Текст книги "Сказка для Алисы (СИ)"
Автор книги: Алана Инош
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)
Проклятье беспощадного правителя-воина было связано не только с его баснословной жестокостью. Ольга не стала придавать его внешности слащавый лоск; нет, смазливым личиком Гай не мог похвастаться. Не было у него ни «тонкого орлиного носа с красивым вырезом ноздрей», ни «больших и ясных глаз цвета весеннего неба, с пронзающим душу взором», ни «роскошных, шелковисто-мягких прядей оттенка ромашкового отвара»; его лицо пересекали шрамы, а голову он иногда брил – по внезапно нашедшей на него прихоти или из соображений военной практичности. Но при всей суровой брутальности его облика у него отсутствовала растительность на лице, а голос звучал то ли как высокий мужской, то ли как низкий женский.
Будущий лорд Гай родился с признаками обоих полов, причём и те, и другие органы были развиты одинаково полноценно. Конечно, без магических происков тут не обошлось; ребёнка изуродовал давний враг Отца Фуно, старый волхв Бледа, которого потом убрали в пожизненное изгнание. Подрастающего Гая влекло и к женщинам, и к мужчинам. Будучи уже взрослым самостоятельным правителем, он завёл себе гарем из немых неграмотных наложников и наложниц, чтоб они не могли выдать его ужасающий секрет. Свою тайну он ревностно оберегал, не щадя никого, кому она случайно становилась известна. Но своего единственного сына и наследника, Люстана, он выносил и родил сам, для чего ему пришлось прибегать к ухищрениям: специально набирать вес, чтоб живот не выглядел странно. Но при хорошо развитой мускулатуре он и на девятом месяце не отличался огромным пузом. Ну, поправился государь немножко, думали подданные. Хорошо кушает и пышет здоровьем – какой в том грех? Роды у него принял Отец Фуно, его наставник, а найти женщину-кормилицу для наследника не составило труда. Сам Люстан не знал, что лорд Гай ему не папа, а мама. Официальной супруги лорд не имел, но мог при необходимости признать любое дитя, прижитое с наложницами, и вопросов это не вызвало бы; впрочем, была придумана грустная история, будто бы мать Люстана умерла в родах.
После утех с наложниками лорд Гай сам порой оказывался в интересном положении, но избавлялся от последствий с помощью зелий Отца Фуно. Но однажды он этого сделать вовремя не успел, потому что с королевой Инголиндой случилась беда...
Май чудил заморозками и свирепствовал холодом. Пальцы Ольги проворно лепили пельмени (курица пополам с индейкой), а Алиса, отчаянно простуженная, читала главу, то и дело сморкаясь в бумажный платочек. Был выходной; балуя приболевшую Алису, Ольга принесла ей завтрак в постель, а потом решила налепить пельменей – захотелось вдруг. После завтрака и упражнений Алиса героически села за чтение и редактирование. Руки Ольги раскатывали тесто, защипывали краешки; аппетитные, сочные мешочки с мясом ложились один к одному, а Гай кричал: «Не-е-ет!» – и боль струилась из его глаз не слезами, а холодным огнём. Время от времени отвлекаясь, Ольга заглядывала в комнату. И вдруг услышала потрясённое:
– Триииижды блядский пиздеееец...
Это вырвалось у Алисы – это у неё-то, у правильной барышни, самым крепким выражением из уст которой было «ёлки-палки»!
Ольга, стоя в дверях, с усмешкой проговорила:
– Что я слышу! Что это ещё за пердимонокль, душенька? – И чопорно вскинула бровь, будто и вправду роняя из глазницы аристократичный предмет оптики.
Алиса, обложенная белыми комочками использованных бумажных платочков, повернула к ней ошеломлённое лицо с покрасневшим носиком.
– Мало того что он гермафродит, так он ещё и беременный!..
Ольга принесла мусорное ведро и собрала в него комочки тонкой бумаги, аккуратно беря их за самый краешек двумя пальцами. С подчёркнутой невозмутимостью она небрежно проронила:
– Ты дальше читай. Там ещё чудесатее будет.
Довольная произведённым на Алису впечатлением, она подавила смешок. Помыв руки, она вернулась к пельменям. Подложки из вспененного полистирола (из-под овощей, накопленные с упорством Плюшкина) заполнялись аккуратными рядами вкусных круглых конвертиков с мясом. Как маленькие белые шлемы штурмовиков из «Звёздных войн». Бульон внутри. Перчик и лавровый лист. Майонез? О нет, лучше двухсотграммовая баночка привычной, старой и доброй сметаны. Набор мышечной массы шёл медленно, но верно.
А сюжет медленно, но тоже верно набирал обороты. Лорд Нистейн, главный советник королевы Инголинды, льстивый, сладкоречивый царедворец и по совместительству коварный интриган, задумал уничтожить государыню, дабы захватить власть. Мешала ему королева, и в народе популярная, и уважаемая правителями других земель, не давала воплотить в жизнь его грандиозные (по его мнению) планы. Также он давно мечтал убрать Гая, но, конечно, чужими руками – к примеру, натравить на него войска трёх государств-союзников. Для этого он придумал хитрую комбинацию – организовал покушение на королеву, причём подстроил всё так, будто это сделали люди лорда Гая. Неслыханное по дерзости и жестокости злодеяние разожгло огонь праведного гнева в сердцах всех, кто уважал и любил Инголинду. И теперь они считали своим священным долгом за неё отомстить: убийца прекрасной правительницы, бездушный зверь и чудовище, должен быть уничтожен! Веский повод для масштабного нападения на Гая обеспечен; душевный порыв, «ярость благородная», порой сплачивает и поднимает мощнее, чем любые политические и экономические соображения – на этом лорд Нистейн и сыграл весьма умело. Трек в голове: «Master Passion Greed (Instrumental)» – мощное и агрессивное вступление могло заставить Алису съёжиться, поэтому Ольга предупредила: слушать с 00:53. Тяжёлый трек, но другой музыкальной темы для коварного лорда Нистейна она себе не представляла.
Пальцы Ольги, покрытые белым налётом муки, укладывали последние пельмени на подложку, а Отец Фуно показывал Гаю магическое изображение того, что случилось с его возлюбленной: люди, одетые в облачение воинов Гая, преграждают дорогу королевской повозке и вытаскивают кричащую государыню. Охрана перебита, на земле – кровь и кишки.
Алиса грызла ноготь, взгляд напряжённо бежал по строчкам, написанным Ольгой в два часа ночи. Все штаны – в муке, и Ольга бросила их в корзину для стирки, переодевшись в джинсы. Гай слышит дыхание Инголинды – тяжёлое, предсмертное. Вдох, выдох... Изображения уже нет, только сполохи магического света застилают глаза; он пытается разогнать их, чтобы разглядеть, что происходит с его любимой, но Отец Фуно разводит руками: это предел его возможностей. Непреодолимые помехи: картинки нет, только звук.
Невидимая Инголинда дышит: вдох-выдох, вдох-выдох... А потом всё стихает. Леденящее, страшное молчание.
«Дыши, дыши!» – кричит Гай, стискивая кулаки, оскалив зубы в зверином рыке. Если дышит – значит, жива. Но дыхания больше нет, оборвалось. Значило ли это, что и души больше нет в её теле?..
В наушниках Алисы рокотало «Cadence Of Her Last Breath (Instrumental)», по щекам ползли слёзы. Ольга тихо дышала у дверного косяка, закрыв глаза.
Гаю понятно, что его подставили. Союзные войска порвут его на лоскуты, выпотрошат и повесят на его собственных кишках, как он когда-то вешал своих врагов. Ему не простят гибели Инголинды, которую любил не только он: безответно влюблённый в неё владыка Стóльфгун мечтал предать Гая мучительной смерти.
– О-о-оль...
Жалобный голос Алисы заставил сердце Ольги сжаться под волной нежной жалости. Эти укоризненные глаза, полные слёз и трагических искорок, этот красный от насморка носик – один сплошной упрёк: «Как ты могла?!» В жопу интригу: нельзя так с ней. Присев на корточки, Ольга смахнула пальцами слёзы с тёплых щёк.
– Оль, как же так?.. Она не могла... просто не могла умереть!
– Погоди расстраиваться, солнышко, – виновато улыбнулась Ольга. – Всё не так плохо, как кажется.
Алиса шмыгнула носом, высморкалась, а потом, расслышав и осознав намёк, вытаращила глаза:
– Что?! Так она жива?! Я щас тебя порву нахрен!..
Ольга заслонялась от града ударов, посмеиваясь: кулачки Алисы колотили её по плечам. Осталось только поймать её в объятия и крепко прижать к себе, чтоб не трепыхалась.
– Тш-ш... Тихо-тихо.
Когда эмоции немного улеглись, а около клавиатуры выросла новая гора скомканных платочков, руки Алисы уже доверчиво обнимали Ольгу за шею.
– Оль, что там на самом деле случилось? Что с Ингой? – с мольбой заглядывая ей в глаза, спросила Алиса. – Автор, не тяните, я просто не вынесу! Это уже не интрига, это издевательство над чувствами читателя!..
– Потерпи совсем чуть-чуть. – Ольга со смешком чмокнула её в нос, в обе щеки и в подбородок. – Скоро всё станет ясно.
На самом деле лорд Нистейн сам не знал, что с Инголиндой: на посланных им исполнителей напали нёхи и утащили королеву в своё логово. Прототипом для этой нечисти Ольге послужил рисунок – осуждающий слизень-монстр с табличкой «Полный отстой!». Только нёхи были пострашнее. Слизни по сравнению с ними выглядели просто няшеньками.
– А нёхи – это кто вообще? – спросила Алиса.
– Вообще-то, это аббревиатура, – засмеялась Ольга. – Но я решила так и назвать этих гадов. Гугл тебе в помощь.
Алиса погуглила буквосочетание НЁХ и хихикнула в кулачок. А обескураженные исполнители вернулись к лорду Нистейну с пустыми руками: даже тела королевы у них не было, только следы крови на земле. Но коварному советнику пришлось продолжать свою игру и хитро подделывать доказательства гибели Инголинды – так, чтоб ему поверили. Ему удалось обвести вокруг пальца даже самых умных, внимательных и хладнокровных людей, а обезумевшему от жажды мести Стольфгуну достаточно было увидеть только окровавленную прядку светлых волос.
Гаю пришлось туго: нужно было и доказать свою непричастность к истории с покушением на Инголинду, и отразить нападение союзных войск, и найти саму королеву, в гибель которой он не желал верить. И правильно делал. Нёхи гнездились в пустыне, глубоко под слоем раскалённых песков, где была вода. Трек в голове и в наушниках Алисы – «Sahara (Instrumental)».
– Я будто фильм смотрю, – пролепетала она. – А музыка – это отдельная история. Всё сливается воедино: картинка, звук... Мысли и чувства.
Гай нашёл свою Ингу – в состоянии на грани жизни и смерти. Пришлось выпачкаться в зелёной слизистой крови нёхов; Ольга руками Гая с удовольствием покрошила на куски своих монстров. Ибо достали.
Мрачный сводчатый зал, в луче рассеянного света – пустое, безжизненное лицо Инголинды, распущенные волосы ниспадали с изголовья ложа до самого пола. Её обмыли, сняли изодранные одежды и облачили в чистые. Пальцы Гая скользили по щекам, прослеживали овал лица, будто желая запомнить, впитать. В гулкой тишине Отец Фуно сказал:
– Она под действием яда, но её можно спасти. Но потребуется чья-то жизненная сила. Я не могу взять её из ниоткуда, придётся кем-то жертвовать.
– Я принесу в жертву кого угодно, Отче. – Стиснутый кулак Гая уже сжимал чьё-то невидимое горло.
– Кто угодно не подойдёт. Нужен тот, кто любит, – вздохнул старец.
– Стольфгун удостоится великой чести вернуть к жизни свою возлюбленную королеву, – рыкнул сквозь зубы Гай. – Я сам притащу его сюда, как барана, и перережу ему глотку.
– Его любовь недостаточно сильна, дитя моё, – молвил седобородый наставник. – И он никогда не был связан с нею той незримой, но прочной нитью, которая соединяет души истинно любящих... Он мечтал жениться на ней в большей степени для расширения своих земель, ты сам это знаешь.
– Ты хочешь сказать, Отче, что...
Старик молчал, опустив голову. Кулак Гая разжался, ладонь легла на живот. Он избавлялся от них, стоило ли жалеть ещё одного? Этого он оставил в себе, потому что надо было спешить – искать Ингу. Этот крошечный комочек прошёл вместе с ним длинный путь от оборванного дыхания Инголинды до песчаных барханов, под которыми он её нашёл.
– Прости меня, – шевельнулись жёсткие губы Гая. Единственные два слова, сказанные им своему ребёнку. – Отче, возьми и его жизненную силу, пусть её пока и мало. Но каждая капля дорога. Пусть всё идёт в дело.
Подол платья Инголинды был задран, закатившиеся глаза под сомкнутыми веками смотрели белками в пустоту, а Гай орудовал между её раздвинутых бёдер, впрыскивая в неё своё семя. Он пытался уловить ртом её сладкое дыхание, но её губы не отвечали на поцелуй.
...Лужа вязкой крови и исторгшийся из утробы маленький плод, в котором больше не было жизни. Гай лежал на полу, скорчившись от боли, а Отец Фуно, склоняясь над ним и вцепившись узловатыми пальцами в его плечо, приговаривал:
– Ты не убил своё дитя. Ты просто отдал его ей. Его душа – теперь в этом новом, только что зачатом ребёнке. Эта новая жизнь поддержит королеву и не даст уйти в Тень. А это – только старая оболочка.
Окровавленная рука Гая стискивала маленькие останки, скользкие и податливые: крошечные мёртвые ручки, ножки. Разминала хрупкий кусочек плоти, превращая в кашицу.
– Лучшей судьбы для него нельзя и придумать, – прохрипел он. – Она воспитает его.
Рука разжалась, алые сгустки падали с пальцев. Гай, склонившись над Инголиндой, коснулся губами её лба.
– Потерпи, моя голубка. Скоро я приду, и мы закончим начатое. Тот, кто сделал это с тобой, должен поплатиться.
Нужно было восстановить справедливость, показать всем, кто настоящий злодей, и уничтожить Нистейна. А потом... Потом новым правителем станет Люстан.
Алиса сидела, запустив пальцы в волосы и уставившись застывшим взглядом в экран.
– Это жесть, Оль... Жесть и капец. Мне ещё долго будут сниться эти маленькие ручки и ножки всмятку в луже крови. Надо добавить предупреждение: «Беременным не читать».
– Извини, солнышко, – только и смогла проронить Ольга, обнимая её.
Алиса, уронив голову ей на плечо, вздохнула:
– Чем дальше я читаю, тем хуже у меня предчувствия.
*
Недуг не был бы недугом, если бы не подложил Ольге свинью в самый неподходящий момент. До окончания приёма работ оставалось всё меньше времени, а она не написала ни строчки, придавленная тоскливой тяжестью. На работу она тащилась сцепив зубы, но спустя два дня поняла, что это бесполезно, и взяла отпуск за свой счёт на неделю.
Ольга лежала на диване, свернувшись калачиком и уткнув лицо в подушку. Еда не лезла в горло, даже от кофе тошнило, только Алисин зелёный чай с жасмином её нутро понемножку принимало. В испуганных, несчастных и растерянных глазах Алисы читалось: «Это катастрофа».
– Оль, это нельзя так оставлять! Может, к Софии Наумовне, а?
Что ей сказать, как успокоить? Ольга уже принимала лекарства по новой схеме, но особой разницы не заметила. Видимо, эффекта следовало ждать позднее... А время было на исходе. Послать бы в жопу этот долбаный конкурс... Всё осточертело. Жизнь, писанина, Гай. Невыносимо задолбал этот товарищ. Или дама с яйцами, хрен его разберёт.
Видимо, придётся подвести Алису... Она так мечтала, так ждала.
Похоже, вот оно, то самое – «не шмогла я, не шмогла». Осталось только пристрелить клячу.
– Оль, я все главы вычитала, – робко сказала Алиса, присаживаясь рядом.
– Умница, – глухо пробормотала Ольга, не открывая глаз.
– Может, ещё чаю?
– Угум.
Удавалось выдавливать только односложные ответы. На длинные фразы не было сил.
– Поешь что-нибудь, Оль...
– Не.
Сходить в душ? Нет, это километры по коридорам и комнатам. Подняла кружку с чаем – и выдохлась. Но до туалета как-то дотащиться придётся. Зелёный – он мочегонный весьма.
Овощное состояние. Couch potato. Кабачок диванный обыкновенный.
Где-то вдали маячил светлый поплавок мысли: это не навсегда. Это когда-нибудь закончится, и она придёт в норму. Но до поплавка – километры мёртвого штиля. Не достать рукой, взглядом не дотянуться.
Алиса сидела за компьютером, занималась в домашнем спортзале, что-то делала на кухне. Даже не открывая глаз, Ольга видела её несчастный испуганный взгляд. Мягкие ручки прикасались, трогали волосы, гладили щёку, скользили по плечу.
– Оль, покушаешь?
– Не.
– Чаю?
– Угум.
Путешествие в туалет длиной в полжизни. Цель – фаянсовый белый друг. Гай со своей гайской ебической настырностью полз по пустыне, чтоб найти свою Ингу. Не сдох, нашёл, отбил у нёхов – слизняков с круглыми пастями, как у рыбы миноги. Плавают по подземным рекам с бешеной скоростью. Жуткая хрень на самом деле. Присосутся – все потроха выпьют, оставят пустую оболочку. А некоторым впрыскивают парализующий яд и оставляют себе в качестве игрушек, что с Ингой и случилось. Очнуться после этого яда нереально. Так и будешь лежать и пялиться в потолок, пока не высохнешь заживо, как мумия.
Гай был готов всю пустыню ложкой вычерпать, чтоб найти Ингу. А автору хоть бы на толчок взгромоздиться. Эверест, блин.
Снаружи громыхало, сверкало. Тюль взвился, вздулся парусом, в комнату повеяло влажной прохладой, и Алиса закрыла балконную дверь.
– Гроза, – озабоченно проговорила она. – Надо бы комп выключить.
Выключила и пошла заваривать новый чай. Кабачок лежал на диване.
– Оль, ну поешь всё-таки, а? Четверо суток уже на одном чае.
А Алиса – четверо суток без машины и личного водителя. Сама ездила на массаж на общественном транспорте. Сама притащила пакет с продуктами.
Диванный кабачок желтел и прокисал. Его нутро превращалось в склизкую массу, а один бок уже прогнил, и мерзкая кашица вытекала на диван.
На следующий день овощ растёкся слизистой лужицей, но из одного семечка поднимался жёлтый росточек. Солнца не хватало ему, оттого и бледный. Он спустил с дивана тоненькие ножки-корешки, нащупал ими тапочки, раскинул в стороны сложенные вместе, как ладошки в молитве, листочки. Встал, покачиваясь, и поплёлся в ванную. Алиса вчера сказала – четверо суток. Значит, сегодня пятые. Плюс те два недо-рабочих дня – почти неделя.
Четыреста лет кабачкового гниения. Без душа, без смены белья, вонючая и мятая. Была бы мужиком – ещё и щетиной бы обросла. Но, к счастью, не. Полушария-листочки уже гоняли по жилкам хлорофилл, а по извилинам – первые нескладные мысли, которые робко интересовались окружающим миром. Но он пока ещё пугал.
Из ванной вышел уже хороший такой, крепенький зелёный росток с двумя настоящими листьями. Диванный анабиоз осточертел, но еда ещё не очень лезла, а вот мысль о кофе вызывала интерес.
Надо будет как-нибудь написать что-то этакое – в духе Кафки. Однажды человек проснулся, открыл глаза, хотел встать... Но понял, что он – кабачок. Родственники в шоке. Сначала пыль смахивали, перекладывали с места на место: родной человек же... то есть, овощ. А потом в гости приехала тётушка, которая ничего не знала о случившемся. И пустила кабачок на оладьи. Семья пришла с работы, тётушка Эльза подала вкусные оладушки, все с удовольствием поужинали, нахваливая тётину вкусную стряпню. И вдруг фрау Мюллер, окинув взглядом комнату, восклицает в ужасе и тревоге:
«А где Ганс?..»
Беготня, суматоха, все ищут Ганса, тётушка недоумевает.
«Пресвятая Дева, вы о чём, какой Ганс?»
«Кабачок, тётя!!! Вот здесь лежал!» – Глаза фрау Мюллер – два блюдца, в которых плескался ужас и паника.
«А-а, кабачок! – пожала старушка плечами. – Такой замечательный был, грех ему пропадать, испортится же! Я решила приготовить из него вот эти оладушки. По-моему, получилось очень вкусно!»
«Тётя Эльза, что ты наделала! Это же был Ганс!!!» – завопила фрау Мюллер.
А её муж, бледнея, пробормотал:
«Мы съели Ганса...»
Занавес.
Алиса сразу зашевелилась в комнате, послышались её приближающиеся шаги.
– Оль... Я уж думала, ты не встанешь.
Прильнула.
– Прости, я не знала, что делать, как помочь.
– Ничего. Ты всё правильно сделала. А помочь тут нечем. Главное – была рядом.
Первые предложения длиннее одного слова. Даже не верилось, что она умела составлять ещё гораздо более длинные и сложные конструкции. Вроде бы даже с какими-то художественными достоинствами. Это как возвращаться в спортзал после годового перерыва. Всё как в первый раз.
Она попробовала подвигать ногами на беговой дорожке – на самой маленькой скорости. Мускульный мешочек в груди поднапрягся, качая кровь, в голове зашумело. Четыре с лишним дня без еды, вот откуда эта слабость. Силовые ещё рано, но двигаться надо, надо. Тело хотело движения, любого. Хоть руками-ногами подрыгать. Встряхнуться.
Закружилась голова, пришлось сесть на скамью для жима лёжа. Потихоньку, без фанатизма.
Алиса приготовила омлет, поджарила кабачок. Настоящий, а не Ганса. Немного еды зашло и как будто даже благополучно улеглось внутри, хотя небольшая тяжесть появилась. Но вскоре рассосалась, желудок справился.
– Оль, ты как?
– Жива, вроде.
Похожий приступ был в апреле, но Ольга перенесла его легче, на ногах и на работе. Алиса беспокоилась, конечно, тоже заглядывала в глаза, но Ольга заставляла себя улыбаться ей. Тоже дней шесть или семь, но как-то более терпимо, что ли. Даже физкультурой сумела пару раз позаниматься – по упрощённой программе; может, потому и легче прошло. На сей же раз – прямо какая-то жесть. Капитально прихворнула, Алису напугала. Но хорошо, что недолго, всё-таки таблетки делали своё дело.
– Оль, наверно, из-за конкурса всё это, – робко высказала Алиса предположение. – Тебе нельзя переживать, волноваться... Стресс провоцирует.
– Я не волнуюсь из-за него, солнышко. Мне по большому счёту пофиг. Да и если бы я от каждого стресса так расклеивалась, я бы из больнички не вылезала. На работе тоже всякое бывает – ничего, держусь как-то.
Уф, длинный монолог, даже язык устал и дыхание сбилось, как после забега. Больше хлорофилла, больше кислорода. Она вышла на балкон с кружкой кофе, щурясь на солнце и фотосинтезируя. Кажется, гроза была? В который из дней? Хороший дождик: вон, лужи ещё не просохли. Значит, вчера. Интересно, интернет фурычит? Или опять где-то что-то сломалось?
Значок сети показывал, что подключение есть. В уже невесть какой по счёту «Курилке» (болтуны быстро исчерпывали лимит комментариев) висели обеспокоенные возгласы:
«Убивец, ты хде?»
«Душегубушка, ау!»
Народ тут водился самостоятельный, могли и сами между собой потрепаться, но автор пропал из онлайна на неделю и не осчастливливал своим вниманием верных почитателей своего таланта.
«Всё нормуль, ребят. Занят был», – медленно, спотыкаясь на клавишах, набрали пальцы.
Чувства ещё были замороженными, заторможенными. Но проклёвывалось, как росток из грунта, какое-то подобие усмешки. Алиса обняла сзади за плечи, прильнула: мелкая птаха, стоя возвышалась над сидящей Ольгой совсем немного.
– Оль...
– М-м?
– Я рада.
Что это кончилось, да. Тьма прошла, выглянуло хмурое солнце. Оно ещё не полностью прогнало тучи, но лёд таял.
О книге Алиса пока не заикалась, но глаза у неё были, как после кораблекрушения. Тихая опустошённость. Неизвестность: что теперь? Ольга и сама не знала, творческий мускул души сковали паралич и бесчувственность. И непонятно было, как разгонять в нём кровь и возвращать в рабочую форму. Каким массажем, какими упражнениями? А главное – как захотеть это сделать? Как стряхнуть с себя безразличие и лень?
Алиса волновалась об этом гораздо больше. Видимо, взяла на себя всю временно отключенную способность Ольги. Ну что ж, тогда ей и отвешивать автору волшебный пендель: если воле неоткуда взяться внутри, нужен импульс извне.
Срок отпуска истёк, Ольга вышла на работу уже более-менее очнувшаяся и способная сносно функционировать. Работал разум, чувства приходили в норму медленнее, а без чувств и творческий мускул пока оставался вялым. Последняя глава и эпилог уже давно были в общих чертах готовы у неё в голове, оставалось сесть и написать. Но где взять художественный слог? Изъясняться Ольга могла пока только примитивным бытовым стилем с вкраплениями рабочей казёнщины.
Пошла последняя неделя срока подачи работ. Обняв Ольгу за плечи и прильнув щекой к щеке, Алиса сказала:
– Оль, ну хотя бы просто открой книгу. Перечитай. Аппетит приходит во время еды.
Нехотя Ольга зашла в папку, открыла наугад первую попавшуюся главу, заскользила глазами по строчкам. О-о-о, многострадальные письма Гая! Как она их только не перекраивала в попытке излечить от сахарной сопливости... А Алиса разумным, взвешенным, мягким и мудрым словом поставила её мятущуюся душу на место.
Ольга зачиталась. Оживало понемногу «кино в голове», ударяя по творческому мускулу хлёсткими импульсами, восстанавливая нервную проводимость. В ноутбуке лежала папка с текстовыми файлами, а в голове – папка с кадрами, с образами, с черновиками диалогов. Перетряхнуть все материалы, восстановить связи, оживить музыку слов и струн, добавить ритма ударными – и можно попытаться...
Она размяла пальцы. Просто пробный кусочек: если не получится, хрен с ним. Но ведь она написала всё это, она смогла тогда – сможет и сейчас.
6
Гай лежал бездыханный: сомкнуты суровые губы, закрыты глаза, руки больше не подымут оружие – сложены на рукоятке меча, лежащем сверху вдоль тела, остриём к ногам; сверкающий зеркальный клинок упокоится вместе с хозяином. На почившем владыке – парадное воинское облачение, чёрное с серебром, подчёркивающее бледность; череп с едва проступающей щетиной охватывал золотой венец. Блистателен и строг его наряд, на лице – незыблемое, суровое спокойствие. Отгремели для него битвы, правда восстановлена, а ложь и клевета разбита.
У изголовья его последнего ложа – сын, молодой воин с мягкими волосами до плеч. Бритва не касалась его головы ни разу. Гораздо крупнее родителя, широкоплеч и статен. А к подошве сапога недвижимого лорда прикоснулась сияющая белизной, изящная женская рука. Широкий рукав колоколом, золотая кайма по краю белоснежного подола. Волосы золотыми волнами почти до колен. Белая королева, а перед ней, холодный и каменно-неподвижный – чёрный лорд. Его жизненная сила – в ней и её ребёнке. Их ребёнке. Живота ещё совсем не видно.
Розовые губы прильнули к подошвам. При жизни он бы не позволил ей такого: в письмах сам целовал её ноги. Светлая боль из-под длинных ресниц, бесслёзная и величавая. Белая рука с изящными ногтями скользила по голенищу, пальцы дрогнули на зеркальном клинке. Мягкая ладонь легла на холодную руку. Уже никогда.
Седобородый старец. Она вздрогнула, в глазах – мольба-приказ: «Верни его, Отче. Ты один только и можешь».
Он: «Это возможно. Но если он проснётся, он не вспомнит своей любви к тебе, государыня. Вся она ушла в обряд вместе с его силой. Он отдал её тебе всю до капли, она теперь в тебе – растёт в твоём чреве».
Длинные ресницы – пушинками сон-травы: «Пусть он не вспомнит ни меня, ни любовь. Пусть лишь живёт».
Но чья сила должна поднять его? Кто отдаст ему свою жизнь? Ведь сила не берётся из ниоткуда. У его последнего ложа их трое: она, сын и старец. Нет, четверо: один – невидимый ещё, под дрожащей ладонью, прижатой к животу.
Сын готов вернуть жизнь, которую родитель когда-то подарил. Но таких подарков не принимают назад; рука старца – в отвергающем жесте над Гаем, как белое крыло. Улыбка старого наставника: достойное завершение пути. «Буду теперь жить в нём».
Теперь на ложе – старец. На месте Гая, такой же величественно-спокойный, как тот. Рука Гая, потеплевшая, с ожившими жилами под кожей – на лбу старца. Ресницы опущены, рот сжат, парадное облачение – торжественное и строгое. Сын за его плечом – выше на целую голову. Счастлив, но не радовался громогласно: сдержан, как и подобает воину.
Она ждала его взгляда, следила за ресницами, стоя поодаль. Может быть, старец ошибся, и хотя бы малая крупица памяти о прежней, столь сильной и жертвенной любви осталась в Гае? Тот долго не смотрел, будто её не существовало для него, а когда вскинул ресницы, её обдало холодом. Пустота зимнего поля, ни одной искры тепла, ни одного костра в снежной пустыне. Всё, что он мог ей отдать, он отдал: свою любовь, своё дитя, свою жизнь – возможно ли на свете отдать больше? Свобода и покой невозмутимого сердца. Сделав знак сыну, он покинул зал вместе с ним, а она осталась стоять у смертного ложа старца.
Белая фигура с золотыми волосами стояла над высоким обрывом. Величавые ели, долина реки, снежные шапки гор в голубоватой дымке. В её руке – связка писем. Взмах – и листы, заполненные убористыми строчками, запорхали над простором выпущенными на волю белыми птицами. Трек в голове: «For The Heart I Once Had (Instrumental)»
Смена кадра и смена трека: Гай мчался во главе войска, устремлённый навстречу битве, не замечая над головой белых птиц. «7 Days To The Wolves (Instrumental)», начиная с 3:02. В музыке – стремительный стук копыт и сердца, бешеная скачка, симфония схватки, полёт навстречу победе. Он не проиграет, потому что над ним – белые птицы.
Уронив голову на руки, Алиса надолго замерла; отзвук последнего трека мощной рокочущей нотой затихал в наушниках. Ольга закрылась на кухне и надраивала плиту, которую, как всегда, заляпала при готовке. На столе в широкой тарелке высилась горка коричнево-румяных блинчиков с мясом, свёрнутых конвертиками. Пол стал скользким от муки: это миксер слегка сошёл с ума, ну или кое-кто – не будем показывать пальцем – врубил сдуру не ту скорость. Мука осела на бровях седой пылью.
Всюду брызги, капли, лужицы, жир, грязная посуда. Присев на корточки, она выудила из-под стола упавшую яичную скорлупу. Блины, кажется, удались, но чего это стоило!.. Кухонный армагеддон.
Ольга заглянула в комнату. Поза Алисы её напугала, и она осторожно позвала:
– Солнышко, ты чего?
Та подняла голову и медленно, тихо проговорила:
– А вот теперь это действительно пиздец.
Сердце ёкнуло под уколом холодка, Ольга рискнула присесть возле Алисы на корточки и заглянуть в её опустошённое, потрясённое лицо.
– Алисёныш, ты чего такая?
– Уважаемый автор, вы меня просто убили. Сердце в клочья нафиг порвали. – И Алиса, сморщившись, всхлипнула.
Она сникла в предусмотрительно подставленные объятия Ольги и заплакала.
– Алис... Ну, что мне делать? Бежать из страны, просить политического убежища? – попробовала Ольга шуткой если не прекратить, то хотя бы чуть уменьшить поток слёз.
– Очень здравая идея! – Мокрые глаза Алисы сверкнули негодующими молниями – и грозными, и очаровательными, но Ольга не решилась её расцеловать.
Пришлось на руках отнести её на диван, устроиться с ней в обнимку среди подушек, а кухню оставить пока недомытой. Буря негодования частично утонула в объятиях, частично – была погашена подушкой, которой Ольга прикрылась, как щитом. Из разъярённого воробушка Алиса превратилась в воробушка нахохленного, расстроенного и поникшего.
– Оль, ну пожалуйста, я тебя прошу, ну сделай хэппи-энд! – хныкала она. – Я хочу, чтоб Гай с Ингой были вместе! Чтоб она вышла за него замуж, родила ему кучу детей... И чтоб он тоже родил ещё ребёнка от какого-нибудь... донора спермы! И чтоб они жили долго и счастливо и умерли в один день! Ты же автор, ты же всё можешь! А... А если ты не сделаешь хороший конец, я подам на развод! Вот!!! – И ни в чём не повинная подушка опять приняла на себя удар кулачка.
