Текст книги "Парень из реалити-шоу (ЛП)"

Автор книги: A. S. King

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

– И какого хрена вы двое ожидали здесь найти? – орет Джо. – Сраную работу? Новую семью? Вы видели этих мудаков? Вы правда хотите жить с кучкой драных клоунов? И что вы, блин, тут станете делать? Ни хрена, вы ни хрена не умеете! Вы работаете на фудкорте. Вы можете только давать сдачу и жарить еду. Нам-то это все нахрена? А вам зачем у нас работать? И если уж вы валитесь людям на головы, что, блин, мешает заранее позвонить? Я бы хоть, на хрен, предупредил всех, чтобы вас не поубивали!

– Я звонил раз десять! – отвечаю я. – Включай иногда свою сраную трубку! И потом, твой папа классный.

– Значит, ты кретин, – вздыхает Джо-младший.

– Который из твой папа? – спрашивает Ханна.

– Главный мудак из всех.

– Джо, хватит, не такой он и плохой. У него есть свои достоинства.

– Какие, например? Способность разъ…ть всю семью ради денег? Пахать на нас как на …ных волах? – Джо нервно оглядывается на дверь, как будто боясь, что его услышат. – Ребят, на вашем месте я бы свалил отсюда на… прямо сейчас. А то папа вас запашет и вам уже не выбраться.

– Да ладно, Джо, не так все плохо, – перебиваю я.

– Парень, просто беги, пока можешь. В твоем Нью-Йорке есть все для счастья!

– В Пенсильвании, – поправляю я.

– Ладно, в Пенсильвании.

Я кошусь на Ханну. Ее, похоже, не беспокоит, что мой друг не помнит, где я живу.

– Можно попробовать? – спрашивает она, указывая на батут.

– Хрена с два, – отвечает Джо-младший.

– Хватит вести себя как придурок, – замечает Ханна. – Блин, а Джеральд думал, что вы друзья.

Я смотрю на него и пожимаю плечами. Джо вздыхает и скрещивает руки на груди:

– Ага. А друзья рассказывают друг другу, как им живется. Мне живется вот так.

Я пялюсь на Джо и пытаюсь понять, что я тут делаю. Зачем я сюда приперся. Зачем притащил с собой Ханну. Что нам теперь делать. Я пялюсь на трапецию и пытаюсь вообразить, как мы качаемся на ней с Лизи. Я пытаюсь вспомнить вкус мороженого, но все исчезло. Джердня больше нет. Теперь я в ВШ и ни на шаг не выхожу из настоящего. Нет больше девятнадцатилетнего Джеральда. Нет больше синих птиц. Джо-младшему, похоже, становится неловко:

– Ладно, можете переночевать в нашем шатре. Но чур только одну ночь. Большой Джо убьет меня, если решит, что это я вас пригласил.

Когда еще мы поживем в шатре?

========== 57. ==========

Семья Джо ест за большим столом в доме. На некотором расстоянии от него стоят четыре шатра и бесчисленное множество конюшен и сараев. Джо представляет нас как своих «друзей из Нью-Йорка»; кроме нас за столом принимают еще семейную пару из Колорадо и другую – из Англии. «Из самой Англии приехали!» – произносит мама Джо. У них акцент, как у ТелеТёти. Мне с первой секунды хочется облить их тарелки водой из унитаза. Ханна тут же под столом кладет руку мне на бедро, как будто чувствует, как я реагирую на их акцент. Ее прикосновение напоминает мне, что я во Флориде в 2013 году, а не по телевизору и в 2002-м. Иногда сложно помнить, что даже Срун может жить как все нормальные люди. Никто из семьи Джо меня не узнает. Пока что.

– По-моему, номер …ных французов полный отстой, – заявляет Большой Джо. – Сплошной …ный огонь и мелькание, но никакого таланта. Ну подумаешь, прыгнул кто-то сквозь …ное огненное кольцо. Иисусе, этот номер уже до …ных дыр затерли!

– Да, – соглашается жена Джо-старшего, – с этим часто выступают.

– Не знаю, – вступает англичанка. – По-моему, они очень мило подражают древним трюкам с животными. С мячом на носу и все такое. Это мило и изящно.

Джо-старший смотрит на нее как на идиотку и возвращается к своей порции ростбифа.

Я насчитал пять братьев и сестер Джо-младшего. И, похоже, у всех них уже есть жены и мужья. Кажется, нас с Ханной замечают только дети, которые едят в соседней комнате и болтают не тише взрослых. Какой-то маленький ребенок, лет четырех или пяти, уже два раза подходил ко мне и давал мне глины. За столом взрослых царит какое-то особенное напряжение. Как будто все хотят друг друга поубивать, но что-то их останавливает. Возможно, то, что к ними приехали гости «из самой Англии». Может, то, что включен телевизор – плоский экран встроен в стену над головой миссис Джо – и как раз идет выпуск местных новостей. Что-то про крокодила. Что-то про стрельбу. Несчастный случай. Лысый ребенок с раком. Потом начинается сюжет о предстоящем вечером финале реалити-шоу «Танцуй, Америка!», и миссис Джо замечает:

– Боже, если Хелен не выиграет, я разозлюсь!

– Она заслуживает победы, – говорит кто-то еще.

– Мне нравится Дженнифер. Думаю, первое место ее, – замечает сестра Джо.

– Да, Дженнифер!

– Дженнифер стоит-то ровно с трудом, – возражает кто-то еще. – А вот Хелен полностью заслуживает победы.

Миссис Джо кивает, не отрывая глаз от телевизора с кадрами из прошлого выпуска шоу. Там две женщины в танцевальных вечерних платьях выгибаются и выполняют трендовые танцевальные движения.

– Хелен слишком старая, – говорит брат Джо. Его жена шлепает его по руке:

– Какая разница, кому сколько лет? Не будь идиотом!

– Не такая уж она и старая, – говорит чья-то еще жена. – Вроде, ей всего двадцать девять.

– Тебе тоже двадцать девять.

– Иди нафиг, – предлагает чья-то жена.

– Дженнифер лучше завлекает, у Хелен есть все плюсы зрелой женщины.

– О боже… – вздыхает кто-то.

– Плюсы зрелой женщины? Это что еще за бред?

– Это значит, что большинство мужчин проголосует за Дженнифер, – поддразнивает чей-то муж, – даже не сомневаюсь.

– Вы когда-нибудь перестаете думать о сексе, а?

Большая часть сидящих за столом мужчин качает головами.

– У Хелен больше таланта. Если она проиграет, я разочаруюсь в этом мире. Она заслуживает победы, – настаивает миссис Джо.

«Обалдеть, – думаю я. – А я-то думал, только я разочаровался в мире после реалити-шоу».

– Секс продается, – говорит сестра Джо.

– Вот почему ты за меня вышла? – спрашивает ее муж.

Она прячет голову в ладонях:

– Дон, только не при родителях!

– А как, по-вашему, вы пришли в этот сраный мир? – парирует Джо-старший.

Лицо сестры краснеет от стыда:

– Боже!

– Я просто говорю, что Хелен лучше танцует. Шоу же называется «Танцуй, Америка!». Победить должен тот, кто лучше танцует.

– По-моему, Дженнифер танцует лучше, – говорит брат Джо.

– Просто ты мужик!

– Ты тупой придурок! – возмущается брат.

– А ты ленивый мудак!

Сестра Джо – самая младшая из сестер, на вид лет двадцати с небольшим – встает и швыряет пустую тарелку об пол, чтобы все замолчали. Помогает. Все взгляды устремляются на нее.

– Всем насрать на «Танцуй, Америка!» – заявляет она. Все ловят каждое ее слово, готовые скандалить с новой силой. Она с улыбкой смотрит на сидящего рядом парня или мужа: – Мы ждем сраного ребенка!

Когда утихает бурная реакция, хлопки по спине и объятия, женщины начинают убирать со стола. Я прощаюсь и ухожу в шатер. Ханна остается. В конце концов к шатру приходит Джо-младший и стучит, прежде чем войти.

– Прости, – говорит он. – Моя семья – тот еще цирк уродов.

– Да ладно тебе, – отмахиваюсь я.

– Ну серьезно, хоть в реалити-шоу пробуйся. Люди с радостью посмотрели бы, как мы деремся, поспорив, кто выиграет в «Танцуй, Америка!».

Я хихикаю. Он чувствует мое настроение:

– Все в порядке?

– Да, просто нужно побыть одному. У меня была странная неделя.

Джо-младший берет сигарету, закуривает и ищет по кухне шатра пепельницу, а я пытаюсь вспомнить, какой сегодня день. Похоже, понедельник.

– Сегодня же понедельник? – уточняю я.

– Ага.

– Блин, – вздыхаю я.

– Тебе нужно быть где-то в другом месте?

– Вроде того.

– Джеральд, я сегодня серьезно говорил.

–Понимаю.

– У тебя есть выбор. Ты можешь столько всего сделать! – говорит он, разводя руки в стороны. – Столько всего!

– Ты тоже, – парирую я. – Или ты сидишь на цепи? Что-то я не заметил.

Он затягивается сигаретой. Я продолжаю:

– Я держал с тобой связь, потому что ты напоминал мне о свободе. Когда дома происходила хрень, я мог мечтать, что сбегу к тебе. Чтобы мы вместе мыли автобусы. Вместе ворчали про твоего папу. Чтобы ты научил меня курить.

– Именно поэтому зря ты сюда приехал. Тебе ни к чему учиться курить. Тебе незачем стремиться к такой жизни. Она может только достаться от рождения.

Я думаю о том, что досталось мне при рождении. Джо снова затягивается:

– А если такое достается от рождения, это, на самом деле, не так уж и круто. Но это значит, что у меня есть… как корни, только не совсем.

– Ты знаешь, кто я? – Кажется, мой язык мне больше не повинуется.

– В смысле? А что… должен?

– Не знаю, возможно.

Он всматривается повнимательнее:

– В списке самых опасных преступников я тебя вроде не видел. У тебя же нет проблем с законом?

– Помнишь маленького мальчика по имени Джеральд? Из шоу «ТелеТётя»?

Он склоняет голову набок и задумывается:

– Не-а, не помню. Когда оно шло?

– Когда мы были мелкими. Нам было лет шесть-семь. Мальчик постоянно на все срал.

Джо-младший ухмыляется:

– А, ты про Сруна! Слышал про него, но ни разу не видел. Папа все время шутит, что у него настолько плохо с артистами, что можно было бы нанять на второй акт Сруна, и все такое.

Он говорит и довольно кивает, пока не понимает, кто перед ним.

– Погоди, – спрашивает он, – это был ты?

Я поднимаю брови и ухмыляюсь. «Я требую право быть Сруном и гордиться этим!»

– Вот блин, – произносит Джо. – Прости.

– Не ты один вырос в цирке, – отвечаю я. – Так что, может, я неплохо впишусь в вашу компанию.

– Да, только без шансов. То есть… сейчас не сезон. Мы еще месяца полтора никуда не едем. Вся труппа разъехалась по домам. И до нового сезона никто не будет тебе платить.

– Ясно, – отвечаю я со смутным облегчением, потому что на самом деле мне не так уж и хотелось драить автобусы за минимальный оклад.

– Как-то так, – Джо тушит кончик сигареты о пепельницу. Мы выходим из шатра в темноту, и он спрашивает: – Нет, ты правда Срун?

– Ага.

– Ни разу не видел тебя в деле. Но слышал много…

– Догадываюсь.

– Ты ведь не засрешь мне шатер?

Я бью его по руке:

– Чувак, мне семнадцать.

– И что?

– И то, что не насру я никуда.

– А серьезно, зачем вы сюда приехали? – спрашивает Джо.

– Мы хотели сбежать и решили осесть, например, у вас. А еще я смотрел видео… – Я замолкаю. Не хочу, чтобы он знал, как я одержим видео.

– Порно? – спрашивает он.

– Нет, ты что!

– Чем плоха порнуха? – удивляется Джо.

– Видео с трапецией. Из Монако, – отвечаю я.

– Оно охрененно! То, с китаянками?

– Ага, – киваю я. – Просто охрененно.

Мы идем к дому, почти не разговаривая. Я почему-то знаю, что мы с Джо-младшим будем дружить всю жизнь. Я уже вижу, как вожу детей на выступления его цирка. Как летним вечером мы, скажем, пьем пиво на моем заднем крыльце. Мы некоторое время стоим у задней двери их дома и слушаем перебранку. Она не утихает. Кто-то стучит по столу. Кто-то хрипло смеется. Кто-то яростно вопит, порождая новый взрыв смеха.

– Добро пожаловать в мой ад.

– Если хочешь, приезжай к нам в Нью-Йорк, – предлагаю я.

– Я думал, ты из Пенсильвании.

– Я думал, ты думал, что я из Нью-Йорка.

Мы переглядываемся. «Зачем я прогнулся под него и сказал, что живу в Нью-Йорке? Я требую права требовать права жить в Пенсильвании. Я требую, чтобы мной было сложнее манипулировать».

– Забудь, – отмахиваюсь я. – В любом случае, ты всегда можешь вынуть корни из земли и приехать к нам, где бы мы ни жили.

Мы входим в дом, где уже бушует веселье. Кто-то нашел бутылку шампанского, и все празднуют зачатие новой жизни. Кто-то до сих пор нудит, что Дженнифер не должна выиграть и из-за таких как она мир помешан на сексе. Ханна сидит одна посреди всей заварухи и улыбается. При виде нас она улыбается еще шире. Я сажусь рядом с ней, и мы держимся за руки.

– Всегда хотела большую семью, – говорит она.

Не знаю, намек ли это на будущих совместных детей, но мне плевать. Я не могу себе представить семнадцатилетнего парня, которого бы не ужаснули такие перспективы. А меня вот не ужаснули. Я отлично представляю, как у нас будет большая семья. Я так и вижу наше будущее, в котором мы будем делать что хотим и станем тем, кем хотим. У нас будет много аквариумов, домашнее печенье и право ни под кого не прогибаться.

========== 58. ==========

«Дорогая ТелеТётя!

Знаю, вы расстроитесь, но я пишу вам не из тюрьмы, а из шатра, где отдыхаю с моей девушкой Ханной и моим единственным другом Джо. Он мой единственный друг потому, что после всего, что сделало со мной ваше шоу, заводить друзей стало практически невозможно.

Я долго ходил на сеансы борьбы с гневом, и там мы писали вам письма, но ни в одном из них я не написал того, что действительно хочу сказать. Я писал то, чего мой психолог от меня хотел. В основном – о своем гневе. Гнева у меня было завались. Я знаю, что вы это знаете, потому что он копился во мне задолго до того, как вы притащили в мой дом кучу операторов, камер и таблиц поведения, но после вашего прихода я стал еще злее.

Моя сестра Таша творила со мной и второй моей сестрой ужасные вещи. Она постоянно пыталась нас убить. Думаю, вы все это знали. Не понимаю, почему вы не заявили в органы опеки и вообще толком ничего с этим не делали, но пусть это остается на вашей совести, а не на моей. У Лизи все хорошо, она теперь живет в Шотландии. У меня тоже все хорошо.

Надеюсь, вы помните, как весело нам бывало вместе. Вчера вечером я играл с пятилетним мальчиком и вспомнил, как мне самому было пять и как это было круто, потому что, когда никто не гоняется за тобой и не пытается тебя убить, мир превращается в огромный парк развлечений. Я тоже умел веселиться и веселить других, но вы вырезали это из шоу.

В прошлом месяце одна женщина узнала меня. Она обняла меня и сказала, что, посмотрев ваше шоу, она хотела забрать меня из моего дома и позаботиться обо мне. Я ответил, что было бы круто, но теперь все хорошо.

Поэтому я и пишу вам. Теперь я достаточно взрослый, чтобы сбежать из города, где все верят в то, что им показали, и слишком тупые, чтобы докопаться до правды. ТелеТётя, как вы думаете, почему они такие? Им что, нравилось смотреть на мои страдания, просто потому что страдания маленького мальчика это прикольно? Или они хотели отвлечься от собственных страданий? Или они просто кретины и любят злорадствовать?

Мы ведь страдали. Мы с Лизи говорили вам. Вы спросили, и мы сказали.

И даже несмотря на то, что вы все знали и ничего не сделали, у меня все в порядке. И я хочу, чтобы вы знали: я надеюсь, у вас тоже все в порядке.

Искренне ваш,

Джеральд Фауст»

Пока я писал, Ханна позвонила маме. Она вышла на улицу, бродила туда-сюда и разговаривала. Ее мама попросила ее тетю о помощи – в том числе с поиском хороших врачей: психика матери Ханны разрушается все сильнее. Тетя навела справки и говорит, что что-нибудь придумает. Мама Ханны больше не будет присылать ей по сотне безумных сообщений в день.

Я звоню папе, не отходя от Ханны. Она слышит:

– Да. Хорошо. Вот как? Ясно. Наверно. Да, я бы так и сделал. А ты? Ты что, доволен? Думаю, она просто не хотела в это лезть. Не волнуйся, вы с ней еще поговорите. Напомни, какой сегодня день? Думаю, если сегодня выедем, то к четвергу. Спасибо.

Когда я вешаю трубку, Ханна явно хочет услышать, о чем мы говорили, но я обнимаю:

– Я обещал Джо-младшему сходить с ним в сарай. Через час вернусь.

– Мы правда сегодня уезжаем? Ты же обещал отцу?

– Если хочешь, уедем. Если не хочешь, останемся. Мы можем делать все, что захотим.

========== 59. ==========

– Просто прыгай, – наставляет Джо-младший, – и держись за перекладину.

Он сидит на стуле на крае импровизированной сцены. В десяти метрах подо мной. Я стою на крошечном выступе и сжимаю в руках перекладину. Руки потеют. Я цепляю перекладину за крючок и в пятый раз опускаю руки в мел.

– Смелее! – подбадривает Джо. – Внизу сетка. Тебе нечего бояться.

Я закрываю глаза и представляю, что с другой стороны стоит Лизи. Я обещаю себе порцию мороженого. Любого вкуса. Нужно только прыгнуть. Руки снова вспотели, я снова цепляю перекладину и сую руки в мел. И потом еще раза четыре. Джо-младший запускает в телефоне какую-то игру и перестает обращать на меня внимание. Отсюда и он, и его стул кажутся очень маленькими. Его телефон кажется размером с муравья, а он сам – размером с крупного паука. Сетка висит где-то очень далеко.

Я осматриваю свои руки – они покрыты толстым слоем меловой пыли, но не трясутся. На другом конце сцены расположен такой же выступ, как мой, и я вижу там Белоснежку с синей птицей. Она тоже кажется маленькой, но все же побольше Джо-младшего и его телефона. Я ее выдумал, ее не существует. Она просто изображение, которое я себе представляю. Я сажусь на выступ и думаю. Я разговариваю с кем-то у себя в голове. О том, чтобы никогда больше не видеть Ташу, потому что я этого требую. «Я требую никогда больше не видеть Ташу».

«У Таши винтика в голове не хватает, и никто не знал, что с ней делать, поэтому они скрывали ото всех этот винтик и расшатывали его еще больше, пока не оказались у него в подчинении».

Мне жаль, что так вышло. Жаль себя и Лизи. Жаль отца. Даже маму. Даже, может, немного жаль Ташу, у которой винтика в голове не хватает. Мне жаль всех, кто пострадал. Потом разговор в моей голове переходит на Ханну. На то, что она изменила мою жизнь. До нее никому в голову не пришло бы меня любить. Я был слишком злым. Слишком жестоким. У меня было слишком плохое прошлое и слишком безнадежное будущее. Никто не говорил этого вслух, но все об этом думали: «Напишешь мне из тюрьмы?» Но Ханна все изменила.

Я рассматриваю сетку, а потом Джо-младшего, который время от времени поднимает голову, чтобы проверить, не встал ли я, и возвращается к телефону. Я перевожу взгляд на образ Белоснежки, но от нее осталась только синяя птица. Если бы она могла говорить, она сказала бы, что видит она. Кучку цыплячьего дерьма.

Я встаю, в последний раз опускаю руки в мел, хватаюсь за перекладину – и прыгаю. Одним движением. За долю секунды. Точно так же, как сбежал из дома. Принял решение. Совершил действие. Не раздумывал. Не получал предписаний врача. Просто встал, схватился и прыгнул.

Я качаюсь первый раз – и тут же понимаю, что девочки из Монако, должно быть, сильнее любого профессионального борца. Перекладина еле-еле движется. Я почти не могу заставить ее пошевелиться. Со стороны, наверно, мои потуги выглядят как эпилептический припадок. Несколько секунд – и все. С перекладины трапеции в сарае цирка где-то в глуши Флориды неподвижно свисает бессильный семнадцатилетний гетеросексуальный куль с дерьмом. Это даже забавно, но мою спину сейчас разорвет надвое.

Джо-младший смеется:

– Ты смог! Трусишка жалкий, ты смог!

Я тоже хихикаю, но от смеха у меня кончаются силы, и я замолкаю. Потом я вспоминаю, что вишу метрах в семи над землей. «Требую научиться доверять сетке».

Но я ей не доверяю. Мои измазанные мелом руки крепко держатся за перекладину. Такое ощущение, что они слились с перекладиной. Я врос руками в перекладину. И это прекрасно, потому что я не собираюсь ее отпускать.

– Спускаться будешь? – спрашивает Джо-младший. Он, небось, уже раз сто так делал. Какая ерунда – просто упасть в сетку, которую едва видно.

– Не буду, – отвечаю я. – Пожалуй, останусь тут насовсем.

– Сначала сгорят к хренам плечи. Потом руки.

– Откуда ты знаешь?

– Оттуда. Потом твои пальцы по одному разогнутся и ты упадешь. Чувак, с гравитацией не поспоришь. Это сраная физика.

– Заткнись!

– Ладно, пойду целоваться с твоей девушкой, – произносит Джо и идет к двери. – Когда надумаешь спускаться, падай задницей вниз, потом перекатывайся на край.

Я хихикаю, потому что это забавно. А еще мне страшно, что с сеткой может быть что-то не так и я сейчас разобьюсь насмерть. Впервые в жизни это не кажется мне заманчивым. Я не смеюсь над смертью, как будто это приключение. Я не хочу умирать. У меня есть план.

Я разжимаю руки. Падая, я как будто снова попадаю в Джердень. Кажется, я ору во всю глотку. Пока я падаю, полиэтилен разматывается. Его слои развеваются в воздухе надо мной, невесомые, и улетают вверх, как дым от сигарет Джо-младшего. Я приземляюсь в сетку, и она пружинит. Несколько минут я лежу в сетке и смотрю на перекладину, висящую в воздухе. Она кажется крошечной.

Через какое-то время снаружи раздается шум. Шум фургона или трактора. Чьи-то вопли. Крики Большого Джо: «…, …, …!» Я перекатываюсь к краю сетки, переваливаюсь через край и встаю на пол. Мне отчасти хочется снова залезть на выступ, но я понимаю, что пора ехать домой.

– Самое время! – говорит Джо, когда я вхожу в шатер. Ханна уже собрала вещи и сидит рядом с ним. – Чувак, она не стала со мной целоваться. Тебе достался …ный бриллиант!

«Я заслужил …ный бриллиант».

========== 60. ==========

На удивление, все проходит без сучка без задоринки. Папа на четыре дня отправляет маму с Ташей в предоплаченный тур, и пока они загорают, делают педикюр и предаются всем остальным развлечениям для людей без винтика в голове, какие только предусмотрены в предоплаченных турах в Мехико, мы переезжаем.

– Думаю, это единственный способ, – признался папа. – Твоя мама уже много лет не слышит ни одного моего слова.

Прошлым вечером мы с папой все обсудили, потом позвонили Лизи и ввели ее в курс дела. Она сказала, что, если можно будет пожить у нас с папой, она подумает о том, чтобы приехать на рождество. Когда я повесил трубку, мы с папой обсудили Ташу. То, как она била нас с Лизи и, наверно, до сих пор бьет маму. Папа сидел с ошеломленным видом и только слушал, почти ничего не говоря. Под конец он обнял меня со слезами на глазах и попросил прощения.

– Твоя мама всегда говорила, что вы двое просто преувеличиваете, – признался папа.

– Я хочу больше никогда в жизни с ними не разговаривать, – ответил я. – Можно?

Папа разрешил, но мы оба знали, что иногда от разговоров с ними будет никуда не деться. Так и вижу, как мама лежит на смертном одре, а я произношу что-нибудь великодушное и едкое вроде: «Я знаю, что ты никогда не хотела причинить мне боль. Ты старалась изо всех сил, но все было против тебя». Кем надо быть, чтобы рассматривать свой растущий живот и ждать, что оттуда появится психопат?

К вечеру воскресенья переезд закончен. Папа, кстати, ни под кого не прогибался. Он забрал свое имущество. Машину. Тренажеры. Стереосистему. Мы погрузили в фургон все содержимое его берлоги, моей комнаты и гостиной – папе пригодится, чтобы оборудовать себе спальню. Он взял всю одежду и стол для пинг-понга. Потом он даже поднялся на чердак и забрал все, что получил в наследство от родителей. Он взял из маминой шкатулки обручальное кольцо своей матери, а из шкафа – два килта.

Теперь я сплю в ближайшей к бассейну комнате. Утром я хорошо поплавал и пятнадцать минут сидел в горячей ванне, прежде чем принять душ. Я пришел завтракать еще до половины седьмого. Папа купил замороженные вафли и натуральный бекон. Он набил холодильник всякой хренью, которую мама никогда бы не купила. Я беру четыре вафли и три полоски бекона, папа тоже. Месяца через три я растолстею, и мне почти плевать.

Мы одновременно выходим из дома. Отсюда ближе ехать до Ханны. Отсюда куда угодно ближе ехать. И никакие охранники не провожают меня осуждающими взглядами.

По ночам с веранды третьего этажа видно океан звезд: тут нет светового загрязнения из бесконечных фонарей, как в товариществе. А еще нас тут никто не знает. И всем плевать. Понятия не имею, зачем мы столько лет после выхода «ТелеТёти» жили на том же месте. Как будто никто даже не задумывался, какими свободными мы себя почувствуем, если нафиг оттуда сбежим и начнем жизнь сначала. Или кое-кто из нас даже не хотел начинать сначала?

Ханна садится в машину, и мы целуемся. От нее пахнет ягодами. Я улыбаюсь как безумный. Ханна пишет что-то в новой книжечке, которая никогда не падала в реку. Я купил ее в Вирджинии по пути домой, и Ханна попросила прощения за то, что не рассказывала, насколько все плохо в ее семье. Я не знал, что ответить, и просто обнял ее. «Ханна, у каждого свои секреты».

Я пропустил шесть учебных дней, но мне даже не надо особо наверстывать. Ближе к вечеру в школу придет папа, и у нас пройдет решающая встреча со школьным психологом и Флетчером. Я поступлю в колледж. И первым шагом к этому будет возвращение к нормальной программе. Лучший понедельник в моей жизни.

Но в коррекционном классе я чувствую, как будто бросаю огромную семью. Флетчер объявляет, что я хочу кое-что сказать, я встаю, сажусь на стол и произношу:

– Я тут последний раз.

– Я думал, ты еще на той неделе сбежал, – говорит мальчик по имени Келли.

– Ага, – соглашается Дженни.

Тейлор качается на стуле.

– Последний день не в Блю Марш, а в этой комнате. Теперь я буду ходить на общие уроки.

– Давно пора, черт возьми! – замечает Дейрдре.

У Дженни такой вид, как будто у нее сейчас случится припадок.

– Я все равно буду заходить поздороваться, ладно?

– Приноси кексов, – предлагает Карен. – Это меньшее, что ты можешь сделать.

– Ага, – соглашается кто-то еще.

– Иди уже, Джеральд! – заключает Дженни.

Я вижу, что нога Дейрдре опять соскользнула с подставки, опускаюсь на колени и ставлю ее на место. Когда я встаю, говорить уже нечего. Я беру рюкзак и иду к двери.

– Джеральд, – окликает мистер Флетчер, – мне нравятся шоколадные кексы.

Я киваю я закрываю за собой дверь. Снаружи я немедленно пугаюсь до смерти. Первым уроком у меня литература, мне нужно будет рассуждать о «Ромео и Джульетте», и я не уверен, что смогу оправдать ожидания. Но я буду стараться.

– Все в порядке? – спрашивает Ханна за обедом.

– Все нормально, – отвечаю я, ухмыляясь от уха до уха. Ханна ухмыляется в ответ, и мне очень сложно немедленно не сделать ей предложение. «Тормози, тормози, тормози!»

– О, у Сруняшечки появилась девушка! Ты знаешь, что с ней делать? – спрашивает Николз. Мы продолжаем улыбаться друг другу, не обращая на него внимания.

– Я хочу еще один матч по пинг-понгу, и поскорее, – просит Ханна.

– У тебя нет шансов! Против тебя играет соперник, у которого весь третий этаж дома – один большой стол для пинг-понга.

– Зато это весело, – замечает Ханна. – Главное не победа, а участие. – Она жует сандвич, который мы купили по дороге. – Вчера вечером я просто не сосредоточилась. Слишком старалась впечатлить твоего папу.

После школы я отвожу Ханну в наш новый дом и мы играем две партии в пинг-понг. Потом мы нарушаем пятое правило. Потом выходим на веранду. «Требую немедленно жениться», – думаю я. Я собираюсь еще очень долго думать об этом, прежде чем наконец произнесу это вслух, но мне нравится ставить цель и постепенно идти к ней. Думаю, этому научили мне дурацкие таблицы ТелеТёти. И книжечка Ханны. Иметь под рукой список требований всегда хорошо.

========== 61. ==========

В среду в РЕС-центре ночь Долларов и полно народу. Мы с Ханной приезжаем туда сразу после школы, чтобы отблагодарить Бет за то, что она простила нам внезапное исчезновение больше чем на неделю. Она предупреждает нас, что после следующей подобной выходки ей придется нас уволить, а потом мы рассказываем о своих приключениях. К счастью для нас, мы не какие-нибудь нейрохирурги и нас всегда было кем заменить.

– Похоже, вы неплохо развлеклись, – подытоживает Бет, протягивая мне через стойку большие контейнеры для кетчупа.

Ханна расставляет остальные приправы и начинает заворачивать первую партию хот-догов. Она работает в шестом окошке. Я – по-прежнему в седьмом. Я предупредил папу, что приду домой поздно. Ему не позавидуешь: мама только что вернулась из Мехико и обнаружила наш побег. Теперь она то грозит ему кровавой расправой, то по десять минут рыдает в голосовые сообщения, и теперь папа видит то же, что и я: как скачет ее настроение. У нее проблемы с психикой, сколько бы она ни притворялась, что все в порядке.

– Джеральд качался на трапеции, – рассказывает Бет Ханна. – Мы жили в шатре.

– В шатре? – переспрашивает Бет. – Купались в роскоши, а?

Мы не уточняем, что циркачи называют так обычные типовые домики.

– Мы купались голышом, – вставляю я.

– Не совсем, – поправляет Ханна. – Это была скорее спасательная операция.

Бет разводит руками и качает головой, как бы говоря: «Совсем у подростков крышу сносит».

Вечер суматошно пролетает мимо: повсюду еда с логотипом доллара и недовольные клиенты с долларами и раза три кончается сырный соус. А еще повсюду пиво. Много пива. Теперь Бет разрешает мне наливать самому, и Ханне наливаю тоже я, потому что она не выглядит на восемнадцать, сколько бы черной туши ни наносила.

На второй тайм Бет нас отпускает. Ханна достает новую книжечку, выходит в уголок для курильщиков и начинает что-то писать. Я стою рядом, держа руки в карманах, и слегка мерзну. Скоро рождество. Мы с папой решили не ставить ель. Ханна пообещала все равно принести нам маленькую елочку, потому что какое рождество без ели?

– О чем ты пишешь?

– Так, о всяком.

– Вот и хорошо, – отвечаю я, потому что мне нравится наблюдать, как она пишет.

Я опираюсь на промерзшую кирпичную стену, делаю глубокий вдох и выдыхаю струю пара.

В Джердне теплее. Лизи в трико собирается качаться на трапеции, а я смотрю со сцены. Ханна стоит рядом, держит меня за руку и нарушает пятое правило. Я вижу все это отсюда, и мне ни к чему заходить внутрь. Теперь Джердень похож на телепередачу.

– Сколько у нас еще времени? – спрашивает Ханна. Я развожу руками:

– Думаю, сколько захотим. Но скоро перерыв, может…

Ханна обхватывает меня за шею и целует, я обнимаю ее за талию и целую в ответ. Мы как будто сливаемся и становимся одним целым. Одним человеком, которому тепло. Потом открывается дверь и входит курильщик… но это не просто курильщик, а Хоккейная Дама собственной персоной:

– Джеральд!

Ханна не успевает отпустить меня, и я продолжаю ее обнимать.

– Ну ничего себе! – замечает Хоккейная Дама.

– А что, второй тайм уже кончился? – спрашиваю я.

– Не-а. Просто мы дико проигрываем, и я вышла покурить, пока тут пусто. – Она закуривает.

– Я Ханна, – представляется Ханна.

Я киваю:

– Моя девушка, – как будто кто-то сомневался.

– Рада за вас, – отвечает Хоккейная Дама.

На секунду повисает неловкая тишина. Ханна хихикает.

– Я хотел сказать вам спасибо за то, что вы тогда со мной поговорили, – говорю я.

– Всегда пожалуйста.

– Вы мне очень помогли, – продолжаю я, вспоминая, как ревел у нее на плече.

– Рада, что смогла помочь.

– Нам пора внутрь, – говорит Ханна.

– Скоро будет толпа, – объясняю я.

Хоккейная Дама кивает и подмигивает мне вслед.

– Кто это был? – спрашивает Ханна, когда мы подходим к пятому киоску.

– Одна знакомая зрительница.

– Ясно.

Я слышу свои слова, и мне нравится, как они звучат: «Одна знакомая зрительница. Одна зрительница».