Текст книги "Сказка для Алисы (СИ)"
Автор книги: Алана Инош
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)
София Наумовна одобряла её занятия силовыми упражнениями.
– Ваше здоровье – в ваших руках, – сказала она. – Я лишь направляю вас, а действуете и спасаете себя вы сами.
Ольге было ради кого вытаскивать себя за волосы из болота. Теперь было – с приездом Алисы.
Её, хрупкую и особенную, Ольга сперва боялась крепко обнять – не сломать бы ей что-нибудь, не сделать бы больно!.. Но та обнаружила такую стойкость и силу, какую не во всяком здоровом человеке найдёшь. Её работа требовала усидчивости, но спина быстро уставала; Алиса делала перерывы и отдыхала, выполняла упражнения. За годы занятий с инструктором по лечебной физкультуре в детстве она выучила все эти комплексы наизусть и умела слушать своё тело, улавливать его потребности и осознавать возможности. Каждое утро начиналось с разминок и растяжек, с гимнастики для суставов, с работы над мышцами. На упражнения порой уходило до двух часов в день.
– Засиживаться нельзя. Надо шевелиться. Движение – жизнь, это правда. Оно лечит. А чем больше сидишь, тем хуже становится. Я в детстве пахала как проклятая, работала над собой, чтобы вот так, как сейчас, ходить. И сейчас тоже надо пахать, чтобы сохранять и поддерживать достигнутое. Всегда. Постоянно. Каждый день.
Алиса уже и сама могла быть неплохим инструктором по ЛФК, зная всё о своём недуге не хуже врачей: тут уж поневоле станешь специалистом. И сейчас в объятиях Ольги был результат этой постоянной работы – изящно-точёное, тонкое, красивое тело, почти одни мышцы, без лишнего жирка. Как кошечка, но не упитанная диванная лежебока, а стройная, сильная охотница, привыкшая очень много бегать за добычей. Ольга восхищённо скользила ладонями по этим безупречным плечам и бёдрам, вылепленным самой Алисой, её волевым, упорным трудом. Все домашние снаряды, тренажёры и приспособления для занятий пришлось перевезти из её квартиры, которую они выставили на продажу, чтобы потом перебраться в более просторное жильё. Они уже строили планы: одну из комнат обязательно оборудовать под домашний спортзал. В однушке – не особо развернёшься. И жить, и тренироваться, и работать в единственной комнате и одному-то крайне неудобно, а вдвоём и подавно.
Гаденький внутренний голосишко нудил: «А если расстанетесь? Что делать, как разъезжаться?» Но мысли о плохом Ольга решительно и твёрдо отсекала на корню, затыкала этот мерзкий голосишко, отвесив своему внутреннему пессимисту крепкую мысленную оплеуху. Обратного пути не было и быть не могло. Теперь – только держаться друг за друга, ни шагу назад. И в горе, и в радости, и в здравии, и в болезни.
Но ведь бывает и то, что называется – тупо не рассчитал душевные силы. Думал, что сможет, но не смог. И как быть? Кого корить, винить, казнить? Не со зла ведь, не от подлости, а просто – не смог. Как в том анекдоте: «Ну не шмогла я, не шмогла». У них обеих – диагнозы. Они – две дырявые лодки с ненадёжными заплатками, которые могут дать течь в любой момент. Кто из них первый надломится, сдаст, не выдержит?.. А может, выдержат обе?
Ни одна живая душа не могла этого предсказать, а Бог загадочно молчал.
Но отступать всё равно некуда – в любом случае.
Однажды, вернувшись вечером с работы, Ольга застала Алису за уборкой. Трость стояла в углу, заброшенная и забытая, а Алиса, прихрамывая, таскала за собой пылесос. Она тянула его за шланг, а тот гудел, спотыкался о препятствия, но не мог устоять под её напором. Уставившись на неё в немом ужасе, Ольга застыла. Упадёт же!..
Но Алиса держалась устойчиво, ещё и пылесос за собой тащила, а тот упирался, как упрямый пёс на поводке. В конце концов, он уткнулся в дверной косяк и застрял. Алиса дёрнула, а он – ни с места. Ольга, не выдержав, бросилась и устранила загвоздку. Только сейчас Алиса заметила её. «Привет», – угадала Ольга по движению её губ.
– Что ты делаешь?!
Шум пылесоса проглотил её слова. Тогда Ольга нагнулась и выключила его, после чего повторила свой ошеломлённый вопрос:
– Алиса, это что такое? Ты что творишь?
– Как – что? – засмеялась та. – Поддерживаю наше жилище в чистоте. Надо ещё вот эти полки с книгами пропылесосить... Но там мне уже не достать. Может, ты попробуешь?
– Ты охренела вообще?! – вскричала Ольга. – Не смей таскать этот пылесос, я сама с этим разберусь!
В глазах Алисы зажглись опасные огоньки, от которых сердце Ольги будто на краю ледяной бездны зависло. Алиса упёрла одну руку в бок, а указательным пальцем второй ткнула Ольге в грудь.
– Во-первых, будь любезна выбирать выражения! – отчеканила она. – А во-вторых, запомни, пожалуйста: если я делаю что-то, значит, это мне под силу. Потому что в противном случае я бы этого не делала. Логично? Вот и я тоже так думаю. Я понятно выразилась?
Ощущения были, как от асфальтового катка. И это она, нежная большеглазая принцесса, любимая девочка! А Ольга и забыла, какой упёртой особой могла быть Алиса. Зубастый критик, маленькая бесстрашная девчонка, которой целая толпа матерящихся троллей на странице Убийцы Смысла была нипочём. Тот самый первый отзыв всё ещё висел под рассказом...
– Алиса... Я просто беспокоюсь, – только и смогла Ольга пробормотать.
– Я знаю. – Алиса тёплым доверчивым комочком прижалась к груди, смягчив жёсткий и упрямый блеск в зрачках и глядя на Ольгу снизу вверх. – Ты боишься, что меня скрутит спазм, что я потеряю равновесие и упаду. Оль, я не так сильно больна, как тебе кажется. И не беспомощна. Это правда. Да, ты будешь беспокоиться и бояться всегда. Это неизбежно. Но попробуй всё-таки беспокоиться чуть меньше. И чуть больше верить в мои силы. Каждый день по чуть-чуть: бояться – меньше, верить – больше. Это выполнимая задача, поверь. Понемногу – всегда работает.
Да, в Алисе было всего сто пятьдесят три сантиметра роста и сорок четыре килограмма веса, но иногда Ольге казалось, что перед ней – глыба, гора. Какое-то огромное существо, которое взирало на неё ласково и немного покровительственно, как мудрый бог – на своих детей. Алиса родилась на двадцать восьмой неделе – чуть позже той границы, за которой крошечное живое создание в материнской утробе – уже не плод, а ребёнок. Маленький человек, который может выжить, даже если пришёл в наш мир раньше срока.
Алису спасли, выходили, но недоношенность не осталась без последствий. Её интеллект всегда был даже выше, чем у здоровых сверстников, но в росте и физическом развитии она их так и не догнала, а рука и нога плохо повиновались ей. Рука страдала меньше, чем нога – с тремя пальцами Алиса управлялась вполне сносно и даже бегло печатала ими на компьютере. С речью проблем не было изначально, разговаривала она внятно и чётко. Она была многократной победительницей школьных олимпиад по русскому и литературе; её дипломная работа оказалась в тройке лучших на всём потоке. Защищаясь, она умудрилась подловить преподавателя-рецензента на нескольких неточностях. Защититься на учёную степень и остаться преподавателем в родном вузе ей не позволило хрупкое здоровье.
Убийца Смысла чувствовал себя под асфальтовым катком неопровержимых аргументов, когда впервые прочёл её комментарий к тому несчастному рассказу. Алиса сделала его, положила на лопатки, но при этом не растоптала, не уничтожила. Она дала ему крылья, чтобы лететь вверх. И силы, чтобы оттолкнуться от страшного дна.
В окне мерцало звёздное небо, а на плече Ольги сопело тихое дыхание. 153/44 – очень мало для её объятий, но это была лишь оболочка. Того, что таилось внутри, её душа не могла ни охватить, ни постичь хотя бы в теории.
Когда утром открывались чуть сонные, ласковые глаза, Ольга замирала в полудремотном созерцании. Изъянов, условностей и рамок не существовало. На её плече просыпалась прелестная женщина – глаза в глаза, губы к губам, во всём своём блеске и совершенстве.
Она оставалась прекрасной и в течение дня. Стряхнувшее утреннюю сонливость сознание Ольги привносило свои привычные искажения, своё будничное несовершенство восприятия; это оно было ущербным, а не Алиса. Алиса непогрешимо существовала вне любых человеческих систем. Она сама была критерием, мерилом и идеалом. Вот так, понемногу, исподволь мышление Ольги становилось алисоцентричным. Весь её мир вращался вокруг Алисы. Алиса была её Солнцем и её точкой отсчёта.
Ольга как сейчас помнила тот день, когда у неё родилась идея книги: как всегда, всё началось со сна, реалистичного и жуткого. До сих пор она ограничивалась формой короткого рассказа, но что-то внутри просило широкомасштабного творчества. Сперва робкое и смутное, скомканное и невнятное, это осознание проявило себя несмело и неуклюже, но Ольга поддалась его уговорам, достала маленький блокнот и записала пару мыслей. Вернее, нацарапала, как курица лапой. Да какая там книга? Ерунда. Как обычно, всё выльется в рассказ на пять-семь, максимум – десять страниц. Так всегда случалось, почему же на сей раз должно было выйти нечто иное?
А вот поди ж ты – идея начала разрастаться. Алису Ольга пока не посвящала в свои творческие метания – ждала удобного момента. Того мига, когда рассказать будет не стыдно, когда замысел превратится в нечто существенное и достойное внимания. Идея тем временем претерпевала коварные, неуловимые трансформации. Несколько раз сама необходимость существования книги почти растворялась в пустоте небытия, придавленная грузом под названием – «А нафига вообще всё это?!»
Иногда приползали сомнения, этакие чудовищные слизняки, таща над рогатыми головами транспаранты с девизами: «Господи, какая хренотень!» или «Дурью маешься, дорогая. Лучше работай, Алисе кушать надо». И смотрели с осуждающими мордами. Одного из них Ольга даже нарисовала. Мерзкий получился гад.
Но страница за страницей в блокноте заполнялись убористыми строчками, расшифровать которые было под силу лишь самому автору. Ну, или какому-нибудь врачу.
Ольга работала. И её труды приносили материальные плоды: Алиса была обеспечена одеждой, пищей и необходимыми медикаментами. У Алисы появился новый крутой смартфон. Не то чтобы Алиса сама очень его хотела, просто Ольге важно было доказать, что она способна обеспечить её всеми материальными благами и поддерживать её самочувствие на достойном уровне.
Она знала лишь одно: если Алисе плохо, ей тоже плохо. Алиса счастлива – Ольга счастлива тоже.
Алиса – её рука? Нога? Сердце?
Да что там, бери выше: самая что ни на есть душа.
Поэтому пусть уж лучше у Алисы всё удачно сложится с этим идиотским пылесосом, чем у Ольги ворохнётся под сердцем проклятый страх, что Алиса упадёт. Что ноги подведут её. Что мышцы не выдержат.
Какое отношение к этому имели записи в блокноте? Просто они однажды набрали критическую массу, и Ольга под давлением «улик» созналась:
– Алис... Я книгу пишу.
Руки Алисы в это время готовили кофе. Они с английской невозмутимостью и методичностью продолжили это делать, а вот бровь приподнялась, и взгляд скосился в сторону собеседницы. В нём замерцало что-то жадное, ненасытное.
– Вот как! Можно поинтересоваться идеей и сюжетом хотя бы в общих чертах?
Всё, что Ольга смогла сделать – это смущённо сунуть Алисе блокнот с записями. Та жадно пробежала их глазами, а потом разочарованно выдохнула:
– И всё? Это не книга, Оль. Это лишь наброски. Но...
– Но – что?..
– Но это может оказаться интересным.
Это означало два очень важных факта: а) Алиса понимала её почерк; б) она прослеживала заковыристую логику этих обрывочных, запутанных, как лабиринт, записок. Уже за одно это её следовало боготворить. В алисоцентричной системе мировоззрения Ольги это и стало решающим аргументом. А самое смешное – Алиса даже не подозревала, как много она значила в этой системе.
С этого момента для Ольги существовал лишь один постулат: «Алисе это интересно». И вместе с тем она до сих пор боялась полностью в это поверить: ведь она прекрасно помнила, как Алиса сказала когда-то: «Это – не моё».
Всё, что Ольга писала. Всё её... говнотворчество.
Весь этот стёб, грязная насмешка, едкая ирония, хитровывернутая издёвка. Вся эта жесть и чернуха, абсурдная игра, вся ухмылка то ли над собой, то ли над тем, что было написано раньше другими людьми. Перевёрнутое, осмеянное, перелицованное. Как можно было этим восхищаться, ценить и понимать? Кто был способен на такое?
А она сама – не пародия ли уже на саму себя?.. Может, Убийца Смысла остался лишь в цитатах? А может, он – лишь кирпичик чего-то большего?
Чем больше Ольга всматривалась в свой профиль, тем меньше чувствовала необходимость поддерживать существование этого виртуала. Убийца Смысла – не она. А она – не Убийца Смысла.
– Ты что! Не смей! – вытаращила глаза Алиса, когда Ольга заикнулась о том, чтобы закрыть к чертям собачьим эту страницу со всеми «говнорассказами». – Это просто порыв, пойми. Сама потом будешь жалеть! Переспи с этой мыслью ночь-другую, не руби сплеча.
Маленькая пухово-лёгкая ручка лежала на плече. Она убеждала красноречивее тысяч слов, а ласковому теплу умоляющих глаз невозможно было не подчиниться.
– Ладно, как скажешь, – вздохнула Ольга. – Пусть повисит пока.
Алиса мягко улыбнулась глазами и ресницами. Вперив в Ольгу колдовскую пристальную бездну зрачков, она сказала:
– В одном я с тобой согласна: Убийца Смысла – это этап. Что тебя ждёт в будущем? Жизнь покажет.
Поздней осенью они наконец приступили к осуществлению своих планов по расширению жилплощади. Все эти хлопоты съедали время, силы и нервы, и Ольге было не до творчества, но пара рассказов у неё всё-таки вышла. В декабре Алиса ещё и свалилась с бронхитом... Это были тяжёлые дни для Ольги, полные страха за хрупкое здоровье Алисы, которое любая дополнительная хворь только сильнее расшатывала. Но свой второй Новый год они встречали уже в новой квартире – пока ещё без ремонта, с неразобранными вещами в коробках, но счастливые.
Счастье омрачилось окончанием ремиссии у Ольги: в середине января часы её ночного сна начали стремительно сокращаться. На работе она летала, как смерч-юла, затевала перестановки, раздавала всем нагоняи и выговоры, а потом уволила-таки пару сотрудниц; и всё это – на фоне несуразной, сладковатой, калейдоскопно-цветистой эйфории. Она была нервным сгустком энергии. Мысли скакали, как олени, и было ощущение, будто новогодняя круговерть ещё не кончилась.
Адекватность шаталась где-то на краю крыши, готовая разбиться. Где-то внутри сидел скорченный карлик – ворчун и аналитик. Он бубнил себе под скрюченный нос: «Это оно. Оно вернулось». Этим карликом была она сама – трезвая, мыслящая её часть, осознающая, что происходит. Но голос «карлика» становился всё тише.
– Оль, может, к Софии Наумовне? – сказала Алиса, мерцая тревожными искорками в зрачках.
– Зачем? – хмыкнула Ольга. – Я отлично себя чувствую.
Вдобавок к куче дел она ещё и ремонт затеяла. И уже успела обклеить обоями половину одной комнаты. Алиса помогала в меру сил, но то и дело в её глазах мерцали эти тревожно-вопросительно-испуганные искорки.
– Может, тебе дозу надо изменить? Или вообще другое лекарство? Сходи к врачу, Оль, пожалуйста.
– Алис, не паникуй. Я адекватна. Подержи лучше обои, а то они сейчас слипнутся.
Они наклеили новую полосу обоев. Получилось криво, а посередине красовался пузырь.
– Блядь, или у кого-то руки из жопы, или... – запустив пальцы в волосы, Ольга села на пол, окинула взглядом результат их общих усилий и расхохоталась.
Алиса сидела рядом на расстеленной газете, держась за свою трость и всем весом наваливаясь на неё, будто на посох. Этакий мини-Гэндальф, только без бороды.
– Оль, тебе надо к врачу, – повторила она.
Рука Ольги подцепила её подбородок. «Вилкой» из двух пальцев она показала на свои глаза.
– Лисик-Алисик, посмотри на меня. Я в порядке. Моя крыша – на месте.
Всё та же тоскливая жалобность во взгляде. Мини-Гэндальф с тростью-посохом покачивал головой.
– Оль, пожалуйста. Мне страшно.
Комочек нежности в груди раскручивался в вихрь, захватывая сердце. Ольга притянула Алису к себе, нажала пальцем на кончик носа.
– Эй... Ты чего? Отставить панику, слышишь? Я контролирую это. Всё под контролем.
Губы Алисы дрогнули: вот-вот заплачет.
– Оль... Знаешь, сколько ты сегодня спала? Нет? А я знаю. Меньше, чем полтора часа. С одиннадцати до часу ты читала свои записки, с часу до двух бродила по квартире и бормотала что-то, пила кофе пять раз. В три двадцать ты кинулась делать приседы со штангой. С четырёх до пяти тридцати грунтовала стены под обои. Потом... потом таки вздремнула чуть-чуть. И поехала на работу. Откуда я всё так точно знаю? Потому что я тоже почти не спала. – В руке Алисы был блокнот, она стискивала его до дрожи. – Вот, видишь? Этот отчёт я отправила сегодня Софии Наумовне по электронной почте. Если она позвонит тебе завтра и пригласит на приём, не отказывайся, пожалуйста. Потому что мне, блин, страшно!..
Комочек нежности вибрировал, растекался изнутри по грудной клетке. Лёгкая дрожь смеха, дрожь нервов. Рука Ольги накрыла руку Алисы с блокнотом.
– Родная, я контролирую себя сейчас гораздо лучше, чем когда была без лекарств – когда творился тот лютый пиздец, а я не понимала, что это именно пиздец и что меня надо лечить. Сейчас я хотя бы знаю своего врага в лицо и знаю все его возможные маски. И умею с этим жить. Я прошла через глюки и бред, но сейчас их нет. Я всего лишь весело клею обои. Обоев бояться не надо, милая. Это только бумага и клей. Не нож окровавленный и не топор. Это просто, блядь, рулоны бумаги, ха-ха-ха!
Сердце Алисы трепыхалось испуганной пташкой под рукой Ольги.
– Оль, ты заговариваешься.
– Нет, малыш. Нет. – Ольга прижала Алису к себе, поглаживая по волосам. – Ты настоящего бреда не слышала, солнышко. Помнишь, ты просила меня верить в твои силы, м-м? Когда ты таскала этот грёбаный пылесос. Так вот, ты тоже немножко верь в меня, хорошо? Верь, что я не чокнутая. Что я сейчас отдаю себе отчёт в том, что происходит. Да, я сейчас немножко взвинчена. На работе не всё гладко, вся эта квартирная чехарда, переезды, ремонт. Всё как снежный ком. Всё наложилось одно на другое. Я просто немножко задолбавшаяся, вот и всё. Но я в своём уме. Верь мне и не бойся. Ты разбираешься в своей болячке, я – в своей. Я изучила своих демонов и знаю, на что они способны. Сейчас они ручные и не причинят вреда.
Лёгонькая мягкая ладошка, дрожа, скользила по щеке Ольги. В глазах Алисы стояла влажная, устало-горьковатая улыбка.
– Оль... Ну хорошо, допустим, я верю, что ты знаешь своих демонов лучше, чем я. Но ты спала меньше полутора часов! А это звоночек, ты сама говорила. И я немножко боюсь, что... всё выйдет из-под контроля. Что ты, поспав так мало, сядешь за руль и... что-то случится на дороге. Пожалуйста, ради меня... и ради себя самой... ради нас! Покажись врачу.
– Ладно. Не хочешь клеить обои – не будем. Пошли они на хер. – Наполненная лёгкой пружинистой силой, Ольга вскочила на ноги и подняла Алису. Трость со стуком упала, загнанными зверьками слезинки дрожали в уголках глаз. – Родная, расслабься ты. Всё нормально. Давай просто потанцуем. Нам нужен медляк.
Комната наполнилась звуками «Sleeping Sun»: ангельское пение крыльями щекотало стены, отражаясь от них. Испуганное «пожалуйста, пожалуйста» всё ещё плескалось в глазах Алисы, и это был не тот Новый год, не те счастливые слёзы, разноцветные от отблесков гирлянды.
– Эй... – Носик Алисы попался, зажатый между пальцами Ольги. – Кажется, кто-то допустил панику на корабле, м-м? Поверь, у капитана всё под контролем. Просто поверь в меня, как я верю в то, что ты умница и можешь сама пылесосить. Ты не видела меня в настоящем неадеквате. Вот это была жесть, родная. А то, что сейчас – это ерунда. Мы должны верить друг в друга, понимаешь? А бессонница... Это просто кофе. Сколько ты там кружек насчитала? Пять?
Родные сорок четыре килограмма очутились у Ольги на руках, а потом – на диване. Прогоняя нежностью поцелуев испуганные слезинки, мягким напором она справилась с короткой паникой, заглушила ртом всхлип.
– Оль...
– Всё хорошо, Алисёныш. Ты просто не представляешь, как я тебя люблю.
В глазах Алисы что-то мелькнуло. Понимание. Мысль? А потом её рот жарко прильнул в ответ – дух захватило. Горячее кольцо рук, обнявших за шею жадно, отчаянно, почти исступлённо.
– Ух ты, ух ты, вот это да... – Короткий смешок Ольги утонул в новом поцелуе.
Диван скрипнул под весом двух тел. Сорок четыре килограмма оказались сверху – сладкая тяжесть, уже без цензуры в виде одежды, с зеленоватыми светлячками глаз, с приоткрытым бутоном губ.
«У сумасшедшего времени совсем кончились запасы ночной тьмы. Оно выкурило мрак до бычков, до потухших звёзд-окурков и смеялось, смеялось в слиянии губ и сердец».
– Стой, надо это записать.
Ольга голышом метнулась к ноутбуку, и её пальцы маниакально затанцевали на клавиатуре. Алиса, растрёпанная, с розовыми пятнами румянца и вспухшими от поцелуев губами, наблюдала из постели за этим танцем, от которого белый лист документа заполнялся чёрными строчками. Курсор мигал, выплёвывая буквы.
Ольга выдохлась на третьей странице. Выплеснув порцию печатных знаков, она бросилась на пищащую и барахтающуюся Алису.
За эту ночь она написала один из своих самых «упоротых» рассказов, распределяя энергию урагана в своей груди поочерёдно между ноутбуком и Алисой. Замученная сексом, та уснула в третьем часу, а Ольга ещё долго яростно работала. Перечитывала, правила, удаляла и переписывала целые абзацы. Потом в гневе чуть не швырнула ноутбук в стену вместе с треклятым рассказом, но вовремя одумалась: её привёл в чувство стон Алисы. Стон боли сквозь сон.
– Алисёнок...
Плохо соображая от звёзд-окурков перед глазами и призраков пляшущих строчек в мозгу, Ольга поглаживала и мягко массировала ногу Алисы.
– М-м-м... Оль...
– Я с тобой, с тобой. Я здесь, маленький. Расслабься. Всё хорошо.
Проснувшиеся глаза затуманенными светлячками моргали, улыбались сквозь боль.
– Много написала?
– Тридцать килознаков.
– Ого...
– Тебе лучше?
– Немножко.
Алиса приняла таблетки и уснула, а у Ольги сна – ни в одном глазу. Мозг требовал работы, нёсся на всех парах, обрабатывая терабайты информации, и грех было упускать такой взлёт работоспособности. Когда-то она курила прямо за ноутом сигарету за сигаретой, и у рук всё ещё иногда проявлялся этот фантом привычки – призрак пачки, призрак зажигалки. Чем-то заменить? Лучше кружки кофе ничего не нашлось. Он немножко пах дымом.
Она впилась глазами в блокнотный лист, исписанный каракулями – сам врач ногу сломит. Но она помнила логику расположения текста, взгляд скользил по строчкам, пальцы листали страницы. Иногда направление менялось, она переворачивала блокнот на девяносто градусов, находила нужное место и продолжала читать.
Это был жуткий сон про жестокого полководца. Отправная точка – просто образ: суровое лицо со шрамами, жёстко сжатый рот, шлепки выплёскивающейся из ран крови, кусок отрубленной челюсти. Мёртвые зубы торчат из мёртвой десны. Подвешенный на розовых кишках воин. И лорд, шагающий через туманное поле, усеянное горами трупов – ни один мускул не дрогнет на непроницаемом лице, холодный взгляд устремлён в зябкую осеннюю даль. Под сапогом – что-то мягкое, скользкое. Кусок отрубленной плоти. «Stargazers». Не требовалось даже включать трек, он сам играл в голове. Воин рубил и рубил. Конь – на дыбы. Копытом – в грудь противника.
Суровое лицо освещено рыжим отблеском жаровни: полководец сам пытает шпионов. Изломанные тела, кости пробили плоть. Ради облегчения мук скажут всё, что угодно. И даже то, чего не было, оговорят товарищей и себя. Человек с перебитыми конечностями на огромном колесе, руки и ноги неестественно вывихнуты, оплетают спицы колеса. Человек ещё жив. Лицо лорда устремлено к нему:
– Сколько воинов? Направление движения?
Стонущий, хрипящий кусок умирающей плоти роняет розовую слюну изо рта, зияющего пустотой на месте выбитых зубов. Он знает, что сдохнет, но – хотя бы сняться с этого дьявольского колеса. Пусть ненадолго перед смертью, но расправить искалеченные члены. И ради этого он готов сказать всё. Верить ли его словам? Мозг затуманен болью, может ошибиться. Но лорд Гай проверит и сравнит показания. Есть ещё другие. Их пытают иначе: сдирают кожу со спины и плещут солевой раствор на розовую блестящую поверхность обнажённых мышц. Цельные куски содранной кожи лорд потом прикажет обработать и сделать переплёты для его любимых книг.
Пять тысяч знаков, десять, двадцать пять. В голове выли электрогитары, она откинулась на спинку кресла, терзая пальцами невидимые струны. Лорд Гай хлестал кнутом, она дирижировала в экстазе. И музыкой, и Гаем. Со стороны посмотреть – чокнутая и есть. Кружка с остывшим кофе чуть не полетела на пол: рука махнула в сантиметре от неё. Надо сделать новый. Слияние с текстом: строчки щупальцами оплели её из экрана, они стали единым организмом. Единый дышащий и шевелящийся спрут. Смена трека в голове: «Whoever Brings The Night (Instrumental)». Громкость на семьдесят процентов. Невидимый эквалайзер, больше басов. Дирижёрская палочка превратилась в рубящий меч. Чем-то похоже на секс: такое же слияние, волны страсти, ещё, ещё, сильнее, глубже!..
В пять утра она грызла шариковую ручку вместо сигареты, оставляя на пластике отметины от зубов и плавая туманным взглядом по строкам на экране. Рассказ – тридцать, глава про лорда Гая – двадцать семь; итого – пятьдесят семь тысяч знаков за ночь. Давненько такого не было. Попёрла движуха!..
Алиса приоткрыла глаза, когда Ольга легла рядом, лицом к ней.
– Спи-спи, маленький. Я тоже сплю.
Поцелуй в носик. Глаза закрылись – провал в кровавую угрюмую реальность лорда Гая. Она трепыхалась, то утопая в море розовых кишок, то корчась на колесе, вся переломанная; мозг уже писал вторую главу – пока ещё образами, репликами героев, картинками-кадрами, «фильмом в голове». Усталость? Скорее невесомая дрожь, некоторое онемение тела, стук накофеиненного сердца, а мозг – неустанно работающая великолепная машина, каждая минута простоя которой стоила нескольких тысяч потерянных знаков. Такой машине нельзя крутиться вхолостую, она должна вырабатывать текст. Грёбаная работа, если б не необходимость оплачивать еду, ЖКУ, лекарства и прочие нужды, она бы только писала. Но Алисе нужны таблетки, массаж, она должна есть, одеваться, нужно электричество и доступ в интернет. Что она там зарабатывает? Одной ей туго придётся. Хотя ведь как-то выживала после смерти бабушки. Жутко представить, чего ей это стоило. Отцу не нужна, у него другая семья, свои заботы, плевал он на неё. Алиса, уезжая, даже не стала ему сообщать.
Семь утра, зимняя тьма. Два часа промелькнули в полубреду, будильник на телефоне зачирикал птичьим гомоном на фоне приятной музыки. Ольга не чувствовала, что поспала, но всё её нутро рвалось к деятельности, постель осточертела: только время терять и бока отлёживать. Работать, пусть не над текстом, но ради Алисы; ещё немного кофеина – и в путь.
– Алисёнок, я там ночью кое-что накропала. – Поцелуй в носик, заспанные глазки, снова эти искорки тревоги и умоляющее «пожалуйста, ради нас». – Как будет время, рассказ глянь насчёт блох и прочего, ладно?
– Угу...
– Главу пока не читай. Непонятно пока, что из этого выйдет.
– Что за глава?.. А-а-а... – Глазки мигом проснулись, ожили, мягко засияли радостью. – Ты наконец-то НАЧАЛА?! Ох, Оль...
– Ага. Хватит блокнот каракулями изрисовывать, надо рожать понемножку эту бредятину.
– Мне уже не терпится!..
– Не, Алис, не читай пока, – нервно засмеялась Ольга. – Когда побольше напишу, тогда и почитаешь.
На еду терять время тоже не хотелось, но в мозгу стояла установка – «есть белок для мышц». Надо – значит, надо.
– Оль, давай, я тебе приготовлю... – На кухню вышла Алиса, опираясь на трость. По утрам, сразу после сна, она была менее устойчивой: ещё не сделала свои упражнения.
– Спасибо, солнышко, я справлюсь. Я омлет хочу поджарить, ты будешь?
– Давай.
Алиса не любила бездельничать. Пока Ольга возилась с омлетом на двоих, она запустила кофемашину: себе – с концентрированным молоком, Ольге – чёрный. Достала масло, сыр, поджарила хлеб в тостере, выложила салфетки, разлила напиток по белым чашкам с золотыми ободками. Она была любительницей чая, но иногда за компанию могла выпить и кофе.
Рабочий день прошёл суматошно, но бесконфликтно. Каждую свободную минутку в голове крутилось «кино» про Гая, вторая глава уже начала понемногу оформляться в текст: порядок сцен, диалоги, общая композиция, отдельные фразы, даже целые абзацы. Мозг работал, как супер-мощный сервер: и рабочие задачи решал, и в фоновом режиме потихоньку выстраивал главу. В обеденный перерыв Ольга даже успела кое-что написать и скопировать на флешку, чтобы продолжить дома. Жуя курицу (белок для мышц), она сделала семь с половиной килознаков – пустячный объём, но и то хлеб. Из рабочего компьютера она файл с текстом удалила. Да, паранойя тоже обострилась.
В четыре позвонила София Наумовна. Ольга договорилась о консультации по Скайпу вечером (иногда они так общались, когда Ольга не могла выкроить время на личный визит).
– Лучше бы вы, конечно, лично пришли. По голосу слышу. Ну ладно, что поделать...
Всё-таки София Наумовна была гениальным врачом. Она изучила Ольгу вдоль и поперёк, и теперь ей одного лишь голоса было достаточно, чтобы определять тончайшие нюансы её состояния. Что уж она там улавливала, оставалось для Ольги загадкой, но в глубине души ей не хотелось менять что-либо в схеме лечения. Творчество, что называется, «пёрло» – такой продуктивности она у себя давно не наблюдала. Как бы таблетки не прихлопнули вдохновение – вот чего она опасалась.
Но София Наумовна – гений, этого у неё не отнять.
Вечером разговор состоялся.
– Возможно, стресс спровоцировал. Квартирные хлопоты, переезд Алисы и всё с этим связанное, – пришла к выводу София Наумовна.
Она знала об ориентации Ольги и её отношениях с Алисой. Алисе как самому близкому человеку была доверена важная миссия – связываться с врачом, если что-то пойдёт не так. И вчера она этим правом воспользовалась, «настучала» на Ольгу, но испуганное «пожалуйста» в её глазах не давало сердиться на неё. Щемящая нежная жалость обезоруживала, гасила досаду и раздражение.
– Не забывайте: вы взяли на себя дополнительную ответственность. Ваша девушка – особенная. Она уязвима, ей нужна ваша поддержка. Если с вами что-то случится, что будет с ней?
Алиса работала (или делала вид) за своим компьютером, а Ольга для разговора с врачом перебралась на кухню. Сейчас в голосе Софии Наумовны звенела стальная строгость, которая отрезвляла и окунала в ледяную воду реальности.
