Текст книги "Счастливый Одиссей"

Автор книги: Адриан Де Виарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 16 страниц)

Я снова отправился в Калькутту и встретился с новым губернатором Бенгалии, сэром Фредериком Берроузом, назначенным лейбористским правительством. Это был один из самых приятных людей, которых я когда-либо встречал, с прекрасным присутствием и естественным достоинством. Он привязался к "бурра-сахибам" Калькутты в одной из своих первых речей, когда, ссылаясь на свое скромное начало на железной дороге, сказал: "Когда вы, джентльмены, охотились и стреляли, я сторонился и улюлюкал". Мне показалось, что он гораздо больше гордился тем, что был сержант-майором Гренадерской гвардии в Первой мировой войне, чем тем, что был губернатором Бенгалии!

Лето в Нанкине стало гнетущим и удушливым. Генералиссимус со свойственной ему заботливостью предложил мне дом в горах в Кулинге, куда я мог отправляться всякий раз, когда чувствовал, что мне нужен свежий воздух. Мой штат был сокращен до одного помощника окружного прокурора, Бобби Макмаллан, и мы с ним полетели в Кукианг у подножия горы, где обнаружили, что до Кулинга нужно подняться на 3500 футов. По обычаю, на гору поднимались на стуле, который несли два кули, но так как мне не нравилась мысль о том, чтобы меня несли, мы решили подняться пешком. Мы видели каменные ступени (столь любимые китайцами), тянущиеся до самой вершины горы, но ежедневный штурм Пурпурной горы наполнил нас ложной гордостью, мы переоценили свои тренировки и прибыли на вершину практически в состоянии коллапса. Я нашел небольшое милое шале, предназначенное для меня, со всеми удобствами, которые я привык ожидать в Китае, и все же это место не показалось мне типично китайским. Дома могли стоять где угодно; в основном это были одноэтажные каменные бунгало, в которых жили миссионеры всех национальностей. Китайцы обладают зрелой цивилизацией и страстью к природе, особенно в ее самых диких проявлениях, и в своей глубоко укоренившейся любви к горам они находят духовную подпитку и бегство от человека. Кулинг – это маленькая деревушка на вершине горы, возвышающейся над простирающимися внизу равнинами. Прогулки были прекрасны в своем бесконечном разнообразии: в один момент я обнаружил, что брожу по лесистой зелени, а в другой – что задыхаюсь на необработанном краю скалы с перепадом высот в 3500 футов. Воздух был как шампанское, он быстро оживил нас, и через несколько дней после этого мы приготовились спуститься с горы на обратном пути. Мы с Бобби нашли этот путь гораздо более трудным, чем подъем, и добрались до подножия с дрожащими коленями и животами в пальцах ног.

Я снова отправился в Англию, чтобы отчитаться, и на этот раз мне дали британский самолет для возвращения в Китай. Это был "Ланкастриан", очень замечательная машина, и мы сделали всего четыре остановки между Лондоном и Нанкином, практически устранив ощущение расстояния. Этот самолет произвел огромное впечатление на всех, кто его видел, и немало способствовал повышению престижа Великобритании. Я использовал любую возможность, чтобы подарить лифты другим людям, и особенно китайцам.

Вскоре после возвращения я договорился о поездке в Токио, и должен признаться, что желание увидеть Мак-Артура было гораздо сильнее, чем желание увидеть Японию. Находясь на периферии театра военных действий генерала Макартура, я с интересом и искренним восхищением следил за его кампанией. Лично я считал его кампанию на Тихом океане крупнейшим военным достижением войны, поскольку она была такого рода, какие еще никогда не предпринимались. Его план охватывал многие тысячи миль и включал комбинированные морские, военные и амфибийные операции; хотя у него были великолепные войска морской пехоты США, требовался верховный главнокомандующий, чтобы наилучшим образом использовать их в столь масштабном плане.

Генерал Ламсден, который был моей противоположностью в Японии, трагически погиб на линкоре, разбомбленном япошками. Его сменил генерал Чарльз Гейрднер, с которым мне предстояло остаться.

Генерал Макартур пригласил меня на обед, и я почувствовал интерес к перспективе встречи с ним. Я наполовину ожидал встретить динамичного забойщика, но вместо этого обнаружил огромную личность и обаятельного человека. Критики обвиняют его в позерстве, но, безусловно, ему было что позировать, и нет сомнений, что немного "пантомимы" может быть очень эффективной в правильном человеке.

Макартур доставил мне огромное удовольствие своими приятными словами о Ламсдене. Он сказал, что, когда Ламсдена убили, он потерял самого популярного человека в своих войсках, и я понял, что он имел в виду то, что сказал. Армии всех стран консервативны и предвзяты, и мало найдется командиров, которые бы так щедро одарили иностранца.

Я не видел многого в Японии, хотя пролетал над Хиросимой, которая с воздуха выглядела как любой другой разбомбленный город. Вся страна была красива, но не величественна, и я заметил, что женщины выглядят гораздо привлекательнее и приятнее, чем маленькие противные мужчины.

Страной восхитительно и эффективно управляли американцы, которые ни у кого не оставляли сомнений в том, кто в Японии хозяин. Управление Макартура в мирное время казалось таким же безжалостно эффективным, как и в военное, ведь он был завоевателем и выглядел таковым, и я уехал, преисполненный восхищения им.

В июле 1946 года срок пребывания сэра Горация Сеймура на посту посла подошел к концу, и китайцы с неподдельной грустью провожали его в последний путь. И сэр Гораций, и леди Сеймур преуспели в искусстве настоящей дипломатии выше всяких похвал, и они оставили после себя самые приятные воспоминания о двух очаровательных людях. Их сменили сэр Ральф и леди Стивенсон, которые также пользуются огромной популярностью. Теперь они сталкиваются с трудностями раздираемого на части Китая.

Еще одна поездка в Пекин наполнила меня еще большим энтузиазмом по отношению к этому очаровательному городу, но к этому времени я уже начинал суетиться, чувствовал, что перерос свою полезность, и мои мысли обратились к дому.

В этот психологический момент генералиссимус преподнес мне один из самых больших сюрпризов в моей жизни: он попросил меня остаться в Китае в качестве его личного советника. Упорная неуверенность в себе – один из моих злейших врагов в жизни, поскольку я склонен считать себя неудачником даже без всякой причины, и предложение генералиссимуса подняло мой боевой дух больше, чем что-либо другое. По крайней мере, я чувствовал, что должен был чего-то добиться, хотя бы чувства доверия, и был безмерно рад и чрезвычайно горд.

Я ехал домой, чтобы официально отказаться от должности, и отложил свой ответ генералиссимусу до возвращения. Я не был до конца уверен в этом, поскольку не очень люблю чиновничью работу в мирное время, но я знал, что меня так или иначе сдует по велению судьбы, и был готов оставить все на ее усмотрение, как обычно. У меня не было ни планов, ни дома, ни работы, а с недосягаемой Польшей Китай мог занять ее место в моих интересах. Война не давала мне ни возможности, ни времени увидеть эту огромную страну или заняться каким-либо видом спорта, но я знал, что возможности для стрельбы безграничны, и хотел их исследовать.

Глава 21. И в постель

По дороге домой я впервые посетил Индо-Китай в Сайгоне и обнаружил, что он находится в самом неспокойном состоянии. Французам пришлось нелегко во время войны, и хотя британцы сделали все возможное, доставляя в страну на парашютах агентов и припасы, они были как капли в море на этой огромной территории. Теперь никто не мог выйти за пределы Сайгона без опасения подвергнуться нападению, и атмосфера была тревожной и неприятной. Я провел там один день, и, несмотря на трудности, наш представитель и его жена, мистер и миссис Мейклрейд, оказали мне теплый прием. Нас всех пригласил на обед французский губернатор Индо-Китая адмирал д'Арженлие, замечательный человек, сделавший необыкновенную карьеру. Адмирал был морским офицером во время войны 1914-18 годов, но вскоре после нее умерла его жена, и он оставил флот и стал монахом-кармелитом. В 1939 году, когда Франция вступила в войну, он снова поступил на флот и стал адмиралом, сражаясь со свободными французами, которые избрали его губернатором Индо-Китая. Позже его отозвали, и он вернулся в свой монастырь.

Из Сайгона я вылетел в Рангун, чтобы остановиться у бригадного генерала К. Л. Дюка, который служил со мной в 61-й дивизии в Оксфорде и Баллимене. Мы скромно пообедали, и я поднялся в свою комнату. Спускаясь вниз, я поскользнулся на кокосовом коврике в своих туфлях на кожаной подошве и рухнул на ступеньки. Я ударился головой о стену, почти потеряв сознание, сломал спину, раздробив позвонок, и мне очень повезло, что я не сломал шею. Когда я пришел в себя и понял, что со мной произошло, казалось, это был смертный звонок для всех надежд, удовольствий или работы, и в глубине души я уже не думал, что смогу снова ходить.

И снова мне повезло: в Рангунском госпитале работал хирург-ортопед высокого класса, полковник Боннин. Он наложил на меня парижский гипс, настоял на том, чтобы через несколько дней я начал делать упражнения, и вернул мне интерес и уверенность в себе. Гипс держался, и я смог кое-как передвигаться, а через месяц он отправил меня обратно в Англию на моем собственном самолете. Он прислал со мной отличную медсестру, и благодаря замечательным усилиям экипажа и моего личного денщика Причарда я совершил замечательное путешествие домой. Завязав узлы, я продолжила свое прощальное турне по миру, как примадонна, но, в отличие от большинства примадонн, я чувствовала, что это будет мое последнее путешествие.

Я снова остановился у Уэйвеллов в Дели. Они угощали меня шампанским, и я старался не сравнивать свое путешествие домой с путешествием из дома. Две ночи с генералом Олфри в Каире и с сэром Клиффордом и леди Нортон в Афинах помогли мне взбодриться, но я не был уверен в том, что попаду в Англию. Полковник Боннин позвонил домой и попробовал устроить меня в Королевский масонский госпиталь, который, по его словам, был одним из лучших госпиталей в Лондоне. Несмотря на то что он был закрыт как военный госпиталь, масоны любезно согласились, чтобы я отправился туда, хотя я и не принадлежу к их братству. В течение семи месяцев они оперировали меня, ухаживали за мной, размещали и кормили, и все это с неослабевающей добротой и мастерством; и ни у одного человека нет большей причины быть им благодарным. Они не только вылечили мою спину, но и привели меня в порядок внутри и снаружи, раскопали всевозможные старые куски железа и отправили меня более здоровым, если не более мудрым человеком. Я должен еще раз поблагодарить мистера Бакстона, хирурга-ортопеда, мистера Паннета из больницы Святой Марии, а также матрону, врачей и медперсонал, которые ухаживали за мной и творили свои чудеса.

Я пролежал слишком долго, чтобы согласиться на назначение генералиссимуса личным советником, но, думаю, и он, и мадам понимали, как горько мне было отказываться. Они написали мне письмо, предлагая сохранить за мной эту должность на неопределенный срок, но я чувствовал, что я – мошенник и могу оказаться бесполезным. Я любил Китай, его народ и страну, обрел там огромное счастье и не мог бы пожелать более приятной участи, чем вернуться и быть полезным генералиссимусу и мадам, но этому не суждено было случиться.

Мое выздоровление происходило медленно, и я все еще задавался вопросом, не ждет ли меня будущее в кресле в Брайтоне. Постепенно я обнаружил, что не разваливаюсь пополам, когда наклоняюсь, и меня осенило, что если мои ноги могут провести меня по проходу, то со временем их можно будет заставить идти в гору. Тогда я отказался от инвалидности, белого винограда и коварного сочувствия друзей и решил выздороветь, поспешно прибегнув к этим ненавистным, но, к сожалению, полезным утренним упражнениям! Я отказываюсь от них только под одним предлогом – из-за путешествия. Тогда я надеваю так называемое "дорожное лицо", становлюсь помехой для своих домочадцев и попутчиков и прибываю на вокзал, чтобы успеть на поезд, отправившийся накануне.

Мое первое путешествие после выхода из больницы было в страну моих предков, Бельгию, где друг моего детства и кузен граф Анри Картон де Виарт и его жена праздновали золотую годовщину свадьбы. Я остановился у другого своего кузена, барона Эдмона Картона де Виарта, и хотя прошло уже пятьдесят лет с тех пор, как мы были вместе мальчишками, годы между нами казались очень короткими. Я стоял там, окруженный представителями последующих поколений, и испытывал странное чувство, что круг замыкается и я снова оказываюсь в самом начале. Все меняется и все остается по-прежнему.