Текст книги "Язычник"

Автор книги: А. Веста

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

Глава 8
Рыцарь и смерть

Случилось так: у одного охотника умерла жена. Ее схоронили. Охотник вместе с детьми откочевал к морю. Но в первую же ночь женщина, как ни в чем не бывало, легла рядом с мужем. На следующую ночь охотник оставил у входа в чум свои пимы и ловчие сети, а сам спрятался неподалеку. Когда стемнело, большая белая сова влетела в чум. Охотник убил ее, хотя она и звала женским голосом. Оборотня следует истребить сразу, как распознаешь его.

Из рассказов Оэлена

Я возвращался назад, в Шаховское. Весь мой дальнейший путь был располосован на ад мщения и влекущий рай. Я с болью сдирал старую кожу и оголенными нервами чуял жгучий холод. Я не смог стать паладином Жизни, но смогу ли я стать витязем Смерти. Мне предстояло спланировать убийство Лины и по всем законам жанра насытиться видом ее предсмертных мучений, но, вслушиваясь в тихий голос внутри себя, я чувствовал величайшее отвращение к своей роли. Денис была единственным существом, которое еще волновало и удерживало меня на земле. Едва подумав о ней, я согрелся, словно в груди вспыхнула яркая свеча. Против воли и разума, я возвышенно и глупо обожал ее, утешаясь тем, что истинные рыцари никогда не делили любовь на идеальное и низменное; так рыцарь был обязан с обнаженным мечом стоять в дозоре возле кустов, куда по нужде уединилась его избранница. И я был бы готов извинить, мягко говоря, странное поведение Денис, если бы не козлиные ноги Абадора.

Я возвращался в Шаховское ради нее, не ради царицы, «сосуда избранного», а ради беззащитной и искренней женщины, ради ее доброты и не женской отваги. И красоты: изысканной, редкой, вымирающей.

На подступах к поместью я обогнал несколько разномастных авто. Еще десятка два теснилось у служебных ворот. Места не хватало, и охрана выстраивала автомобили в несколько рядов.

Во флигеле меня ожидал темный фрак и белые перчатки, и мне ничего не оставалось, как облачиться во весь этот факирский наряд и присоединиться к представлению.

Парк искрился и играл огнями. Ковры устилали не только ступени дворца, но и заснеженные аллеи.

Нижний этаж сиял богемским хрусталем и пламенем живых свечей. Нарядные дамы и кавалеры окружали возвышение, напоминающее трон. Диона была в глухом траурном платье. Прошло сорок дней со смерти Вараксина, и в своей «протокольной» печали она была смиренна и иконно красива.

В этот рождественский сочельник в Шаховском гостило дворянское собрание. Великосветский бал был вновь отменно поставлен Абадором. С балкона грянула бравурная музыка, и девушки в белоснежных кисейных платьицах закружились в объятиях строгих кавалеров в черных фраках. К ним вразнобой присоединились присутствующие. Абадор кивком напомаженной головы пригласил Диону, и все расступились, давая место этой грациозной паре. Он кружил ее, почти не касаясь изумительно тонкой талии, почтительно склонив прилизанную голову и притушив всегдашнюю полупрезрительную улыбку. Он как бы извинялся, что прикасается к ней, что здесь нет и быть не может пары достойной ее.

Из присутствующих мало кто умел танцевать великосветские танцы, и благородный вальс вскоре перешел в нестройный галоп. Наплясавшись, гости перешли в «ампирную» залу с золоченой лепниной. С расписных потолков на неслыханное пиршество внизу с вожделением взирали тучные нимфы и бородатые сатиры. Всеобщее воодушевление переместилось к батареям хрустальных штофов, и мортир, заряженных шампанским, к столам, ломящимся от истинно русских закусок: расстегаям с вязигой, зубастым осетрам и сочным поросятам с бумажными розочками в ушах. В ледяных, подсвеченных изнутри вазах-корабликах алела красная икра.

В потолок ударили пробки от шампанского. Хор на балконе грянул «Многая лета…» и «Боже, Царя храни». И тут среди гостей я увидел Лину. За эти годы она многое сделала со своим лицом и волосами, всеми силами изгоняя признаки породы. Теперь она была яркой блондинкой голливудского стандарта. Радужку глаз расцвечивали голубые линзы. Накачанный силиконом бюст грозил порвать одно из эксклюзивных изделий «Артишока». Во всем ее вызывающем облике не осталось ни одной естественной черты.

Около полуночи ряженые гвардейцы принялись палить из пушек. С верхних этажей дворца брызнули стекла. Я торопливо покинул бал вслед за Линой. Она от чего-то нервничала, покусывала лакированные ногти и вскоре в сопровождении охраны отбыла в Петербург.

После смерти Рубена Яковлевича статус Лины вырос. Полвзвода охраны на черных джипах сопровождали ее. Я видел сквозь заснеженный кустарник, как она садилась в машину. В руках она сжимала плоский сверток. Кавалькада, мигая разноцветными фарами, двинулась в направлении города. Прикинув неспешное движение кортежа по обмороженному шоссе, я решил догнать Лину на въезде в город. В мозгу все еще оглушительно ревел хор, кружил хоровод беснующихся масок, и над всем этим плыл печальный, отрешенный взгляд Дионы.

В первом часу ночи Лина, как снежная королева, пронеслась по Невскому и, покружив по набережным, наконец, свернула в переулок, в котором располагалось агентство «Артишок». Она отпустила охрану, оставив только одну машину.

Агентство было погружено во мрак, лишь в вестибюле тускло светились настенные бра. Лина, держа сверток, скрылась в дверях, и вскоре в ее кабинете на третьем этаже вспыхнул свет. Она вышла минут через десять уже без свертка. Хлопнула дверцей и стремительно снялась с места. Я не успел развернуться в узком проулке и потерял ее из виду. Ночная охота не удалась. Я медленно двинулся к набережной Мойки, но едва ли успел отъехать с десяток метров. Что-то крупное, пятнистое, как большая кошка, стукнуло в боковое стекло, соскользнуло на тротуар и скатилось под колеса. Распахнув дверь, я выпрыгнул на обочину, помогая подняться пожилому джентльмену в экстравагантном леопардовом пальто. На меня счастливо-бестолковыми глазами смотрел Павел Соломонович.

– Вау! Ты? Здесь? Это просто подарок судьбы! – пробормотал он.

– Я не помял вас? Вы прыгнули из темноты как барс, я едва успел затормозить. Простите великодушно…

Я помог Павлу Соломоновичу отряхнуться. Половина его шубы вымокла в снежной каше, уже потерявшей свою девственную чистоту.

– Нет-нет, не надо извиняться. Я сам виноват. Ну, давай же отметим мое чудесное спасение: любой ресторан, меню на твой выбор.

– Ничего не выйдет, я на редакционном задании и только что упустил госпожу Ляховицкую, кстати, по вашей вине! Где теперь ее искать?

– Ну, мы же с тобой союзники.

– Как Сталин и Черчилль?

– Хо-хо, ну и шутка! Я догадываюсь, куда она рванула. Скорее в машину…

И Павел Соломонович, подкинув фалды, запрыгнул на переднее сиденье.

– Ты получишь первосортный материал из жизни «хозяев жизни»!

– Да… Но, как папарацци, я, пожалуй, не состоялся: забыл свой фотоаппарат.

– Ерунда. Сейчас я на минутку вернусь в агентство и вооружусь шпионской техникой. Стреляет без вспышки.

Через полчаса мы затормозили у мрачного полуподвала. Трудно поверить, что несколько минут назад сюда вошла сногсшибательная дама, хозяйка крупнейшего модельного агентства.

– Деньги-то хоть у вас с собой? – деловито осведомился Павел Соломонович, – вход стоит пятьсот. За двоих – тысяча.

– Рублей?

– Баксов, милый друг, баксов!

Я выложил из карманов завалявшуюся пачку, недоданную Глинову промозглым осенним вечером.

– Ого! Да здесь хватит на ложу первого яруса…

Мы прошли сквозь строй накачанных молодцов в пиратских банданах и черных майках.

– Это закрытый клуб «Гладиатор». Очень дорого, экстравагантно!

За дощатой загородкой, изображавшей VIP-ложу, я заметил Лину. Она была бледна и напряжена. Лысый рефери щелкнул бичом:

– Господа, приберегите ваши эмоции! На нашем помосте не знающий поражений Стек и бешеный убийца Варлок!

Молодцы в банданах выволокли на ринг сипящих от ярости чудовищ: рыжего питбуля, скрученного из жил и толстых мышц, и огромного неповоротливого метиса с измазанным зеленкой бритым черепом. Угрожающе рыкая, псы закружили по рингу, примериваясь к схватке, неуклюже, как вараны, переставляя лапы. Через мгновение они сцепились в ревущий шар. Кровь, пена и клоки шкур долетали до первых рядов. Более рослый метис быстро подмял под себя рыжего бестию, но Стек успел мертвой хваткой вцепиться в горло метиса.

Схватка оказалась чересчур короткой, и зрители разочарованно завыли, засвистели. Заголив на коленях «бальное» платье, Лина выкрикивала ругательства.

Бойцы, не в силах расцепиться, барахтались в луже густой дымящейся крови. Метис хрипел, его единственный уцелевший глаз подернулся смертной пеленой.

Собак уволокли вместе с ковром и сцену наскоро переоборудовали. На помост вывалили блестящую мокрую грязь с запахом сырой нефти.

– А теперь долгожданный десерт! Королевы ринга: Безумная Грета и Белокурая Ассоль. Впервые вдвоем! Включаем наш тотализатор. Делайте ставки, господа!

Огромная женщина, пузатая как самовар проковыляла по грязи, посылая скупые воздушные поцелуи. Голова ее была выскоблена наголо, крупный нос расплющен и сбит на сторону. Щербатая улыбка казалась почти добродушной. Шнурованный купальник из черной блестящий кожи обливал тело, жирное, как у борца сумо. К рукам и ногам были прикручены блестящие латы. Следом на ринг выпрыгнула голая красотка: невысокая, ладная, с оливково-смуглой кожей и пышной, дерзко приподнятой грудью. Из всего антуража на ней был только ошейник с медными шипами, широкий кожаный пояс с ремешком, прикрывающим «несжатую полоску» в паху, и короткие красные сапожки. Гибкая, как циркачка, она прошлась колесом, макая золотисто-рыжие волосы в черную жижу. Сделав рискованное сальто, она с кошачьим воплем кинулась на толстуху, ударила головой в живот, подсечкой сбила с ног и принялась волтузить. Толстуха слабо отбивалась, раздавленная собственным весом. Ассоль короткими ударами по ушам глушила соперницу. Грязь сыто чавкала, голова Безумной Греты моталась под ритмичной молотилкой. Трибуны восторженно ревели. Но Безумная Грета не собиралась сдаваться. Мотая разбитой башкой, она скинула с себя яростно визжащую Ассоль, поднялась нерушимой скалой, роняя ошметки грязи, с ревом сгребла соперницу в охапку, перевернула и в бешенстве макнула лицом в грязь. Потом она намотала на кулак пряди слипшейся золотистой гривы, нагнула голову Ассоль к полу, и оседлала ее. Подпрыгнув, она всем своим сатанинским весом вдавила златовласку в черную жижу. До трибун долетел хруст ломаемых костей.

Я оглянулся на Лину. Ее глаза горели. Ее визг тонул во всеобщем гвалте. Все ее холодные извращенные инстинкты ушли в жажду крови. Жалкая, страшная, она терзала свое резиновое тело торопливыми механическими движениями.

– Снимай! Снимай! – Павел Соломонович вырвал из моих рук фотокамеру, вскочил и быстро нащелкал с десяток кадров.

Празднуя победу, Грета с размаху пнула Ассоль в живот, перевернув одним ударом навзничь, потом сорвала с себя кожаные клочки и, размахивая ими, удалилась.

Ассоль еще пыталась перевернуться, но переломанное тело не слушалось ее. Облепленная грязью, она корчилась в агонии, судорожно разводя колени. Трибуны ревели и бесновались. «Властители судеб не знали человеческой жалости». Я видел все в отвратительно ярких красках. В этом последнем женском бесстыдстве был и бунт, и смертная месть всем, глазевшим на ее животную муку.

– Все, больше не могу! – глухой, ослепший, я на ощупь протискивался к выходу.

Расстроенный Павел Соломонович догнал меня на выходе.

– Да, мне тоже крепко не по себе. Все это так грубо… Может быть, вернемся в «Артишок», запремся где-нибудь в тихой студии. После бедлама хочется расслабиться и отдохнуть…

– Я согласен, – выдохнул я. – Только маленькая просьба, вернее, моя причуда, – давайте посидим в приемной госпожи Ляховицкой. У вас, по-моему, есть ключи.

Через полчаса мы затормозили у дверей «Артишока». Павел Соломонович под ручку завел меня в агентство, едва кивнув величественным монументам на входе. Лифт был выключен, и мы поднялись в апартаменты Лины по витой лестнице. Павел Соломонович открыл собственным ключом.

– Я зверски голоден, к тому же сам напросился угостить тебя какой-нибудь вкуснятиной. Мое предложение остается в силе.

Павел Соломонович кокетливо улыбнулся и отправился в подвальчик, раздобыть на кухне «Наутилуса» что-нибудь не до конца остывшее. Оставшись один, я приступил к торопливому обыску. Ящики стола оказались пусты. Сейфа в зале не было. Почти без надежды я поискал за зеркалами, за портретом. Ничего.

Вскоре явился Павел Соломонович. Он игриво держал поднос на вытянутых пальцах, демонстрируя чудо ресторанного эквилибра. Вероятно, это была его первая профессия.

– Ну-с, приступим. Не томи меня, умоляю. Вот бутылочка «Шабли», вот закуска. Выпьем же на брудершафт. Знаешь, мне совсем не нравится имя Демид. Оно сухое и невыразительное. Я буду звать тебя Дориан…

– Отлично, Пабло, а лучше Пуэбло. Только сначала о деле. Этих снимков мало, чтобы завалить эту стерву. Где она прячет свои секреты? Давай пошуруем в ее закромах, наверняка что-нибудь отыщется.

– Дорик, я знаю почти все ее секреты. За портретом есть тайник. Надо нажать на два нижних угла рамы и картина откроется, как дверь. Эта бабища думает, что самая умная. Она еще не знает, с кем связалась.

– Давай попробуем.

– О, Дориан…

Не закончив признания, Павел Соломонович вскрыл тайник. В удобной нише лежали счета и бурая от времени папка. Отдельно – небрежно брошенный образок на оленьей жилке. Зная, что не должен его брать, чтобы не накликать на свою голову взбесившихся гарпий, я все же надел образок и развязал ветхие тесемочки папки. «Розыскание о генеалогии…» Все еще не веря в удачу, я переворачивал опаленные временем листы, исписанные пером Ломоносова.

Когда я обернулся, Павел Соломонович уже избавился от лишних предметов туалета. Невинный, как младенец, он лежал на диване.

Я спрятал папку за пазуху и собрался уходить, но Павел Соломонович с деревянным стуком упал на колени, вцепился в меня и по-бабьи заголосил:

– Не бросай меня, умоляю… Дорик… Дорик… Я сейчас охрану вызову, папарацци, – совершенно спокойно и злобно закончил он.

Я с трудом справился с Павлом Соломоновичем. Зуд обманутых желаний придал ему силы. Минут через пять он прекратил сопротивление. Эксклюзивной рубашкой с биркой «Артишока» я связал за спиной его руки, залепил ему рот такими же эксклюзивными плавками из ажурной лайкры и заклеил скотчем. Теперь Павел Соломонович был «нем как рыба». Энергичными пинками я проводил его в подвал.

«Наутилус» булькал аквариумами и мигал «бортовыми огнями» запасных выходов. Возле бассейна с пираньями Павел Соломонович попытался противиться, но мне удалось пересадить коммерческого директора через декоративную оградку и броском приземлить на коралловый остров. За прозрачными стенками бассейна шныряли хищные рыбины. Плоские, с ладонь величиной, они мгновенно сбились в стаю и окружили островок, где голым торцом на острых кораллах, поджав бледные ноги, восседал Павел Соломонович. Директор успел сгруппироваться и был в полной безопасности. Эти рыбешки удержат пленника до утра, ведь не захочет же он гулять по городу с обкусанной задницей, а может быть, глядя в зубастые морды с бульдожьим прикусом, он навсегда разучится совокупляться по образу рыб и клоачных рептилий.

Охранники смотрели в телевизор, и за их спинами я без приключений покинул агентство. Папку с родословной русских царей я вернул Ляге, повысив его до ранга рыцаря-хранителя священного родословного древа, и часа в три ночи вернулся в имение. Но едва я успел расположиться к ночлегу, кто-то вкрадчиво заскребся в наружную дверь. Глупое сердце дрогнуло и заколотилось глухими ударами.

Я торопливо оделся в свежую рубашку, пригладил волосы и распахнул дверь. На пороге флигеля изгибался в шутовском приветствии Управляющий. Не спрашивая разрешения, он прошел в гостиную и уселся в кресло. Он был оживлен ночным праздником и пыхал неподдельным весельем.

– Вот, решил заглянуть на огонек. О, да вы разочарованы. Ожидали еще кого-то, милейший Паганус? Кстати, это имя вам очень подходит. Заварите-ка мне кофе.

– Не держу.

– Ну что ж, обойдемся другим напитком.

Жестом фокусника Абадор извлек из кармана пиджака прозрачный полуштоф.

– Лучшая водка с царского стола. Надеюсь, хоть стаканы-то у вас есть?.. Давно не видел вас. Соскучился даже. Ну что, как наши делишки? Я слышал, что вы успешно восстанавливаете поголовье мышей и уже набили руку в воскрешении крыс-альбиносов.

При упоминании о крысах Абадор едва заметно усмехнулся. Я догадывался, что Котобрысов доносил обо всем.

– Я должен огорчить вас, Абадор, я оставляю лабораторию, мои опыты не увенчались успехом и…

– Не лукавьте, Паганус… Вы далеко зашли. Вы не только расшифровали древние манускрипты, сломали запечатанные семью печатями врата, но даже успели плеснуть своим «эликсиром» на истлевшие тени и вывести их «на чистую воду».

– Скорее «на Божий свет»…

– Вот как? – Он отхлебнул водки, брезгливо поморщился и продолжил: – Не торопитесь. Я уверен, у вас всего лишь минутная депрессия. Достигнуть таких успехов и все бросить… Это абсурд! Тем более теперь, когда в наших руках все, буквально все!.. Я приглашаю вас принять участие в грандиозном проекте…

– Пристяжной лошадкой? А седоком или кучером будете вы?

– Подробности пока в тайне, но я обещаю вам не последнюю роль, если вы печетесь о своем имидже…

– Как раз подробности-то мне не нужны. Давайте о главном.

– Это «главное» величественно и не обозримо из окон вашего флигеля. В ближайшем будущем нас ожидают большие перемены. Все они окажутся «глобальными» для муравьиного человечества.

– Нельзя ли попроще, без «умных» слов.

– Зря вы капризничаете. Латинское словечко «глобула» означает всего лишь «шарик», оно вполне родственно русскому «колобок». Помните сказку про бабку с дедом? Замесили они резвый румяный шарик, испекли, а хитрая лисичка его «ам», и нет колобка! Глуп оказался малый, самонадеян и беспечен. Кстати, о глобализме почему-то принято говорить и думать плохо. Это великая страшилка современного человечества. А если вдуматься, только «глобализм» спасет народы. Мы…

– Кто это «мы»?

– Ну, скажем, «Синклит Мастеров», «зодчие будущего». Мы терпеливо готовим заключительный проект, величавый «конец всемирной истории», предсказанный две тысячи лет назад. Поэтому есть все основания считать его долгожданным. Его называют Апокалипсис, или конец света. История – это пророчество, обращенное вспять. Наш «конец света» будет завершением хаоса, царящего на всей этой планетке, и подлинным восстановлением порядка и справедливости. На Земле больше не будет войн, голода, неизлечимых болезней, религиозной розни и ее порождения – терроризма. Не будет «государственной» политики и истории человечества в привычном понимании. Будет ровное, хорошо спланированное бытие в электронном стойле, так сказать, бесконечная эпоха управляемого рая на этой планете.

– А почему не во Вселенной? Это масштабнее, смелее…

– И до этого дойдет. Но сначала надо осчастливить человечество. Для вас, русских, это так важно – осчастливить человечество!

Губы Абадора дрогнули, словно ему самому было немного смешно.

– Да, мы всегда попадались на эту удочку… Но вы-то, лично вы, Абадор, презираете человечество. Отчего же такая трогательная забота о заблудшем стаде?

– Видите ли, предоставленное самому себе человечество давно бы выродилось и опустилось на низшую ступень, если бы не его пастухи. Именно они решают, куда вести беспокойную блеющую отару, следят, чтобы овцы не слишком разбредались, чтобы они не голодали, но и не слишком жирели. «Пастухи» смотрят, какую овечку необходимо поскорее выбраковать, пока не перепортила все стадо. Иногда приходится пускать под нож все поголовье, чтобы сохранить равновесие. Пастухам доверена мудрость и провидение будущего. Кто, если не мы? Но зашел-то я к вам совсем не за этим. Читать лекции по футурологии – не моя специальность. Я приглашаю вас на верховую прогулку. Хорошенько отоспитесь, и около полудня я пришлю вам сопровождающего.

Есть такое выражение: «держится в седле, как собака на заборе». Это про меня. Великолепный конь серебристо-белой масти с яблоками по крупу гарцевал на утоптанном снегу, грыз удила и с презрением поглядывал в мою сторону. Его фиолетовый взор метал искры. Ростом он был невелик, но сложен гармонично. Я легко взгромоздился в седло. Жокей в это время удерживал коня за повод, чтобы он не прокусил мои кавалерийские лосины.

– Славный вам достался конь, английский чистокровка, – Абадор, в белом яйцеобразном шлеме, бравировал идеальной выездкой.

Его гнедой был заметно выше. Шерсть великана отливала шелком, хвост был ровно подстрижен, а грива собрана в «пуговки».

– Это тракенер, иначе прусский «дракон».

Видимо, Лео Баррон наследственно тяготел к породистым коням и женщинам «голубой крови».

Мой белый яростно бунтовал, выгибал шею, пытался дотянуться до моей голени и угрожающе хоркал. Я бестолково дергал поводья, чем, видимо, сильно обижал привыкшего к идеальной выездке «англичанина».

Мы неспешно трусили по аллеям. Кони совместили аллюр и бежали в лад. Легкий морозец задорил лицо.

– Давно хотел спросить вас, Абадор, зачем вы приказали бросить полотенце на пороге моей спальни?

– Не сердитесь, Демид. Это был несложный тест. Ведь вы могли уехать из Шаховского сразу после того, как получили этот знак. Но вы остались, надеясь на «авось» и кусочек бесплатного рокфора. И вы не прогадали! Я знаю все о вас, и ваш дерзкий вызов Ему, – Абадор указал глазами вверх, где в размывах туч сквозило яркое небо, – убедил меня, что мы почти братья.

– Я не принадлежу к избранному народу.

– Не скромничайте. Ваш талант и дерзость ставят вас высоко. Вы самостоятельно проникли в секреты рыцарей Соломонова храма и тайные практики Розенкрейцеров. Ваш напряженный интерес к отреченным наукам не был простым любопытством. Вы – избранный. Вы прикоснулись к нечеловеческой мудрости и выдержали битву с духами.

– Ну, уж если речь зашла о метафизике, то, по-моему, вы служите темной стороне.

Абадор слишком нервно натянул поводья, и его «дракон» поранил удилами язык, сбился с рыси и заплясал на месте, мотая мордой и разбрызгивая розоватую пену.

Абадор хлыстиком успокоил коня.

– Вся священная мифология человечества намеренно поставлена с ног на голову. Чтобы узнать истину, надо заглянуть в исток, в начало времен. Именно там скрыта подлинная история людского рода и убийственная истина, стыдливо прикрытая фиговым листком.

– Что же это за истина, которую надо прятать?

– Истина в том, что человек был изначально сотворен с душой раба. Всем известно, что Ева была матерью Каина и Авеля. Но Адам не был отцом Каина.

– Кто же тогда, ведь других людей тогда еще не было?

– Не человек, а высший архонт: Денница, огненный херувим Люцифер, ангел Света. Увидев первую женщину, он не мог не возжелать ее. Могла ли Ева устоять перед призывом высшего ангела? Она была прекрасна, как утренняя звезда. Тот давний проступок Евы, продиктованный вовсе не наивным любопытством, а неотразимым обаянием Денницы, разделил человечество на «огонь» и «глину». Правители великих империй и вожди реликтовых племен упорно выводят свое происхождение от высших существ. И «кровь», чистая, божественная «кровь» – остается единственным подлинным и неоспоримым сокровищем. В Каине впервые соединились человеческая природа и искры божества, и ревнивый и мстительный Адонаи не простил Каину его совершенства. Рядом с блистающим сыном Света непоправимое убожество Авеля было слишком заметно. Адам и Ева были вынуждены покинуть рай. Так бесславно завершился первый этап того давнего и в целом неудачного проекта.

– По-моему, вы передергиваете поводья, Абадор. Ведь именно сын Света, обратившись в пресмыкающееся, решил подпортить божественный план. Вероятно, он поступил так из мести, или из ревности к успехам Творца, и в этом споре я ваш оппонент, хотя и менее искушенный. Но если вы так отлично подкованы, просветите меня: от кого в дальнейшем рос и множился род людской, если кроме Адама, Евы и их сыновей другого народонаселения на земле не было.

– Да, это одна из «спаек» церковного мифа. Швов так много, что вся конструкция трещит на каждом повороте. У райской четы, кроме двух сыновей, была еще и дочь Аклиния. Ее имя стыдливо предано забвению и были тому причины. Пламенная душа и телесное совершенство Каина не могли оставить ее равнодушной, но волею родителей единственная девушка была отдана в жены безвольному Авелю. Каин покорился родительской воле.

Пришло время вознести первую жертву Создателю. Боязливая, рабская душа Авеля оказалась ближе и милее «творцу человеков», чем возвышенная и бесстрашная душа сына Света. Адонаи не захотел благородной жертвы Каина, но принял жалкие дары Авеля. Эта новая несправедливость возмутила Каина, и он обрушил свой вполне понятный гнев на баранью голову Авеля. И заметьте, не только не был наказан, но даже получил особый знак, печать Творца, его охранную грамоту! Во искупление горя, причиненного Адаму и Еве, Каин всего себя посвятил служению многочисленному потомству Авеля. Овдовевшая Аклиния родила Каину сына Еноха. Много тысячелетий сыны Света опекали и наставляли на ум «сотворенных из глины» во искупление проступка своего родоначальника.

– Но ведь потоп уничтожил каинитов?

– Потомков Света нельзя уничтожить. Они жили среди плодящихся, как саранча, детей Адамовых, печальные и одинокие, никому не открывая своего высочайшего происхождения, скрывая искру священного огня. И не их вина, что люди не усвоили уроков и с детским восторгом предались наслаждениям плоти. Божеству стало стыдно за свое творение, и Адамов род был почти полностью уничтожен. Единственный потомок Каина и Еноха, Вулкан, спасся от потопа в расщелине Этны. Легендарный мастер Адонирам, строитель Соломонова храма, был его внуком.

– Все это больше похоже на сказки.

– Это можно было бы считать сказками, в которые верят бородатые и серьезные дяди, если бы эта история не объясняла прошлое и настоящее с убийственной ясностью. Кстати, вот сравнительно недавний, к сожалению, пока единственный, пример благодарности человечества потомкам Каина. В первые годы после революции в городе Свияжске был установлен памятник Иуде. Местный совдеп долго обсуждал, кому поставить памятник. Люцифер не имел революционных заслуг. Каин показался новым устроителям Русской земли личностью слишком мифической. А вот Иуда из колена Каина вполне классово близким персонажем. Иуде Искариоту поставили памятник во весь рост с высоко поднятыми к небу кулаками. Мой отдаленный родственник, который и затеял весь этот «перфоманс», всегда посмеивался в кругу домочадцев, вспоминая те «бугные геволюционные годы». Видите ли, он был романтик, романтик мщения…

Духовные потомки Денницы рассыпаны по миру, они говорят на разных языках, у них разный цвет кожи, но они – братья, дети одного отца. У них – общая цель, свое правительство, система паролей и опознавательных знаков. Они добились огромной власти, но их слишком мало…

– И они вынуждены вербовать себе наемников…

– Отчасти вы правы. У нас грандиозные планы, а сроки «поджимают». В течение ближайших двадцати лет мы окончательно обуздаем неправомерно плодящиеся нации и сократим тучи прожорливых червей, утративших право называться людьми. Нет, мы не будем расстреливать их или загонять в газовые камеры. Адамовы дети соображают крайне плохо. Они сами заберутся в тупики эволюции. Достаточно убедить мурашек в возможности личного благополучия на обломках «приватизированного» муравейника, и двуногие насекомые сами растащат свой непобедимый прежде оплот по бревнышку. Мы насадим среди них лень и пороки, их дети разучатся читать и разговаривать, они будут с аппетитом жрать отравленную пищу, наркотики и алкоголь. Мы заставим нации и расы перемешаться. Как? Да проще простого… Через экраны телевизоров, фильмы и дешевые журналы мы сделаем смешение модным. Мы будем всячески поддерживать межрасовое скрещивание и наводним экраны, эстраду и кино выблудками. И вскоре среди белых не останется ни одной элитной особи. Из этого «меланжа» мы выведем идеальных рабов. Разве народы, забывшие свое призвание, предавшие свое славное прошлое, продавшие свою землю и будущее своих детей за мятый ваучер, заслуживают большего? Нет, и еще раз нет. Пусть вымирают молча, как деревья. Это будет милосердно. В то же время, пользуясь высочайшими технологиями и гениальными открытиями в области клеточной медицины, геронтологии и генетики, мы бесконечно продлим жизнь и счастливое полнокровное бытие избранного «золотого миллиарда», расы благодетелей и господ. Далеко не все правители земного шарика войдут в наш «синклит творцов». Кстати, вы заметили, как послушен ваш президент? Я сам приложил к этому руку.

Я немного оторопел от наглой прыти Абадора. Наш пострел везде поспел.

– Его родословная, конечно, оставляет желать лучшего, низковат, но напружист. Основательный тренинг сделал свое дело. Мне пришлось изрядно попотеть, прежде чем он усвоил нашу школу. Весной решено подложить под него легендарную старушку Мадлен…

«Мадлен? Неужели это он про дипломатическую долгожительницу? А если все зашло так далеко и братство „зодчих будущего“ развлекается подобным образом…»

– Правда, она немного вислозада и нервозна. Рыжему она чуть ухо не отгрызла. Словом, сущая ведьма! Но это единственный шанс продолжить английскую линию… не пускать же под него собственных дочек…

– Чьих дочек?!

– Ах, я, кажется, забыл вам представить вашего коня. Его зовут Президент. Его имя выгравировано даже на подковах. И, знаете, это прибавило ему резвости…

– Меня не интересует коневодство: «зажеребляемость – выжеребляемость». Простите, не вижу никакой поэзии.

– И все же я советую вам подумать. Вы – прирожденный ученый, и счастье ученого – не деньги или политика, а его наука, исследования, открытия. Деньги и политический климат вам обеспечит скромный, незаметный Абадор. Я предлагаю вам работу в крупнейшем международном концерне «Центр Жизни». Представьте себе огромную лабораторию, сотни помощников, грандиозные планы по…

Дотоле мерно трусивший «прусский дракон» внезапно задрал морду и с победным ржанием рванул с места. Подпруга Абадора оказалась плохо закреплена, и он легко перевернулся вниз головой. Нога его застряла в стремени, и он, как цирковой вольтижер, повис под брюхом коня. Проскакав немного, конь смиренно остановился.

– Вы в порядке, Абадор?

– Никогда не знаешь, что на уме у этой скотины.

– Да, такой бросок неразумного четвероногого трудно предусмотреть или срежиссировать. Вы не боитесь, что и мы начнем брыкаться, господин режиссер?