Текст книги "Путешествие вокруг света"

Автор книги: Адельберт Шамиссо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

На другой день капитан сам поехал на этот остров, но уже не застал там наших друзей. Очевидно, они покинули его, чтобы оповестить всех о наших мирных намерениях.

Из тех животных, которых мы взяли на борт в Ваху, осталось еще несколько коз. Капитан Коцебу привез их на остров, и сначала они наводили ужас на вернувшихся к тому времени островитян. У нас были благие намерения развести этих полезных животных на Радаке, но никто не обратил внимания на то, что в маленьком стаде находился один козел (хотелось думать, не единственный), который, замечу я, horribile dictu!(страшно сказать!), был кастрирован. То ли от стыда, что не в состоянии выполнять свои обязанности, то ли от яда или от болезни он околел, и на следующий день его раздувшийся труп был найден на берегу. Кроме коз на острове оставили петуха и курицу, которые вскоре устроились в одном из жилищ. Позднее мы узнали, что куры издавна водились на этих коралловых островах. Наконец, были посажены и посеяны некоторые растения, оставлены подарки.

Назавтра Хромченко обнаружил, что на острове уже не те люди, с которыми мы подружились вначале. Во время отлива островитяне вдоль рифов отправились на более отдаленные острова. Хромченко приняли и ухаживали за ним весьма заботливо. Подарки лежали нетронутыми там, где мы их положили. Он их раздал, и это всех очень обрадовало. Но козы наводили на островитян ужас.

10 января лейтенанта Шишмарева послали на баркасе на рекогносцировку. Ему мешал сильный ветер. Он увидел лишь необитаемые острова и вечером вернулся обратно. 12-го мы отплыли, но погода была неблагоприятной, и нам скоро пришлось вернуться на прежнюю стоянку.

14-го капитан, офицер и пассажиры предприняли на шлюпках вторую поездку вдоль цепи островов.

К козьему острову пристала лодка с островитянами, и, когда мы проезжали мимо, они звали нас к себе, прельщая фруктами и другими подарками. На следующем, расположенном к востоку острове, где мы переночевали, 15 января утром нам нанес первый визит Рарик, вождь этой группы. Он прибыл на двух Лодках. В большей, в которой сидел сам Рарик, капитан Коцебу насчитал 25 человек. Рарик с тремя людьми, оставив остальных в лодках, вышел на берег и преподнес подарки властителю чужеземного народа, вероятно желая этим показать, что он подчиняется ему. Так, некогда европейские князья встречали своих завоевателей. Но Рарик стоял не перед завоевателем, и его ожидала дружба, а не унижение. Молодой человек держался во время этой первой, столь важной для него встречи весьма стойко, его робкие спутники, казалось, боялись за него больше, чем он сам за себя. Нередко мы встречали у властителей больше мужества и благородства, чем у простых людей. По сути дела, все зависит от условий; так, в странах Ближнего Востока турок отличается от райя ^{175} . Рарик, ставший впоследствии моим близким другом, выделялся не столько своим умом, сколько добродушием и кротостью. Коцебу и Рарик сели друг против друга, их окружили радакцы и члены нашей команды. Юный вождь громко оповещал тех, кто оставался в лодках, обо всем, что привлекало его внимание и казалось ему новым. «Эрико! Эрико! Эрико!» – этот возглас удивления чаще всего звучал и повторялся затем многими. Вначале мы старались запомнить имена. Коцебу, Рарик – все мы назвали себя по многу раз, а потом спросили имя сидящего слева от вождя радакца. «Ери-дили?» – кивнул на него Рарик. Мы запомнили это слово, а юноша подтвердил, что так его зовут; он и сейчас для нас Еридили. Однако вокруг все смеялись; причину смеха мы поняли позже, когда Каду объяснил, что «еридили» означает «слева», а вовсе не имя. Думаю, что во время этой первой встречи Рарик предложил капитану дружески обменяться именами. Позднее Еридили предложил доктору Эшшольцу тоже обменяться именами и спросил, как того зовут. Эшшольц не понял его, и мне пришлось вмешаться и выступить в роли переводчика. «Дайн наме!» [14]14
  Дайн наме (нем.) – Твое имя (примеч. пер.).


[Закрыть]– сказал я, обращаясь к другу. «Дайн-нам»,– повторил радакец. «Да, Дайннам»,– подтвердил доктор, и таким образом они без всякого зазрения совести обменялись фальшивыми монетами.

Чтобы порадовать нас, друзья сняли с себя все украшения. Капитан приказал принести из шлюпок железо – ножи, ножницы и другие мелочи. Железо! Железо! Милль! Милль! Так высоко ценился здесь этот металл. Милль! Милль! Даже те, кто сидел в лодках, не могли противостоять искушению; все устремились сюда, чтобы только полюбоваться железом, этим сокровищем, этим нашим неизмеримым богатством! Однако никто не позволил себе никаких грубых проявлений алчности, никаких нарушений порядочности.

За все время долгого пребывания «Рюрика» на Радаке было отмечено лишь две попытки кражи. Наверное, если чужеземцы рискнули бы проверить честность нашей толпы массой золота, то европейцы не получили бы такого хорошего аттестата, как тот, который мы могли дать жителям Радака.

Всем достались щедрые подарки. Капитан Коцебу дал понять Рарику, что хочет посетить его жилище, и пригласил его занять место в нашей шлюпке и показать путь. Рарик хорошо понял его и смело сел к нам, но его спутники, еще окончательно не отделавшиеся от страха, казалось, были против подобного риска, да и самого Рарика сильное любопытство влекло, видимо, в другую сторону: увидеть чудесных, с длинными бородами животных, о которых он уже слышал. Мне сдается, что коз, завезенных европейцами на другие острова Южного моря [Тихий океан], местные жители не без основания относят к птицам. Ведь свиньи, собаки и крысы – это не птицы! У них есть имена, а кроме них существуют только птицы или рыбы. Наконец, Рарик больше не мог противостоять искушению; он прыгнул в воду и поплыл к своим лодкам, и затем все направились на остров, куда были выпущены козы.

15 января мы переночевали на девятом острове, где нашли лишь покинутые жилища. На нем слой почвы был мощнее, чем на козьем острове, и растительность куда пышнее.

16-го днем мы остановились на тринадцатом острове и отошли от корабля на девять миль. Здесь состоялась вторая встреча с Рариком, который с двумя спутниками прошел вдоль рифа и обрадовался, увидев нас. Вскоре прибыли плывшие против ветра другие лодки Рарика и остановились рядом с нашими шлюпками. Теперь он пригласил капитана сесть в его лодку и всем вместе поехать к нему. Мы обещали отправиться туда вскоре, и он отчалил. После обеда мы прошли еще полторы мили до четырнадцатого острова, поросшего густым лесом, о котором я упомянул в «Наблюдениях и замечаниях». Оттуда голый риф простирается еще на много миль к северо-востоку; ближайший остров был едва различим на горизонте. У того острова, где мы находились, мог бросить якорь корабль. Капитан приказал поднять паруса, и в тот же вечер мы подошли к «Рюрику».

Ранним утром 18 января «Рюрик» продолжил плавание. Дул попутный ветер, и поэтому лавировать пришлось лишь после обеда; стояла ясная погода, яркое солнце освещало мели, и надобности в лоте не было. В 4 часа мы стали на якорь у Ормеда, семнадцатого острова (считая с запада). Он находится примерно в 20 милях от самого западного острова в северной части группы. С этой хорошо защищенной якорной стоянки можно было разглядеть северо-восточную, самую населенную часть архипелага, цепь из множества мелких островов. Она защищает акваторию от господствующего ветра.

Лодка – среди ее пассажиров мы узнали одного из спутников Рарика – доставила нам в подарок фрукты. Но страх еще не прошел, и никто из сидевших в лодке не отважился подняться на корабль.

На Ормеде, наиболее плодородном из островов этой группы, где кокосовые пальмы, однако, не поднимаются над лесом, нас принял престарелый достойный вождь Лаэргас [15]15
  Описывая свое первое путешествие, капитан Коцебу не упоминает о старом вожде Ормеда, а в описании второго путешествия называет его Лангедиу ^{176} .


[Закрыть], самый благородный и добросердечный человек из всех, кого я знал. Он хотел только давать, дарить, причем делал это даже в тех случаях, когда рассчитывать на ответный подарок не приходилось. Этим он отличался от Рарика, не имевшего таких добродетелей.

Нам показалось, что на острове живет примерно 30 человек. Их постоянные жилища не отличаются от тех, что встречались нам на западных островах. Мы радовались гостеприимству старого вождя и примеряли украшения, которые нам преподнесли дочери острова, но вдруг хорошее настроение было испорчено – все пришли в смятение. Вприпрыжку примчался Валет, не ведавший о том, какой ужас он нагоняет на островитян. Все бросились врассыпную от этого невиданного доселе чудовища, которое к тому же громко лаяло. Нам стоило немалых усилий восстановить утраченное доверие.

Радакцам, не знавшим других млекопитающих, кроме крыс, наши животные – собака, свинья и козы – внушали непреодолимое отвращение. Но больше всего их пугал именно маленький Валет, который с лаем бегал от одного к другому. Большой Валет, взятый капитаном у Берингова пролива, был посерьезнее и ни к кому не приставал. Он погиб на Радаке. Вероятно, не вынес жаркого климата.

20 января мы покинули Ормед и, пройдя вдоль рифа, подошли к Отдиа, главному и самому крупному острову одноименной группы, расположенному в восточной части кольца. У острова мы нашли подходящий для якоря грунт и расположились здесь, как в лучшей гавани. За Отдиа риф поворачивает на юго-юго-запад, а затем – уже без почвенного покрова – на запад к проливу Рюрика. Протяженность группы с запада на восток составляет около 30 миль, наибольшая ее ширина с севера на юг – 12 миль. Капитан Коцебу насчитал здесь 65 островов.

На Ормеде нам сообщили, что Рарик постоянно живет на Отдиа. Сперва меня хотели послать на берег, но скоро сам Рарик, надев нарядные украшения, в своей лодке подплыл к «Рюрику» и первым из радакцев бесстрашно поднялся на борт.

Этих опытных мореходов, разумеется, необычайно заинтересовали конструкции огромного корабля. Они все осмотрели, изучили, измерили. Влезть на мачты до самого флагштока, осмотреть там, наверху, все – реи, паруса, а затем, спустившись, разглядеть хитрую паутину снастей для них не представляло труда. Другое дело – спуститься через узкий люк и из светлого, воздушного царства последовать за загадочными чужестранцами в мрачную глубину, во внушающий ужас мир внутренних помещений. Первыми на это решились самые отважные, прежде всего вожди; думаю, что добрый Рарик послал вперед одного из своих людей.

Можно ли уговорить кого-нибудь из островитян, привыкших радоваться своим праздничным зрелищам, сидя под навесом из крон кокосовых пальм, среди вольной дивной природы, зайти в темные, освещенные тусклыми лампами коридоры и переходы наших зрелищных заведений и внушить ему, что эти зловещие, душные помещения предназначены для представлений? Поистине мне становится грустно, когда читаю, что в Афинах собираются построить для балетных спектаклей театр по нашему образцу.

Внизу в каюте висело большое зеркало. Гёте пишет в «Годах странствий Вильгельма Мейстера»: «Подзорные трубы таят в себе нечто магическое; если бы мы не были смолоду приучены смотреть в них, то каждый раз, поднося их к глазам, мы содрогались бы и ужасались». ^{177} Один храбрый и образованный офицер сказал мне, что подзорная труба внушает ему нечто вроде страха и, чтобы посмотреть в нее, ему приходится собрать всю свою волю. Зеркало – еще один волшебный, ставший для нас привычным предмет, хотя в сказочном, фантастическом мире оно сохранило свой зловещий характер. Наших друзей зеркало сначала очень удивляло, а потом приводило в состояние неудержимого веселья. Правда, нашелся один, кто пришел от него в ужас; он молча вышел, и его так и не удалось уговорить вернуться.

Однажды в Гамбурге я неожиданно попал в дом, где по обе стороны длинной лестницы блестели серебристые панели высотой в человеческий рост. От них исходила странная мерцающая сила, которая так подействовала на меня, что тут же появилось ощущение, будто я иду по пороховому складу. Видимо, нечто подобное испытывали и наши друзья при виде металлических пушек и якорей.

Богатство островитян – это несколько кусков железа и твердые, пригодные для шлифовки камни, выброшенные морем с рифов. Лодки, украшения и барабаны составляют все их имущество. Нигде не встретишь неба красивее, температуры более равномерной, чем на этих коралловых островах [16]16
  Температура воздуха и воды – приблизительно 22° по Реомюру с отклонениями не более 1°.


[Закрыть]. Море и легкий ветер взаимно уравновешивают друг друга, а быстро проходящие ливни сохраняют пышное зеленое убранство лесов. Как приятно погрузиться в темно-голубые струи, чтобы освежиться после того, как тебя насквозь прокалит солнце, и вновь опуститься в них, ощутив прохладу наступившего утра после ночи, проведенной на открытом воздухе. На этих островах задумываешься над тем, почему солнце столь благосклонно, а земля – мачеха. Панданус, чей сладкий сок идет здесь в пищу, на других островах служит только украшением. Похоже, на этих островах больше пищи для пчел, чем для людей. Почва мало где пригодна для выращивания съедобных растений, хотя местным жителям очень хотелось бы этим заняться. Красивые, душистые лилии, посаженные вокруг домов, свидетельствуют о трудолюбии островитян и о присущем им чувстве прекрасного.

Возможно, они могли бы получать более обильную пищу благодаря ловле рыбы, и в частности акул, кишащих на подходах к рифам. Но, как мы заметили, они едят лишь мелкую рыбешку: рыболовные крючки у них очень маленькие.

Мы не жалели сил, чтобы научить островитян освоить новые источники питания. Если судить по описанию второго путешествия капитана Коцебу, из тех животных и растений, которые мы им оставили, сохранился лишь ямс, а значит, в какой-то мере сбылись наши скромные надежды.

Теперь мне хотелось бы, отойдя от мучительного хронологического принципа, рассказать кое-что о наших друзьях, с которыми, как только у них прошел первый страх, мы зажили душа в душу.

На Отдиа, протяженность которого превышает 2 мили, как правило, живут 60 человек, но они нередко меняют свое местопребывание. Наше присутствие привлекало гостей из самых отдаленных частей группы. Каждый день мы разбредались по острову, общались с семьями и безбоязненно спали под гостеприимным кровом их хижин. В свою очередь, и они охотно посещали «Рюрик». Вождей и наиболее уважаемых островитян приглашали к столу; они довольно легко и с большим тактом приспосабливались к нашим обычаям.

Среди жителей Отдиа наше внимание скоро привлек один человек по имени Лагедиак. Он был незнатного происхождения, хотя и отличался от других умом и сметливостью, способностью быстро схватывать и передавать окружающим все, что понял сам. Позже я обменялся с Лагедиаком именами. У него мы многое почерпнули и с его помощью надеялись передать островитянам то, чему удалось научить его. Капитан Коцебу сперва получил от Лагедиака ценные сведения по географии Радака, о судоходных проливах между рифами к югу от Отдиа, о соседней группе Эрегуб [Эрикуб] и о других группах, образующих островную цепь. Лагедиак чертил свои карты камнем на прибрежном песке, грифелем на доске и показывал направления, которые можно определить по компасу. Вместе с ним капитан Коцебу заложил фундамент своей будущей интересной работы о Радаке и расположенной к западу островной цепи Ралик. Первый шаг был сделан, теперь надо было двигаться дальше.

Лагедиак понял наше намерение внедрить здесь на благо островитян неизвестные им виды культурных растений, возделать участок и раздать семена. 22 января начались работы по разбивке участка: расчистили грунт, вскопали землю, посадили клубни ямса, посеяли семена дыни и арбуза. Наши друзья, стоя вокруг, внимательно и с интересом следили за тем, что мы делали. Лагедиак изо всех сил старался передать сородичам полученные знания. Мы раздали семена, пользовавшиеся большим спросом, и с радостью увидели, что в последующие дни по образцу нашего участка было сделано много других.

22 января произошел случай, о котором хочется поведать, дабы более наглядно показать черты характера наших милых друзей. Взглянув на лица людей, наблюдавших за работой, я заметил на многих выражение боли и печали. Обернувшись, я увидел матроса, который корчевал кусты и прореживал лес, чтобы освободить место для посадок. Только что он ударил топором по красивому побегу редкого и потому высоко ценившегося здесь хлебного дерева. Зло свершилось: молодое деревце упало. Когда кто-либо, пусть даже по неведению, совершает проступок, его начальник должен публично выразить неодобрение. Капитан сделал матросу строгое внушение, приказал отдать топор и удалиться. Тогда добрые радакцы вступились за матроса, а некоторые даже пошли вслед за ним, утешая его и предлагая подарки.

Крысы, расплодившиеся на этом острове в несметном количестве, в последующие дни сильно опустошили возделанные участки и выбрали из земли большую часть семян. Но все же, когда мы покидали Отдиа, участки были еще в хорошем состоянии. Вновь побывав на Радаке в конце следующего года, мы оставили там кошек. Когда капитан Коцебу посетил Радак во время второго путешествия, он увидел, что кошки размножились и одичали, но крыс меньше не стало.

24 января на берегу была сооружена кузница. Там находился довольно большой запас железа, за которым наблюдал матрос, находившийся там и днем и ночью. Однажды какой-то старик попытался стянуть кусок железа, что трудно даже назвать воровством, но ему помешали возмущенные земляки. Однако в случаях настоящих краж радакцы единодушно осуждали их.

Понятно, каким притягательным зрелищем была для наших друзей неизвестная им доселе обработка драгоценного железа с помощью огня и молота! В кузнице собралось все население. Одним из самых внимательных и смелых зрителей был Лагедиак. И действительно, требуется немалое мужество, чтобы наблюдать вблизи, как работают мехи и брызжут снопы искр. Сперва выковали гарпун для Лагедиака, затем для Рарика, потом несколько мелочей для остальных и лишь тогда приступили к работам, необходимым для «Рюрика».

У нас оставались еще боров и свинья с Оваи, которых мы намеревались подарить островитянам. Всех, кто бывал на «Рюрике», мы старались приучить к виду этих животных, терпеливо объясняли им, что их мясо служит нам пищей, что его пробовали уже и находили вкусным многие из тех, кого мы угощали у себя за столом.

26 января свиней доставили на берег и поместили в загоне возле дома Рарика. Одному из матросов приказали присматривать за животными, которые все еще внушали страх. С Лагедиаком, который был достаточно умен, чтобы оценить значение этого дара, мы связывали особые надежды на успех задуманного мероприятия, потерпевшего, впрочем, как и следовало ожидать, неудачу. Оставшиеся без надзора свиньи были позже выпущены на свободу и вскоре после нашего отъезда погибли. Пару последних кур мы подарили Лагедиаку.

Живя в полнейшем согласии с радакцами, я старался изучить особенности различных мест их обитания, надеясь собрать полезный материал, необходимый для того, чтобы лучше понять природу коралловых рифов и островов. Для изучения мадрепоровых и других кораллов требуется целая человеческая жизнь. Выцветшие, побелевшие их скелеты, хранящиеся в коллекциях, не представляют большой ценности, но все же я мечтал привезти домой хотя бы такие. Во время купания Эшшольц собирал встречавшиеся ему различные виды кораллов и приносил на корабль, складывая их для сушки в ящики, в которых прежде были куры. Полипы при этом распространяют неприятный запах. Когда однажды утром Эшшольц решил взглянуть на свои сокровища, в ящиках было пусто: содержимое вышвырнули за борт.

На южной оконечности Отдиа, в верхних окаменевших слоях рифов много пустот, образующих бассейны, где можно купаться. В спокойной воде, среди цветущих коралловых садов там хорошо делать наблюдения и обдумывать загадки этих образований. Я выгородил на прибрежном песке участок и разложил там все, что хотел сохранить под палящим солнцем – кораллы, морских ежей и многое другое. Посредине воткнул палку с привязанным к ней пучком листьев пандануса, обозначив таким образом свою собственность. Под защитой такого символа мой участок для всех добрых радакцев, на чьем пути он лежал, был священным. Ни один мальчик, играя, ничего не тронул. Но разве можно все предусмотреть? Однажды в воскресенье матросы, получив увольнение на берег, решили обойти остров. Они наткнулись на мою сушильню, разорили собранную с таким трудом коллекцию, а потом добродушно поведали мне о своем открытии и передали обломки разбитых кораллов. Все же мне удалось составить хорошее собрание мадрепоровых кораллов Радака и подарить Берлинскому музею большой ящик с коллекцией. Но злая судьба по-своему распорядилась и этой частью моих трудов. Радакские литофиты, за исключением Millepora caeruleaи Tubipora chamissonis Ehrenb.,в королевском собрании или не имели этикеток, или не были приведены в порядок. Их продали вместе с другими дублетами. Поэтому Эренбергу ^{178} в его труде о кораллах удалось сделать интересные заключения лишь о двух названных выше видах.

Однажды Рарик сопровождал меня к месту купания и коралловому саду. Когда мы пришли, я объяснил, что хочу искупаться, и начал раздеваться. Зная о том, как удивлял темнокожих друзей белый цвет нашей кожи, я полагал, будучи не столь стыдливым, как он, что Рарик воспользуется этим случаем, дабы удовлетворить свое вполне понятное любопытство. Я уже шагнул было в водоем и обернулся, но не увидел его и решил, что он ушел. Искупавшись и сделав необходимые наблюдения, я вылез из воды, оделся, осмотрел сушильню и хотел уже двинуться в обратный путь, как увидел, что кусты раздвинулись и из зеленых зарослей показалась добродушная, улыбающаяся физиономия моего спутника. За это время он успел красиво украсить свои волосы цветами сцеволы ^{179} и сплести венок для меня. Рука об руку мы вернулись в его жилище.

Подобная стыдливость присуща всем радакцам. Никто никогда не подсматривал за нами во время купания.

Я решил провести эту ночь на берегу и понаблюдать, как ведут себя радакцы в домашней обстановке. Когда мы пришли, капитан уже отбыл на корабль, и вполне естественно, что семья Рарика приняла меня как гостя. Все были заняты приготовлением могана – теста из пандануса. Вечер мы провели под кокосовыми деревьями возле лагуны. Луна была в первой четверти, огонь не горел, не удалось даже разжечь трубку. За едой говорили только о нас, все изъяснялись громко и длинными фразами. Милые друзья всячески старались развлечь гостя. Они пели, что доставляло им огромное удовольствие. Будет ли правильно называть эти ритмы пением, а красивые естественные телодвижения (они выполнялись сидя) – танцами? Когда смолкли радакские барабаны, Рарик попросил меня спеть русскую песню. Я не мог отказать другу в этой скромной просьбе и должен был теперь, несмотря на свой, уже снискавший дурную славу голос, выступить достойным представителем европейского вокального искусства. Такова ирония судьбы! Но я не растерялся, встал и спокойно продекламировал, сильно подчеркивая размер и рифму, стихотворение Гёте «Дружеский теснее круг». Да простит меня бессмертный немецкий классик – француз выдал это на Радаке за русскую песню и танец! Островитяне внимательно следили за мной, весьма забавно подражая, а когда я закончил, то услышал, как они, искажая произношение, повторяли строки:

 
Станем цельны мы сердцами,
Добрыми пойдем путями
К верному спасению. ^{180}
 

Ночевал я вместе с Рариком в большом доме; мужчины и женщины спали на помосте и на земле, и сон часто прерывался беседами. Утром я отбыл на корабль, но сразу же вернулся на берег.

Я описал лишь один из дней, проведенных на Радаке; все они протекали легко и приятно, мало чем отличаясь друг от друга, поэтому не буду много об этом говорить – достаточно и того, что сказано выше.

Доброта, утонченность нравов, исключительная чистота этого народа находили свое выражение в каждом, даже самом незначительном поступке; мною упомянуты лишь немногие из них. Надо ли рассказывать, например, о том, как поступают члены семьи, когда ребенок в присутствии посторонних ведет себя неприлично? О том, с каким достоинством был однажды удален провинившийся и как, несмотря на вызванный этим поведением гнев, взрослые старались сохранить почтительность к уважаемым гостям, а ребенок вместе с тем получил урок, как надо себя вести. Отрицательное нередко весьма поучительно. Можно ли вообще судить о том, что всегда было скрыто от наших глаз?

Народное воспитание, народные предания, сказки и поучения прививают нам глубокое уважение к дару божьему – хлебу, не ценить который – большой грех. Во времена моего детства бросить на землю пусть даже крошечный кусочек хлеба действительно считалось большим грехом, неизбежно и немилосердно каравшимся палкой. У бедного народа Радака такое же чувство воспитано по отношению к фруктам – главной пище. Один из наших друзей дал капитану кокос, чтобы тот утолил жажду, а он выбросил скорлупу вместе со съедобной мякотью. Радакец робко обратил его внимание на то, что с пищей обращаться подобным образом нельзя. Его чувство было уязвлено, а мне стали приходить на ум старые, вбитые еще няней нравоучения.

Замечу попутно, что лишь в последние дни пребывания на Отдиа радакцы наглядно убедились в эффективности нашего оружия, после того как капитан в присутствии Рарика и Лагедиака подстрелил птицу. Разумеется, выстрел их страшно напугал; Рарик умолял капитана, увидя у него ружье, не стрелять; таков уж был характер островитянина.

К югу от Отдиа есть лишь два плодородных и обитаемых острова, если не считать множества мелких и необитаемых островков. Первый – Эгмедио – отличается от других тем, что только там кокосовые пальмы высоко поднимаются над лесом и встречаются корневища отмерших деревьев. Это местожительство вождя Лангиена, уже побывавшего на «Рюрике». Он привез нам в подарок кокосовые орехи и пригласил посетить его на острове. Другой остров лежит у юго-восточной оконечности рифа. К западу от него – лишь маленькие, необитаемые острова.

28 января мы отплыли на двух шлюпках с целью обследовать проливы, о которых сообщил Лагедиак. Мы вышли по направлению к Эгмедио, куда до нас отправился Лангиен, находившийся до этого на Отдиа, чтобы дружески принять нас на родине. Это был гостеприимный, добросердечный человек, и наш визит его очень обрадовал. Мне показалось, что на острове кроме него и жены живет только несколько человек. К его удовольствию, я возделал ему небольшой участок. В тот же день мы обследовали один из проходов, пролив Лагедиака; для «Рюрика» этот путь был бы весьма опасным. Непогода вынудила нас отказаться от дальнейшего продвижения и заняться поиском места для ночлега. Ближайшие пустынные острова не годились, надо было вернуться к тому, что располагался у оконечности группы. Здесь, к неожиданной радости, мы повстречали старого друга; нас приветствовал веселый Лабигар, одарив кокосовыми орехами и плодами пандануса. Тут жили только ом и его семья.

На Отдиа мы познакомились со всем населением островной группы. Для Лабигара, этого радушного и дружелюбного человека, я также возделал небольшой участок (к тому времени у меня оставались лишь семена арбуза). Лагерь мы разбили на берегу. Утром, открыв глаза, я увидел Лабигара и его близких, терпеливо дожидавшихся нашего пробуждения, чтобы угостить нас на завтрак кокосом.

В это утро (29 января) мы вернулись на корабль. Позже, 3 февраля, Глеб Семенович на баркасе обследовал другой проход, названный в его честь проливом Шишмарева. Через него любое судно без труда может войти или выйти, используя пассат.

30 января у наших людей, посланных за водой, дровами и другим необходимым, чем надлежало здесь запастись для дальнейшего путешествия к Северу, похитили ведро с железным обручем. Рарику строго внушили, что пропажу надо вернуть; однако, как ни странно, когда все громко выражали осуждение, он проявил медлительность, бросившую на него тень. На следующее утро от него снова потребовали вернуть похищенное, и тогда один из его людей после серьезного разговора с вождем принес из лесу ведро. Было объявлено, что тот, кого вновь уличат в воровстве, будет сурово наказан. Хочу рассказать о единственном случае, когда нам все же пришлось осуществить эту угрозу.

Лагедиак обедал на корабле. Его сопровождал похититель ведра, которому, однако, не разрешили войти в каюту. Лежа на палубе, он наблюдал за нами через окно. Лагедиак велел вынести ему кое-что из еды, а также показать нож. Но нож так и не был возвращен в каюту, а очутился в мудирдире (мужской одежде, состоящей из плетеного пояса с подвешенными к нему полосами луба) этого человека. Его выследили и, когда он собирался покинуть корабль, схватили, обыскали и выпороли.

К этому времени наши имена – Дайннам, Тамиссо и другие – уже фигурировали в коротких песенках и тем самым избежали забвения:

 
Ае ни гагит, ни могит
Тотьян Тамиссо.
Кокос пьет, кокос ест.
– ? – Тамиссо.
 

Монеты и памятники (даже если на них нет надписей или изображений) становятся материальным воплощением устных преданий и легенд. В саге об Эйгидле ^{181} изречения, строившиеся так, чтобы посредством аллитерации, ассонанса и рифмы запечатлеть то или иное памятное событие, нередко не имеют прямой связи с деянием, сохранившимся в памяти людей.

Мы объявили о своем намерении покинуть Отдиа и посетить Эрегуб [Эрикуб], Кавен [Малоэлап] и другие островные группы и, разумеется, желали и надеялись, что кто-либо из здешних друзей будет нас сопровождать. Рарик начал строить новое судно, на котором обещал плыть вместе с нами, но работе не было видно конца. Лагедиак хотел отправиться на «Рюрике», однако не смог этого сделать, так как строительство судна для Рарика затянулось. Рарик, Лангиен и Лабигар решили было сопровождать нас на другом судне, но отказались и от этого намерения. Пришлось расстаться с нашей надеждой.

7 февраля 1817 года с наступлением дня мы выбрали якорь; друзья стояли на берегу, никто не поднялся на корабль. Только одна парусная лодка вышла вслед за нами из Ормеда. Очевидно, в ней был старый Лаэргас. Несколько дней назад он навестил корабль, поблагодарив нас за подарки. Ему хотелось сказать нам последнее «прости». Мы потеряли его лодку из виду, когда, выйдя из пролива, поставили при попутном ветре двойные паруса.

Отплывая от Отдиа, с верхушки мачты можно было видеть Эрегуб. 7 и 8 февраля мы произвели съемку этой бедной, покрытой скудной зеленью островной группы, гдё, по-видимому, живут всего три человека. Во всяком случае, мы никого больше не заметили на берегу единственного острова, на котором растут не очень высокие кокосовые пальмы.

С подветренной стороны этой группы был обследован пролив, но плыть по нему было опасно. Мы покинули Эрегуб и направились к Кавену. Пришлось бороться с сильным ветром. 10-го после обеда показался Кавен. Эта группа находится примерно в 45 милях от Отдиа – Лагедиак довольно точно указал ее местоположение.