Текст книги "Горячий пепел. Документальная повесть. Репортажи и очерки"
Автор книги: Завязочка
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 37 страниц)
С 17 июля по 2 августа 1945 года близ Берлина состоялась Потсдамская конференция руководителей СССР, США и Англии. 16 июля в Аламогордо был осуществлен первый экспериментальный атомный взрыв. 6 и 9 августа подобные же бомбы испепелили Хиросиму и Нагасаки.
Когда сопоставляешь эти даты, бросается в глаза очевидное стремление подогнать первое испытание атомного оружия к началу встречи "большой тройки", а к концу ее приурочить уничтожение атомными бомбами японских городов.
– На нас оказывалось немыслимое давление, чтобы испытать атомный боезаряд до того, как руководители трех стран соберутся в Потсдаме, рассказывал Роберт Оппенгеймер.
– Могу засвидетельствовать, что 10 августа всегда было для нас некоей мистической предельной датой, к которой мы любой ценой и при любом риске должны были завершить работу над бомбой, – заявлял участник "Манхэттенского проекта" Филипп Моррисон.
"Для ученых, незнакомых с деталями Ялтинского соглашения, 10 августа было "необъяснимым мистическим рубежом", но для политических лидеров США это была дата вступления СССР в войну, обещанная союзникам", – отмечает изданная в Японии "Белая книга о последствиях атомной бомбардировки".
Хотя западные державы множество раз нарушали обещания об открытии второго фронта в Европе, у них не было сомнения, что Советский Союз сдержит свое слово. Отсюда и лихорадка: успеть до 10 августа. "По мнению историков, изучавших документы того периода, взрывом атомной бомбы США рассчитывали не только продемонстрировать свою силу на пороге новой эры международной политики. Они хотели также молниеносной победой предупредить вступление СССР в войну и тем самым отстранить его от участия в послевоенном урегулировании на Дальнем Востоке", – пишет Мишель Рузе в книге "Роберт Оппенгеймер и атомная бомба". Создать иллюзию, будто не удар Красной Армии, а американские атомные бомбы вынудили Японию капитулировать, продемонстрировать устрашающую мощь нового оружия перед послевоенным миром, чтобы повелевать им, – таков был замысел Трумэна.
В июне Лео Сцилард записался на прием в Белый дом. В качестве доверенного лица президента его принял Бирнс – будущий государственный секретарь. Как писал потом Сцилард, Бирнс не утверждал, что атомное оружие необходимо пустить в ход, чтобы нанести Японии военное поражение. По его словам, в Вашингтоне тогда были прежде всего озабочены развитием событий в Восточной Европе. Точка зрения Бирнса, отмечал Сцилард, состояла в том, что само наличие у США таких бомб и демонстрация их силы должны были сделать Россию более податливой в Европе.
"Демонстрация боевых возможностей бомбы, – пишет американский историк Г. Алпровиц в книге "Атомная дипломатия: Хиросима и Потсдам", – была нужна, чтобы заставить русских принять американский план послевоенного мира. И прежде всего навязать им свою позицию по основным спорным вопросам – по американским предложениям, касающимся Центральной и Восточной Европы".
Что же касается генерала Гровса, то на сей счет он высказался потом в конгрессе вовсе без обиняков, с солдатской прямолинейностью:
– Уже через две недели после того, как я принял на себя руководство "Манхэттенским проектом", я никогда не сомневался в том, что противником в данном случае является Россия и что проект осуществляется именно исходя из этой предпосылки.
После капитуляции гитлеровской Германии между Вашингтоном и Лондоном шел спор относительно сроков встречи "большой тройки". Черчилль настаивал на том, чтобы провести ее как можно скорее, пока из Европы еще не выведены американские войска. Трумэн же, наоборот, тянул время, считая, что после испытания атомной бомбы, назначенного на середину июля, ему будет легче оказывать нажим на Советский Союз.
Изменив свое прежнее предложение о том, что три лидера могли бы встретиться 30 июня, Трумэн телеграфировал Черчиллю, что хотел бы отложить конференцию еще на две недели. Британский премьер, не понимавший причин этих отсрочек, был вне себя. В каждом слове его ответной телеграммы сквозит нетерпение: "Я считаю, что 15 июля, повторяю – июля, месяц, идущий вслед за июнем, является очень поздней датой. Я предложил 15 июня, повторяю – июнь, месяц, идущий перед июлем. Но если это невозможно, почему не 1 июля, 2 июля, 3 июля?"
7 июля 1945 года президент Трумэн отправился в Европу на встречу "большой тройки". Прежде чем подняться на борт крейсера "Огаста", он подписал несколько документов, предназначенных для опубликования от имени президента в его отсутствие. В числе этих бумаг с пометкой "начало августа" был текст официального заявления "О бомбе нового типа, сброшенной на Японию".
"Когда я был вынужден отправиться в Потсдам, – писал Трумэн в своих мемуарах, – подготовка к испытанию атомной бомбы в Аламогордо, в штате Нью-Мексико, проводилась с максимальной быстротой. И во время поездки в Европу я с нетерпением ждал сообщений о результатах".
Вечером 16 июля 1945 года, как раз накануне открытия Потсдамской конференции, Трумэну была доставлена депеша, которая даже после расшифровки читалась как заключение врача: "Операция сделана сегодня утром. Диагноз еще неполный, но результаты представляются удовлетворительными и уже превосходят ожидания. Доктор Гровс доволен".
Пятью днями позже в Потсдам прибыл специальный курьер из Пентагона с подробным отчетом об испытательном взрыве в Аламогордо. Военный министр Стимсон поспешил к президенту и прочитал ему послание начальника "Манхэттенского проекта". "Доклад Гровса чрезвычайно взбодрил Трумэна. Он сказал, что такая весть придала ему совершенно новое чувство уверенности",записал тогда Стимсон в своем дневнике.
"Уверенность" эта тут же дала о себе знать на очередном заседании Потсдамской конференции. "Трумэн выглядел совершенно другим человеком, споря с русскими в самой резкой и решительной манере", – вспоминал Черчилль.
После того как с докладом Гровса ознакомили и британского премьера, Трумэн и Черчилль договорились не упоминать об атомной бомбе в ультиматуме, который они адресовали Японии из Потсдама, то есть в Потсдамской декларации.
Вашингтонские летописцы любят повторять, будто атомные бомбы были сброшены на Хиросиму и Нагасаки лишь после того, как Япония отказалась капитулировать на условиях этого документа. Такое утверждение, однако, противоречит фактам.
Еще 23 июля, то есть за четыре дня до опубликования Потсдамской декларации, из Вашинг-тона в Потсдам был передан на утверждение президента США проект составленного Гровсом приказа командующему стратегической авиацией генералу Карлу Спаатсу: "После 3 августа, как только погодные условия позволят совершить визуальную бомбардировку, 509-му сводному авиаполку 20-й воздушной армии надлежит сбросить первую спецбомбу на одну из следующих целей: Хиросима, Кокура, Ниигата, Нагасаки".
24 июля из Потсдама в Пентагон была передана шифрованная радиограмма: "Директива Гровса утверждена президентом".
Это означало, что приказ об атомной бомбардировке Японии вступил в силу. В тот же день Трумэн решил вскользь сказать Сталину, что у Соединенных Штатов появилось новое оружие огромной разрушительной силы.
Когда после очередного заседания его участники прощались на ступеньках дворца Цецилиенхоф, Трумэн подошел к Сталину и произнес несколько фраз.
– Ну как? – нетерпеливо спросил Черчилль, наблюдавший за ними со стороны.
– Он не задал мне ни одного вопроса, – удивленно ответил президент США.
27 июля, в тот самый день, когда текст Потсдамской декларации был передан по радио на японском языке, крейсер "Индианаполис" доставил на Тиниан урановый заряд для первой атомной бомбы, которую предстояло применить в боевых условиях.
31 июля 1945 года заместитель Гровса генерал Фарелл рапортовал с острова Тиниан о готовности бомбы, самолетов и экипажей.
Просвет в облаках5 августа 1945 года в штаб 509-го сводного авиаполка были вызваны шесть членов экипажа бомбардировщика с бортовым номером 82: командир бомбардировщика Люис, бортинженер Дазенбери, бортмеханик Шумард, радист Нельсон, радиометрист Стиборик, стрелок Кэрон.
– Нам предстоит первыми сбросить на Японию сверхмощную бомбу нового типа, – начал инструктаж полковник Тиббетс. – Ввиду особой важности задания самолет поведу я сам. Люис будет исполнять обязанности второго пилота. Старший штурман полка Ван Кирк и старший бомбардир Фериби заменят на этот рейс штатных членов экипажа. С нами полетят также три человека, которые будут заниматься бомбой: Парсонс, Джеппсон и Бесер. Представляю вам их, а они пусть познакомят нас с "пассажиром" из бомбового отсека.
Капитан первого ранга Парсонс рассказал, что, хотя новая бомба весит меньше пяти тонн, разрушительная сила ее равна 20 тысячам тонн обычной взрывчатки, то есть бомбовому грузу четырех тысяч "сверхкрепостей". Чтобы дать представление о характере подобного взрыва, Парсонс показал фотографии, сделанные три недели назад в Аламогордо. Увидев эти снимки, члены экипажа поняли, почему 509-й авиаполк так долго тренировали бомбометанию с большой высоты и уходу от цели крутым виражом на максимальной скорости.
Тиббетс рассказал, что в операции будут участвовать семь бомбардировщиков. Один заранее послан на остров Иводзима для возможной замены какого-нибудь из самолетов сопровождения.
Три "Б-29" полетят впереди, один из них курсом на Хиросиму, другой на Кокуру, третий – на Нагасаки. Они должны разведать погоду над каждым из этих городов и дать окончатель-ную рекомендацию о выборе цели. Наконец, еще два бомбардировщика будут следовать рядом с самолетом-носителем, чтобы сфотографировать результаты бомбардировки и сбросить над целью контейнеры с аппаратурой.
Накануне вылета Тиббетс дал "сверхкрепости" под номером 82 имя своей матери – Энола Гей. Вместе с заместителем начальника "Манхэттенского проекта" генералом Фареллом он безотлучно следил за погрузкой "Малыша", как называли создатели урановой бомбы свое детище.
Тревожила возможность аварии при взлете. Уже не раз бывало, что, стартуя с Марианских островов, "Б-29" взрывались с бомбами на борту. Случись такое теперь, от Тиниана не осталось бы и следа. Поэтому окончательную сборку взрывателя бомбы решили произвести уже в воздухе.
В 2 часа 45 минут утра 6 августа "Энола Гей", освещенная снопами прожекторов, сдвинулась с места и начала разбег. В полете к ней присоединились бомбардировщики майора Суинея и капитана Марквордта. Несколько часов тройка шла над сплошным слоем облаков. Тиббетс беспокоился, возможно ли будет прицельное бомбометание.
Жители Хиросимы знать не знали об уготованной им участи. Всю весну и лето 1945 года они прислушивались по ночам к гулу сотен американских "сверхкрепостей", пролетавших мимо на огромной высоте.
30 июня 1945 года массированной бомбардировке был подвергнут расположенный поблизости город Куре. Почему же Хиросима до сих пор не изведала кошмара воздушных налетов?
На сей счет по городу ходили самые различные слухи. Одни говорили, что "би-сан" (так японцы именовали "Б-29") щадят Хиросиму потому, что многие американцы японского происхождения – выходцы из этого города. Другие считали, что янки боятся попасть в расположенный где-то поблизости лагерь американских военнопленных. Третьи утверждали, будто в Хиросиме живет кто-то из родственников президента США.
Понедельник 6 августа 1945 года начался, как и другие дни войны. После двух ночных воздушных тревог мало кто обратил внимание на третью. Ее объявили в 7 часов 09 минут утра, когда высоко над Хиросимой появился один-единственный "Б-29". Это был самолет "Стрэйт флаш" майора Изерли. Глазам летчика открылся город, как бы окруженный белым нимбом. В сплошном покрывале облаков как раз над Хиросимой оказался просвет диаметром в двадцать километров. Изерли радировал Тиббетсу: "Облачность меньше трех десятых на всех высотах. Рекомендация: первая цель" (потом Изерли будет терзаться мыслью о том, что этой радиограммой он вынес приговор Хиросиме).
В 8 часов 14 минут 15 секунд раскрылись створки бомбового люка, и "Малыш" устремился вниз. Еще 47 секунд над Хиросимой мирно светило солнце. За эти 47 секунд люди успели забыть об удаляющемся гуле трех "сверхкрепостей". Будничные утренние заботы владели горожанами вплоть до мгновения, когда беззвучная вспышка вдруг разом превратила Хиросиму в горячий пепел.
Экипаж «Энолы Гей»Автоматические стеклянные двери предупредительно распахиваются перед каждым входящим. Только августовский зной не может переступить этот порог.
Холл "Хиросима гранд отеля" – это доведенный до совершенства комфорт. Невидимые машины нагнетают прохладу, невидимые плафоны мягко рассеивают свет. Столь же мягко откуда-то струится музыка. Уютные кресла располагают к неге. А вышколенные официанты проворно и бесшумно разносят те же студено-горячительные смеси, что и в любом другом первоклассном отеле мира.
Здесь явно знают толк и в самом трудном из "коктейлей": умеют смешать в должной пропорции международный комфорт с искусно отмеренной дозой местного колорита.
Деревянным балкам под потолком нечего поддерживать в железобетонном здании. Их назначение – напоминать о специфике японского зодчества, о тех архитектурных памятниках, которые турист видит на экскурсиях. А эта решетка, что отделяет холл от главного входа? Между чугунными прутьями кое-где разбросаны прямоугольники бугристой меди. Они подсвечены лампочками, которые попеременно вспыхивают там и тут. Огоньки среди краснеющей меди напоминают об остовах разрушенных домов, о чудовищном пекле, когда пузырилось, бугрилось, закипало все вокруг – черепица, камень, металл, живое человеческое тело.
Модернистская конструкция у входа намекает на главную достопримечательность, которая должна привлекать туристов в испепеленный японский город.
Первоклассный сервис – это предупредительность. И вот возле символической решетки разложены специально изданные для туристов брошюры: "Как была сброшена атомная бомба на Хиросиму".
Среди участников этой операции, пожалуй, наиболее известно имя майора Изерли. Газеты много писали о том, как терзаемый муками совести американский летчик слал письма и деньги осиротевшим хиросимским детям, добивался, чтобы его заключили в тюрьму, пока власти не упрятали его в сумасшедший дом.
Но ведь самолет "Стрэйт флэш", который вел Изерли, лишь разведал погоду. Бомбу доставил к цели экипаж бомбардировщика "Энола Гей". Что чувствовали эти двенадцать человек, когда увидели под собой город, превращенный ими в пепел?
Изданная для туристов брошюра представляет собой документальный рассказ об атомной бомбардировке, записанный со слов ее участников.
Л Ю И С. Трумэн был тогда в Потсдаме и хотел, чтобы мы сбросили бомбу 2-го или 3 августа. Но мы никак не могли вылететь из-за погоды. Ждали взлета и нервничали, так что пришлось очень мало спать эти три или четыре дня.
СТИБОРИК. Прежде наш 509-й сводный авиаполк постоянно дразнили. Когда соседи досветла отправлялись на вылеты, они швыряли камни в наши бараки. Зато когда мы сбросили бомбу, все увидели, что и мы лихие парни.
Л Ю И С. До полета весь экипаж был проинструктирован. Тиббетс утверждал потом, будто бы он один был в курсе дела. Это чепуха: все знали.
ДЖЕППСОН. Примерно через полтора часа после взлета я спустился в бомбовый отсек. Там стояла приятная прохлада. Парсонсу и мне надо было поставить все на боевой взвод и снять предохранители. Я до сих пор храню их как сувениры. Потом снова можно было любоваться океаном. Каждый был занят своим делом. Кто-то напевал «Сентиментальное путешествие» – самую популярную песенку августа 1945 года.
Л Ю И С. Командир дремал. Иногда и я покидал свое кресло. Машину держал на курсе автопилот. Нашей основной целью была Хиросима, запасными Кокура и Нагасаки.
ВАН К И Р К. Погода должна была решить, какой из этих городов нам предстояло избрать для бомбежки.
К Э Р О Н. Радист ждал сигнала от трех «сверхкрепостей», летевших впереди для метеоразведки. А мне из хвостового отсека были видны два «Б-29», сопровождавших нас сзади. Один из них должен был вести фотосъемку, а другой – доставить к месту взрыва измерительную аппаратуру.
Т И Б Б Е Т С. Кресло бомбардира установлено впереди пилотского. Мне легко было дотянуться до плеча Фериби. У нас с ним было заведено, что я держал штурвал до последних 60 секунд, а потом он брал управление на себя.
ФЕРИБИ. Мы очень удачно, с первого захода, вышли на цель. Я видел ее издалека, так что моя задача была простой.
НЕЛЬСОН. Как только бомба отделилась, самолет развернулся градусов на 160 и резко пошел на снижение, чтобы набрать скорость. Все надели темные очки.
ДЖЕППСОН. Это ожидание было самым тревожным моментом полета. Я знал, что бомба будет падать 47 секунд, и начал считать в уме, но, когда дошел до 47, ничего не произошло. Потом я вспомнил, что ударной волне еще потребуется время, чтобы догнать нас, и как раз тут-то она и пришла.
Т И Б Б Е Т С. Самолет вдруг бросило вниз, он задребезжал, как железная крыша. Хвостовой стрелок видел, как ударная волна, словно сияние, приближалась к нам. Он не знал, что это такое. О приближении волны он предупредил нас сигналом. Самолет провалился еще больше, и мне показалось, что над нами взорвался зенитный снаряд.
К Э Р О Н. Я делал снимки. Это было захватывающее зрелище. Гриб пепельно-серого дыма с красной сердцевиной. Видно было, что там внутри все горит. Мне было приказано сосчитать пожары. Черт побери, я сразу же понял, что это немыслимо! Крутящаяся, кипящая мгла, похожая на лаву, закрыла город и растеклась в стороны к подножиям холмов.
Ш У М А Р Д. Все в этом облаке было смертью. Вместе с дымом вверх летели какие-то черные обломки. Один из нас сказал: «Это души японцев возносятся на небо».
Б Е С Е Р. Да, в городе пылало все, что только могло гореть. «Ребята, вы только что сбросили первую в истории атомную бомбу!» – раздался в шлемофонах голос полковника Тиббетса. Я записывал все на пленку, но потом кто-то упрятал все эти записи под замок.
К Э Р О Н. На обратном пути командир спросил меня, что я думаю о полете. «Это похлестче, чем за четверть доллара съехать на собственном заду с горы в парке Кони-айленд», – пошутил я. «Тогда я соберу с вас по четвертаку, когда мы сядем!» – засмеялся полковник. «Придется подождать до получки!» – ответили мы хором.
ВАН К И Р К. Главная мысль была, конечно, о себе: поскорее выбраться из всего этого и вернуться целым.
ФЕРИБИ. Капитан первого ранга Парсонс и я должны были составить рапорт, чтобы послать его президенту через Гуам.
ТИББЕТС. Никакие условные выражения, о которых было договорено, не годились, и мы решили передать телеграмму открытым текстом. Я не помню ее дословно, но там говорилось, что результаты бомбежки превосходят все ожидания.
Обезглавленный ХристосПрошла всего одна ночь после пресс-конференции в штабе 20-й воздушной армии, где полковник Тиббетс рассказывал журналистам об уничтожении Хиросимы, восседая рядом с командующим стратегической авиацией США генералом Спаатсом.
Экипажи семи "сверхкрепостей", участвовавших в операции, едва успели отоспаться, когда, к удивлению майора Суинея, его вновь назначили в боевой вылет. Причем на сей раз вместо контейнеров с приборами бомбардировщику "Грейт артист" предстояло сбросить "Толстяка" – такую же плутониевую бомбу, что была взорвана на башне в Аламогордо. Как возможные объекты бомбардировки в приказе теперь назывались не три, а два японских города: главная цель – Кокура, запасная – Нагасаки.
Полет, намеченный на субботу, внезапно перенесли на четверг, 9 августа. Суиней чертыхался, да и многие штабные офицеры недоумевали, к чему такая спешка. Зачем пускать в ход вторую бомбу, когда у Вашингтона не было времени оценить, как Токио прореагировал на первую?
Трумэн торопился, потому что в ночь на 9 августа Советский Союз вступил в войну против Японии. В то самое утро, когда в Маньчжурии под ударами советских танковых соединений обратилась в бегство Квантунская армия, "Б-29" майора Суинея вновь поднялся в воздух с острова Тиниан.
Второй полет с бомбой проходил вовсе не так гладко, как первый. Начиная с того, что взрыватель "Толстяка" нельзя было собирать в воздухе, как это было сделано с "Малышом". Оставалось гадать, что произойдет с бомбой в случае аварии при взлете. По мнению специалистов, нельзя было исключить заражения большой площади радиоактивным плутонием, да и опасности мощного ядерного взрыва. Кроме того, буквально в последний момент в бомбардировщике майора Суинея была обнаружена утечка бензина. Наконец, погода была отнюдь не самой благоприятной. Сводка предсказывала ее дальнейшее ухудшение. Тем не менее генерал Фарелл решил все же не откладывать операцию.
Ради экономии горючего основная тройка "Б-29" должна была встретиться не над островом Иводзимой, а непосредственно у берегов Японии. Во время полета над океаном исчез из видимости "Б-29" майора Гопкинса, которому было поручено фотографирование взрыва. Выходить в эфир майору Суинею было запрещено. Пришлось потерять целый час, пока все три "сверхкрепости" были наконец в сборе.
Самолеты метеоразведки сообщили о хорошей погоде как над Кокурой, так и над Нагасаки. Взяли курс на главную цель. Но в последний момент ветер над южной Японией изменил направление. Густая пелена дыма над горевшим после очередной бомбежки металлургическим комбинатом Явата ушла в сторону и заволокла город.
Майор Суиней сделал три захода, но прицельное бомбометание было невозможно.
– Ничего не поделаешь! Хоть горючего в обрез, идем на запасную цель, объявил он экипажу.
Так решилась участь Нагасаки.
Над ней тоже было облачно, но в просветах все же просматривались контуры залива, вдоль которого тянется город. В 11 часов 02 минуты утра "Толстяк" взорвался над одной из многочисленных в Нагасаки церквей, примерно на два километра севернее точки прицеливания.
О возвращении на Тиниан не могло быть и речи. Еле-еле, буквально на последних литрах горючего дотянули до запасного аэродрома на Окинаве. Посадочная полоса была занята, а на отчаянные радиограммы с просьбой освободить ее никто не отозвался.
Пришлось дать залп всеми имевшимися на борту ракетами. Лишь этот фейерверк (означающий по кодовой книге "Дым в кабине. Идем на вынужденную посадку. На борту убитые и раненые") возымел действие. "Грейт артист" тяжело плюхнулся на бетон посередине полосы. К самолету со всех сторон устремились пожарные и санитарные машины.
– Где убитые и раненые? – выпалил санитар, вбежавший по аварийному трапу.
Суиней из последних сил стянул с себя шлем и, показав на север, мрачно произнес:
– Остались там, в Нагасаки…
Четыре с лишним века этот порт служил в Японии воротами христианства. Миссионеры строили там церкви, звали на путь истинный и пугали муками ада. Но всей их фантазии о дьяволе не хватило бы и на тысячную долю того, что сотворил с городом христианин Трумэн.
Атомная бомба взорвалась над собором, который воздвигли возле тюрьмы, чтобы звон колоколов помогал преступникам каяться. Взрыв, однако, не пощадил никого: ни грешников, ни праведников, ни самих богов.
Обезглавленный каменный Христос и доныне стоит там среди развалин, опровергая собственную проповедь о том, будто в мольбах можно обрести спасение.
