Текст книги "Язычник"

Автор книги: А. Веста

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

Я натянул на Диону свой мешковатый свитер, сделал укол, стимулирующий сердце, и замер. Снаружи поскрипывал гравий под быстрыми, легкими шагами. Пришедший проверил висячий замок позади фургона, уверенно открыл кабину и завел мотор. Диона застонала, приходя в сознание.

Машина медленно выехала со двора гостиницы, насквозь прошла ночной городок и, покачивая бортами, часто поворачивая, пошла по горной дороге вниз. На одном из поворотов Диона тяжело задышала и очнулась.

– Диона, это я, Демид…

Она отдышалась, слепо провела рукой по моему лицу.

– Керлехин… Они хотят сбросить машину с откоса и сжечь. Я слышала, как они говорили.

– Надо прыгать, Диона, иначе смерть. В случае аварии эта домовина размажет нас, как тараканов.

Она была еще очень слаба, но цеплялась за края с ловкостью белки. Я подсадил ее, помог подтянуться и с силой протолкнул в отверстие люка. Подпихивая ее под задок, обтянутый кружевным бельем, я едва не сгорел от прилива давно забытого мальчишеского трепета. Но она держала себя с королевским достоинством.

Ее нарочито женственный наряд был мало приспособлен для гимнастических упражнений и отчаянно развевался на ледяном ветру. Машина ползла по пустынному шоссе. Уже светало. Справа темнели поросшие густым кустарником склоны гор. Мы были намного ниже Куршавеля. Здесь уже не было снега.

– Диона, прыгайте, прыгайте что есть силы назад на дорогу. Так меньше скорость падения. Не бойтесь ни одной минуты, царица, я прыгну за вами!

Но тот, кто сидел за рулем, словно услышал мои слова, он резко прибавил газ, и машина с места набрала скорость и понеслась под гору.

Прыгнув на шоссе, она разобьется… Первый поворот – и нас снесет с крыши. Израненная, с переломанными руками и ногами, она попадет в больницу, где ее отыщут и убьют.

– Назад в машину!!!

Я помог ей вновь залезть в фургон. Нет, и она была Дианой, но светлой. От богини Охотницы ей достались ловкость и бесстрашие.

– Станьте в угол, там меньше шансов, что вас раздавит гроб.

Выбравшись через люк, цепляясь за малейшие навески кузова, я залез на кабину, и, свесившись, заглянул внутрь. Волосы мои рассыпались и прилипли к стеклу, меня перекосило от неожиданности. За рулем сидела Лина. Нет, это была Полина, без пышного парика и черных очков. Полина, моя носатая, прыщавая лаборантка. Она встала на моем пути, едва передо мной забрезжил призрак великих открытий и истинной любви. Она не была демоном, она была всего лишь женщиной. Рот ее раскрылся, глаза расширились от ужаса. От испуга она что есть силы надавила на тормоза, и машина метнулась, потеряв управление, слетела с дороги и, подпрыгивая на каменистых глыбах, осыпая крупные валуны и булыжники, понеслась под откос.

Меня снесло с кабины вперед, под капот машины, шмякнуло о землю, но вскользь. Чудом выкатившись из-под колес, я вскочил и вприпрыжку понесся за машиной.

Фургон остановился внизу, на краю пустынной лесной долины. Я подбежал к машине. Лицо Лины было разбито о руль, она была без сознания. Я распахнул кабину, и она вывалилась из машины вместе с сиденьем. Сиденье оказалось оторвано, словно она пыталась катапультироваться во время падения. На поясе ее, под спортивной курткой, я нащупал пистолет. Я вынул его из кобуры и на всякий случай связал стерву остатками портупеи, потом нашел ключи от кузова и отпер фургон. Гроб развернулся и уперся в кабину, зажав Диону в углу.

– Диона… – Во время падения она все же ударилась и была завалена канистрами. По полу растекался бензин. Лицо ее было зеленовато-бледным, на скуле наливалась кровью ссадина. Она слабо улыбнулась, пытаясь отстранить мои руки, когда я ощупывал ее голову, ключицы и плечи. Я вынес ее на воздух и уложил за фургоном на самодельную лежанку из саквояжа и отлетевшего сиденья, потом, пошатываясь, двинулся к лежащей навзничь Лине. Лина шевельнулась, застонала, приоткрыла глаза. Но силы уже возвращались к ней, почувствовав, что связана, она заерзала всем телом, пытаясь вырвать кисти рук из ременной петли.

– Ты убила Наю, ты засадила меня за решетку, ты выдала меня Абадору в первую же ночь?

Синева залила изнутри ее лицо, оно омертвело и лишь в раскрывшихся зрачках металась безумная животная жажда жизни.

– Говори!

– Что говорить? – прошептала она синими губами.

– За что ты убила Ее?

– …Только не стреляй… Не убьешь?

– Говори… тварь.

– Я любила… Я! А не она… Я хотела тебя! Сначала мне поручили просто приглядывать за тобой. Но я не смогла… Твой приятель, этот импотент, жирный бурдюк, набитый спесью, как я ненавидела его… Умоляю, любимый, развяжи…

Ее губы отвердели и налились. Она похотливо скалилась, уверенная в победе. Она выматывала меня, как в бойцовском поединке. И я дрогнул, отступил, слишком хорошо зная, что такое любить.

– Врешь, постельная разведка, шлюхи не могут любить. Если хочешь жить, говори все.

– Ведь ты не будешь стрелять?! Ты не убьешь? – Тяжело дыша, она пыталась выторговать жизнь на остатки своих грязных секретов, и стон ее звучал как приказ.

– Говори все, – прохрипел я.

– Я не хотела ее убивать. Я дождалась, пока ты уйдешь… Хотела сказать ей, чтобы она не смела… Она сама упала… Был сильный дождь… скользко…

– Это не все. Говори, или я тебя пристрелю. Она не могла умереть от падения. Что ты сделала с ней?

– Я испугалась… Камень… Я ударила ее в висок…

Я схватил Лину за шею и дико затряс.

– Это не все… Дальше…

– Я раздела ее… – Лицо Лины сломалось от мучительной гримасы.

– Что ты еще сделала?

– Ничего…

– Врешь, – я передернул затвор пистолета.

Очнувшись от этого звука, Лина заговорила торопливо, давясь словами:

– У нее был зонтик… Я ничего не помню…

– Говори, или я стреляю!

– Я сделала, будто ее насиловали… Чтобы не подумали на меня… Потом испугалась, хотела сжечь…

Уткнувшись в стену фургона, я беззвучно рыдал, чувствуя, что, если через минуту не спущу курок, меня разорвет от ненависти. Вытерев лицо, я обернулся к Лине.

– Я все рассказала тебе, развяжи, – шипела она.

– Еще не все… Говори, зачем ты хотела убить Диону?

– Это не я.

– Кто?

– Этой ночью ее заменили на клона.

– Дальше…

– Клон – умственно неполноценен. Только самое низкое: секс, жадность. Клон почти не умеет говорить, ее держали в саркофаге.

– Почему в саркофаге?

– Это магический якорь. Он сдерживал ее дневную активность. По ночам Лео выгуливал ее, делал питательные инъекции. Я предупреждала их, что это плохо кончится…

– Кого «их»?

– Лео и главу «Синклита». Развяжи, и я все расскажу тебе… Только освободи руки, – заклинала она, протягивая мне скрученные ремнем ладони. – Развяжи меня!

Я еще внутренне сопротивлялся ей. Но женщины-шаманы всегда сильнее мужчин, а Лина многое умела… Она окрутила Лягу, затем Вараксина. Она его и застрелила. Ее пистолет, который я сжимал в руке, – копия вараксинского. В его кабинете пахло знойными духами. Да и сейчас все кругом пожухло от сладкого, почти трупного запаха.

– Какая же ты тварь, постельная разведка.

С трудом одолевая адскую головную боль, я склонился над ней, пытаясь ослабить обмотку на ее запястьях.

Внутри фургона что-то фыркнуло, треснуло, ударило жаром вспыхнувших разом канистр.

– Огонь! – вскрикнула Диона.

Лина дернулась и завыла. Я в один прыжок оказался у заднего колеса, схватил Диону за руку, рывком подбросил ее на ноги. Выворачивая нежные запястья, я волочил за собой Диону и прыжками несся от фургона. Мы скакали по склону вниз, падали, катились кубарем. Через несколько секунд грянул взрыв, нас накрыло горячей волной и еще немного протащило по склону. Когда ко мне вернулось сознание и понимание момента, оказалось, что я намертво сжимаю ручку своего саквояжа. Этот бессознательный жест стоил мне потери пистолета. Когда мы оглянулись назад, фургона уже не было видно. На его месте бушевало пламя, и густой черный дым поднимался в утреннее небо. Внутри пламени еще раздавались хлопки и новые взрывы. Я видел, как связанная Лина вскочила и попыталась бежать, но взрыв догнал и смял ее. Она вспыхнула узким смолистым факелом и рухнула на горящую траву. Вся обгорелая, она вдруг вновь зашевелилась и встала, ощупывая пространство вокруг себя вытянутыми горящими руками, но следующая волна кипящего воздуха опрокинула ее.

– Бежим скорее. Сейчас сюда нагрянет полиция.

Утром в горах стояла тишина. Потом как-то враз проснулись и защебетали птицы. Альпийская весна и беззаботное солнце умоляли забыть о страшном скорченном трупе. Часа через полтора мы остановились, чтобы умыться в ручье и прийти в себя.

Мы были в ссадинах, в грязи и копоти, и саквояж с шаманскими и докторскими принадлежностями был единственным нашим имуществом. Я продезинфицировал неглубокую царапину на лбу Дионы, благоговейно заклеил мелкие ранки на ее локтях, коленях и подбородке. Я обрядил Диону в свои «оленьи» штаны и куртку из ровдуги. В одном из карманов куртки нашелся мятый брикет миндального шоколада и пара старчески сморщенных яблок – остатки моей первой трапезы на брегах Невы. Шоколад я великодушно уступил Дионе. Вяленые яблоки все еще были вполне съедобны. Оэлен говорил, что старые вещи имеют память и разум, они любят своих хозяев и способны заботиться о них. Чем дольше носится одежда, тем больше в ней силы и тем больше шансов найти что-нибудь полезное в карманах или под подкладкой.

Отдохнув и обсушившись, мы двинулись через лесистые холмы, сами не зная куда, не встречая ни поселка, ни частных владений.

Близился вечер, с далеких ледников дохнул холод. Мы одолели высокий перевал и сели перевести дух. Перед нами лежала пушистая от молодой травы долина, темнела пастушья хибара, курился дымок. В загоне колготилась отара. Пастух запирал стадо на длинную жердину. Он обернулся на звук шагов и снял черный берет. Перед нами стояло несчастное дитя, вернее, жертва виноградного праздника, отшумевшего на здешних плантациях лет тридцать назад. Плоское обезьянье личико, как и лица большинства умственно неполноценных, не имело выражения, но простак был искренне рад неожиданной кампании.

Мы ели брынзу, запивая ее крепким черным чаем. Оказалось, что нашего гостеприимного хозяина зовут Даррю. Говорил он медленно и невнятно. Оказалось, что ни одна местная девушка не соглашается ночевать с Даррю в его балагане, хотя он парень хоть куда!

Провожая нас на ночлег, он указал на Денис бурым пальцем и что-то проскрипел, обнажая в улыбке редкие зубы.

– Что он говорит?

– Очень красивая, – с легкой усмешкой перевела Диона.

Даррю сам постелил нам простыню, наверное, единственную в его владениях, и набил соломой пропахшую дымком лоскутную наволочку.

Мы спали, укрытые рваными одеялами, под дырявой крышей пастушьего балагана, где за стеной всю ночь шевелились и вздыхали овцы, но это был настоящий ночлег. В ногах у нас на случай заморозка валялись грубо выделанные овечьи и козьи шкуры. Я всю ночь деликатно согревал Диону, как целомудренный Тристан прекрасную Изольду. Пару раз я слышал, как к нам, затаив дыханье, подкрадывается Даррю, но сквозь щели нашей спальни не просачивалось ничего, кроме мирного сапа усталых людей.

Утром мы продолжили путь. Даррю объяснил нам, как добраться до ближайшего городка, начертил на пыльной дороге сносную карту, и уже к обеду мы были в маленьком горном городишке. Невзирая на раннюю весну, балконы уютных домиков были украшены настоящими висячими садами. В маленьком придорожном трактире я выменял лубяную шаманскую маску на порцию рагу с капустой и кое-что из подержанных вещей. Уплетая рагу и пресные шарики кольраби, мы почти весело решали, что делать дальше.

– А где ваш перстень, Диона? – я впервые заметил, что на руке ее не было литого перстня-печати.

– Его сорвал Абадор.

– А вы знаете, что это за кольцо?

– Оно передается в нашем роду по материнской линии более восьми веков.

– Это кольцо северных королей, кольцо Индигерды. Когда-то оно принадлежало старшей дочери Ярослава Мудрого. Это знак солнечного происхождения от северных богов. На саркофаге вашего предка, Ярослава Мудрого, в Киевской Софии выгравирован этот знак. И вы ничего не знали?

Диона смотрела мимо меня, и ее брови соединились повелительно и грозно, как в нашу первую встречу. Воля, ум и бесстрашие так отчетливо обрисовались в ее чертах, что я опешил, словно передо мною стояла легендарная Кримхильда, Валькирия или Орлеанская дева.

– Перед смертью мать открыла мне древнее пророчество. Оно передавалось в нашем роду вместе с кольцом… – Диона умолкла, ее лицо побледнело и напряглось. – «В последние дни перед гибелью мира на спасение великой северной страны придет женщина. Она явится с небес в блеске силы и славы. Она отбросит вспять силы мрака. Ее жизнь будет недолгой, но она оставит народу той измученной страны своего сына…»

– Это Богородица, охранительница Руси?

– Нет, это будет женщина из плоти и крови, но если кольцо потеряно, то пророчество не исполнится.

– Почему?

Она скорбно молчала. В эти недолгие минуты я наконец-то признал в ней долгожданную спасительницу. Великое является в простоте, а она всегда была столь проста и безоружно искренна со мной, словно ее сан и драгоценная кровь были ее виной. Я рассказал ей про рукопись Ломоносова, надежно спрятанную Лягой в его петербуржской квартире. Может быть, этого будет достаточно для осуществления ее миссии?

Она покачала головой:

– Нет. У них остался ключ от «Небесных врат», перстень и Лера, моя крестная дочь. Я согласилась фиктивно выйти замуж за Рубена ради создания «Небесных врат». Этот проект готовили в глубокой тайне. Теоретические основы были разработаны русскими учеными еще в начале двадцатого века. На осуществление его ушло почти сто лет, и вот теперь…

– А как же наш Кулибин?

– Он лишь принял эстафету. От бытия этого города зависит будущее всего человечества, и вы понимаете почему… А Лера… Эта добрая, милая и очень любящая девочка. Страшно подумать, что станется с ней в руках Абадора!

Ни одним из своих сокровищ Денис не собиралась поступиться. Нам предстояло вернуться в Куршавель, чтобы победить или погибнуть. Иного выхода у нас не было, лишенная всех прав, выброшенная на улицу в одной разорванной рубашке, наследница русского престола могла претендовать разве что на койку в психиатрической лечебнице.

Кольцо Денис – Шестигранная звезда снежинка – была не просто символом философского камня, она было и моим шаманским знаком.

Однажды я упросил Оэлена погадать мне на камнях, которые я называл «руническими». Моим символом, тайным именем, оказалась «руна жизни»: звездочка-снежинка из шести лучей, похожая на старинную букву «живете».

Приступая к гаданию, Оэлен предупредил меня о силе шаманских пророчеств. Зная их, человек уже обязан следовать им, и куда бы ни повернул он, на всех путях Верхней и Средней Тундры его будет встречать и направлять открывшаяся ему руна. На серебряной печатке Денис была начертана моя «руна». В случае совпадения знаков их сила удваивалась.

Глава 9
Купание Вирсавии

Это случилось в летнем стойбище на морском берегу. Однажды во время прилива в скалах застрял детеныш касатки. Он прожил три дня и три ночи. Старая шаманка умоляла людей спасти китенка, но люди не слушали ее слов. Ночью во сне шаманке явилась Седна и сказала: «Женщина, ты одна не ела мяса моего сына. Скоро придет беда. Среди лета замерзнет тундра. Снег выпадет выше дымника самого высокого чума. И все живое погибнет. Но перед этим я подам знак: глаза твоего домашнего божка покраснеют…» Прошло немало времени, в стойбище рождались и вырастали дети, умирали старики, и много, много раз во время летних кочевий олени возвращались на берег моря. Люди стали посмеиваться над пророчеством Седны, и только шаманка день за днем ожидала знака.

Один сорванец решил подшутить над ней. Он вымазал глаза идола оленьей кровью. На следующий день среди лета все замерзло… Потому что все пророчества сбываются.

Из рассказов Оэлена

Мы вернулись в Куршавель поздним ненастным вечером. Моя дама была одета в мятые, копченные в дыму костров оленьи шкуры. Грубые краги скрывали ее аристократические руки. На щеке розовела поджившая ссадина. В черной вязаной шапочке по брови она была похожа на монахиню; ее отрешенный лик светился. Прозрачность кожи и огромные темно-лазурные глаза даже в этой нелепой, вызывающе мешковатой одежде выдавали блистательную царицу: высшую касту невозможно спрятать.

Я вывернул карманы: моих жалких наличных не хватило бы даже на пару сосисок в забегаловке. Но все это, вместе взятое, не отменяло нашей миссии. Мы должны были вернуть кольцо Индигерды и ключ от «Небесных врат». Одно без другого было бы бесполезной игрушкой. Кроме того, надо было выручить Леру.

Я оставил Диону за чашкой горячего шоколада в маленьком кафе.

Почти двое суток меня не было в гостинице. Ночной портье, узнав меня, радостно помахал рукой. Вся прислуга на этом курорте общительна и сносно говорит по-русски, но наш портье был не в меру болтлив и, прознав о моем низшем месте в свите, держался со мной запанибрата.

– Что так поздно? О, догадываюсь… Месье познакомился с белокурой шведкой… Говорят, они не отпускают по нескольку суток…

Портье округлил глаза в деланном ужасе, а я, радостно осклабясь, закивал головой, выхватил протянутый мне ключ и походкой подгулявшего матроса отправился в номер. Проходя по коридору, я заглянул к Лере, подергал дверь. Заперто. Неслышно ступая по ворсистым коврам, мимо меня проплыл управляющий.

– Где вы шляетесь? – Абадор смотрел мрачно и подозрительно. – Вы не забыли, что мы улетаем…

– Простите, Абадор, я был в казино и, кажется, проигрался в пух и прах… Вы меня очень обяжете…

Абадор, продолжая испытывать меня своим мефистофельским взглядом, все же достал толстый «крокодилий» бумажник и отстегнул несколько крупных банкнот. У меня хватило ума не спрашивать, куда мы летим. Похоже, взорванный фургон и обгоревшие останки все же навлекли на беспечных русских туристов внимание полиции, и теперь наша делегация срочно сматывала удочки.

За спиной Абадора по крутой лестнице спускался Котобрысов. Он вел за руку Леру и усердно страховал каждый ее шаг. Лера рванулась ко мне, едва не сбив свою громоздкую «бонну», прижалась, заглядывая в мое лицо заплаканными глазами.

– Ты – колючка, – шептала она, поглаживая мою щеку.

– Куда мы завтра летим? – как можно тише спросил я.

– В Египет, к пирамидам! – заговорщицки прошептала Лера.

– Скучала?

– Очень.

– Кто тебя теперь укладывает спать?

– Вот он, – Лера показала пухлым пальчиком на Котобрысова.

– Сегодня я побуду с тобой, спою тебе шаманскую песенку о пропавшем лосенке и умной гагаре.

В соседнем номере, где прежде обитала Диона, было тихо.

– Ну что нового в нашей шпионской игре? – тихо спросил я засыпающую девочку.

– Мама новая… Она – черная кошка и ходит мягко, – сонно прошептала Лера. – Ночью она прокралась на мой балкон и царапала когтями мою дверь. Потом Бармалей запер ее балкон на ключ.

Бармалеем Лера звала Абадора. Я опустил девочку на постель и, отворив балкон, прокрался к окнам смежного номера.

За ночными стеклами ничего нельзя было рассмотреть, но во тьме ощущалось упругое движение, словно по комнате металась пантера.

Я долго рассказывал Лере северную сказку, которую слышал от Айоги, пел колыбельную песню иле, на ходу придумывая перевод:

 
У лосенка моего нет копытца одного,
Где же, где мое копытце?
Солнышку дано напиться…
 

Едва Лера заснула, я вернулся в свой номер и торопливо вымылся под душем, вылив на голову целый флакон розовой воды. Затем переоделся в свежее белье, прихватил кое-что из своего докторского саквояжа и попытался вновь войти в номер Леры. Кто-то уже запер дверь в ее номер, скорее всего Котобрысов.

Наш отель ничем не отличался от соседних альпийских шале. Облепленные балконами и балкончиками, они были выстроены крайне предусмотрительно, в случае пожара, или какого-нибудь происшествия такой дом можно было легко покинуть снаружи, перебираясь с балкона на балкон. С лестничной площадки хорошо просматривался двор гостиницы: там с регулярностью маятника разгуливал охранник, но, вдохновленный своим новым планом, я невидимкой растворился в ночном мраке. Главное – действовать бесшумно.

От моего балкона с резными перильцами до нужной мне двери было метров пятнадцать, и через минуту-другую я стоял на балконе Дионы и осторожно скребся в стекло. В темноте мелькнуло бледное женское лицо. За время заключения я узнал много способов открывания замков без ключей: гвоздем, проволокой, женской шпилькой, льдом, морковкой, салом. Но мне еще раз пришлось воздать дань экономии и простодушию хозяев «Рюша». Все балконные двери запирались практически одним ключом. Я отпер дверь и вошел в номер. Душился я, кажется, напрасно, запашок здесь стоял довольно едкий.

– Диночка, леди Ди, ай лав ю… – шептал я как можно слаще, полагая, что голливудского набора пошлостей будет достаточно для пустоголового клона. – Я хочу тебя, детка… Иди ко мне…

Изящная дама в пеньюаре Дионы метнулась ко мне, стиснула, как пьяный грузчик, и без церемоний повалила на кровать. Через две-три минуты все было кончено. Психическая структура клона оказалась очень примитивна. Известно, что гипноз не действует на пьяных, дебилов и животных. По интеллекту и рефлексам клон застрял где-то между двумя последними. Я усыпил ее, как курицу, за минуту, всего лишь удерживая ее голову неподвижно. Подобная каталепсия может длиться от нескольких часов до суток.

Брезгливо сдернув с ее руки кольцо, родовую реликвию властителей Севера, я связал ее запястья, окрутил щиколотки полотенцем и заклеил рот пластырем.

С наружной дверью пришлось повозиться. После нескольких попыток взлома замок поддался и я, как гяур, ворующий одалиску, перетащил ее в свой номер и там крепко накрепко прикрутил простынями к кровати.

Потом, тенью мелькнув мимо дремлющего портье, побежал за Дионой. Она все так же одиноко сидела в полупустом баре: у нее не было денег расплатиться за жалкое угощение.

Я молча протянул ей кольцо на ладони.

– Умоляю вас, Денис, хорошенько помойте его, прежде чем одевать.

– Что с ней? – спросила Диона.

– С кем?

– С этой женщиной?

– Не волнуйтесь… ничего плохого с ней пока не произошло.

– Я запрещаю вам убивать ее…

– Слушаюсь и повинуюсь, госпожа. Но что прикажете делать с ней: везти с собой в чемодане?

– Вы не должны никого убивать.

Она мягко коснулась моей щеки, как тогда, в осеннем саду под пение скрипок, и посмотрела в глаза печально и бесстрашно.

– Хорошо, я что-нибудь придумаю, – пробормотал я. – А вам придется посидеть в этом кафешантане.

Вернувшись в «Рюш», я осведомился у портье, до какого часа забронированы наши номера.

– До двух часов дня, – последовал ответ.

– Отлично, я беру напрокат машину, хочу попрощаться с Альпами.

– Час – сто франков, и деньги сразу.

– Я буду не один, – как можно развязнее ухмыльнулся я, подмигивая портье.

Минут через десять я вышел из номера со спящей красоткой на руках. Я успел приодеть ее в свою ярко-полосатую горнолыжную куртку и брюки для скоростного спуска. В Африке они мне вряд ли понадобятся.

Портье с нескрываемой завистью смотрел вслед этим непостижимым русским.

В машине я включил отопление, стянул с клона приметную крутку и оставил досыпать на заднем сиденье. Потом бегом кинулся за Дионой. Я заплатил за нее и повел в «Рюш». Возле отеля я набросил на ее плечи куртку, снял с нее черную шапочку и слегка растрепал волосы.

– Диона, будьте осторожны. Вы очень дороги мне. – Я поцеловал ее хрупкие пальцы. – Я не оставлю вас, и пока я жив…

Она мягко коснулась моих губ, и я умолк, заранее зная, что не найду нужных слов, чтобы выразить свою тревогу, все надежды и всю радость видеть ее и служить ей.

Остаток ночи я вез спящую красавицу по серпантину горной дороги мимо сонного городка, где ранним утром очутились мы с Дионой, в уютную долину, пахнущую овечьим сыром и дымком пастушьего костра.

Моя спутница проснулась и тоскливо мычала заклеенным ртом.

Горы тонули в рассветной дымке. Кудрявые нежно-розовые овцы нестройным блеяньем приветствовали восход солнца. Даррю уже суетился у своего балагана. Настоящая сельская идиллия, трогательная пастораль. Я выволок клона из автомобиля и попытался поставить на ноги, машинально освобождая ее руки и рот.

Лже-Диона вяло отбивалась. Усевшись на мокрую от росы траву, красотка принялась неудержимо зевать. Даррю в недоумении двигал мохнатыми бровями. Кто разберется в душе деревенского дурачка? Но правильно поется в забытой песенке: «надо только верить и ждать» и жгучая мечта растопит ледяные оковы предопределения, и в наш скудный, черствый мир упадет капля райского блаженства.

– Эта девушка не говорит. Она «бе-бе», как твои овечки, бери ее себе. Она будет тебе помогать.

Не сдерживая чувств, Даррю опустился на корточки, с жадностью разглядывая Лже-Диону. Есть особые, судьбоносные моменты, когда люди разных культур понимают друг друга без переводчика.

– Полис? – озабоченно переспросил Даррю.

– Ноу полис… Это подарок. Ее зовут Долли… И она согласна спать в твоей хибаре, пить молоко и есть козий сыр.

– «Дормир»? – неуверенно переспросил пастух.

– Обязательно будет! – погасил я последние сомнения Даррю.

Разыскав в балагане ножницы для стрижки овец, я как можно короче откромсал роскошную гриву Долли и бросил в догорающий костер, в знак ее новой жизни и полного освобождения от черномагического патронажа.

Абадор угощал ею пресыщенную элиту, но мне удалось свершить маленькую революцию и экспроприировать у экспроприаторов их игрушку. С легким сердцем и чистой совестью я отдавал «вавилонскую блудницу» в заскорузлые руки труженика бича и пастбища. Маленькие глазки Даррю окончательно сошлись к переносице. Бедняга, конечно, был ненамного красивее, чем звонарь Квазимодо, и от внезапно свалившегося счастья его совсем развезло. Я достал из машины плетку Антипыча и вложил ее в трясущуюся ладонь Даррю.

– И вот еще, если она будет дурить, огрей ее пару раз… Ну, Даррю, будь мужчиной.

Долли жалась от холода и как, бабочка после зимней спячки, расправляла затекшие крылышки. Даррю торопливо кутал ее в одеяла. С таким заботливым мужем ей будет не скучно коротать альпийские зимы. Она научится не хуже бернской овчарки стеречь овец, а если проявит способности, то даже стричь, доить и прясть шерсть.

Пастух еще не стар, и возможно, через год, другой у них родится бойкий пастушонок. Неудавшаяся Лилит вполне способна принести потомство. Несомненно, продвинутый Абадор постиг некие законы мистической истории: все пророчества обязательно сбываются, хотя иногда довольно неожиданным образом.

Утренний сон сладок. Мне было жаль будить Котобрысова. В необъятной пижаме с рисунком из розовых слоников толстяк был трогательно уютен.

– Гервасий, спасибо за спасение из сатанинских катакомб.

– Вы за этим забрались ко мне в такую рань?

– Не только. Знаете ли вы о заговоре против Дионы?

Гервасий виновато заморгал.

– Отвечайте, готовы ли вы присягнуть истинной царице или предпочитаете развлекаться с гнилыми клонами по подвалам и подземельям.

– Готов, готов, голубчик…

– Так вот, я уничтожил лже-Диону. Ну! Клянитесь не вредить, не доносить и, может быть, будущая царица помилует вас.

– Клянусь, клянусь, клянусь! Да я ничего плохого и не делал. Вы же знаете, это все шельма Абадор…

– Ладно, я и до него доберусь. Гервасий, сейчас я пойду к управляющему и потребую, чтобы Леру отправили обратно в Россию. Она уедет в вашем сопровождении. Добравшись до Шаховского, вы предъявите чек с подписью Дионы, получите некую сумму и отвезете Леру к отцу Паисию. Одной дочкой в его семье будет больше. И вот еще, я доверяю вам все свое имущество, а это, ни больше ни меньше, завещание моего учителя.

Я протянул Гервасию книгу Антипыча и мешок с шаманским реквизитом.

Гревасий обиженно засопел:

– Мечтал кальян пососать в экзотической курильне, Каирский музей древностей посетить, на верблюде покататься… и вот, на тебе!

– Вы раздавите любого верблюда, Гервасий, – неуклюже утешил я старика. – Пусть поживет…

– Ну, прощайте, милейший Паганус. Я желаю вам сберечь вашу душу в битве за Маргариту. Самые прекрасные женщины могут быть добыты только в бою. Нежнейшая Афродита стала супругой вояки Ареса, ИЗ-ЗА Елены Прекрасной погибла Троя. Но до сих пор мир ни разу не спасся красотой, она была лишь яблоком раздора… Помните об этом. А теперь самое главное: обязательно побывайте в Гизах и передайте поклон Большому Сфинксу.

– Прямо вот так и передать.

– Да, на полном серьезе: выйдите из машины и подойдите к нему как можно ближе, лицом к лицу… Обещайте, мой татуированный Фауст…

– Обещаю…

Заспанный Абадор долго не мог разобраться в моей инициативе, но я напирал на вредную для девочки резкую перемену климата. Наконец, он заказал билеты на самолет до Шереметьева для Леры и Котобрысова.

Через два часа я прощался с Лерой в аэропорту.

– До свидания, заяц, – я потрепал Леру по мягко вьющимся волосам. – Я спас твою маму. Не скучай, скоро у тебя будет много братишек и сестренок. Постарайся подружиться с ними, слушайся матушку Таисью и учись помогать ей.

– А мама?

– Она обязательно вернется к тебе.

Наш вылет из Орли задержался на несколько часов, и мы прибыли в Каир на исходе ночи. Всю дорогу я искоса наблюдал за Абадором: плоский белый чемоданчик постоянно находился у него в руках. Я не сомневался, что в нем «царский ключ».

Рассвет – самое прохладное время в Каире. Отчаянно-свежий ветерок скользнул под рубашку, вспузырил брюки. Пока проверяли документы и досматривали багаж, я стоял на летном поле, запрокинув голову к небу.

В Африке и день и ночь наступают внезапно, без сиреневой рассветной дымки и долгих сумерек. По краям горизонта уже тлела яркая заря, а небесный купол все еще сиял и переливался яркими звездами. Эту темно-синюю бархатную необъятность древние египтяне называли телом богини Нут. Опершись на напряженные пальцы рук и ног, она гибким мостиком свесилась над земным миром. Ее тело сияет звездами, чаши ее грудей обращены к земле, из лона исходят лучи. Каждую ночь богиня рождает планеты и миры. Ее божественный брат и супруг Солнечный Геб спиной распростерт на земле и готов к соитию. Эта откровенная фреска для древних египтян говорила больше, чем тысячи космогонических трактатов: взаимная любовь Земли и Неба породила звездные миры, планеты и человека.

Когда-то я мечтал увидеть Египет таким, как он был нарисован на обложке учебника истории: обветренный сфинкс, задумчиво смотрящий в синюю вечность, придавленные собственной тяжестью пирамиды, «…и раскидистых пальм веера…».

Увлекшись алхимией, я мечтал о загадочной стране Кемет, где человек впервые открыл тайны превращения вещества. Само слово «химия» происходит от древнего названия Египта.