Текст книги "Российская Зомбирация (СИ)"

Автор книги: Злобин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Несколько пролетов, скачущий потолок, зрачки телекамер.

Восьмой этаж, как его же повернутая цифра, на первый взгляд бесконечен – обласкан светом, но мрак нарастил по периметру резерв. Четыре лестницы в углах, как шахматные ладьи, введут вверх и вниз. А в центре долгожданное спасение: бетонный закуток, внутри которого есть дверь. Видимо там и есть мое убежище.

Огромными скачками я преодолел гигантское расстояние, чувствуя, что здесь бродили зомби. Ключ повернулся в замке легко и смазано, до последней секунды холодя меня ощущением того, что дверь не откроется.

Внутри, как тюремный карцер – место, чтобы мог стоять один-единственный человек. Просто нища, которые в средневековых замках занимали статуи в доспехах. Пустоты, как в коридорах Версаля, хотя я там не был. Решетка вентиляции, видеокамера и ручка с обратной стороны, чтобы захлопнуть за собой прочную дверь.

Все было до неприличия просто. Я опешил от такой легкости. Шум с потолка приближался, и по опыту я мог сказать, что ко мне движутся как минимум с десяток мертвецов. Я встал в кубрик и готовился закрыть за собой дверь, покуда издалека, из самого угла меня не потряс крик:

–Иван, подожди!

Ко мне, скатившись со ступеней, бежал перепуганный Фен, а за ним по пятам, стонали и шептались голоса преследующих его мертвецов.

Моя рука застыла на ручке двери.

Глава 9

Для Пульхерии Серафимовны Капустиной посещение Заельцовского кладбища, где она навещала могилку своей матери и ушедших в мир иной подруг, всегда было занимательным путешествием. Даже Колумб так тщательно не готовился к своим походам, как Пульхерия Серафимовна собиралась навестить родные могилки. Старушечья радость начиналась у нее с площади Калинина, в центре которой возвышался величественный, бетонный блокпост, когда она, выказывая недюжинную энергию, билась за место в душегубке белого ПАЗ-ика с оптимистичной табличкой “До Кладбища”. Судя по количеству набившихся в салон старичков и старушек, название было явно с намеком и символичным.

В транспорте Пульхерия, освобождаясь от стариковского одиночества, заводила полезные знакомства, делилась способами пикирования помидоров, перечислением черных дат и болезней, которые обеспечили памятные события. Иногда она ругалась, если в салон затискивался какой-нибудь молодой хрыч, с постным выражением лица и не разделяющий оптимизм постоянного кладбищенского бомонда.

У белой, как полячка, но с византийскими куполами церквушки, стоявшей у кромки соснового леса, как кулич на блюдце, Пульхерия неизменно крестилась. Часто заходила внутрь, не забывая повязывать на голову платок. Хоть красота ее давно, уже лет тридцать как не могла навредить Господу Богу, привычку она блюла неукоснительно. При этом, она давно забыла про пост (если посмотреть немного по-другому, то многие пенсионеры круглый год блюдет строгий пост), дни православных угодников, и даже подойди к ней какой-нибудь одухотворенный юноша в рясе, да попроси Пульхерию прочитать ему православный символ веры, старушка бы посмотрела на него как на умалишенного и посоветовала бы поставить свечку за здравие.

К воротам громадного погоста, в утробе которого спала Янка Дягилева, неизменно подъезжали скромные похоронные процессии и безобидные грузовые газели, закупленные по гранду кладбищем. Катафалки и гужевые железные лошади двигались в конец кладбища, где в окружении светло-бежевых гор суглинка, разверзлись сотни и сотни, выкопанных экскаваторами ям. Эта часть кладбища была отведена под захоронения убитых или смертельно обглоданных зомбяками. Из соображений безопасности мертвецов предлагали сжигать, но вирусологи успокоили, что в мертвых людях, покусанных зомби и просто хоронимых живых мертвецов, нет новых и опасных инфекций, кроме уже знакомых человечеству.

Гражданские хоронили умерших в закрытых гробах, никакое бальзамирование не могло скрыть ужасающего уродства, которое по праву наследования передавали нападающие зомби своим жертвам.

Трупы из газелей вытаскивали вдалеке, хоронили у кромки отступившего березового леса, сменявшего здесь сосновый. Пара хмурых, в обвислых синих комбинезонах, работников, скидывали трупы, замотанные, в пропитанный хлоркой целлофан, прямо в ямы. По два-три тела на земляную щель, куда тут же сбрасывал первую горсть земли ковш экскаватора.

В дальнем конце хоронили неопознанных, самые изуродованные трупы или тела бездомных, одиноких стариков или сирот, а также жертв криминальных разборок. В дни пандемии, кладбищенская администрация гребла деньги лопатой, поэтому муниципалитету пришлось обложить кладбища дополнительными налогами и охраной.

Пульхерия купила несколько пластиковых цветочков и сразу, памятуя о расплодившихся ныне собирателей угощений и цветков, обломала им черенки.

Около входа на кладбище поставили новую конторку с официальным заглавием: “Организация захоронения больных граждан”. Каждый, кто хотел похоронить убитого зомбями родственника или самого отдавшего концы овоща или буйного, должен был оформить документы (в том числе и трупа) в заведении.

На главной аллее, окаймленными высокими соснами, вместо корней вспучивающих земли – толкающиеся могилы с оградками, и уродливые колоссы цыганских наркобаронов.

По правую руку аллеи Оглы, по левую – Орловы.

Их могильным зиккуратам позавидовала бы третья династия Ура. Вполне возможно, что почувствовали бы себя уязвленными и египетские фараоны. Ступенчатые пирамиды с вершинами из огромных мраморных плит или бронзовых скульптур, где в полный рост запечатлен очередной великий человек нашего времени, погибший от пули или передозировки наркотиками.

Подле каждой такой пирамиды извечно толпились цыганские семьи, жарившие шашлык, пившее дорогое вино, вкушавшие фрукты и дорогие закуски. Разнообразные кушанья объединяло одно: все их хозяева смотрели на проходящих мимо люди, как на пустое место. И эти забитые и обтрепанные прохожие, почти задевающие дорогие черные Мерседесы, припаркованные за взятку прямо на кладбищенской аллее, этот остаток арийского духа, служащий смуглым сорокам, на небольшое мгновение, но прикасались к миру богатства и роскоши. Проходящие мимо бабушки богобоязненно крестились, радуясь, что люди так чтят усопших. Мужчины старались не встречаться с молодыми, налитыми силой и деньгами парнями. Они всегда искали повод для драки, но их нельзя за это винить – молодые редко любят погосты.

Заельцовское не просто пользовалось, а массово производило дурную славу. Этажерки, то есть двойные захоронения, продажа трупов зомбей для опытов или таксидермистам, а то и просто расплодившимся сатанистам было вполне обычной практикой. Говорили, что новые могилы зомби раскапывают неизвестные и предаются с ними страшной содомии. Странно, но среди бегающих между могил вертлявых цыганят, разрушающих надгробия в нищенских попытках схватить оставленный на столике кулич, очень часто встречались овощи.

Пульхерия Серафимовна знала, что эти больные (одержимые диаволом, как говорила бабушка) глубоко несчастные люди. Она специально собрала в дорогу мешочек куриных косточек, хлебные корочки, которые намеревалась отдать похрипывающим и шатающимся по сторонам зомби.

Люди привыкли к давним спутникам любого общественного места, но все равно старались держаться от них на расстоянии. У многих на лицах были натянуты квадратики марлевых повязок – страшились инфекции. Вообще любого мертвого гражданина власти обязаны были препроводить в специальные лепрозории, где они должны были содержаться до полного излечения. Но, так как с начала пандемии не было зарегистрировано, ни одного официально подтвержденного (ложных сколько угодно) случая излечения от неведомой болезни, то лепрозории, в спешке понастроенные и переоборудованные из школьных лагерей и прочих социальных здравниц, стали ни чем иным, как концентрационными лагерями для зомби.

Не смотря на постоянный отлов зомби, как переносчиком опасной инфекции, в первую очередь возникшего тифа, интимной болезни с провалом носа и прочего гриппа, коммунальные службы не успевали ликвидировать всех мертвецов. Их тянуло, как магнитом к кладбищам, кинотеатрам, транспорту и даже воздушный шарик в хрупкой руке девочки или цветок фейерверка на пергаменте неба привлекал овощей несомненно больше, чем власти могли вывезти в места содержания “временно больных граждан”.

По слухам, недалеко от города, в закрытом ныне карьере “Борок”, где зиял огромный котлован, превращенный в многослойный склеп для умерших больных, свозили и хоронили овощей, передавленных танками, расстрелянных, с проломленными черепами. Оппозиционеров и прочих оппортунистов, кто хотел видеть низложенной партию Здоровая Россия.

Интернет-бойцы, углядев со спутника подробные фотографии варварских похорон без всякой тризны, подняли жуткий вой. Кончилось все тем, что несколько наиболее активных пользователей были приговорены к нескольким годам заключения за экстремизм.

–Кушай, кушай мой дорогой.

Пульхерия кинула грустноватому вида зомби, с отсутствующей левой рукой порядочное число костей, как раньше кидала дворовым псам. Зомбикалипсис решил проблему бездомных животных: они оказались сожраны буйными, а уцелевших предусмотрительно перебили городские службы. Питаясь мертвечиной и падалью кошки, собаки и лисы, мигрировавшие в города из разоренных лесов, заболевали бешенством и кидались на людей. Правда, как успокаивали ученые, это был не вирус, превративший людей в мертвечину, а обычное, знакомое народу заболевание.

Это, конечно, очень обнадеживало.

–Кушай, кушай мой дорогой, – Пульхерия подкинула к ползающему на карачках кусочки хлеба. Зомби, утробно мыча и не оглядываясь на кормилицу, запихивал себе в пасть пищу вместе с окурками, листвой, комками грязи, – Ну, бедненький, оголодал совсем? И кто же с тобой так обращался плохо? Кто ручку тебе оторвал, инвалидом сделал?

–Теть, а, теть? Дай пять рублей!

К бабушке обращались черные разбойничьи патлы, а под ними смуглое, вроде бы, как, наверное, я все-таки думаю, но при этом не берусь утверждать – человеческое лицо.

–Теть, дай пять рублей!

Пульхерия Серафимовна не то, чтобы любила цыган, питая к ним предвзятое и стереотипное мышление, как о мошенниках, но вместе с тем испытывала присущее многим старым русским женщинам чувство печали и сострадания при виде ближнего своего. Обреченные на одинокую старость такие люди готовы любить и помогать всем, даже проклятым фашистам. К сожалению, Пульхерия Серафимовна не понимала одну простую вещь: каждый пирожок, которым она угощала голодных цыганских детей, мог обернуться через несколько лет сытым изнасилованием ее внучки, преспокойно возвращающейся из школы.

–Конечно, миленький, держи.

В этот момент с колен поднялась (нет, не Зомбирация) а та грязная масса (говорю же – не Зомбирация), что ела с земли куриные кости и почти осознанно, с некоторой обиженной искрой, уставилась на бабушку, дающую мальчику пирожки.

–Иуэ-у-уэ-э...

Мальчик победно лягнул мертвеца по коленке и, не сказав спасибо, побежал клянчить дальше. Безобидные овощи, привыкшие к истязаниям, которым бы позавидовала бы испанская инквизиция, существа безропотные и забитые, никогда не защищали себя и не наказывали обидчиков.

–Что ты смотришь? Ему тоже хочется кушать.

Пульхерия отступила. Двое молодых людей, отбивших от галдящей стайки, жарящей шашлыки, подхватили жующего зомби под мышки и, шутливо подтащив того к остроконечной оградке, хлопнули его мычащей чубатой головой о выступающее ломаное железное острие.

После невозможно было сказать, откуда на тщательно охраняемое кладбище проникли буйные. Была выдвинута даже гипотеза, что состояние полного покоя, которые испытывали зомби-овощи, может быть нарушена, и они рассерженные нападут на обидчика.

Воистину, то был зомбячьй бунт. Бессмысленный и беспощадный.

В узких проходах, где надгробия громоздились друг на друга, налезая на соседей кривыми оградками и напоминая больше колонию опят, нежели кладбище, ожила тишина. Ожила смертью: грязными, матерящимися криками, стонами и хрипами. Топотом ног и звуком шаркающих, подтягиваемых к себе конечностей.

Пульхерия Серафимовна успела запричитать, прежде чем на нее запрыгнул хилый и расшатанный мертвец.

–Буйняки! Святы Господи!

Давка, давка! Чавкают борщом, чавкают тела при сексе, но как страшно, иступлено и, беря высокие ноты, чавкает давка! Кисель из ползающих тел. Социальная лестница во всей своей ужасной красе: внизу растоптанные старики и старухи, дети, которых не успели прижать к себе родители, затем женщины, потом подростки и по самому верху, по головам и спинам – мужчины, в мгновение растратившие мужественность.

На главную кладбищенскую дорожную ветку, от которой отходили отводки дорожек или лабиринты между заборчиков, стал высыпать народ. Это только усугубляло положение толпы, что падая, пытаясь подняться, вновь падая, неслась, ползла, двигалась вперед, к выходу с кладбища.

Полиция, приданная каждому кладбищу для его охраны, оказалась бездейственна и неэффективна. Разве что цыганские семьи, проявляя сплоченность коллектива, заскочили в свои автомобили и устремились прямо по пешеходной дорожке к выходу, давя и сбивая людей.

Зомби, охватывая массу в мешок, вот-вот готовы были его заштопать. Уже разодраны десятки наиболее медлительных стариков, которые не смогли дать достаточное количество мясо для ненасытных желудков, и снова клацает зубами мертвая погоня за улепетывающими живыми.

Мерно качающиеся сосны отбивали панические крики, беспристрастно наблюдая за мертвым побоищем. Сотни буйных гнали безумную толпу к выходу, гнали, наступая ей на пятки. И сложно было отличить заразного от здорового, ибо паника превращает человека в животное, овладевает им, гонит вперед, как от пожара, но гонит на смерть. Толпа, в которую он заключен, затопчет любого, кто встанет у нее на пути.

Мимо торговок, бросивших свой товар, опрокинутых венков и побитых мраморных надгробий, чем в изобилии торговали у главного входа на кладбище, забурчал БТР с коротким носиком пулемета и отрядом мужчин в камуфляже.

Из мегафона раздался стократ усиленный голос Еремея Волина:

–Все люди – на землю! НА ЗЕМЛЮ!

Огненной плетью над головами бегущих людей стегнула пулеметная очередь.

–ЛЮДИ – НА ПОЛ! ЛОЖИСЬ!

Дорога лучом выходила прямо на хрупкий щит из двух десятков мужчин и боевой машины пехоты. Потерявшая сознание толпа сметет единственных своих защитников. Как глуп человек в ужасе! Не понимает, что от буйных ты никогда не сможешь убежать, они уже набрасываются на отстающих. Волин, в простом камуфляже, слепив две брови в одну, пророкотал, зная, что если он не сможет остановить толпу, то толпа навсегда остановит его:

–ЛЕЖАТЬ!

Со второго раза до лавины людей дошло, что от них хотят. Но как тут ляжешь, когда за тобой по пятам бегут окровавленные упыри, желающие разодрать тебя, оторвать члены и мило провести время? Великий это погонщик – страх. Как только не пытались справиться с ними исторические фигуры. Квинтелий Вар, чтобы предотвратить панику, ложился на землю, и солдаты не могли переступить через своего полководца. Ярослав, храбрец и азартный воин, еще не получивший титул Мудрого, первым бросался, прихрамывая, в атаку. Персы выливали воду перед сражением в пустыне, Сун-Цзы советовал завести войско в место смерти, и тогда оно будет стоять насмерть...

На деле, чаще, со страхом борются по-другому.

–Огонь! – скомандовал Волин.

Заговорил крупный пулемет, немедленно изрешетивший ближайший черный Мерседес, нашпиговав свинцом нашпиговавших его людей. Повтор оправдан. Туша БТР-а оделась кудряшками черных пороховых газов. Бойцы ссыпались с брони и, как зеленый горошек, заняли оборонительные позиции.

Как только оружие охрипло, выпив целое ведро горячего июльского воздуха, Еремей Волин, в какой-то откровенно-муссолинской позе: уперев одну руку в бок и широко расставив ноги, подав вперед корпус, проорал в мегафон:

–ЛЮДИ, ЛОЖИТЕСЬ! ЛЕЧЬ!

И толи демонстрация силы, перемешанной с кровью, вытекающей из прострелянных трахей черной машины, толи этот родной русский мат, говоривший охваченным паникой людям, что ситуация под контролем своего, до мозга костей русского человека, которому плевать на официоз и приказ, но... вся, безумствующая еще несколько секунд назад толпа, послушна бухнулась на асфальт главной аллеи Заельцовского кладбища.

Разве что метавшиеся цыгане, застыли как суслики и гниющие мертвецы, впрочем, как и гниющие женщины во множестве цветастых юбок, визжали без остановки. По дороге, ломая конечности и примешивая к хрипу приближающихся к дороге мертвецов, катили машины с пытающимися уехать с побоища, хозяевами.

–ЛЕЖАТЬ! ЛЮБОЙ, КТО ПОДНИМЕТСЯ – БУДЕТ РАССТРЕЛЯН!

Правильно уловив момент, Эдуард Кожемякин отдал приказ отделению внутренней полиции Партии Живых: крепким молодым ребятам, в плотных одеждах, которых не сразу возьмут зубы мертвецов. Это только идиоты в кинолентах, где можно стать зомби от одного лишь укусы, щеголяют в безрукавках. Полиция вооружена была короткоствольными автоматами АК, дубинками. Все относительно по закону, как охранное предприятие.

Снова зачавкал, попадая в визжащую мертвую плоть, пулемет: зомби приближались к дороге жизни, забитой живыми. Пулемет застучал по металлу, разметал белыми осколками пробитые лобовые стекла: больше не пытались ехать черные, хромированные жеребцы. Полковник имел большие связи с командованием летучих отрядов. Всем им были предложены новые почетные места, если Партия Живых победит на выборах.

Еремей Волин снова проорал:

–ВСЕМ ЛЕЖАТЬ! МЕРТВЕЦЫ БУДУТ УНИЧТОЖЕНЫ! ВСЕ ПОД КОНТРОЛЕМ!

И прежде, чем вооруженный отряд готов был войти вглубь кладбища, Еремей Волин тихо сказал:

–Бойцы, чем отличается цыгане от зомби?

Совсем неподходящее место для шутки. Метким плевком из пулемета солдат сшиб близко подобравшегося к людям буйного.

–Ничем не отличаются.

Неуверенные улыбки на бледных, с точками веснушек лицах. Они не загорали летом на пляжах, а тренировались в подземных тирах, которые оборудовал для внутренней полиции Кожемякин. Иван же был тем, кто нашел эти помещения и тем, кто посоветовал сегодня усиленному военному патрулю околачиваться близ погоста.

Волин серьезно повторил:

–Я про то, что в такой неразберихе совершенно невозможно отличить, где будет какой-нибудь Оглы, а где буйный, неуравновешенный зомби. Никто не сможет вас обвинить, если вы в пылу боя застрелите не тех, кого нужно. Но... какая война без жертв? Действуйте!

Жесткие берцы радостно застучали по асфальту, захлопали одиночные выстрелы и нескончаемый визг, что все время завывал на заднем фоне, мешая синюю палитру неба с подножной грязью, обрывался, как туго натянутые струны... то тут... то там... то тут... то там.

Глава 10

Цвет неожиданности бывает разный. У пошляков он пахнет сальной шуточкой, у мистиков завернут в готическую черную обертку. Когда с лестницы выметнулся этот чудной учитель, с которым свел нас российский неоколорит – зомбятник, обнажив крысиные черточки и сгорбившийся до поражающего сходства с мышью, времени на раздумья у меня практически не было.

Задница молила захлопнуть дверь и переждать опасность. С хранилищем человеческого здравомыслия не соглашались уши: камера была настолько узка, что все звуковые децибелы достигли бы меня с неминуемостью российского правосудия. Я не хотел с час смаковать урчание мертвецких желудков, в котором бы быстро переваривались останки моего знакомого.

Одно дело смотреть на наглого полицейского, для которого ты не человек, а лох. Другое на лоха, в котором ты пытаешься увидеть человека.

Мозг услужливо подсказывал, что благородно оставить этому дураку-зомбиведу, которого бы в мирное время и дошкольник развел бы на телефон, ни в коем случае нельзя. Он, даже если спасется в этом шоу, никогда не выживет на воле. А ты, Иван, вполне в силах это сделать. Если посудить рационально, то ты должен бросить друга и спрятаться в “шкафу”.

Осадок мистики и суеверности противился умопомрачительной хренью: не всегда поступать правильно – это верно.

–Подожди, Ваня! – щебетал Феликс Викторович, – мы там вдвоем поместимся!

Вдвоем мы бы там не поместились при все желании. Включились расстроенные чувства, и закипело осточертевшее: “всемылюди”, “кактысэтимбудешьжить?”, “ктодалтебеправосудить?”. Я громко заправил воздух матюгами, так что Фен замедлил свой бег.

Если нити чувств иногда не обрывать, то они тебя подвесят за горло. Но... было уже поздно.

Я затравлено оглянулся по сторонам: сзади слышались счастливые повизгивания больных, несущихся сюда со всех ног. Скоро они выбегут с лестниц, как панцирная пехота на крепостную стену с осадной башни. Но вместо мечей – твердые, желтые ногти, не доспех, а лохматая одежда. Впереди, откуда прибежал интеллигент, видны преследователи, находящиеся еще пока метрах в тридцати, в шляпах из тьмы. Несколько визгливых буйных.

В итоге я послушал паразита, полностью контролирующего мое тело. То есть повиновался мозгу.

Пружина сходится и мы в ее центре: снизу прет поток мертвечины, сверху падает лавина трупов. А мы как беззащитные альпинисты, у которых на двоих всего один теплый свитер. Наверное, в этот момент мужья, что поставили себе кабельное, орут на кухню:

–Ленка!! Лен-а-аа!!

–Что??

–Лена, мать твою, иди сюда! Смотри что будет.

Обеспокоенная хозяйка приходит в гостиную, не забывая размешивать яичный желток в плошке и, прямо в засаленном переднике, усаживается в кресло.

–Как ты можешь смотреть эту дикость?

Это говорит обыкновенная русская женщина, наблюдая, как мы, то бишь Иван с Феном, ломимся по одной из свободных лестниц вниз, а за нами, сливаясь в единоутробный, шакалий вой, под который когда-нибудь родится Антихрист, несутся пожиратели плоти. И снизу что-то противное к нам приближается, готовится взять в капкан из мертвечины. Тоже когда-то бывшими обыкновенными диванными обывателями.

–Ты смотри что придумали. Этот придурок вместо того чтобы спрятаться в шкафу, своего друга не бросил и они вместе вниз побежали. Ну не дурак ли? Обоих сожрут, так хоть бы один спасся. Я бы так сделал.

Женщина твердит и мешает желток:

–Как ты можешь смотреть эту гадость? Здесь же одна пошлость, мерзость и человеческие смерти? Зачем ты это смотришь?

Тем не менее, женщина смотрит, выгоняя какого-нибудь сына или какую-нибудь дочь, случайно или намеренно ввернувших в гостиную, а может спальню, в нашей стране или за рубежом, где всякий любит смотреть шоу, ровно как и новости, где истязают не его, а кого-то другого или другую, но, обязательно похожую на зрителя жертву.

Мужчина, застучав голыми пятками по дивану, орет:

–Они щас догонят!!! Беги, ооо! Беги, быстрее. Сука, как страшно!

Чужими страданиями всегда возвышается плебс. Будь то гладиаторские бои, скомунизденные римлянами у этрусков, или развлечения эпохи z-tec. А воин же, не тварь, никогда не преклонит головы. И ему не предстало заставлять склонять перед собою чью-либо макушку. Урод же, будет любым сквозняком распластан в грязи, ожидая, когда мимо пройдет кто-нибудь выше него, но самое противное, урод при этом требует преклоняться перед ним всякого, кто слабее его.

Не будьте уродами, люди, не примеряйте телевизионная сеть – это маска Локи, напялив которую каждый может... нет, не почувствовать себя сильным, а найти в этом мире более слабых.

–Не хотел бы я оказаться там, на месте этих парней...

Обыватель никак не может понять простую вещь: то, что не он щеголяет аппетитным задом перед одичавшими людьми не его заслуга, а воля создателей подобных игр. Захотят – будет, не захотят – нет. И жизнь обывателя, считающегося себя независимой единицей, нерушимой стеной общества, в которой он – кирпич, мерится при такой логике не силой, ловкостью или умом, а обычный и самой банальной, но не подвластной исчислению штукой – удачей.

Признаться, подобные окопные мыслицы меня посещают в минуту грозовой опасности, когда молния вот-вот ударит под зад. Собственно, я, – религиозный человек наоборот, когда ушат ледяной влаги вскоре прольется за шиворот, моя персона не взывает к Господу нашему, как ни в чем не бывало, прося его смилостивиться (даже если неделю назад обещал оттаскать его за бороду), а иррационально поступаю наоборот.

Занимаюсь тем, чего я лишен в повседневности.

Мы с грохотом неслись вниз, и пока наши живые тушки сваливали по позвоночнику шестого этажа, ныряя в бетонную пилотку, я прикидывал, куда же мы бежим и какой же я дурак.

То, что я дурак вызвало сомнений меньше, чем то, куда, собственно, следует бежать.

Настоящего лидера никогда не должны мучить угрызения совести и донимать вой гипофиза. Иначе Данко из него не получится – заведет соратников в злокачественные ебеня. А его еще за это будет мучить совесть. За таким лидером никто никогда не пойдет. Веди уверенно, а там хоть в пропасть!

Трагизм ситуации заключался в том, что я хоть и знал куда бегу (в тупик), но никак не мог сообщить это Фену, который топал сзади и был наверняка уверен, что я знаю выход из этой башни смерти. Выход то я знал. Из любой ситуации есть выход. Просто иногда возможные варианты нас не устраивают. В нашем случае понятийных выходов было два: умереть и дождаться счастливой случайности.

А так как счастливые случайности в телевизоре случаются исключительно по воле режиссера, то нас оставалось уповать на него и на мышцы ног, которые еще не скоро должны были заполниться тягучей и вяжущей молочной кислотой.

–Перемотай руку.

–Чем?

–Своим длинным языком.

Правая ладонь зудела через полоску ткани, оторванной на груди. Обычно в кино лихой вояка одной рукой отрывает половину рукава в районе локтя и перевязывается им. Но у меня, сколько не пыхтел, это как-то не вышло. Пришлось пожертвовать рубашкой. Зато кровь не так капала, в отличие от Феликса, с которого лился просто вишневый пот.

Перед моим лицом выросла оскаленная морда. Обычно в жизни так происходит встреча с бандитами, приставами или полицией. Я завизжал, как ненормальный и саданул рукой вперед, ощущая чужие лапы на моих плечах. Фен, покрикивая и вихляя тощим задом, скрылся во мраке подвала, нырнув куда-то в катакомбы, оставив меня один на один с хитрым мертвецом.

К сожалению, товарищи умертвия были не настолько благородны, чтобы предоставить нам возможность выяснить личные отношения тет-а-тет, а визжали и ломились за мной по перекрытиям. Их топот и возгласы напоминали какофонию при эвакуации персонала из горящего небоскреба.

–Ах ты ж...

Тупая тварь пыталась оцарапать мне грудь, оставляя там длинные багровые полоски. Я, держа его одной рукой на расстоянии, квасил, как капусту, его озлобленную морду. Обычный клерк субтильной конструкции и эгоизмом черепной коробки. Я хлестнул его по голове кулаком, ударил в шею. Что хрустнуло и зомби, хоть и остался стоять, но отшатнулся, замахал руками и зашатался. Видимо обломком кости я повредил какой-нибудь центр в голове, отвечающий за координацию. Мозжечок, если не ошибаюсь. Кисть чуть не вывернулась и не запела арию Паваротти.

Он опал, как озимые. И тут в моей голове, между мыслями о бабах и мыслями о бабах с большой грудью, пронеслась лихоимская и спасительная идея. Арсений Зимний говорил, что на телах зомби спрятаны призы и если игрок хочет чем-то разжиться, то есть выжить, то нужно распустить руки.

Я успел выудить из нагрудного кармашка бутыль перекиси водорода.

А затем резкий спринт: с несколькими мертвецами мне ни за что не справится. Как я успел заметить на одинаковых комбинезонах (интересно как они смогли на них одеть?) расположены большие кармашки на липучках. В них то и лежат призы, а заодно и возможное спасение из этого ада.

Вот потеха телезрителям, неправда ли?

Я вновь побежал наверх, так и не встретив моего слинявшего друга. Он, как я помнил, устремился еще ниже, на второй этаж и за ним увязался зомби-коротышка с раздутой, как от водянки, головой. Сколько еще людей участвуют в шоу? Вооружены ли они? И что сделают, когда поймут, что ключ находится у меня? Мы же, как крысы в банке: победит самая сильная.

За моим передвижением следили огоньки камер. Крики пробивали дрожью вдоль хребта потолки и пробивались снизу. Тело щипали огромные, как муравьи, мурашки – сражаться в закрытом помещении для человека всегда страшнее, чем в открытом поле. От безысходности придеться драться. “Заведи войско в место смерти, и оно будет стоять насмерть” – это пересказанная мудрость Фена мне пригодилась.

Восьмой этаж ярко залит освещением. Около центральной тумбы лежит, скрючившись, тело, перхающее фонтанчиками крови. Сверху восседало два мертвеца, глодающие плечи и грудь. Крепкими пальцами раздирают плоть и засовывают в пасть небольшие мягко плямкающие куски мяса. Один мертвец, нескладная высоченная женщина, ломкими и худыми пальцами выковыривала глаз игрока, пытаясь выпить чудный коктейль с оливкой зрачка.

Я один раз видел, что мембрану, оставшуюся после глаза, зомби машинально жуют еще очень долго, видимо наслаждаясь ее упругостью. Скорей всего она напоминает им жвачку.

Множество камер обращено взором провидца на брутальное пиршество. Это очень увлекательно, наверное, смотреть, как обезумевший человек, не имея ключа, пытался прорваться в кабинку, и был сожран прямо около ее дверей, схватившись за ручку, оставив на ней красные, стекающие вниз разводы.

Правда, я не видел в людоедской тризне много отвратительного, я видел в ней два приза. Не боясь ничего, я стал быстро приближаться к буйным. Больные меня не чувствовали и не могли почувствовать, занятые едой.

Перекись водорода дешевое и популярнейшее средство дезинфекции. Главное его свойство в мире живых мертвецов – оно полностью смывает запах крови. Его раньше использовали, наряду со смесью красного перца и табака, чтобы уйти от преследования ищеек. Я еще, когда поднимался по лестнице, открутил крышку и выдрал зубами пробку. Содрал повязку и вылил на рану четверть пузырька. Порез окутался пеной, как от шампанского, сразу превратившуюся в густую пивную бахрому. Даже приятно пощипывает.

–Господи, хоть я над тобой и буду смеяться, если выживу, но спаси и сохрани. А если спасусь, ты же знаешь, снова буду смеяться. Уж так устроен.

Рядом с трупом валялся обрезок железной трубы. Похоже, это было найденное им оружие, взятое с трупа, а он и не догадался им воспользоваться. Вся моя надежда, это медленно, как на прогулке по набережной подойти к отъедавшимся покойникам, взять арматуру и быстро размозжить им головы.

Я не знал как подходить к трупам. С одной стороны быстро, так как настигала погоня, а с другой медленно, чтобы не привлечь внимания зараженных. Реакция была похожа на то, когда тебе кричат: “Стоять!” и почему-то стоять охота в самую последнюю очередь. Поэтому я, сначала развлекая свои нервы медленным шагом, подражая психической атаке, но не выдержал, взвизгнул и рванул вперед.