Текст книги "Российская Зомбирация (СИ)"

Автор книги: Злобин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

–Из города нынче выпускают?

–Не особо, нужно либо давать взятку, либо справку. Говорят, что плохое готовится. Как всегда.

–Ох уж эти посадские уложения, – ввернул некстати Фен, мелко-мелко хлюпая своими бобами, – как наши предки прямо.

Я вновь покривился, словно взглянул на воняющего зомби. Сколько можно проводить исторические параллели, когда дерьмо нынешней действительности требует сплошных перпендикуляров! Как мне кажется, если бы наши предки только и занимались тем, что вздыхали о славном прошлом, у них бы не было никакого будущего. Но на мое удивление, Шуруп улыбнулся и поддержал разговор:

–Сейчас хотя бы носы с ушами не рубят, как при том упыре.

Слово за слово завязался спор. Буквально через минуту он пришел ко всякому логическому концу, который бывает, если начинаешь вдруг спорить с нацистом: Шуруп доказывал, что Гитлер бог, а Фен почему-то в это не верил.

Вот так всегда – никому не нужная историческая канитель не дает, как следует поесть. Что называется, смотри в будущее, закатав рукава. Слушая спор двух подкованных в этом вопросе человек и хоть не разделяя позицию нового знакомого, но его поддерживая, я желал чтобы он утер нос интеллигенту, прилепившегося ко мне не хуже репейника..

Понимаете, пинать интеллигента несложно, гораздо сложнее победить его на собственном поле.

Когда консервы, одолженные на капище, были съедены, а спор накалился, я подал руку с бутылкой неплохого вина. Вообще я не понимаю, когда вино плохое, а когда хорошее. Не то, чтобы я сильно люблю вино, но оно очень хорошо для крови, дезинфицирует, мало пьянит, дает видимость тепла. Какого же было мое удивление, когда разгоряченный Фен хватил порядочной глоток и закашлялся. Глаза расширились еще больше после того, как парень отказался от выпивки.

Чтобы молодой, да не пил? В России? Русский?

–Тебе что, – вкрадчиво спросил я, – вера не позволяет?

Может он мусульманин какой, кому продукты брожения нельзя вкушать.

–Нет, – ответил он, – убеждения.

С этих слов он открыто, как могут только русские после пяти минут знакомства, стал рассказывать нехитрую историю своей жизни. Ему было девятнадцать лет. В возрасте, когда обычный подросток прожигает жизнь в дендевских кутежах, Шуруп уже убил нескольких человек. Он сказал об этом открыто, не таясь, понимая, что таким бродягам как мы не привыкать к таким историям. Все же он был еще хвастливым мальчишкой, что его и погубит. Родился и вырос на окраине Новозомбиловска, в Первомайском районе, где правили распальцовка и четкие идеи с зоны. Не пьешь пиво и не щелкаешь семки – ты никто. Мама – безымянный продавец, отец – бывший военный, получивший в девяностые, по увольнению из армии, медальки и пинок под задницу. Особого достатка, кроме семейной любви, не наблюдалось, но благодаря слаженности семьи не бедствовали. В школе Шуруп был ничем не примечательным юнцом за номером двадцать (как позже я узнал, настоящей фамилией его была Шурупов) до позднего девятого класса.

–Откуда вы такие беретесь, – только и сумел спросить я, – из капусты?

–Не, – чисто, как белый лист, улыбнулся Шуруп, – из обиженных школьников.

В девятом классе во вновь перетасованных классных колодах стало слишком много черной масти. Агрессивные мордашки с щетиной и волосатой грудью (что в данном случае не было исключительно мужской отличительной чертой) появились сразу везде: фыркали сигналами автомашин у крыльца школы; засиживали до зибачной жижицы на полу холл здания; притирали пищащих девчонок по углам. Администрация боролось за толерантный порядок. После каждого случая коллективного избиения какого-нибудь не покорившегося славянина, учителя устраивали примиряющие уроки взаимопонимания, и вызывали чьего-нибудь отца в золоте и перстнях на полюбовный разговор.

Не стоит и говорить о том, что на такую благодатную почву упали зерна национализма. Национализм, по выражению Эйнштейна – корь человечества, всегда прорастает в сердцах униженных. Это с радостью подтвердил зомбивед, рассказавший про объединение в позапрошлом веке Германии, чьи созидательные порывы изначально основанные на огне и крови, что и привело к нацизму.

Шуруп, не лишенный гордости (привитой отцом), забрил голову и опустил подтяжки. Первой его серьезной акцией стала разрисовка здания школы различными надписями, призывающими убираться вон черных. Он повторял свои подвиги несколько раз, пока его не схватили и как следует, не избили. Его чуть не выгнали из школы, если бы не вступившиеся педагоги, начинающие разочаровываться в принципах Корчака и Макаренко.

Многие люди недооценивают простые вещи, например рогатку или булыжник. Простой камень может надолго отправить дорогую иномарку в длительный и дорогостоящий ремонт. Затрат – ноль, нужна капля смелости и быстрые ноги. Шуруп отомстил десяткам своих обидчиков: покореженные дверцы, выбитые стекла, осиротевшие фары. Один раз он облил дорогущий внедорожник смесью бензина, ацетона и растворителя.

Горело по городским новостям.

Шуруп перевелся в другую школу с похожей ситуации. Как он мрачно сказал: “Самый последний либераст станет фашистом, если проведет в обычной школе с неделю”. После школы был первый курс университета и уличное насилие с парой разложившихся уже трупов.

Зомбикалипсис перевернул все. Мы с учителем удивились, когда узнали, что Шуруп с камрадами, даже пытались захватить здание областной администрации, а перестрелки с полицией и мародерами были для них обычным делом. Родители Шурупа погибли: мать сгорела в подожженном магазине, отец пытался отомстить местным бандитам, но охотничьего ружья хватило всего лишь на двух ублюдков.

После чего Шуруп повел безжалостную войну против инородцев, справедливо полагая, что раз отпал этот кровососущий вампир – Москва, а к власти в Сибири приходят национальные силы, могущие дать отпор Китаю, нужно выполнить простую и конечную задачу: освобождение русской земли от оккупантов. Он промышлял около рынков, на окраинах, в цыганских особняках. По его хвастливым отчетам он завалил уже с полтысячи мертвецов.

Я не стал спрашивать, сколько среди них было людей.

После краткой биографии, подававшейся от информационного голода каждому прохожему в виде сухих жареных фактов, Шуруп спросил у нас:

–А вы как живете, кто такие? Я вам по свободе раскрылся, теперь ваша очередь. Давно с людьми не разговаривал.

Учитель что-то вяло промямлил:

–Да я вот зомбивед, иду в город. Ну... родился, учился вот, как и ты, в университете, – учитель был рад найти что-то общее с нашим новым знакомым, – потом в школе работал, а там и мертвецы.

Я тоже не торопился говорить, сидя пораженный.

–Ну... а я мертвый сталкер. Красиво названный мародер. Хожу по местностям, смотрю.... Тоже учился, работал, вот...

Я постеснялся рассказывать о том, что граблю мертвых старушек, кидаюсь котами в толпы мертвецов, стреляю из рогатки и не имею за душой ни твердых убеждений (за исключением моей теории происхождения мертвецов), ни обеспеченных материальных активов. Правда, в последнее время я поднаторел в добыче славы, но как-то язык отсох об этом говорить.

–Бывает, – тихо произнес наш новый знакомый, – вы почти безоружны, а здесь нынче мертвяков полным полно.

Посидели молча. Я поглядывал на расчищающееся небо и на паренька, которому еще не стукнуло двадцать, но совершившего на двести лет вперед. И после встречи с таким человеком, я по-прежнему буду утверждать, что моя жизнь не скучна и не пресна? В девятнадцать лет я думал о том, как заглянуть под юбку впереди идущей девушке, а он о том, как переломать, а затем заново построить мир.

И пусть кипучая стройка на обломках старого мира извечная мечта любой люмпен-молодежи, этому, в эпоху потребительства и доступной колбасы, нельзя было не поаплодировать. Многим его взгляды покажутся бесчеловечными. Но какую силу имеет это аморфное слово “покажутся”, если парень, не спрашивая ничьего разрешения, берет на себя смелость поступать так, как он хочет?

Ведь по-сути люди могут делать абсолютно все! Все, что хотят, все что угодно! Их стесняет уголовный кодекс, мораль и совсем уж редкие штуки, такие как нравственность, честь, благородство. Все дело в желании, воли осуществить.

Какая власть в этом простом – поступать так, как ты хочешь и можешь, и плевать на тех, кто осмеливается только осуждать!

Брр, даже страх пробирает.

–В чем разница между грузовиком с зомби и грузовиком с неграми?

Шутка была сказана, дабы снять напряжение. Мы непонимающе переглянулись и Шуруп победно ответил:

–Грузовик с зомби никто не будет разгружать вилами.

Когда мы шли за спину солнца – на восток, готовясь отразить любое нападение, он не переставал сыпать подобными шуточками. По обыкновению он спрашивал:

–Как называется ниггер, ставший зомби?

Мы молчали, упиваясь простотой и грубости шутки, такому же очевидному ответу, никак не приходившему на ум. Через пару секунд, не давая нам остыть от размышлений и вместе с тем высказать первые версии, нарушившие бы сакральность этого риторического вопроса, Шуруп отвечал:

–Так и называется. Ниггер.

Мы смеялись, и легче под ногами мелькали километры.

–Почему среди евреев стало так много зомби?

Молчание.

–Человечина бесплатная.

Смех.

–В чем разница между русским пьяницей и зомби?

Напряженная работа мысли.

–У зомби лучше координация движений, он издает членораздельные звуки и у него есть цель в жизни.

Дикий хохот.

–Почему негры так охотно превращаются в зомби?

–Почему?

–Не надо работать!

Держимся за животы.

–Что общего между евреем и зомби?

Раскаты едва сдерживаемого смеха.

–Они оба пожирают русский народ!

Тишина.

Впереди проселочная дорога прочерчена вереницей бредущих мертвецов. Идут целеустремленно, шагая почти в ногу, ни дать ни взять – мертвые солдаты. Около Новозомбиловска их слоняются тысячи, только грамотно расставленные блокпосты и заставы помогают сдержать стаи мертвяков от проникновения в город.

–Куда это они? – озадаченно спросил Фен.

–Их что-то привлекло, – тихо произнес я, – зрелище, пожар или звук.

Шуруп согласился. Мы припали к земле и прислушались. Но не услышали ничего: ни харкало перекусанными досками пламя, ни гремел колокол, ни кричали люди. Зомби брели в тишину, как скотина на убой. Поразительно и страшно в этой картине было то, что мертвые люди пересекали утоптанную и широкую дорогу, сходили в кювет, падали, поднимались, а затем взбирались по пологому склону, борясь с густой, будто лобковой, растительностью.

Словно миграция леммингов, но такие вот, ни за что не упадут с края.

–А вы знаете, что если дальше идти по дороге, то она разветвляется и там стоит блокпост с солдатами?

Мы переглянулись.

–Ты думаешь, зомби поумнели настолько, что теперь обходят препятствия, откуда их могут пристрелить?

–Скорей всего так, – уверенно ответил спутник, – какой идиот вообще сказал, что у зомби отсутствует функция обучения? Или что у него не просыпаются знания из прошлой жизни. Например, от активного питания кровь приливает к голове, и мыслительные процессы идут быстрее и эффективней. Тем более известно, что унтерменши всегда обладают большой способностью к выживаемости.

Мы решили не рисковать и не пересекать вереницу бесконечно бредущих мертвецов. Это была какая-то замедленная лента конвейра, где прокручивался замедленный и иногда прерывающийся диафильм, повествующий о развитии человека. От ребенка до старца. Женщины, мужчины. Многие окровавленные, вонючие, гадкие. Кто-то чист, как младенец. За одним трупом бежит собака с раздувшимися боками и жует сизую и пыльную колбасу кишок, выпавшую из живота пузатого мужчины. Тот не обращал внимания, по-бараньему брел вперед, как за мессией.

–И это ты тоже назовешь помешательством? – саркастически хмыкнул я, – не похоже, что люди сошли с ума настолько, что позволяют своим кишкам просто так валяться в грязи.

–У любой теории бывают издержки, – пожал плечами Фен, – это лучше, чем ничего.

Лучше чем ничего, конечно, потрясающая логика. Так можно в своей жизни из добрых дел только покормить бездомного котенка, а потом до конца своих дней оправдываться “это лучше чем ничего”. Следует говорить: “Это лучше чем то, что я сделал вчера”.

Шуруп заинтересовался:

–Это вы о чем?

–У Феликса Викторовича есть теория о том, почему появились мертвецы.

–Надо же? Очень интересно. Расскажи, Феликс.

Когда мы разбивали бивак под бланжевым, от отблесков костра, стволом дерева, учитель с ясностью и удовольствием поведал свою цикличную теорию повторяющегося безумия. Я специально настоял на том, чтобы развесить костерок без прикрытия. Нужно было приманить овощей, которых я бы потом обобрал. С пустыми карманами в городе нечего делать. В нашем маленьком триумвирате пока царило спокойствие и умиротворение. Втроем путешествовать куда веселей, а чувство защищенности и вовсе выросло до размера крепости. Фен все рассказывал, а я думал о жрачке и бабах. К моей зависти, дослушав до конца, Шуруп проявил не только отгороженность ума идеологией, но и явный интеллект:

–Интересная теория, Феликс. Умная, хорошая. Я бы так хитро придумать не смог.

Как говорится: сначала похвали автора, а потом приступай к критике. И тогда он даже самую разгромную отповедь воспримет не так критично.

–Но во многом с тобой не могу согласиться. Как твое помрачение в мозгах, вызванное “современными историческими реалиями”, могло повлиять на физические характеристики человека? Разве, скажем, моральный кодекс строителя коммунизма сделал из советского жителя сверхчеловека? Или христианская мораль превратила человека в праведника? Что уж тогда говорить о каких-то там голливудских поделках. Да и откровенно говоря, исторические циклы у тебя притянуты за уши. Нет никакой последовательности и системности. Я могу также набрать солянку различных дат, у которых нет общего корня, и объявить о том, что этруски – это предки русских.

Я загрустил, не ведая умных слов.

–Короче, хрень твоя теория.

Это было мне понятно, я повеселел и спросил:

–Ну, что уж ты так. У тебя тоже, поди, есть свои взгляды?

–Конечно!

И он принялся рассказывать, в лучших традициях квадратного Дуче – уперев руки в бока и выпятив нижнюю челюсть, щелкать жгучими, хлесткими фразами.

–Каждая раса обитает в комфортных для нее условиях обитания. Соответственно, она создала и преобразовала под себя землю. Кровь и почва – два столба любого общества. Когда кровь, в результате человеческого прогресса размылась миграциями, рухнул первый столб. Железная дорога, открытая граница и непонятный европейский стыд за былую силу наводнили наши страны теми людьми, что им чужды. Сами посудите: будет ли доволен человек, всю сознательную жизнь не евшей свинины и имеющий пять жен, переехавший под одной крышей к семейной паре, которая ежедневно ест свинину? Здесь размывается почва. Почва – это не просто земля, это то, что та кора, у человека в голове. При должном подходе почвой для него может стать любая земля. Какая разница, где любить березовый лес? В Европе или за Уралом? Кровь захватывает землю, голова преобразовывает ее в почву. Именно поэтому вполне реально сделать из Европы мусульманские страны.

В том, что парень высказал потом, было немало правды. Я точно знал, что среди негров или арабов количество зомби в целом выше, чем среди других людей. По счастью с ними мне не приходилось встречаться, но я как-то смотрел ролики на “ютубе” из пригорода Парижа, где озверевшая молодежь снова переворачивала машины. Только на сей раз это были зомби, а не оскорбленные малым пособием по безработице молодежь.

–Когда смешиваются разные ареалы обитания рас, для каждой из которой приятен и понятен только свой вид на жительство, начинаются конфликты крови. Идет борьба за землю – это вполне нормальное явление для мира. Так Англия клеймила рабов в Африке, так Кортес прорубал ацтекские джунгли. Сейчас набрали силу обратные процессы – деколонизация земель бывших метрополий. Когда почва оказалась переработана в чуждой коренной цивилизации перегной, когда произошло массовое смешение кровей, тогда и настал Зомбикалипсис. Это очевидная и ответная реакция на расовое смешение. Сами посудите, кто может получиться от кровосмешения белого и негра? Разумеется только зомби. Достаточно подпилить у расы два держащих столба – кровь и почву, и тогда можно встречать вырождение. Это научная мысль, высказанная всеми известными расологами и просто адекватная мысль. Сами посудите, что может дать синтез народов давшего миру Чайковского, Шопена, Глинку, и 50 cent, пятьдесят копеек то есть и прочих реперов? Только зомби.

Он умолк, выпив воды из фляжки. На ее металлическом боку застыли две скрещенные гранаты. Зомби все шли и шли через дорогу, не обращая внимания на костер. Сколько же их было! Засыпающая природа шелестела сотнями ног, стонала хрипами из их носов, пастей и прочих отверстий.

Первым оживился Фен, все-таки ученый:

–Ну, что это за сказки. Во-первых, раз причиной появления мертвецов стала смешения ареалов белых и небелых народов, то почему этого не произошло еще в шестнадцатом веке, при расцвете работорговли? Во-вторых, с чего ты взял, что скрещивание это плохо? Кто самые красивые женщины, разумеется, латино-американки! В-третьих, твоя гипотеза не объясняет того, почему зомби появились именно сейчас, а не пятьдесят лет назад.

Шуруп ухмыльнулся и продолжил, кратко рубя фразы:

–Первое: белые не колонизировали страны полностью, а довольствовались контролем основных экономических позиций, не смешиваясь с коренным населением и не ставя себе задачу – полностью территориально контролировать страну. Исключение Америка, но там белые вели фактически геноцид, не заинтересованные в том, чтобы после делить с кем-то эти территории. Второе: попробуй совместить фрагменты кода из операционной системой “Линекс” и операционной системы “Виндовс”. Получится урод, так и с людьми. Кстати, я не считаю латино-американок самыми красивыми. Третье: деградация и повальное смешение с наступающими ордами произошло именно сейчас. В обществе наросла их критическая масса.

Они спорили еще очень долго. К костру наконец-то приперся довольно свежий овощ и слепо таращился на пламя, высунув от наслаждения разбухший язык. Я со вздохом посмотрел на него: высокий, стройный и худой парень. Я попытался представить его прошлую жизнь. Какой-нибудь студентик юрфака со страничкой “Вконтакте”, ста или ста двадцатью друзьями, часто выпивающий в клубах, но не считающий себя алкоголиком и быдлом. Мечтал о машине и не думал о будущем, в котором он теперь жаждет не гробу на колесах, а о непонятных мне вещах. Слишком чувственных. Заканчивая психологический портрет, я подумал, что он в транспорте слушал на полную громкость в наушниках клубную музыку, носил большие солнцезащитные очки. Они и сейчас на нем, сидят криво, как на пугале.

–Садись, сынок, поговорим.

Я поправил чудищу очки, и с силой надавив ему на плечи, усадил рядом с костром. Зомби не обратил на меня внимания и продолжал, слабо сипя, глядеть в костер. Спорящие пару раз оглянулись на нового гостя, и их вновь поглотила дискуссия, еще не переросшая в мордобитие.

Мордобитие – это логичный и правильный финал любого исторического спора. Не можешь вспороть защиту оппонента аргументами, вмажь про меж бровей кулаком! По-крайней такой вариант лучше заявления: “В принципе, мы говорили об этом одном и том же”. Если вам кто-то так сказал, значит, проиграл в словесной баталии.

–Вы меня слышите, ау....? Ау?

Если Шуруп продолжит путь в нашей группе, то мне не с кем будет поговорить. Надо же, его сразу перестали интересовать трупаки, как только он нашел того, с кем можно было поспорить. Интернет дает о себе знать и теперь. Труп пребывал в своей мертвячьей нирване. Мажоры и полумажоры – это очень вкусная находка. У них всегда много дорогих безделушек.

Я, надев резиновую перчатку, обшарил труп. Из существенного нашел севший телефон с сенсорным дисплеем, залитым чем-то твердым и липким. Кто-то на него долго пускал слюни. Плюс пара тысяч кровных рублей, если сдам технику в городе. Нынче на нее спрос не самый большой, но из-за массового сокращения экспорта говна из Поднебесной, у народа медленно, но верно развивается комплекс нехватки привычной и дешевой порции дерьма в повседневной жизни.

Не всем ведь нравится телевизор “Рубин”.

–Извини, не знаю, как тебя зовут, – начал я, – но мне видимо приятней разговаривать с мертвецом, чем найти язык с живыми. Так я никогда и не расскажу свое видение ситуации. Совсем как на выборах две тысячи восьмого года, ха-ха. Когда возможность реально проголосовать одна: написать на бланке то, что пишут мелом из трех букв на заборе.

Зомбяк медленно поднялся и закачался из стороны в сторону. Танцует. Они часто танцуют этот вертлявый джагертон, дрыгающийся танец американской молодежи шестидесятых. В свете костра показалась еще одна фигура, на сей раз женская. Я в задумчивости еще не снял с себя резиновые перчатки. А дама была мила собой, если не считать, что у нее был содран скальп, откуда торчали остатки окровавленных волос. Я, смотря на то, как раскачиваются эти два отрешенных, уединенных в каком-то своем закрытом мире мертвяка, куда мне никогда не попасть, невесело хмыкнул.

А ведь они блаженны. Не ведают что творят. Дети с возможностями взрослого человека. Даже боли не чувствуют. Вполне возможно, что они счастливей всех на свете.

–Позвольте пригласить вас на танец, мисс.

Я галантно подал руку в перчатке и, не дожидаясь ответной реакции, легонько приобнял мою партнершу за талию. Да, воняет, да бессмысленные глаза, как у наркомана, смотрят мне в лобешник. Но, волшебство вальса. Я, стелясь по траве, веду партнершу, загребающую по земле ногами и вихляющую головой как висельница. Висельник и наркоман – замечательные метафоры для партнерши по танцу. Я не сомневался, что она танцевала, ее посеревшая и порвавшаяся юбка была нужной длины. Скорей всего ее кто-то изнасиловал, так как на ниже пояса можно было увидеть запекшуюся кровь. В моих ушах била мелодия вальса, стоны мертвецов, вереницей пересекающих дорогу и строки, строки любимой и позабытой давно песни:

“Легкий бархатный стук.

Ваша поступь легка:

Шаг с мыска на каблук”.

Кружится, не думать ни о чем! Мое сердце оказалось разбито на локальные диски. Или оно напоминало хлебные корочки, которые не склевали воробьи. Меня несло по сухо аплодирующей траве, и я всеми силами старался хоть на минуту стать счастливым. Верить, когда видишь, как мертвяк с упоением жует собственные кишки. Любить, понимая, что тебя никто не ждет. И в этом сила.

Я знаю, что на меня смотрят во все глаза, что этот нацист, что мой подшефный интеллигент. Сделав неполный круг я пританцевал к пятну костра, а затем наподдал такой пинок своей вонючей партнерше, успевшей меня изрядно выпачкать, что она долго, по инерции бежала через поле, пока не запнулась и не упала.

Ее откляченный зад так и просил повторить процедуру, но второй пинок я потратил на дрыгающегося у костра мертвяка, засветив ему смачный пендель в туже точку. Зомби, как мне показалось, обиженно завыл и, пошатываясь, побрел прочь.

Задница в темноте не поднималась и не виляла. Видимо, дама при падении сломала себе шею, и хоть нервная система погрубела, но такой травмы организм не выдержал, застыл. Интересно, сколько она будет подыхать? Недели.

На меня смотрели две пары глаз: голубые и карие. Вообще-то у Феликса Викторовича они были чуть посветлей, но из-за юркости и мелкокостности его натуры, (как это поэтично сказать?) зеркала его души казались темнее. Во всяком случае, у них обоих в глазах я различал всего один вопрос: “Парень, ты не рехнулся?”

–Что смотрите? Не палить же в воздух? Это был единственный способ, чтобы вы перестали, наконец, спорить. Уши вянут.

Навыки интернет-тролля могут пригодиться везде.

Глава 17

В детстве на его руке клацнули челюсть бездомного пса. Белые шрамы на правом предплечье не заросли и с получением депутатских корочек. Он только с большим удовольствием теперь расхаживал по бурому ворсу ковра. Вообще-то это была выделанная шкура медведя, но Владимир Соломкин пренебрежительно называл ее ковриком. Нынче, таким добром, по дешевке заваливали рынок китайские браконьеры. Никакие законы в брошенной тайге им были теперь не писаны. Депутат специально постелил шкуру в прихожей загородного дома, выказывая, в стиле нуворишей, пренебрежение к интерьеру и к побежденному хищнику.

Его должность состояла из многих слов с несколькими предлогами. Она даже оставляла возможность ввернуть пару запятых, чтобы смысл сказанного быстрее доходил до ума. Проще говоря, должность Соломкина соответствовала трехэтажному дому, который он выстроил за какой-то год в охраняемом поселке, подле дороги на Кольцово. Это было совсем недалеко от Новосибирска и близко от Заельцовского кладбища.

Но мертвые нынче гнили не в земле, а расхаживали по улицам, поэтому вынужденное соседство с могильником не волновало мужчину. В какой-то степени теперь соседями мертвых являлись все люди на Земле. Это его немного веселило.

У него был оплачиваемый месячный отпуск, которого без проблем добился в мэрии. Его только попросили никуда не уезжать из страны, но он клятвенно заверил коллег и начальников, что дороже Родины для него ничего нет. Правда, в памяти браузера на компьютере сохранились яркие проспекты лазурных островов. Да и улететь он не мог, многие чартерные рейсы были отменены из-за банальной нехватки керосина и перегруженности внутренних авиалиний.

На свету богато украшенного кабинета, наконец, зазвонил телефон. Депутат давно ждал звонка своего друга из Москвы, работающего в аппарате правительства. Ситуация за Уралом накалялась и все чаще внимание центра, словно око Мордора, перемахивало через горный хребет. Через минуту разговора, мужчина задал главный интересующий его вопрос:

–А как быть с так называемой Партией Живых?

–Не стоит беспокоиться. Им нужен порядок, а нам стабильность. Никто не даст победить выскочке. Вы же понимаете, что все эти сегодняшние выборы мишура, ничего не стоящая фикция. Плюнуть и растереть. Чушь несусветная. Лучше бы их вообще отменили на время чрезвычайной ситуации, как мы и предлагали.

–Но их, же поддерживает кто-то влиятельный?

–Разумеется, и охрана у них поставлена на высшем уровне. Пиаршики, свои люди в ментовке. Но это не проблема. Центр обещал помочь с деньгами. А деньги могут устранить все, что угодно. Да что я вам прописные истины объясняю. Не волнуйтесь. В центре о ваших проблемах знают и готовы помочь вам их решить. К сожалению, ваша область не нефтеносная...

Соломкин взволновано прокричал:

–Но у нас есть зерно! А в условиях возможного голода это дороже бензина! И транспортный логистический центр...

Голос с другого конца страны примиряюще заговорил:

–Ну-ну, об этом знают. Сейчас всеми силами пытаются спасти нефтепромыслы, поэтому такая пропаганда насчет прихода Китая идет. Он не сможет проглотить так много. Не беспокойтесь о живчиках и прочих выскочках. Придушим в раз, это не главная забота. Проблема с больными снова выходит из-под контроля. Нам нужна единая страна, а не лоскутное одеяло.

–Да-да, единая страна...

Он развалился в кресле, которое еще до кризиса купил на аукционе в интернете. Оно было страшно неудобным, зато престижным с ценой со многими ноликами. В часах, напоминающих поставленный на казенную часть артиллерийский снаряд, пробило двенадцать часов. Дом, освященный попом и ярким электрическим светом, вопреки объявленной официально экономии, ожил и закачался из стороны в сторону, изображая из себя замок с приведениями.

Именно в этот момент зазвонил телефон внутренней домашней связи. Соломкин безучастно снял трубку с письменного стола:

–Слушаю.

–Владимир Иудович, тут сигнализация во дворе сработала.

–Опять вор?

В зимней неразберихе его пытались ограбить, но тогда охрана скрутила зарвавшихся грабителей и сильно избив, выкинула их вон, на улицу. Они были сметены потоком живых мертвецов.

–Здесь все под нашим контролем и дом освещен. Наверное, это зомби. Что прикажете?

–Спустите собак. Псин потом помете, а остатки выкиньте.

–Хорошо.

Мертвецы не были для Владимира Иудовича физической помехой. Скорее неожиданным политическим противовесом. Достижения последних лет, которые Здоровая Россия целиком и полностью приписывала себе, неожиданно пошли прахом. Пассивных избирателей, когда на прилавках осталась одна копченная и ливерная колбаса, а буханка хлеба, на радость спекулянтам, стоила под сто рублей, словно подменили. И никаким очередным “планом” успокоить их было нельзя. Люди требовали порядка и за это готовы были жечь, грабить и ломать. И милиция, точно также испытывающая продуктовый голод, вовсе не стремилась избивать манифестантов.

Кушать хотели все. Особенно зомби, славно попировавшие в те страшные дни. И хоть толпе не удалось захватить административные здания в городе, но власть пошла на компромисс и с согласия центра назначила на лето проведения выборов. Это были привычные игры в демократию, необходимая отсрочка. Здесь можно было не бояться проиграть, если в рукаве валялись козыри с полностью подконтрольными СМИ. Вброс нужных бюллетеней обеспечивает 2-3% процента голосов, а нужной информации 20-30%.

Через финские стеклопакеты пробился скулящий, подвывающий звук. Так пискляво и прерывисто плачут погибающие собаки. Затем последовал взрыв яростного лая, утробного рычания, снова выродившегося в быстро затихающий скулеж. Окна пропускали лишь высокие ноты, поэтому в кабинете Владимира Иудовича хрип умирающих псов просачивался только на мгновение, страшным, резко обрывающимся предсмертным посланием.

Он схватил трубку и нажал на кнопку вызова поста охраны.

Между короткими гудками и быстрыми ударами сердца – тишина. Наверное, они пошли вместе с собаками, успокоил себя депутат. В конце концов, у них есть оружие. Он оказался прав, в тикающей сверчками летней ночи, заиграли громкие огнестрельные хлопки. Суматошные, быстрые, слишком нервные. Так стреляют от великого страха, по быстро движущейся мишени, по скалящемуся ужасу.

Соломкин не успел привстать со своего трона, когда зазвонил мобильный телефон. Последняя модель безвкусной моды, украшенная мелкими бриллиантами. Подарок одной региональной транзитной сети, контрабанду бытовой техники которой он помогал прикрывать. Новосибирск был важнейшей транспортной артерией, чем больше товаров через него шло, тем лучше было Владимиру Иудовичу.

Телефон издевательские вибрировал, мастурбируя сложившуюся вокруг загородного дома тишину. Номер начальника охраны. Он ткнул в сенсорный экран, понимая, что это не менее важно того, что произошло на улице.