Текст книги "Смерть у бассейна"

Автор книги: Агата Кристи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

– О чем вы думаете, мадемуазель?

– Об Айнсвике.

– А что это – Айнсвик?

– Айнсвик… Это такое место.

Почти грезя наяву, она описала ему усадьбу. Изящный белый дом, с переросшей его большой магнолией в обрамлении амфитеатра лесистых холмов.

– Это был ваш дом?

– Да нет. Я жила в Ирландии. А туда мы приезжали на каникулы. Эдвард, Мэдж и я. Собственно, это был дом Люси. Он принадлежал ее отцу, а после его смерти перешел к Эдварду.

– Не сэру Генри? Но разве титул не у него?

– Сэр Генри лишь кавалер ордена Бани, – объяснила она, – а что до степени родства, так у него оно очень далекое.

– А после Эдварда Энгкетла кому он должен перейти, этот Айнсвик?

– Вот странно. Я никогда не думала об этом. Если Эдвард не женится, – она запнулась. Тень пробежала по ее лицу. Хотел бы сейчас Эркюль Пуаро знать, что за мысль вдруг посетила ее.

– Наверное, – сказала Генриетта медленно, – он отойдет Дэвиду. Так вот зачем…

– Что – зачем?

– Почему Люси пригласила его… Дэвид и Айнсвик? – Она покачала головой. – Они никак не подходят друг другу.

Пуаро указал вперед, на тропку.

– Вы по этой тропе спускались к бассейну вчера?

Ее пробрало легкой дрожью.

– Нет, по той, что ближе к дому. А по этой шел Эдвард. – Она вдруг повернулась к нему. – Надо ли снова возвращаться к этому? Мне жуток этот бассейн и сама «Пещера» тоже.

Пуаро зашептал:

 
Зловещ оскал и жуток зёв пещеры:
Средь вереска разверзшаяся твердь.
Клыки камней сочатся кровью щедро
И, что не спросишь, – эхо молвит: «Смерть!»
 

Генриетта повернула к нему удивленное лицо.

– Теннисон, – сказал Пуаро, гордо кивнув головой. – Стихотворение вашего лорда Альфреда Теннисона.

– И, что ни спросишь, эхо… – она продолжала, почти для себя самой. – Ну да, конечно… так оно и есть. Эхо!

– О каком это вы эхе?

– Об этом вот месте. Я почти уже поняла это однажды – когда мы с Эдвардом поднимались в субботу на холм. Эхо Айнсвика. И что мы есть такое – мы, Энгкетлы. Мы отзвуки, отголоски, эхо. Мы не настоящие – каким, например, был Джон, – она повернулась к Пуаро. – Жаль, что вы не знали его, господин Пуаро. Все мы тени рядом с Джоном. Джон был действительно живым.

– Да. Даже когда он умирал.

– Знаю. Вы не могли не почувствовать… И вот Джона нет, а мы, призраки, живем… Это, знаете, похоже на дурную шутку.

Юность опять исчезла с ее лица. Ее губы искривились, как от внезапной боли. Когда Пуаро обратился к ней с вопросом, она сперва не поняла, о чем он говорит.

– Извините, что вы сказали, господин Пуаро?

– Я спросил, как ваша тетушка, леди Энгкетл, относилась к доктору Кристоу?

– Люси? Кстати, она мне двоюродная сестра, а не тётка. Он ей очень нравился.

– А вашему – тоже, кажется, кузену? – господину Эдварду Энгкетлу, также нравился покойный?

Ее голос, подумал он, прозвучал чуть сдавленно, когда она ответила:

– Не очень – но ведь он едва знал его.

– А ваш другой кузен, господин Дэвид Энгкетл?

Генриетта улыбнулась.

– Думаю, Дэвид нас всех ненавидит. Он проводит время в библиотеке. Читает «Британскую энциклопедию».

– О, внушительный характер.

– Мне жаль Дэвида. Дома ему приходится несладко. Его мать больна – не вполне нормальна. Единственный способ самозащиты для него – поверить в свое превосходство над прочими. Пока это действует – все хорошо, но чуть не сработало – и сразу виден беззащитный Дэвид.

– А над доктором Кристоу он чувствовал превосходство?

– Старался, но, кажется, не преуспел. Подозреваю, что как раз таким, как Джон Кристоу, Дэвиду и хотелось бы стать. Потому-то он и невзлюбил Джона.

Пуаро задумчиво кивнул.

– Да, самоуверенность, отсутствие сомнений, мужественность – яркие качества сильного пола. Это любопытно, очень любопытно.

Генриетта не ответила. Сквозь листву Эркюль Пуаро заметил у бассейна мужчину, нагнувшегося в поисках чего-то – или это только казалось. Он пробормотал:

– Хотел бы я знать…

– Прошу прощения?

– Это один из людей инспектора Грейнджа. Он вроде бы что-то высматривает.

– Я думаю, вещественные доказательства. Разве не их ищет полиция? Пепел сигарет, следы, горелые спички.

В голосе ее угадывалась горькая насмешка. Пуаро ответил серьезно:

– Да, они это ищут – и порой находят. Но истинные улики, мисс Савернек, в подобных случаях обычно спрятаны во взаимоотношениях участвующих лиц.

– Не уверена, что поняла вас.

– Мелочи, – сказал Пуаро, запрокинув голову и полуприкрыв глаза. – Не пепел, не след резинового каблука, а взгляд, движение, неожиданный поступок…

Генриетта быстро обернулась, ловя его взгляд. Пуаро почувствовал это, но не повернул головы. Она спросила:

– Вы подумали о чем-то в частности?

– Я вспомнил, как вы подошли, отобрали револьвер у миссис Кристоу и тут же уронили в воду.

Он ощутил, как она слегка вздрогнула. Но голос ее остался ровным и спокойным:

– Герда довольно неловкая. В момент потрясения и, вдобавок, с заряженным револьвером… да он у нее мог выстрелить и ранить кого угодно.

– Но не вашей ли неловкостью было уронить его в воду?

– Да, но и я была потрясена, – она осеклась. – Что вы имеете в виду, господин Пуаро?

Пуаро выпрямился, повернул голову и заговорил бодро-деловитым голосом:

– Если на револьвере были отпечатки пальцев, то есть отпечатки, оставленные до того, как его взяла миссис Кристоу, было бы интересно узнать – чьи они.

Генриетта сказала тихо, но твердо:

– Вы предполагаете, что мои. Вы думаете, будто я застрелила Джона и бросила револьвер возле него, а Герда могла подойти, поднять его и быть на этом застигнута. Так вы рассудили, верно? Но, будь это я, вы, несомненно, не откажете мне в столь малой толике ума, чтобы сообразить сначала стереть отпечатки своих пальцев?

– Но у вас, конечно, хватило бы ума понять, что в этом случае на револьвере не будет никаких отпечатков, кроме принадлежащих миссис Кристоу, а это было бы просто невероятно. Ведь вы все стреляли из него накануне. И, собираясь воспользоваться оружием, Герда Кристоу едва ли стала бы удалять с него отпечатки чужих пальцев. С какой стати?

– Когда доктор Кристоу умирал, он произнес ваше имя.

– И вы считаете, что это было обличением? Отнюдь.

– Л чем же?

Вытянув ногу, Генриетта прочертила носком туфли узор, потом тихо сказала:

– Вы не забыли, в чем я вам только что призналась? Я имею в виду наши отношения.

– Ах, да. Он ваш любовник и поэтому, умирая, он говорит «Генриетта». Очень трогательно.

Она бросила на него гневный взгляд.

– Вам смешно?

– Я не смеюсь. Но я не люблю, когда меня обманывают, а вы, по-моему, как раз это и пытаетесь сделать.

Генриетта сказала спокойно:

– Я говорила вам, что я не слишком правдива – но все равно, когда Джон сказал «Генриетта», он не изобличал меня в качестве убийцы. Разве вам не ясно, что люди моего склада, люди творческие, совершенно не способны к отнятию жизни. Мне ли убить человека, господин Пуаро? Я не способна к убийству кого бы то ни было. Вот вам простая и полная правда. Вы заподозрили меня просто потому, что умирающий прошептал мое имя, хотя он едва ли сознавал, что говорит.

– Доктор Кристоу прекрасно все сознавал. Его голос был живым и осмысленным, словно у врача во время решающей операции, когда он говорит четко и требовательно: «Сестра, щипцы, пожалуйста».

– Но… – она казалась захваченной врасплох.

Эркюль Пуаро быстро продолжал:

– И дело не только в том, что доктор Кристоу сказал, умирая. Я и на миг не верю, что вы способны на преднамеренное убийство. Но вы могли выстрелить в какое-то мгновение жгучей обиды, а если так – если так, мадемуазель, – у вас хватит творческого воображения и способностей замести следы.

Генриетта встала. Она постояла чуть-чуть, бледная и потрясенная, глядя на него, потом сказала с внезапной грустной улыбкой:

– А я-то думала, что нравлюсь вам.

Эркюль Пуаро вздохнул и сказал печально:

– В этом-то моя главная беда. Нравитесь.

Глава 19

После ухода Генриетты Пуаро оставался на месте, пока не увидел инспектора Грейнджа, решительным непринужденным шагом шедшего мимо бассейна и свернувшего на тропу к павильону.

Шел инспектор с целеустремленным видом.

Он мог идти, следовательно, либо в «Пристанище», либо в «Голубятню». «Интересно, куда», – подумал Пуаро.

Он встал и прежним путем отправился обратно. Если инспектор Грейндж шел повидаться с ним, он бы хотел услышать, что тот собирается ему сказать.

Но, придя в «Пристанище», он не усмотрел никаких признаков гостя. Пуаро задумчиво взглянул в сторону «Голубятни». Вероника Крей, он знал это, не возвращалась в Лондон.

Он ощутил, как его интерес к Веронике Крей усиливается. Матовый блеск лисьего меха, разбросанные коробки спичек, внезапное, не вполне объяснимое вторжение субботним вечером и, наконец, откровения Генриетты Савернек.

«Занятный образчик, – подумал он. – Да, вот именно: образчик.

Столкновение личностей. Клубок смешанных чувств. И клубок необыкновенно запутанный – из темных нитей ненависти и вожделений.

Герда Кристоу ли стреляла в мужа? Или все не так просто?»

Генриетта поспешила с выводами, сочтя, что он подозревает ее в убийстве, хотя в действительности он и не заходил так далеко в своих предположениях. Чуть вероятнее была надежда, что Генриетта кое о чем знает. Кое о чем знает или кое-что скрывает?

Он недовольно пожал плечами.

Сцена у бассейна. Обдуманная сцена. Хорошо поставленная сцена. Кем поставленная? Ради кого поставленная?

Он сильно подозревал, что на второй вопрос следовало ответить: ради Эркюля Пуаро. Он стал так думать не сразу. Но сначала он вообще принял все за нелепую шутку.

Это и было нелепо, но не было шуткой.

А ответ на первый вопрос?

Он пожал плечами. Он не мог понять. У него не было даже малейшей догадки.

Однако он прикрыл глаза и вызвал в воображении – всех, – ясно видя их внутренним оком. Сэр Генри – прямой, достойный доверия, в прошлом – ответственный имперский чин. Леди Энгкетл – ускользающая и непонятная, и нелогично, против ожидания, обаятельная, с присущей ей неодолимой силой перескакивающей мысли. Генриетта Савернек, любившая Джона Кристоу больше, чем себя самое. Тихий невыразительный персонаж – Эдвард Энгкетл. Обаятельная, но некрасивая девушка по имени Мэдж Хадкасл. Ошеломленное потерянное лицо Герды Кристоу, держащей в руке револьвер.

Всех их накрыло теперь сетью закона. Ненадолго связали неумолимые последствия внезапной насильственной смерти. Для каждого эта трагедия имела свой смысл, каждый бы рассказал о ней по-своему.

И где-то в этой игре душ и страстей пряталась истина. Для Эркюля Пуаро важнее изучения людей в жизни было только одно – стремление к правде.

Он хотел знать правду о смерти Джона Кристоу.

– Ну разумеется, инспектор, – сказала Вероника, – я всей душой хочу вам помочь.

– Благодарю вас, мисс Крей.

Инспектор почему-то совсем иначе представлял себе Веронику Крей.

Он ожидал чар, волшебства, может быть даже фейерверка. Разыграй она какую-нибудь сцену, он бы ничуть не удивился.

Он и подозревал, что она разыграет сцену. Только не такую, на какую он рассчитывал.

Он увидел не слишком потрясающее женское обаяние – чары не были родником. Вместо этого он сознавал, что напротив него сидит женщина весьма миловидная и превосходно одетая, у которой явно благополучно идут дела. Вероника Крей, подумал он, отнюдь не дура.

– Нам нужен лишь ясный ответ, мисс Крей. Вы приходили в «Пещеру» в субботу вечером?

– Да. У меня кончились спички. Забываешь, как важны такие мелочи в деревне.

– И вы пешком пошли к «Пещере»? Почему не к вашему ближайшему соседу! Господину Пуаро?

Она улыбнулась – уверенной, роскошной, экранной улыбкой.

– Я не знала, кто мой ближайший сосед, а то бы обратилась к нему. Я думала, что это просто какой-то маленький иностранец, и решила, знаете ли, что он может начать надоедать своими визитами.

«Ага, – подумал Грейндж, – вполне правдоподобно. Она готова к любому вопросу».

– Вы берете спички – и вдруг узнаете старого друга, доктора Кристоу. Я верно понял?

Она кивнула.

– Бедный Джон. Да, я не видела его пятнадцать лет.

– В самом деле? – в голосе инспектора прозвучало вежливое недоверие.

– В самом деле, – ее тон был решительно категоричен.

– Вы были рады увидеть его?

– Очень. Это всегда восхитительно – встречать старинных друзей. Вы тоже так считаете, инспектор?

– В некоторых случаях, да.

Вероника Крей продолжала, не ожидая новых вопросов:

– Джон проводил меня домой. Вы захотите узнать, не говорил ли он чего-либо, что могло бы пролить свет на трагедию: я очень тщательно обдумала всю нашу беседу, но, честное слово, не нашла никаких намеков.

– О чем же вы говорили, мисс Крей?

– О прежних временах. «Ты помнишь?», «Л ты помнишь?», «А то?», «А это?» – она грустно улыбнулась. – Мы познакомились на юге Франции. Джон очень мало переменился. Хотя повзрослел, конечно, и увереннее стал. Я так поняла, что он добился хорошей профессиональной известности. Он совсем не говорил о своей личной жизни, но у меня осталось впечатление, что, возможно, его брак оказался не слишком счастливым – правда, это всего лишь самое неясное впечатление. Мне кажется, что его жена из числа женщин серых и ревнивых. Вечно, наверное, закатывала сцены из-за его смазливых пациенток.

– Нет, – сказал Грейндж. – Она такой совсем не выглядит.

– Вы имеете в виду, что все это было подспудно? – быстро сказала Вероника. – О да, да. Нетрудно представить, что это может оказаться куда более опасным.

– Вы совершенно уверены, что не ошибаетесь? По-моему, вы могли его встречать множество раз.

– Откуда, скажите на милость, такие предположения?

– Ну, кое о чем говорит вот это. – Инспектор Грейндж извлек из кармана письмо, пробежал его, откашлялся и прочел:

«Приди, пожалуйста, сегодня – и пораньше. Я должна тебя видеть. Вероника».

– Да-а, – она улыбнулась, – чуть повелительно, пожалуй. Боюсь, это влияние Голливуда – ну, излишняя самонадеянность.

– Доктор Кристоу, получив эту повестку, на следующее утро явился к вам. У вас с ним вышла ссора. Вас не затруднит объяснить мне: из-за чего?

Инспектор пустил в ход свою тяжелую артиллерию и от него не ускользнула вспышка гнева, раздраженно стиснутые челюсти.

– Мы не ссорились, – сказала она.

– Ну, нет, мисс Крей. Ваши последние слова были: «Я даже не думала, что способна ненавидеть кого-нибудь так, как ненавижу тебя».

На этот раз она промолчала. Он словно ощущал, как она соображает – поспешно, но осмотрительно. Другая женщина разразилась бы потоком слов. Но Вероника была слишком умна для этого.

Она пожала плечами и сказала беспечно:

– Ясно. Опять россказни слуг. У моей горничной богатое воображение. Как вам известно, существуют разные способы выражать свои мысли. Могу вас уверить, мне мелодраматизм не присущ. В действительности это было лишь игривое замечание. Мы с ним немного пикировались.

– Так это говорилось не всерьез?

– Ясное дело, нет. И могу заверить вас, инспектор, что я пятнадцать лет не видела Джона Кристоу. Это легко проверить.

– Я вижу, мисс Крей, вы считаете жену доктора убийцей.

– Мне не следовало так говорить. Не стоит никого обвинять заранее, верно? Я прошу прощения. Так получилось оттого, что моя горничная рассказала мне, как миссис Кристоу обнаружили стоящей над трупом мужа с револьвером в руке. Знаете, в этом захолустье все разносится с таким преувеличением, через прислугу в основном.

– Прислуга порой может оказаться полезной, мисс Крей.

– Да, вы, полагаю, получаете от нее массу необходимых сведений?

Грейндж продолжал бесстрастно:

– Вопрос состоит в том, у кого были причины…

Он умолк. Вероника сказала с легкой и сожалеющей усмешкой:

– Жену всегда подозревают первой? Как цинично! Но обыкновенно имеется и «другая женщина». Полагаю, ее можно причислить к тем, у кого есть причины?

– Вы думаете, в жизни доктора Кристоу была другая женщина?

– Ну да, мне кажется, что могла бы. У меня, знаете, создалось такое впечатление.

– Впечатления порой могут быть полезными, – сказал Грейндж.

– Как я поняла из его слов, эта скульпторша, она была, ну, что ли, его близким другом. Но вы-то, наверное, об этом уже знаете?

– Разумеется, мы во все вникаем.

Голос инспектора Грейнджа звучал на редкость уклончиво, но он успел заметить злорадную вспышку удовлетворения в этих больших голубых глазах.

Он спросил как можно официальнее:

– Вы сказали, что доктор Кристоу проводил вас домой. В котором часу вы простились?

– Верите ли, я никак не могу вспомнить! Помню, мы какое-то время разговаривали. Наверное, было довольно поздно.

– Он входил?

– Да, я предложила ему выпить.

– Понятно. Местом беседы вы избрали, как будто, павильон у плавательного бассейна?

Он увидел, как затрепетали ее веки. После мгновенного колебания она заговорила:

– Да вы и в самом деле сыщик, а? Да, мы сидели там, курили и болтали какое-то время. А как вы узнали?

На ее лице появилось радостное и нетерпеливое выражение ребенка, требующего, чтобы ему объяснили ловкий фокус.

– Вы оставили там свои меха, мисс Крей, – и добавил без малейшего нажима, – а также спички.

– Да, да, верно.

– Доктор Кристоу возвратился в «Пещеру» в три часа ночи, – сообщил инспектор опять без всякого нажима.

– В самом деле, так поздно? – в голосе Вероники звучало искреннее удивление.

– В самом деле, мисс Крей.

– Ну что ж, вполне возможно. Ведь мы столько лет не виделись, нам было о чем поговорить.

– Вы действительно так долго не встречали доктора Кристоу?

– Я только что сообщила вам, что не видела его пятнадцать лет.

Она снова была уравновешенной, неприступной, уверенной в себе.

Грейндж не стал спорить.

– Благодарю вас, мисс Крей, – сказал он любезно.

Оставив «Голубятню», он вышел на дорожку и свернул к воротам «Пристанища».

Эркюль Пуаро глядел на инспектора с величайшим удивлением. Он повторил недоверчиво:

– Револьвер, что держала Герда Кристоу, упавший затем в бассейн, был не тот, из которого совершено убийство? Это просто невероятно.

– Точно, господин Пуаро. Скажем лучше, это бессмыслица.

Пуаро пробормотал негромко:

– Нет, это не бессмыслица. Ведь все равно в этом окажется смысл, а, инспектор?

Инспектор тяжело вздохнул:

– Так-то оно так, господин Пуаро. Объяснение этому должно быть, но пока я его не вижу. Ясно, что мы не много узнаем, пока не найдем, из чего стреляли. Оружие из коллекции сэра Генри, это точно. Во всяком случае, одна пропажа налицо, а это говорит за то, что дело наше по-прежнему не выходит за пределы «Пещеры».

– Да, – пробормотал Пуаро. – Все остается связанным с «Пещерой».

– И все выглядит просто и ясно, – продолжал инспектор. – Но только на первый взгляд.

– Да, – сказал Пуаро, – это не просто.

– Мы должны допустить возможность инсценировки дела – все, значит, было так рассчитано, дабы впутать Герду Кристоу. Но коли так, почему бы не оставить тот револьвер лежащим подле тела, чтобы она подобрала его?

– Она могла и не поднять его.

– Это верно, но даже если бы она не подняла его, раз ничьих больше пальцев не осталось на оружии – при условии, что их удалили после выстрела – она, непременно, оказалась бы под подозрением. А это то, чего и хотел убийца, верно?

– А чего он хотел?

Грейндж взглянул непонимающе:

– Ну, если вы совершили убийство, вам хотелось бы навести подозрение на кого-то другого, разве нет? Это было бы очень естественно.

– Да-а, – сказал Пуаро. – Но тогда, возможно, тут произошел более редкий тип убийства. Не исключено, что тут-то ключ и к нашим затруднениям.

– Каков же этот ключ?

Пуаро повторил задумчиво:

– Редкостный тип убийства.

Инспектор воззрился на него:

– Но тогда чем руководствовался убийца? Чего он – или она – достиг?

Пуаро со вздохом развел руками:

– Не имею понятия – совершенно не имею понятия. Или, кажется, имею – смутное…

– Да?

– Что преступник хотел убить Джона Кристоу, но не собирался вовлекать Герду Кристоу?

– Хм. А мы-то сразу же заподозрили ее.

– Да, но было лишь вопросом времени, чтобы факты об оружии стали известны и вынудили все пересмотреть. А в этом промежутке у убийцы было время…

– Пуаро осекся.

– Бремя – на что?

– Ах, шоп ami [19]19
  друг мой (фр.)


[Закрыть], вы меня подловили, опять я могу лишь сказать: не знаю.

Инспектор Грейндж дважды прошелся по комнате. Потом он остановился перед Пуаро.

– Я пришел к вам сегодня, господин Пуаро, по двум причинам. Во-первых, я знаю – и это хорошо известно всей полиции, – что вы человек обширного опыта, решивший ряд сложных задач подобного рода. Это причина номер один. Но есть и другая причина. Вы били там. Вы были очевидцем. Вы видели, что произошло.

Пуаро кивнул.

– Да, я видел, что произошло. Но глаза, инспектор, очень ненадежные свидетели.

– Как вас понять, господин Пуаро?

– Глаза видят порою то, что им дают увидеть.

– Вы полагаете, что это было заранее подготовлено?

– Подозреваю. Это было, понимаете, точно как театральная постановка. То, что я видел, было предельно ясно. Мужчина, которого застрелили, и женщинг, которая стреляла. Причем, она держала в руке оружие, только что употребленное. Вот что я видел. А мы ужэ знаем, что одна подробность в картине ложна. Что это оружие не было употреблено для убийства Джона Кристоу.

– Хм, – гнспектор подергал свои совершенно повисшие усы. – Вам ясно, что и другие подробности упомянутой картины также ложны?

Пуаро кивнул и сказал:

– Присутствовало еще три человека, очевидно, только что появившиеся на сцене. Что, впрочем, могло быть и не так. Бассейн окружен густой рощей молодых каштанов. От бассейна расходятся пять дорожек – к дому, к лесу, в цветочную аллею, к птичнику и сюда, к шоссе. Каждый из этих трех шел по своей тропе. Эдвард спускался из лесу, леди Энгкетл подымалась от птичника, Генриетта Савернек – от цветника за усадьбой. Эти трое появились на месте преступления почти одновременно, на несколько минут позже Герды Кристоу. Но кто-то из них мог быть у бассейна и раньше ее появления, мог выстрелить в Джона Кристоу и удрать по однсл из тропинок, а затем, сделав круг, появиться одновременно с прочими.

Инспектор Грейндж сказал:

– Да, это возможно.

– И другая возможность, еще не обсуждавшаяся. Неизвестный мог подойти по тропе от шоссе, выстрелить в Джона Кристоу и тем же путем незамеченным вернуться обратно.

Грейндж сказал:

– Вы чертовски правы. Итак, налицо два других подозреваемых – помимо Герды Кристоу. Берем ту же самую причину – ревность. Есть еще две женщины, у которых была связь с Джоном Кристоу. В это утро Кристоу вернулся от Вероники Крей. У них была ссора. Она говорила, что заставит его пожалеть о своем поступке и что она даже не думала, что способна ненавидеть кого-нибудь так, как ненавидит его.

– Любопытно, – пробормотал Пуаро.

– Она прямо из Голливуда, а они там время от времени подстреливают друг друга. Я в газетах читал. Крей могла прийти за мехами, забытыми накануне в павильоне. Они встретились – дело могло закончиться вспышкой ревности – она в него выстрелила, а затем, услышав чьи-то шаги, незаметно ускользнула тем же путем, каким пришла.

Он умолк на миг и раздраженно прибавил:

– И тут мы упираемся в момент, где все запутывается. Проклятый пистолет! Разве что, – тут его взгляд оживился, – она стреляла из своего, а украденный ею у сэра Генри бросила, чтобы навести подозрение на обитателей «Пещеры». Она могла ведь и не знать, что в наших силах опознать использованное оружие по следам нарезки.

– Интересно, многим ли об этом известно?

– Я спрашивал сэра Генри. Он говорит, что по его мнению, масса людей это знает, благодаря детективным романам. Сослался на новинку «Тайна фонтана слез», который, по его словам, сам же Джон Кристоу читал в субботу и где весьма подробно освещен этот вопрос.

– Но Вероника Крей должна была заполучить пистолет из кабинета сэра Генри.

– Да, это означало бы «умысел», – инспектор снова потянул себя за ус, потом взглянул на Пуаро. – Однако, вы сами намекнули на другую возможность, господин Пуаро. Вот мисс Савернек, правда, здесь опять может иметь место вполне естественное заблуждение того, кто видит – а лучше сказать: того, кто слышит. Кристоу, умирая, говорит: «Генриетта». Вы слышите это, они все это слышат. Хотя, кажется, господин Энгкетл не разобрал, что было сказано.

– Эдвард Энгкетл не слышал? Это интересно.

– Но другие слышали. Мисс Савернек сама сказала, что он пытался обратиться к ней. А леди Энгкетл говорит: «Он открыл глаза, увидел мисс Савернек и произнес «Генриетта», хотя этому, кажется, не придает никакого значения.

Пуаро улыбнулся.

– Да, а зачем ей придавать этому значение?

– Далее, господин Пуаро, как насчет вас? Вы были там – вы видели – вы слышали. Не пытался ли доктор Кристоу объявить всем, что это Генриетта стреляла в него? Короче, не прозвучало ли это обличающе?

Пуаро спокойно проговорил:

– Тогда я так не подумал.

– А теперь, господин Пуаро? Как вы думаете теперь?

Пуаро вздохнул, потом негромко сказал:

– Так могло быть. И больше мне нечего добавить. То, о чем вы спрашиваете, – дело впечатления, а когда событие давно минуло, есть соблазн задним числом вложить во все смысл, какого в тот миг не было.

Грейндж сказал поспешно:

– Конечно, все это между нами. Соображения господина Пуаро еще не есть улики, мне это ясно. Но, может быть, вы дадите какой-нибудь толчок?

– О, я очень хорошо вас понимаю – впечатления очевидцев бывают очень полезны. Но я бы решился утверждать, что от моих впечатлений нет никакого прока. Я был обманут мнимой очевидностью того, что миссис Кристоу застрелила своего мужа; так что, когда доктор Кристоу открыл глаза и выговорил: «Генриетта», мне бы и в голову не пришло, что он обличал. А теперь, глядя назад, испытываешь искушение найти в этой сцене то, чего не видел тогда.

– Я понимаю, что вы хотите сказать, – сказал Грейндж. – Но мне кажется, что раз последним словом Кристоу было имя Генриетты, это может быть истолковано лишь двояко: либо как обвинение убийцы, либо же – ну, чисто эмоциональнее: смерть с именем любимой женщины на устах. И вот, восстановив все в памяти, как по-вашему, на какое из двух звучаний было похоже больше?

Пуаро вздохнул, переменил позу, прикрыл глаза, открыл их вновь, в досаде развел руками и сказал:

– Его голос был требователен. Это все, что я могу сказать – требователен. Он мне не показался ни обвиняющим, ни страстным, а требовательным. Да! И в одном я уверен. Он вполне был в сознании. Он произнес это, знаете, как врач, проводящий сложную и неотложную операцию. – Пуаро пожал плечами. – Это самое большее, чем я могу быть полезен.

– А, по-медицински? – сказал инспектор. – Да, вот вам, на поверку, и третье значение. Он ранен, он боится, что умирает, и хочет, чтобы ему скорее помогли. И если, как утверждает леди Энгкетл, мисс Савернек была первой, кого он увидел, открыв глаза, он и должен был бы позвать ее. Хотя это не очень правдоподобно.

– Ничего нет правдоподобного в этом деле, – сказал Пуаро с некоторой горечью.

Сцена убийства, поставленная, дабы обмануть Эркюля Пуаро, – и обманувшаяего! Нет, это было маловероятно.

Инспектор Грейндж глянул в окно.

– Ага, – сказал он. – Там Кларк, мой сержант. Выглядит, словно что-то разузнал. Он занимается прислугой. Дружеское общение. Он миловидный парень и имеет подход к женщинам.

Сержант Кларк вошел, слегка запыхавшийся. Его несомненная привлекательность чуть ослаблялась подчеркнуто официальными манерами.

– Как только я узнал, сэр, где вы, я решил пойти и доложить.

Он бросал нерешительные взгляды на Пуаро, экзотический, иностранный облик коего не внушал сержанту особого доверия.

– Оставь, сынок, – сказал Грейндж. – При господине Пуаро можно. Он успел забить больше дичи, чем ты еще сможешь настрелять за многие и многие годы.

– Есть, сэр. Значит так, сэр, я кое-что выяснил у судомойки.

Грейндж победоносно взглянул на Пуаро.

– Что я вам говорил? Где есть судомойки, дело не бывает безнадежным. Само небо помогает нам. И это в то время, когда кругом число прислуги так сокращается, и уже никто больше не держит судомоек. Судомойки сплетничают, судомойки болтают. Они так затурканы поваром и старшей прислугой, что для них единственная радость поговорить обо всем, что они знают, с любым, кто захочет их слушать. Продолжай, Кларк.

– Эта девушка рассказывает, сэр, что, дескать, в субботу днем она видела Гаджена, дворецкого, шедшего через гостиную с револьвером в руке.

– Гаджена?

– Да, сэр, – проверил в записной книжке Кларк. – Вот ее слова: «Не знаю, что и будет, но, видать, надо вам признаться, что я в тот день видела. Я видела мистера Гаджена, он был в гостиной с револьвером в руке. Ну, я вам скажу, и вид был у него!»

– По-моему, – сказал Кларк, закрыв записную книжку, – ее слова насчет вида значения не имеют. Она, наверное, так посчитала из-за того, что увидела у него в руках. Но я все-таки решил сразу дать вам знать.

Инспектор Грейндж встал с удовлетворенным видом человека, узревшего перед собой достойную его задачу.

– Гаджен? – сказал он. – Я немедленно переговорю с Гадженом.