Текст книги "Все бури (СИ)"

Автор книги: Зима.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Пусть в облике волка – волка хитрого, юного и задорного – брат и излечился, но от усталости после звериного бега, от мокрой одежды и холода не спасет никакая суть детей Волчьего дома.

Антэйн выглядел получше него, но всю дорогу прихрамывал и берег руку сейчас, хоть и пытался это скрыть.

Тяжелого Антэйна потащили двое, а Мэллин, которого поднял и понес громадный волк, от души радовался, распевая:

– Благодарю вас за службу, добрые волки! Ка-а-ак прекрасна жизнь!

Майлгуир, придерживая Мэренн, двинулся за ними.

– А скажите-ка мне, – не умолкал Мэллин. – Почему это самое спокойное место Благих земель вдруг стало чуть ли не самым опасным?

Король не отвечал, занятый Мэренн, которая наорала вот вообще ни за что. Даже зануда Лагун не дрогнул, и Мэллин мгновенно ощутил себя всеми позабытым. Насчет всех ему было привычно все равно, но Майлгуир мог бы…

Мэллин прикусил язык. Его еще ждет основательная выволочка от советника, который привычно не советовал покидать цитадель волков, но, зная принца, вздохнул и пообещал следить за Благим Двором.

В бане пахло пихтой, дубом, и было очень жарко. Перед носом Мэллина проносились волки, то выскакивая наружу, то влетая внутрь посиневшими и мокрыми. От одной мысли, что они ныряют в ледяную Колыбель, стучали зубы.

Его подхватили под руки и под ноги, куда-то засунули, потом вынесли и растерли, но теплее не стало.

Сказать, что Мэллину было плохо, ничего не сказать: перед глазами двоилось, руки тряслись, в голову будто забивали раскаленные гвозди. Накрыли на стол, и от запаха еды стало окончательно дурно. Мэллин зажмурился и опустил голову, но это отозвалось новой болью за глазами, да и ослепительно горячие гвозди начали двигаться активнее.

Сидячее положение, которое он занимал, ничуть держаться не помогало, но сползать на землю ему воспрещало чувство собственного достоинства – всего-то и случилось, что наглотался воды. Ну подумаешь, что вода перед этим была драконом. Летала и морозила все на свете…

Мэллин вздрогнул.

– С вами все в порядке, мой принц? – рядом оказался кто-то из патруля.

Чужие голоса словно раскалывали череп, и Мэллин еле разлепил губы для ответа:

– П-п-потрясающе просто.

– Я тебя не понял. Что ты сказал? И почему до сих пор выглядишь так, будто только из-подо льда?

А вот этот низкий сердитый голос был очень хорошо знаком!

Брат, видимо, присел рядом – его лицо вдруг оказалось у Мэллина перед глазами.

– Н-н-не знаю, – и сам поразился неслышности своего голоса.

– А ну на меня смотри! – Майлгуир тряхнул за плечо.

Голова мотнулась, гвозди впились как порванные струны, перед глазами окончательно стемнело.

– Мэллин! Мэллин! – голос брата одновременно усугублял страдания и успокаивал. – Где болит?!

– Везде, – ляпнул Мэллин и понял, что не соврал.

– Как ты себя чувствуешь, опиши подробно!

И снова безжалостно встряхнули, но плакаться Мэллин не стал: дурнота подступала к горлу.

– Особо гадко чувствую. Отвратительно просто, и меня тошнит…

– Тошнит, говоришь?

К чему Мэллин не был готов – что его сразу перебросят через колено животом и отхлопают по спине. Такого издевательства он не выдержал, захрипел, задергался и выплюнул всю воду, что осталась в желудке.

Вода эта была странной, она светилась слабым желтым светом, будто забрала что-то важное из Мэллина.

Майлгуир над головой выругался очень грозно.

Мэллин хотел было опереться на руки и подняться, но вместо этого беспомощно трепыхнулся, не в состоянии удержаться на месте без посторонней помощи. Майлгуир над головой рявкнул что-то неразборчиво и очень ругательно.

– Я сейчас встану, – Мэллин предпринял еще попытку, но ладони опять разъехались.

Вместо ответа на спину упала тяжелая рука, по которой всегда безошибочно узнавался старший брат.

В светящуюся воду ударила волна черного огня, испаряя остатки ледяного духа, да вот беда, словно вместе с какой-то частью Мэллина: стало невыносимо жарко, будто в детство вернулся и снова отведал каленого железа.

Он постарался не кричать – не хватало еще волновать Майлгуира! – и просто разевал рот, как рыба, выброшенная на берег. Но тут его сунули головой в этот самый испаряющийся свет. От неожиданности он вздохнул, и сразу полегчало.

– Оклемался наконец? – брат умел спрашивать так, что отвечать было страшно, а не отвечать еще страшнее.

– Да-да, теперь лучше, – Мэллин дернулся отползти, но ему не дали. – Да честно, мой король, честно!

– Я бы ему не верил, – опять кто-то из патруля, рядом стоящий.

– Я и не верю, – тон брата был обидно-недоверчивым. – Насколько лучше, треклятый ты обормот?

– Немного лучше! – Мэллин независимо вскинул голову и тут же пожалел об этом. – Уй-й-й, немного, но ощутимо!

– Мэллин, если мне придется тянуть из тебя каждое слово клещами… – брат вздохнул глубоко. – Вот скажи, почему, когда не надо, так тебя не утихомирить, а как надо, умолкаешь на раз?

– Потому что я особенный, – Мэллин гордо поерзал на колене Майлгуира. – Необычный, такой весь непредсказуемый!

– И нарывающийся на трепку! Надеюсь, ты это осознаешь, – голос Майлгуира стал окончательно низким и угрожающим. – Что ты еще чувствуешь?!

– Я чувствую несправедливость… – начал было, но подзатыльник помешал продолжить. – Сильную несправедливость, брат, ай-й, только не по голове, а то там опять гвозди шевелятся!

– Майлгуир, твой брат уже говорил не отрывисто, а составляет длинные предложения. Ему определенно лучше.

– Вот-вот, прислушайся к Мэренн! – выдавил Мэллин. – Беременные особо чутки к жизни. А то еще раз тряханешь – всю душу из меня вытрясешь в самом прямом смысле.

Брат развернул его так легко, словно он совершенно ничего не весил, и посадил на лавку. Мэллин дернулся для порядка, но возражать не стал. Погладил кончиками пальцев дубовый стол и понял: чувствительность вернулась. Двери перестали хлопать и пар притих, перестал походить на драконий.

– Пей! – Майлуир подсунул к губам пахнувший медом и специями напиток.

Мэллин отхлебнул и закашлялся. Словно жидкое пламя полилось в глотку.

– Что вы туда намешали? Отрыжку дракона?!

– Немного древесного огня, – ответила Мэренн. – Поздний мед горьких цветов, щепотка специй… – она дотронулась до плеча. – Благодарю вас, принц Мэллин.

– А, это все он! – ткнул Мэллин пальцем в сторону Майлгуира, уже вставшего и о чем-то говорившего с Лагуном. – Ну может, еще и я чуть-чуть. Самую малость! А ты воды этой тоже глотнула. Сама-то согрелась?

– Кажется, да, – неуверенно произнесла Мэренн. – Только…

– … только словно что-то сидит внутри и только и ждет… Да? Так оно? Надо выжечь. Майлгуир! – крикнул Мэллин.

Брат мгновенно оказался рядом. Мэллин склонился к уху, прошептал пару слов, после которых Майлгуир подхватил жену на руки, произнес:

– Разберитесь тут без нас, – толкнул плечом дверь и ушел в правую часть гостевых покоев.

Наверняка еще и магическую завесу использует, потому что чем можно вернуть жизнь и согреть душу на грани, Мэллину было известно лучше прочих.

– Эй, Антэйн! – крикнул он. – Составишь кампанию? Уж больно ваш напиток мне понравился.

Молодой волк покосился без особой приязни, но принес второй кувшин и пару глиняных чарок. Осторожно, все еще плохо двигая правой рукой.

Теплая беседа срабатывала тоже, согревала душу и тело. Надо было только, чтобы собеседник захотел говорить с тобой. Мэллин умел как и вредничать от души, так и выспрашивать до этой же самой души, было бы желание. Антэйн определенно заслуживал того, чтобы просидеть с ним до утра, сжигая все ледяные тени. Найти бы еще тему для беседы, что увлекла бы тоже до сердца.

– Я был в Укрывище мельком. Расскажешь мне о своем доме? – попросил Мэллин…

–…ты понимаешь, – докладывал под утро Мэллин почему-то не Антэйну, а кувшину, – брат только кажется железным… Сл-л-лабак! – выдал он волку, мирно спавшему, уткнувшись в собственные руки.

Идея зайти к Майлгуиру была со всех сторон обдумана. Мало ли, до каких пор брат излечивал Мэренн, или Мэренн – брата? Тревожить королевскую чету Мэллин счел забавным, но опасным, и решил просто доспать.

– Мэллин!

Крик ворвался в сон и порвал его, как осеннюю паутину. Мэллин аж подскочил на лавке, подобрал к себе три одеяла, которыми его кто-то укрыл, огляделся, но ничего не увидел.

– А? Что? Где? Сегодня у нас что? День Проклятья? Или гулять можно? – голова соображала плохо, время смешалось в один тугой ком.

– Какого еще Проклятья, Мэллин? – очень молодой Мидир подходил ближе и улыбался, окутанный слепящим светом. – Нет никакого Проклятья и не было никогда.

Мэллину стало нехорошо.

– Э, ты чего удумал, не подходи, и ты кто вообще? – отполз по лавке, предсказуемо упал, треснулся спиной. – Приснится же такое!

Только поднялся, отряхиваясь, как подпрыгнул от грозного рыка:

– Мэллин!

– Так! А теперь-то что? – Мэллин осторожно поднялся и оказался нос к носу темным контуром не пойми кого. – Ты чего?

– Я тебя сколько раз просил! Просил! И ты никак не запомнишь! Просыпаться надо с третьего раза, но быстро!

– Мидир? – пригляделся Мэллин.

Лицо Мидира стало звериной мордой, при этом не волчьей, а драконьей.

Волосы на голове зашевелились, Мэллин рванулся назад.

Все окутал мрак, Мэллин сел-упал, а открыл глаза в белый полдень.

– Если сейчас я опять услышу… – осторожно произнес он.

– Мэллин!

Мэллин зажмурился, с головой закрываясь одеялом. Стало темно и глухо, звуков не было вообще. Мысли шумели, топотали крохотными ножками и подкрадывались с той стороны одеяла. Следовало, конечно, бояться своего воображения, но и спасти могло только оно. Мэллин вспомнил-представил Фелли, тут же показавшегося рядом, обнял игрушку и воскресил в памяти настоящего Мидира, который теперь Майлгуир, с его новым лицом и серебристой прядью в черных волосах.

– Мэллин, – совсем иначе прозвучало над ухом. – Ты просыпаться собираешься или нет?

– Да я и не сплю! – Мэллин радостно содрал все одеяла с головы и улыбнулся брату. – Ты нормальный!

– Я-то нормальный, – постучал его по плечу Майлгуир. – А ты чего скачешь, как олень? И зачем ты споил Антэйна? – понюхал вино и сморщил нос, как обычно, аристократически красиво. – Как ты мог!

– С трудом, братец, – притворно пригорюнился Мэллин. – Но я очень старался! И кое-что узнал!..

***

Вечером муж – ну надо же, муж! – занес ее на руках в отдельные покои, что использовались для разминания уставших волков или полного отдыха. Мэренн вдохнула знакомый запах, и дыхание стеснилось в груди. Она, вздрогнув, крепче прижалась к Майлгуиру.

– Что?

Сильные руки опустили ее на лавку, подняли подбородок.

– Согрета и покормлена, мой король, – прошептала Мэренн и опустила глаза. Сейчас начнет согревать лишь потому, что должен. Как она уже поняла, ради долга «ее король» может делать многое.

И вздрогнула от поцелуя в шею.

– Мало, – опалил он ее жарким дыханием.

– Не стоит, мой король, – отодвинулась Мэренн еще немного.

– Очень даже стоит, – придвинул он ее к себе. – Хочу, – прозвучало глухо и тяжело.

У Мэренн слезы навернулись на глаза. А на что она рассчитывала? Именно на это «хочу». Холод Колыбели, оскверненной драконом, вновь дошел до сердца, выморозил надежду на жизнь, оледенил веру в будущее, снежными пальцами коснулся любви – и заставил сомневаться во всем.

Теплые ладони Майлгуира приняли ее лицо, словно чашу. В темно-серых глазах играли желтые блики от множества свечей.

– Люблю, – прошептали губы беззвучно и замерли подле ее губ. – Не думал, что и в этом нужно будет убеждать тебя, – низкий хриплый голос прошептал, как заклинание: – Судьба может лишить нас всего, но помни одно: любовь никто не отнимет.

– Не говори так!

– Разве нет? – Майлгуир вздохнул, посмотрел непонятно и вновь завернул Мэренн в простыню, отодвинул от себя. – У меня не осталось ничего: ни имени, ни чести.

– У тебя есть ты! Ты! И твой брат, и советник, и твои волки! – вскричала Мэренн. – И я! – и все-таки расплакалась, а потом сама кинулась на шею Майлгуиру. – И наши дети… – прошептала ему в грудь.

– Значит, надо сделать все, чтобы они родились, – твердо произнес Майлгуир.

– Мне страшно! Мне так страшно! Мне никогда еще не было так страшно!

– Потому что ты боишься не за себя. Твоя жизнь очень слаба, сомнения утоньшают ту нить, что тянется к предвечному огню. Прими мою любовь и раздели со мной эту ночь.

Сильные мужские руки сомкнулись за ее спиной, обогревая, спасая от холода ночи. Но у Мэренн все же вырвалось:

– Я ведь должна была уже умереть…

Майлгуир осторожно провел ладонями по плечам.

– И не только ты. Представь себе, в мире людей можно умереть каждый день по множеству причин. Мне казалось, я сам уже давно умер. Если бы не ты…

– Что же нам делать?

– Брать пример с людей. Жить так, словно каждый день – последний. Любить так, чтобы завидовали древние боги.

Майлгуир подхватил ее под спину и вновь положил на постель.

Тело Мэренн было слишком согласно с отчаянно бьющимся сердцем, от поцелуев, которыми ее осыпал король волков, кружилась голова, горячие ладони обжигали кожу.

– Я отчаянно хочу тебя, моя волчица, – хрипло прошептал Майлгуир. – Если тебе хочется знать почему, – прихватывая кожу зубами, произнес он, – то я скажу. И потому что мы вновь чуть не погибли, и потому, что единение тел – лучший способ восстановления. А еще потому, что ты прекрасна и храбра. Твоя душа пылает отвагой, а сердце полно любовью. Ты примешь меня? Не боишься?

Мэренн помотала головой, не став ничего говорить. А то еще вырвется рык вместо слов любви. Это ее король ткал сети из слов, в которые она попала давным давно. Рука Майлгуира раздвинула неожиданно сжатые колени, губы приблизились к ее губам.

– Целовать тебя, моя радость, особое наслаждение.

– Неужели? – решила поддразнить Мэренн своего волка.

– Губы у тебя нежны и вкусны… они сладкие, как гранат или вишня. Я очень давно не целовал женщину лишь потому, что хотел ее целовать.

Мэренн придушила поднявшую было голову ревность. Майлгуир – ее! И она никому не отдаст своего короля! А уж тем более, каким-то теням далекого прошлого.

Она зарылась пальцами в густые темные волосы, только ослепительно белая прядь выдавала то, сколько пережил ее муж. Он поморщился недовольно, откинул волосы назад, словно мысли и сожаления, и вновь прижался к ее губам. Мэренн переплела ноги за его спиной, подалась вперед, и огненная волна удовольствия от мощных движений и жарких поцелуев окончательно вымела все мысли и сомнения…

А когда очнулась, Майлгуира уже не было. Он, кажется, вообще не знал, что ночью можно еще и спать! Либо любил ее, либо занимался делами.

Мэренн поддернула повыше одеяло, потянулась на ложе, прислушиваясь к разговору – второй голос был определенно Лагуна. «Не нашли… пропал…», – донеслось сквозь сон, и Мэренн погрузилась в дрему, где Майлгуир вновь обнимал ее, ее тело трепетало в ответ, а душа наполнялась огнем, словно в светильник доливали масла.

Пожалуй, этот метод излечения от Майлгуира она готова была принимать вновь и вновь.

========== Глава 13. Змеиный зуб ==========

Когда Мэренн очнулась снова, было тихо. Так подозрительно тихо, как бывает глухой зимой, когда выпавший за ночь снег скрадывает все звуки мира.

Она распахнула глаза, подскочила на постели, но вновь ничего не услышала, даже ветра, хоть и тихого в Укрывище, но почти всегда шелестевшего свою мелодию. Прохлада мгновенно пробралась к телу, обняла совсем не так, как это делал Майлгуир, настойчиво напомнив, что время жизни волчицы предопределено и вот-вот закончится. Мэренн сжала зубы и помотала головой, не собираясь сдаваться. Никаких примет беременности она не ощущала и даже засомневалась, не ошибся ли Майлгуир. Нет, еще более сердито помотала она головой, он не может ошибаться, да и вереск, и сияние, видимое близким.

Жаль, что отец так отреагировал на случившееся, но, возможно, он еще смягчится. Если родятся дети – смягчится.

Да и хватит ей уже нежиться, вспоминая бездонные темные глаза и отдающие горечью поцелуи. Гранницелла, вернее, Гранья, как ее звали все, так смеялась над ее признаниями, да и сопровождала тогда Мэренн неохотно. Неужели она тоже осмелилась просить у друидов любви? Зачем? И кто ее выбор? Мэренн не знала, но тревожилась еще и за подругу. Она окинула взглядом комнату и улыбнулась, увидев у входа стопку одежды, придавленную кинжалом. Наверняка Лагун озаботился.

Мэренн приучена была одеваться быстро и, натягивая штаны и камизу, не особо удивлялась, что ей все подошло. Даже мягкие, серой замши, сапоги. Сомкнула на запястьях серебряные наручи. На темно-синих эмалевых вставках таинственно играли блики. Цвет королевского рода, в который Мэренн попала, сама того не желая. Она торопливо застегнула крючки сюрко, заплела потуже тяжелую косу и вздохнула о том, что теперь точно не отрезать – уж больно нравилось ее волку пропускать между пальцами тяжелые, с синим отливом пряди.

Она вышла в зал – но и там не было ни одного волка. Не удержавшись, она подхватила с деревянного подноса хлеб с бужениной. Дожевала, распахнула дверь, прищурилась от света и ахнула. Свинцовое небо, черные горы… И трое волков, карабкающихся на Змеиный клык, самый высокий и почти недосягаемый для тех безумцев, кто обожал ползать по местным скалистым и очень скользким горам. Приглядевшись, она увидела белую прядку у одного из волков и пошатнулась, еле сдержав крик. Вот кричать теперь точно нельзя!

– Что они делают? – прошептала она.

– Наш венценосный гость – ваш супруг – и его брат думают, что там может быть Кайсинн, – безо всякого выражения произнес Лагун, появившийся как из-под земли.

– Но… кто третий?

– Антэйн, – ответил, поморщившись, Лагун. – Такой спокойный волк, я только радовался, что он не подвержен этим столичным веяниям…

Узкая фигурка первого волка покачнулась на отвесном участке скалы.

Мэренн прижала ко рту пальцы, боясь, что крик все-таки вырвется.

– Моя королева, настоятельно прошу вас, вернитесь внутрь, – непривычно настойчиво произнес Лагун.

– Не могу, я буду волноваться еще больше. Но как? Почему?

– Землю мы уже всю обыскали, – недовольно ответил Лагун, а потом добавил совсем как отец: – Вы поели?

***

Утро Майлгуира началось с истерики. То ли переворот с лета на осень так подействовал на всех, то ли купание в Колыбели, но брат взглянул на него, вышедшего от Мэренн, запавшими глазами, швыркнул носом в ответ на вопрос: «Так что же ты узнал?», и тренькнул кларсахом, каким-то чудом выжившим после всего. Майлгуир уселся рядом, внимательно глянул на брата и внезапно даже для себя покачал ногой в такт мелодии.

Мэллин проследил за покачивающимся носком, распахнул глаза, доиграл пару аккордов и прижал струны ладонью.

– А ты знаешь, что, Мэллин? – в тишине произнес Майлгуир.

– Что? – не дождался ответа сию секунду, резко выдохнул. – Брат?

– Ты – это нечто, – Майлгуир полюбовался обиженным выражением лица младшего брата. – Нечто очень постоянное.

– Это я-то? – фыркнул он. – Не шути так, Майлгуир, тебе-то точно не пристало!

– Сам, посуди, это не шутка: ты никогда не менял имя.

– Да почти все так живут! Кроме тебя, – опять забренчал на кларсахе, тихо и медленно. – Это ничего не доказывает.

– Возможно. Но никто, кроме тебя, не знаком всем предыдущим поколениям волков по одному лишь имени.

– Нашел, к чему прицепиться и рад, – теперь принц откинулся на спинку кресла, вытягивая босые ноги. – Знаю я твою вредную натуру. Тут меняй имя или нет, а ты ненавидишь оказываться неправым!

– Образ принца нашего Дома чрезвычайно крепко связан с образом легкомысленного и озорного волка, – помолчал Майлгуир, смакуя паузу и все более нервные аккорды. – Подобных волков немного. Не подскажешь почему?

– Потому что у кого-то слишком живое воображение для пятитысячелетнего реликта, – помрачнел Мэллин. – И не смей напоминать мне о возрасте!

– Почему? Потому что пятитысячелетних реликтов в этой комнате на самом деле два? – Майлгуир тихо рассмеялся.

– Да! Поэтому! Потому что здесь ты и, и, и!.. И мой кларсах!

– Я и кларсах, который я тебе подарил… – Майлгуир напоказ задумался, разглядывая все более мрачное лицо брата. – Помнится, тебе было пять или шесть, когда я тебе его подарил. Помнишь?

– Помню я все, не бухти! Да, да, я почти твой ровесник! Для нынешнего поколения мы одинаковое старичье, что им разница в десять лет, на один зуб.

Мэллин тряхнул это самое нынешнее поколение в лице Антэйна, почти пришедшего в себя.

О чем он узнал этой ночью, все еще не говорил. Лагуна, с которым Майлгуир общался уже дважды за ночь, все еще не было, как не было и вестей от главы охраны Укрывища. Значит, можно было подразнить брата.

Послушный кларсах переливал в струнах мрачную, как сам Мэллин, мелодию, пальцы брата пластичные и гибкие, будто жили своей жизнью. И Майлгуир отчего-то перестал веселиться.

– Ты не старый, Мэллин, ты постоянный.

Брат необычно молчал, не поднимая головы и делая вид, что не слышал.

– Хорошо-хорошо, давай старыми будем мы с кларсахом, а ты моложе меня, так что ты просто младший. Какая разница, на сколько лет?

– Есть разница! – вскинулся Мэллин. – Тебе хоть какой возраст к лицу, а я до старости точно не доживу!

– С чего ты взял? – спросил Майлгуир, ощутив, как удивительно промозгло стало в комнате.

– С того, что я должен жить собой! А если я состарюсь, действительно состарюсь, брат, это буду уже не я, – Мэллин снова надулся и шмыгнул носом. – Да и проклятья эти, как собаки висят! То не спасешь, это не спасешь, там виноват, тут неправ!

Мэллин отвернулся, каким-то ему одному известным образом закручиваясь на лавке вокруг кларсаха.

– Не принимай так близко к сердцу…

До Майлгуира донесся приглушенный всхлип. Ну, так и есть – лунный костер горит до сих пор. Мэллин в своей душе слишком ребенок, чтобы разучиться плакать даже в возрасте пяти с гаком тысяч лет.

Помочь может только один способ, самый старый и самый безотказный. Волчий король, а сейчас – неловкий, разучившийся понимать брата – поднимается со своего места, чтобы приобнять расстроенного младшего. Мэллин затихает и сдвигается. Раскосые серые глаза опухли от слез, нос покраснел, губы еще дрожат.

– Д-да зн-наю я-а, вол-лки не пл-лачут, – хмыкнул и утерся рукавом. – А я-а пла-ачу, вот!

– Конечно, не плачешь, – живой и подвижный брат в объятиях успокаивал и самого Майлгуира. – Ты слишком задумался над новой грустной балладой, где один герой проходит через время, как сквозь воду, и ему грустно наблюдать за своей семьей, что меняется, теряет и находит, стареет и почти гибнет…

– Нет! Не будет такой баллады! – Мэллин, успокоившийся было, зарыдал истерически, вцепился в воротник и повис, отпустил даже кларсах, не обратив внимания на обиженное треньканье.

– Ну, раз владелец волшебной арфы говорит такое, я склонен ему верить. Мэллин! – тряхнул наконец Майлгуир брата. – Так что ты узнал?

– О, рассвет! – вскинулся Мэллин на первые солнечные лучи, упавшие из-за гор. – Теперь можно! Пойдем скорее! – и мгновенно перестав плакать, потянул за собой Майлгуира.

Владыка Благого мира скрипнул зубами, не поняв, то ли его дурачили все это время в ожидании рассвета, то ли Мэллин на самом деле так расстроился из-за упоминания возраста.

– Мой король, – откашлялся сзади Антэйн, тоже двинувшийся следом. – Вам нужно на кое-что просмотреть.

Трое волков вышли на залитый розовыми лучами кусок желтого песка перед домом. А прямо перед ними возвышался темный рог острого пика.

***

Подъем был утомителен и долог. Так долог, что волчий король успел пожалеть о нескольких вещах: что он не может, по старой памяти благословенной Первой эпохи превратиться в птицу, и что зря они потащили этого мальчишку, пылающего желанием помочь и доказывающего, что раз внизу Кайсинна не нашел и сам Лагун, то находиться потерянный волк может только здесь.

К сожалению, это желание помочь часто оборачивалось смертью для тех, кто выполнял приказы короля, как в дни мира, так и в дни войны. Майлгуир не приказывал Антэйну – тот сам упорно полез на Змеиный зуб, обещая показать более или менее сносную дорогу. Но на середине поднялся ветер, и молодой упрямый волк поскользнулся на крутом повороте. У Майлгуира замерло сердце, когда он представил себе упавшего с такой высоты. Тут не спасет никакое восстановление ши! Оставалось лишь сжимать зубы, прося старых богов-магов и саму прародительницу-волчицу смилостивиться и помочь своим детям.

Единственное, о чем он не думал, так это о том, что зря они все затеяли. Запахи Майлгуир, как и Мэллин, всегда чуяли куда лучше прочих волков, а запах Кайсинна ощущался все более четко. Вот только как этот волк сюда забрался и зачем? Для благого ши Дома Волка при беде, болезни или горе было свойственно, подобно зверям, забиваться в нору и пережидать скорбь в одиночку. Но не на промозглом, продуваемом всеми ветрами одиноком утесе!

Антэйн, взбиравшийся первым, тыкал ножи в неприветливо вспучившийся Змеиный зуб. Мэллин, привычный ползать по всем доступным кровлям, фасадам, балкончикам и колоннам Черного замка, прижимался к скале, словно ловкий паук. Майлгуир к собственному стыду обнаружил себя самым тяжелым и самым неловким, хотя по клинкам Антэйна подниматься было чуть ли не в удовольствие. Да и к собственному покорению вершин – не считая магических – можно было отнести разве статую волка над въездом в Черный замок, и то – еще ребенком.

Преодолев последний поворот, они упали на небольшую площадку, еле переводя дух.

– Устал? – справился Мэллин, и Майлгуир ощутил, как сверкнули глаза и сами собой вытянулись клыки. – Шучу-шучу! А я ведь говорил, давай один! Так нет, сразу: «Куда собрался, обормот?»

– Мэллин! Оставь «я ведь говорил» советнику!

– Я, между прочим, никакой не обормот! Я бормотун! Или бормотуха, хе-хе, – посмеялся своим мыслям брат и повернул голову к волчьему королю. – Слово-то какое красивое! Ты не слышал раньше?

Озорной блеск глаз лучше всего подсказывал Майлгуиру, что слово там какое-то неправильное, но времени залавливать Мэллина не было. Не сейчас и не здесь.

Пусть с ним правда советник разбирается.

– Кроме того, пообещать мне переломать ноги, если я полезу один, было совершенно невежливо! – поднял палец Мэллин. Палец предательски дрожал, и он тут же его спрятал. – Нет, ты видел, да? – обратился он к Антэйну. – Он еще и так посмотрел мне в спину, словно нож воткнул!

Антэйн переводил взгляд с принца на короля, дышал загнанно, а потом выдал сквозь зубы:

– Не стал бы.

– Вот! – обрадовался Мэллин. – Я тоже так думаю. Но знаешь ли, проверять не хотелось бы. Только что-то задумаешь приятное для себя и разнообразное для окружающих, как тут же сзади «Мэллин, стоять!» и королевская длань на загривке. Обидно, знаешь ли. Еще ничего не сделал…

Бухтение брата, привычно-успокаивающее, неожиданно дало Майлгуиру возможность выдохнуть, прогоняя на время тревогу и беспокойство, ставшие почти постоянной тенью каждого дня. Майлгуир открыл рот, чтобы ответить как полагается, но очередной порыв ветра полоснул по лицу, вновь сбивая дыхание.

– Туда, мой король, – показал Антэйн на темнеющий вдали зев.

Ползти на карачках по узкой тропке до пещеры было неудобно, неприятно, но единственно возможно. Мэллин же полз так шустро, словно всю жизнь этим и занимался. Капли, прилетевшие непонятно откуда, охладили пылающий лоб и задали новую задачу – как они спустятся? Майлгуир поднял взгляд – небо по-прежнему голубело, но из мелкой смешной тучки лились золотистые нити дождя. Под ногами шелестели, падая вниз, камешки, склон мгновенно стал невероятно скользким. В другой момент Майлгуир, возможно, и полюбовался бы синей гладью Колыбели в золотом песке, осеннем пламени деревьев и короне коричневых гор, но сейчас все это показалось невероятно далеким, а сами волки – невероятно высоко забравшимися существами. Здесь и впрямь казалось рукой подать до Девятого Дома, Дома Полудня, прибежища старых богов и мятежных душ.

Ох, не надо, не надо думать о мертвых! Майлгуир, наощупь пробираясь вглубь пещеры, мотнул головой. Тот, кто находился тут, похоже, и так еле жив.

– Кайсинн! – кинулся Антэйн вперед и тряхнул что-то, очень похожее на комок старого тряпья, который только и ждет, чтобы его выкинули.

Майлгуир осторожно прощупал ауру: холодная, бирюзово-серебряная, почти мертвая или отрицающая саму жизнь. Ох, глупая Гранья, что же ты наделала? Любила ли ты этого волка или только мечты о нем? Мэллин обернулся тревожно, сверкнул лунной белизной глаз, словно почуял, как нехорошо стало брату. Память о наведенной любви резанула не хуже пропущенного удара, заставила упасть на колени. Этайн, Эохайд, любовь и предательство двухтысячелетней давности навалились вновь, с новой силой и новой болью – не продохнуть, не сделать шаг, не защитить себя и близких. Как он смеет обвинять Гранью, когда сам похитил любовь Этайн, любовь, предназначавшуюся мужу? Пусть Эохайд тогда не ценил ее, пусть сам волчий король полюбил отчаянно, так, что признался – и потерял все.

– Эй, братец… – тихо и без привычной иронии позвал Мэллин, словно понимал, как тяжело стало Майлгуиру.

Все это, купание в Колыбели, даже вот это предстоящее спасение Кайсинна – что это значило для Майлгуира?

Уж не хотели ли их просто задержать, а его, бывшего бога, лишить остатков силы? Если бы не Мэллин, если бы не Мэренн – могло бы сработать. Кто наслал ледяного дракона? Уж точно не Кернуннос. Дом Камня? Откуда у них эдакая мощь?

При мысли о третьей силе, живущей между мирами, о Не-сущих-свет созданиях, перед кем он должен и кто должен ему, у волчьего короля стало кисло во рту.

Он поднялся, отринув ненужные мысли, и пошел туда, где Антэйн о чем-то расспрашивал Кайсинна, а тот лишь мотал головой, бормотал что-то неразборчиво и пытался отползти дальше в угол.

– Что говорит? – хрипло спросил Майлгуир.

– Говорит, что собрал все углы в доме, что ходит, не помня себя, режется собственным оружием и что недостоин любви жены и памяти сына.

Майлгуир закрыл глаза, присматриваясь к ауре. Ну так и есть, серые тенета проклятия обвивали бирюзово-серебряный огонь, словно паучьи сети, выпивали силы и подтачивали разум. Странно, что он сопротивлялся так долго.

– Даже если ты не в себе, Кайсинн, не дело думать, достоин ты любви близких или не достоин.

Кайсинн перестал дрожать, вскинул голову и прищурился.

– Мой король! – коротко, словно на плацу, кивнул. – Зря вы сюда забрались.

Выглядел Кайсинн плохо: волосы спутаны, щеки запали, нездоровый блеск поселился в глазах, но, несмотря на это, он безотчетно вызывал доверие у волчьего короля.

– Мой волк, – положил Майлгуир руку ему на плечо. – тебе сейчас будет очень больно, так больно, что может остановиться сердце. Думай о жене, она любит истинной любовью, а сейчас на тебе надета привороженная. Не будет от нее толку, а грозит она лишь смертью.