говорят, что вы вырезаете собственных детей из утроб их живых матерей и запекаете, как молочных поросят... Если всё это правда, вы должны быть ужасны, милорд. Но я читаю ваше письмо и не верю, что такие прекрасные слова способно написать подобное чудовище. Они ему и в голову не придут. Я не знаю, чему верить. Слухам или же своему сердцу? Но оно глупо, доверчиво и может ошибаться. Его так легко ввести в заблуждение! О, не пишите мне таких слов, милорд! Не запутывайте в хитрых сетях простое сердце своей голубки. Я наивна, как ребёнок. Понимаете ли вы, что, вводя мой ум и душу в смущение, тем самым вы совершаете преступление?»
«Если любовь к тебе – преступление, то я – неисправимый преступник, который никогда не вернётся на путь добродетели, – отвечал он ей в новом письме. – Я и в самом деле жесток, моя голубка. Мой путь – это путь меча, крови и огня. Но ты должна слушать только своё сердце – сколь простое, столь же и зрячее. Только оно и видит правду».
Прекрасная сонная Алиса-Инголинда даже не обратила внимания на светловолосую женщину с заплаканным мальчиком у двери соседнего кабинета, но она улыбнулась пачке маффинов.
– Ой... это мне? Спасибо...
Закатные лучи её улыбки стоили тысячи лет на самом страшном дне. На дне отчаяния, дне безысходности. Они и были Ольге наградой за всё. Спиной она чувствовала сверлящий взгляд Маши, но сама даже через плечо не глянула. Она поворачивалась к прошлому спиной, а лицом – к настоящему, которое, повиснув на её руке, еле передвигало ноги. «Тётя болеет», – знал маленький Артём, глядя вслед Алисе. Но тётя была такая красивая, что даже странная походка её не портила. И он опять перестал плакать, словно по мановению волшебной палочки.
Отяжелев от сонливости, Алиса еле доковыляла до машины. Трость осталась в салоне, и Ольге пришлось поддерживать эти маленькие сорок четыре килограмма. Алиса прижимала маффины к груди, как ребёнок – плюшевого мишку.
– Постой секундочку. Держишься?
Они подошли к краю злополучной лужи. Одну руку оставив с Алисой для опоры, второй Ольга дотянулась и открыла дверцу машины. Милые сорок четыре кило уже не ерепенились, покорно обняв её за шею, когда Ольга подхватила их на руки, чтобы перенести через лужу и усадить.
В машине Алиса совсем сникла. Мягкое урчание двигателя баюкало её, и она клевала носом, иногда забавно шевеля бровями в попытке проснуться.
– Что-то сморило меня... Оль, ты пообедала? – Казалось, эта мысль вырвала её наконец из клейких пут дрёмы, и она устремила на Ольгу заботливый взгляд.
– Не успела, в парикмахерской просидела, – ответила та.
– Блин, точно... А я-то спросонок всё никак не пойму – что в тебе изменилось? – фыркнула Алиса, но смешок вышел вялым, придавленным сонной тяжестью.
– И как тебе? – осторожно поинтересовалась Ольга, выводя машину с парковки.
К её досаде, мнение Алисы совпало с Машиным:
– Мне больше нравится, когда подлиннее. У тебя такая пышная шевелюра – грех такую стричь...
– А мне неудобно с длинными космами. Мешают, в глаза лезут. А летом ещё и жарко.
Удивительно, что после всех передряг шевелюра только поседела, но не поредела. Ведь половина волос должна была вывалиться, когда Ольга почти не ела, исхудав до крайности. А вот поди ж ты – выдержала.
Обычно Ольга высаживала Алису возле подъезда и ехала дальше – на работу, но сегодня та полночи редактировала очередную главу книги – отсюда и такая сильная сонливость после массажа. Пришлось провожать до квартиры.
– Давай, ложись баиньки, – сказала Ольга в прихожей, целуя её на прощание.
– Нельзя спать, – пробормотала та измученно. – Иначе ночью не усну – весь режим собьётся.
– Хотя бы на часик приляг.
– Ага... Прилечь на часик, а проснуться в девять вечера! И что потом ночью делать?
– Ну, будильник поставь.
– Не услышу ведь ни фига... Нет, надо как-то себя перебороть. Кофе, что ли, напиться?
– Хорошая идея. – И Ольга взглядом показала на пачку маффинов.
Алиса почти совсем бодро засмеялась – только крошечные обрывки сонной пелены в уголках глаз.
– Точно, вкусняшки же есть! А я и забыла. Ну всё, налопаюсь от пуза и поправлюсь на три кило!
– Тебе не помешало бы, – хмыкнула Ольга, двинув бровью.
Алиса ойкнула от ласкового щипка, потёрла пострадавшее «полушарие» и дала сдачи. Её по-детски маленький кулачок бил совсем не больно – так, лёгкий массаж.
– Ну всё, дуй давай на работу. И так уже опоздала. – А сама, проказница, опять потянулась губками, чем задержала Ольгу ещё на пять минут.
Нацеловаться досыта было просто невозможно, нереально. Но пришлось прерваться.
– Вечером напомнишь, на чём мы остановились, – шепнула Ольга.
2
«Алиса Зазеркальцева – моя бессменная бета и моя жена».
Это появилось в профиле Убийцы Смысла спустя шесть месяцев после первой личной встречи – первого совместного Нового года и медленного танца под «Sleeping Sun». Летом Алиса переехала к Ольге. Почему не наоборот? Причины очевидны: Алиса работала удалённо, а значит, не была привязана к одному городу, и ей не пришлось бы увольняться при смене места жительства. Её работа всегда была при ней – из любой точки мира. Поэтому, всё обдумав и взвесив все за и против, они решили, что едет Алиса.
Неудобства тоже были: Алисе предстояло сменить врача. А наблюдение и поддерживающее лечение ей требовалось пожизненно. В детстве Алиса прошла через несколько операций; то, как хорошо и уверенно она передвигалась сейчас, было результатом большой и упорной многолетней работы. До восемнадцати лет она раз или два в год ложилась в детский реабилитационный центр, а потом перешла под наблюдение «взрослого» невролога, который и лечил её уже восемь лет. Ольга представляла себе, что значит расстаться с врачом, который «знает все твои трещинки» и которому доверяешь. Софию Наумовну она не променяла бы ни на кого. Посредственных врачей множество, хороших – мало, прекрасных – единицы. А София Наумовна Фельдман была единственной в своём роде. Эта маленькая, хрупкая женщина в очках удивила Ольгу сильным, сочным, низким голосом, который звучал в широком диапазоне – от металлически-твёрдых, властных и непреклонных нот до бархатно-ласковой мягкости. Откуда в этом тщедушном тельце взяться такому голосу, из каких он шёл глубин (да и какие вообще глубины в этой маленькой грудной клеточке?) – загадка из загадок, над коей Ольга сломала всю голову.
Но дело было не только в голосе. Вернее, совсем не в нём, а в той человечности, глубоких познаниях, огромном опыте и тонком чутье, которые отличали Софию Наумовну.
Новым врачом Алисы оказалась молодая женщина, невысокая пухленькая брюнетка с хрустально-звонким голосом, красивыми пушистыми ресницами, приятным чувством юмора и вполне заурядным именем и отчеством – Наталья Марковна. А может, просто выглядела моложаво? Она производила впечатление довольно знающей, хотя у Ольги сперва и возникли сомнения. Молодость – значит, опыта меньше.
– А как её фамилия? – спросила Ольга уже в машине, когда они собирались ехать домой. – Как будто знакомая какая-то...
Алиса показала ей картонный прямоугольничек визитки. Ну так и есть!.. Фамилия Натальи Марковны была Фельдман.
– Всё ясно, – усмехнулась Ольга. – Тогда тебе повезло – это хороший врач. Это у них семейное.
Наталья Марковна действительно была родственницей Софии Наумовны, что последняя и подтвердила при следующем плановом визите Ольги.
– А, Наташа? Да, она моя племянница, дочка моего брата Марка. Мы не меняем фамилию при замужестве – такая у нас семейная традиция. Фельдманы – это династия врачей.
Марк Наумович был опытнейшим кардиохирургом, а их с Софией отец, Наум Самуилович – гастроэнтерологом. А дед, Самуил Яковлевич, неполный тёзка Маршака – офтальмологом. И попасть к ним для любого пациента было большой удачей. Неоценимое значение этой удачи Ольга уже прочувствовала на себе в полной мере.
