Текст книги "Цветок моей души (СИ)"
Автор книги: Аделаида Мендельштам
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)
Глава пятая
Этот вечер они провели в чайном доме, напиваясь и празднуя удачное окончание отбора.
– Не нравится мне этот Кицин, – вздохнул Второй. – Большое ли имеет влияние на князя? Боюсь, он будет ставить палки в колеса.
– Если не будем нарушать правила, ничего он нам не сделает. Ни с кем не задирайтесь, а, если уж невтерпеж, то делайте это там, где никто вас не увидит. Пусть докажут, если хотят. Поодиночке не ходите, девок не трогайте, напивайтесь только в чайных домах в дни увольнений.
– Здравствуй, дорогая армия, – пробурчал Гато.
– Это не навсегда, лишь до тех пор, пока я не стану начальником всех войск Фэнсина.
– Далеко же ты замахнулся, Первый! – присвистнул Шен. – На Стене ты не горел желанием стать большим начальником.
– на Стене это дало бы мне лишь сомнительную привилегию воровать казенное добро да плести интриги в Белом Шалаше. Я тут поспрашивал, да и сам прикинул. Князь недавно сослан в Янтарную провинцию, самую дальнюю и самую бедную провинцию Иднайя. Его род владел Жемчужной провинцией столетиями, он богат, молод и честолюбив. У него много денег, много планов и мало людей. Братья, это ли не шанс, один из тысячи? Мы можем, наконец, разбогатеть, основать свои рода, быть в гуще событий и делать то, что мы привыкли делать. Нам не придется прогибаться под захудалого аристократишку за несколько монет. Не придется воровать или грабить. Мы дадим присягу князю и под его знаменами начнем новую жизнь. Вы со мной, братья?
«Да!» – раздался над столом восьмёрки слитный возглас, заставивший служанку выронить из рук поднос с посудой.
– Князь вас принял к себе на службу? – спросила Мейпа, против воли увлеченная рассказом Чонгана.
– К сожалению, принял.
– И каков он, князь? Никогда не видела таких важный людей.
– Блистателен.
Другого слова и не подобрать. Он был циклов на десять моложе Чонгана, но рядом с ним тянуло броситься в ноги и низко кланяться, как делают рабы или слуги. И не сказать, что князь был спесив или подавлял. Напротив, он был приятен в общении даже с низшими по статусу, казалось, его мало интересовало какое положение занимал собеседник. У Чонгана возникло чувство, что князь при встрече всегда прощупывает и пытается определить силен ли духом или слаб собеседник. И, если уж для себя решил, вел себя определенно: был резок и груб с раболепными вассалами и уважителен с простым воином из низших чинов, если тот проявил себя твердостью. Князь любил силу и тянулся к ней. Наверное, поэтому Чонган понравился князю и был принят на службу. Он задавался вопросом, если бы на месте Фэнсина родился Чонган, стал бы он таким же как князь? Он понимал князя как будто себя, его высказанные мечты завоевать морское пространство затронули что-то в душе воина, и даже обида на наместника была бы такой же всепоглощающей, если бы и его незаслуженно оболгали. Чонгану нравился его новый господин, он охотно присягнул ему на верность вместе со своей восьмёркой. Князь тоже выделял Чонгана, сразу назначив его на высокую должность сотника, отвечавшего за охрану Западной башни.
– А он красивый, этот князь? – Мейпа мало интересовалась силой духа.
– Тебе бы он не понравился.
Казалось, князь воплощал мечту всех безмозглых девиц – красив, умен, богат, из великого рода Белых Журавлей, холост, наконец. У той же Мейпа замерло бы сердце, доведись ей увидеть князя в окружении своей многочисленной свиты. Многие поколения богатейший род Иднайя забирал к себе в род самых красивых женщин, до каких только мог дотянуться, и получал от них красивых наследников. Все черты лица Фэнсина, и его хищный длинноватый нос и миндалевидные глаза, и густые брови, сами по себе были безобразны, но вместе создавали своеобразную, диковатую гармонию. Роскошная одежда темных тонов подчеркивала и дополняла образ большого хищника, которым князь и являлся. Наверное, он был красив, но почему же тогда служанки прятались от него, а благородные дамы бледнели при его появлении и прятали глаза? Они не спешили поглазеть на него на утоптанной площади, где шло обучение новичков, и где по утрам полуголый князь иногда тренировался с деревянной палкой дзё. Князь выходил против сразу четырех воинов и гонял их по всему плацу. Никто из женщин во всем замке не хихикал, не закрывался застенчиво широким рукавом ханьфу, наблюдая за тем, как ловко двигался их господин. Никто не вздыхал, желая обтереть от пота широкую, бугрящуюся мышцами спину князя. Чонган был уверен, что ни одна из женщин в замке не целует тонкие шрамы князя на груди и предплечьях. А вот самого Чонгана целовали, и шрамы его целовали, вовсе не тонкие, а грубые, рваные. В темноте в скромную комнатку сотника Западной башни проскальзывали и благородные дамы, и служанки, даже распаленная повариха как-то раз пришла. Чонган никого не обидел, он одинаково крепко любил и блудливую жену княжеского вассала, и повариху. Всю ночь из комнатки раздавались сладкие стоны и страстный женский шепот. Наступало утро и Чонган, молчаливый и спокойный, вежливо провожал даму до дома, раскланивался и выкидывал её из головы.
Жизнь в замке налаживалась, постоянно приходили подводы с утварью и мебелью из прежнего замка князя, вскоре и наложницы князя должны были прибыть. В замке готовили для них отдельные покои, для главной наложницы спешно строили небольшой дом у пруда. Недовольные, замотанные работой слуги ворчали, дескать, главная наложница настолько спесива, что не желает жить в замке с остальными наложницами. Главный садовник с помощниками спешно заселял пруд лотосами и высаживал по краю невысокие деревца ивы, чтобы огородить домик от неприглядного вида двора замка и солдатских казарм. У самого Чонгана тоже было достаточно хлопот. Надо было в срочном порядке принять и обучить сотню солдат, не забывая нести охрану Западной башни. Постоянно возникали трудности: солдаты были не дисциплинированы, то и дело вспыхивали драки, учить приходилось азам, с едой, оружием и формой тоже были перебои.
– Не знаю уже, что делать, – жаловался он Тэньфею, отхлебывая пива. Они со Вторым наблюдали как гаснут последние лучи солнца через распахнутое окно. Осень уже подбиралась к замку, окрашивая деревья в разные оттенки желтого и красного. Чонган особенно любил этот момент, когда лето уже отступило, но осень ещё не до конца взяла власть в свои руки. Прохладные ночи перемежались с теплыми днями, воздух становился особенно прозрачным, а сердце охватывало чувство сожаления по ушедшим жарким дням лета.
– Никогда бы не подумал, что в замке будет такой бардак, Второй. Мне казалось, мы наймемся на службу, будем охранять замок и спокойно получать жалованье. А тут и обучи солдат, которые только вилы до этого в руках держали. И жалованье солдатам у казначея выбей. И форму не пошили ещё. Я устал постоянно кого-то просить, уговаривать, угрожать. Вчера мне снова сделали предложение закрыть глаза на то, что форма будет пошита из дрянной ткани. А разницу поделить пополам. Я рассказал об этом главе и, что ты думаешь, он ответил? Велел прислать просителя к себе. Они погрязли в воровстве, покрывают друг друга как и в армии. Мне или придется смириться или что-то сделать.
– Ты всего лишь сотник, Первый. Тебя никто и слушать не будет, лучше смирись. Играй по их правилам, ведь тебе нужна поддержка. Ты окажешь услугу, потом тебе окажут. Так всегда и бывает.
Чонган понимал, что Второй прав. Он не может ничего изменить, как бы ему этого не хотелось. В армии эти порядки были заведены много циклов до рождения Чонгана и не ему менять их. Кто он такой? Простой сотник самого низкого происхождения. Не продай его община, отобрав у родителей, он сейчас пропалывал бы рис на поле.
Уже давно наступила ночь и на небе показалась Майя, первая луна. Распрощавшись с другом, Чонган решил проверить дозорных на стене. Свежий, прохладный воздух взбодрил сотника. Хмель потихоньку выветривалась с каждой ступенькой каменной лестницы. Ночь была чудесна, серебристый свет полной луны вырисовывал каждое деревце и куст в долине под стеной. Свежий ветер холодил щеки и уши. Раздался хлопок ткани на ветру. Тело Чонгана сработало раньше его головы. Ещё ничего не понимая, он прижался к стене и, бесшумно ступая, выглянул. На самом краю стены стояла тоненькая женская фигурка. Длинные, распущенные волосы закрывали лицо. Ветер играл подолом ее тонкого светлого одеяния, то закручивая невесомую ткань вокруг ног, то высоко поднимая вверх. И в такие мгновения казалось, что на ветру качается огромный бутон цветка.
– Осторожно госпожа, вы можете упасть, – сказал Чонган как можно спокойнее. Принесла же нелегкая взбалмошную девицу сводить счеты с жизнью именно в его смену. Он осторожно подошел к ней, надеясь успеть схватить за одежду, если та решит сигануть вниз. Девушка его не замечала, она зачарованно смотрела вниз и, верно, мысленно разговаривала со своим неверным возлюбленным. А может была другая причина по которой дуреха решила расстаться с жизнью, наверное, наслушалась красивых стихов, а реальность оказалась не так красива. Чонгану не было дела, ему не понять, как люди могут добровольно отдать то, что сам наемник огромными усилиями выцарапывал у богини смерти Кали. Наконец, он подошел близко, цепко ухватил девушку за руку и со всей силы потянул её к себе. Легкая как пушинка девушка со всего размаха ударилась об грудь Чонгана. Невысокая, юная, почти ребенок девушка посмотрела на него снизу-вверх. Огромные, светлые глаза смотрели с животным ужасом. Тонкие, невесомые как у птички руки вцепились в безрукавку Чонгана. Она молчала, просто стояла, вцепившись в Чонгана, и дрожала всем телом.
– Тише, милая, тише. Не бойся, все будет хорошо. Ты не упадешь… – он бормотал успокаивающе, а потом обнял её и погладил по голове. Девушка немного обмякла в его объятиях, на мгновение приникла к его груди, а потом отстранилась.
– Спасибо, господин. Я увлеклась, хотела рассмотреть что-то внизу и оказалась слишком близко к краю. Скажите свое имя, чтобы я могла вас отблагодарить. «Увлеклась, значит. Пусть будет так», – подумал Чонган.
– Не стоит. Меня зовут сотник Чонган, я просто пришел проверить дозорных, госпожа. В следующий раз не подходите слишком близко к краю, это может быть опасно, здесь на стене по ночам бывает сильный ветер.
– Люблю ветер, – слабо улыбнулась девушка и кивнула, прощаясь. Чонган не отрываясь следил за ней, пока не убедился, что она спустилась во двор и исчезла в темноте.
Проверив дозорных, он решил заночевать прямо на стенной башне. В проем бойницы светила вторая луна Нерга, было ярко словно днем. То ли по этой причине, то ли по какой другой, но Чонган долго не мог заснуть. Он все время вспоминал тонкие пальцы, сжимавшие вырез безрукавки, и испуганные глаза с мольбой смотревшие на него снизу-вверх. Ощущал запах, свежий и горьковатый, вновь слышал частое биение её сердца. Чонгану хотелось встать, узнать все ли с ней в порядке, ещё раз ощутить горьковатый запах, отвести от лица прядь её волос. Под утро пообещав себе, что непременно найдет девушку, Чонган наконец забылся тяжелым сном.
Глава шестая
Утро опрокинуло на Чонгана ворох забот, требующих немедленного внимания. Каждый из его восьмёрки имел теперь свою собственную восьмёрку и выбивался из сил, пытаясь воссоздать те порядки, которые завел Чонган ещё на Стене. По заведённому обычаю, они каждое утро собирались в комнате у него для отчёта. Чонган вздохнул, услышав жалобный скрип деревянной лестницы и многоголосую ругань. Дверь открылась и в комнате стало тесно. Угрюмые воины рассаживались кто куда: кто на куцую постель, кто на перевёрнутую полусгнившую бочку, служившую стулом, кто-то и вовсе остался стоять. Чонган провел острым ножом по взмыленной щеке, убирая остатки щетины, полюбовался на себя в осколок зеркала, промокнул лицом вышитым полотенцем, подарком последней любовницы, и молвил:
– Докладывайте!
– Первый, моих вчера побили в чайном доме солдаты Кицина, разреши, я их тоже побью! Десять человек на двоих – это нечестно! – это Шен. Он метался по комнате, плётка с сухим щелчком оплетала голенище кожаных сапог. Перед глазами всё ещё стояли избитые и униженные солдаты, виновато уткнувшиеся в землю, не смея поднять взгляд на орущего начальника.
– Уже осень, а теплой одежды до сих пор нет! – а это Хенг. Мрачный Третий был лишен своей обычной невозмутимости. Толстяк с еле заметным раздражением следил за мечущимся Четвёртым. – И не будет, как мне сказали. Также, нам «забыли» выдать матрасы, солдаты спят на голом полу… Я слышал, надо заплатить пол серебряного определённым людям, чтобы не попасть в нашу сотню. Мы считаемся «неудачливыми».
– Я не могу сделать солдат из тех, кто не способен поднять даже топор! Нам специально отдают самых тщедушных, еле душа в теле. Тот с краю, вообще, кашляет кровью. Как он прошел отбор, ума не приложу! – это Тэньфей. Ему выпало обучать новичков. Несмотря на свой медвежий вид, Второй был самым терпеливым в восьмёрке.
Чонган вздохнул. Он понимал, что многим стал поперек горла тем, что не берет взятки и пытается хорошо делать свою работу. Намеренно подсовывают больных, травят его солдат, специально задерживают осеннюю форму. Война против него началась и прекратить это можно только одним способом – отрубив осьминогу голову. И Чонган почти решился на это. Он ещё раз вздохнул. От того, что он сделает, зависит судьба восьмёрки тоже, стоит ли так рисковать? Взглянув на насупленные, злые лица он понял, что стоит. Если зуб болит, лучше его вырвать. Чонган знаком велел всем замолчать.
– Братья, это моя вина. Я вас сюда привел, и я в ответе за то, что происходит. Обещайте, что не полезете в драку, пока я не дам знак.
– Первый, ты что задумал? – спросил Шен с подозрением.
– Вы мне доверяете? – Чонган подошёл к наомийцу вплотную, положил руку на плечо и заглянул в глаза.
– Да, Первый, всецело, – в глазах Шена читалась безграничная вера, которая пришла ещё в лесах диуани, когда от их слаженности зависела жизнь каждого в восьмёрке.
– Тогда держитесь рядом и ни в коем случае не вмешивайтесь. Во сколько выходит князь на тренировку?
– Скоро уже выйдет, – парни подобрались, от расслабленности не осталось и следа. Они знали, если Чонган что-то задумал, лучше ему не мешать.
– Седьмой, проследи и доложи, как только он появится на верху лестницы. Четвёртый, стой у подножия лестницы и по знаку Седьмого начни задирать Кицина. Не жалей своего яда, мне надо, чтобы Кицин разозлился всерьёз.
Шен с недоверием посмотрел на него, медленно кивнул и вместе с Седьмым исчез за дверью. В комнате воцарилось напряженное молчание. Муха с жужжанием билась об стекло, приковывая к себе все взгляды. Встать бы и раздавить надоеду, но нет, все сидели на месте, прислушиваясь к звукам за дверью. Как только Седьмой появился в дверях, молчаливый и сосредоточенный Чонган в сопровождении восьмёрки поспешил на помощь Шену.
– Да я тебе сейчас шею сверну, – услышали они рык Кицина на подходе.
– Куда тебе, поросячий опарыш, от моего Четвертого и диуани откусить пытались, зубы сломали. А ты только верещать умеешь, – Чонган выхватил деревянную палку дзё у растерянного новобранца, стоявшего на пути – не хватало ещё ранить Кицина.
Краем глаза Чонган заметил, как за спиной по лестнице спускался князь со своей свитой. Кицин тем временем чернел и раздувался как жаба. Его оскорбил какой-то сотник, да ещё прилюдно. Он выхватил копье из стойки у стены и швырнул им в Чонгана. Копье со свистом пролетело и воткнулось в землю там, где только что стоял Чонган. Наконечник полностью ушел в землю, сил у Кицина хватало. Не давая времени на раздумья он одним движением отобрал у солдата палку, отбросил его с дороги и с криком понесся к Чонгану. Раздался сухой треск палок, напуганные солдаты подались назад, спеша уйти с дороги яростного смерча из двух тел. Прыжок, удар, кувырок, удар – палки двигались с такой быстротой, что расплывались в глазах. Кицин был невероятно быстр, словно взбесившийся диуани. Он так и сыпал ударами, не давая ни мгновения для передышки. Удары были хитрые, даже в ярости Кицин не терял голову. Наконец, смерч распался на две половинки. Противники двинулись по кругу, неотрывно следя друг за другом. У Чонгана текла кровь, конец палки рассекла ему скулу, оба тяжело дышали. Вдруг, словно по знаку, они кинулись вперёд и снова палки расплылись в движении. Удар, прыжок, подножка, кувырок, опять удар. Кицин стал уставать, ему нелегко было поддерживать взятый им темп боя, слишком часто он посещал чайные дома с обильной едой и выпивкой. Чонган, почувствовав это, ускорился. И, наконец, Кицин стал допускать одну ошибку за другой. Его шатало. Тогда он сосредоточился на защите и, заставив Чонгана подойти ближе, неуловимым движением ткнул его в живот концом палки. Раздался общий испуганный возглас. Чонган упал, казалось, палка выбила из него весь воздух. Боль раздирала живот, рот заполнила кровь, не было сил ее выплюнуть. Огромным усилием он собрал расплывающееся сознание и сгруппировался, заслышав тяжелые шаги приближавшегося Кицина. Восьмёрка схватилась за мечи, но не двинулась с места, остановленная шипением Тэньфея. Кицин схватил Чонгана за косу и запрокинул его голову вверх, вторая рука сжимала нож, сдернутый с пояса. «Ну что, ублюдок, давай хрюкай или я перережу тебе горло». Солнце блеснуло на лезвии кривого ножа, на мгновение ослепив Чонгана. Поэтому его плевок попал не в лицо, как он этого хотел, а всего лишь на одежду. Зарычавший от злости Кицин взмахнул ножом, но охнул и упал на колени, сбитый ударом ноги. Рука разжалась и нож выпал. Чонган пнул его подальше и встал в стойку, дожидаясь, пока Кицин придет в себя. Этот бой он мог бы закончить давно. Но князь любил зрелища и не оценил бы некрасивые, но эффективные приемы, спасавшие жизнь наемнику в лесах за Стеной. Наконец, Кицин пришел в себя. Слепая ярость переплавилась в холодную злость, позволяя оценить противника. И он понимал, что в честном бою ему Чонгана не одолеть. Навязав Чонгану ближний бой, он попытался выдавить ему глаза, но сам захрипел под тяжестью его тела. Вывернутые в болевом приеме руки дергались, ноги скребли по пыли. Наконец, он хлопнул одной рукой, признавая поражение. Чонган немедленно отпустил его и отпрыгнул назад, опасаясь атаки.
В тишине раздались хлопки. Это был князь.
– Великолепный бой. Самое удивительное, моего военачальника побил его же сотник. О чем это говорит, о том, что мой военачальник слишком слаб, или о том, что мой сотник слишком силен?
– Мой господин, это говорит лишь о дерзости… – начал было Кицин и замолчал, остановленный поднятой рукой князя.
– Где вы научились так драться? – спросил Фэнсин, не обращая более внимания на Кицина. Тот же с яростью смотрел в спину хозяина, потом на землю в поисках упавшего кинжала. Чонган напрягся, готовясь отразить атаку униженного Кицина.
– На Стене и за Стеной. Я провел в армии более двадцати циклов, мой господин, – Чонган надеялся, что у Кицина хватит духу напасть на князя, но тот не шевельнулся. Пальцы на сжатых руках побелели.
– Значит, в моём войске ты быстро поднимешься наверх, сотник Чонган, – князь чуть покосился в сторону Кицина, видимо, готовился отпрыгнуть, если Кицин нападёт. Князь вовсе не глуп, решил Чонган. Он нарочно ставит подчиненных в глупое положение, а затем смотрит на реакцию.
Шен подтолкнул локтем Хенга: «Смотри-ка, знает, как его зовут».
– При всем уважении, господин, то, что я вижу сейчас – это не войско. Это сборище крестьян, собранных в одном месте. Нет единого обучения для всех новобранцев, дисциплина хромает, стены охраняются только на башнях, а не по всему периметру, двери внутри замка и вовсе не охраняются. Деньги, выданные на оружие и форму, разворовываются…
– Что ты несешь? – спохватился Кицин. – Что ты можешь в этом понимать. Ты был всего лишь Первым в восьмёрке.
– Только лишь потому, что любил ходить за Стену. По своему желанию я оставался в восьмёрке и здесь я служу не ради богатства или чинов.
– Ради чего же, солдат? – спросил князь, его, похоже, позабавили слова Чонгана. – Скажи, для чего ещё можно служить в моём войске, кроме как ради денег и чинов?
– Ради чести. Служить тому, кто меняет судьбы подданных – это честь, мой господин. Я и моя восьмёрка присягнули вам, если помните. Это для нас не пустой звук. Мы дали клятву умереть за вас, господин, а не говорить приятные, льстивые слова в угоду вашей милости. И продолжим это делать, если позволите.
– Я тронут твоими словами, воин. Отныне ты назначаешься на место начальника замковой охраны. Мастер Кицин с этого момента освобождается от этой должности и становится сотником моей личной охраны. Будет охранять мою спальню. Лично.
Князь повернулся и ушел, его свита, ещё более многочисленная, чем раньше, молча потянулась за ним. На самом верху лестницы одна из женских фигур быстро оглянулась на него и заторопилась вслед за князем. Чонгану показалось, что Кицин снова ткнул его концом палки, выбив весь воздух из легких – он узнал нежный овал лица и огромные, зеленые глаза вчерашней девушки.
