Текст книги "Российская Зомбирация (СИ)"

Автор книги: Злобин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

–Василь, а ты куды пленного повел?

Пленного? В войнушку переиграли, вояки. Ох, как право использовать оружие меняет людей.

Куропаткин улыбнулся:

–В зомбятник, до выяснения. Куда же еще?

На сердце немедленно образовалась наледь страха.

–В зомбятник? – переспросил я, – а он, надеюсь, пуст?

–Нет, – меня вели уже по бывшей конторке ГИББД, – там сидит один пойманный зомбяк. Но ты не бойся, это натуральный овощ. Если с ним что случится, мы тебе потом голову отвернем, понял? Мы за него отвечаем.

Внутри затхло воняло. Я удивился, как менты позволили вонючему мертвецу околачиваться в обезьяннике, ныне остроумно прозванном молвой зомбятником? Он же надухарит помещение. Видимо труп был свежим и еще не успел наложить себе в штаны. Но сосущее чувство под ложечкой никуда не исчезло.

Вам приятно было бы оказаться лицом к лицу с мертвецом в запертой и, ну, очень маленькой, стальной клетке? Лязгнул замок, и меня впихнули в этот реберный прямоугольник, клацнувший за мной на прочных петлях.

–До выяснения посидишь здесь. Покормим вечером. Завтра за тобой приедет Труповозка, и отправишься в Новозомбиловск вместе со своим новым другом.

Труповозка – это бронированная фура с боевым охранением, которую вызывает полиция, чтобы сопроводить до ближайшего ИВС пойманных преступников или подозреваемых, а заодно и овощей. Последних полиция предпочитала под шумок расстреливать, и их было немного, но название прочно закрепилось в молве.

Менты (ух как укоренилось это прозвище в лексиконе) ушли, а я рискнул окликнуть фигуру, стоящую в противоположном конце клетки, всего-то метра полтора, и повернутую ко мне спиной.

–Эй, овощ, не смей на меня капать слюной и подходить ко мне! Понял? Иначе ногу оторву и этой же ногой до смерти забью.

Я сказал это скорее рефлекторно, ведь что-то, а голос его как раз привлечет.

Зомби осторожно, как на замедленной съемке, повернулся ко мне и застыл, тихо зарычав. Раскрытый рот с мелкими, но прочными, пожелтевшими зубами. Перекошенное лицо. И злоба, злоба в красных, воспаленных глазах.

Не было никакого сомнения, меня подселили в коммунальную квартиру с буйным соседом.

Глава 3

–Вы хотите спасти своих детей? Излечить их от свирепствующего недуга? Перестаньте кормиться пустыми обещаниями центра, пытающегося спасти не вас, а собственные вспотевшие шкуры и семь процентов избирателей или, говоря прямо, чуждую для нас Москву! Наших парней, кормящие, работящие... лучшие руки и умы Сибири, давшей Москве Ломоносова и стойкие дивизии сибиряков, забирают для спасения гигантского и чужого нам мегалополиса! Я чувствую в ваших сердцах вопрос: сколько еще? Мы хотим жить на нашей земле, и мы хотим жить на ней здоровыми! Здоровье и стабильность! Здоровье и стабильность!

Именно с таким красным лозунгом проходила первая, всеобщая избирательная компания Новосибирской области. Центр, понимая, что никакая милиция не способна сдержать расползание по сторонам огромного государства, что уже начали резать острыми ножами, как сладкий торт, соседи, скупо, но почти ежемесячно, отвешивал периферии долгожданный воздух свободы.

Первый шаг – вернули выборы губернаторов, утверждающие теперь законодательным собранием области, ибо напуганные люди открыто роптали и обвиняли во всем власть. Затем расширили полномочия местных законодательных собраний и наделили, в обмен на лояльность, сильной исполнительной властью глав регионов. Да, безусловно, они превратились в местных царьков. Но монархов более-менее верных федеральному центру. За это монарх гарантировал Москве (ее часто называют МоZквой) подчинение, худые отчисления в бюджет и поставку здоровых парней призывного возраста.

Конечно, это абсурд проводить выборы, когда председатель избирательной комиссии, обагрив заштрихованные многообещающими фамилиями бланки, вдруг перемахивал через стол, и насмерть загрызал нерадивого избирателя. Тем не менее, люди требовали перемен. И если в пору нефтяной сытости, они смачно срыгивали, вторя о благостных временах голубому экрану, то теперь всерьез растаскивали остатки сложившегося, как карточный домик, порядка. Такой уж был заведен у россиян порядок. Власть, боясь поменяться с чернью местами, шла им на уступки. И даже карие глаза спецназа за стальными щитами, все чаще переходили на сторону ропщущих.

Ведь никакая хозяйская подачка не защитит от невидимой и без разбора карающей руки инфекции.

–Мы хотим жить для себя! Мы хотим жить в спокойном, здоровом мире! Мы придем на смену старым бюрократам, оплетших корнями занимаемые ими кресла. Мы изменим ситуацию. Вернем братьев, излечим сестер! Восстановим здравоохранение, образование. Голосуйте за Партию Живых. Здоровье и стабильность!

Центральная площадь Новозомбиловска бурлила от переполняющего ее народа. По нынешним временам в одном месте собралось целое столпотворение – около четырех тысяч человек. Многие еще боялись появляться в людных местах, но худо-бедно заштопанный порядок был наведен. По-крайней мере на Красном Проспекте – главной магистрали города, больше не валялись разодранные трупы, а воинствующие группировки больше днем не делили зоны влияния, предпочитая ночью подрывать и расстреливать конкурентов.

Об этом с гордостью говорили по центральному каналу.

Причина, взвинтившая горожан, крылась в митинге новоиспеченной и, как всякий колобок, амбициозной Партии Живых. Ее глава, отставной полковник Еремей Волин, боролся за то, чтобы провести в законодательное собрание свою партию. А там стать губернаторов вопрос времени. То есть, он сражался за кресло президента в миниатюре. Партия Живых, зарекомендовавшая себя решительными, действиями уже имела многих сторонников и в мэрии, и в народе, поэтому солидные ресурсы были направлены на полное подчинение региона единовластной политической воли Еремея Волина. Основной конкурент живчиков, как их называли в народе, была мимикрировавшая под сложившиеся условия, партия с названием Здоровая Россия, жмущаяся, как блудливая девка, к богатенькому папе-центру.

Центр смотрел насторожено и готов был поделиться с теми, кто удержит регион от аннексии мертвецами.

Логично предположить, что третий полюс силы, составили бы олигархи. Но власть, проявив жестокость, поступила очень мудро – мигом национализовав (то есть, набив морду олигарху и обшарив его карманы) находящиеся в Зомбирации капиталы, а их владельцев упекла в Магадан, осваивать чудную профессию швеи-закройщицы. Большая часть средств осталась в оффшорах, за которые правительство до сих пор билось и вело шпионские игры в международных судах.

Зато никаких сильных политических противников для власти не существовало: доминирующая партия Здоровая Россия, цепко и, победно выпятив челюсть, снова уверенно вела корабль российской государственности на рифы катастрофы.

Но вот Партия Живых чуть ли не впервые составила ей весомую конкуренцию. Она удивительно маневренным лавированием смогла умаслить самые разные категории населения: умеренных националистов, патриотов, демократов, даже некоторых социалистов!

Видимо и правда ненависть к партии власти сплачивает самых разных людей.

Митинг проходил на площади имени Ленина. Величественного памятника Ленину с воздетой в жесте то ли призыва, то ли подаяния, там давно не было. Ему под развевающийся парусом плащ неизвестные заложили тротиловую бомбу, и в одно прекрасное утро, каждый, зайдя к вождю сзади, мог собственноручно заглянуть в светлое будущее. Теперь от монумента остались только ноги, до сих пор не восстановленные и обнесенные фанерными щитами.

Озлобленные коммунисты на следующую день провели массовую монстрацию, где заклеймили партию власти так, что она должна была немедленно пойти ко дну. Но в толпе воинственных пенсионеров откуда-то взялось несколько буйных. А так как бабушки и ветераны труда явно не чемпионы по бегу с препятствиями, то значительная часть монстрации была сгрызена. Полицию в массовой панике просто затоптали.

С этого печального, майского цвета события и началась в Новозомбиловске подготовка к областным выборам.

На месте памятника Ленину (власть, когда пообещала его восстановить, наверное, держала за спиной скрещенные пальцы) теперь горбатился дощатый помост, тыльную сторону которого украшал лозунг: “Здоровье и Стабильность!”. Вокруг этого эшафота народной демократии сцедилось из выходящих на площадь центральных городских магистралей множество людей.

Их было тысячи четыре, но любому оглянувшемуся казалось, что здесь собрался весь город, не посещающий центр даже на день города или девятое мая. Имелось и еще одно отличие: почти все были трезвыми и взирали с надеждой на вешавшего с трибуны человека.

Еремей Волин знал, чтобы раскрытые щи тебя слушали, нужно соблюдать три простые вещи.

Первая – эпатировать внешним видом. Еремей был здоровенный, подтянутый, широкоплечий военный в мундире с медалями, которые бы только дурак назвал побрякушками. Здесь была даже полученная в юной чеченской войне солдатская медаль “За Отвагу!” Множество чеченских диаспор, создавших в городе закрытые, полностью независимые анклавы близ рынков, очень не любили Еремея. Он, показывая вовсе не офицерскую гибкость ума, умело сконцентрировал ненависть населения к этим, как он постоянно выражался “захватчикам”, чем одновременно создал себе послушную армию и нажил серьезных врагов. Это уже был второй пункт – умело давать выход ненависти населения и контролировать ее.

Поэтому в городе часто случались кавказские погромы, за что Еремея публично обвиняли в экстремизме и разжигании межнациональной розни. И здесь в полной мере проявлялся третий талант военного, он говорил понятным и доступным языком, полным солдатских сравнений, аллюзий и прочих гипербол.

–Приютить на теле города вошь, – ревел его медвежий бас, – значит постоянно чесать себе яйца! Покажите мне того, кто хочет досыта кормить своей кровью дармоеда, лишь бы тот не обиделся, пока его дети сами страдают от голода? Покажите мне такого человека, и я немедленно отправлю его в туалет, вычерпывать оттуда дерьмо! Ведь ему же надо откуда-то брать новые идеи!

Полковник ревел, как бомбардировщик. Ему не нужен был даже микрофон, так он громыхал, используя все таланты своего командирского, отточенного годами военной службы, голоса. Он перегнулся через деревянные перила и, впившись взглядом в толпу, продолжал стегать массу нескучным языком:

–Меня упрекают в детских комплексах, из-за которых я якобы не терплю, еще более “якобы” гостей! На это я могу ответить только одно.

Еремей Волин немедленно расстегнул свой мундир, снял удавку галстука, рубашку и застыл обнаженный по пояс, демонстрируя ахнувшей толпе мощные, совсем не дряблые мышцы. Он, как заправской культурист, напрягал бицепсы, показывал широчайшие и, закатав штанину, великолепно проработанную двуглавую мышцу бедра.

Девушки в толпе кричали, и даже скептичные мужики, машинально скрестившие на груди руки, увидев в первую очередь на трибуне не политика, а самца, улыбаясь, зааплодировали. Это было им понятней бубнежа про экономическую стабильность и Зомбирацию, встающую с колен.

Еремей продолжил в полуголом состоянии и его мышцы, налитые кровью, смотрелись впечатляюще.

–Многие справедливо скажут, так как вы умные и энергичные люди, что областью должны управлять не мышцы, а ум. Не атлет, но политик. А теперь, друзья, оглянитесь вокруг. Что принес этот хваленный государственный ум городу? Стихла ли война группировок? Урезонена ли этническая мафия? Кто остановит полицейский беспредел? Разве исчезли из города мертвецы? – при перечислении предыдущих бед толпа бездействовала, но как только речь пошла о самом беззащитных из зол, на обильно присутствующих в толпе овощей посыпались удары, – нет-нет, прошу, виноваты не овощи, – толчки мигом прекратились, – виноваты те, из-за которых эти бедные создания беспрепятственно разгуливают по живым улицам. Наше время не терпит соплей и умственных испражнений, оно требует силы мышц! Сила наведет порядок!

Какой-то храбрый человек из толпы хрипло выкрикнул:

–У нас уже и так отобрали свободу!

Волин немедленно кинулся к центру перил и провозгласил:

–Вот видите, поэтому вам нечего терять! Голосуйте за меня, и я не только верну вам гражданские права, но и наведу порядок. Я, как военный, к нему давно приучен. Я не тыловик, а боевой офицер, и бюрократия будет повешена!

Сзади Волина упал брезент, скрывающий какую-то высокую, больше оратора, конструкцию. Под хохот толпы появилась виселица, с болтающимся в ней существом с огромной, будто воздушный шар, головой и настолько маленькими конечностями, что невозможно было понять, где у него ручки, а где ножки, и есть ли член.

–К сожалению, чтобы повесить бюрократа, а не его чучело, мне нужно заиметь под собой точно такое же черное кресло!

Слева раздалось старческое, но громкое:

–А что будет с пенсиями?

Еремей метнулся к левой стороне трибуны:

–С ними будет происходить тоже, что и с известным органом при виде красивой женщины. Пенсии будут увеличиваться!

Цитата разошлась. Утренние газеты с ехидцей заметили, что в случае победы Еремея Волина на выборах, пенсионерам будет, что пососать зимой.

С противоположного фланга раздался новый вопрос от бритого молодого человека:

–Что будет с чужаками на нашей земле?

Волин степенно подошел к правому краю трибуны и ответил:

–То, что они заслуживают.

–А как вы решите – кто чужой, а кто свой? Это фашизм! – вновь раздалось слева.

Вопрос снискал большую поддержку, рассержено загудевшую в толпе. И даже специально нанятые клакеры, призванные криками поддерживать оратора, не смогли переорать толпу.

Через несколько секунд, когда Еремей Волин достиг левого края трибуны, успевая обдумать ответ, микрофонный гул возвестил:

–Фашизм – это безропотное служение государству. Я предлагаю вам послужить лишь здравому смыслу. Если для вас здравый смысл стоит ниже ваших нравственных убеждений, то вы просто-напросто в них заблуждаетесь. К сожалению, фашизма в нашем обществе предостаточно. Но это не телесное рабство, а рабство собственного духа перед господством лживых убеждений. Пока вы их придерживаетесь – зомби окончательно наводнят наши улицы, а государство разладится. Что касается метода отсева, то он чрезвычайно просто. Существует Уголовный Кодекс, и те, кто по этому своду считаются виновными, будут наказаны. Разве вы против того, чтобы справедливо наказывать виновных?

Еремей Волин еще долго метался от края к центру, от центра к правому флангу, отвечая на вопросы горожан. Он, хоть и делал ставку на зрелище, понимал, что его, как клоуна, будут использовать в собственной пропаганде конкуренты. Они выставят его шутом, которому поклоняются точно такие же шуты. А избиратель готов чувствовать себя обманутым (иначе, зачем он еще ходит на выборы?) но никак не посмешищем. Поэтому Еремей старательно показывал свой богатый интеллект, находчивость и незаурядный ум.

Когда митинг перешел в концерт, где играли патриотическую музыку, раздавали бесплатные талоны на питание и кормили голодных горожан кашей из полевых кухонь, лидер Партии Живых, вспотевший и одетый, под охраной двигался к воздвигнутой неподалеку, в сквере, палатке. Вечером, здесь же, его ждало повторное выступление.

Под брезентовым балдахином его ждала фигура, спрятанная под каноничным черным плащом, при втором знакомстве оказавшимся всего лишь пледом, накинутым в такую жару на плечи и, ломающей образ бейсболке, козырек которой скрывал лицо человека. На шее бабочкой у него повязан мохеровый шарф, совсем не пропотелый в такую жару.

–Привет, Ерема, – первой поздоровалась фигура низким отчетливым голосом, – как идут наши дела?

–Прекрасно! – рыкнул военный, снимая китель и протирая суровое лицо чистым полотенцем, – вечером на площади соберется тысяч десять, надо будет обеспечить дружинную охрану, а то вдруг парочка буйных заявится. Или здоровороссы провокацию организуют. Мы и так отхватили себе площадь для митинга чуть ли не силой! Люди добровольно рискуют своим здоровьем, лишь бы послушать меня! Они верят мне!

–Мне? – несказанно удивилась фигура.

Офицер поспешно поправился:

–Нам.

–Нам? – не менее удивленно вопросил не представленный человек.

Еремей сконфузился, плотно сжал мощные челюсти и ответил:

–Виноват, Вам! Они верят Вам!

Странная, совсем не по летнему одетая фигура, поднялась с пластикового стула и подошла к вытянувшемуся по струнке лидеру Партии Живых. Макушкой неизвестный доставал Волину до плеча, тем не менее, военный явно его побаивался.

Мягко шелестя, как ветерок на кладбище, заговорил незнакомец:

–Мне кажется ты, Ерема забываешься. Ты слишком много берешь на себя, а груз тебе явно не по плечам. Ты строишь из себя лидера, забывая, в чем настоящая причина того, что эти люди, – из-под одеяла взметнулась рука в белой перчатке и указала на дверь, – считают тебя спасителем и героем.

–Никак нет, Вам это кажется.

–Кажется? – воспрял голос, – когда кажется, креститься надо. Еще приносили клятвы на кресте, но в наше время это весьма ненадежный способ. Ты знаешь, что такое омаж, Ерема?

Тот сдвинул брови и проговорил:

–Это что-то из рыцарства?

–Совершенно верно. Это принесением вассалом клятвы верности сюзерену. Вассал обязуется подчиняться сюзерену, приходить ему на помощь по первому зову, за это сюзерен дарует вассалу защиту и покровительство.

Фигура медленно, как будто с трудом стянула с правой руки белую перчатку.

–Больше всего я не люблю предательства. Поэтому ты, Еремей, повторишь свою вассальную клятву. Заново принесешь мне омаж. Целуй.

И незнакомец протянул широкоплечему полковнику бледную, синевато-голубую трясущуюся руку, покрытую гноящимися, будто бубонная чума, струпьями.

Недолго думая, Еремей Волин, лидер популярнейшей Партии Живых, ветеран горячих точек, спортсмен и культурист, рухнул на колени и, схватив обеими руками холодную длань человека, покрыл ее множеством преданных поцелуев.

Глава 4

Дурное это событие сидеть в обезьяннике, еще гаже, если к тебе там клеится плотоядно облизывающаяся личность, но совсем хреново, когда от личности там остались одни сузившиеся, с расширенным зрачком, не реагирующим на свет, глаза.

–Это буйный! – ору я как футбольный фанат, – это же буйный, вашу мать!

Зомби состроил ехидную рожу, снова хвастался мелкими, акульими зубками.

–Су-у-уки! – ору я магическое ментовское заклинание, – су-у-ки!

Ты можешь обзывать ментов как угодно, выдумывать заковыристые оскорбления, грозиться отрезать им ноги, но только это загнанное, уличное ’’суки’’, действует безотказно. Им легче вызвать милицию, чем набрав на телефоне ноль-два.

–Су-у-уки!

Ввалился тот же жирный бурдюк, Куропаткин, смотрящий тупо, словно боров, не говорит, а рыгает:

–Те хлебало дубинкой завалить? Чё орешь?

–Это не овощ, а натуральный буйный!

Я посмотрел на мертвеца и... обомлел. Он вновь тихий, забитый, кротостью может сравниться с ягненком или с Иисусом с картины “Мадонны в Гроте”. Только мне сейчас, блин, не до святых аллюзий.

–Сука? – не переспросил, а с вопросительной интонацией утвердил милиционер, – Сука? Су-у-у-ка! – многозначительно прошипел он и принялся тыкать меня под ребра дубинкой, вспоминая детскую фехтовальную секцию, а я прошлое школьной груши для битья.

Ну, к слову все так и было. Овощ с интересом наблюдал за тем, как его соседа избивают резиновой дубинкой с металлическим набалдашником (для более эффективной борьбы с мертвецами), скалился совсем как человек. Когда я рухнул на пол, больно ударившись о решетку, а из носа пошла кровь, то мертвец задвигал корпусом, поворачиваясь туда-сюда, и тупо посмотрел на меня.

Я знал, что это у овощей одно из высших проявлений удовольствия. Собаки машут хвостом, кошки мурлыкают, мужчины фапают, а они вон вращают из стороны в сторону торсом.

–И если с этим мертвым гондоном что-нибудь случится, – напоследок прошипел мент, – ответишь головой.

–А меня, человека, не жалко? От него же воняет!

–А что тебе, паразиту, сделается? Человек он это, везде выживет.

Вот не люблю этих комнатных философов, у которых мысли имеют форму той же комнаты – угловаты, с косыми углами (таджики плохо строили), и таким чувством собственной важности, что им можно мерить температуру Солнца – делений на шкале хватит.

–Говнюк, – прошептал я так тихо, что и сам не услышал. Зато на совести от такого самообмана мигом полегчало.

Полицейский ушел. Я присел на узкую, будто гладильная доска, скамью и принялся промокать куском стерильного бинта, целый рулон которого я подобрал в ныне не существующей Венгеровской больнице, выступившую кровь. Мне приходилось бывать в той поликлинике еще до Зомбикапсиса, она где-то в шестидесяти километрах отсюда. Я с уверенностью могу сказать, что сельский врач – это либо святой подвижник или бездарный троечник. Троечники в той свежее отремонтированной больничке, очень удивились неожиданной агрессии бабулек, которым осточертело торчать в очереди и они кинулись, скаля ставные челюсти, на прием без очереди. Больница стало большим склепом, ее до сих пор не восстановили.

Я и раньше побаивался этих коренных жителей очередей, но когда они превратились в зомбей, то я посочувствую любому своему врагу, если он их нечаянно встретит.

На зомби я не обращал внимания. Буйный не настолько умен, чтобы притвориться овощем, а овощ еще тупей буйного. Максимум на что их хватает это передвигаться стаей или ждать в засаде. Показалось. Или...

–Осёл! Дебил! – ругнулся я, – они же вчера меня чуть не прикончили!

Я молниеносно повернулся к скучающему мертвецу с ожиданием того, что он зарычит и довершит начатое дело: победить его голыми руками нет ни единого шанса. Вчера, когда бешеные, будто начитавшись Маркса, проявили навыки простейшей кооперации, я уже не могу с уверенностью сказать, что живые мертвецы обязательно тупицы. Как я мог об этом позабывать! А еще мертвым сталкером зовусь!

Мертвяк глуповато улыбался, словно увидел голую даму. Затем резко скосил на меня карие глазища:

–Извините, пожалуйста.

Нет, я ожидал чего угодно, то, что он начнет играться со своим посиневшим, без сильного кровотока членом (зомби вообще забавляет эта болтающаяся висюлька, они часто ее себе отрывают, не чувствуя боли), то, что вновь примет вид буйного, но никак не этого степенного, почти светского “Извините, пожалуйста”!

Я, прижимая к бьющемуся сердцу руки, произнес:

–Вот уж хрен. До конца жизни не прощу. Ты кто такой, мать твою?

На всякий случай я нащупал спрятанное под шов на ремне плоское шило. Полезная в хозяйстве вещь: можешь хоть дырки на поясе делать, хоть третий глаз вражине проколоть.

Зомби (или уже нет?) миролюбиво отошел к дальнему углу обезьянника, зашептал, чтобы не услышали наши тюремщики:

–Меня зовут Феликс Викторович. Можно просто Феликс или Феникс...

Нет, все-таки я был не прав, дурацкое человеческое желание сменить себе имя на что-нибудь звучное неистребимо во веки веков. Наверное, это вполне объяснимо. Чтобы стать великой исторической личностью надо обязательно иметь легко запоминающееся, звучное имя: Иосиф Сталин, Бенджамин Франклин, Наполеон Бонапарт.

–А я Иван.

Он попробовал пошутить:

–Раз ты сюда попал, то либо Иван-царевич, либо Иван-дурак?

Не знаю почему, но мне страстно захотелось вогнать ему шило повыше хрупкой, интеллигентской, “истино-феликсовой” переносицы. Притворяющийся зомби был щуплым, тонким, заморенным человеком, с красными следами от подушечек очков на переносице. Чуть подслеповатые глаза, бегущие вниз морщины около краешков рта с заедами от нехватки витаминов. Не волосы, а черный гудрон с воткнутыми туда перьями. Разве что глаза живые, с коричневым огнем, утопленным в красной луже лопнувших капилляров.

По своему виду Феликс походил либо на жертву Голодомора, либо на среднестатистического учителя Российской Зомбирации.

–Они оба плохо кончили, – буркнул я, – женились в конце.

Феликс засмеялся, показав мелкие, птичьи зубы отталкивающего, светло-желтого оттенка.

–Рад знакомству. Я работал учителем-зомбиведом в средней образовательной школе города Чаны. Школа номер один. Теперь эта школа может по праву именоваться нулевой. С три дня назад на Чаны напали больные люди.

–Овощи или буйные? – переспросил я резко.

–Как зомбивед могу сказать, что это не имеет решительной разницы. Все они люди, подвергшиеся тяжелому расстройству психики и физиологии, ослабленный организм которых поразил неизвестная науке хворь. Какая разница имеет для жертвы цвет кожи грабителя?

Эту хорошо известную сказку он заливал еще с пять минут, про то, что не все зомби – злые, но все зомби – люди, в общем, перекладывал старинные принципы толерантности на современные зомбячьи реалии. Я не удивлюсь, если учеников этого идиота сожрали подчистую, когда они вышли встречать бегущую к ним толпу мертвецов с цветами в руках.

–Слушай, Фен, – я кастрировал звучного Феникса, – а твои ученики живы после нападения?

–Они мертвы, – покачав головой, ответил зомбивед, – я не вижу надобности иронизировать над смертью детей, Иван, дело тут не в преподаваемых мною навыках. Чаны атаковали не десять безумных и даже не пятьдесят, как это месяц назад произошло в деревне Погорелка. К слову, она опять сгорела. На Чаны, одновременно с разных сторон напали около пяти сотен мертвецов.

Моя улыбка стянулась в прямые, побледневшие губы:

–Как это, пять сотен? Да они такими толпами никогда не собирались! Они не смогут прокормиться. Их заметят с беспилотника или вертолета, а потом артиллерией разметают.

–И что? А еще раньше люди не знали про радиацию, но это же не значит, что ее не было. Из населения Чанов выжили только те, кто догадался как можно быстрее свалить из городка и рвануть по направлению к Новозомбиловску., такие как я. Те, кто решили переждать в подвалах и за крепкими заборами, ныне мертвы, от болезней или обезвоживания.

Это был действительно чудовищно. Меня не сильно волновала гибель такого количества людей, в конце концов, добрых двадцать процентов населения Земли, уже перестали существовать. Я содрогался от той мысли, что промышлял так близко от места, где бродят целые полтысячи буйных. Там бы меня от мучительной смерти не спас не один кот. Половина полка, огромное количество мертвецов!

–А как же солдаты?

Феликс невесело хмыкнул, заученным движением поправив очки, но потом спохватился, что их у него нет:

–Доблестный шестой батальон третьей сибирской линейной мотострелковой дивизии, расквартированный после Зомбикалипсиса в Чанах, прославился в местной газете тем, что совершил шестнадцать изнасилований, около полусотни грабежей, в том числе налет на один транзитный товарный эшелон на Чановском вокзале. Помню, они еще убили молодого лейтенантика, что пытался их урезонить и подожгли по пьяни здание администрации. Повторилась судьба многих гарнизонов в отдаленных поселках, где нет сил милиции, солдаты почувствовали силу.

Фен тяжко вздохнул. Ему, как интеллигенту, наверное доставалось больше других.

–В ночь, когда напали мертвецы, около солдатских блокпостов на вокзале, вокруг города, на дороге в Венгерово, неожиданно обнаружились канистры с настоящим спиртом! Что и говорить, без сопутствующей дисциплины, все перепились в такой хлам, что и двадцать третьему февраля не снилось! Солдаты отпраздновали второе девятое мая. Неожиданно появившимся зомбякам не составило труда пережрать солдат. Немногочисленные выжившие сумели организовать оборону на втором этаже железнодорожного вокзала, оттуда отлично просматривается любой подход к зданию. Площадь, как в тире и мишени – бегающие мертвецы. Они обороняют железнодорожное полотно, надеюсь, помощь уже пришла.

Так академично, совсем по-учительски воспроизведенная новость, произвела впечатление. Нет, в новейшей истории нашего многострадального государства случалось и не такое, например остров Сахалин теперь почти полностью является мертвой территорией, своеобразным анклавом с тысячами буйных. Там из живых остались только местное племя – айны на севере и то, благодаря труднодоступности, да обслуживающий персонал газовых и нефтяных платформ. Даже соседняя Япония не посягала на бесхозные территории. В стране восходящего солнца был самый высокий процент живых мертвецов среди молодежи. Но вот то, что подобная массовая катастрофа произошла в каких-то сорока километрах от меня и сейчас, когда ужасы борьбы с мертвецами, казалось, прошли, очень сильно пугало.

–А ты как уберегся?

Феликс довольно улыбнулся, вновь обнажив мелкие, пираньи зубы:

–Обмазался грязью, соком ивы перебил выделение желез внутренних секреций, всячески проверил, нет ли у меня на теле ранок, пописал на штаны, чтобы появился запах мочевины и просто ушел через ряды мертвецов, под светом их ночного солнца.

Я не удивился, месяц назад в выпуске “Сам себе зомби” я видел подобную картину, как человек, чтобы получить халявный телевизор с диагональю пятьдесят четыре сантиметра, находился среди буйных около часа и даже дергал их за носы. Ему достался приз зрительских симпатий – мобильный телефон.

Правда, чаще этих дураков раздирают мертвые сотоварищи. Поэтому я и смотрю это шоу.

–Ну, ты даешь, а как к ментам то попал?

–Шел по федеральной трассе к Новозомбиловску, надеялся встретить колонну летучего отряда бронетехники, предназначающегося для уничтожения крупных отрядов буйных, так, через пару дней и добрел до спрятанного в кустах поста. А когда меня окликнули, то понял, что лучше притвориться зомби, чем человеком. Человека бы они ограбили и избили, а зомби обязаны сопроводить в Труповозке до столицы Зимбири.

Зимбирь. Острословы исковеркали все названия: РЗ, МоZква, Зимбирь. Но планета пока еще называлась Земля.

–А вы тут из-за чего?

Полицейской ловушки ждать не приходилось, нынче нравы и хитрости огрубели, да и Феликс располагал к общению, поэтому я ответил предельно откровенно:

–Обирал мертвецов, паспорта там, бирюльки мелкие. Потом в Новозомбиловске сплавляю барыгам, на это и живу.

–Мертвые сталкер значит? И как, на жизнь хватает? А чего так далеко забрался то базы своей?

–Больше, чем заработок учителя, но в этом больше от романтика-одиночки, не боящегося крови. Всё уже давно растащили, поэтому приходиться отстреливать буйных, а потом осматривать воняющие трупы. Народ то смекнул, что легче отбирать, чем пахать. Вчера вот чуть не сожрали, а сегодня по глупости попался упырям в голубых рубашках.

И тут меня пронзила сладкая, как патока, мысль. В каких-то сорока километрах, паре часов езды на велосипеде, лежит разодранный на части и истекающий гнилью город Чаны. А на его улицах, в скрюченных и прижатых к бронежилетам лапкам, разорванные солдаты прижимают новенькие, в масле, автоматы. На складах есть патроны, автомобили! И никто из мародеров не сунется добровольно в то место, где пируют полтысячи живых мертвецов.