Текст книги "Исповедь Еретика"

Автор книги: Адам Дарский

Соавторы: Кшиштоф Азаревич,Пётр Вельтровский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Глава IV
И ПОСТАВИТ ОВЕЦ ПО ПРАВУЮ СТОРОНУ,
А КОЗЛОВ – ПО ЛЕВУЮ

Ты антисемит?

Нет конечно.

Так, может, расист?

Опять же нет.

В юности увлекался Гитлером?

С чего бы?

Твой первый сценический псевдоним, Holocausto, наводит на такие мысли.

Тогда, в пятнадцать лет, мне хотелось шокировать. Я знал, что такое Холокост, но это было пустое знание, не подкрепленное образами или эмоциями. Я по-детски не обращал на это никакого внимания. К тому же, это имя было бессовестно украдено. Моей любимой группой были финские Beherit. У них была простая, брутальная и самая темная музыка. Никто не был более радикальным. Если только канадцы из Blasphemy… Короче, у лидера Beherit был очень сложный псевдоним, центральным ядром которого являлось само слово Holocausto. Он был Nuclear Holocausto of Bloody Vengeance. Я изменил детали и сделал псевдоним своим. Получилось Holocausto of the Seven Blasphemous Souls of Damnation. Вся моя креативность закончилась на добавлении нескольких слов. Я посчитал, что это шокирует и звучит кощунственно.

Как-то по-детски.

Тогда казалось, что в этом есть смысл. Мой псевдоним должен был быть оскорбительным и агрессивным. Таким и был. Гротескным, хотя просто смешным, но это я понял позже.

Сожалеешь о грехах юности?

Я был таким, каким был. Поэтому сегодня нахожусь там, где нахожусь. Когда я думаю о глупостях, которые совершал, не чувствую сожаления. Сам себе улыбаюсь. Мне нравится провоцировать, просто сегодня я делаю это умнее.

Но псевдоним все-таки сменил.

Потому что это звучало дерьмово. Даже не из-за ассоциаций, а из-за того, что был украден. Паном Holocausto я стал всего на несколько месяцев.

И затем появился пан Нергал.

Я нашел его в книжке. Мы знали, что наши псевдонимы должны иметь какой-то смысл. Начались поиски соответствующих слов. Мы просматривали книжку за книжкой: религия, мифология, оккультизм… Продвигались в этом направлении. Хотя особо глубокого философского подтекста поиски не имели. В первую очередь, имя должно было звучать громко. Нергал? Звучало нордично… Это, конечно, шумерское божество, ничего общего с нордическим пантеоном богов не имеющее, но в имени его была сила. Это главное.

А если бы тогда тебе сказали, что несколько лет спустя это имя будет чаще ассоциироваться с тобой, чем с шумерским божеством?..

Я бы не поверил. Это было артистическое имя, сценический псевдоним. Того требовала конвенция. Годами я был Нергалом только на обложках кассет, потом дисков. Для знакомых, учителей, преподавателей я оставался Адамом.

А сегодня?

Адамом меня называют родители. Даже для друзей я стал Нергалом. Самые близкие зовут меня просто Нер. Несколько лет назад меня так начала называть девушка. И вот тогда стало ясно, что Нергал заслонил и Адама, и Дарского. Но это хорошо. Имя Адам мне дали при крещении. Так назвали и не спросили моего мнения. А Нергалом я стал по собственной воле. Сознательно. В конечном счете, изменилось все. И вместо Адама Михала Дарского теперь Адам «Нергал» Дарский.

Кристиан Викернес из Burzum тоже изменил имя, стал Варгом.

Не знал. Хотя понимаю, что старое могло ему не нравиться.

Позже он добавил второе имя, по прабабке вроде… Квислинг.

Имел на то право.

А, в общем, тебе нравится Burzum?

Мне нравится их музыка.

Тебя не смущает тот факт, что группа была и остается на стороне правых?

Нет. Также и со знакомыми. Кто-то идет справа, кто-то – слева. В основном обходится без конфликтов. А если и возникают, то лишь потому, что зачинщик – идиот, а не из-за какого-то политического подтекста.

Ты лично знаком с Викернесом?

Не довелось.

_{На съемках клипа на песню Lucifer}

А если бы вдруг от него услышал, что ты просто левацкий мусор?

Я не думаю, что его можно обвинить в бестактности. Ну а если даже и так, то это его проблемы. И поэтому мне должна разонравиться его музыка? Это абсурдно. Нельзя оценивать музыку через призму слов. Иначе я бы должен был игнорировать творчество Джонни Кэша, Armia…

Ты фанат Armia?

Я фанат Тома Буджиньского. Мне нравится то, как он поет. И я считаю, что он пишет совершенные тексты. Наверное, он и не подозревает насколько они… люциферичны.

Ты шутишь?

Я такими их считаю. Особенно поздние альбомы. Например, Niezwyciężony[15]15
  Непобедимый. – Польск.


[Закрыть].

Так ведь это о Боге.

Но о каком боге? Niezwyciężony на латыни – invictus. Одно из наиглавнейших божеств древности носило имя Sol Invictus[16]16
  Солнце Непобедимое. – Латинск..


[Закрыть]. Буджиньский часто обращается к темам солнца и света… Я знаю, что многие элементы солнечных культов дошли до нас через христианство. В IV веке в Риме был издан декрет, объявлявший каждое воскресенье праздником. Во славу Солнца Непобедимого. Со временем бог сменился, но праздник остался. Похожий феномен произошел и с Рождеством: 25 декабря – измененный праздник рождения солнца. Нравится это кому-то или нет, но христианство крепко повязано с языческими культами. Но служители креста впадают в белую горячку, когда им об этом напоминают. Это рушит догмат об исключительном статусе их веры. Буджиньский, сознательно или нет, в своих текстах становится язычником.

Ну а где же в них Люцифер?

Послушай песню Przebłysk из гениального альбома Legendy. Буджиньский поет: «Свет, свети! Свет, веди меня!..» Речь идет о том, кто принес огонь. А кто это сделал? Lucis ferre, несущий свет. Люцифер.

Тебе не кажется, что Буджиньский имел в виду Христа?

Это неважно; для меня это прекрасная песня в честь Люцифера.

Ну а вообще, рок-музыке может быть по пути с христианством?

Категорически нет. Христианский рок – это патология, классический оксюморон. Если кто-то хочет играть такую музыку, то милости прошу, но факты говорят о том, что изначально эта музыка противостояла всему консервативному. Это были звуки мятежа и чувственности. Верноподданническая природа религии исключается самим духом рока.

СТАРАЯ МЕЛЬНИЦА

А с политикой?

Смотря с какой.

С правыми, с нацизмом, например.

Как и с христианством. Нацизм в рок-музыке – это смешно. Эта музыка происходит из блюза, а его не боевые отряды Гитлерюгенда играли, а негры. Без несмертельной пентатоники и квинты, дела черных блюзменов, не написали бы ни одной из своих фашистских песенок.

Некоторые к правому металу причисляют и Behemoth. Ты никогда этого не комментируешь…

Нет необходимости. Мы никогда не игрались с нацизмом, даже нс заигрывали.

Но блэк-метал сцена заигрывала. Она тебя притягивает.

Что я могу поделать? Ничего. Но признаю: было время, когда блэк-метал свернул вправо.

Behemoth не свернули?

Я так не думаю.

В какой-то момент вы обратились к дежурным темам правых групп. Старославянские боги, Святовид [17]17
  Бог плодородия у части западных славян.


[Закрыть] , Перун [18]18
  В славянской мифологии бог-громовержец.


[Закрыть] …

В нашем случае речь не шла о национализме, только о форме локального патриотизма. Это не имело ничего общего с политикой. Можешь перечитать тексты наших песен. И не найдешь ни одной строфы, которая имела бы политический подтекст. И, в конце концов, хотя это и звучит глупо, когда-то нас критиковали как раз за то, что мы аполитичны.

Кто критиковал?

Именно те, кто свернул вправо.

Роб Даркен из Graveland – он связан с правыми – тоже?

В то время я не поддерживал с ним контакта. И не следил за его деятельностью.

Раньше он был приглашенным музыкантом на ваших альбомах.

Мы познакомились по переписке. Это было неизбежно. У обоих уже были студийные записи, вот мы и написали друг другу… Мне было лет пятнадцать-шестнадцать; я был еще слишком маленьким, чтобы самостоятельно путешествовать по Польше. Роберт писал музыку, основанную на звуках клавишных и синтезатора. Мне нужны были такие звуки в моих записях. И я попросил сделать для нас несколько интерлюдий.

И он приехал, чтобы записать их?

Прислал письмом. Тогда наше знакомство так и осталось на бумаге. Я впервые увидел его в 2011 году, когда без приглашения постучался в дверь его квартиры во Вроцлаве.

А раньше, когда вы поддерживали контакт, Даркен показывал какой-нибудь нездоровый интерес к разным «измам»?

Он всегда был радикальным человеком, хотя сначала не имел правых взглядов. Помню только, что каждое письмо он заканчивал фразой: «Замышляй войну». Это веселило, а также пробуждало взаимную симпатию. Это была наша шутка, так называемая inside joke. Читали пароль и смеялись.

Ты помнишь, когда он перешел на сторону правых?

Когда в Graveland пришел барабанщик. Capricornus, именно так его звали, был скинхедом. Тогда, прежде чем его увлечения стали влиять на Роберта, он навестил меня в Гданьске. Приехал на футбольный матч. Позвонил в дверь около десяти утра, и мы пошли выпить пива. Мы сидели вместе с его друзьями-болельщиками. В музыке они понимали меньше, чем я в квантовой физике. Сам Capricornus был умным парнем, но его взгляды с моими абсолютно не совпадали.

Один «умный парень» сделал так, что миры метала и скинхедов начали сближаться?

Это было процессом не одного дня. Блэк-метал не был музыкой националистов. Наоборот. Изначального ее делали те, кого назвали бы левыми. В определенный момент под влиянием событий в Норвегии и того, что происходило в Graveland, некоторые из них начали менять свои взгляды. Ты помнил парня в футболке Venom, с пентаграммой на шее и пивом в руке. Встречал его год спустя – на шее деревянный амулет, одет в футболку Burzum, а вместо пива в руках медовуха. И он предъявлял тебе претензии о том, что твои взгляды недостаточно арийские и ты предаешь веру предков.

Ты поешь о Перуне? А почему тогда твой псевдоним Нергал, а не Mirmił или Masław? Так мыслили те люди. И это было абсурдно. Сейчас то, что я рассказываю о блэк-метал сцене, свернувшей вправо, звучит угрожающе. Но на самом деле это было довольно забавно.

Например?

Одна из первых наших фотосессий проходила на фоне развалин старой мельницы. Естественно, ночью. На место мы пришли в полной боевой готовности, с корпспэйнтом на лицах. Сделали несколько фотографий. И даже не обратили внимания, что развалины были все изрисованы граффити. Довольные собой, мы показали фото миру. В первый же день мне пришло письмо от Самота из Emperor. Открываю его, а там настоящая матерная проповедь. Он практически угрожал нам расправой за то, что мы сфотографировались на фоне «пацифики», которая была нарисована на той стене.

Блэк-метал – это не кремовые пирожные…

Меня то письмо огорчило, потому что Самот был авторитетом сцены. Сегодня мне смешно вспоминать подобные истории.

Ходили слухи, что за «предательство веры предков» тебя хотели убить…

Ты был тогда у меня дома и знаешь, как дошло до того покушения. Приехал один ненормальный с пистолетом за пазухой… Хотя… Слухи хороши, когда остаются слухами. Пусть остаются.

Как хочешь. Откуда вообще взялся Перун в ваших текстах?

Все из-за моего увлечения. Такую тему исследования выбрал. Это естественно, что некоторые универсальные темы я пытался выразить, обращаясь к ней. Помнится, тогда мы с Баалом поехали в Краков, где посетили археологический музей. Тогда ко мне пришло озарение. Я увидел, что суровое славянское и нордическое наследие может быть прекрасным противовесом христианству. Оно не было таким субтильным, как античное, несло в себе силу природы, которую современные религии хотели обуздать и искоренить. Немного Том Краевский меня направил. Для нашего первого альбома он написал пару строк: «Дети Святовида ненавидят Христа! Дети Святовида ненавидят бога с креста!» Все сложилось в целостность.

Святовид столкнул с пьедестала Сатану?

У свободы не может быть одного имени. Разные символы могут выразить похожие мысли. Если хочешь рассказать о выходе за рамки черно-белой морали, то политеизм – такая же благодатная почва, как и Библия. Это не значит, что мое тогдашнее увлечение было несерьезным.

_{НЕРГАЛ И БААЛ　 рядом со Святовидом в археологическом музее в Кракове}

Разве было?

Я думаю, оно помогло мне перевернуть мой мир с ног на голову. Более осознанно бросить вызов порядку, которого не терпел. Все для того, чтобы я понял, кто я и куда иду. С этого увлечения начался новый этап моей жизни, более зрелый. Мои взгляды перестали быть хаотичными и начали подкрепляться настоящими знаниями. Я понял, что круг символов, к которым я могу обращаться, чтобы выразить определенное содержание, на самом деле более широк. В конечном итоге он ширится постоянно. И чем больше он ширится, тем яснее понимаешь, что ни у кого нет права монополии на истину. Как никто не имеет права ходить по твоему дому в обуви.

Ты не вламываешься ни к кому в дом в обуви?

Я никого не заставляю принимать мои взгляды. Я не против того, чтобы меня за мои взгляды оскорбляли, отрицали их или оспаривали. В этом суть свободы. Свободу убивает «непреложная истина», во имя которой уничтожаются целые культуры. Символом такого события является, например, святой Войцех[19]19
  Он же Адальберт Пражский, католический святой, особо почитаем в Польше и Венгрии. По происхождению принадлежал к могущественному чешскому княжескому роду. Долгое время жил в Польше, при дворе Болеслаза Храброго, польского князя (992—1025). Весной 997 года отправился проповедовать христианство среди пруссов. Погиб 23 апреля 997 года от рук прусских язычников неподалеку от нынешнего Калининграда.


[Закрыть].

Ну, у тебя с ним свои счеты, ты даже песню об этом написал…

Chwała mordercom Wojciecha[20]20
  Слава убийцам Войцеха. – Польск.


[Закрыть]. Это песня из альбома Pandemonic Incantations. На написание которой меня вдохновило празднование тысячелетия Гданьска. Я гулял по Старому городу, а на каждом углу на меня смотрели плакаты с Войцехом, я читал слова о Войцехе… Они сделали из него неплохой бренд. Это раздражало. Я не купился на россказни о его мученичестве.

Он не погиб за свою веру?

Он погиб по своей собственной воле. И не был он таким уж святым, каким его сегодня представляют. К пруссам он отправился, когда его выгнали со двора за политические игры. Он хотел истребить православие. Поскольку он был чехом, о патриотизме речь не шла… Может, о деньгах, может, о месте в римской иерархии, которую императоры устанавливали, как хотели. А может, у него просто был психоз на почве религии, как у множества других святых… В то время люди с подозрительной биографией ударялись в религию. Она давала им убежище и широкое поле для деятельности. Но вся его деятельность заключалась в том, чтобы топтать культуру и религию людей, которые повинны только в том, что принадлежали к другой культуре и религии. Его предостерегали, высылали, а он возвращался, как преступник. Как преступник, погиб. Сразу после того, как прочитал мессу в их Священной роще. Даже забавно, что сегодня на своих штандартах его портрет несут люди, которых заставляет чувствовать себя оскорбленными только присутствие в телевизоре человека с другими взглядами.

Но ты утверждаешь, что он убивал, защищая собственную независимость?

Я трактую историю так, как должна трактоваться история – обращаю внимание на определенные моменты. То, что люди признают другого бога и руководствуются другими ценностями, не дает никому права вмешиваться в их жизнь и изменять ее согласно «единственно истинному» учению.

Ты не собираешься обратить католиков в свою веру?

Я отношусь к ним спокойно. Я думаю даже, что наши отношения представляют собой симбиоз. Если бы в мире не было таких, как я, их бизнес обанкротился бы. Я нужен им, чтобы они могли мной пугать детишек. Это палка о двух концах. Без них я утратил бы врага. Я нахожусь в состоянии постоянной войны; эта война доказывает, что Земля еще вертится. Булгаков сказал, что всякая вещь имеет тень. Нет дня без ночи. Некоторые видят во мне только тьму, а в себе – только свет. Да будет так. Я люблю все цвета, но для них я могу быть вочеловечившимся злом. Такова моя роль.

Ты не врываешься в их Священную рощу?

Я отвечаю на огонь огнем. Но не вхожу в их дом в обуви. События происходят на нейтральной территории. На подмостках, где есть место и для них, и для меня. Я сам создал эти подмостки. Я же не диктую им правила поведения в костелах. Так почему они порываются контролировать то, как я веду себя на концертах?

Подают на тебя в суд. За святого Войцеха том числе.

Одни нагнетают обстановку, а другие поддерживают их. После выхода Pandemonic Incantations я подарил один экземпляр профессору Йозефу Влодарскому. Сегодня он является проректором университета Гданьска, а тогда был одним из преподавателей на моем курсе. Оказалось, что его сын – наш фанат, я хотел сделать ему подарок. Когда я снова встретился с профессором, он пригласил меня к себе в кабинет. И удивил, сказав: «Адам, я католик, но мне сложно не согласиться с той историей о Войцехе». Это было для меня шоком. Эти слова произнес человек, которого я считаю авторитетом.

_{Адам вместе с профессором Йозефом Блодарским, проректором Гданьского университета. Они вместе помогают фонду DKMS искать доноров костного мозга.}

Оскорбленных, однако, было больше, чем согласных.

Потому что поляки пресыщены, засыпаны образами святых, имеющих мало общего с исторической действительностью. Есть святой Войцех, а есть Максимилиан Кольбе[21]21
  Польский католический священник-францисканец, погибший в Освенциме, добровольно пойдя на смерть ради незнакомого ему человека.


[Закрыть].

Это пан Holocausto критикует Максимилиана Кольбе?

Я историк и знаю, что он не был кристально чистой личностью. Мы смотрим на него через призму одного поступка, той лагерной истории. Идеализируем его. А между тем это был человек, веривший в мировой заговор евреев! Некоторые защищают его, говоря, что тема евреев не так заметна среди остальных тем его учений. Что за аргумент? Точно также можно оправдать преступника, который уничтожил небольшую нацию, только потому, что по сравнению с Гитлером он не так заметен. Защитники Кольбе говорят, что из тысяч документов, оставленных им, только в нескольких содержатся ссылки на иудеев. И одного достаточно. Канонизация Кольбе вызвала протесты по всему миру. Законные протесты. Достаточно посмотреть на деятельность основанного им журнала «Рыцарь Непорочный». Крайний клерикализм, во всех они видят масонов.

Тебе нравится искать изъяны в образах святых?

Именно Кольбе сопровождал меня со школьных времен. Я писал о нем работу, где представил его в не очень выгодном свете. Моя учительница польского, очень религиозная женщина, даже отметку мне не поставила. Сказала, что даст мне еще одну попытку, чтобы я подумал хорошенько и переписал работу. Но имела в виду другое: я должен был представить историю Кольбе в соответствии с каноном. Это было время, когда меня очень вдохновляли некоторые из представителей Молодой Польши[22]22
  Название периода в литературе, искусстве и музыке, приходящегося на 1891–1918 годы, связанного с проникновением модернизма в польскую культуру.


[Закрыть]. Как-то раз я подошел к этой учительнице и спросил, будем ли мы более подробно изучать ту эпоху. А она напрямую спросила, не сатанист ли я. И еще сказала, что не может позволить мне окончить школу с такими взглядами. У нее появилась миссия.

Она не превысила своих полномочий?

Превысила. Но я ей благодарен, хоть это и парадоксально. Что-то во мне разбудила. Я начал больше читать по собственному желанию, открыл Достоевского, Виткевича… Если бы она тогда приняла мою работу, то успокоила бы меня. А так… Ее критика только усиливала мою мятежность.

Ты исправил работу о святом?

Написал новую. Эта уже была политкорректной. Я задницей почувствовал, что такое цензура. Что я мог сделать? Ничего.

ДОРОГА ВЕДЕТ ВО МРАК

Ты был когда-нибудь в лагере смерти?

Был. Мне было одиннадцать лет, когда я посетил концентрационный лагерь Штуттхоф. Молодая голова жаждала знаний. Я знал, кто организовал лагерь, знал, что там гибли люди, но не мог себе этого представить. Эта тема не вызвала тогда глубокого отклика. Чувство пришло позже, когда мне было семнадцать и я поехал в Освенцим.

Что ты почувствовал? Понимание? Сострадание? Может, вдохновение?

Сложно объяснить. Всё сразу. Я чувствовал смерть, буквальное ее присутствие. Эти ощущения подавляли. Появилось не только знание, но и осознание того, что в этом месте гибли люди. Не сотни, даже не тысячи, гораздо больше. Я не упал на колени, не заплакал о судьбе человечества, но во мне проснулось сострадание. И не только оно. Пугала мысль о том, что человек может другому предназначить такую судьбу. И это происходило не в древние времена, а всего несколько десятилетий назад. Но эта же мысль и вдохновляла. Сняла шоры с глаз. Я осознал, что люди совсем не такие, какими хотят себя видеть. Осознал, что в нас дремлет что-то сильное, опасное, что в любую минуту может вырваться наружу.

_{Первая фотосессия Behemoth, еще без воинственного корпспэйнта. Март 1992-го}

А может, просто нацисты были злыми?

Не только они. Лагеря смерти просто демонстрируют нам механизм. Это свежая рана, и она влияет на наши взгляды. Еще живы люди, пережившие это. Но жестокость сидит в человеке испокон веков. На протяжении сотни, двухсот тысяч лет. И, наверное, будет сидеть и много тысяч лет после нашей смерти. Изменяется только технология убийства, способы причинения боли и страданий. Так о человеке нам рассказывает история. Вот что я увидел в Освенциме.

И в тебе живет садист и убийца?

Они живут в каждом из нас. Я вдруг вспомнил один эпизод из телепередачи. Только не спрашивай какой, не скажу сейчас. Может, я немного приукрашу, но именно так эта картинка возникает в моей голове. Пожилой человек, прошедший концентрационный лагерь, встретился с группой политиков. Все красивые, молодые, одеты с иголочки. Все уважительно себя с ним ведут, выражают симпатию, а он, по всему видно, в своих мыслях задается вопросом: «А кем бы ты был в лагере? На чью сторону встал бы?»

А на чью сторону встал бы ты?

Я не знаю. Мы говорим о реальных событиях, не вымышленных. Пример из жизни. Довольно тривиальная проблема. Когда я лежал в больнице, мне хотелось, чтобы Дорота посвящала мне больше времени, была со мной не только физически, но и эмоционально, поддерживала меня. Я утверждал, что если бы она была больна, я сидел бы с ней все время. «Ты не знаешь, о чем говоришь», – так она отвечала. Я не понимал ответа. Сейчас я знаю, что она была права. Мы щедро разбрасываемся словами, бросаем их на ветер. И дело даже не в том, что мы сами в них не верим. Напротив, мы абсолютно уверены, что поступили бы именно так, а не иначе. Однако, когда мы сталкиваемся с определенной ситуацией, все наши намерения исчезают. Сейчас, когда я прихожу в больницу навестить знакомых, – а есть такие, кто болен так же серьезно, как и я, – меня хватает на несколько десятков минут. Я хочу быть с ними. Хочу им помогать, говорить с ними, давать надежду на завтрашний день, но больницы – место, откуда хочется сбежать. Когда я был болен, все представлялось по-другому. Я не знал, что буду чувствовать сейчас. Так что не спрашивайте, что бы я сделал, если бы попал в лагерь смерти. Я не отвечу на этот вопрос.

Может, тебе не хватает крепости духа? Или ясных ориентиров?

Бог ведет меня; я люблю ближнего своего, как самого себя; всегда подтверждаю свою веру, в любой ситуации…

Некоторые люди так и говорят.

О них писал Бертран Рассел: «Проблема этого мира в том, что глупцы и фанатики слишком уверены в себе, а умные люди полны сомнений». Я боюсь таких людей. Не доверяю им. И я уверен, что в экстремальных ситуациях именно они ломают свои принципы. Когда их уверенность наталкивается на стену, все, что они пытались искоренить в себе, берет над ними верх.

Ты не борешься со своими демонами?

Я их приручаю. Я знаю об их существовании. Разговариваю с ними. Когда я смотрю фильм, не глупую комедию, а серьезную психологическую драму, в которой главный герой должен сделать сложный выбор, я ставлю себя на его место. Бывает, я сам себя ужасаю. Даже написал об этом песню. Она называется Say Hello to Му Demons. У каждого есть темная сторона, которая ужасает и вдохновляет одновременно, и ты никогда не знаешь, какое из этих чувств победит.

А в тебе какое обычно побеждает?

«Я иду в стороне, дорога ведет во мрак». Кажется, так сказал мой коллега по цеху, Олаф Деригласофф.

ЕВРОПЕЙСКИЙ ОБЫВАТЕЛЬ

Ты чувствуешь себя патриотом?

Иногда. Но вообще я ощущаю себя европейцем. Однажды кто-то заметил, что, представляя группу на концерте в Штатах, я говорил: «Behemoth из Европы».

Поляков в США много, земляки не чувствовали обиды?

Может быть, но какой в этом смысл?..

Почему же? Может, они гордятся, что родом из Польши.

Которая является частью Европы! Многие иммигранты чувствуют потребность в идентификации, но меж тем замыкаются в своих национальных гетто. Поляки, живущие за границей, ходят в польские магазины и польские бары, работают со своими родственниками или на них. Побываешь в районах Авондейл в Чикаго или в Гринпойнт в Нью-Йорке, и тебе покажется, что время там остановилось. Все выглядит так же, как и несколько десятилетий назад. Живущие там люди идентифицируют себя так же, как их отцы. Но если ты живешь в другом государстве, то будь открыт их культуре, ассимилируйся. Только так ты можешь совершенствоваться.

Разве ты не гордишься тем, что ты поляк?

Иногда. Но иногда меня это смущает. Я принимаю свою национальность и не хотел бы ее поменять, но я не могу быть заложником территории.

Ты так холодно о нас говоришь.

Это не так… У Польши есть потенциал. И я вижу его.

В чем это проявляется?

Люди хотят добиться успеха. У них уйма энергии. Но они не знают, как ее реализовать. Не умеют хватать быка за рога. Всё смотрят в прошлое.

Есть в нашей истории славные моменты, и мы ставим их на пьедесталы и алтари, вместо того чтобы двигаться вперед, здесь и сейчас. Мы представляем себя избранным народом, хотя слово «потерянные» нам ближе. Иногда мне кажется, что позиция обиженных всем миром очень выгодна для поляков. Этим мы объясняем все наши неудачи.

Если не немцы плохие, то русские… Мы сами поставили себя на место жертвы и именно такой наш образ показываем миру. Такими нас видят и принимают. А когда мы хотим выйти за границы нашего национального гетто, то натыкаемся на стену, которую сами же выстроили. Мы с группой должны были преодолеть в три раза более длинную дорогу, чем группы из западной Европы.

Но Польша меняется.

К лучшему. Наверняка. Но мы все время гонится за другими.

Для этого и нужна «уйма энергии». И разве мы их не догоним?!

Мои ровесники из США или из Великобритании не испытывали таких кардинальных перемен. Я был парнем из ПНР, который бананы ел раза два в год. Я пережил столкновение эпох. Это дар. Он научил меня самоопределению. Подростком я должен был бороться за возможность иметь гитару, пусть и ужасного качества. Француз или англичанин просто шел в комиссионку и покупал ее за деньги. Если бы я родился где-нибудь в другом месте, этого разговора не было бы, потому что мое самоопределение стало опорой в столкновении с реальностью. Но с другой стороны, Польша – земля потерянных талантов.

Кто их потерял?

Люди обычно теряются сами. Ребенком я каждый день видел эти потери. Я возвращался с тренировки или с концерта и каждый раз видел возле дома одних и тех же парней, моих ровесников, сидящих на скамейке, пьющих пиво и ковыряющихся в носу. Таково было их самоопределение. Они были ленивы, скучны и безразличны ко всему.

А ты был другим?

Я не раз сидел на той же скамейке и пил пиво. Но видел, что на этом месте свет клином не сошелся. Я не хотел искать смысл жизни под скамейкой. Знал, что стоя на одном месте никуда не приду. Надо шевелить задницей, чтобы изменить мир. У меня всегда было самоопределение и желание двигаться вперед. Они есть и сегодня. И я стараюсь заражать этим всех вокруг. Это мой небольшой вклад в развитие нашего мира.

И каким способом ты заражаешь знакомых?

Ну вот например. Кшиштоф Садовский, известный фотограф, который всегда работал с Behemoth, в возрасте тридцати лет основал группу. Он сказал себе: «Если Дарский смог, то и я смогу». Он исполнил свою мечту, хотя создать такую рок-команду – это не батон маслом намазать.

А если ничего не вышло?

Тогда совесть чиста. Ты пытался.

Что бы ты сделал, если бы на Польшу напали?

Быстро эвакуировался бы в Аргентину или в любую другую страну, где тепло, есть море и красивые девушки. Или создал бы диверсионный отряд в тылу врага. Наверняка я попытался бы избежать армии.

А ты служил в армии?

В моей выписке из военкомата написано что-то вроде: «Неправильное развитие личности. Социальная адаптация затруднена». Надо сделать такую татуировку. Армия от религии не отличается. И те, и другие затягивают человека в свою систему и ломают его. Я не утверждаю, что армия бесполезна. Но я бы не смог в ней служить. Это противоречило бы моему мировоззрению.

Ты пацифист?

Моя любовь к свободе слишком велика. С любыми организациями мне не по пути. Кроме того, война – это смерть. В ней все меньше романтизма, все больше бизнеса.

Что ты имеешь в виду?

Война – это приманка для прессы. Нам нравится про нее смотреть, читать о ней. Это такой современный Колизей, заключенный в ящике, называемом телевизором. Мы подпитываемся войной. Но остаемся в стороне.

Ты не переживал за наших солдат в Афганистане или Ираке?

Я понимаю скорбь о погибших солдатах, но не обязательно делать из этого народную трагедию. Смерть – часть жизни солдата. Он идет воевать и понимает, что домой его могут понести на щите. Больше меня трогает смерть простых людей, которые виновны лишь в том, что родились в обозначенном месте. Они гибнут лишь потому, что неопределенные национальные интересы одного общества требуют выслать солдат в другую часть земного шара. Я не хочу принимать участие в подобных разборках. Тем более я знаю, что каждый человек является жертвой времени и пространства. Мы не можем влиять на место и время нашего рождения.

Если мы возьмем в руки глобус и переместим палец даже на несколько сантиметров от той точки, где находимся, окажется, что там живут абсолютно другие люди. У них своя культура и свои обычаи. Эти несколько сантиметров позволяют нам считать их варварами, но на самом деле это мы относимся к их земле по-варварски. Кто дал нам право менять памятники цивилизации на военные базы? Кто дал нам монополию на развитие мировых болезней? Земля полна культурных, социальных и моральных контрастов. Почему одна из точек зрения может считаться важнее и лучше другой?

Не скорбишь о погибших солдатах. А о политиках? Тех, кто погибли в Смоленске?

Самолеты падают, а люди гибнут. В этом нет ничего удивительного. Такое просто происходит. Я устал от того, что из этого случая делают народный символ. Когда я слышу о Смоленске, думаю исключительно о политической игре. А я ненавижу это.

Должен ли поляк так говорить?

Поляк должен платить налоги. Я их плачу. Я приношу своей стране пользу.

НАЦИОНАЛЬНОЕ ЗЛО

Что ты еще делаешь для Польши?

Хочу я этого или нет, я рекламирую мою страну по всему миру.

Как «Behemoth из Европы»?

Это неважно. Слово «Польша» появляется в каждой статье, посвященной нам. А пишется их сотни.

Некоторые утверждают, что, вместо того чтобы рекламировать, ты высмеиваешь нашу страну.

У каждого есть право на мнение. Но никто не может утверждать, что в определенных кругах мое имя не является знаком качества. Остальное зависит от точки зрения. Культуру можно представлять разными способами.

В целом ситуация представляется парадоксальной, поскольку многие поляки считают меня дьяволом во плоти, никому из них не потребным. Они хотели бы видеть меня за решеткой или где-то далеко, на Мадагаскаре, например. А меж тем наша группа уже двадцать лет кропотливо трудится на благо этой страны. Но поскольку термин «национальное достояние» не очень подходит для Behemoth, то мы можем быть «национальным злом», звучит отлично.