Текст книги "Смерть у бассейна"

Автор книги: Агата Кристи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

Глава 25

– Дорогая! Я вне себя от радости!

Леди Энгкетл протянула Эдварду свою изящную руку, а другой мягко коснулась Мэдж.

– Вы были совершенно правы, Эдвард, что заставили нашу Мэдж бросить этот жуткий магазин и привезли ее прямо сюда. Она, конечно, останется здесь и уже отсюда пойдет под венец. До церкви св. Георгия три мили по дороге, а если лесом – то всего одна, но ведь не идти же венчаться через лес. И, я полагаю, служить будет викарий – бедняга, у него каждую осень ужасный насморк. А у младшего священника такой высокий «англиканский» голос, что обряду, возможно, будет недоставать впечатляющей силы. И религиозной тоже – вы ведь понимаете, что я имею в виду. Так трудно настроиться благоговейно, когда кто-то говорит в нос.

«Прием в стиле Люси», – подумала Мэдж. От этого ей захотелось одновременно смеяться и плакать.

– Мне нравится мысль пойти под венец отсюда, – сказала она.

– Вот и прекрасно, дорогая. Платье кремового атласа, а в руках молитвенник цвета слоновой кости – но не букет! А кто у нас будет подружками невесты?

– Нет, нет, я не хочу этой суеты. Очень тихое бракосочетание.

– Я понимаю, что вы имеете в виду, дорогая. Возможно, вы правы. На осенних венчаниях обычны хризантемы. Я их всегда считала не слишком восхитительными цветами. А подружки, если только не потратить тьму времени, чтобы их тщательно подобрать, никогда не подходят невесте, и одна почти всегда слишком простовата и портит все впечатление, но ее приходится брать, потому что она обычно сестра жениха. Но конечно же! – Леди Энгкетл так и просияла. – Ведь у Эдварда нет никаких сестер.

– Этот пункт, очевидно, в мою пользу, – сказал Эдвард с улыбкой.

– Но хуже всего на венчании с детьми, – продолжала леди Энгкетл, блаженно следуя поездом собственной мысли. – Все ахают: «Какая прелесть!», но, мои дорогие – какое беспокойство! То наступят на шлейф, то завопят: «няня!», а иногда их тошнит. Я всегда удивляюсь, как это девушка может дойти до алтаря в подобающем настроении, когда она не может быть уверена в том, что происходит позади.

– А позади меня ничего и не должно быть, – весело сказала Мэдж. – Даже шлейфа. Я могу венчаться в жакете и юбке.

– О нет, Мэдж, это по-вдовьи. Нет. Атлас, такой не совсем белый – и не от мадам Элфредж.

– Ну уж, разумеется, – сказал Эдвард.

– Я повезу вас к Мирей, – объявила леди Энгкетл.

– Люси, дорогая, я не могу позволить себе Мирей.

– Ерунда, Мэдж. Мы с Генри даем за вами приданое. Генри, конечно, будет посаженным отцом. Надеюсь, его фрачные брюки не окажутся тесны в поясе. Два года как он в последний раз был на венчании. А я надену…

Леди Энгкетл умолкла и закрыла глаза.

– Да, Люси?

– Голубое, как гортензия, – восторженно провозгласила леди Энгкетл. – У вас, Эдвард, я полагаю, шафером будет кто-то из ваших друзей, а если нет, то есть Дэвид. Я не могу избавиться от мысли, что это должно быть ужасно полезно Дэвиду. У него бы появилась осанка, и он бы почувствовал, что все мы одобряем его. А это, я уверена, для Дэвида очень важно. Как, наверное, вгоняет в уныние сознание того, что ты умный, интеллектуальный, но никому ты от этого не нравишься больше! Впрочем, тут был бы и некоторый риск. Он скорее всего потерял бы кольцо или уронил бы его в последнюю минуту. А это, наверное, слишком тревожило бы Эдварда. Но, в некотором смысле, было бы мило сохранить тех же участников, которые были здесь на убийстве.

Последние слова Люси произнесла тоном самой что ни на есть светской болтовни.

– Леди Энгкетл нынешней осенью развлекла друзей убийством, – не смогла удержаться Мэдж.

– Да, – сказала Люси задумчиво, – наверное, именно такое впечатление и создалось. Уик-энд со стрельбой на сладкое. Знаете, если подумать, так ведь оно и было!

Мэдж слегка передернуло.

– Ну, во всяком случае, с этим теперь покончено.

– Не совсем. Следствие не окончено. А люди этого инспектора Грейнджа так и рыскают по всей каштановой роще напролом, распугали всех фазанов и выскакивают как чертик из табакерки в самых невероятных местах.

– Чего они ищут? – спросил Эдвард. – Револьвер, из которого убили Кристоу?

– Вполне возможно. Они даже приходили в дом с ордером на обыск. Инспектор страшно извинялся, был так смущен, но я, конечно, сказала ему, что мы только довольны. Было и впрямь очень интересно. Они искали везде без исключения. Я сопровождала их и предложила несколько мест, куда даже они не догадались заглянуть. Правда, они ничего не нашли. Это было ужасным разочарованием. Бедный инспектор прямо отощал и все дергает и дергает себя за усы. Его жена должна кормить особо питательной пищей ввиду таких его забот, но я смутно догадываюсь, что она из тех женщин, которой важнее, чтобы сиял ее линолеум, чем приготовить что-нибудь вкусненькое. Это мне напомнило, что надо пойти поговорить с миссис Мидуэй. Забавно, до чего прислуга не терпит полиции. Сырное суфле вчера вечером было просто несъедобно. Суфле и пирожные – прекрасный показатель, если повар выведен из равновесия. Если бы Гаджен не сдерживал полицейских, половина слуг уволилась бы. Почему бы вам не устроить себе маленькую прогулку, а заодно поискать револьвер?

Эркюль Пуаро сидел на скамье, поглядывая на каштановую рощу за бассейном. Он уже не испытывал здесь неловкости постороннего, поскольку леди Энгкетл очень любезно заверила его, что он может ходить где и когда угодно. Как раз об этой ее любезности Эркюль Пуаро и размышлял сейчас. Время от времени до него доносился хруст веток да сквозь листву внизу мелькала фигура.

На тропе показалась Генриетта, шедшая со стороны шоссе. Завидя Пуаро, она на миг остановилась, потом подошла и села рядом.

– Доброе утро, господин Пуаро. Я только что заходила к вам, а вы вот где. У вас весьма внушительный вид. Вы руководите этими поисками? Инспектор выглядит очень деятельным. А что они ищут? Револьвер?

– Да, мисс Савернек.

– Найдут, как вы думаете?

– Думаю, что да. И, полагаю, теперь уже скоро.

Она испытующе посмотрела на Пуаро.

– А что, вы догадываетесь, где он?

– Нет. Просто я так думаю, что он скоро будет найден. Как раз время ему найтись.

– Странные вещи вы говорите, господин Пуаро!

– Странные вещи творятся здесь. Вы очень быстро вернулись из Лондона, мадемуазель.

Ее лицо помрачнело. Она издала короткий, горький смешок.

– Убийца всегда возвращается на место преступления? Старый предрассудок. Значит, вы все еще думаете, что это сделала я. Вы не поверили мне, когда я говорила вам, что не способна, что не смогла бы убить кого бы то ни было?

Пуаро долго не отвечал. Наконец он сказал задумчиво:

– Мне с самого начала кажется, что либо это преступление очень простое, настолько простое, что трудно поверить в подобное – а простота, мадемуазель, часто на диво непостижима; либо же оно было предельно сложным. То есть, нам противостоит ум, способный на сложные выдумки, так что всякий раз, когда нам кажется, что правда близка, выясняется, что нас вели в обход правды и загнали в тупик. Эта вопиющая безрезультатность, неестественная – она подстроена. Очень острый и изобретательный ум действует против нас с неизменным успехом.

– Ну и что? – спросила Генриетта. – Какое отношение все это имеет ко мне?

– Ум, действующий против нас – творческий ум, мадемуазель.

– Понятно. Вот где я пригодилась.

Она замолчала, горько стиснув зубы. Из кармашка жакета она достала карандаш и, хмурясь, стала рассеянно набрасывать на выкрашенной в белое скамье фантастическое дерево. Пуаро наблюдал за ней. Что-то смутно зашевелилось в его памяти: вот он стоит в гостиной «Пещеры» в день убийства, глядя на столбики очков партии в бридж; а вот – на завтра утром, в павильоне, стоит около расписного столика и спрашивает Гаджена…

– То же самое вы нарисовали и на таблице для бриджа, – говорит он.

– Да, – Генриетта, кажется, только сейчас осознала, что она делает. – Это «Игдразиль», господин Пуаро.

– Откуда это название?

Она объяснила происхождение дерева.

– Значит, если вы что-то машинально рисуете, думая совсем о другом, у вас всегда получается Игдразиль?

– Да. А вообще рисовать что-то, об этом даже не думая – странная вещь, не так ли?

– Здесь, на скамье, над очками субботней партии в бридж, в павильоне воскресным утром…

Рука с карандашом напряглась и замерла, а ее обладательница сказала беззаботным тоном позабавленной собеседницы:

– В павильоне?

– Да, на круглом металлическом столе.

– А, тогда, наверное, днем в субботу.

– Днем в субботу рисунка не было. Когда в воскресенье Гаджен уносил стаканы из павильона – а это было в полдень – на столе ничего не было. Я спрашивал его, и он ответил совершенно определенно.

– Значит, это было…, – она мгновенно поразмыслила, – ну конечно, в воскресенье, во второй половине дня.

Все еще приятно улыбаясь, Эркюль Пуаро покачал головой.

– Думаю, что нет. Люди Грейнджа все время были у бассейна, фотографируя тело, извлекая из воды револьвер и так далее. Они ушли в сумерках. Если бы кто-то входил в павильон, они бы видели.

Подбирая слова, Генриетта сказала:

– Теперь я вспомнила. Я пришла туда довольно поздно. Уже вечером, после обеда.

– В темноте рисовать невозможно, мисс Савернек! – Голос Пуаро стал резок. – Уж не хотите ли вы мне рассказать, что ходили в павильон ночью и там стояли в задумчивости у стола, набрасывая дерево, но не имея возможности видеть, что вы делаете?

– Я говорю вам правду, – мягко сказала Генриетта. – То, что вы не верите – естественно. У вас свое представление о правде. Какое, кстати?

– Я полагаю, что вы были в павильоне в воскресенье после полудня, когда Гаджен уже унес стаканы; что вы стояли у стола, наблюдая за кем-то либо ожидая кого-то, и, машинально достав карандаш, набросали свое дерево, не вполне сознавая, что вы делаете.

– Меня не было в павильоне в это время. Я сначала недолго была на терассе, потом взяла садовую корзину и пошла к грядкам с георгинами. Я обрезала головки цветов, а кроме того подвязала несколько полегших астр. Оттуда, ровно в час, я пошла к бассейну. Все это я уже сообщала инспектору Грейнджу. Я не приближалась к бассейну в предполагаемое время убийства.

– Так рассказываете вы. Но Игдразиль свидетельствует против.

– Вы были там и вы стреляли в доктора Кристоу, или вы были там и видели убийцу. Либо же кто-то, кому известна ваша привычка, намеренно нарисовал дерево, дабы бросить подозрение на вас.

Генриетта встала и, вскинув голову, повернулась к Пуаро.

– Вы все еще думаете, что стреляла я. Вы думаете также, будто можете это доказать. Тогда слушайте, что я скажу: вам никогда не доказать этого. Никогда!

– Вы так считаете?

– Вам никогда не доказать, – повторила Генриетта и, повернувшись, стала спускаться по извилистой тропинке, сбегающей к плавательному бассейну.

Глава 26

Грейндж зашел в «Пристанище» выпить с Эркюлем Пуаро чашку чая. Чай был таков, как он и опасался – весьма слабый и к тому же китайский. «Эти иностранцы, – подумал Грейндж, – не имеют представления, как следует заваривать чай. И научить их невозможно». Но он был даже рад. Инспектор был на той ступени пессимизма, когда очередная неприятность уже способна принести своего рода мрачное удовлетворение.

– Отсрочка истекает послезавтра, а чего мы достигли? Ничего. Что за черт, должен же этот револьвер где-то быть! Беда с этой местностью – сплошной лес! Чтобы прочесать его как следует, нужна целая армия. Иголка в стоге сена. Он может быть где угодно. Причем нельзя не считаться с тем, что мы можем вообще никогда его не найти.

– Вы его найдете, – доверительно сообщил Пуаро.

– А может, и нет. Просто сил не хватит.

– Вы найдете его, рано или поздно. И, я думаю, скорее рано, чем поздно. Еще чаю?

– Пожалуйста. Нет, нет – без кипятку.

– А не слишком крепко?

– Нет, это не слишком крепко, – инспектор выразился намеренно сдержанно и уныло отхлебнул бледную, соломенного цвета жидкость.

– Я чувствую, господин Пуаро, что с этим делом я превращаюсь в шута. Я не могу раскусить этих людей. Они вроде бы помогают – но все, что они говорят, кажется, уводит тебя в погоню за химерами.

– Уводит? – повторил Пуаро и во взгляде его мелькнуло недоумение. – Да, я понимаю. Уводят…

Инспектор продолжал излагать свои обиды.

– Возьмите револьвер. Кристоу был застрелен, согласно врачебному заключению эксперта, за несколько минут до вашего появления. У леди Энгкетл было лукошко яиц, у мисс Савернек – корзина со срезанными засохшими цветами, Эдвард Энгкетл был в свободном охотничьем плаще с большими карманами, полными патронов. Любой из них мог унести револьвер с собой. Он не был спрятан возле бассейна – мои люди обыскали все вокруг, так что тут сомнений нет.

Пуаро кивнул. Грейндж продолжал:

– Обвинение против Герды Кристоу было подстроено – но кем? За какую бы нить я ни взялся в этом вопросе, все они ведут в никуда.

– Не имеют ли их отчеты о том, как каждый провел утро, уязвимых точек?

– Отчеты-то в порядке. Мисс Савернек срезала увядшие цветы. Леди Энгкетл ходила за яйцами. Эдвард Энгкетл и сэр Генри охотились. Потом сэр Генри вернулся в дом, а его спутник отправился к бассейну. Парнишка читал в своей спальне (странное место для чтения в такой прекрасный день, но ведь человек комнатный, книжный). Мисс Хадкасл – та с книгой пошла в сад. Все это звучит весьма естественно и правдоподобно, а проверке не поддается. Гаджен отнес поднос со стаканами в павильон около двенадцати часов и не знает о том, где был и что делал кто-либо из обитателей дома. Можно сказать, что против каждого из них что-нибудь да есть.

– Вот как?

– Разумеется, наиболее подозрительна Вероника Крей. Она поссорилась с доктором Кристоу и смертельно возненавидела его; очень похоже, что именно она и должна была стрелять в него, но я не вижу даже крошечного доказательства, что она это сделала. Непохоже также, что у нее была какая-то возможность заполучить револьвер из коллекции сэра Генри. Никто не видел ее идущей к бассейну или от него в тот день. И сейчас у нее определенно нет исчезнувшего револьвера.

– А, значит вы удостоверились в этом?

– Еще бы! Причем не понадобился даже ордер на обыск. Она отнеслась вполне любезно. Только никакого оружия нет в этой консервной банке – я имею в виду ее бунгало. После отсрочки жюри мы сделали вид, что отпускаем Крей и Савернек с миром, а сами начали слежку. Наш человек был даже на киностудии, но и он не увидел признаков, что мисс Крей пытается спрятать револьвер.

– А Генриетта Савернек?

– И тут ничего. Она вернулась прямо в Челси, и мы там не спускали с нее глаз. У нее нет револьвера – ни в студии, ни где-либо. Против обыска она ничего не имела. Ее это вроде бы даже позабавило. Некоторые из ее затейливых штук прямо-таки потрясли нашего сотрудника. Он говорит, что ему сроду не понять, зачем люди хотят этим заниматься: статуи все какие-то шишковатые и раздутые, куски меди и алюминия изогнуты так и сяк, лошади такие, что и не догадаешься, что это лошади.

Пуаро слегка встрепенулся:

– Лошади, вы говорите?

– Собственно, одна лошадь. Если ее можно так назвать. Если тебе нужен образчик лошади, почему бы тебе не пойти и не взглянуть на лошадь?

– Лошадь, – повторил Пуаро.

– А что в этом вас так заинтересовало, господин Пуаро? Я что-то не пойму.

– Ассоциация. Психологическая тонкость.

– Словесная ассоциация? Лошадь и телега? Лошадка-качалка? Гимнастический конь? Нет, я не улавливаю. Как бы то ни было, через пару дней мисс Савернек уложила вещички и вернулась сюда. Вам это известно?

– Да, я говорил с ней и видел, как она ходит по парку.

– Да, да. Без отдыха. У них, несомненно, была любовь с доктором, и то, что он, умирая, произнес «Генриетта», довольно близко подводит нас к разгадке. Но недостаточно близко, господин Пуаро?

– Да, – задумчиво сказал Пуаро. – Совсем недостаточно.

– В самой атмосфере тут есть что-то, – сказал, вздыхая, Грейндж. – Она тебя словно оплетает! Словно все тут что-то знают. Возьмите леди Энгкетл – она так и не смогла привести осмысленную причину, зачем ей понадобился в тот день пистолет. Поступок просто безумный. Да она и кажется мне иногда безумной.

Пуаро чуть заметно покачал головой.

– Нет, она вовсе не безумна.

– Потом этот Эдвард Энгкетл. Мне показалось, что кое-что подбирается против него. Леди Энгкетл сказала, вернее намекнула, что он много лет влюблен в мисс Савернек. Ну, чем не мотив? А теперь выяснилось, что он обручается с другой, с мисс Хадкасл. Так что обвинение против него летит к черту.

Пуаро издал сочувственный звук.

– Теперь этот парнишка, – продолжал инспектор. – Леди Энгкетл проговорилась как-то, что его мать вроде бы умерла в сумасшедшем доме. Мания преследования. Считала, что все сговариваются убить ее. Если малый унаследовал именно этот вид помешательства, он мог забрать себе в голову, что доктор собирается, ну, например, посадить его в желтый дом. Неважно, что Кристоу был врачом по другой части. Неврозы пищевода и расстройства от пере… в общем, пере-чего-то такого. Но уж если малый тронутый, он мог решить, что Кристоу приехал, чтобы держать его под наблюдением. У него странное поведение, у этого парня. Нервный, как кошка.

Грейндж несколько мгновений помолчал. Вид у него был несчастный.

– Понимаете, о чем я? Все это смутные подозрения, ведущие в пустоту.

Пуаро опять встрепенулся и негромко пробормотал:

– Уводящие, а не ведущие. От чего-то, а не наоборот. Да, конечно, скорее всего, так и есть.

Грейндж недоуменно взирал на него.

– Они со странностями, – продолжил он, – все эти Энгкетлы. Я порой бы поклялся, что они все знают.

– Так оно и есть, – тихо сказал Пуаро.

– Вы хотите сказать, что они знают, кто это сделал? Все до одного? – недоверчиво спросил инспектор.

– Да, знают. С некоторых пор я начал это предполагать, а теперь уверен.

– Понятно. – Лицо инспектора помрачнело. – И они занимаются укрывательством? Ну я им еще покажу. Дайте только найти револьвер.

Пуаро подумал, что это могло бы стать звездным часом инспектора. Грейнд продолжал со злостью:

– Я ни перед чем не остановлюсь, чтобы расквитаться с ними.

– С кем?

– Со всеми! Запутывали меня! Подсказывали мне! Намекали! Помогали моим людям – надо же, помогали! Сплошная паутина! Ничего вразумительного! Что мне надо, так это добрый, солидный факт!

В продолжение этой тирады Эркюль Пуаро смотрел в окно. Его взгляд был привлечен нарушением симметрии в его владениях. Наконец он сказал:

– Вы хотите солидный факт? Eh bien [20]20
  Итак (фр.)


[Закрыть], если я только не ошибаюсь, солидный факт в живой изгороди у моих ворот.

Они устремились по садовой дорожке. Грейндж опустился на колени и начал терпеливо отгибать ветку за веткой, пока не стал полностью виден предмет, засунутый в их гущу. Он испустил глубокий вздох, ибо предмет был стальным и черным.

– Да, это револьвер, – сказал он.

И на миг его взгляд остановился на Пуаро с некоторым сомнением.

– Нет, нет, мой друг, – сказал Пуаро. – Не я убил доктора Кристоу и не я спрятал оружие в собственную ограду.

– Конечно, господин Пуаро. Простите. Ну вот, теперь он у нас. Похоже, тот самый, что исчез из кабинета сэра Генри. Удостовериться сможем, когда узнаем номер. Потом выясним, из него ли был убит Кристоу. Теперь сделать это легко.

С предельной осторожностью он извлек оружие, употребив для этого шелковый платок.

– Для полной удачи нам не хватает отпечатков пальцев. Знаете, у меня чувство, что наше невезение наконец кончилось.

– Вы известите меня?

– Конечно, господин Пуаро. Я позвоню вам.

Звонков к Пуаро последовало два, причем первый в то же утро. Инспектор торжествовал.

– Это вы, господин Пуаро? Вот вам тайная информация. Это тот самый револьвер. Именно его недосчитывает сэр Генри в своем собрании и из него был убит Джон Кристоу. Это установлено. И на нем хороший набор отпечатков. Большой палец, указательный, часть среднего. Разве я не говорил вам, что наше невезение кончилось?

– Вы опознали отпечатки пальцев?

– Они определенно принадлежат не миссис Кристоу. По размерам они скорее мужские, чем женские. Завтра я собираюсь в «Пещеру» поговорить о своем небольшом дельце и снять у каждого отпечатки пальцев. Вот тогда, господин Пуаро, мы и поймем, чего мы достигли.

– И я, конечно, надеюсь на это.

Второй звонок от инспектора последовал на другой день, и голос в трубке уже не был торжествующим. Он поведал на нотах беспросветного уныния:

– Хотите услышать новость? Эти отпечатки не принадлежат никому из связанных с делом. Ни Эдварду Энгкетлу, ни Дэвиду, ни сэру Генри, ни Гаджену, ни Савернек, ни нашей милой Веронике, ни миледи, ни этой чернявенькой. Они даже не кухаркины – не говоря уже о прочих слугах!

Пуаро издал сочувственное мычание. Тоскливый голос инспектора продолжал:

– Значит, в конце концов, все оборачивается так, будто преступление было делом рук кого-то совсем постороннего… Скажем, кто-то там таил зло на Кристоу, причем мы о нем ничего не знаем. Кто-то невидимый и неслышимый сумел спереть оружие из кабинета, а выстрелив, смылся по тропинке к шоссе, сунул револьвер в вашу изгородь и растворился.

– Уж не хотите ли вы снять отпечатки и у меня, мой друг?

– А я бы не прочь! До меня вдруг дошло, господин Пуаро, что вы были на месте преступления и что, взвешивая все вместе, не кто иной, как вы являетесь в данном деле самым подозрительным лицом!