Текст книги "Сказка для Алисы (СИ)"
Автор книги: Алана Инош
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)
– Оль, всё нормально?
От звука этого милого голоса хотелось моментально собраться в кучку, стряхнуть остатки «наркоза», но не так-то это оказалось просто. Язык еле ворочался в пересохшем рту, а связки были больны островоспалительным джигурдитом.
– Да, маленький. У нас есть водичка, а? А то я уже из бочки готова напиться...
– Сейчас... Сейчас принесу, Оль. Не пей из бочки, козлёночком станешь!
С серебристым смешком маленький ангел ухромал в дом, унося с собой голубой райский свет. Ольга не успела рассмотреть, что на Алисе было... Не голышом же она?.. Странное впечатление наготы оставило её озадаченной и встревоженной.
Алиса вернулась с бутылкой воды, по-прежнему подсвечивая себе дорогу телефоном. Когда она подошла поближе, стало видно, что на ней – пижамные шортики и пижамная футболка с милыми девчачьими бантиками. Всё – телесного цвета в бледно-сиреневый, почти незаметный горошек. Поэтому и казалось, что она голая.
«Пш-ш-ш», – соблазнительно, освежающе зашипела бутылка, пузырьки газа устремились к горлышку. Алиса хотела налить воду в стакан, но Ольга выхватила благословенный сосуд и присосалась к нему – без посредников. Несколько жадных глотков щекочущего горло блаженства.
– М-м, холодненькая, – причмокнула она.
Вот теперь можно было налить в стакан и уже не спеша смаковать, наслаждаясь умиротворяющим зрелищем Алисы в пижамке, такой милой и домашней. Стало вдруг как-то легко, уютно и, несмотря на время суток, светло. Надорванное от немого крика, мокрое от полупьяных слёз сердце разом просохло и успокоилось. И это чудо сотворила Алиса одним своим видом, даже не подозревая об этом.
– Лисён, а у тебя есть этот... как его... – Ольга кивком показала на телефон. – Хрен Пердинк?
– Кто? – смешливо фыркнула Алиса, потом сообразила. – А! Да, был где-то... – Её тонкие пальчики касались дисплея, перебирая папки с музыкой, отсвет экрана озарял её лицо. – Вот он... Что тебе включить?
– Да что угодно.
«Tell me when will you be mine, tell me quando, quando, quan-n-ndo» – зазвучало из динамика. «Когда моей ты будешь, детка? Скажи скорее мне, скажи!» Плосковатый звук, совсем не то что в приличных колонках или наушниках, но сейчас хватало и такого. Алиса, шаловливо прикусив губку, заёрзала на стуле под музыку, задвигала плечами. В груди Ольги щекотно ворочалось что-то весёлое, беспокойное, толкалось лапками в рёбра... А потом вырвалось хрипловатым смешком. Она встала, ещё не вполне твёрдо держась на ногах, и потащила Алису со стула.
– Ты нас сейчас уронишь! – пискнула Алиса: Ольгу повело.
– Спокойно! Без паники на корабле! – Ольга ухватилась рукой за край стола и устояла.
Наверно, это была дурацкая затея. Ритм песни мчался вперёд, и ноги Ольги безнадёжно заплелись, запутались, завязались узлом; Алиса практически висела на ней, и они рухнули на землю вместе. Каким-то невероятным чудом Ольга сумела сгруппироваться в полёте и принять на себя весь удар. А Алиса оказалась сверху. Пошатнулся стол, звякнули упавшие бутылки.
– Оль, ты живая? – Алиса давилась тихим смешком, уткнувшись Ольге в шею. И сказала голосом мультяшного Пятачка: – Что это так... бумкнуло?.. Не твоя голова об стол?
– Тихо! – сказала Ольга, одной рукой щупая голову, а другой обнимая Алису на себе. – У капитана всё под контролем. Нет, это была какая-то другая часть тела. Пока не могу определить, какая. Так, собрались! Приготовиться к подъёму!
Песня стояла на повторе. От собственного неуклюжего барахтанья Ольгу разбирал смех, Алиса ей серебристо вторила.
– Оль, осторожно, скатерть! Ты сейчас всё стащишь...
– Щас мы тут... устроим хореографию, бля! – хрюкая от смеха, пропыхтела Ольга.
– Капитан, отставить выражения на корабле! – с шаловливой строгостью сказала Алиса.
Им удалось одолеть очень сложный подъём. На стул.
– Мы сделали это! – объявила Ольга с такой торжественностью, будто они поднялись по меньшей мере на Джомолунгму. – Объявляется передышка... Я бы сказала – перекур, но я бросила.
От усилий её снова одолел приступ сухости во рту, а бешено бьющееся сердце, судя по всему, пыталось выскочить через горло наружу. Слюна казалась вязкой, как клей. Она приникла к горлышку бутылки, а Алиса сидела верхом на её коленях. Она переключила песню, мурлыкая и подпевая.
– You’re just too good to be true, сan’t take my eyes off you…
«Не могу отвести глаз от тебя», – пела она в сантиметре от поцелуя, с пристально-ласковыми искорками в немигающих глазах. Бархатный баритон у неё, конечно, не получался, но вот эротичное придыхание – вполне. Потом вдруг засмущалась, убавила громкость почти до нуля:
– Что-то мы расшумелись посреди ночи... тебе не кажется?
– Мне с тобой и в тишине хорошо, – хрипло прошептала Ольга.
Обнимать её, сквозь пижаму чувствуя тепло её тела; ощущать щекотное дыхание возле уха и кольцо её обнимающих рук. Но лучше всего – лечь с ней в обнимку и провалиться в уютное блаженство. Сразу стало бы хорошо, легко и спокойно. От Алисы пахло чистотой и свежестью (наверно, приняла душ перед сном), а вот ощущение собственного тела, вспотевшего, липкого, Ольгу смутно раздражало. Хотелось смыть с себя это. Насос среди ночи она включать не стала, чтоб не потревожить Лёху с Димычем – помылась из бочки для полива. Стоя на коврике, она облилась прохладной водой из ковшика, намылилась везде, где смогла достать; Алиса, игриво шагая пальцами по её спине, мурлыкнула:
– Спинку потереть?
– Давай. – Ольга передала ей мочалку.
Алиса уделила внимание не только спине, но и месту непосредственно под ней. Причём, кажется, увлеклась.
– Ты мне там до блеска надраиваешь? – усмехнулась Ольга, ощущая энергичные круговые движения мочалки то на одной, то на другой половинке. – Чтоб даже в темноте отсвечивало?
Алиса хихикнула.
– Ополаскивайся пока, я тапочки принесу.
Неудобство предметов на ногах не зря показалось Ольге подозрительным: один из них оказался Лёхиной сандалией, а второй – её собственным шлёпанцем, да ещё и правый с левым перепутались.
Лёха с Димычем всё так же похрапывали. Алиса, как выяснилось, постелила себе на чердаке – подальше от них. Наверх вёл люк с крутой лестницей, по которой только трезвый человек мог успешно забраться. Но каково ей самой было карабкаться вверх-вниз? На глазах у Ольги она преодолела подъём довольно ловко.
Ольга взяла с собой бутылку с водой и поставила около кровати. Прежде чем лечь, она ещё пару раз вливала в себя спасительную и целебную влагу.
Её желание наконец исполнилось: она забралась в Алисину постель. Сделать это, предварительно не помывшись, было бы свинством: от чистого белья пахло какими-то душистыми снадобьями, чем-то цветочно-травяным. И сама Алиса – чистенькая, в своей невинной пижамке с бантиками из атласных ленточек. Прижиматься к ней потным телом – фу. Но вот попробовать стянуть с неё пижамные шортики – это мысль. Тем более, что под ними не оказалось трусиков. Ольга погладила ладонью ногу Алисы, закинула на себя, а своё бедро просунула между. Мягкие влажные складочки коснулись кожи. Алиса немножко потёрлась, устраиваясь поудобнее. Губы соединились, её язычок нырнул внутрь. Зажмурившись от щемяще-острого наслаждения, Ольга сопела, впускала его глубже, ласкала своим.
– Лисён, прости... Я, кажется, сегодня нажралась в хлам.
– Ну, не такой уж и хлам. Я думала, будет хуже. – Алиса хихикнула.
Её смешок превратился в писк, придушенный новым поцелуем. Желание было острым как никогда, пронзало снизу доверху, Ольга впивалась ртом жадно, напористо, получая в ответ удивлённую ласку. Податливая, горячая мягкость ротика, влажная щекотка складочек – ещё горячее. Ольге хотелось встречи с ними – погрузиться языком в их скользящий, упругий жар. Тугие от прилива крови.
Кровать была отчаянно скрипучей – старая, зараза такая. Каждое движение, наверно, мужикам слышно. Одна надежда на то, что они как храпели, так и храпят до сих пор.
...Проснулась Ольга, когда солнце уже вовсю лилось в чердачное оконце с юго-восточной стороны дома. Во рту суховато, а в целом – терпимо, мозг «сдулся» и уже не давил изнутри. Она потянулась к бутылке с водой, но хватательная конечность спросонок не справилась со своей функцией. Бутылка укатилась глубоко под кровать. Ольга свесилась с края в надежде дотянуться так, без подъёма ленивого, тяжёлого тела, но не тут-то было.
– Да бляха-муха! – прокряхтела она.
Ладно, там всё равно мало осталось. Да и тёплая, наверно, уже. Алисы, кстати, в постели не было, зато во дворе слышались голоса.
Ольга полезла из люка вниз – к холодильнику. Уже открыв дверцу, она сообразила, что даже не удосужилась накинуть на себя хоть что-нибудь.
И тут в дверях появился Лёха: видимо, тоже шёл за холодненькой водичкой.
– Ой, бля! – сказал он, увидев Ольгу, и тут же выскочил обратно.
– Да ладно, чё ты! – со смешком крикнула она ему вслед. – Тут все свои! – И хмыкнула, окинув своё нагое естество взглядом: – Что, всё так плохо, что ли? Прям-таки «бля»? – И поиграла бицепсами.
Достав новую бутылку минералки, Ольга со смачным «пш-ш-ш» откупорила её и направила в свой жаждущий рот бодрящую, холодную струю. Жадно, неаккуратно, облилась вся; зато получилось, как в рекламе. На замедленном показе было бы весьма эффектно: струя, кристально-прозрачная и освежающая уже одним своим видом, лилась в широко открытый рот Ольги, более мелкие струйки бежали по подбородку, по шее, разбивались капельками на груди. Минеральная вода «Любая». Имидж – ничто, сушняк – всё.
Лишь напившись вволю, она наконец оделась. Не во вчерашнее, конечно; она даже не помнила, куда бросила вещи. Нашла в шкафу свежее бельё и майку, пропахшие всё теми же Алисиными благовониями; денёк был жаркий, и плотные джинсы натягивать не стала, надела светло-серые спортивные штаны. Глянула бегло в зеркало на дверце шкафа: белая майка эффектно подчёркивала загар. Вид прямо-таки посвежевший. И осветлённые пряди были годной идеей. На запястье, выгодно оттеняя бронзовый оттенок кожи, серебрился браслет-цепочка с крупными звеньями – подарок Алисы.
Алиса между тем была за хозяйку: уже напоила гостей кофе и сварганила в мультиварке куриный супчик с вермишелью. После вчерашних возлияний тяжёлой еды не хотелось.
– Доброго утречка! А чего это Лёха выскочил из дома, как ошпаренный, будто чупакабру увидел? – поинтересовался Димыч.
– Всем привет. Боюсь, это была не чупакабра, а я. Не очень одетая. – Ольга села к столу, поймав смеющийся взгляд Алисы. На сердце сразу заиграли солнечные лучики.
– А-а, он увидел твои «выразительные глаза», – сострил Димыч, с дружеской поддёвкой толкая Лёху в бок.
Все засмеялись, а Лёха покраснел.
– И чё, и чё? Как тебе? – с ехидцей продолжал смущать Лёху Димыч.
Тот выкрутился:
– Ну... Бицуха – ничё так. Кубики тоже нормуль.
– Нормуль, значит, а не «бля»? Ну, спасибо, – хмыкнула Ольга.
– Оль, тебе супчику налить? – заботливо спросила Алиса, ловко переключая тему.
– Спасибо, Лисён. Не откажусь.
Суп Ольга съела вприкуску с поджаренным до хруста ломтиком хлеба. Следом выпила чашку кофе и почувствовала себя значительно лучше.
Без баньки отпускать гостей было не по-человечески. Пока топилась банная печь, Алиса подробно и обстоятельно ответила на осторожные вопросы о том, каково ей живётся с её недугом. Потом разговор зашёл на тему здравоохранения в целом; Лёха рассказал, как сыну его начальника, совсем молодому парню, делали операцию в Израиле. Матери Димыча сделали стентирование коронарных артерий в связи с ишемической болезнью сердца, поставили два стента.
– Ну и как мамино сердечко – зафурычило? – спросил Лёха.
– Получше стало, да, – кивнул Димыч. – Трёх шагов ведь не могла ступить – сразу сердце болело. А сейчас хоть гулять стала на улице.
Матери Ольги помочь не успели. Повисла пауза, и Лёха сказал:
– Не будем о грустном. Я вот думаю, надо бы нам почаще встречаться. А? Как думаете?
– Согласен, – поддержал Димыч.
Все посмотрели на Ольгу.
– Я буду только рада, ребят, – сказала она. И добавила со смешком: – Но только без попоек. Мне это дело как бы нельзя теперь... Башню мою лучше бы не шатать. Так-то она держится более-менее, но ни к чему судьбу испытывать.
На душе стояла ясная, светлая, чуть грустная тишина – вроде бабьего лета. Гроза отгремела, всё прошло не так тяжело, как она опасалась, и теперь было даже немного жаль расставаться, не хотелось отпускать Лёху с Димычем, таких родных.
– На рыбалку б как-нибудь съездить, – мечтательно проговорил Лёха. – Эх, на целые выходные, с ночёвочкой на природе! А пить и не обязательно – это само по себе в кайф. Не знаю вот только, как с дачами-то с этими вырваться... Ладно, авось, как-нибудь выкроим время. Самое тяжёлое-то сделано, теперь уж мать с тёщей и сами, если что, управятся.
После бани гости часик отдохнули; опохмеляться не стали: Лёхе предстояло садиться за руль. Травяной Алисин чай с лимоном и мёдом зашёл очень хорошо. Договорились созвониться насчёт рыбалки – не «когда-нибудь», а обязательно. Может быть, даже в июне – только Ольге нужно было немного подвинуть свой график, перенеся выходные на удобные дни.
– Ну что... Один за всех и все за одного? – улыбнулась она.
Они обнялись на прощание все втроём и постояли, уткнувшись головами. Их было трое, но в их сердцах навсегда было отведено место для четвёртого.
4
В июне Ольга выбралась с Лёхой и Димычем на рыбалку, как они и договаривались. Водку не стали брать, только пиво, причём для Ольги – безалкогольное. В августе она дописала второй том «Проклятого Лорда». Они с Алисой решили задержаться на даче и продлили съём ещё на месяц.
Ездить оттуда на работу было дальше, но там Ольге отлично спалось и писалось. Небольшой урожай смородины, малины и вишни они съели прямо с веток. Алиса колдовала над огурцами и помидорами в теплице: то рыхлила, то подкармливала, то пасынковала, то подвязывала. Несколько помидорин просто поражали воображение: они получились по восемьсот-девятьсот граммов, и одной такой хватало на большую миску салата.
Но как быть с сорока четырьмя килограммами яблок – урожаем, равным по весу Алисе? Хозяйка очень удивилась; по её словам, последние несколько лет больше пятнадцати кило с этого дерева собрать не удавалось. Она сказала, чтобы они забирали половину себе, поскольку ей и двадцать-то некуда девать.
Первые главы третьего тома «Проклятого Лорда» Алиса вычитывала и редактировала, снуя между компьютером и кухней, где варилось яблочное повидло. Она порциями загружала яблоки в пароварку, потом превращала их блендером в пюре и доваривала уже с сахаром и корицей. Закатали пятнадцать баночек; остальные яблоки были съедены свежими и в виде пирожков. Здоровенный, как лапоть, румяный и горячий пирожок с молоком – что могло быть вкуснее?
Второй том «Проклятого Лорда» закончился гибелью первенца и наследника лорда Гая, Люстана. Сам Гай получил тяжёлое ранение в этом бою и долго лежал при смерти; ему, слабому и больному, не решались сообщить горестную весть – лгали ему, говоря, что Люстан сейчас далеко, воюет. Ухаживал за лордом его личный лекарь – ещё один человек, которому была известна тайна Гая и который под страхом смертной казни хранил её.
Лежал он, одр свой проклиная, и смерти грань его манила. И песня старая, чуднáя, и на щеках его – белила.
Белила смерти, гримом такого не добиться. Лекарь – темноглазый, хитрый, что-то в нём было жалостливое. «Милорд, выпейте глоток». В покоях – покой. Тишина. Не потревожить милорда: еле жив. Ждать. Инголинда ждала, как и все; если он умрёт – будет катастрофа. Война без него – как? Он полководец, только он знал, как; мог вдохнуть храбрость, ярость, силу; воины мчались вперёд, слыша его рёв. И побеждали.
Покои тихи. Звон тревоги, звон в её ушах. Она ждала: к милорду нельзя. Он в жару, в бреду звал сына: «Люстан! Люстан, дитя моё!» Что-то в глазах лекаря, женственных, с длинными ресницами. Близок к милорду, знал тело его, как своё. Бородка аккуратно подстрижена. «Милорд сегодня плох».
Он плох, а ей – ждать, не спать. Сон с явью перепутались. «Ваше величество, вам бы отдохнуть...» Какой отдых, если он!.. Рана глубока. Снова звал Люстана, а того уже нет в живых. Кто-то срубил его голову и унёс как трофей. Тело опознали по доспехам и по кольцу на пальце. Безумная надежда, что не он, но по всем признакам – увы, да.
Милорд заснул. Не вечным сном, нет; обычным, приносящим отдых и исцеление. Её измученные глаза тоже закрылись. Инголинда велела поставить свою кровать рядом с его опочивальней, прямо у двери, чтоб слышать и знать всё. Мимо неё и мышь не проскочила бы. Если он затихнет навек – тоже услышать. О, она услышит эту страшную тишину, в которой душа расстаётся с телом, опознает сердцем! «Ваше величество, вам бы в свои покои». Это Рорхам, старший советник, богач и щёголь. Он-то в своих покоях спал, ему-то что. С рябым лицом и кулачищами размером с репу. А ей ни сна, ни покоя толком здесь: проходной двор. Мимо неё все крались на цыпочках, когда дремала.
Вдруг стало тихо. Её сморило. «Спи, голубка, отдыхай». Почудилось?.. Будто теплом окутало, и она заснула. И не слышала, что милорд... Нет, не умер, а пришёл в себя и ему лучше.
«Почему ты шепчешь, Регус?» – «Её величество изволит почивать за дверью, милорд. Только что заснула». – «Хорошо, пусть отдыхает. Никому её не тревожить».
Поднявшись с одра болезни с помощью лекаря Регуса, он смотрел, как королева спит. У всех на глазах, под его дверью, не заботясь о том, что волосы растреплются, что платье изомнётся. Он велел отнести её вместе с кроватью в её гостевые покои – осторожно, дабы не потревожить её сон. Она уснула так крепко, что не почувствовала, как слуги несли её.
Чем он заслужил любовь столь прекрасной женщины? Почему он, почему не красавец Стольфгун? Когда Гаю было шестнадцать, одна девица сказала, что он – миленький, как девушка. Волосы до плеч. У других парней уж бороды росли, а у него – нет. Он велел позвать слугу с бритвой, и вскоре его ладонь ощупывала лысый череп. Теперь уже не назовут «миленьким», а боевые шрамы довершат дело. Трансформация: вот миловидное юношеское или, скорее, андрогинное лицо, в котором уже тогда проступали волевые черты (упрямый подбородок, сурово сжатый рот); вот длинные локоны падают с головы, устилая пол у небольших ног в сапогах (Гай носил современный тридцать восьмой размер); отметина за отметиной ложатся на лицо, годы прокладывают морщинки, а войны – шрамы. И вот он – его окончательный нынешний облик, уже далеко не милый. Но ведь что-то же она нашла в нём? Она – королева, чья ножка ещё более миниатюрна и рост достаточно мал, чтобы он чувствовал себя большим.
Наконец, когда Гай немного окреп, настало время рассказать ему правду, но никто из его приближённых не решался это сделать. Все боялись его гнева, боялись быть казнёнными за ложь, потому что Гай в любом состоянии предпочёл бы знать правду.
Думали-думали и наконец придумали: а пусть грозному лорду о гибели Люстана поведает его любимая женщина и мать его второго сына! Но любимая ли – вот в чём вопрос. Ведь сердце Гая, кажется, окончательно превратилось в кусок льда.
«Презренные трусы», – заклеймила Инголинда приближённых Гая, но согласилась на эту опасную и тяжёлую миссию. Она рискнула ещё и взять на себя ответственность за это молчание – как будто бы это она приказала всем ограждать страдающего от раны Гая от страшной правды.
«Это я, я велела им молчать, – повторяла она, стоя на коленях перед ложем в опочивальне Гая. – Это моя вина, милорд. Они только исполняли мой приказ. Вы были слабы...»
Гай, приподнявшись на локте, тяжко дышал. Его искажённое болью и гневом лицо внушило бы ужас любому, но веки Инголинды были смиренно опущены, она не смотрела на лорда.
«Я не слаб! Я никогда не бываю слаб. Это оскорбление!» – Его голос ещё не обрёл полную силу, но звучал грозно.
«Милорд, вы могли не перенести», – начала Инголинда.
«Молчать!» – оборвал он её грубо.
Её глаза гордо сверкнули.
«Милорд, простите, но я не ваша подданная, чтоб так со мною разговаривать», – промолвила она негромко, но твёрдо.
«Тогда встаньте с колен, ваше величество, – ответил он тихо; даже положение на локте ему давалось непросто. – Не пристало вам их преклонять передо мной».
Гай упал на подушки и закрыл глаза.
Прошло ещё некоторое время, к Гаю возвращались силы. Послали за слугой-цирюльником: милорд желал привести себя в порядок и придать блеск своему черепу. Но также Гай приказал, чтоб к нему явились его советники и присутствовали при этом. Что-то зловещее было в его повелении... Ингу хотя и не звали, но она пришла сама.
И вот заточенное до смертельной остроты лезвие соскребало с головы Гая всё отросшее за время болезни. Слуга трудился, советники молчали, стоя тут же, в опочивальне. Сделав несколько движений, слуга обтирал бритву о полотенце на плече Гая. Уже открылся его лоб почти до темени, когда он вдруг обратился к Рорхаму, своему старшему советнику:
«Скажи, Рорхам, кто твой повелитель?»
«Вы, милорд», – ответил тот.
Глаза Гая полыхнули ледяным огнём – тем самым, которого все так боялись.
«Если твой повелитель – я, почему ты исполнял не мой приказ, а приказ королевы Инголинды?» – прогремел он.
Выхватив бритву у слуги, он полоснул ею Рорхама... но не по горлу, а только по щекам, оставив два пореза. Вздох ужаса прокатился среди присутствующих. Заструилась кровь, заливая богатые одежды Рорхама. Инголинда стала бледнее мрамора, но даже не подумала падать в обморок, даже не пошатнулась – стояла, как изваяние. Гай хлестнул её ледяной плетью взгляда – она не дрогнула, не моргнула, рот остался недвижим.
«Это тебе урок, Рорхам, – сказал Гай. – Ты подчиняешься мне, и ничьих чужих приказов исполнять не должен!»
«Да, мой лорд!» – забормотал тот, рухнув на колени и дрожа. Он был потрясён не нанесёнными ему порезами, а тем, что жив.
«Ступай вон!»
Рорхам уполз на четвереньках, пачкая кровью пол. Гай обтёр окровавленное лезвие о полотенце и хотел протянуть слуге, чтоб тот продолжил бритьё, но слуга лежал без чувств на полу. Гай хмыкнул и велел унести впечатлительного паренька, после чего обвёл насмешливым взглядом остальных:
«Кто-нибудь закончит начатое?»
Никто не осмелился, все были парализованы ужасом. Только Инголинда сделала шаг к Гаю и протянула руку к бритве:
«Позвольте, я это сделаю, милорд».
Пальцы Гая стиснули тонкое, хрупкое запястье королевы, подержали и отпустили.
«Я лишь хотел убедиться, что у вас не дрожат руки, ваше величество, – усмехнулся Гай. – И вы меня не порежете».
Инголинда заняла место слуги и продолжила выполнять его работу, будто всю жизнь служила цирюльником. Её руки, мягкие и спокойные, не дрожали. Кто-то из советников шепнул другому:
«Это не женщина, это кремень». – И посмотрел на собственные пальцы, которые ходили ходуном.
Единственная женщина под стать Гаю, достойная, а главное – способная стать его супругой. Если бы не заледеневшее сердце лорда...
Инголинда орудовала бритвой мягко, нежно, ловко и проворно; осторожно отогнула ухо Гая, чтобы выбрить за ним. Гай порой закрывал глаза, будто испытывая удовольствие. Закончив, Инголинда обтёрла полотенцем голову лорда. Гай велел подать успокаивающую мазь после бритья.
«Ваше величество... ещё одна небольшая услуга».
Инголинда втёрла мазь в его голову своими мягкими пальчиками.
«Благодарю вас, госпожа, – сказал Гай, поднявшись с кресла. – У меня даже возникла мысль выгнать того мальчишку и взять на место цирюльника вас, но, боюсь, такую роскошь я не смогу себе позволить». – С этими словами он поцеловал руку Инголинды.
Королева вышла из опочивальни и твёрдым, спокойным шагом направилась в свои гостевые покои. Там, уже в одиночестве, она без чувств упала на ковёр из волчьих шкур.
Через несколько минут она пришла в себя, приподнялась на локте, чувствуя себя всё ещё слабой. Затуманенным взором она заметила перед собой сапоги... Его сапоги.
«Ваше величество! – проговорил Гай, поднимая её на руки. – Позвольте вам помочь».
За то грубое «молчать!» он держал её бережно, почти ласково. Она, обнимая его за шею, стонала:
«Милорд, умоляю вас... Не утруждайте себя... Ваша рана! Рана откроется...»
Она думала не о себе – беспокоилась о нём. Не любить эту женщину могло только самое чёрствое и ледяное сердце. Но Гай сказал:
«Вы считали меня слишком слабым, чтобы вынести известие о гибели моего сына. Теперь вы считаете меня слишком слабым, чтобы поднять вас. Вы ошибаетесь, ваше величество. В обоих случаях».
И, тем не менее, ни тени грубости не было в его движениях, когда он опускал её на постель и поправлял под её головой подушки. Он велел позвать слуг, чтоб те подали королеве укрепляющих и бодрящих средств, и сам проследил за исполнением своего поручения. Королева проговорила:
«Вы напугали меня, милорд».
Он, в почтительной позе стоя у её ложа, ответил:
«Рорхам получил свой урок, а вы – свой, ваше величество. Не дарите своё благородство тем, кто его недостоин. Это слишком драгоценное сокровище, чтобы им так щедро разбрасываться».
«Вы ведь пощадите Рорхама и остальных, милорд?» – беспокоилась королева.
«Уже пощадил», – хмыкнул Гай.
«Вы сделали это для меня?»
На это Гай уже не ответил, покинув покои Инголинды.
Он не звал её больше своей голубкой, своей Ингой.
Война за место под потускневшим солнцем продолжалась – уже без Люстана. Гай лишился старшего сына и наследника, но у него оставался младший, рождённый Инголиндой.
*
Ольга долго не решалась поднять цену подписки на «Проклятого Лорда», до самого конца она оставалась одной и той же. Цены росли на всё: на продукты, на услуги ЖКХ, на бензин, на стройматериалы в магазине, которым Ольга руководила, но подписка по-прежнему стоила семьдесят рублей (двадцать один рубль – комиссия). Перед читателями было почему-то неловко, хотя они сами говорили, что автор очень дёшево отдаёт своё творчество. За семьдесят рублей читатель получал доступ ко всем главам, следующим за ознакомительными. Он платил один раз.
Уже давно завершённый первый том остался в платном доступе и стоил всё те же семьдесят рублей, но текст появился в пиратских библиотеках: видно, кто-то из читателей слил. Ольга махнула рукой. А однажды получила такой комментарий:
«Дорогой автор! Честно сознаюсь, прочитал первую книгу бесплатно на другом сайте. Мне понравилось. Я перевёл 100 р на ваш электронный кошелёк, *9923 – это мой перевод. Второй том я уже купил здесь, сейчас читаю, очень интересно! Подпишусь на третий, когда начнётся выкладка. Удачи и вдохновения».
После долгих раздумий Ольга решила всё же поднять цену, начиная с третьего тома. Аж на целых... пять рублей.
Нет, она не гребла деньги лопатой. Если раскинуть выручку от платной подписки на весь год и подсчитать среднее за месяц, получалась лишь неплохая прибавка к зарплате, но не бешеные миллионы. С другой стороны, эта средняя прибавка равнялась целой зарплате некоторых людей. Маленькой, нищенской зарплате. Наверняка среди читателей Ольги были такие люди, и перед ними ей было совестно высоко задирать цену. Странное чувство: переведённое в денежный эквивалент, творчество превращалось в ремесло. Да, это труд, но к нему Ольга относилась иначе, чем к своей основной работе. Это было что-то вроде хобби. Да, затратное по усилиям и времени, но всё-таки хобби. Всё, что продавалось в магазине, являлось товаром. Материальным. Интеллектуальный труд – тоже работа, но в сознании Ольги всё ещё стоял барьер: то, что когда-то началось именно как увлечение, увлечением и оставалось. Монетизировать его, наверно, можно, но... не перешагнёт ли она опасную грань, за которой плоды творчества тоже превратятся в товар? Сложно это всё, неоднозначно. Прекрасно понимая суть товарно-денежных отношений, к своему увлечению «писаниной» Ольга их всерьёз применить не решалась. Тогда уходил из него творческий свободный дух, а приходил оттенок торгашества. Опошлялось всё как-то.
– Оль, ну хоть до ста рублей поднять можно, – говорила Алиса. – Ты имеешь полное право. Я видела, есть авторы, которые уже по двести пятьдесят просят. Я почитала парочку из интереса. Нечему там столько стоить – по сравнению с твоими текстами. Там у них и ошибок полно, и сюжеты штампованные, как с конвейера, и герои картонные. И при всём этом они не стесняются просить за свою писанину в три раза больше тебя.
– Интересно, и кто-то покупает? – усмехнулась Ольга.
– Судя по всему, да, – вздохнула Алиса. – Даже обидно за тебя становится. Я думала над тем, почему так происходит. Скорее всего, просто потому что нетребовательных, непритязательных читателей, которым такое чтиво заходит, тупо больше.
Вопрос о цене подписки на третий том оставался открытым. Пока Ольга писала бесплатные главы.
В декабре её сон укоротился до трёх часов. При этом она не чувствовала себя усталой, ей хватало такого количества отдыха. У Ольги будто крылья выросли, она успевала переделать кучу дел, уделить внимание Алисе, да ещё и полторы своих стандартных нормы текста сделать. Алиса уже не паниковала, но держалась настороженно.
– Оль, похоже, началось.
– Не спеши волноваться, пока всё под контролем, – сказала Ольга.
А сама торопилась пользоваться этим подъёмом, чтобы написать как можно больше текста. Кто мог знать, сколько это продлится? Неделю, две? Если бы Ольга имела возможность выбирать, она бы предпочла короткие, но интенсивные по симптомам эпизоды, чем вялые и стёртые, но затяжные. Особенно это касалось депрессий. Уж лучше отмучиться диванным кабачком несколько дней, чем чувствовать себя ни рыбой ни мясом целый месяц. Карлик-аналитик внутри неё отмечал: «То, что происходит – не совсем нормально. Но ты укладываешься в приемлемые рамки».
Главное – не перескочить эти рамки. Ольга добавила себе одну тренировку в неделю. Количество сна не падало ниже трёх часов. Алиса серьёзно паниковала при полутора часах, но Ольга пока не приблизилась к этому опасному рубежу.
– Оль, если ты не чувствуешь усталость, это не значит, что твой организм не устаёт. Он устаёт, изнашивается в таком режиме, – говорила Алиса. – Просто ты этого не замечаешь.
– Родная, мы всё равно все умрём, – засмеялась Ольга. – Просто кто-то – чуть раньше, кто-то – чуть позже.
В глазах Алисы заблестела влага.
– Оля...
– Тш-ш... – Ольга чмокнула её в носик, прижала к себе. – Маленький, не расстраивайся. Полностью снять это всё равно невозможно. Ну, вот такой у меня организм упрямый и противный: какое-то количество лекарства принимает, а сверх того количества – ему уже пофиг. Хоть об стену бейся – хрен там. Ну... Видимо, он сам берёт, сколько ему надо. И лишнее ему не впихнёшь.
На третьей неделе длительность сна увеличилась до четырёх часов. Настроение было даже не особо приподнятое, ближе к обычному, работоспособность и энергичность – немного выше средней, без проблем с концентрацией внимания. На пятой неделе она спала уже по пять часов, а показатели настроения и работоспособности стали обычными. Ольга убрала четвёртую тренировку, и длительность сна сразу откатилась к четырём часам. Пришлось вернуть, и постепенно сон удлинился до шести с половиной – семи часов.
