Текст книги "Тайна шляпы с сюрпризом"

Автор книги: Адам Багдай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

Таинственная башня

На улице по – прежнему лил дождь, и не было даже намека, что он может прекратиться. А меня угнетала мысль о глупой птице, которая сидит себе на баобабе и знать меня не желает. Но вскоре я перестала предаваться унынию, ибо ничего не могла этим добиться. Вполне хватало забот с загадочной шляпой. Да чтоб он пропал, этот трупоед из семейства аистовых!

Меня очень интересовало, что сумел выявить Мацек. Могла поклясться, что назревает новая сенсация. Но я не застала Мацека ни в "Марысеньке", ни где – нибудь еще и встретила его только на Пасечной.

– Где ты так долго пропадал? – закричала я еще издали.

– Сидел на дереве, – ответил он с весьма таинственным видом, продемонстрировав в доказательство порванные на коленях джинсы. – Надеюсь, теперь ты будешь мною довольна.

– А как ты оказался на дереве?

– Вскарабкался.

– Понимаю. А зачем?

– Следил за виолончелистом.

Наконец – то он заговорил по – человечески. Может быть, из этого Мацека еще выйдет толк.

– Рассказывай с самого начала! – скомандовала я.

Мацек помолчал и, сглотнув слюну раз – другой, в конце концов приступил к рассказу. Говорю тебе, Девятка, я все сделал как надо. Виолончелист сворачивает на Полевую, я за ним… Он сворачивает на Пасечную – я за ним…

– А потом перебрался через стену, – вставила я.

– Откуда тебе известно?

– Валяй дальше, у нас мало времени.

– Значит, перебираюсь через стену, потом продираюсь сквозь кусты. Говорю тебе, как в джунглях. Думал, потеряю его из виду, но не потерял. А по пути заметил совершенно фантастический экземпляр черного дятла…

– Дятел меня не интересует, мне важен виолончелист. Он вел себя подозрительно?

– Еще как.

– Ну, так валяй дальше.

– Дальше тащиться уже не пришлось, мы дошли до тех развалин.

– Каких развалин? Говори, а то умру от любопытства!

– Старинных, видел даже табличку с надписью "Памятник старины. Охраняется законом".

– Меня не интересуют памятники старины. Мне нужен виолончелист.

– Но он там живет.

– В развалинах? Ты, наверно, болен.

– Не в развалинах, а в башне.

– В какой еще башне?

– Там есть башня, а в ней живет виолончелист.

– Он что, не может жить в обычном доме и живет в старинной башне? Что – то очень подозрительно.

– Подожди, не мешай, – одернул меня Мацек. – Если говорю в башне, значит, в башне. Своими глазами видел, как он достал из – под коврика ключ, отворил железную дверь и вошел в башню.

– Да ведь это сенсация!

– И еще какая! А потом в открытом окне заметил его лысину.

– Ты уверен, что это не дух?

– Уверен, духи не бывают лысыми. Впрочем, я видел его очки.

– Он протирал стекла?

– Да.

– Тогда, наверно, он.

– На все сто два. Значит, слушай, что я сделал дальше.

– Вскарабкался на дерево и порвал джинсы.

– Да. Мне хотелось увидеть, чем он там занимается.

– Это фантастика! – вскричала я, уверенная, что сейчас услышу то, от чего стынет кровь в жилах, и встают дыбом волосы. И потому продолжала уже шепотом: – Так что… он там делал?

– Представь себе… чистил цветную капусту.

Мне показалось, что Мацек смеется надо мной.

– Но ведь такой таинственный тип не может вот так просто чистить цветную капусту. Он либо притворялся, либо делал это для отвода глаз.

Мацек стукнул себя кулаком в грудь.

– Даю честное слово, что он вынул из портфеля цветную капусту, положил в миску и самым натуральным образом начал чистить.

– Да ведь это хитрец! Наверно, заметил тебя на дереве.

– Нет.

– В таком случае притворялся, что не замечает тебя.

– Что же, он все время должен притворяться?

– Разумеется, иначе не вызывал бы подозрений. Ошиблась я в тебе, Мацек. Думала, принесешь сенсационные сведения, а ты рассказываешь мне о чистке цветной капусты.

– Разве я виноват, что он чистил?

– И это все? – разочарованно протянула я.

– Сейчас… сейчас… – Мацек потирал лоб. – Видел в траве серую сову либо сипуху, не уверен.

– Неважно, – отрезала я. – Я тебя посылаю на разведку, а ты интересуешься совами. Куда это годится?

– Оставь меня в покое! – возмутился он. – Я первый раз в жизни увидел серую сову.

– И это, наконец, все? – язвительно вопросила я.

– Сейчас… Насмерть забыл. Была там еще какая – то женщина…

– И ты говоришь об этом только сейчас! – вознегодовала я. – Ведь это самое важное. Какая женщина?

– Очень красивая и элегантная. Говорю тебе, совсем как актриса.

Вот тут – то я просто остолбенела. Если актриса, то, может быть, Моника Плошаньская. А если пани Моника, то это новая большая сенсация и новая загадка. Все сходится. Швейцар говорил, что пани Плошаньская вышла из гостиницы. А значит…

– Высокая? – спросила я.

– Кажется, высокая.

– Стройная?

– Кажется, стройная.

– С макияжем?

– А что это такое?

– Была накрашена?

– Как артистка на сцене.

– Это она.

– Кто?

– Дуралей, неужели не догадываешься? Ну, кто? Пани Моника Плошаньская, которая красиво, как на сцене, отказала нашему Франту. Уловил?

У Мацека от волнения пересохло в горле. Он несколько раз сглотнул слюну, прежде чем продолжить рассказ, и наконец с трудом выдавил:

– Сижу на дереве, не спускаю глаз с комнаты виолончелиста. Он промывает цветную капусту, а тут что – то шур – шур под башней. Смотрю, к башне подошла какая – то женщина. Она огляделась, вынула из сумочки ключ, отворила дверь и бесследно исчезла, как дух.

– Пошла к виолончелисту.

– В том – то и дело, что нет. Виолончелист промыл цветную капусту, покрошил ее и поставил на электроплитку.

– А она?

– Черт ее знает.

– Ты ее больше не видел?

– Нет! Исчезла, и ни слуху ни духу.

– Любопытно. Нет ли там другого жилища?

– Нет, наверно. Все окна забиты досками.

– Может быть, какой – нибудь тайный проход в подвал?

– Может быть.

– В таком случае все возможно. Даже то, что ты не орнитолог, а турецкий султан. Говорю тебе, Мацек, у меня от всего этого кружится голова, и я ничего не могу понять.

– Я тоже не понимаю, что к чему, – поведал в раздумье Мацек. – Но нужно идти обедать, скоро два часа.

– Ты просто гений, Мацек. Насмерть забыла, что проголодалась. После обеда заскочу к тебе. Чао!

Вот так номер!

На обед были суп, жареная треска с картошкой и сладкий пирог с крюшоном. И наконец – то семья собралась в полном составе.

– Снова треска, – пожаловался папа.

– И снова жареная, – как эхо откликнулся Яцек.

Мама, все еще мысленно переживавшая последнюю партию бриджа, ничего на этот раз не сказала.

– А чем ты вообще занята? – поинтересовался папа.

– Вот именно, – вторил ему Яцек, – тебя нигде не видно.

– Интересно! – взорвалась я. – Ездишь с отцом на рыбалку и еще хочешь меня видеть?

– Ну вот, опять, – вздохнула мама. – Хоть за столом могли бы не ссориться.

– Когда она всегда первая начинает! – кричал Яцек.

Отец нетерпеливо чмокнул.

– Прекратите, а то начнется ад кромешный.

– Извини, папа, что тебе не нравится? – спросила я.

– Что тебя никогда не бывает дома.

– Правильно, – подтвердила мама. – Где тебя только носит? Чертенок, а не девочка.

– Я? – Голос мой звучал вполне благонравно. – Еще в Варшаве вы говорили, что нужно обязательно вдыхать йод. Вот я и вдыхаю.

– Весь день ничего не делаешь, а только вдыхаешь? – зацепил меня папа.

– И насыщаю организм кислородом. Кажется, у моря очень много кислорода и озона.

– А язычок твой становится все острее.

– Да – да, – подхватил Яцек, – ничего не делает, а только огрызается.

– Опять вы ссоритесь! – упрекнула мама, заламывая руки. – Люди ведь слушают. Я знала, что так и будет. – Она вдруг без видимого повода рассмеялась. – А я сегодня сыграла шлемика в пиках.

– Но в конце концов, наверное, проиграла?

– Нет, мой дорогой, я приготовила тебе сюрприз. Выиграла.

– Интересно, сколько?

– Три пятьдесят.

– Выигрываешь три злотых, а проигрываешь двадцать.

– А ты обещаешь принести во – о—от такую щуку, а возвращаешься с двумя плотвичками.

– Не стоит продолжать, ты никогда меня не поймешь, – вздохнул отец. – Сегодня неудачный день, не было клева.

– А я, наоборот, время до обеда повела превосходно. Играла в паре с одной милой докторшей из Жевуша. Она живет в гостинице "Под тремя парусами" и пригласила меня на послеобеденный бридж.

Услышав это, я едва не подавилась рыбьей костью.

– В гостиницу? – переспросила я.

– А что здесь удивительного?

– Тогда, мамуся, я пойду туда поболеть за тебя. Я еще никогда не была в такой роскошной гостинице.

– В ней нет ничего особенного.

Если бы только мамуся знала, что в этой гостинице проживает Франт, у которого сотня итальянских галстуков, а также пани Моника Плошаньская, которая исчезла в башне и с тех пор о ней ни слуху ни духу, то никогда бы, наверно, не сказала такой нелепости.

– Возьми ее с собой, что тебе стоит, – заступился папа. По крайней мере, будет у тебя на глазах.

Мамуся посмотрела мне прямо в лицо.

– Только умоляю тебя, Крыся, веди себя прилично и оденься по – людски.

Я оделась по – людски, то есть как обычно одеваются девочки. С отвращением натянула юбку, надела поплиновую блузку, влезла в женские туфли и думала, что меня стошнит, когда посмотрела на себя в зеркало. Я выглядела как мальчишка, переодетый девчонкой.

Что поделаешь, приходилось жертвовать собой во имя интересов расследования. И я пошла с мамусей – послушная, воспитанная, как к тете на именины.

В клубном зале гостиницы мамуся уселась за столик с тремя другими дамами и, как только она взяла карты в руки и затянулась сигаретой, я тут же перестала для нее существовать. Ничего удивительного, я не была даже слабенькой трефовой двойкой в карточной колоде.

Какое – то время я делала вид, что наблюдаю за игрой, но мыслями была уже в номере пани Моники и у дверей в номер Франта. Еще бы немного, и я улизнула, если бы не пани Моника Плошаньская, которая, как дух старого замка, возникла на фоне дверей клубного зала. Нужно признать, что дух этот выглядел великолепно. Макияж, о котором можно лишь мечтать, наимоднейшая прическа, элегантные движения и полный достоинства взгляд. А платье – шелковое, разумеется, вечернее – ну точно как в последнем номере журнала "Пшекрой". Потрясающе!

Все уставились на нее, особенно мужчины, а она, притворяясь, что никого не замечает, вела себя точно как в кино. Она не шла, а лишь слегка касалась ногами пола (так, по крайней мере, пишут в книжках), устремив взгляд в невидимую точку. (Это я вычитала в книжке, которую стащила у мамы из – под подушки.) Потом как ни в чем не бывало подошла к полке с журналами и, перелистав несколько номеров, со свойственной ей элегантностью исчезла в холле.

Раздался всеобщий вздох удивления.

– Кто это такая? – шепотом спросила мамуся.

– Не имею представления, – ответила докторша полушепотом.

Я возмутилась. Докторша была как будто из Жешува и не узнала артистку тамошнего театра, великую актрису, которая с присущим ей гордым взглядом княгини Монако сумела сыграть роль ткачихи с текстильной фабрики. Скандал! Я не могла этого допустить и произнесла слегка насмешливым тоном:

– Простите, это, кажется, известная актриса из Жешува.

– Моя дорогая! – Докторша посмотрела на меня так, будто я наступила ей на любимую мозоль. – Я достаю приглашения на все премьеры и до сих пор ни разу не видела на сцене этой женщины. А ты мне говоришь такие вещи. Скажите, пожалуйста! Вот каковы сегодняшние дети.

Мама испытующе взглянула на меня.

– Откуда ты знаешь, рыся, что она из Жешува?

– Она сама мне сказала.

– Нахалка! – негодовала докторша. – Видно, кем – то прикидывается и выдает себя за великую актрису.

"Видно, кем – то прикидывается…" – повторила я про себя. Голова у меня пошла кругом. Не хотелось верить, но в этом, видимо, есть доля правды. Иначе для чего бы она прокрадывалась в башню и затем таинственно пропадала в развалинах? Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Оказывается, известная актриса вообще не актриса, ибо даже не из Жешува. В таком случае все возможно: виолончелист вовсе не виолончелист, Франт – не тот, кем должен быть, а я – не Крыся Цуховская. Вот так номер!

Вылазка на четвертый этаж

Я не могла больше усидеть около мамы. И в конце концов, это бы смог это сделать на моем месте7 Тут выясняется, что актриса – это совсем не актриса, а я должна слушать, как четыре дамы непрерывно торгуются: «Одна черва… две черви… два без козыря… три черви… контра… и треле, мореле». Взбеситься можно!

Я сказала маме, что хочу немного проветриться.

– Только умоляю тебя, Крыся, будь благоразумна!

Не знаю, что имела в виду мама, но я обещала быть благоразумной и улетучилась из клубного зала. Перейдя в холл, я не нашла там ничего интересного. Заспанный портье, мраморные колонны, в кресле пожилая женщина с маленьким пуделем на коленях, на стенах реклама: "Летайте самолетами Польских авиалиний ЛЕТ", "Храните деньги во Всеобщей Сберегательной кассе ПКО", "Приобретайте лотерейные билеты "Тото – Лотка", "Небож – жемчужина Западного Приморья", "Любуйтесь красотой польской природы!". Все призывы выдержаны в приказном стиле. Я взбунтовалась. Не буду путешествовать ЛЕТом, не буду играть в лотерею и любоваться красотами природы! А Небож – никакая не жемчужина, а всего лишь дачная местность, в которой происходят странные события. Только шевельнись – и уже новая неожиданность.

И тут как раз открываются двери, и в дверях появляется Франт, который через мгновение может оказаться китайским мандарином либо колдуном с островов Фиджи. Временно, однако, это Франт, несущий громадную корзину ярко – красных роз. Упрямец! Знает, что актрисы обожают цветы. Если на пани Монику не произвели впечатления три цветка, он, действуя наверняка, покупает целую корзину роз.

"Если думает, что я отнесу наверх корзину с розами, то глубоко ошибается".

А он, вообще не заметив меня, кивнул швейцару в темно – синем пиджаке с позолоченными пуговицами и с видом миллионера произнес:

– Отнесите, пожалуйста, цветы пани Плошаньской в двадцать третий номер. – И сунул ему в ладонь двадцатизлотовку как какую – то мелочишку.

А я тем временем соображала, как, оставаясь благоразумной, оказаться на третьем этаже, чтобы увидеть забавную сцену, когда пани Моника станет выбрасывать швейцара за двери вместе с корзиной ярко – красных роз. Оказалось, нет ничего проще, стоит лишь притвориться, что ты дочь докторши из Жешува, которая вот уже две недели оплачивает бешеные счета за номер – люкс. Все прошло для меня легко, тем более, что мой наряд не вызывал подозрений.

Вскоре я оказалась на третьем этаже и тихо, на цыпочках, подошла к двери двадцать третьего номера. Я ждала, когда темно – синий форменный пиджак вылетит из номера вместе с позолоченными пуговицами и ярко – красными розами, а пани Моника крикнет: "Прошу передать тому господину, чтобы не надоедал мне. Я отвергаю его ухаживания. Мне дороги мои достоинство и честь!"

Увы, все было не так. Из номера вышел швейцар с довольным видом (наверно, получил еще двадцать злотых), а корзину и записку оставил в номере у аферистки, выдававшей себя за кого – то другого. Хорошенькая история! От меня не захотела принять, а от швейцара взяла! Нет у нее ни достоинства, ни чести. Однако три розы все – таки легче выбросить, чем целую корзину.

Итак, я обманулась в своих ожиданиях, но это было на третьем этаже, а на четвертом разочарование прошло. Я все еще выдавала себя за дочку докторши из Жешува, и мне самой представлялось, что я две недели живу в гостинице "Под тремя парусами". Я не знала только, какой номер занимает Франт. Мне казалось, что тридцать третий.

Шляпа в шкафу

В тридцать третьем номере вместо Франта я увидела горничную, чистившую пылесосом ковровую дорожку. Подойдя к ней, я вежливо спросила:

– Скажите, пожалуйста, какой номер занимает такой элегантный мужчина с трубкой?

– Наказание божье, – проговорила горничная, не прерывая работы.

– Простите, пожалуйста, я спрашиваю не о каре господней, а о щеголеватом мужчине с трубкой.

– Руки отваливаются, – ворчала горничная. – Целый день только вкалываешь и надрываешься. Эта горилла из тридцать четвертого снова оставил мокрый плащ, и мне опять пришлось натирать в номере пол.

– Извините, – робко повторила я.

– Говори громче, а то не слышно. У меня от этого шума уши заложило. – Она выключила пылесос, и ненадолго установилась тишина. Стало слышно, как в трубах журчит вода. Я в третий раз повторила свой вопрос.

– А – а, этот инженер из Варшавы… Так надо было сразу… – Она присмотрелась ко мне внимательней. – А что тебе от него нужно?

Если бы я сама это знала, то смогла бы придумать для нее какой – то ответ. Однако ничего не приходило в голову, и я рассказала о случае с цветами. Такие истории нравятся всем женщинам, а эта просто обожала их.

– Наказание божье, – смеялась она, – кто же это отсылает розы, а потом снова их принимает? В этом что – то есть. Она его водит за нос, а он по уши влюблен. Виданное ли это дело?

– Я видела это своими собственными глазами, – коварно прошептала я, – и потому хотела бы знать, в каком номере он проживает.

– В тридцать девятом. Порядочный человек и аккуратный. После него даже не нужно убирать. А есть такие… наказание божье… Хуже всех эта горилла. Один раз оставил открытым кран, и комнату залило водой. А сейчас опять приказали наводить чистоту аж до блеска, сдается, седьмого приезжают какие – то иностранцы. Кажется из Швеции.

– Седьмого? – переспросила я. Что – то знакомое мелькнуло в сознании, вспомнилась телеграмма. СПЕ…… НА…ЕТСЯ СЕД…ГО ТМ ШЛЯПА ПОЛНАЯ ДОЖДЯ… "Седьмого ТМ. Это, наверно, седьмого текущего месяца. Но что общего у шляпы, полной дождя, с туристами из Швеции?" – подумала я и тут же спросила: – Не видели ли вы у того щеголя с трубкой летней поплиновой шляпы?

Она была так захвачена милыми сплетнями о пани Монике и о розах, что сразу же вспомнила.

– Летняя шляпа, говоришь? Такая бежевая? А – а, есть… – Она хихикнула. – Наказание божье, тут льет, как из ведра, а он шляпу держит в шкафу. Виданное ли дело?

Мы еще немного посплетничали о цветах и итальянских шелковых галстуках, а потом я внезапно попросила ее:

– Не могли бы вы показать мне эту шляпу? Страшно интересно, как она выглядит!

– Шляпа как шляпа, – сказала горничная, пожимая плечами, – обыкновенная.

– Нет, – возразила я. – Она может стать необыкновенной, если это та самая шляпа, которая мне нужна…

От нескрываемого любопытства у горничной округлились глаза.

– наверно, все это вздор, но если тебе очень нужно, могу показать, как только пан инженер выйдет из комнаты. – Она вдруг всплеснула руками. – Наказание божье! Я тут болтаю, а работа стоит.

Она включила пылесос, громкий вой которого помешал услышать, как из своего номера вышел Франт. Только увидев над собой незажженную трубку, я поняла, что попалась. Я не могла больше притворяться, что не замечаю его, и в знак приветствия сделала книксен.

– Добрый день! Вы как, не разорились? Я видела эту корзину ярко – красных роз. Пани Плошаньская будет очарована.

Остановившись, он вынул изо рта трубку и, окинув меня пронизывающим взглядом, покачал головой.

– Что ты здесь делаешь?

– Зашла посмотреть, как подвигается уборка к приезду иностранных туристов. Кажется, они прибывают седьмого текущего месяца.

Я отчетливо выговорила "седьмого текущего месяца", желая застать его врасплох. Но он не попался на удочку и лишь сердито спросил:

– Почему ты все время крутишься возле меня?

– Я? Возле вас? – произнесла я с видом наискромнейшей ученицы. – Мне и не снилось.

– И почему ты всюду суешь свой нос?

– Я? Сую свой нос?.. Да у меня и в мыслях не было.

– Советую тебе все же заняться чем – либо иным.

– Спасибо за совет.

– И очень прошу, оставь меня в покое.

– Жаль, вы мне очень понравились.

Я попала в цель. Изящным движением пригладив волосы, Франт дважды кашлянул и примирительно мне улыбнулся.

– Ах, ты, маленькая кокетка! – Он шутливо погрозил пальцем. – Будь здорова! И помни, что я сказал.

– Чао! – прокричала я вслед и прикрыла ладонью рот, чтобы не рассмеяться во всеуслышание. Можно бока надорвать со смеху, глядя на такого вертопраха. Скажешь, что он тебе нравится, и он уже приглаживает волосы, откашливается и чувствует себя на седьмом небе…

Выключив пылесос, горничная шепотом спросила:

– Ты его знаешь?

– А вы не видели, как он строил мне глазки?

– Красивый мужчина.

– На мой вкус, чересчур форсит и напрасно кривляется.

Горничная засмеялась, но я уже знала, что она покажет мне шляпу; ей самой было интересно взглянуть на нее. Кивнув мне, она своим ключом открыла дверь в комнату Франта и, как ни в чем не бывало, начала чистить пылесосом ковер, хотя, как мне казалось, на нем не было ни пылинки.

– В шкафу, – шепнула она с таинственным видом.

Меня охватило чувство величайшей неловкости – неприлично заглядывать в чужой шкаф. Но ничего не поделаешь. Я открывала шкаф осторожно, опасаясь, что из него что – то выскочит, что – то выпадет, произойдет что – либо неожиданное. Но нет. Шкаф как шкаф, а в нем аккуратно уложенные рубашки, белье, перчатки. Все наивысшего качества, источающее тончайший аромат. А на верхней полке шляпа…

У меня сильнее забилось сердце, дрогнула рука. Я была уверена, что под кожаным отворотом шляпы найду кусок газеты и еще что – то, позволяющее выяснить тайну ста тысяч… Но увидела там только инициалы ВК, и ничего больше.

У меня опустились руки.

– Ну что? – поинтересовалась горничная.

– Ничего, – отозвалась я. И была права. Эта шляпа всего лишь большое ничто. Вероятно, именно ее мне показывал Франт, когда я впервые столкнулась с ним на улице Шутка. Итак, неудача. Столько стараний, филигранной работы, столько невинного маленького притворства – и в результате нуль без палочки.

– Это не она, – сказала я огорченно.

– Другой здесь не было, – объявила горничная, пожимая плечами.

– В таком случае, спасибо вам. До свидания…