Текст книги "Исповедь Еретика"

Автор книги: Адам Дарский

Соавторы: Кшиштоф Азаревич,Пётр Вельтровский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Я понял бы. Меня с теми людьми связывали близкие отношения. Их проигрыш было сложно принять. Я поклонялся их борьбе, мы поддерживали друг друга. Они были для меня товарищами по оружию. Они ушли, с этим нелегко жить, но жизнь продолжается.

Тебе не кажется, что твоя дружба с Дзюбой несла в себе тонкую христианскую черту? Любовь к ближнему вместо ненависти, сострадание, прощение?

Я не думаю, что христианство монополизировало право на прощение и сострадание.

Они – основа этой религии.

Как и двуличие, и вечное оценивание. Что хорошо, а что плохо. Что черное, что белое. В моем мире больше двух цветов. Ницше написал книжку «По ту сторону добра и зла», ее название – слоган, пусть и избитый, но отлично отражающий мой подход к этому вопросу. То, что я отвергаю христианскую мораль, не значит, что моя мораль ей противоречит. Отрицание любви также глупо, как и отрицание ненависти.

Но откуда изменение ваших отношений, само желание дружить?

Такие вещи просто происходят, сами по себе. Сначала его болезнь, потом моя – все это способствовало тому, что былые занозы, ненависть и обиды перестали быть важными. Мне просто хотелось с ним встретиться и пожать его руку. Я чувствовал необходимость. Это не было результатом навязанных свыше моральных основ – это было сострадание, исходящие глубоко изнутри, альтруизм в чистой форме.

Ты чувствовал сострадание к другим больным?

Конечно. Меня радовало то, что благодаря распространению новости о моей болезни, удалось найти много потенциальных доноров костного мозга.

_{Нергал в больнице. «Да, да, знаю. Абсолютно ни на кого не похож», – комментирует он сегодня.}　

_{Облучающий аппарат. Как вспоминает Нергал, сеансы были короткими, безболезненными и эффективными.}

_{Шашлык и три вида риса. После нескольких месяцев диеты кухня в Гливице стала настоящим лакомством.}

Ты таким же образом нашел донора?

С профессором Гельманом связались представители фонда доноров стволовых клеток Польши, DKMS. Он, в свою очередь, рассказал мне о них во время одного из обходов. По его мнению, они отлично зарекомендовали себя в поисках доноров. Я вручил им свою судьбу и не жалею об этом.

Как быстро нашелся донор, костный мозг которого подходил тебе?

Наверное, с момента постановки диагноза прошло не более месяца. Мне позвонила Дорота и рассказала, что разговаривала минуту назад с Киндой Дубицкой, главой фонда. И для меня были хорошие новости: на примете были целых три потенциальных донора.

_{С Киндой Дубицкой, главой фонда DKMS. Друзья навек.}　

Но вы держали эту информацию в тайне.

Намеренно. Когда в прессе появилась информация о том, что для Нергала ищут донора костного мозга, началось настоящее национальное движение. Когда я установил контакт с DKMS, в их польской базе данных было едва пятьдесят тысяч доноров. Для сравнения, в немецкой было около двух миллионов таких людей.

Статистика начала меняться?

Очень быстро. Несколькими месяцами позже зарегистрированных было двести тысяч. Каждый из них был потенциальным спасителем чьей-то жизни. Я не хотел этого портить, поэтому информацию о том, что у меня уже есть! донор, мы обнародовали перед самой пересадкой.

ЗАНОВО РОЖДЕННЫЙ

Но перед этим тебе необходимо было пройти облучение.

Да, как я и говорил, для этого я поехал в Гливице. Если условия в Гданьской медицинской академии были не лучшими, то в Гливице меня ждал люкс. Плазменный телевизор на стене, электрорегулировка кровати, Интернет, собственная ванная комната. Иногда на обед подавали шашлык! Хотелось жить, а нс умирать! К тому же, мне разрешалось гулять по всей больнице. Само облучение занимало около пятнадцати минут в день, так что у меня была куча времени, которое надо было убить.

Чем ты его убивал?

Сериалами. Вначале, в течение нескольких дней, со мной была Дорота. Позже, до конца курса облучения, я был один. На скуку, однако, не жаловался. Меня навещали знакомые и друзья, живущие в той части страны. Был у меня Михал Вардзала, глава студии Mystic, часто заходил один дружелюбный музыкант, Necrolukas из Anima Damnata. Он работал в этой больнице. Постоянно приносил мне домашний жур и другие вкусности. Приезжал Томаш Данилович со своей женой Агнешкой. Она боролась с опухолью в течение нескольких лет. Врачи не обещали, что она выживет. Но она победила болезнь и сегодня чувствует себя хорошо. Их визиты были очень важны для меня.

С каждым днем приближалась операция по пересадке.

Честно говоря, пересадка – это формальность. Только звучит серьезно. В тебя просто втыкают очередную капельницу. Длится это час, может, полтора. На самом деле важно то, что происходит дальше. В течение двух недель организм находится в опасности. Иммунитет ослаблен, существует риск заражения инфекцией. Есть опасность, что организм не примет чужой костный мозг.

Твой принял.

Да, хотя я не попал в группу счастливчиков, чей организм принимает новый костный мозг без проблем. Как и у большинства людей в подобной ситуации, у меня появились небольшие жалобы. Хотя было больше неприятно, чем опасно. Сравнить это можно с аллергией. У меня в основном проблемы были связаны с кожей. Были, конечно, и другие. Перед самой пересадкой я прошел последнюю химиотерапию и был полностью простерилизован. До этого я принимал огромное количество иммунодепрессантов. По-разному мой организм на них реагировал. Особенно тяжело проглотить таблетки циклоспорина…

Они пахнут почти как пиво.

Что-то в этом есть, хотя для меня скорее воняли. От них тошнило. В конце концов я не выдержал….

А как же твоя травма?

Пришлось научиться.

А нельзя было выписать другое лекарство?

Выписали. Я попросил своего доктора и получил замену, которую мой организм принимал гораздо лучше. Я почувствовал огромное облегчение от того, что это сработало, что первый шаг к полному восстановлению сделан. Мне казалось, что каждая клетка моего тела кричит о том, что дальше будет только лучше.

Но пересадка все-таки была риском.

Тем не менее в моем случае прогноз был хорошим. Прежде всего, костный мозг моего донора показал самую высокую совместимость с моим. Я не допускал мысли, что что-то пойдет не так. Я играл ва-банк.

Ва-банк играла также и пресса, не только третьесортная. Практическивживую транслировали последний этап твоего лечения.

До определенного момента о моих приключениях в больнице были осведомлены многие. Кончилось тем, что папарацци досконально знали, когда я выхожу из нее и когда возвращаюсь. Но это имело й положительный эффект. В больнице работала моя знакомая, она терапевт. Мы знакомы много лет. Она навещала меня. Смогла выслать мне сообщение, в котором говорилось, что видела мои результаты и они хорошие. Это было приятно. Как-то раз она сказала, что врачи постановили ограничить доступ к моим данным. Очевидно, кто-то отслеживал их и выносил информацию из больницы. Естественно, это ни к чему не привело, и лакомые кусочки все-таки достались прессе. Не знаю как, но могу себе только представить, насколько велика сила денег.

_{Во время химиотерапии. Виден центральный катетер. «Это мои стигматы», – с гордостью говорит Нергал.}　

_{Shining like gods. New body, new blood.}

_{КАПЕЛЬНИЦА С КОСТНЫМ МОЗГОМ}

Ты помнишь дату своего нового рождения?　

Конечно. Возможно, что это самый важный день в моей жизни. Мое личное второе пришествие. Это случилось семнадцатого декабря. Медсестра принесла капельницу около шести часов вечера. По такому случаю я надел футболку Watain. Осенью 2010 года мы должны были поехать с ними в тур. Болезнь перечеркнула планы. Но я показал лейкемии средний палец. А с Watain мы все-таки отыграли, полутора годами позже. Проехались с ними по США.

Глава VIII
ХОЛОДНАЯ ВОЙНА

Почему ты бросил Дороту?

Какой-то странный вопрос.

В газетах писали, что именно ты был плохим в этой ситуации.

Ты веришь в этот бред?

До людей доходит только информация, не суть.

Соблазнил, использовал и бросил. Это подходит к твоему образу. И сам говорил, что ты альфа-самец.

Но не двадцать четыре часа в сутки. Вот именно с этим у Дороты и были проблемы. Она ждала, что я буду им всегда, больным или здоровым, в плохую погоду или в хорошую.

Ты не мог показать слабость?

Я решил провести с Доротой несколько дней за границей, и мы полетели в Прагу. Я простудился. Бывает. Ничего страшного, просто температура и насморк. Но от Доды не было пощады. Она бесилась, что у нас есть только три свободных дня, а я болен.

Может, ты слишком много капризничал?

Мне нравится капризничать. Каждому нравится, особенно когда болеешь. Я ценю людей, которые в таких ситуациях не давят, а позволяют быть в центре внимания. Я плачу им тем же.

Может, Дорота боялась, что ты начнешь капризничать в любой ситуации?

Но ведь обычно я так себя не веду, никого не дергаю. Может, она просто не знала об этом…

А вот когда боролся с лейкемией, ты не капризничал.

Это была борьба за жизнь, а не насморк. Сталкиваясь с комаром, ты ведешь себя не так, как при встрече с тигром. Конечно, у меня были моменты слабости. Лежа в больнице, я тоже ворчал, но не все время.

Болезнь испортила ваши отношения?

Скорее ускорила процесс расставания. Она была катализатором, зародила сомнения. Но тогда я на многое закрывал глаза. Когда человек влюблен, он многие сигналы игнорирует. Или они вовсе остаются в подсознании. В больнице все эти мысли завертелись у меня в голове. Я начал рассуждать, что же на самом деле связывает меня с моей девушкой. К сожалению, видел больше различий, чем сходств.

Но все остальные видели другое. Общественность знала одно: ты борешься с раком, а она поддерживает тебя на каждом шагу.

В каком-то смысле так и было. Я слова плохого не скажу об ее участии. Она делала все, что было в ее силах, и делала это от чистого сердца. В этом не было стратегии и игры на публику, как некоторые думали. Если что-то и начало тогда гнить, то не из-за злых намерений, а из-за большой разницы наших характеров и жизненных целей. Мы с разных планет. Кризисная ситуация это показала.

Но трещины появились раньше?

Гораздо раньше. Я начал задыхаться, несмотря на все мои искренние чувства к этой девушке. Я действительно сильно был ею заинтересован, может даже слишком сильно. Я с такой страстью бросился в эти отношения, что в самом начале уступил очень много своего пространства. Любые отношения – это компромисс. Но в нашем случае было по-другому. Никогда прежде в отношениях я не был так терпим и миролюбив. Хотя все больше чувствовал, что наша совместимость сломана.

Ты говорил о химии, воодушевлении…

Это было увлечение. Все красиво расцветало в самом начале. Мы хотели быть вместе, несмотря на все препятствия. Не обращали внимания на то, что нас разделяло… Но розовые очки в какой-то момент стали сползать с моего носа. Еще до болезни у нас было несколько серьезных ссор. К тому времени я уже два раза собирал свои вещи и съезжал от нее…

Так что вас разделяло?

Ради Дороты я переехал в Варшаву. Оставил в Гданьске друзей и знакомых… Но мне нужен контакт с ними: я часто сидел на телефоне и разговаривал с близкими. Она считала слабостью то, что в кризисных ситуациях я ищу помощи или поддержки, звоню друзьям. В Варшаве мне не с кем было поговорить, тем более рациональный диалог с самой Доротой был почти всегда невозможен.

Ты сам на это пошел.

Потому что вначале я видел только прекрасную, привлекательную женщину. Но со временем до меня дошло, что в наших отношениях не хватает какой-то интеллектуальной связи, отношений извилин. Это был мезальянс. И вроде бы ничего серьезного, ведь вся моя жизнь основана на крайностях. Я искренне верил в тот мезальянс. Все сомнения прятал как можно глубже…

А что советовали друзья?

Вопреки всему, они сумели сохранить дистанцию. Я горжусь тем, что мои близкие – взрослые и зрелые люди. Они не оценивали ни меня, ни Дороту. Но старались дать хороший совет. Даже когда я просто изливал им свои обиды. Легче было бы сказать: «Знаешь что? Брось ее, не трать время». Но чаще я слышал: «Если ты счастлив с ней, то хорошо. Мы рады за тебя».

Но ты не мог радоваться.

Я всю жизнь был независимым. У меня был свой дом, своя машина, работа, увлечение… Я ценил эту свободу и свое пространство. Но вдруг все изменилось. Я был гостем в чужом доме. Мне выделили место в шкафу и зубную щетку, на этом мое личное пространство закончилось. Я был поражен. С каждой стены на меня смотрела Дода: фигурка Дороты, фотография Дороты, рисунок, на котором изображена Дорота. Казалось, я нахожусь в музее. С каждым днем было все теснее.

Так она была плохой женщиной?

Скорее это вопрос ее природы. Дорота любит доминировать. Сама говорит, что у нее много мужских черт. И в этом что-то есть. Это женщина-тестостерон. Она обожает соперничество. Как-то мы с нашими знакомыми отправились играть в пейнтбол. Я хотел играть в одной команде и повеселиться. Но Дорота предложила играть в разных командах. Я спросил: «Зачем?» А она ответила: «Затем, что я хочу тебя победить!» Конечно, это была только шутка, но в целом ситуация отлично отражает ее отношение к мужчинам.

Но она гораздо младше тебя. Возраст много значит.

Я делал на это поправки. Ты спросил раньше, почему бы мне не встречаться с женщиной старше. В принципе, таких отношений в жизни мне не хватает, но не обязательно в любви. Я думаю скорее о старшей сестре. У меня есть брат, но он живет в Испании, и у нас разные характеры. А женщина? Здесь я чувствую пустоту. Наверное, мне нужна подруга-учитель. Кто-то, кто все разъяснит, иногда утешит, возьмет за руку и проведет по жизни. Как в песне Doors: «Girl you gotta love your man, take him by the hand, make him understand…»

Словно у тебя нет матери…

Родители только до определенного момента заботятся о тебе, а потом все меняется. Ты становишься независимым, обрезаешь пуповину… И теперь уже они нуждаются в твоей помощи. Становятся так по-милому наивны, как дети. Я тоже постепенно становлюсь проводником Ирены и Зенона по современному миру. Конечно, они нужны мне, они самостоятельны, до сих пор мне помогают, но отношения другие, не такие, как несколько лет назад, и я часто беру эстафетную палочку.

А у Дороты ты эстафетную палочку выхватить не смог?

Обычно я просто ударяю кулаком по столу, в большинстве моих отношений так и происходило. Но в этом случае было по-другому. Как уже говорил, я много своего пространства уступил в самом начале. В определенный момент мне начало казаться, что я стою перед каменной стеной и бьюсь головой. Но стена была непробиваемая. Я не знал, что делать. Но продолжал, потому что был искренне и по уши влюблен. Любой ценой хотел сохранить отношения.

Может, ничего не получилось просто потому, что один эгоцентрик столкнулся с другим?

У артистов, людей сцены, очень часто имеются такие наклонности. Я эгоцентрик, и не отрицаю этого. Наверное, поэтому я и стал музыкантом. Но в этих отношениях отпускал, не давил. А Дорота? Может быть, мы просто были магнитами одного полюса, которые отталкивались друг от друга. Семья артистов. Она приходит домой из театра. Он: «Сейчас включу тебе охренительную песню». А она: «Может, позже? Я устала, потому что сама сыграла роль восхитительно». И все время только: «Я, я, я! Мое дело важнее, мой мир лучше».

РАЗРУШЕНИЕ

Когда ты понял, что стройка в конце концов развалилась?

В больнице. Лекарства, химиотерапия, близость смерти – все это заставило меня по-другому посмотреть на мир. Я начал задаваться вопросами: «Что мне нужно? Что меня волнует? Чего я жду от жизни?» Мне хотелось говорить об этом с Доротой. Когда кто-то из близких болен, может даже смертельно, ты отходишь на второй план. Все отходит. Нет места для упрямства и толкотни. Дорота видела это по-другому. Мне нужны были близость и понимание, а не шахматная доска и игра в доминирование…

А другие?

В больницу приходили мои близкие. Родители терпели все. Я мог рассказывать им обо всех разочарованиях, а они даже глазом не повели. Через день меня навещал Кшиштоф Садовский, фотограф группы, приносил суп, приготовленный его мамой, Лидией. Он заходил только на полчаса, но считалось то, что я мог с ним поговорить, он посвящал это время только мне. Приезжал Kikut. Молился. Я бесился, но чувствовал, что он на самом деле хочет помочь. Гжегож Савиньский как-то раз появился с большим лотком суши. Мне нельзя было есть сырое, поэтому я отдал их родителям. Первый раз в жизни они ели это лакомство. И влюбились. Меня навещала подруга Патрисия. Готовила мне куриный бульон. Поляки верят, что это чудодейственное средство. Я не верю, но было вкусно. Еду в больницу, и даже такую, которую теоретически мне нельзя было есть, привозили Мацей Груша и его жена Агнешка. Теперь ты можешь представить. Каждый поддерживал меня как мог. Я помню, как приехал мой приятель Рафаэль Шиер, музыкальный педагог и продюсер. Он хотел, чтобы мы вместе сыграли что-нибудь. Но у меня не было сил, даже чтобы просто сидеть. Я лег и впал в какой-то летаргический сон, а он взял инструмент и начал играть. В течение двух часов он не говорил ни слова. Не было необходимости. Я лежал и слушал его музыку. Даже думал, что это был бы прекрасный саундтрек к смерти, потому что чувствовал, что умираю. К счастью, несколькими месяцами позже мы с ним играли уже вместе.

_{Нергал с Гжегошем Скавиньским}

Дорота тоже приезжала.

Она могла сидеть со мной даже по двенадцать часов. Но находилась возле меня только физически, я чувствовал недостаток сопереживания и понимания.

Может, она просто устала от ситуации?

Наверное. Что меня не удивляет. У меня правда нет к ней никаких претензий. Тогда я мог на вещи смотреть по-другому, но я был болен, боролся с раком. Сейчас я здоров, пришел в себя и ни в чем се не виню. Она была такой, какой была, а я видел ее такой, какова она есть.

Ты пробовал с ней разговаривать о своих чувствах?

Я взял себя в руки, забыл все обиды и сказал: «Любимая, не надо сидеть со мной по двенадцать часов в сутки, будет достаточно и часа, но посвяти это время мне. Поговори со мной». А она сидела и искала в Интернете новые туфли.

Горько слышать.

Наверное, тогда я и принял решение. Почувствовал, что скоро все развалится.

Но вы не расстались, пока ты был в больнице.

Несмотря ни на что, я пытался продлить это. Меньше чем через месяц после выписки я сел в машину и поехал в Варшаву. На День святого Валентина. Это был стресс, я разрывался на части. Одна часть хотела провести время с Доротой, а вторая кричала: «Нет!» Сам праздник получился отличным. Мы вместе готовили суши. Снаружи светились, но внутри все рушилось. Мы красили траву зеленой краской, видя, что под ней все сгнило. В ту ночь я не ночевал в спальне, а лег в гостиной. Рано утром проснулся и просто расплакался. Не мог сдержать слез. Я смотрел в потолок и понятия не имел, чем себя занять. Я знал, что Дорота встанет после полудня, а мне некуда было пойти. Позвонил одному приятелю. Это моя варшавская родственная душа. Он заехал за мной на машине, и мы поехали выпить кофе. Долго разговаривали. Когда я вернулся, мне было лучше, я справился с эмоциями. По дороге домой я почувствовал облегчение. Еще пять часов – и я буду дома. Ни борьбы, ни волнения. Я все время волновался. Дорота тоже. Но все уже сгнило. Я начал намекать. Каждый раз все более настойчиво. Раньше я относился к ней как к ребенку, именно я всегда был мудрецом. И больше так не могло продолжаться. Она, в свою очередь, работала над новым альбомом. Все развалилось само собой, в конце концов развалилось окончательно. Очередной телефонный разговор, очередное отсутствие понимания. Это был последний раз. Я повесил трубку. И почувствовал, что мне вернули крылья.

Она сожгла твои вещи?

Я видел фотографию уже сгоревших. Она отреагировала как обычно, очень эмоционально. Я не был удивлен.

Что было потом?

Мы встретились еще раз, в Варшаве. Я знал, что это конец, но… Это была агония. Нет смысла об этом рассказывать и ковырять раны. И мои, и ее. Я вернулся к моей реальности, а Дорота – в свой мир.

Что ты имеешь в виду?

Был один папарацци. Ездил за нами всегда, следил за мной неделями. Мы тогда жили в ее квартире, в районе Мокотув на юге столицы. Как-то раз я поехал в клуб Stodoła уладить какие-то формальности. Он все время сидел у меня на хвосте. Я лавировал, использовал разные уловки, но так и не смог от него отделаться. Чаша терпения переполнилась, я разозлился. Остановился посреди улицы и просто начал сигналить. Хотел вызвать у него хоть какую-то реакцию. Он не сделал ничего.

Прошла минута, и я поехал дальше. Был запредельно зол. В таком состоянии и припарковался возле клуба. Он тоже. Единственное, чего мне хотелось, – врезать ему по морде. А он устроил мне «семейный» скандал: «Ты охренел? Почему ты так усложняешь нам жизнь?!» Он указал на свою машину, на вмятины, и заявил, что забрав Дороту из ее мира, я лишил его средств к существованию. Он кричал, что с тех пор, как она начала со мной встречаться, он должен гоняться за нами, что с тех пор у него нет денег на хлеб, не говоря уже о ремонте машины. Это ее мир. Она была для них деревом, а они льнули к ней, словно грибы-трутовики.

ТАРАКАНЫ

После расставания с Доротой папарацци тебя не отпустили.

Даже хуже. В Гданьске есть музыкальная школа Music Collective. Ведет ее Рафаэль Шиер, тот самый, который играл мне на гитаре в больнице. Мне нравится туда приходить, джемовать с другими музыкантами. Эти гниды с фотоаппаратами узнали и об этом. Я сижу в классе, смотрю через окно и замечаю там двоих. В желтой прессе каждый день я видел новые дурацкие статьи о моих романах. Началось это тогда, когда я еще был в больнице: будто бы я, больной лейкемией, изменял Дороте. Я ни отрицал, ни подтверждал. Я вообще не разговаривал с ними. Хотя меня это немного задевало. Речь не шла о моем образе. Красивая женщина никогда его не испортит. Если хотели меня разозлить, должны были бы написать, что я трахаю коз. Меня больше раздражал сам факт, что за мной следили. Я повернулся к Рафаэлю: «Старик, такая шутка: мы выходим, держась за руки, подходим к моей машине, ты ласково меня чмокаешь, и я уезжаю. Сломаем систему к черту!» Мы расхохотались. Но через минуту Рафаэль развел руками: «Я не могу. Я ведь и детей учу! Их родители уже подозрительно смотрят на школу, зная, что ты сюда заходишь. Если еще появится сплетня, что я гей, то меня по миру пустят». Польша.

Они все равно бы этого не проглотили.

По крайней мере, было бы смешно. Недавно я познакомился с Радославом Майданом, бывшим мужем Доды. Мы давно друг к другу присматривались. Я уже был знаком со многими его друзьями. И часто слышал, что он простой, приятный парень. «Вы должны познакомиться», – так говорили наши общие друзья. Если так посмотреть, у нас с Радославом одинаковый опыт, мы были похожи друг на друга, можно сказать, делили одну постель. Естественно, я хотел с ним познакомиться. И это случилось на вечеринке, где была тьма фотографов.

Мы поздоровались друг с другом и разговорились. Проговорили около получаса. Выпили несколько коктейлей и обменялись телефонами. Было ощущение, что я знаю его с пяти лет, а не пять минут. После вечеринки ко мне подошел парень из журнала Fakt: «О чем ты разговаривал с Радославом? Наверное, это не тайна? Расскажи нам!» Он подлизывался, как собака, хотя больше был похож на слизняка. Я сделал удивленное лицо и ответил: «Так ты ничего не знаешь? Мы встречаемся!» Посмотрел на него с сожалением и пошел своей дорогой, даже не обернулся…

_{Первые «джемы» в Music Collective.　Возвращение в форму　под присмотром Рафаэля Шиера.}　

_{В тридцать пятый день рождения с Петром Вельтровским (на втором плане) и Кшиштофом Sado Садовским.}

Но ты говорил, что иногда не мог сдержать злость, когда на горизонте появлялись парни из желтой прессы.

Они как тараканы. Иногда ты не обращаешь на них внимания, а иногда гоняешься с тапком. В студенческие годы в своей первой квартире я часто на них охотился. Пьяный, я заходил домой. На цыпочках в темноте шел к кухне с дезодорантом и зажигалкой. Резко открывал дверь. Их было много. Я боролся с ними огнем. Классно шипели. Папарацци мне тоже случалось гонять.

Ты ударил кого-то из них?

Нет.

Писали, что все-таки ударил.

Он сам упал. Это случилось через несколько месяцев после выписки. Утром я запланировал тренировку по северной ходьбе. Сразу стало понятно, что за мной кто-то следит. Через минуту я узнал парня, который часто маячил возле моего дома. Был одним из самых отвратительных типов, полный урод. На машине я обычно уходил от него за полминуты. Он не видел меня, поэтому я подумал, что неплохо было бы его припугнуть.

Я побежал в гараж и сел в машину. С визгом сорвался с места и перегородил ему дорогу. Когда я вышел из машины, парень бросился наутек. Я пытался его догнать, но все еще был слишком слаб после болезни, мои ноги стали ватными, и я шмякнулся лицом об асфальт. Краем глаза я заметил, что по другой стороне улицы бежит мой тренер. Он видел все издалека. Я крикнул: «Лови его!» Он тоже попытался схватить папарацци, но тот неловко отвернулся и упал на свой фотоаппарат. Мы его поймали, а он начал кричать: Полиция! Полиция!» Я не трогал его, просто с отвращением посмотрел в глаза и сказал: «Убирайся из моей жизни на хрен!»

Но он сообщил в полицию об избиении.

И ждал меня на выходе из отделения полиции со своими друзьями. Фотоаппарат на изготовке. Все красиво провернул. Подал заявление о совершенном преступлении и сразу же отправился в засаду, чтобы сделать очередную фотографию. Оппортунист хренов! Я не хотел дать ему возможность заработать, поэтому мой адвокат провез меня в участок в багажнике своей машины. Полицейские оказались адекватными ребятами. Отлично поняли, с каким дерьмом я сталкиваюсь каждый день. Я дал показания и поехал домой. По этому поводу меня больше не вызывали, так что я думаю, дело прекращено. Что не изменяет факта: парень сам нарывался на неприятности.

_{В апреле 2012-го Нергал начал первые физические тренировки под руководством его друга и тренера Якуба Кжижака.}

Почему?

Несколькими месяцами ранее я вышел из больницы между циклами химиотерапии. И поехал в аэропорт встретить девушку. Тот самый папарацци ждал там с коллегами с самого утра. Произошла похожая ситуация: они вывели меня из равновесия, а я попытался преследовать их. Я был обессилен и просто упал лицом вниз. Руки и колени разодрал до крови. Когда поднял голову, то увидел, как этот урод стоит в нескольких метрах от меня и смеется.

В такие минуты ты жалел, что попал в тот мир?

На самом деле, я все время живу в двух мирах. Один из них мой. В нем я себя воспитал, в нем все идет своим чередом, в своем ритме. Это моя жизнь. В другом мире, в свою очередь, я играю роль. Не знаю, кто и зачем заставил меня ее играть и маячить на страницах таблоидов. Я просто это делаю. В какой-то степени это моя реальность. Я не принадлежу к ней, я в ней просто гость. Наверняка есть и другие люди, которые живут на границе двух миров. Как-то раз я разговаривал с журналистом Томашем Лисом. Тоже о папарацци.

Он бывал в похожей ситуации. Поймал одну из этих гиен, а поскольку он парень крупный и высокий, то папарацци буквально повис в воздухе. Было огромное желание ударить его, но в последнюю минуту Томаш сдержался. Не переступил черты. И я его понимаю.

ЭМОЦИОНАЛЬНАЯ БОМБА

Тебя не раздражает, что ты не можешь встретиться с девушкой, потому что это сразу же попадет в таблоиды?

Кто сказал, что не могу?

Но все-таки появляются сообщения о новых девушках Нергала…

В Гданьске я могу встретиться с кем угодно без проблем. Это мой город, и меня трудно здесь поймать. У меня много подруг и приятельниц, с которыми я иногда могу выбраться пообедать или поужинать. Я не скрываюсь, но есть места, где я могу встретиться с девушкой и быть уверенным, что никто не сфотографирует меня и не отправит фото в таблоид. В Варшаве сложнее. Просто выпив кофе с подругой, я на следующий день нахожу заметку о моем очередном романе.

После Дороты у тебя были другие отношения?

Нет.

Так все эти сплетни в прессе – ерунда?

Я встречался с несколькими девушками. Но это не были серьезные истории. Я нахожусь на таком этапе жизни, когда просто не хочу отношений. Я понял себя, вернулся на собственный путь и сосредоточился на реализации своих целей. В настоящее время в моей жизни нет места для другого человека. А если и есть, то очень мало. Я играю в открытую. Если встречаю кого-то, то сразу расставляю точки над i: «Дорогая, я могу быть с тобой, но недолго. Я еду в тур на целый месяц. Мы можем встретиться снова, но на большее не рассчитывай». Я думаю, что это справедливо, ведь так?

Ты не боишься что какая-нибудь «дорогая» захочет сесть тебе на шею?

Наверное, я наивен, но нет. Я не встречал таких девушек. Ну, может, одну встречал. Но я быстро порвал с ней.

Выбил мысли о Варшаве из головы?

Не совсем. Я люблю Варшаву. Но живу в Гданьске.

У тебя есть квартира в столице?

Нет, но я подумываю об этом. А пока Чеслав Мозил сделал мне ключ от своей. Я пожаловался ему, что, как только меня видят с девушкой, сразу делают из нее любовницу. Он улыбнулся и сказал: «А где ты с ними встречаешься? Приглашай их тогда в какой-нибудь захудалый и никому не известный бар или ко мне!» И отдал ключ от квартиры. Когда его нет, я пользуюсь его предложением, иногда…

Вы близкие друзья?

Он отличный парень, нас многое связывает.

Некоторые даже говорят, что ты немного ему подражаешь.

Мы выбрали похожие пути, мы птицы одного полета. Чеслав – тоже человек из ниоткуда. Он не родился в мире бомонда, а вошел в него по воле случая, но зато как! Я познакомился с ним, когда он жил в Дании. Он просто пришел на наш концерт, мы разговорились, так все и пошло. Нас связывает сильная любовь к независимости. Сегодня мы в телевизоре, а завтра – уже пьем пиво в каком-нибудь кафе. Он правдив и искренен в том, что делает, а я отношусь к нему как к младшему брату. Мы звоним друг другу. Я поддерживаю его во всем. И с его стороны могу рассчитывать на то же самое. Он настоящий эксперт в женщинах. Часто дает мне ценные советы и указывает на ошибки.

Отношения с Доротой тоже были ошибкой?

Ни одни из отношений не научили меня столькому. Сложно назвать ошибкой что-то, что дает нам знания и делает внутренний мир богаче. Я никогда не узнал бы столько о людях, сколько узнал, пока жил в Варшаве. За эти знания, и не только за них, я очень благодарен Дороте. Кроме того, она показала мне много необычных вещей. Иногда мелочей, но жизнь складывается из таких мелочей. Может, это прозвучит глупо, но благодаря ей я открыл индийскую кухню, стал ее большим фанатом.

Ты говоришь о Дороте довольно осторожно.