Текст книги "Российская Зомбирация (СИ)"

Автор книги: Злобин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

Я машинально ответил “да”, в голове планируя место ночного привала.

–Интересно, а их завораживает вид кровавого заката?

Учитель смущено посмотрел на меня, полагая, что сказал раздражающую меня, рационалиста, глупость.

–Ведь им нравится кровь....? А закат красный... красиво. Вот и подумал.

Меня без шуток озадачило его наблюдение. Я не раз приманивал мертвецов подрывом динамитных шашек, авиационной сиреной, огромным плакатом с Димой Биланом, но вот никогда не ловил их на пламенный крючок захода. Мертвецы больше любят горящие церкви и пляшут вокруг них, как дети у елки. Мне кажется, они любуются техногенным, катастрофичным и рукотворным, вырезанным не Творцом, а его подмастерьем-неумехой, человеком.

Никогда не видел, чтобы зомби ценили закат. Это не рационально, а значит, прерогатива чувств. А вы можете себе представить живого мертвеца, рыдающего при просмотре телевизора?

Вот и я нет. Так что зомби в чем-то лучше людей.

–Единственная кровь на свете, которая мне нравится, – между тем продолжал зомбивед, – это кровь заката.

–Ты просто не видел, как горит в ночи что-нибудь подожженное под вой авиационной сирены. На такую романтику сбегаются десятки мертвецов.

Он пожал плечами:

–Я не вижу в этом ничего красивого и зрелищного. С тем же успехом можно любоваться актом дефекации Барака Обамы: шокирующее видео, но, увы не несущее просветления.

Это показалось таким же очевидным, как и два плюс два. Крыть было нечем, кроме применения силы и приказа. Бить человека, который оказался умнее тебя, было не очень приятно, но вот построить из себя знающего командира очень занятно:

–Сворачивай, заночуем в той рощице, – я указал на березовые кущи, довольно консервативно, в отличие от раздетых придорожных деревьев, прикрытые листвой.

Мы устроились на ночлег в духе вполне безобидного туристического похода. Разве что, из чащи выполз рычащий мужик. Ну, если быть откровенным, то и такое поведение вполне в духе туристов. Правда выполз он, не потому, что у него были перебиты ноги или он был пьян, а из-за другой, несколько нетривиальной причины. Замызганные штаны человека болтались скрученной веревкой на его коленях, как то, что мешает танцевать плохому танцору. От задницы человека остался не до конца обглоданный тазобедренный сустав. Огромная дыра гноилась, там ползал мелкий гнус и счастливые, нагруженные тухлятинкой красные муравьи бежали к своему муравейнику.

Как это ни печально, но самая вкусная часть человека это та, с помощью которой он думает.

Видимо, бедолага примостился справить естественную потребность, да не учел того, что враг, как и гомосексуалист, всегда нападает сзади. Особенно в душе.

Меня часто тянет на тупоумные, приевшиеся, как оскомина, шутки. Шутить надо, чтобы не сойти с ума и не повторить кровавый путь Евсюкова. В нынешние времена в России у него нашлись сотни последователей.

Пришлось отманить в исступлении ползущего бешеного в сторону. Я пощелкал пальцами, содрал коросточку на ладони и безумный параолимпиец пополз на меня, пятившегося в кусты.

–А почему бы не уничтожить его здесь?

–А кто его потом относить будет подальше, чтоб не вонял? Ты? Чур, я тогда за руки беру, а ты за попу.

Я сошел в небольшой овраг, на дне которого уже скопилась первобытная темень, зомби с завыванием пополз по его мокрому склону вниз. Вот идиот, неужто настолько одержим жаждой голода, что не понимает своей беззащитности передо мной – сильным, прямоходящим и с железным прутом в руках? Ни черта не понимает, в дичайшей ненависти хочет впиться мне в икру и лакомится мягким мясом. Но я то – умней его, победить не проблема. Никогда не понимал, почему люди в кинофильмах всегда проигрывают мертвецам-идиотам?

Наверное, ради кассовых сборов.

–Тебе бы на параолимпийские игры, приятель.

Сказав это, я наградил зомби утешительной металлической медалью, не из драгоценных сплавов, но из крепкого, рельефного железа.

Как это прекрасно – вбивать в чью-нибудь голову знания!

Береза горит быстро, дает сухой жар. Прикарманенные мною с тела одного лесника охотничьи спички, с огромными серными головками, могут подпалить что угодно, хоть целое бревно. Как я уже говорил: хочешь выжить в мире ходящих мертвецов, первым делом обеспечь свой быт и гигиену. Из бутылки с водой я умылся, гигиеническим мылом, украденным из одного перевернутого вагона дальнего следования на железнодорожной ветке, тщательно очистил себя. Помню, мне тогда пришлось хорошенько подраться за гигиенические салфетки и серебряный подстаканник с вампиршей-проводницей. А потом, когда я нагруженный добром пытался сбежать с места аварии, к которому уже неслось МЧС, на меня напала женщина, которая даже мертвая кричала: “Хрусталь! Хрусталь!”

Феликс, чесавшийся же с головы до ног, обеспокоенно произнес:

–Они не сбегутся на костер?

–А ты думаешь, для чего я развел его на дне ямки, срезав дерн? Дым их не привлекает.

–Ааа...

–Бээээ!

–Что?

–Вторая буква алфавита.

Мы сидели в тиши, когда небо над нами глотало верхушки перешептывающихся берез. На земле искрилась звездочка костра, и приближающаяся к нам темнота зло завидовала более везучей соседке.

–Как ты думаешь, из-за чего это началось?

Отвлекшись от банки горячих консервов, разогретых в костре и не переставая чесаться, Феликс, облизав тонкие губы, переспросил:

–Ты о чем, Иван?

Вот непонятливый! Естественно я спрашиваю о том, с чего начал творить Леонардо да Винчи и почему у Билла Клинтона отсосала Моника Левински.

–Да, – говорю, – решил вот узнать, с чего это Господь решил мир сотворить.

–Бог его знает.

Я громко рассмеялся и от его серьезности покатился от смеха по земле. Фен сначала совсем по ослиному прянул ушами, а затем, поняв мой сарказм, улыбнулся мелкими, мышиными зубками.

–Ты спрашиваешь о так называемом Зомбикалипсисе?

–Да, а что же еще. У меня, Фен, в голове давно созрела своя идея, касаемо происхождения этих прокаженных.

Напарник не ответил, продолжая скрести себе грудь. Я сжалился над ним, расчехлил свои скудные запасы и кинул ему пачку гигиенических салфеток и мазь против зуда:

–На, намажь воспаленные места. Мигом пройдет. Ты когда из Чанов убегал редкостным говном обмазался, надо бы тебе в речке искупаться, а то по запаху нас какая-нибудь тварь, пострашней зомби найдет. И еще, осмотрись на предмет клещей. Один энцефалитный и тебе полная хана. Сибирь же.

–У меня прививка, – буркнул Фен.

–Это хорошо, а я вот свою продлить не удосужился, не до того медицинским работникам было. Всех, кто хоть мало-мальски знает об инфекционных заболеваниях, перекинули на поиск вакцины против вируса. За бешеные бабки теперь можно себя от клеща привить. Для мертвого сталкера первое дело.

Ночь заглотнула нас, не поперхнувшись: с минуту назад мог я мог рассмотреть соседнюю валежину, близкие деревья, но лишь раз отвернул голову, и сухое бревно уже с хрустом стрескал подступивший и пытающийся сжать костерок, мрак. Небо моргнуло и открыло сотни глазных хрусталиков. Тучи совершили групповое изнасилование луны, и она не светит, погребена под влажно хлюпающими темными телами.

–Вирус, – оживился Феликс, вновь принимаясь за консервированные бобы, – а кто тебе сказал, что это вирус?

–Эка, – развеселился я, – а я думал ты очередной болванчик, которого власть напичкала такого рода историями. Сам то, как думаешь?

Зомбивед вновь поправил несуществующие очки, прочистил нос и начал:

–Мне начинать? Я буду говорить немного непонятно.

Ого, если так кто-нибудь начинает разговор, то значит, понятно будет не немного, а вообще ни хрена. Но разговор обещал быть приятным. Кое в чем Зомбикалипсис можно было благодарить, например, он постепенно, робкими шажками, возвращал людям ценность живого общения.

Потому что людей с каждым днем оставалось все меньше. В России, по данным Росстата, на шестьдесят-восемьдесят тысяч в сутки. Почему мало кто паниковал? Арифметика мало пугает тех, кто пережил лихие девяностые.

–Валяй.

Феликс развалился, как римский патриций, чувствуя, что оседлал ту стихию, за обладание которой на городских окраинах чистят морду. Правда сейчас из слушателей – валящийся в овраге и выставивший кверху зад мертвяк, я, мелкими кусочками откусывающий хлебушек и вычищающий им банку, да безмолвные звезды.

Хотя почему безмолвные? Может сейчас как раз с них на нас смотрят миллионы и миллиарды заинтересованных глаз, щупалец и прочих тентаклей? Ведь это такое интересное шоу! Целая планета, сошедшая с ума и жаждущая крови. Может они и устроили, как говорят некоторые уфологи?

–Существует такая теория, – начал Феликс, – что история человечества это не более чем закрученная спираль, причем мах ее вращения к вершине непременно сужается. Это связано с ускорением технического и социального прогресса. Вообще вся наша Земля развивается по циклам: природные, геологические, хронологические. Мы маленькие-маленькие точки на сравнительно небольшом, здесь уж как кому отведено, отрезке спирали-времени. Историческое развитие нашего вида тоже можно представить, как цикл. Если проанализировать его предыдущие витки, то можно с легкостью заключить, что сегодняшнее человеческое безумие легко предсказуемый исторический факт.

–Это как? – от неожиданность подскочил я, – получается, историки могли предсказать то, что с нами случится? Каким это образом?

–С точно такой же вероятностью, с какой экономисты предсказывают будущие кризисы. Если можно просчитать подноготную макроэкономического мира, то почему нельзя сделать такой же прогноз в исторических процессах? Я с уверенностью заявляю, что человеческое безумие начала двадцать первого века это вполне ожидаемый факт!!

–А доказательства, кроме того – резонно спросил я, – что ты последнее слово прокричал?

–Легко! Для того, чтобы человеческое безумие имело широкий резонанс, в человеческом одеянии истории должен был появиться пояс. Им стали, протяженностью более тысячи лет, с восьмисотого до и, по восьмисотые года нашей эры, пояс возникновения религий спасения. А именно – иудаизма, христианства, ислама. Именно они, чье появление было предначертано изменением технического совершенства обработки земли, развития культурного сознания, а именно распада от коллективного “мы” индивидуального “я”. Понимаешь, Иван, человек создал христианство под индивидуума, который начал осознавать себя отдельно. Зачем мне нужны коллективные боги, если, чтобы выжить в этом мире, земной коллектив мне и не нужен? А тот, кто себя отдельно осознает, вне коллектива, очень легко может сойти с ума. Тебе что-нибудь говорит дата семьсот семьдесят седьмой год от рождества Христова?

Я, заскучав, неопределенно пожал плечами:

–Портвейн такой есть. Я как-то его выпил и много блевал.

–Темнота! – вспыхнул зомбивед, – знаешь, что в канун нового, семьсот семьдесят седьмого года, творилось в дикой, еще не оправившейся от переселения народов, Европе? Да люди, зараженные христианским сознанием, которое действовало, прежде всего, не на общину, а на отдельного человека – выли, стенали и плакали, боясь прихода, как они считали Судного дня! Три косы смерти. Безумие было таким, что в христианском мире были зафиксированы массовые пожертвования храмам, искупление своих грехов, добродетель, невиданная никогда прежде. Люди верили и боялись. Каждый хотел попасть на небеса. Это было своего рода первое массовое, известное мне безумие (если не считать смену наших эпох, самого Иисуса).

–Так, – очень заинтересовано спросил я, – а что же было дальше?

–Апокалипсис, конечно, не пришел, и Европа успокоилась до следующей страшной даты – тысяча сто одиннадцатого года. Четыре кола, четыре страшных единицы, четыре позорных столба! Четыре копья ангелов Апокалипсиса! Хотя, там не так, конечно, но масса очень боялась. Безумие было еще большим, нежели в семьсот семьдесят седьмом году. Преступники, плача и стеная, а также хлеща себя плетками, плелись в тюрьму, дабы искупить свои грехи перед неминуемой карой. Но никто не хотел их заключать в тюрьму, кому приятно было брать грех на душу? Богачи выбрасывали свои богатства прямо на улицу. В аббатствах и приходах по всей Европе собирались плачущие, истерзанные тревогой и безумием люди. И вот наступила обещанная дата...

Я очень увлекся рассказом:

–И что дальше?

–Судного дня, как обычно, не случилось, и привычное колесо жизни вновь покатилось по наезженной колее. Следующее безумие состоялось в шестнадцатом веке, правда, локально, в России. Знаешь такого Ивана Грозного?

Это да, такого я знал. Меня с ним роднило то, что мы оба швыряли с высоты котов.

–Это был очень мистический и одновременно набожный человек. Он верил в то, что скоро произойдет Конец Света, в частности из-за этого ввел на Руси опричнину. Метла и собачий череп – символы очищения страны от скверны. И какое безумие, какая кровь тогда пролилась! Если посчитать, то эти циклы безумия вполне себе систематичны. Промежуток равен примерно четыремстам годам. Сегодня просто настало время.

–Погоди, погоди, – я запутался, – а чьей это у нас никто не ждет конца света и прочей апокаптичной туфты? Погоди! Стоп.... А вот эта хренотень с майа, это ведь в прошлом году людям мозги сносила! И сейчас.

–Дело в том, что безумие определяет сознание. Если сознание у массы религиозное, то и бунт человеческий произойдет на религиозной почве. Люди просто не могли помыслить ничего другого, кроме как Армагеддона. А в двадцать первом веке, который, как я уверен, будущие историки назовут распутным веком, ценность религии сравнялась с обоями. Вроде бы по-прежнему изображают сцены целомудрия, учат чувственному и вечному, но наклеены в публичном доме. Нынче другие приоритеты и другое безумие. Мир сошел с ума и безумие выразилось именно в таких вот кровососущих сознаниях именно потому, что сознание у людей потребительское, скотское, материалистичное – больше урвать, напихать в рот и как можно скорее проглотить. И майя, их календарь, тоже замешан здесь, ты прав.

У тебя самого, такое сознание и определило бытие, мрачно подумал я.

–То есть, – задумчиво приговорил я, – по твоему превратится ли человек в зомби зависит от того, какая у него натура?

–Не совсем. Это зависит от того, насколько человек бессознателен и подвержен влиянию. Зависит от потрясения. Внушения. Тем более людям скучно, они мечтали о третьей мировой – это видно из множества романов, написанных о ней. Они мечтали о великих потрясениях двадцатого века, лишь чтобы они наступили, с плачем захотеть мирной жизни. Вот и выпало им жить в эпоху Зомбикалипсиса. Но, я полагаю, что как только минует две тысячи тринадцатый год, на теме которого паразитировали слишком многие мистики и бездари, пойдет спад загадочной болезни. Вспомни мои аналогии с косами и пиками.

Я лег на теплую землю и принялся думать. А ведь верно, истерия со сменой эпох и предсказаниям по календарю майя двигала умами многих. Хотя даже мне было известно, что индейцы майя не предсказывали конец света, но пророчили смену эпох.

Феликс Викторович продолжил:

–Во многом сегодняшнее безумие, подобное мысленному вирусу, передающемуся по ноосфере, как говорил еще Вернадский, весьма уважаемый ученый, имеет корни в тиражирование массовой индустрией такой вкусной темы, как предсказания народов майя. Люди кричат о том, что это были потрясающие провидцы. Тут не поспоришь – календарь распланировал их жизнь до мельчайших подробностей! Даты свадеб, знаменитый культ мертвых! Он даже предсказывал количество пленных, которые должны были быть захвачены после каждой битвы. Если количество пленных не сходилось, то майя производили обмен, дабы соблюдать непогрешимую точность своих предсказаний и не гневать жрецов.

Фен захохотал высоко и прерывисто, как человек, страдающий от икоты, в отблесках затухающего костра показались в раз ставшие длинными и кривыми, ятаганы его зубьев. Ночь окончательно залила мир, а на ее поверхности всплыл, наконец-таки, желток луны.

–А ты сам придумал такую теорию?

–Не, – отмахнулся рукой зомбивед, – я домыслил. Читай Эко, Ахиезера и других.

К счастью из недавнего я помнил Носова “Незнайку на Луне” и “Бойцовский клуб” Чака Паланика. Взрывная я вам скажу, получается смесь.

–Обязательно, – пробурчал я, – по-твоему, вирус не виноват?

–Нет. Все то, что есть в современном мире, уже было до нас. Безумие циклично. Просто почва, на которой оно произошло, меняется. Да и что можно сказать про вирус, если болезнь вовсе не обязательно передается с укусом? Скорее всего, человек сам себя накручивает, что превратиться в зомби, вот обращение и происходит.

–А как безумие тогда могло повлиять на изменение физиологических характеристик и потрясающую живучесть этих тварей?

–Сила веры это то, что может двигать горами. Если человек думает, что у него рак, то рак действительно может появиться. Если он думает, взращенный телевизором, что от укуса бешеного человека он может стать бешеным, он им станет. Мы себя недооцениваем, как и свой разум.

Мне даже перехотелось съездить ему по морде, настолько складную картинку он сложил в моей голове. Теория Феликса Викторовича объясняла то, почему люди выборочно становятся зомби, почему нет никакого вируса, заражений крови.

–То есть это массовое сумасшествие?

–Примерно так. Цикличное, повторяющееся сумасшествие, вызванное, на сей раз сменой человеческих ценностей.

Костер припадал на оранжевые лапки и лизал брошенные в него обгоревшие консервные банки. Утром они стянут мягкими, как холодный пластилин, и пережженная жесть перегниет под положенным на место дерном. Скрывать следы своего присутствия следует в первую очередь. Налетчиков никто не отменял, да и лесничество безумствует. В условиях угрозы голода профессия лесника не только вновь обрела свой романтический ареол, но и снабдила его практической выгодой.

По лесам нынче бродит много дичи. В том числе и человеческой. Существуют отряды егерей, отстреливающих буйных, питающихся животными и нарушающими биологический баланс. Говорят, кое-где в мире нарушена пищевая цепочка и целые края пришли в запустенье.

–Что это? – внезапно встрепенулся Феликс.

Я прислушался. С противоположной стороны, примыкающей к горизонту сенокосным полем, средь кузнечиков-скрипачей, давно раздавался приглушенный, постепенно нарастающий шум. Словно к нам двигались даоские монахи, тянущие своё знаменитое, протяжное “Оо-м-ом”.

–Это означает береза, – тихо проговорил я.

–Прости, какая береза?

Я прошипел, подбирая поклажу и накинув на костерок дерновое одеяльце:

–Это значит, Фен, лезь на березу, пока более смышленые существа не обглодали тебе задницу, как тому бедняге в канаве.

Пока я без спешки, но в ритме собирал вещи, Феликс безуспешно пытался покорить шершавую, сучковатую и черно-белую, как палка гаишника, березу. Он нелепо, будто пьяный, обнимал толстый ствол с изломами вспучившейся коры, по-лягушачьи дрыгал лапками. Затем соскальзывал с нее вниз, по-учительски матерился “Дрянь какая!” и пытался вновь покорить живой Эверест. Сурдоперевод его тела явно нарушил во мне уверенность в правильности его теории.

Я печально вздохнул, отметив, что шум, к которому прибавилось уже различимое, загребаемое шлепанье десятков ног, появился на опушке леска.

По-возможности бесшумно подойди к спутнику я клацнул у него над ухом кастаньетами давно не чищеных зубов и, глубокомысленно выдал, ткнув его пальцем под ребра:

–Ы-ыырр-рр?

Великолепный, исполненный русской фольклорной матерщиной традиции крик, потряс, казалось, сами основы мироздания.

Сова, удивленно ухнув, улетела прочь. Полевки прекратили копаться в земле. Учитель, не касаясь руками ствола, а используя лишь подъемную силу ног, не залез, а вбежал на верхушку березы. Как мне показалось, порою, он двигался перпендикулярно стволу дерева.

Приближающиеся к нам голоса выказали живейший интерес к пятибуквенному звуку и с топаньем ринулись в нашу сторону.

Хорошо, что все мужики в душе мальчишки, и генная память помогает лазить по деревьям, не хуже обезьяны из лесов Бразилии, даже если ты седобородый старец.

На верхушку не было необходимости лезть – она раскачивалась из стороны в сторону, как общественное мнение. И, как всякое мнение, хотело надругаться над тем, кто в него вцепился, в данном случае – Феликса Викторовича.

–Эй, – крикнул я, – спускайся оттуда ко мне! Рухнешь, сожрут переломанного! Даже костный мозг не надо будет высасывать, так вытечет!

Сам я выбрал широкие, толстые ветви, развилкой уходящие вперед. Положив под себя рюкзак, я смастерил сносную мягкую скамеечку, на которой можно было вздремнуть без боязни упасть вниз. К тому же луна, крестившая мрачный, по-настоящему языческий лес, купельным серебром, давала кое-какой обзор. В руке предусмотрительно рогатка и стальной подшипник. Оружие в сумке.

Слез перепуганный зомбивед, я протянул ему веревку и посоветовал привязаться к стволу.

–Мы здесь будем спать?

–Если ты хочешь теплой мужской компании, – я указал вниз, – то вот и ребята, жаждущие искренней и непорочной любви.

На темную полянку, получившую светлые, зеленовато-прохладные тона, с воем, ссутулившись, выбегали буйные. Пять, десять, двадцать, дальше сбился со счета. Целая рота!

–Сколько же их! – прошептал учитель, – откуда они только берутся?

–Ты же сам объяснял, – меланхолично ответил я, – ноосфера, Ахиезер... Вернадский. Цикличность и критические дни. Не хочешь тем ребятам внизу объяснить, в чем на самом деле суть? Думаю, они бы тебя с удовольствием послушали.

Секунды две его бы и, правда, слушали, а потом лектора с удовольствием бы сожрали. Первых идиотов-миссионеров, из страны религиозных розовых слонов, как раз и схрумкали таким образом. Именно так на Руси стало одним святым больше – бедный дьякон Кураев, которого бы только дурак счел глупым, делающий политические очки на великолепных проповедях, пополнил обкушенной персоной канонизированный сонм.

Зомби топтались на месте, оглядываясь по сторонам и шумно раздувая ноздри (последнее я не видел, а слышал). Омерзительный такой звук получается, будто мертвецы засасывают в себя чьи-то сопли. Нас хранит теплота березы, мощный полог листвы и тишина.

–Может подстрелить кого, ведь мы в безопасности, – осторожно сказал трясущийся Фен, – мы высоко.

–Выше залез – дольше падать. Я буквально позавчера также сидел на черемухе и отстреливал зомбяков, пока они не начали качать мое укрытие. Только котом и спасся. А так как у меня под рукой нет никакого животного, то приманкой послужишь ты.

Он не сразу разгадал, что я шучу и нервно хихикнул.

–Впрочем, не думаю, что они смогут повалить такое здоровое дерево, а вот посмотреть, откуда бредут эти мертвецы не мешало бы.

Затылков так много, что сливаются в сплошной ковер из спутанных шишечек. Никого не видят, но уходить не собираются. Может, их тревожит уже вновь заросшая ранка на моей руке? Чуют, что здесь живая плоть.

–Перестрахуемся. Выкинь какую-нибудь хрень подальше от нас, чтобы шума произвела побольше.

Феликс с трудом отломал сухую ветку. Один из суставов дерева громко хрустнул, когда отделился от плодоносящего тела, но мертвецы, похоже, не услышали. Что было очень странно, не претворялись ли они? Зато мальчиши-плохиши туповато собрались гурьбой на полянке и нюхали, зло, шипя, как целое паровозное депо, ноздрями.

–Кидай, – скомандовал я.

Ветка, процарапав листву соседнего дерева, падала долго, цепляясь за растопыренные лапки, стукалась о ствол, но наконец, шлепнулась на землю.

Пока мертвецы следили за непонятным шумом, я оттянул белый медицинский жгут своего разящего орудия и пустил подшипник на встречу с мозгами аборигенов. Одна из темных фигур качнулась и осела на землю.

–Попал!

–Не кричи. Быть может и...

–Что, и?

–Может, не попал, а попали.

Живые мертвецы заинтересовано созерцали упавшее тело, а затем, повинуясь нитям кукловода (ну не могут существа лишенные разума быть синхронными) вытянули шеи по направлению к нам. Злой, рокочущий и полный кровавой алчности (да-да, именно так) крик, без нужды подсказал нам, что зомби всё поняли.

–Блин, а ведь ты прав, Фен. История и, правда, цикличная штука. Правда, она еще похожа на грабли, каждый раз, уверенный во всезнайстве, разбиваешь себе е....

Глава 6

Когда заря прокварцевала рощицу, и тени втянулись в стволы, я осторожно слез вниз. На несколько минут замер на нижних ветвях, как проститутка, что не любит быть снизу, но, увы, по долгу службы приходится.

Сверху донеслось озабоченное:

–Что там?

–Страх и отвращение в Новозомбиловске.

–Что?

–Слушай, – спрашиваю я, убедившись, что зомби отчалили, – а ты случаем, до того, как все это приключилось, в интернетах сидел?

–Да, я был пользователем всемирной паутины.

Как я ненавижу бывшую “жж-шную” интеллигенцию! Нет существа более беспомощного, не нужного и бесполезного, чем очередной “жжист”, лишившийся выхода в мировую сеть, где он, слабое, бесхребетное существо, является мощным ядовитым тарантулом. Пожалуй, я благодарен Зомбикалипсису еще и в том, что он более чем на половину убавил пользователей всяческих социальных сетей и прочих общественных неводов.

–Слезай, а то задница у тебя хоть и учительская, каменная... – я хотел сострить, но на ум ничего не шло, – короче вали сюда, мертвяки уперлись.

Пока он окал, как волжанин, слезая с дерева, я рассматривал подстреленный мной труп, завалившийся на спину. Его здорово поели перед смертью: грудь обглодана до клетки ребер, руки – надкусанный сервелат с такими же, как у приличной колбасы, белыми точками, мухи всегда работают на совесть.

Синюшный оттенок мертвой плоти придавала не только смерть. Тело мужчины было исколото чернилами. Звезды на ключицах, и даже на щиколотках, увидеть которые я не побрезговав, палкой оттянув край липких спортивных штанов, набиты кандалы с колокольчиками.

–Мудозвон что ли, – почесал я голову, – эй, Фен, а я не знал, что здесь где-то поблизости зона или тюрьма располагается. Это ж вылитый зэк! Неужто буйные сумели разгромить целую тюрьму? Там же проволока, ограда, охрана?

Зомбивед, спустившись с дерева, мельком взглянул на мужчину и проговорил, оглядываясь:

–Да какой же это зэк. Обычный местный житель.

Я с сомнением рассматривал мертвецкие татуировки. По маленьким весям, да деревенькам, но особливо в крохотных городках, где лет двадцать назад благополучно развалилось какое-нибудь “градообразующее” предприятие, таких персонажей пруд пруди. Учитель не так бесполезен, как мне подумалось.

В небе пролетел беспилотник. Отслеживал передвижения мертвецов, если они сбивались в большие стаи, наводил огонь артиллерии.

Все-таки у Израиля есть технологии производства не только мацы.

–Пожрем на ходу. Надо идти в сторону города. По дороге, думаю, не попрем, если заметят вооруженных людей, то непременно заложат на ближайшем посту. Может, на армейскую засаду наткнемся, наверняка такую толпу зомбей с беспилотника, вон кружит, заметили. А постоянно соскакивать на обочину, где полно заразы и зомбей не вариант. Придется брести по окольным тропам.

Мой логический ряд ускользнул от пытливого ума учителя. Вот если бы я ему, пусть даже в самых пространных тонах пояснил, зачем все-таки Камбис пошел тогда на эфиопов, он бы понял. А простую житейскую мудрость никак!

–Так спрячь автомат то, – хлопает он своими прозрачными глазами, – засунь в рюкзак. Ведь это не сложно.

–Лучше штаны сразу приспустить.

–Ты хочешь в туалет?

–Нет, зомби хотят жрать, и я не собираюсь, когда их где-то поблизости рыскает целая толпа облегчать им задачу. Прятать автомат в рюкзак или иным способом его маскировать. Он будет у меня в руках во взведенном состоянии. А так как у нас нет транспорта, то убежать от бешенных нереально. Надеюсь, ты не считаешь, что я хреново считаю?

Я выделил Феликсу банку консервированных груш, которые в смертном бою отобрал у одной мертвой продавщицы в Венгеровском сельпо. Если так подумать, то почти все, что есть в моем рюкзаке, я отбирал в смертном бою.

Даже два рулона туалетной бумаги были похищены мною с боем. Можно было собой гордиться.

–Ты не смотри что снаружи присохшая кровь, зато внутри питательный сироп. Давай, погадь в кустах, и пойдем.

Как только он вдвинулся в кусты, я пошел следом за ним. Учитель, немного опешив, спросил:

–Что, тоже груши захотел?

Нет, мне теперь решительно понятно, почему зомбячья зараза все еще марширует по России, а количество умертвий множится. Если посылать таких людей, как Феликс Викторович, преподавать зомбиведение, то удивительно как мы вообще живы!

–Фен, помнишь, вчера вечером я убил здесь зомби, у которого отсутствовала задница, а штаны болтались в ногах?

–Помню.

–Разумеется, я даже спрашивать не буду, а сразу скажу: ты не хочешь, чтобы с тобой случилось тоже самое. Поэтому, я вынужден стоять рядом с тобой, пока ты не опорожнишь свой кишечник.

До него дошла эта нехитрая информация. Возможно, он был мне благодарен настолько, насколько может быть благодарен жжшный интеллигент, удивленный, что здесь, на земле, нельзя забанить обидчика, а захованный ip-адрес не спасет от разбитых щей. И не только щей.

Ведь картина эта ужасная: опустив свою тушу на корты, гадить, отклячив задницу, и поминутно оглядываться назад, готовясь, как спринтер сорваться на стометровку. Вдруг к тебе сзади подползает какая-нибудь полусгнившая тварь, намеревающаяся вонзить в твой анус свои крепкие, подросшие от усиленного питания зубки.

Быт, не устану повторять, быт, а не зомби гробит большинство людей!

–Хочешь анекдот? – миролюбиво спросил я.

Знаю же, что никто из них не любит слышать естественные звуки при дефекации организма, неловко. Вот и спасаю.

Не дожидаясь ответа, я продолжил:

–Почему многие евреи стали зомби? Зомби не нужно платить налоги.

Юмор в эпоху крови погрубел, оброс, как грибок, соленой коркой, где шутки и прочие эвфемизмы выдумываются не за бутылкой водки или какой-нибудь розовой вечеринке, а появляются в таких вот березовых ебенях, с мертвецким, холодного цвета солнцем. Авторы у них – такие же мертвые сталкеры и их молчаливые, хмурые товарищи.

–Смешно, – сказал он, смущено принимая от меня туалетную бумагу.

Быт и еще раз быт!

Мы метили штрихпунктирном передвижений и мочой лесостепь. Опасное это дело, писать в Российской Зомбирации за деревьями: об это сложено столько анекдотов! Кончаются они печально.

Что называется: пошел в лес пописать, встретил зомби, заодно и покакал.

Зомбивед пыхтел, как диссидент, сзади. Возможно, покажется странным, почему я, в духе бульварного фэнтези, стал обрастать на пути к Новозомбиловску, подобием какой-то команды. По иронии судьбы должна еще появиться женщина, с которой я сначала буду на ножах, а потом на простыне. Фен будет вздыхать и хныкать, соответствуя своей роли социального иждивенца, совершать всяческие интеллигентские глупости, которые я с позиции сильного вожака буду исправлять. Позже выяснится, что зомби появились по воле какого-нибудь Черного Властелина и у него, конечно же, есть вакцина против заразы, а умный Фен придумает способ победить злодея. Я сражусь с ним в смертельной схватке, где мой неуязвимый (а как еще?) противник будет теснить меня, но в конце я исхитрюсь и нанесу финальный удар в какую-нибудь точку на его теле, которую не описала струя благодати. Например, в крестец. Будет оригинально.