Текст книги "Дочери Лалады. Повести о прошлом, настоящем и будущем (СИ)"

Автор книги: Алана Инош

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 37 страниц)

Мёд и впрямь убаюкал Миринэ и успокоил, и во сне она бродила по прекрасным лугам, среди колышущихся цветов, а говорящие сосны звали её к себе – поесть земляники. На следующий же день она принялась переписывать поэму, попутно внося существенные правки. Работа спорилась, прерываться приходилось только на домашние обязанности. Ближе к вечеру Миринэ отправилась в гости к дяде Камдугу и там услышала радостные новости: туркулы отступали, а значит, до конца войны было рукой подать. Предвкушение скорой встречи с женщиной-кошкой наполнило сердце светом и радостью, и ноги девушки сами пустились в пляс. Дядя Камдуг считал, что неизбежную и близкую победу можно и нужно отметить прямо сейчас, и закатил весёлое застолье – вот на нём-то Миринэ и отвела душу, напелась и наплясалась досыта. Конечно, они помянули Нугрура, но память эта была светлой: душа брата летала орлом над горными шапками и радовалась, видя радость родных, а когда они плакали, печалилась.

– Будем радоваться, чтоб и Нугруру было хорошо, – сказал дядя Камдуг. – Это лучшее, что мы можем сделать. Нельзя скорбеть вечно.

И Миринэ соглашалась с ним всем сердцем. Вера в грядущую встречу с Миромари грела её ласковой зарёй, совсем не осенней. Над нею не властвовала земная погода, эта заря улыбалась и в дождь, и в холод, и в грозу; это был праздник, который Миринэ носила в себе всегда. Но беда грянула, когда она совсем её не ждала...

Ясным, но холодным вечером Темгур вернулся домой с каким-то особым, странным блеском в глазах. Подозвав к себе Миринэ, он объявил, что хочет сделать её своей женой.

– Мы не кровные родственники, хоть я и растил тебя, как дочь. Если бы я не был женат на твоей матери, можно было бы сказать, что мы совсем чужие друг другу люди. А это значит, что ты сможешь родить мне сына, о котором я так долго мечтал. Твоя мать не смогла подарить мне его, а ты сможешь, я верю!

– Отец, но... Это немыслимо! – вскричала девушка, ощутив в груди ртутно-тяжёлое, холодное, гадливое чувство. – Я всегда звала тебя отцом, пусть ты и не родной мне по крови. Как я могу назвать тебя мужем?!

– Ты никогда не видела во мне отца, – сказал Темгур, и огонь очага отражался в его глазах с какой-то горькой, сумасшедшей силой и страстью. – Ты всегда помнила и любила своего родного родителя, Алхада. Да, как и твоя мать! Она никогда не любила во мне мужа, а ты – отца. Я никогда не был счастлив и любим, но всегда думал, что и не нуждаюсь в этом. Я сам брал то, что мне нужно, не ожидая, когда мне это преподнесут. И я всегда добивался всего, чего хотел. И меня такое положение вещей устраивает. Устроит меня и твоя покорность. Тебе не обязательно любить во мне ни отца, ни мужчину. Так уж повелось в моей жизни, и пусть так останется до конца: мне не привыкать обходиться без взаимности.

Миринэ слушала его молча, с нарастающим потрясением. Перед нею был одинокий, ожесточённый, никем не любимый и, в сущности, несчастный человек, но давняя неприязнь ослепила её, не позволила ей разглядеть этого в нём раньше. После гибели родного отца всю свою дочернюю любовь она перенесла на дядю Камдуга, а Темгуру не досталось ни капли.

– Если бы ты позволял любить себя, разве бы мне пришло в голову обделить тебя сердечным теплом? – со слезами пробормотала девушка. – Но ты не подпускал к себе никого.

– Конечно, гораздо проще любить открытых, весёлых, добрых людей, – усмехнулся Темгур. – Их любить и легче, и приятнее. Но кому понадобится угрюмый ворчун, который делает вид, что ему самому никто не нужен?

– Я бы полюбила и угрюмого ворчуна, – сказала Миринэ, смахивая тёплые слёзы со щёк, – если б я знала, что ему так нужна моя любовь... Но никогда не поздно исправлять ошибки! Я готова полюбить тебя, как отца!

Усмешка растаяла на губах Темгура, его лицо снова стало жёстким, далёким, замкнутым.

– Я не хочу от тебя одолжений. И дочь мне не нужна, у меня их и так достаточно – целый выводок. Мне нужен сын, и ты мне его подаришь.

Его слова упали, как холодный топор, обрубив росточек чего-то тёплого, который проклюнулся было из души Миринэ. И всё в ней умерло.

– Но если ты так хочешь сына, почему бы тебе не взять в жёны любую другую женщину? – проронила она безжизненно.

Темгур, собравшийся уходить, обернулся в дверях. Его улыбка больше походила на волчий оскал.

– Любую?.. Нет. Мне всегда была нужна только твоя мать, но такой, как она, уже не будет. Есть только одна женщина на свете, которая лучше твоей матери – ты. До свадьбы я запрещаю тебе выходить из дома, даже в гости к дядюшке! А то знаю я тебя – вечно норовишь улизнуть!

Остаток вечера и ночь Миринэ провела в холодном оцепенении. Её будто горным льдом сковало – и мысли, и душу, и сердце занесло вьюгой. Но к рассвету тёплая путеводная звёздочка – Миромари – пробилась сквозь эту корку ясным острым лучиком и пробудила девушку. Сидеть, дрожать и ждать своей участи, как барашек, которого завтра зарежут? Ну уж нет.

Разумеется, она хотела отправиться к дяде Камдугу, наплевав на запрет выходить из дома, но наткнулась на заслон из охранников, которым было строго приказано не выпускать её. Ах, если бы она умела передвигаться через проходы, как женщины-кошки! Никто бы её не удержал. Подумав и обсудив это дело с сестрёнками, Миринэ додумалась до следующего. Они устроят небольшой пожар, но не в доме – дом поджигать жалко, – а в сенном сарае. Вся охрана кинется тушить огонь, и им станет не до Миринэ, а она в это время вырвется на свободу и доберётся до дяди Камдуга. Ну, а уж дядя что-нибудь обязательно придумает и защитит её.

Всё обмозговав и рассчитав, они взялись за дело. Изнутри поджигать не стали, вытащили несколько тюков сухой соломы и сена наружу и сложили что-то вроде внушительного костра: если бы заполыхал весь сеновал целиком, пожар мог получиться слишком большим и опасным. Пламя вспыхнуло быстро, дым повалил клубами, и охрана забегала с вёдрами и водой. С огнём справились, не дав ему распространиться на другие постройки, но когда охрана присела перевести дух, Миринэ уже и след простыл. В стойле отсутствовал её конь.

– Вот плутовка! – вскричали охранники. – Как пить дать, это она поджог и устроила, чтоб сбежать!

Но прежде чем они выудили из младших сестриц правду, Миринэ успела добраться до дяди Камдуга. Её юные сообщницы раскололись не сразу – тянули время, как могли.

– Неслыханное дело! – воскликнул дядя Камдуг, когда запыхавшаяся Миринэ рассказала ему всё. – Темгур, должно быть, тронулся рассудком, раз решил жениться на собственной падчерице! Ничего, доченька, не горюй. Я соберу старейшин, и они вынесут решение. Надеюсь, Темгур хотя бы отцов послушает и одумается. А пока оставайся у меня в доме, я не отдам тебя Темгуру, не бойся.

Взбудораженная, дрожащая Миринэ могла только измученно обнять дядю. Её тут же окружили заботой: накормили обедом, обласкали, подбодрили. Нервная дрожь девушки слегка улеглась, но она беспокоилась за сестриц: ох и влетит же им! И за поджог, и за её побег... А охранники уже кричали за воротами дома:

– Госпожа Миринэ, мы знаем, что ты здесь! Возвращайся домой, а то господин Темгур будет сильно гневаться!

– А нам его гнев не страшен, – ответил им дядя Камдуг. – Ступайте, ребятки, Миринэ останется здесь.

– Дядя Камдуг, не серчай, но мы обязаны вернуть Миринэ домой, – сказали те. – Даже если придётся применить силу.

– В доме достаточно мужчин, способных дать отпор, – спокойно отозвался хозяин.

У него было пятеро сыновей, трое из которых уже женились и жили своим хозяйством, но частенько бывали под родной крышей; дядя Камдуг всегда держал свои двери открытыми и для замужних дочерей с зятьями, и для прочих родичей. Сейчас в доме насчитывалось одиннадцать взрослых мужчин и два мальчика-подростка, и все они вышли навстречу людям Темгура, вооружённые кто охотничьим копьём, кто кинжалом, кто просто острым колом или дубинкой, а у кого и лук со стрелами имелся. Сам дядя грозно, решительно и непоколебимо стоял посередине, опираясь на крючковатый посох, которым он порой пользовался при ходьбе. Внутри этого посоха был искусно спрятан клинок. Вся большая, дружная семья сплотилась вокруг Миринэ, дабы не дать её в обиду.

– Дядя Камдуг, мы не хотим устраивать бойню, лучше отдай Миринэ миром, – увещевали дружинники Темгура.

Тот оставался непреклонен.

– Вот и не устраивайте – уходите. Миринэ останется здесь.

Дружинники мялись у ворот, не решаясь начинать кровопролитие. Дядю Камдуга они хорошо знали, не так давно ездили с ним за телом Нугрура... И вот теперь – поднимать на него и его семью руку?

– Хорошо, мы уйдём, – сказали они наконец. – Но когда вернётся господин Темгур, он может отдать приказ, которого нам нельзя будет ослушаться.

– Вот когда он вернётся, тогда и поговорим, – невозмутимо молвил дядя Камдуг.

Они ушли, а семейство дяди вернулось к своим делам как ни в чём не бывало. Миринэ трясло мелкой дрожью: из-за неё едва не началась резня... Мужчины стояли друг напротив друга, готовые схлестнуться, и только какое-то чудо удержало их от схватки.

– Дядя Камдуг, я не хочу ничьей гибели, – со слезами обняв хозяина дома, пробормотала девушка. – Я лучше вернусь домой...

– Ничего, милая, не робей, – сказал тот, поглаживая её по спине и плечам. – Всё обойдётся, вот увидишь. Не будем терять времени, надо собрать старейшин и как можно скорее вооружиться их решением против этой неуместной и непозволительной свадьбы.

Оставалось уповать на ещё одно чудо – чтобы Темгура что-нибудь как следует задержало.

И чудо случилось. Темгур к вечеру так и не появился, а потом стало известно, что его не будет дома целую неделю – какие-то непредвиденные важные дела вынуждали его уехать. За это время дядя Камдуг успел собрать старейшин и объяснить им суть вопроса. Степенные старцы рассудили: такой брак не должен заключаться.

Миринэ от всех этих переживаний прихворнула. Озноб и слабость охватили её, а чудодейственный белогорский мёд, как назло, остался дома. Её лечили, как умели, травяными снадобьями, но это слабо помогало. Чтоб хворь покинула её тело, требовалось восстановление душевного покоя – так рассудил мудрый дядя Камдуг, и девушка чувствовала его правоту. Но кто кроме Миромари мог принести её душе покой и счастье? Где же синеглазая кошка, когда же она вернётся? От тоски по ней гордые очи Миринэ украдкой мочили подушку слезами – когда никто не видел.

«Возвращайся скорее, радость сердца моего, – посылала девушка в небо отчаянную мольбу, и та чёрной ласточкой летела далеко-далеко – туда, где сейчас, должно быть, сражалась женщина-кошка. – Нет мне без тебя жизни...»

Миринэ была охвачена жаром и тяжкой головной болью, когда наконец вернулся Темгур. Она слышала голос отчима у ворот, требовавший отдать её ему, и сжималась в больной, измученный комочек.

– Да будет тебе известно, что старейшины наложили запрет на этот брак, – объявил дядя Камдуг, не пуская Темгура даже на порог дома. – То, что ты задумал, немыслимо и нелепо, а потому непозволительно!

– Да плевать я хотел на старейшин! – крикнул Темгур. – Я здесь власть, я! И закон – тоже я. Что хочу, то и делаю, на моей стороне сила. У меня – воины, у меня – оружие, я и прав. И никто мне не указ!

– Если для тебя даже слово отцов ничего не значит, дрянь ты, а не человек, – сказал дядя Камдуг. – Ни одного друга не останется у тебя, никто не примет тебя в своём доме и не подаст руки. Ты или безумец, или мерзавец, от которого отвернутся все, кто когда-либо знал тебя. Власть у того, кого уважают, а к тебе уважения быть не может.

– Власть у того, кого боятся! – залаял жутким смехом Темгур. – О каких друзьях ты говоришь, Камдуг? У меня их отродясь не было – и ничего, как-то обходился без дружбы и многого добился в жизни!

– Зря ты так думаешь, Темгур, – с глухим рокотом печали и негодования молвил дядя Камдуг. – Всё, что люди делали для тебя, они делали не из страха перед тобой, а по своей доброй воле. А добивался ты своих целей хитростью, изворотливостью и кривдой, нет света и благородства в твоей жестокой душе. Это давно было видно, но люди до последнего давали тебе возможность показать себя с хорошей стороны, верили и помогали тебе. Они заранее считали тебя достойным человеком, но ты не заслужил чести считаться таковым, не оправдал доверия. Больше его не будет. Что ж, если ты не уважаешь решение старейшин, мы обратимся к самому князю Астанмуру, чтоб он тебя приструнил! Найдётся на тебя управа.

– Князю сейчас недосуг, да и в чужие семейные дела он вмешиваться не станет. Довольно болтовни! – Темгур хотел возвысить голос до громового рёва, но недоставало ему благородной мощи – вместо львиного рыка получался хрипло-басовитый собачий брёх. – Отдайте Миринэ по-хорошему, иначе прольётся кровь!

Прихрамывая на своей деревянной ноге, дядя Камдуг вышел вперёд. Все мужчины его семьи спокойно и твёрдо ждали, готовые сражаться, и мгновения дрожали в воздухе, звенели тетивами, стонали натянутыми струнами нервов.

– Ребятки, – обратился дядя к дружинникам Темгура. – Неужели вы готовы лить кровь по приказу этого бесчестного человека? То, что он творит – зло, но я верю, что многие из вас оказались на его стороне по ошибке и заблуждению. Неужели вы согласны с ним? Или вам всё равно, и вы готовы убивать любого, на кого он укажет? Он платит вам, но деньги решают не всё.

– Хватит болтать, старик, – крикнул ему кто-то из тех, к кому его слова были обращены. – Отдавай девчонку, или вам всем конец!

– А вот ты выбрал этого человека господином сознательно, – сказал дядя Камдуг. – А значит, ты – такой же, как он. Подобное притягивается к подобному.

Больше Миринэ не могла смотреть на это, прильнув горящим лбом к окну. Она не могла допустить кровопролития. Охваченное жаром и лихорадкой тело плохо повиновалось, шаталось от стены к стене, ноги отказывались её нести и подкашивались, но Миринэ шла – падала, поднималась, но шла, держась за стены.

– Не надо, – прохрипела она, уцепившись за косяк открытой двери. – Не надо убивать друг друга из-за меня, я не стою того!..

– Детка, иди сейчас же в дом! – вскричал дядя Камдуг, обернувшись и сверкнув глазами.

– Нет, дядя... – Собрав остатки сил, Миринэ отпустила косяк и сделала несколько шатких шагов вперёд. – Если прольётся кровь, я не смогу жить с этим бременем на душе.

Всадники, факелы, частокол конских ног – всё сливалось перед её глазами в тошнотворную круговерть. Где-то там был Темгур, но она не различала размытых лиц. Силы иссякли, и она осела наземь, вцепившись раскрытыми пальцами в прохладную, сырую землю двора.

– Я возвращаюсь, – сказала она. – Не надо жертв ради меня.

– Благоразумное решение, – сквозь звон в ушах послышался голос отчима совсем рядом с ней.

Её подхватили и понесли, потом была тряска, скачка – всё смешалось в болезненном бреду.

*   *   *

Водопад Тысяча Радуг переливался в солнечных лучах, полностью оправдывая своё название: многоцветное сияние раскинулось над ним арками воздушных ворот – ворот в счастье...

Подставляя лицо шальной игре солнечных зайчиков, Миромари окидывала ищущим взглядом окрестности. Зов любимого голоса привёл её сюда, и в нём слышалась такая тоскливая мольба, что сердце женщины-кошки рвалось из груди от тревоги.

«Миринэ! Где ты, радость моя?»

Лёгким ветерком коснулся её щеки ответ:

«Здесь...»

Девушка сидела на земле с непокрытой головой, в одной лёгкой сорочке, и чёрная коса лежала своим шелковистым кончиком в траве. Белогорянку поразила бледность её щёк и голубые измождённые тени под глазами; бесконечная усталость и мука лежала на светлом юном челе Миринэ. Кинувшись к девушке, Миромари с нежным беспокойством приподняла её лицо, ощупала. Лоб красавицы горел сухим жаром.

«Да ты захворала, милая! Что с тобой?»

В глазах Миринэ мерцала тоска.

«Я так жду тебя, Миромари, свет души моей, – прошелестели её пересохшие губы. – Возвращайся скорее, спаси меня, укради меня!»

«Что? Что стряслось, ладушка моя?»

Женщина-кошка легонько встряхнула девушку за поникшие плечи, прижала к себе, и болезненно горячие руки Миринэ поползли вверх, обвивая её шею кольцом слабых объятий.

«Мой отчим обезумел, он хочет жениться на мне, – зашептала она, щекоча острое ухо кошки прерывистым, горячечным дыханием. – Он хочет, чтоб я родила ему сына... Дядя Камдуг попытался меня защитить, но тщетно... Отчим не признаёт даже решения старейшин, никто ему не указ. Я не хочу, чтобы лилась кровь моих родичей из-за меня! Помоги, Миромари, сделай что-нибудь... Только на тебя моя последняя надежда... Возвращайся...»

«Я не отдам тебя этому мерзавцу! – вскричала белогорянка, у которой от услышанного дух перехватило, а сердце тяжко набухло горячим гневом. – Ты моя, слышишь? Ты – моя лада, моя судьба, я знаю это. И никто не посмеет отнять тебя у меня!»

Глаза Миромари распахнулись навстречу ночному небу, усеянному звёздами. Костёр потух, дотлевая угольками, Звиямба похрапывал рядом. Война подошла к концу, туркулы спешно грузились на свои корабли и отплывали за море, восвояси – те, кто успел. Ну, а кто не успел, тот сложил голову на солнечногорской земле, удобрив её своей кровью, чтоб обильнее плодоносили виноградники.

Отзвуки сна щекотали душу крылышками мотыльков, теребили женщину-кошку за уши, звали, шуршали: «Спеши, спеши... Спаси, спаси!» Отхлебнув целебной воды из фляжки, Миромари перевела дух. Мускулы ещё гудели после недавнего боя: они гнали туркулов, а те улепётывали, отбиваясь. Натруженное в битве, гудящее тело просило отдыха, но Миромари преодолела усталую тяжесть и оторвалась от земли, пружинисто выпрямившись и устремив лицо к звёздам. Никакая усталость не оправдывала промедления: Миринэ была в беде.

Шаг в проход – и женщина-кошка очутилась во дворе знакомого дома. Из распахнутой настежь двери струился свет, который озарял две сражающиеся фигуры. В одной из них Миромари узнала Темгура, а его противником был Энверуш. Решив, видно, что он и один в поле воин, парень бросил вызов этому матёрому волку, дабы вырвать Миринэ из его лап.

Седоглавый и молодой воины бились яростно, ни один не уступал в силе и ловкости. Голова Темгура серебрилась инеем, больные суставы пальцев опухли, но в бою он был всё ещё хорош. Он наносил такие удары, что Энверуш еле отбивался. Седеющим волком Темгур бросался на него, отстаивая своё право сильного и защищая своё место под солнцем.

– Я сам расправлюсь с этим щенком! – крикнул он своим людям, которые спешили к нему на помощь.

Нога Энверуша подвернулась, и он пошатнулся. Темгур мгновенно воспользовался этим и нанёс ему удар кинжалом в бок. Кровь обагрила светлый кафтан молодого воина, и он упал, хрипя и корчась. Над его жизнью нависла смертельная угроза: клинок пробил печень.

– Ну вот и всё, – ухмыльнулся Темгур, торжествуя над поверженным противником.

Однако рано он праздновал победу: из сумрака ему навстречу шагнула женщина-кошка с обнажённым белогорским мечом.

– Ещё не всё, Темгур, – сказала Миромари.

Тот остолбенел на миг от удивления, и белогорянка воспользовалась этим замешательством, чтобы влить целебный свет Лалады в рану Энверуша, пока не стало слишком поздно. Сердце горько стучало: только бы не опоздать... Только бы не получилось, как с Нугруром! Но она успела как раз вовремя. Смертельная дымка рассеялась в открывшихся глазах поэта-воина, и он с удивлением узнал Миромари, склонившуюся над ним.

– Ты? – пробормотал он бескровными губами.

– Любишь ты всё-таки нарываться, –  усмехнулась та. – Ничего, жить будешь.

Однако Темгур уже опомнился и отдал приказ своим людям:

– Взять её!

– Что, побоялся один на один со мной сразиться? – рассмеялась белогорянка, исчезая в проходе.

Сколько дружинники Темгура ни старались, они не могли схватить женщину-кошку: та двигалась слишком быстро, ныряя из прохода в проход. Но их было много, а она – одна, и приходилось ей весьма туго. А Темгур кричал:

– Убейте проклятую кошку! Она не нужна мне живой!

Неизвестно, чем бы эта схватка кончилась, если бы за воротами не заплясали огоньки – приближающиеся факелы. На помощь спешил Камдуг, собравший всех способных сражаться мужчин своего семейства, но и это было ещё не всё: следом скакали воины в шитых золотом кафтанах – двенадцать или четырнадцать всадников. Звякала богатая сбруя их коней, чернели пышные барашковые шапки, сверкали обнажённые сабли.

– Темгур, именем князя Астанмура приказываю тебе остановиться! – крикнул один из них – судя по всему, старший в отряде, стройный и осанистый, восседавший в седле величаво и прямо. – Его светлость призывает тебя к порядку. Прими решение старейшин, как тебе и надлежало сделать с самого начала. Ещё не поздно признать свою вину и раскаяться в проявленном тобой неуважении к закону. В этом случае ты будешь прощён, и твоим людям тоже ничего не будет. Но если ты продолжишь упорствовать, согласно приказу его светлости ты будешь взят под стражу и предстанешь перед суровым, но справедливым судом!

Дружинники Темгура, видя, что дела господина плохи, да и им самим грозит беда, предпочли сдаться. Темгур, по-волчьи оскалившись, метался по двору обложенным зверем, но то и дело натыкался на княжеских воинов, словно бы выраставших перед ним из-под земли.

– Вот видишь, Темгур, нашлась на тебя управа, – опираясь на с виду мирный, а внутри грозный и смертоносный посох, сказал Камдуг. – Ты возомнил, что можешь безнаказанно вытворять что угодно, но твоя власть не безгранична. Князю Астанмуру не всё равно, какие люди ему служат. Ведя себя недостойным образом, ты позоришь и его самого!

– Его светлость сам разберёт это дело, – сказал старший княжеского отряда. – Всех, кто здесь присутствует, попрошу никуда не уезжать и не скрываться в ближайшие десять дней – до приезда его светлости. Это касается и нашей белогорской гостьи... – Княжеский посланник озадаченно вскинул брови, осматриваясь. – А где она? Вечно эти кошки как сквозь землю проваливаются...

– Думаю, долго искать её не придётся, – усмехнулся Камдуг в усы.

Миромари устремилась к той, ради кого она сюда и примчалась. Она склонилась над Миринэ, которая лежала на одре болезни в тонкой вышитой сорочке – той самой, какая была на ней во сне женщины-кошки. Хворь заострила её прекрасные черты, а её грудь еле вздымалась: казалось, даже тяжесть косы, что покоилась на ней, была для неё слишком обременительна.

– Ты вылечишь Миринэ? – спросила Сауанна, глядя на белогорянку вопросительно-серьёзно и строго из-под сдвинутых бровей.

– Сейчас попробуем, – улыбнулась Миромари.

Золотой сгусток света из её ладоней проник в грудь девушки, за ним – ещё один и ещё... Женщина-кошка вливала в неё всю свою нежность, всё живительное тепло Лалады, всю силу Белых гор. Ресницы Миринэ дрогнули и поднялись.

– Миринэ, сестрица! Как ты себя чувствуешь? – сразу кинулась к ней девочка.

– Погоди, ей надо ещё немного времени, чтобы совсем поправиться, – мягко молвила Миромари. И, прильнув губами между бровями своей избранницы, шепнула: – Я с тобой, моя горлинка. Всё хорошо.

– Миромари, – пролепетала та.

Её голос звучал ещё слабо и чуть слышно, но в нём дрожала робкая радость, а взор из-под полуприкрытых век туманился влагой. Женщина-кошка дыханием и поцелуями осушала её намокшие ресницы.

– Ну-ну, ладушка... Всё, всё. Никто тебя не обидит, с Темгуром мы сладили. Война вот-вот кончится – да что там, уже, считай, кончилась. И теперь нас с тобой уже ничто не разлучит.

Она бережно приподняла любимую и чуть покачивала в объятиях.

– Мне приснился сон... Будто мы с тобой у водопада Тысяча Радуг, – проронила Миринэ, успокоенно закрывая глаза и прильнув головой к плечу Миромари. – Я так хотела, чтобы ты пришла... И ты пришла! Как мне сейчас хорошо...

– И мне виделся тот же самый сон, милая. И ты была в нём. – Женщина-кошка до мурашек наслаждалась живой, тёплой тяжестью её тела в своих руках – каждым мурлычущим мигом этого ощущения, каждым биением сердечка своей лады, которое выжило и не остановилось. – Мы, дочери Лалады, умеем проникать в чужие сны. Нас с тобою связывает ниточка любви, поэтому и у тебя открылась эта способность. Как говорится у нас в Белых горах, с кем поведёшься, от того и наберёшься.

Посланцы князя остались в доме Темгура, чтобы следить за порядком вплоть до прибытия его светлости. Миромари почти ни на миг не отходила от своей бесценной Миринэ, и никто им быть вместе не препятствовал. Уже на следующий день девушка чувствовала себя почти здоровой, и они с женщиной-кошкой гуляли в саду. Когда Миринэ, погрозив кому-то кулаком, со смешком утянула возлюбленную вглубь сада, та, проследив направление её взгляда, заметила в окнах дома исполненные шаловливого любопытства личики сестрёнок. Самой шустрой и предприимчивой из всех младших девочек была Сауанна. Ей очень хотелось попасть в Белые горы и найти там себе супругу-кошку.

– Кто знает, может, и впрямь твоя судьба лежит в наших краях, – улыбнулась Миромари.

Энверуш, получивший исцеление светом Лалады, тоже быстро поправился. Он долго хмурился и молчал, долго думал, но потом всё-таки принял протянутую ему руку женщины-кошки, которую он отверг когда-то. Миромари повторила слова, сказанные ею ранее:

– Ну что, братец, мир?

Тот, крепко пожав ей руку и глядя в глаза, кивнул:

– Мир.

Вскоре прибыл князь Астанмур – рослый, широкоплечий человек лет сорока с величавой осанкой, сверкающим орлиным взором и гордыми, внушительными дугами густых бровей. Его сопровождала довольно многочисленная свита. Темгуру пришлось разместить всех в своём доме. В первый день его светлость не приступал к разбирательству – отдыхал с дороги. Потом он вызывал к себе всех участников дела – кого-то по отдельности, кого-то вместе. Старейшин он принял в первую очередь, и седобородые горцы остались очень довольны его любезным и почтительным обхождением. Князь являл собой пример для своего народа – и для некоторых зарвавшихся и распоясавшихся подданных в том числе.

Миромари и Миринэ он вызвал вместе.

– Стало быть, вы хотите связать свои судьбы? – молвил он благосклонно. – Что ж, я не буду препятствовать вашему счастью. Желаю вам прожить в любви и согласии многие годы.

Миромари удостоилась от него особой награды – солнечногорской сабли в богатых ножнах и с усыпанной драгоценными камнями рукояткой. У женщины-кошки с собою было белогорское оружие – кинжал и меч. Последний она и преподнесла князю.

– Моя тётя – белогорская оружейница, – сопроводила она подарок пояснением. – Этот клинок – работа её искусных рук.

Метебийский владыка принял дар учтиво и со сдержанной, степенной благодарностью, но от Миромари не укрылся воодушевлённый блеск его глаз. Князь много слышал о белогорских клинках, видел их в деле и был рад заполучить таковой.

Выслушал князь и самого Темгура. Тот был, как всегда, угрюм, но как будто смирился и признал вину.

– Ты бросил на себя заметную тень своим поступком, – заключил Астанмур. – Пройдёт немало времени, прежде чем я снова смогу убедиться, что тебе можно доверять. И тебе придётся основательно потрудиться, чтобы вновь заслужить моё доверие, а главное – доверие и уважение людей.

– Я понимаю это, мой господин, – сказал Темгур. – И приложу все усилия, чтобы очиститься в твоих глазах.

Раскаялся ли он искренне или только изображал смирение? Этого никто не знал, ибо душа Темгура всегда была тёмным омутом для всех. Как бы то ни было, после отъезда князя между ним и Миринэ так и не наладились тёплые отношения – казалось, пропасть отчуждения стала только глубже и холоднее. Девушка поначалу не теряла робкой надежды стать для него дочерью, но Темгур ответил со своей обычной жёсткостью:

– Я не нуждаюсь ни в твоём сочувствии, ни в милосердии, ни, тем более, в жалости. Ты уже отрезанный ломоть и доживаешь в этом доме последние дни; иди к своей кошке, держать тебя я не стану. На свадьбе вашей позволь мне не присутствовать, у меня много более важных дел. Желаю счастья и всех благ. Больше мне нечего тебе сказать.

Миромари сказала опечаленной избраннице:

– Не всякую ожесточённую душу можно смягчить, ладушка. Быть может, разумнее всего оставить человека в покое, если он не желает сближения. Не забывай, у тебя есть кого любить дочерней любовью: это твой замечательный дядя Камдуг.

Взыскания за отлучку со службы везучая белогорянка снова не получила: сам князь Астанмур милостиво позволил ей сослаться на его особу и дал оправдательную грамоту. Война закончилась поражением туркулов и изгнанием их с Солнечногорской земли. Вскоре Солнечные горы принимали в гостях княгиню Огнеславу со Старшими Сёстрами, и те обсуждали с князьями-горцами условия взаимовыгодного сотрудничества и союзничества.

Когда волшебное колечко было готово, Миромари надела его на палец избраннице.

– Держись за мою руку и шагай следом. Через миг мы окажемся в Белых горах, и ты познакомишься с моими родичами. Ты им понравишься, не волнуйся.

Днём ранее её недоумение по поводу отсутствия знака-обморока разрешилось: Миринэ рассказала, что тот всё-таки был, но прошёл незамеченным кошкой.

– Когда я тебя в первый раз увидела, я еле до кухни добежать успела. Вот там-то меня и накрыло слабостью, и я растянулась на полу. Так это оно и было, то самое знамение?

– Да, – рассмеялась белогорянка с радостным облегчением. – Оно самое.

Впрочем, она и так крепко верила в душе, что Миринэ – её ладушка. Они вместе шагнули в проход, и по другую его сторону их встретил заснеженный сад. Девушка тут же съёжилась от холода, и женщина-кошка укутала её своим плащом – впрочем, уже через мгновение они вошли в домашнее тепло. Топилась печка, матушка ставила тесто для пирога, а при появлении Миромари радостно воскликнула:

– Боровинка, ты ли это?

Первые ниточки седины серебрились в тяжёлом узле её кос, прятавшихся в жемчужной сетке-волоснике, но лицо по-прежнему сияло молодостью.

– Я, матушка Дарёна, кто ж ещё? – засмеялась кошка. – А где матушка Млада?

– Она на озеро отправилась – рыбки свежей для пирога добыть, – ответила родительница, с доброжелательным любопытством поглядывая на девушку. – А это кто с тобой пришёл?

– Матушка, познакомься: это моя невеста Миринэ, – торжественно молвила Миромари или, как её звали на родине, Боровинка. – Она родом из Метебии, страны в Солнечных горах. Она пока не знает нашего языка, но быстро научится.

Матушка Дарёна вытерла руки передником, подошла и сердечно поцеловала красавицу в обе щеки. Окинув искрящимся теплотой взором обеих влюблённых, она с улыбкой проговорила:

– Ну, вот и ты у нас остепенилась, Боровинка. На очереди твоя сестрица Милунка.

Женщина-кошка, обняв смущённую и ничего не понимающую Миринэ за плечи, сказала ей: