Текст книги "Дочери Лалады. Повести о прошлом, настоящем и будущем (СИ)"

Автор книги: Алана Инош

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 37 страниц)

И она бросилась на Брану, собираясь применить приём из борьбы на поясах. Однако повалить крепкую северянку оказалось не такой уж лёгкой задачей: светловолосая кошка стояла непоколебимо, как башня, и свернуть её с места не представлялось возможным. Сколько Ильга ни кряхтела, ей не удалось подвинуть Брану даже на вершок, зато та со смешком легко уложила её на обе лопатки.

– Извини, сестрица, ты, кажется, проиграла, – сказала она со столь раздражавшим Ильгу бесхитростным добродушием.

Рыжая кошка вскочила, отряхиваясь. И вдруг словно провалилась в колодец со стенками из звенящих бубенцов: её закачало, закружило тошнотворно, а простодушное лицо победительницы с лиловато-синими северными глазами ушло за мутную пелену.

Пришла в себя Ильга на земле; над нею склонилась эта несносная северянка. Набрав полный рот воды, так что даже щёки раздулись, она окатила Ильгу брызгами.

– Эй, эй! Ещё чего выдумала, – отирая рукавом мокрое лицо, возмутилась рыжая кошка. – Ты же меня с головы до ног вымочила!

– Зато ты опамятовалась, – усмехнулась Брана. – Вон, опять ругаться начала... Что ж ты такая вздорная, сестрица, а? То тебе не так, это не эдак... Вечно всем недовольна! Не угодишь на тебя...

– Да потому что... не нравишься ты мне! – пропыхтела Ильга, вставая. Смущённая и озадаченная своей внезапной слабостью, она щетинилась и огрызалась.

Неизвестно, как далеко завёл бы их этот разговор, если бы не подошедшая знатная особа – та самая, чья высокопоставленная шапка была оскорблена падением на неё бараньей лопатки. Она остановилась около красавицы, за право плясать с которой и сражались Брана с Ильгой. Родительски-нежно обняв девушку за плечи, эта госпожа спросила ласково:

– Ну что, доченька, уже нашла свою ладу?

– Ещё нет, матушка, – отвечала та. – Просто забавляюсь – смотрю, как кошки сражаются.

– Ну, забавляйся, дитятко, – сказала госпожа в шапке. – Смотри только, суженую свою мимо не пропусти! А у меня тут дельце образовалось, кое-кого отыскать надобно.

И с этими словами знатная кошка озабоченно и недобро прищурилась, будто кого-то высматривая в толпе народу. У Ильги похолодела спина: хоть бы она не заметила, хоть бы не заметила... Впрочем, госпожа не успела рассмотреть виновницу происшествия с лопаткой, а потому не узнала Ильгу и ушла. Красавица же обратила благосклонный взор на Брану.

– Ну что ж, победа за тобой, – мурлыкнула она, подавая северянке унизанную колечками руку. – С тобою мне и плясать!

Брана бросила на Ильгу извиняющийся взгляд – мол, прости, сестрица, так уж получилось, приняла на крепкую охотничью ладонь тоненькую девичью ручку и влилась вместе с её обладательницей в общую сутолоку танцующих. То там, то сям виднелся её броский красный кафтан, северянка то отпускала от себя красавицу, то снова подхватывала и кружила в пляске. Справедливости ради следовало признать, что не только сражалась, но и плясала она недурно. «Вот же нахалка белобрысая», – скрежетала зубами Ильга, следя за Браной взглядом.

Но что приковывало её взор к охотнице с севера? Рыжая белогорянка сама не могла толком понять, чем Брана зацепила её внимание. Странное чувство жгуче ворочалось под рёбрами, но Ильга принимала его за раздражение. Да, бесила её эта особа! Всё в ней было возмутительным: и волосы цвета белого золота, и синие с лиловым оттенком глаза, в которых жизненный опыт охотницы на китов смешивался с почти детским простодушием, и это пузико (чревоугодников Ильга не уважала), и этот вызывающий красный кафтан... Ох уж эти северянки! Любили они повыпендриваться, пощеголять богатством своего края – этого у них было не отнять. Но если ты живёшь там, где полным-полно алмазов – хоть палкой их из земли на каждом шагу выкапывай, это же ещё не значит, что можно вести себя вот так нагло?..

Внезапно накатившей слабости Ильга решила не придавать значения, хотя к обморокам она была, вообще-то, совсем не склонна. Чай, не белогорская невеста... Лишь в том беда, что выглядело это скверно – северянка с той девицей сейчас, должно быть, смеялись над нею. В горле клокотало рычание, но Ильга задавила его в себе и отправилась на поиски другой красавицы, с которой можно было бы поплясать. И таковая нашлась очень скоро.

Впрочем, с девицей ещё приходилось о чём-то болтать, что Ильге удавалось не без труда. Эта наглая северянка испортила ей всё настроение. Присев под необъятной старой сосной, Ильга услышала по другую сторону огромного ствола знакомый окающий говорок.

– Да, круглый год в этих пещерах лёд не тает. Это Подземная Дева стужу наводит. Но нельзя там долго мешкать – взять или положить, что надо, да и убираться поскорее.

– А почему? – спросил девичий голосок.

– Заморочить Дева может, сна нагнать. Ляжешь, задремлешь – и не проснёшься больше. Замёрзнешь.

Похоже, Брана была куда успешнее Ильги в развлечении своей девицы беседой. Рыжая кошка с возмущением поймала себя на том, что сама заслушалась этими северными преданиями: девушка, с которой она сюда пришла, уже поглядывала на неё удивлённо. Её взгляд как бы спрашивал: «Ну, что же ты? Так и будешь молчать, как рыба?»

– Пойдём-ка отсюда, – поднялась Ильга. – Я знаю одно местечко получше этого.

В эту Лаладину седмицу она так и не повстречала свою ладу.

Жила рыжая кошка в Зверолесье – землях, что граничили с Севером. Её родительница служила начальницей лесного хозяйства в окрестностях города Малинича, две старшие сестры-кошки трудились вместе с родительницей и уже обзавелись своими семьями, сёстры-девы тоже устроились благополучно, и только Ильга пока не нашла свою суженую. Своё место в жизни она тоже искала, успев перепробовать много занятий: то по плотницкому ремеслу работала, то нанималась на какое-нибудь строительство, даже деревянную посуду расписывала в ложкарной мастерской. Любила она дерево – работать с ним, мастерить из него что-нибудь красивое и полезное. Живые деревья ей тоже нравились – послушать шелест, прислониться к коре, вдохнуть смолистый запах... Но просто следить за порядком в лесных угодьях, как родительница и сёстры, ей казалось скучновато. Больше по душе ей было, когда из её рук выходила какая-то вещь, будь то стол, резной деревянный наличник, расписная братина или даже просто гладко выструганная доска. Дерево – тёплое, весёлое, лёгкое, хоть и не такое долговечное, как камень, а тяжеловесный задумчивый холод каменных изваяний Ильгу не привлекал. Она даже хотела построить себе деревянную избушку, но в семье договорились, что каменный родительский дом достанется ей в наследство. Сёстры-кошки отделились и жили своим хозяйством, девы упорхнули к своим ладам, а Ильге предстояло «донашивать» родительское жилье: не пропадать же выстроенному матушкой-кошкой дому на лесной опушке – с красивым цветником, огородиком и плодовым садом.

Быстро промелькнул год, вот уже новая весна трогала пушистой кошачьей лапкой землю, пробовала: выдержит ли лёд? Нет, уж не выдерживал, трескался и таял, а там и очередная Лаладина седмица подоспела с её развесёлыми гуляньями. Решила Ильга на сей раз в Светлореченскую землю заглянуть, там невесту поискать – авось, сыщется её лада долгожданная. Три дня она бродила по городам и сёлам, на каждом празднике и плясала, и угощалась, да что толку от мёда хмельного, когда суженой там даже не пахло? Ни следа девичьей ножки в дорожной пыли, ни платочка, ладушкой оброненного... Но в седмице семь дней, и надежда Ильги хоть и таяла, но ещё заставляла её изучать лица девушек, заглядывать им в очи испытующим взором – таким, каким только дочери Лалады смотреть умели, и от которого девичьи сердечки трепетали, а чувства приходили в смятение.

Начиная с пятого дня, уж совсем отчаявшись встретить в этот раз свою судьбу, Ильга пошла в загул: горячительное пила без счёту, плясала до упаду, покуда хмель не подкашивал ей ноги, а после отсыпалась где-нибудь в тени, под кусточком. Её никто не трогал, не гнал с места и не попрекал выпитым – напротив, могли и подушку ей под голову подложить, и укрыть, чтоб весенний ночной холод её не потревожил. Люди относились к гостьям с Белых гор почтительно и считали для себя великим счастьем с ними породниться. Проснувшейся от хмельного сна Ильге какая-нибудь девушка подносила воды – умыться и напиться; начинался новый день гуляний, а надежда Ильги таяла.

– Вот, изволь, госпожа, водицы испить да силы подкрепить, – склонилась над женщиной-кошкой синеглазая веснушчатая девчушка, невысокая и крепенькая, как репка с грядки.

У неё на подносе, выстланном вышитым рушником, нашлось всё для хорошего начала дня: кувшин с холодной водой, пирожки с мясом и сушёными грибами, чарка хмельного зелья и миска с дымящейся, жирной ухой.

– Ух ты, ушица, – оживилась Ильга, обрадовавшись душистой похлёбке, щедро сдобренной укропом. – В самый раз похлебать с похмелья. Благодарствую, красавица... Да ты не стесняйся, садись рядышком, в ногах правды нет. Вот сюда и присаживайся...

Девушка присела на расстеленный плащ Ильги, смущённо поправляя складки подола и опуская ресницы, но шаловливая улыбочка играла на её ярких, брусничных устах, выдавая плутовку с головой. Поднося ко рту деревянную расписную ложку, женщина-кошка чувствовала, как нутро согревается, оживает. Вкусная, горячая рыбная похлёбка творила чудеса, а чарочка зелья окончательно поправила ей самочувствие.

– Ну что, голубушка моя синеокая, пойдём плясать? – обняв веснушчатую девушку за плечи, подмигнула Ильга. – Чего глазки-то прячешь, а? Вижу ведь, шалунья, что веселья хочешь!

Девушка мялась, смеялась и отнекивалась, но так и стреляла лукавым взором из-под ресниц, так и жгла очами. Уговаривать её долго не пришлось – поскакала, как козочка, в пляс, а взошедшее солнышко целовало её рыжие конопушки.

– Ты сама – как лекарство от похмелья, – смеялась Ильга, кружась с нею в весёлом танце.

День проходил в суматошной, пёстрой от цветов, ярких нарядов и ленточек круговерти. Похоже, и сегодня не видать Ильге лады, как своих ушей... Но что это? Никак, знакомый красный кафтан среди девушек показался? И точно: в самой серёдке девичьего хоровода отплясывала Брана. Да что там плясала – наяривала, лихо хлопая себя по коленям, по голенищам щегольских сапог клюквенного цвета, по бёдрам и плечам. Ух, как она извивалась, как выкидывала коленца, притопывала и припрыгивала, как яро трясла плечами, словно ей за шиворот снега насыпалось! Брюшко над её поясом было, кажется, поменьше, чем в прошлый раз – уже достижение. Несколько мгновений Ильга любовалась этим возмутительно-забавным зрелищем, не зная, то ли ей злиться, то ли смеяться, то ли плюнуть и уйти подальше, пока северянка ей всё не испортила... Да ладно, портить уж и нечего: подходили к концу Лаладины гулянья, осталось-то – всего ничего, денёк.

Брана, подбоченившись, выставляла то одну ногу вперёд каблуком, то другую. Она как раз делала очередной «дрожащий холодец» плечами и грудью, когда заметила наблюдавшую за её пляской Ильгу.

– О, кого я вижу! – радостно поприветствовала она рыжую кошку. – Иди сюда, сестрица, вместе попляшем!

«Только этого ещё не хватало», – подумала Ильга. Лицо её выражало мрачную обречённость и кирпичную тоску. Но поздно было увиливать: хоровод разомкнулся на миг, и обе кошки оказались внутри него. Брана вытворяла своим телом весёлое безобразие, пахала каблуками землю, но Ильга стояла неподвижно, скрестив руки на груди и не проявляя малейшего желания присоединяться.

– Ну же, чего ты стоишь? – подбадривала её северянка. А потом, видя, что Ильга и пальцем не хочет двинуть, махнула рукой: – Ну и ладно, стой себе... Всё равно тебе меня не переплясать!

Рыжая кошка изогнула бровь. Ого, кажется, добродушная жительница Севера научилась подкалывать!

– Неплохая попытка, – хмыкнула Ильга. – Вызов принят. Смотри только, не пожалей об этом!

И она, как бы разминаясь, повела плечами, потянула одну ногу, другую... И прямо с места, не давая северянке с её пузиком малейшей возможности победить, пустилась вприсядку. Её стройные ноги пружинисто сгибались, подбрасывая её тело вверх бессчётное число раз; только самые дюжие и выносливые мускулы могли выдерживать такие испытания, но Ильга на силу ног никогда не жаловалась. Но на этом она не остановилась, перейдя к высоким подскокам с махами. Ежели б к её ногам привязать клинки, то один такой прыжок – и голова противника полетела бы с плеч. Это был боевой танец женщин-кошек, в котором чисто плясовые движения переплетались с приёмами рукопашной схватки. Удары руками и ногами, подсечки, выпады, броски, перевороты, вращение волчком и прыжки, прыжки, прыжки!.. Концы кушака Ильги разлетались, полы кафтана вздымались крыльями, взгляд сверкал кинжалом, пыль летела из-под ног. Раскалилась земля под нею! Ещё б ей не нагреться, когда её так яростно и неутомимо топтали!

Ильга победоносно закончила танец, упав на одно колено, сорвав с себя шапку и швырнув её оземь. Грудь женщины-кошки ходила ходуном, мощно втягивая воздух, сердце колотилось после бешеной пляски... У неё не было сомнений, что пузатая северянка не сможет такое повторить.

– Славно, славно! – хлопая в ладоши, воскликнула Брана. – Такая пляска заслуживает чарочки хорошего мёда.

Одна девушка тут же поднесла Ильге кубок, а другая – полотенце, чтоб вытереть пот со лба. Ильга и правда разогрелась и взмокла, и весенний ветерок холодил ей спину.

– Хорошо ты пляшешь, сестрица, – с уважением молвила северянка. – Даже не стану пытаться тебя превзойти. Ежели позволишь, я спляшу наше, северное.

Под мерный звон бубнов и смычковые страдания гудка она исполнила танец охотниц-китобоев. Этой пляской они открывали каждое охотничье лето, а после удачного завершения промысла благодарили водные глубины за щедрые дары. Ей бросили большой, украшенный ленточками бубен, и Брана, поймав его, сопровождала свои движения ударами в него.

Бац-звяк! Бац-звяк! С каждым ударом бубна охотница продвигалась на шаг, крепко припечатывая к земле всю подошву. Её колени были чуть согнуты, и она шла выпадами. Описав таким образом полный круг, она пустилась вприскочку. Её колени высоко взлетали, сапоги молотили землю частой дробью, а бубен перекидывался из одной руки в другую. Она и била в него, и вращала им, выписывая петли, а пляска её завораживала. Северянка погрузилась в глубокую сосредоточенность, её глаза широко распахнулись: может быть, она сейчас видела перед собой суровую гладь родного Северного моря. Она чтила его каждым шагом, каждым прыжком, а бубен в её руках поднимался, точно всходящее над волнами холодное солнце. Высоко подбросив его, Брана успела проделать несколько вращений вокруг себя, после чего ловко поймала и выбросила вперёд на вытянутой руке. На том танец и закончился.

– Обе вы в пляске хороши, – сказали кошкам девушки. – Обе пригожие, удалые – каждая по-своему! Равные вы.

Но Ильга, подогретая хмельным, жаждала продолжения танцевального состязания. У неё уже был готов ответ на пляску с бубном: ей бросили пару кинжалов, и она закружилась вихрем, сверкая молниями клинков. Засвистели новые кинжалы, вонзаясь в землю: это кошки, стоявшие кружком, бросали их Ильге под ноги, а она ловко уворачивалась. От каждого из них она не только уклонилась невредимой, но и обошла, пританцовывая, кругом. К ней присоединились девушки. Они выступали вперёд по одной, выдёргивая кинжалы, и с каждой Ильга поплясала, держась за острие клинка. Искусство состояло ещё и в том, чтоб не порезаться в пылу танца, но несколько алых капель упали на землю.

– Ничего, до свадьбы заживёт, – беспечно махнула рукой Ильга, разгорячённая, хмельная – не только от выпитого, но и от жаркой пляски. Пораненные пальцы она только облизала.

Хоровод понёсся, головокружительно мелькая, и земля вдруг закачалась под ногами у рыжей кошки. Она будто стояла на дышащей груди какого-то великана, а сквозь пляшущую толпу к ней шла северянка – с бубном в одной руке и копьём в другой. Бросок – и копьё, свистнув, вонзилось в большую бочку, что стояла у Ильги за спиной. Бочка – вдребезги! Хорошо хоть пустой была, и ничего не разлилось.

– Ты... сдурела? – только и смогла икнуть Ильга.

Казалось, само время захмелело – то неслось сбрендившей птицей, то ползло червём; от его выходок желудок к горлу подскакивал и всё нутро переворачивалось. А Брана, скинув кафтан и оставшись в вышитой рубашке, поставила себе на голову полный кубок мёда и поплыла лебёдкой. Её ноги переступали так плавно, что ни капли не проливалось из полного до краёв сосуда! Широкими взмахами рук Брана словно бы разгребала ставший густым и горячим воздух. Бубен лежал на земле желтоватой лепёшкой, и она плясала вокруг него.

– Во даёт! – воскликнул кто-то из зрителей.

А Брана выставила локти в стороны, и на них ей поставили ещё по кубку. Попробуй-ка, пройдись этак, не уронив и не разлив! Но северянке всё было под силу, и она не прошла – проплыла, держа локти недвижимо, так что кубки не дрогнули и не пошатнулись ни разу, стояли прочно и непоколебимо.

– Лихо! – одобрили кошки-зрительницы.

Кубки достались троим из них, и они осушили их за здоровье плясуньи. А Ильга понимала, что не осилит нового танца: тело вдруг налилось тяжестью, голова поплыла в жарком бубенцовом звоне, а действительность сузилась до крошечного оконца, в середине которого улыбалось лицо Браны.

Когда бесчувственность схлынула прохладной волной, небо с овчинку снова развернулось до своей прежней бескрайности. Над головой Ильги колыхался куст жимолости, а её затылок покоился на чём-то мягком. Это был свёрнутый красный кафтан северянки, которая сидела возле рыжей кошки и обмахивала её платком.

– Второй раз уж без памяти падаешь, – с усмешкой заметила она. – Что бы это могло значить?

– Почём я знаю? – буркнула Ильга, снова от смущения становясь колючей. – Видать, выпила я лишку, вот голову и обнесло.

А северянка смотрела на неё с ласково-лукавой улыбкой, от которой у Ильги внутри стало жарко-жарко.

– Ты не сердись и не обижайся, но это выглядит, как... Уж прости, но мне только одно сравнение в голову приходит: обморок невесты! – И Брана фыркнула в кулак, смешливо блестя лилово-синими искорками в глазах.

– Не мели чушь! – вспыхнула Ильга, садясь. – Где ты тут невесту нашла?

Она сердито ощетинилась, скалясь по-звериному, но кровь в висках стучала: а ведь правда же – как невеста. Ей и самой в прошлый раз это в голову пришло, но она решила об этом не думать и никак не толковать, а тут вдруг нá тебе – второй раз! А северянка вздохнула:

– Да... В том-то и беда, что никак ладушка моя не отыщется. И у тебя с этим, я погляжу, дела обстоят не лучше. Только и остаётся что пить да плясать... Ну ничего, не горюй! – Брана легонько, дружески ткнула Ильгу кулаком в плечо. – Не век нам холостыми ходить, найдутся наши суженые, никуда не денутся.

В последний, седьмой день Лаладиных гуляний они пили вместе и расстались почти подругами. Что-то изменили в Ильге эти пляски, какое-то уважение к северянке появилось. Как ни крути, а хорошо, до безобразия хорошо Брана плясала – особенно эти свои северные танцы. И копьё так метнула, что при воспоминании у Ильги сердце до сих пор вздрагивало.

Миновало лето, задышала прохладой осень, тихо и грустновато стало в лесу. В свободное время Ильга бродила по знакомым тропинкам, вдыхая сырую свежесть, остро-грибную, зябкую. Стоя однажды на берегу лесного ручья и слушая его умиротворяющее журчание, Ильга вдруг почувствовала, как что-то лёгкое стукнуло её между лопаток. Кошка нахмурилась: может, лист опавший? Немудрено: облетали уже деревья понемножку, только ели с соснами оставались в прежних нарядах. Передёрнув плечами, она снова погрузилась в созерцание водных струй.

Опять что-то ткнулось – на сей раз в плечо. Нет, похоже, не дадут ей сегодня постоять спокойно и подумать у воды! Пощупав плечо, Ильга с недоумением и возмущением сняла с рубашки липкий репейный шарик. Это кто тут шалить вздумал? Рыжая кошка огляделась, но никого не увидела. Нет, сами по себе репьи не летают, их обычно кидают. Может, ребятишки балуются...

Ещё одна цепкая репейная головка села ей на рубашку. Не на шутку рассерженная, Ильга опять принялась озираться. Погрозила в пространство кулаком:

– Ещё раз кинешь – вот этого отведаешь! – пообещала она невидимому безобразнику.

Зашуршало что-то... «Ага! Вот ты где!» – повернулась Ильга на звук, доносившийся откуда-то сверху. На трёхсаженной высоте, уцепившись за древесную ветку руками и обвив её ногами, ей клыкасто улыбалась Брана – уже не в нарядном красном кафтане, а в короткой куртке из оленьей кожи, украшенной по вороту белым мехом, чёрных портках и оленьих же сапожках с кисточками и вышивкой.

– Так это ты тут дурака валяешь?! – вскричала Ильга. – Тебе что, делать больше нечего?

Ответом ей была улыбка до ушей и дурацкий смешок:

– Гы-гы...

А в следующий миг ветка под северянкой треснула и обломилась. Смешок оборвался громким «кряк!», мгновение Брана барахталась в воздухе, дрыгая руками и ногами, но падение было неминуемым. Светловолосая кошка рухнула прямо в подставленные объятия Ильги. Их глаза и лица сблизились, Брана обняла Ильгу за плечи, удобненько устроившись у неё на руках, но та поспешила поставить её наземь.

– Ведёшь себя, как дитё великовозрастное, – ворчала она, отряхиваясь. Заодно и по заднице Браны прошлась, смахивая приставшие кусочки коры, хвою и прочий мусор. Задница, кстати – ничего себе так, недурная. Подтянутая, крепкая и круглая, орешком.

– Да вот, решила тебя проведать, – сказала северянка, снова засияв улыбкой от уха до уха. – Делать мне, говоришь, нечего? Ну, так оно и есть, наверно. Пора-то охотничья как раз кончилась, много мы мяса добыли, пещеры заполнили. Что мне дальше делать? На печи лежать? Уж лучше к тебе в гости заглянуть.

– Ну, добро пожаловать, – буркнула Ильга. – Может, тебя ещё хлебом-солью встретить? – И она отцепила от рубашки ещё один, только что замеченный ею репей.

– А ты всё такая же, – белозубо засмеялась Брана, и смех её прокатился звонким, светлым эхом под тихими сводами лесных хором.

– Какая? – Ильга на всякий случай опять враждебно ощетинилась, дабы северянке неповадно было чушь молоть.

– Неприветливая, – сказала Брана, глядя на рыжую кошку задумчиво-ласково. – Нрав у тебя сварливый, слова тебе не скажи, пальцем не тронь – а то сразу коготки выпускаешь!..

– Смотря какие слова говорить, – хмыкнула Ильга, отворачиваясь к ручью и устремляя взгляд на по-осеннему тихую гладь воды. – Ежели разумные да учтивые, то я не против – тем же и отвечу. А коли глупости всякие, то по привету и ответ будет.

– Недотрога, одним словом, – дохнул, горячо защекотав ухо Ильги, полушёпот Браны.

От этого странного поползновения со стороны северянки всё в Ильге встало на дыбы, внутренний зверь оскалился, и она воинственно отпрыгнула, пригнувшись.

– Эй! Это ещё что за...

А Брана, проворно отскочив за дерево, опять швырялась оттуда репьями, коих у неё, как оказалось, были полные карманы. Запаслась, негодница!

– Ах ты ж зар-раза, – ожесточённо процедила Ильга. – Ну, сейчас я тебя проучу – будешь знать!..

Прыжок!.. Длинный, мощный, кошачий – и зря. Увы, её руки поймали пустоту: северянка успела улизнуть через проход и сверкала белыми клыками уже из-за другого дерева, продолжая обстрел Ильги репьями. Но и рыжая кошка была не лыком шита – сама, недолго думая, нырнула в проход, чтоб сократить расстояние. Ей удалось схватить Брану за край одежды, но та рванулась и опять скрылась. Смех доносился уже из-за спины Ильги, а репьи садились ей и на рубашку, и запутывались в волосах.

– Ты хочешь трёпку? Ты её получишь! – рявкнула она.

Прыгая из прохода в проход вслед за несносной северянкой, Ильга уже почти схватила её, почти нагнала, как вдруг под её ногами оказалась не травянистая почва, а каменное дно ручья. Сверху на неё хлынули студёные струи небольшого водопада, которым ручей низвергался с уступа. Ильга с рыком заплясала от сводящего челюсти холода, а Брана нагло хохотала во всю белозубую пасть – в паре шагов, на берегу.

– Ну, сейчас ты у меня получишь! – И Ильга, преодолев расстояние до северянки в один яростный кошачий прыжок, вцепилась в неё.

Она заволокла Брану в воду и хорошенько искупала – прямо в одежде. Впрочем, ей показалось, что хохочущая белокурая кошка не очень-то и противилась этому: ведь не так давно в борьбе на поясах она была непоколебимой скалой, а тут вдруг так легко сдалась. Ох, неспроста!..

И верно: могучим рывком Брана оказалась наверху, и вот уже она окунала Ильгу в бодрящие струи, а не наоборот.

– Я на кита хожу, и мне это под силу! – смеялась она. – Неужто ты думаешь, что я с тобой не справлюсь?

Она вытащила противницу на берег, как котёнка, и они покатились по траве. Мокрую, разъярённую Ильгу бесили эти смеющиеся лиловато-синие глаза, в которых мерцало добродушное превосходство, и она с шипением и мявом выпустила когти, чтобы вцепиться Бране в лицо. Северянка откатилась в сторону, избежав участи быть располосованной на ремешки. Её по-прежнему душил смех.

– По-моему, нам надо обсушиться... В мокрой одёже силой мериться не очень-то сподручно! – И с этими словами Брана принялась сбрасывать отяжелевшую от влаги одежду, которая липла к телу и сковывала движения.

Ильга, остолбенев, смотрела во все глаза. Северянка стояла перед рыжей кошкой во всём великолепии своей наготы, с плоской, сухой мышечной бронёй вместо висящего брюшка. Небольшая, но упругая грудь с розовыми сосками ещё ни разу не кормила, а по мускулам рук ветвились под кожей голубые шнурочки жил. Теперь становилось ясно, откуда у Браны такой мощный удар копьём: её тело дышало силой, способной противостоять природному могуществу моря.

– Кажется, в прошлую нашу встречу ты была куда упитаннее, – усмехнулась Ильга. За созерцанием обнажённых прелестей Браны её драчливый пыл немного поостыл.

– Так знамо дело – я ж после охоты, – ответила северянка, встряхивая мокрыми волосами. – Всё лето в море ходили, кита добывали – не очень-то разжиреешь. Я к концу охотничьей поры всегда худею, а за зиму опять отъедаюсь.

– Тебе стройной быть больше к лицу, – сказала Ильга, как заворожённая, наблюдая движение мышц под кожей Браны.

– Ежели за зиму жир не нагуливать, летом не хватит сил для охоты, – с усмешкой пояснила светловолосая кошка. Заметив, что её разглядывают, она слегка покрасовалась, поиграла мышцами. – Знаешь, сколько трудиться приходится, чтоб кита добывать? У-у! Тебе и не снилось. Пока в море – не ешь, не пьёшь, только после охоты можно и отдохнуть, и чего-нибудь съестного перехватить... Хорошо, если раз в день поешь, а порой и по два дня во рту – ни крошки. Ежели б этих запасов в виде жирка не было, мы все там ноги бы протянули уже к середине лета.

Потом они жгли костёр и сушили одежду. Северянка спокойно щурилась на огонь, обхватив руками колени, а Ильга всё косилась на неё, всё поглядывала на эти розовые соски, на впалый поджарый живот, на жилки под молочно-белой кожей. Силу этих мышц она уже на себе испытала в полной мере, но даже сейчас, расслабленные и отдыхающие, они как бы говорили: «С нами шутки плохи!»

– Ну, а ты чем в жизни занимаешься? – полюбопытствовала Брана.

– Из дерева мастерю, – кратко ответила Ильга.

– А струг смогла бы сделать? – Северянка встряхивала руками влажные пряди, чтоб сохли быстрее.

– И струги, и ладьи доводилось строить, – кивнула рыжая кошка. – Всё, что из дерева делается, я сделать могу. Хоть стол, хоть лавку, хоть посуду. Узоры умею вырезать.

Сохнувшая у огня одежда курилась парком. От оленьей куртки и меховых сапогов Браны исходил крепкий, удушливо-терпкий запах мокрой шкуры.

– Я люблю на струге по морю ходить, – проговорила она, встряхивая куртку и переворачивая её другой стороной к пламени. – Там такой простор, такие волны! Галькой малой себя чувствуешь на воле этой бескрайней... Садишься в струг – и не знаешь: может, эта охота станет для тебя последней. Берёт Белая Мать свою дань с нас за то, что кита бьём.

– А кто это – Белая Мать? – полюбопытствовала Ильга, ощущая кожей мурашки при мысли о далёком, неприветливом Северном море, большую часть года покрытом льдами.

– Хозяйка моря, – ответила Брана, садясь на корточки и протягивая к огню руки. – Я видела её однажды. Она на кита похожа, только огромная, в дюжину раз больше тех китов, которых мы промышляем. И белая, как ледяная гора. А глаза у неё всеми цветами радуги переливаются. Когда она появляется – жди беды: непременно кто-нибудь из наших кончит свою жизнь на дне морском. Утянет Белая Мать в пучину – даже проход не спасёт.

– Так может, лучше не трогать китов? – высказала Ильга нерешительную мысль. – И охотницы гибнуть не будут. Стоит ли оно таких жертв?

– Нам без кита нельзя, – качнула Брана светловолосой головой, подсохшие прядки на которой уже распушились. – Кит для нас – жизнь. В южные земли мы не полезем, там своих охотниц хватает, им тоже что-то есть надо. Что даёт нам наш родной Север, тем и живём, а чужую добычу отнимать – не в наших правилах. А ежели нам что-то сверх того нужно, мы за это и заплатить можем – тем, чем богаты.

Мало что вызревало в скупых на тепло северных краях. Свой хлеб и кое-какие неприхотливые овощи росли только на Ближнем Севере, а на Среднем и Дальнем – только мох мовша да ягоды, вот и выменивали северянки на свои товары то, чего им недоставало: злаки, орехи, мёд, плоды садов и огородов. Растительной пищи, впрочем, потребляли они немного, за века приспособившись жить на рыбе, мясе и животном жире. А если говорить о богатствах, то более всего Север славился своими самоцветами, серебром да золотом жёлтым и белым (платиной – прим. авт.). На Севере были сосредоточены основные залежи земных сокровищ – во много крат больше, чем во всей остальной части Белых гор. Добывали там твердень – камень, месторождения которого в средних землях и на юге встречались редко. В иных странах звался тот камень алмазом и ценился очень высоко. Только жаркая страна Бхарат могла, пожалуй, соперничать с белогорским Севером по запасам этого ослепительно яркого и прекрасного камня.

Однако что творилось с Ильгой? Её то в озноб кидало, и она начала трястись, покрываясь гусиной кожей, то вдруг задыхалась от неведомого жара, будто внутри у неё горел кузнечный горн. Поскорее бы одежда высохла, чтоб северянка могла наконец прикрыть ею своё туго налитое, гибкое, пышущее силой тело... Рыжая кошка прежде не замечала за собой влечения к представительницам одного с нею рода дочерей Лалады; с юных лет Ильга полагала, что придёт время, и она найдёт девушку – белогорскую деву или невесту из Светлореченского княжества, а на кошек и не заглядывалась.