Текст книги "Из Ро́ссии с любовью (СИ)"

Автор книги: Агаша Колч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

Глава 12. Страшные сказки старого замка

Слабая память поколений хранит лишь легенды. Ежи Лец

Легенды хорошо, а архивы лучше.

– Это, должно быть, кто-то из слуг! – доказывала всем Авдотья, хоть её никто и ни в чём не обвинял.

Мадам Полли хлопотала, подливая мне горячего травяного отвара, Авелин не выпускала из рук тряпичный, сшитый из ярких лоскутов мячик – спасибо, Эймери сунул мне его в руку, когда услышал, что двери открывают, Инес, не до конца понимая происходящее, смотрела на всех широко открытыми глазами. Мужчины – виконт и управляющий – хмуро переглядывались, но тоже молчали.

– Прошу вас, – взмолилась я, – давайте обедать. Дети голодные.

Искать меня кинулись, когда я не пришла в столовую. Узнав, что в Детской башне меня нет, послали горничную ко мне в комнату. Тоже не нашли. Стали расспрашивать, кто и где видел пропавшую в последний раз. Авелин – святая душа – ответила, что я полезла в страшный подвал за мячиком. Шевалье Моро самолично бросился к закрытой на мощную задвижку двери.

Я безгранично была благодарна за своё спасение, но мне хотелось тишины и покоя, чтобы обдумать случившееся.

– Авдотья Семёновна, заберите у Авелин мячик. Поллин, подавайте суп, – улыбаясь до боли в мышцах лица, с ледяной нежностью в голосе попросила я, старательно переводя внимание присутствующих с себя на еду.

– Какие сказания и легенды о замке Драгиньян вы знаете?

Этим вопросом начала я свой первый урок, желая одновременно убить двух зайцев: проверить словарный запас ро́сских слов у детей и самой узнать что-то новое.

Классная комната на втором этаже была неплохо оборудована. У каждого ребёнка свой удобный стол и стул с мягкой подушечкой, а ещё персональный шкафчик для тетрадей и письменных принадлежностей. Такое же место было и у Авелин, но сделанное под её рост и потребности.

Ни Гильом, ни Инес не торопились отвечать на мой вопрос.

– Ну что же вы? Не знаете никаких историй о замке? – удивилась я.

– Мадемуазель Мария, а вы тоже уйдёте от нас? – вдруг спросила Инес. – Так же, как делали все до этого? Мама, отец, учителя… Даже нянька каждый день говорит, что скоро уедет, потому что мы шалим, а ей тяжело.

Задавая вопрос, девочка сидела, гордо выпрямив спину и приподняв подбородок, как того требуют правила поведения благородных девиц, но к концу фразы глаза Инес наполнились слезами, голос дрогнул, а плечи поникли. Бросив свои дела – что-то рисовала мелом на грифельной доске – подбежала Авелин и прижалась к старшей сестре. Гильом молчал, но взгляд отводил.

Господи, бедные дети! Как бы хорошо о них ни заботились служащие, но каждому ребёнку нужна любовь и сказка на ночь. Ещё и Авдотья – грязная шантажистка. Нашла, на ком свои психологические опыты ставить. Гнать её от детей поганой метлой! Хоть в трактир придорожный, хоть и вовсе вон из замка.

Но это позже, а сейчас…

Я распахнула руки, и сначала Авелин, а потом Инес бросились ко мне. Обняла крошек, прижала к себе и вопросительно посмотрела на Гильома.

– Присоединяйтесь, виконт!

Хмыкнув что-то неопределённое, мол, девчачьи глупости, мальчик тоже обнял сестёр. Покачивая этот сопящий клубок, я тихо-тихо, ибо такие слова громкими быть не должны, нашёптывала в детские макушки:

– Увы, уходят все… Жизнь такая. Кто-то навсегда, кто-то на время. Но я останусь. Что бы ни случилось, как бы хорошо или плохо вы себя ни вели, я не уйду. Буду учить вас тому, что знаю сама, буду лечить вас, если вдруг заболеете, буду каждую ночь рассказывать сказки.

– Вы останетесь с нами навсегда? – с надеждой спросила Инес, глядя мне в глаза.

– Разве тебе всегда нужна будет гувернантка? – улыбнулась я девочке. – Или нашему великолепному Гильому? Вы даже не заметите, как совсем скоро вырастите и захотите быть самостоятельными. Думаю, у каждого из вас есть планы на будущее.

– Через пять лет я буду поступать в Столичную Военную Академию, – объявил мальчик. – Я должен уметь защищать замок и графство. По окончанию учёбы вернусь в Драгиньян, чтобы вести хозяйство. Потом, наверное, женюсь и заведу детей.

Последнее предложение было сказано не очень уверенно. Смешно было бы одиннадцатилетнему подростку мечтать о детях. Старшая виконтесса едва дождалась своей очереди:

– А я с рождения сговорена с князем Воронецким. Владимир Александрович дальний родственник мамы. Ему сейчас шестнадцать лет, и он заканчивает московский кадетский корпус, – с гордостью заявила Инес. – На мой пятнадцатый день рождения князь Владимир приедет для личного знакомства и подтверждения помолвки. Потом, если Господь даст, через два года я стану его женой и уеду в Ро́ссию.

– А я уйду в монастырь, – вздохнула Авелин. – Буду молиться день и ночь боженьке с боженятками за счастье братца и сестрицы.

– Это ты сама так решила? – удивилась я странному желанию маленькой девочки.

– Это ей нянька так сказала, – грустно объяснила Инес. – Нам жизненные планы родители помогли составить, а сестричка тогда ещё слишком крохотной была, чтобы думать о будущем.

– Авелин и сейчас слишком юная, чтобы принимать такие серьёзные решения. Служение Господу необязательно только внутри монастырских стен. Любое доброе дело богоугодно. Например, лечить людей.

– Учить деток тоже хорошее дело? – глазки Авелин блеснули радостью.

– Если учить полезному и доброму, – кивнула я.

Какое-то время мы молчали, так и не разжав объятий. О чём думали дети, я не знала. Наверное, о будущем. Я же, гладя их по спинкам и целуя в пушистые макушки, кажется, впервые осознала, какую ответственность взяла на себя.

В школе у учителя нет подобного влияния. Ученики после занятий уходят домой, в привычный быт, в среду обитания, организованную им родителями, родственниками, соседями, и большую часть времени ведут себя по правилам, выработанным окружением. Как бы ни бился учитель, желая привить что-либо, несвойственное окружающим ребёнка, ничего у него не выйдет.

А вот какие ценности и убеждения будут в дальнейшем у этих троих, полностью зависит от меня. Поэтому, Мария, хватит мечтать. Надо действовать!

– … казалось, что невозможно будет подобраться к той долине ни пешему, ни конному и люди графа будут защищены от жадных соседей. Но сказал отец сыновьям: «Крепость, ставшая на пути врага, будет самой лучшей защитой». Собрались люди, чтобы строить. А в ночь перед закладкой первого камня приснился графу сон. Вот уже и первые лучи солнца позолотили вершины гор, и все готовы, но никак не решится лорд приказ отдать. Подошли тогда к нему сыновья, припали на одно колено, склонили почтительно головы и спросили, чем господин их отец опечален. И услышали страшное. Ночь явила графу пророчество: если один из сынов его примет добровольную мученическую смерть, осознанно принесёт себя в жертву и отдаст всю кровь до капли, дабы окропить основу крепости, то стоять она будет века, защищая подступы, и потомки графа будут жить долго и благополучно. В ином случае скоро камня на камне не останется на месте сём, и графство в Лету канет. – Гильом вещал как по написанному, с выражением и без слов-паразитов. Похоже, эта легенда была обязательной к изучению, как «Отче наш…» в церковной школе. – И тогда выступил старший сын. Он был великим воином, и у него самого уже подрастали сыновья. «Отец, я готов отдать себя во благо процветания рода и графства». Но его оттолкнул средний с теми же словами, а потом и младший явил свою готовность. «Сыны мои, я счастлив, что смог воспитать в вас верность долгу и чести. Мне больно делать выбор. Пусть решит провидение». И взяли три веточки. Две длинных, как долгая счастливая жизнь, и одну короткую, как часы, оставшиеся до ритуала. Короткую вытянул средний. «Выбор верный, – сказал он. – Ты, мой брат старший – наследник, и тебе помогать отцу возрождать богатство рода. Ты, – обратился он к младшему, – ещё слишком юн. Не видел жизни, не оставил потомков. Я же и в битвах бывал, и сыны есть. Одна просьба: не оставьте их без заботы». С этими словами возлёг он на жертвенный камень, не позволив привязать себя. И вытерпел всё, что требовалось ритуалом. С тех пор замок графства Венессент носит его имя – Драгиньян. Говорят, что и дух его, ставший хранителем, оберегает нас от несчастий.

– А маму не уберёг. И папу не остановил… – всхлипнула Инес.

– Так это же только легенда, сестрица, – грустно улыбнулся ей Гильом. – В жизни так не бывает.

– Отчего же? – начала я осторожно. – В основе почти каждой легенды лежат реальные события. Когда-то более правдивые, когда менее.

– Мадемуазель Мария, вы думаете, что кто-то из наших далёких предков принёс себя в жертву ради благоденствия рода? – похоже, виконт, как все мальчишки, любил героические истории.

– Скажи, Гильом, когда мы стояли у обрыва и любовались замком, ты произнёс слова «сердце Драгиньяна». Что это значит?

Виконт покосился на сестёр и пожал плечами. Словно воздух из парнишки выпустили.

– Можно, теперь я расскажу? – спросила Инес. И, получив моё согласие, начала. – В самом глубоком подвале нашего замка, проходы куда скрыты веками и тайной, есть чёрная-пречёрная комната. В центре этой комнаты стоит чёрный-пречёрный обелиск. А на вершине этого чёрного-пречёрного обелиска лежит живое сердце, истекающее кровью…

Девочка замолчала. Я смотрела на слегка побелевшее лицо Гильома, обнимала прижавшуюся ко мне Авелин и ждала окончания истории.

Но нас прервали.

В класс ворвалась Авдотья, которая почему-то отсутствовала в башне.

– Всё! Наконец-то меня оценили по заслугам. Теперь вы все узнаете, кто такая мадам Буке! – Она поправила растрепавшиеся волосы и продолжила. – Дети, слушайтесь мадемуазель. Я съезжаю.

Глава 13. Переезд, который не стал равен пожару

– Прости за беспорядок, я часто переезжаю.

– И сколько ты уже тут?

– Шесть лет.

Часто переезд – это повод вымести хлам из-под кровати.

– Дети, внимание! Мы продолжаем урок, – объявила я после ухода Авдотьи. Но внимание моих подопечных явно было направлено на то, чтобы уловить любой звук, доносящийся из-за двери. Поначалу меня это сердило, но вспомнив, что в этом мире, в эти века нет ни интернета, ни кино, ни телевидения и любое маломальское событие можно считать приключением, я сдалась: – Хорошо, давайте сделаем перерыв.

Получив разрешение, детишки чуть дверь не вынесли, так торопились занять в холле лучшие места на представление «Переезд мадам Буке». А что там смотреть? Пришли два дюжих молодца – явно конюхи – подхватили с уханьем огромный сундук с добром, накопленным за годы жизни, потащили его вниз. И сама Авдотья Семёновна вышла из комнаты с немалым узлом. На что я мысленно перекрестилась: убирать после неё меньше будет.

– Счастливо оставаться! – небрежно поклонилась нам Авдотья и поспешила вслед за своим сундуком.

Проводив бывшую няньку взглядом, я хотела было осмотреть свое новое жилище, но остановилась на пороге. Обрывки каких-то бумаг, осколки, клочья пыли… Такое впечатление, что тут вовек не убирали.

– А как бы мне горничных позвать? – обернулась я к своим воспитанникам. – Нельзя же в таком бедламе жить.

И вдруг увидела, как расслабились мои детки и тревога из глаз ушла.

– Эй, вы чего? – совершенно неаристократично спросила я. – Неужели, думали, одни в башне жить останетесь? Как можно?!

Но Авелин уже висела у меня на шее, а Инес прятала повлажневшие глаза, уткнувшись носом в моё платье.

– Я позову мадам Пэти, – крикнул с лестницы Гильом. Наверное, не хотел показать, что тоже волновался. – Она поможет.

Ах, дети, дети!

Через несколько минут на наш этаж башни высадился десант служанок под предводительством экономки. Заглянув в освободившиеся покои, женщина брезгливо сморщила носик и распорядилась:

– Чтобы через час здесь не было ни пылинки и всё сверкало чистотой. – После этого обратилась ко мне: – Мадемуазель Мария, есть предпочтения в цвете штор, ковра и покрывала на кровать?

– Лишь бы не слишком тёмные, и хорошо, если бы гармонично с обоями сочетались, – попросила я, на что мадам Пэти благосклонно кивнула – сделаем.

Понимая, что наше присутствие будет только помехой, я строго объявила:

– Перемена окончена. Все в класс! Мадемуазель Инес, за вами окончание истории.

– Так там больше и рассказывать нечего, – предупредила девочка. – Я остановилась на сердце, истекающем кровью? – получив от нас подтверждение в виде энергичных кивков, виконтесса продолжила повествование: – Говорят, что это истекающее кровью сердце и есть суть Драгиньяна. Именно оно даёт замку и окрестностям силу и защиту.

– Всё? – на всякий случай переспросила я, после минуты тишины.

Гильом и Инес переглянулись. Мальчик пожал плечами, словно говоря: «Решай сама», и девочка без колебаний подтвердила:

– Всё!

Виконт лишь кивнул, соглашаясь со словами сестры.

– Тогда я дополню. – Удивление пополам с недоверием на мордашках моих подопечных чуть было не рассмешило, но тема была серьёзная, и я сдержалась. – Став духом-хранителем замка, виконт Драгиньян забыл своё прошлое. Он потерял тело, имя, семью и друзей. Но у него осталось чувство долга и преданности роду. За те долгие века, что он служит, никто не мог бы упрекнуть его в пренебрежении или безразличии к своей миссии. Никому из врагов не удалось взять замок ни осадой, ни хитростью. Да и благосостояние графства в целом не вызывает нареканий. Единственное, что ему нужно – это регулярная подпитка силой. Для этого раз в сто лет граф Венессент по собственному желанию и вполне осознанно должен спуститься в подвал, войти в чёрную-пречёрную комнату и окропить своей кровью сердце, лежащее на обелиске. Во благо замка Драгиньян и графства Венессент. Именуется же виконт Драгиньян теперь духом-хранителем Эймери.

– Домашний правитель… – выдохнула Инес, а потом, поняв, что не могла я знать фамильное предание, спросила: – Мадемуазель Мари, это он сам вам рассказал? Ну тогда, когда вы в подвале сидели. Да?

– Да… Там было очень темно и страшно. Вдруг зашуршало что-то, и появился дух-хранитель. Так и познакомились, – не стала я отрицать очевидное. – Он сказал, что слабеет, потому что давно уже никто из потомков не делился с ним силой.

Я старалась говорить ровно. Никаких эмоций, просто информация. Ведь это внутрисемейное дело, а мои воспитанники ещё слишком юны, чтобы брать на себя ответственность.

Но, кажется, Инес считала по-другому. Она хмурила брови и морщила лоб, а потом повернулась к брату:

– Ты сделаешь это? – Однако Гильом молчал, втянув голову в плечи и не отводя глаз от подрагивающих пальцев. Тогда виконтесса обратилась ко мне с требованием: – Мадемуазель Мария, вы должны уговорить моего брата спуститься в подвал.

Слово «должны» было подчёркнуто со всей властностью истиной аристократки в… Эймери знает, в каком поколении. Вот только я выросла в другом мире, в стране, где аристократы так же редки, как амурские тигры. Вроде есть, но кто их видел? Поэтому и отношение такое же.

– Видите ли, Инес, – самым официальным тоном, на какой только была способна, ответила я, – должно быть, вы забыли основное условие, оговоренное во всех легендах вашей семьи. Осознанная добровольность. – После этого чуть мягче я объявила: – Урок окончен.

Сокращая урок, я хотела покончить с неприятной темой. Но в то же время ни секунды не жалела, что начала этот разговор. Воспитанники мне достались непростые. Им с младых ногтей должны были прививать чувство ответственности. Надеюсь, что учили думать не только о собственном благе, но и о благе других. Значит, и мне нельзя отступать от этого направления.

Виконтесса, неудовлетворённая моим ответом, слегка задрав носик, сделала книксен и вышла из класса. Зато ко мне тут же подбежала Авелин с рисунком замка на грифельной доске.

– А это что? – показала я на пушистый клубок в углу рисунка. – Солнышко?

– Нет. Это месье Эймери, – последовал ответ. Оказывается, девочка очень внимательно слушала наш разговор о духе-хранителе. – Мадемуазель Мари, я очень хочу с ним познакомиться. Можно?

Вопрос поставил меня в тупик. То, что покровитель замка показался мне, совсем не значит, что мы с ним стали закадычными друзьями и он, как сказочный Сивка-Бурка, будет являться по первой моей просьбе. Но и огорчать малышку не хотелось.

– Думаю, можно. При первой же встрече с месье Эймери попрошу его об этом, – мне показалось, что такой вариант ответа будет лучшим.

– Тогда и обо мне спросите, – поднялся со своего места грустный Гильом. – Хочу расспросить его кое о чём.

А вот здесь, похоже, уже не детское любопытство, а необходимость. Мне что, опять в тот подвал лезть?

В холле заканчивалась уборка. Мадам Пэти, как опытный дирижёр, лично руководила работой. Ужаснувшись неухоженности освободившихся покоев и воспользовавшись тем, что дети на уроке, она приказала навести порядок во всех комнатах башни.

Увидев корзины мусора, которые выносили горничные, Гильом рыкнул что-то невнятное и бросился к себе на этаж.

– О «сокровищах» своих беспокоится, – по-доброму улыбнулась вслед ему одна из горничных. – Мальчишки все одинаковы. Мой братец младший тоже тащит в дом всякий мусор и до слёз страдает, когда матушка выгребает из-под его кровати накопленные богатства и выбрасывает в мусор. Не поверите, однажды там даже дохлая кошка была. Правда, высохшая до хруста.

Приятно было встретить такое понимание детских проблем в милой девушке, но на всякий случай спросила:

– Надеюсь, вы не снесли на свалку запасы виконта?

– Как можно, мадемуазель! Всё, что нашла по углам, сложила в корзину и оставила у порога. Пусть месье сам решает, что с этим делать, – и, понизив голос, добавила: – Дохлых кошек, крыс и прочей живности, слава Господу, в комнате виконта не нашлось.

Горничная взялась за корзину, но я её остановила.

– Мадемуазель, меня зовут Мария. Я гувернантка, и с сегодняшнего дня мне нужна помощница. Хотите работать с детьми?

Девушка остановилась и недоверчиво на меня посмотрела. Потом, поняв, что я не шучу и предложение моё вполне серьёзно, ответила:

– Меня зовут Вивьен, госпожа. Была бы счастлива стать вашей помощницей. За детками ухаживать умею: в семье я самая старшая, и вся малышня на мне была, пока я не ушла в замок работать. Купать умею, волосы прибрать красиво смогу. Игры разные знаю. Правда, не господские, а так… догонялки, прыгалки, жмурки, ещё там разные.

– Вот и отлично. Скоро должен прийти месье Моро, и мы с ним договоримся о вашем переводе в Детскую башню.

– Мадемуазель Мария, не надо ко мне так важно обращаться, – смутилась девушка.

– Как это – важно? – удивилась я.

– На «вы». Я же простая девушка из деревни. Не надо, а то другие смеяться будут.

– Хорошо, Вивьен. Заканчивай с уборкой и возвращайся в башню.

Размерами моё новое жилище отличалось от тех покоев, в которых я ночевала. Казалось бы, всё то же самое: гостиная, спальня, гардеробная и ванная, но простору меньше. Осмотревшись и заглянув в гардеробную, где уже висела моя одежда, а на полках стояла обувь и саквояжи, решила, что мне нравится. Всё равно большую часть времени я буду проводить с детьми.

Экономка добросовестно выполнила мою просьбу, и цвета штор, обивка мебели, ковёр, диванные подушки идеально сочетались между собой по цвету и узорам. Конечно, везде были розы. Куда же без них!

Пока комнаты казались необжитыми. Не хватало каких-то мелочей – книги на диване, забытой на спинке стула шали, букетика цветов на столе, – всё то, что наполняет безликое помещение жилым духом и делает его личным пространством. Но я уверена, скоро всё изменится, и эти покои станут мне настоящим домом, таким же, как наш маленький старый домик в далёком провинциальном городе.

Конечно, забавно в двадцать первом веке смотрятся сундуки, домотканые половички, крашеный самодельный посудник начала прошлого века с цветастой занавеской. В избушке с низкими потолками и небольшими оконцами они выглядят вроде бы и уместно, и по делу, но хотелось как-то обновить интерьер.

Вот только лишних денег на покупку новой мебели не было, да и бабуля не желала ничего менять.

¬– Вот помру – сделаешь всё по-своему. А пока пусть так будет. Тут половину вещей любой музей с руками отберёт, – отмахивалась старушка от моих предложений начать понемногу менять обстановку.

Так и не поменяла…

Когда бабули не стало, я в каждой вещи чувствовала частичку её тепла. Как же их на помойку вынести? Наоборот, хотелось всё сохранить как можно дольше, чтобы заглушить тоску и боль утраты. Большой «цыганской» иглой я чинила края растрепавшегося половика, зачищала шкуркой и подкрашивала облезшие полочки примитивной конструкции для сушки посуды, искала по магазинам средство от древесных вредителей, чтобы жуки-точильщики не сточили сундук.

Всё для того, чтобы сохранить присутствие бабули в доме, где она меня вырастила.