Текст книги "Я тебе не враг (СИ)"

Автор книги: Агата Чернышова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 11 страниц)

16.1

Ледовский

Она не пыталась играть. Не пыталась отрицать то, что я и так знал без её признания.

Смотрела на меня чуть умоляющим взглядом, но полным обиды, непрощенной грусти.

И молчала.

– Что ты хотела с нею сделать?

Милана нервно повела головой, но снова не ответила.

– Что ты с нею хотела сделать?!

Я сорвался в голосе, но всё ещё контролировал себя, хотя это давалось нелегко. Я взял бокал виски из её рук и резким движением плеснул содержимое ей в лицо.

Она вздрогнула, как от удара, вмиг растеряв холёную невозмутимость. Захлебнулась. Открыв рот, потянулась было к салфетке на столе, но я перехватил её руку.

– Что ты хотела с нею сделать, Милана?

Когда я говорил вот так, спокойно, смотря собеседнику в глаза, нарушая его личные границы, выдерживали немногие. Я никогда раньше не говорил в таком тоне с нею, она к такому не привыкла. Давно заметил, что когда человеку долго позволяешь слишком многое, пускаешь его в доверенный круг, рано или поздно он начинает этим доверием злоупотреблять.

Она быстрее, чем он. Мужчинам более свойственно соблюдать незримые границы.

– Чтобы она исчезла, – пролепетала Милана почти нежно, преданно заглядывая мне в глаза.

Я отпустил её, и Милана притворно потёрла запястье. На этот раз мне не было её жаль. Каждый должен получить по заслугам.

Сам виноват: упустил этот момент с Миланой. Привык думать, что она всё понимает, что мы думаем в одно направлении.

А сейчас она сидит и смотрит на меня, запрокинув голову. Смотрит и молчит. Ранимая, хрупкая, бывшая актриса точно знает, что я неспособен причинить ей вред, когда она подаётся мне навстречу и показывает без слов, что готова на всё. На любое наказание, лишь бы я сделал это сам.

Я никогда не трогал её и пальцем. Всегда казалось унизительным бить женщин. Тот, кто бьёт слабых, боится мужчин, вымещая тем самым зло там, где не дадут сдачи. Шакалы часто так ведут себя, не львы.

Я же всегда считал себя царём зверей. До гордого звания человека многие недоросли.

– Я хотела, чтобы всё было как прежде, – она цеплялась за мои руки, не смея шелохнуться, подняться.

Опасалась, что тогда я передам её своим людям, и те выведут её прочь. И мы больше не увидимся. Она уже читала это в моих глазах, наивно полагая, что ещё всё можно исправить.

– Я не могу без тебя, – взмолилась она, и я растёр алую помаду с её верхней губы. Размазал большим пальцем по её припудренной щеке, подвёл черту под нашими многолетними отношениями.

– Ты покусилась на ту, кого я выбрал. Я никому не позволю решать за себя. Ты это знала.

– Я всегда терпела! Дима, – она вскочила на ноги и попыталась обхватить моё лицо руками. Я отстранился и всё так же подчёркнуто холодно смотрел на неё. С каждой минутой мы расходимся всё дальше, как лайнеры в океане. И с каждой минутой я чувствую нарастающую радость освобождения.

– Она пройдёт, эта твоя страсть к ней. Они всегда проходят для тебя, ты даже не помнишь их имена, сам говорил. А эта ещё и дочь твоего врага, поэтому вдвойне интересна тебе, но пройдёт.

Она плакала. Не так как обычно, когда пускала театральную слезу, не желая размазать макияж. На этот раз слёзы были некрасивыми, поэтому я им верил. Мы прощались, а прощания никогда не выходят безболезненными.

– Довольна, Мила. Ты не психолог, не начинай лечить меня. Я давно предупреждал, что этим кончится. Ты чуть не причинила ей боль, значит, хотела причинить её мне. Я не могу простить тебя. Ты сама разорвала всё, что объединяло нас. Сама! Ты всё знала и покусилась на ту, кого я выбрал.

Я подал чистую салфетку.

– Послушай внимательно! Я не могу простить, что ты хотела с ней сделать! Думала, что если её трахнет кто-то силой, то я потеряю к ней интерес?

Я хорошенько встряхнул её за плечи, и лицуо Миланы исказилось злобой, перед которой все вопросы и увещевания бесполезны. Её отрезвит только хорошая затрещина, но это будет означать, что она выиграла. А я сдался. Лишился самообладания.

– А разве нет?

Я оттолкнул её на диван. Она вся сжалась в предвкушении удара и снова завыла. Тихонько, не по-настоящему.

– Ты заслужила наказания, но я не изобью тебя, хотя мог бы! Ты умрёшь сегодня. Милана Олеговна Чарторышская утонет в бассейне. Новые документы на тебя приготовят завтра-послезавтра.

Её глаза расширились от ужаса, а улыбка сползла с лица. Я обожал этот момент: жертва понимает весь мой план, и он оказывается для её хуже чем тот, что она нарисовала в своей голове.

– Никаких имён с претензией. Скажем Петрова Анна Петровна – вполне провинциальное имя. Поедешь в Самару, будешь сидеть там три года, пока я не разрешу тебе уехать. Поняла? Или подохнешь в придорожной канаве!

– На что я буду жить? – пролепетала она, продолжая цепляться за мой рукав.

– Ты же учительница начальных классов. Вот и устроишься в школу. Будешь вести театральный кружок, подработаешь копеечку. Анне Петровне этого хватит.

Я встряхнул её за плечо совсем легонько, и она перестала плакать.

– Ты давно это задумал, да? Ты всё знал, что я так поступлю! – шипела она, задыхаясь от собственного яда.

Я повернулся и хотел уйти, но она крикнула вослед:

– Признайся! Ты меня подтолкнул, чтобы потом избавиться!

Я медленно обернулся на пороге.

– Предполагал, что ты можешь так поступить, Милана. Но ты сама сделала выбор. Прощай, Анна Петровна.

И вышел под её истошные вопли. Вслед мне полетел пустой бокал из-под виски, который разбился об стену. Она не стала целиться. Знала, что если заденет меня, то Анны Петровны из Самары никогда не будет. Знала и боялась.

И хотела жить даже так.

Это было всё, что я мог или хотел для неё сделать.

Глава 17

Меня привезли во Внуково, где уже поджидал небольшой чартерный самолёт.

Я ехала молча уже на другой чёрной тонированной машине и не задавала вопросов. Некому здесь на них отвечать.

Полтора часа. Через полтора часа мы встретимся, вот тогда и выскажу всё, что думаю. Ледовский не врёт. И не опаздывает.

Да, я дура, сама позволила себя увезти, впрочем, даже если бы сопротивлялась, разгадала план Миланы с самого начала, то что бы изменилось?

Тот амбал, который наверняка больше не увидит света белого, затолкал бы силой. Мобильный у меня забрали.

Я полезла в карман юбки и проверила сигнал. После того как освободили, вернули смартфон.

Я сидела на заднем сиденье и посмотрела на водителя и охранника. Помешают, если я позвоню отцу?

Нашла номер и нажала кнопку звонка.

– Да, – гаркнула трубка. – Что случилось?

Я скосила глаза на двоих на первом ряду сидений – не шелохались.

– Лиза, это ты? Опять влипла в неприятности?

Отец, как обычно, не ждал от меня ничего хорошего. Стоило один раз меня похитить, причём из-за него же, и я теперь виновата!

– Просто звоню узнать, как дела.

– С каких пор ты звонишь просто? Нужны деньги?

– Нет, папа. Хочу сказать, что уезжаю на выходные к морю. Чтобы ты не искал и не волновался. С подругой.

Трубка хмыкнула.

– Приятного отдыха. Куда летите?

– На Бали, – ляпнула я первое, что пришло в голову. – Позвоню потом.

– Давай, чтобы я не волновался. В мои-то годы.

– Ну, ты у меня ещё молодой, – съязвила я. – Скоро ребёнок родится. Не раскисай!

И повесила трубку. Худой мир лучше доброй ссоры, а ждать чего-то от отца я не собиралась.

У нас всегда были холодные, натянутые отношения, но с этой историей с Ледовским и моим похищением меня припустило. Переключила фокус.

Так, главное я узнала: меня не ограничивали в контактах с внешним миром, значит, и похищать не станут. Или всё это, чтобы запудрить мозги?

Голова кругом. Но без дополнительных фактов мне думать не о чем.

Ледовский сказал подождать его. Подождём. Мне и самой не терпелось с ним поговорить.

Не трахаться, получая животное наслаждение, затуманивающее разум, а спросить, что нас ждёт.

Нет, это глупо! Буду жить одним днём, как советуют психологи и умные книги.

В итоге меня проводили до частного самолёта. Я села в салон, принесли выпить и лёгкую закуску.

Как только дёрнула виски, по телу разлилось тепло, и дрожь прошла.

От второго бокала я отказалась: мне нужна свежая голова.

Ледовский явился даже чуть раньше. О чём-то переговорил с персоналом, и я невольно залюбовалась им: он точно знал чего хотел, не тратил лишних слов и не любил словоблудия от других.

Мне показалось, что он был слегка на взводе. Сел в кресло напротив и, поглядывая на меня, плеснул на дно стеклянного стакана виски и залпом осушил.

– За наш мини-отпуск.

Самолёт дрогнул и вырулил на взлётную полосу, будто и он подчинялся Дмитрию.

– Куда мы летим?

– У меня есть небольшой остров рядом с Мальдивами. Тебе понравится. Там можно спрятаться от всего мира.

– И спрятать кого-нибудь? – улыбнулась я. Спрашивать что-либо расхотелось.

Напряжение, державшее меня в ожидании удара, отпустило. Мне хотелось просто быть с ним, лететь на край света, только он и я.

– Не сегодня, Лиза. Прости меня за всё это.

– Что с нею стало? Только ответь правду, – я посмотрела ему в глаза. – Что стало с Миланой? Ты её… убил?

Я, наконец, произнесла это слово. Не то чтобы я жалела стерву, она хотела со мной сделать кое-что похуже, но всё же меня устрашала та лёгкость, с какой Дима избавился от Миланы. От той, с кем жил последние годы, с кем его связывало так много, но этого оказалось недостаточно.

– Нет, Лиза. И да, и нет. Это не твои проблемы.

Некоторое время мы помолчали. Он сидел в расслабленной позе и смотрел в иллюминатор.

– Боишься меня?

– И да, и нет, – ответила я, снова глядя ему в глаза.

– Тогда спрашивай. Вижу, тебе хочется.

– Я не знаю, что спросить. Разве что: вернусь ли я после этого отпуска домой, или это будет зависеть от моего отца.

– Хочешь спросить, похищение ли это? Я тебе обещаю, что больше никуда не увезу тебя против твоей воли.

– Смелое обещание.

– Сомневаешься?

Кажется, я задела его за живое. У Ледовского был свой кодекс – он всегда выполнял то, что обещал. И мне льстило, что ему важно, чтобы я поверила словам.

– Нет. Я тебе верю.

– Я не враг тебе, Лиза. Твоего отца не прощу, но ты не несёшь за него ответ. И ты меня заводишь. Доверяй мне, еси хочешь быть рядом.

– Как ты себе это представляешь? – пролепетала я, опуская глаза и краснея, как школьница. – Ты живёшь, не знаю, где, я в Москве. Как мы будем видеться? Украдкой раз в полгода. Мне этого мало, Дим.

– Мне тоже, Лиза. Поэтому подумай, пока мы отдыхаем. Я спрошу тебя на обратном пути. И ты дашь ответ: переедешь ли ты ко мне? Да, придётся оставить работу и быть со мной, но ты не пожалеешь.

– А Милана не пожалела?

Я должна была смолчать, но не смогла. Долбанная моя прямолинейность! А, ну и пусть видит, кому предлагает сожительство! Я не пай-девочка, не стану молчать, если меня что-то сильно не устроит, но и не буду лезть на рожон. Думаю, он это понял, потому что сказал:

– Давай я отвечу тебе один раз, и ты больше никогда меня о ней не спросишь…

Мы проговорили несколько часов, и эти часы были одними из самых честных в наших отношениях до сей поры. По его взглядам, кидаемым на мои обнажённые колени, на вырез белой рубашки, я замечала, что ему не терпится перейти к десерту. И ценила его спокойствие, с которым получала ответ на самые каверзные вопросы, вдвойне.

А потом улыбнулась и сдалась. Он меня тоже заводил своей неприступностью и внешней холодность утёса посреди бурного моря.

Самолёт приземлился, когда я лежала и дремала в его объятиях. Совершенно счастливая и в первый раз не беспокоящаяся о завтрашнем дне.

17.1

Эти несколько дней пролетели в неге и безделье. В доме связь была лишь на втором этаже, я звонила отцу пару раз и убедилась, что имею связь с внешним миром.

Дима сдержал слово и ни разу не напомнил о том, что я должна дать ответ. На острове были три служителя, выполняющих подсобные работы, и три служанки, их супруги, работавшие по дому.

Нам подавали безумно вкусные блюда из рыбы, пойманной тут же, мы сами ездили на рыбалку, и Дима нежно учил меня держать удочку в руках и тянуть сеть. Мы здорово сблизились в этом его раю, но, засыпая ночью в его объятиях, я думала о том, как мы уживёмся, когда идиллия останется позади.

И внезапно поняла, что решение принято. Я согласилась и теперь искала пути, как бы всё сделать с наименьшими нервами. Например, думала о том, как сказать отцу.

Можно было не говорить, но я решила, что не буду врать.

– Он скажет, что ты предательница, – вечером в последний день сказал мне Дима. Загоревшим, с открытым взором он казался обычным человеком, довольным выпавшей на его долю минуткой отдыха.

– С чего ты решил, что я об этом думаю?

Было похоже на магию.

– Ты всегда загоняешься, Лиза. У меня была такая проблема, лет семь назад.

– И как ты от неё избавился?

– Нанял тех, кто будет думать о моих проблемах. И о том, как их решить. А я только контролирую.

– Ты прав, – улыбнулась я. Он так пристально смотрел на меня и улыбался, что мои проблемы казались легко решаемыми. – Я всё равно для него неудачная дочь. Он только скажет, что так и знал. Впрочем, утешится ребёнком от моей мачехи.

– Значит, согласна?

– Ты уже понял.

– Я всё про тебя понял, Лиза, как увидел впервые.

* * *

Москва встретила нас дождём и ветром. В аэропорту мы с Димой расстались:

– Я жду тебя через неделю, – произнёс он. – За тобой придёт машина. Хватит времени?

– Вполне. И куда меня отвезут? В Беларусь?

Я содрогнулась при мысли о том доме, где меня держали пленницей. Где жила «Чёрная королева», откуда я сбежала, чтобы снова вернуться. Только не туда!

И снова Дима будто увидел мои страхи:

– У меня есть небольшой домик в Подмосковье. Начнём с него.

Я чуть было не ляпнула: «А разве ты не в розыске?».

Но вовремя вспомнила, что мой отец тоже много чем противоправным занимается, а, поди ты, уважаемый гость на многих званых вечерах!

– Если тебе страшно, то можешь не говорить про нас отцу. Потом позвонишь.

– Нет, думаю, это должно быть с глазу на глаз. Между мной и им.

Дима ничего не ответил. Кивнул.

Я всё ждала, что поцелует, но понимала, что на людях Дмитрий Ледовский – глыба и скала. А то, каким он бывает наедине со мной, я уже знаю.

Водитель Димы довёз до дома и занёс вещи в квартиру.

Я сразу позвонила отцу и сказала, что нам надо поговорить. Он воспринял это с небрежным спокойствием, и я злорадно подумала, что он даже не представляет, что за новость я принесла в клюве.

Заранее спросила Диму, стоит ли говорить о нём отцу, и он кивнул.

– Я сначала хотел наказать его через тебя, но понял, что не хочу. Я не простил его и не прощу, но к тебе не относится, Лиза. Я обещаю тебе, чтобы между нами не было, но твоего отца это не затронет. Ради тебя я отступаюсь от мести. Если будет мешать нам, получит ответку, первым не нападу.

На том и расстались. Моя рука задержалась в его ладони, и мы разошлись, чтобы через неделю увидеться снова.

Честно говоря, я сомневалась. Но методично выполняла свою часть договора: уволилась с работы, забрала от Любы кошака, потому что без своего одноглазого Пирата никуда не поеду.

И вот настал вечер очередного семейного ужина.

Я одевалась, как на битву. Чёрные брюки, водолазка, зализала волосы в кулю.

Мачеха зато разоделась как Барби. Даже пряди покрасила в розовый. Была вся такая воздушно-вульгарная, приторно-слащавая в своей радости от встречи.

Хоть утки по пекински не было, на ужин заказали пасту в трюфельном масле и неаполитанскую пиццу.

Отец всегда пил коньяк, я же сегодня ограничилась бокалом шампанского.

Соня щебетала о своей беременности, и я слушала её, кивала, чувствуя на себе взгляд отца. Он не верил, что я пришла просто так, понимал, что у меня новости, и вот в середине ужина прервал подробный рапорт Сони об УЗИ и брякнул:

– Ты тоже беременна?

– С чего ты взял? – спросила я, чувствуя, что ужин подошёл к концу.

Ну и хорошо!

– Ты так внимательно слушаешь глупый трёп моей жены, что я даже глазам не поверил!

Соня заткнулась и закусила нижнюю губу. Мне впервые за последнее время стало её жаль.

– Ты мог бы и повежливее быть со своей беременной супругой, – заметила я.

– Отставь нас! – бросил отец, и Соня пулей выскочила из-за стола. Отправилась наверх плакать. Но она знала, с кем связывается: отец любил быть грубым и резким с тем, кто от него зависел. Чтобы помнили. И не зарывались.

– С кем ты летала?

– С Дмитрием Ледовским, – выпалила я.

Ожидала чего угодно: бокала в голову, ругани и мата, даже вдергивания скатерти со всей посуды на пол. Отец дома часто бывал несдержан, считал, что так показывает, что он альфа-самец в стаде. На людях, благодаря стараниям моей матери, он умел показывать интеллигентный лоск и христианское смирение.

Но ответом мне была зловещая тишина. Я даже слышала, как шелестели ветки под окном.

– Вот, значит, как – начал он таким спокойным тоном, что я почувствовала: мне конец.

– Я понимаю, что ты думаешь, – пробормотала я, уткнувшись в тарелку.

– Понимаешь? Шлюха, как и твоя мать!

Надолго его спокойствия не захватило. Отец вскочил, отбросив стул, что он жалобно затрещал. На звук прибежала нанятая для вечера горничная, и ей в голову полетел коньячный бокал. Пустой.

Я медленно встала, борясь с желанием немедленно бежать. Но нет, я ему не доставлю такого удовольствия. Пусть выслушает!

– Моя мать – лучшее, что с тобой случилось! Жаль, чтобы настолько примитивен, что её не оценил!

Отец побагровел и ослабил галстук. Я вдруг побоялась, что сейчас его хватит удар. Нет, этого я вовсе не хотела!

– Вон из моего дома! Ты мне больше не дочь!

– Вызвать скорую? – спросила я, видя, что он еле добрёл до диванчика. Но отец так свирепо посмотрел на меня, заматерился отборными ругательствами, что оставалось взять сумку и выйти.

Кажется, он что-то кинул вослед, но я не остановилась и не оборачивалась.

– Когда он выкинет тебя, приползёшь на коленях! Глупая сучка!

И ещё много чего я слышала. Но понимала: не приползу. Захочет помириться, пусть звонит. Но и здесь понимала: не станет пока. Пока у него будет новая надежда – сын.

А я сумею о себе позаботится сама.

– Оставь ключи от квартиры!

– Это квартира досталась мне в наследство от матери. Обойдёшься!

И снова что-то шмякнулась слева от меня. И полились ругательства, окатив меня не хуже дождя за порогом.

Давно бросила курить, а вот сейчас захотелось.

Я стояла под дождём, не чувствуя холода. Я была словно раскалённая сковородка, тряслась, как в лихорадке, и мне хотелось, чтобы дождь не заканчивался. Сесть на скамейку в саду и сидеть, пока не придёт зима.

Не для того, чтобы вымолить у отца прощения, я не считала себя виновной, но чтобы не действовать. Не думать. Не идти куда-то. Или прийти домой, окутаться одеялом, как коконом и выключить телефон.

Но я преодолела оцепенение и медленно пошла вперёд. Кивнула охраннику у ворот и вышла на улицу. Надо было вызвать такси, но у меня не было сил. И желания. Хотелось прогуляться.

Так и побрела до автобусной остановки. Здесь транспорт ходит круглосуточно.

За спиной послышались шаги. Я обернулась, ожидая увидеть кого угодно, но не его. Дмитрия. Он шёл под чёрным зонтиком, внезапно выступивший из темноты ночи. И молча привлёк меня к себе, поцеловав в кончик носа.

Я думала, что заплачу, буду жаловаться на отца, но всё это теперь показалось излишним. Он знал, что между нами произошло. Знал и просто поддерживал меня.

Обнявшись, мы пошли дальше. А дождь усиливался, стеной отделяя нас от прошлого, оставленного позади. Я ни разу не оглянулась. Пока это было мне не нужно. Неважно.

Важно было лишь тепло его тела, от которого я, наконец, перестала дрожать.

Конец