Текст книги "О мифах и магии (ЛП)"
Автор книги: Wonkington
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)
– Местное население меня ненавидит. Мой дебют в новостях просто стал поводом для демонстрации всей полноты их чувств. Вы ещё не видели великолепную гравировку там, на окне.
Гермиона извернулась было в сторону окна, но опустилась обратно, сообразив, что за задёрнутыми занавесями ничего не увидит.
– Что вы сделали? – спросила она и под вопросительным взглядом Снейпа уцепилась руками за свои коленки. – Ну, я ходила в библиотеку. То есть, в Национальный архив. Разузнать о вас.
– Вот как? – Снейп отхлебнул чай, уставившись на кончики языков пламени.
– Прочла ваш обвинительный акт, – уточнила Гермиона.
И замолчала, видимо, ожидая его реакции. Снейп не проронил ни звука.
– Я не понимаю, почему «извращенец»? – Слава богу, она и бровью не повела, произнося обидное слово. – В акте говорилось, что вы убили кого-то.
– Да неужели, – сухо отозвался Снейп.
– Так там написано.
– Там написано, что я был осужден за убийство.
– Да.
– Это не одно и то же.
– Я знаю. – Её пальцы скользнули по изящным линиям лодыжек. Ботинки Гермиона оставила стоять рядом с креслом – она до последнего их не снимала, будто чтобы в любой момент иметь возможность сбежать. Интересно, что он сказал такого, что она сейчас ему доверилась?
– Видели запись о том, что я подавал апелляцию?
– Видела. Без указания результата.
Снейп издал непонятный звук, и Гермиона обиженно нахмурилась.
– Что смешного?
– А вы поймёте, когда я расскажу.
– Так расскажите.
– Ладно, – ответил Снейп и отставил чай в сторону. Она смотрела на него так открыто и доверчиво. И тогда он подумал, что он бы предпочёл вывернуть перед ней всю свою душу наизнанку, стоило ей только попросить. Вскрыть скальпелем, разложить на столе и приколоть булавками, чтобы она могла заглянуть внутрь и исследовать каждый уголок, узнать его так хорошо, что ему не пришлось бы ничего говорить самому. – Расскажу.
***
Тобиас Снейп был дрянным человеком. И это было не субъективное мнение, а факт. Это знала его жена, знали его соседи, знали учителя его сына. Да и как не знать, если миссис Снейп круглый год куталась в шарфы и толстые свитера с длинными рукавами, а мальчика часто видели одиноко играющим в парке, прячущимся в недрах городской библиотеки или допоздна слоняющимся у магазинов. Но сына никто не особенно любил: слишком тощий, слишком неряшливый, слишком серьёзный и сосредоточенный. Иного ребенка давно препоручили бы тёплым объятиям социальных служб, но маленького Северуса игнорировали в немой надежде, что однажды он вырастет и либо даст своему старику сдачи и покажет, каково быть жертвой насилия, либо соберётся наконец с духом, уедет и никогда не вернётся.
Конечно, Северус Снейп едва ли был единственным нуждающимся в опеке ребенком в Коукворте. Но проявлявшие неравнодушие учителя получали отпор если не от самого мальчика, то от его матери. Она исправно выпроваживала всех радетелей, с осторожными словами и самыми лучшими намерениями появлявшихся в тупике Прядильщика, прежде чем успеет вернуться с работы её муж. И в конце концов все устали. Преподавателям недоставало больше сил переживать: по крайней мере, Северус примерно учился, усердно готовясь к экзаменам, чтобы поступить в лучшую школу, учёбу в которой его семья никогда не смогла бы оплатить сама. В своих работах мальчик демонстрирует такое внимание к деталям, такую рассудительность, думали они – может быть, дома у него всё не так плохо, как можно предположить по его внешнему виду?
Большая часть его одноклассников думало примерно то же самое. Но дети есть дети, и они были более прямолинейны в своей неприязни. Время от времени Северус удивлял их какой-нибудь колкостью (всегда несколько мрачноватой и не совсем доступной пониманию большинства из них), которая вызывала всеобщее веселье: обескураженные педагоги призывали разошедшихся подростков к порядку, угрожая телесными наказаниями. Но спонтанные всплески уважения так и оставались просто всплесками – когда смех утихал, Северус опять чувствовал себя очень одиноким.
Пока не появилась она.
Не то чтобы он никогда её раньше не видел. Она была хорошенькой, хотя юный Снейп вряд ли мог оценить её красоту – а привлекли его волосы, тёмно-медные, ниспадающие на плечи, густые и слишком непослушные, не желавшие укладываться в предпочитаемые ею пучки. Волосы резко выделяли её в толпе нарядных учеников другой школы. Северус видел их иногда в те дни, когда бывал слишком сильно избит и не мог показаться в школе сам. Он никогда не замечал её глаза – пока не обнаружил однажды в парке, что они смотрят на него сквозь глянцевые листья рододендрона.
– Почему ты сидишь в кусте?
Голос был высокий, звонкий и любопытный. Снейп вздрогнул и опрокинулся на корни.
– Тебе-то что? – огрызнулся он.
– Неудобно же, – сказала она. – Ты спал там, что ли?
Снейп умолк, и показались остальные части девочки: бледные ноги с болячками на коленках, симпатичное платьице в цветочек, медные волосы, резко контрастирующие с ярко-розовыми цветами рододендрона над её головой.
– Ты в порядке? – спросила девочка, широко раскрыв глаза.
Снейп опустил глаза: на краю растянутого ворота майки бурой коркой запеклась кровь. Откуда на этот раз, интересно?
– Кровь из носа шла, – ответил он. – Всё нормально.
– Точно?
– Да. – Снейп плюхнулся на спину, устремив взгляд сквозь листья вверх, где в бескрайней серой облачной простыне прорезались наконец кусочки голубого неба.
– Хочешь… – начала девочка. Она замолчала, прочистила горло, видимо, собираясь с духом. – Хочешь пойти поиграть? На качели.
– А, – удивился Северус. Он сел, чтобы получше разглядеть её лицо. Казалось, девочка говорила искренне, и он слегка смутился. – Ладно.
Девочка гуляла с сестрой, Петуньей, и Петунья откровенно не одобряла пополнение компании в лице Северуса. «Ты кто такой?» – буркнула она вместо приветствия, но младшая сестрёнка остановила её: «Не груби, Туни», и прыгнула на качели между ними.
Наверное, девочка думала, что умеет летать. Она раскачивалась и раскачивалась, взмывая так высоко – Снейпу казалось, что она вот-вот сделает полный оборот вокруг перекладины. Только когда Петунья начинала визжать, чтобы она прекратила, девочка отпускала веревки и, описав в воздухе дугу, с хохотом неуклюже приземлялась на траву.
Слишком, слишком рано село в тот день солнце и зажглись уличные фонари. Северус ещё даже не успел проголодаться.
– Я Лили, – сказала девочка, натягивая куртку и собираясь уходить. – А тебя как зовут? – Она вырвала руку у Петуньи, которая, вцепившись в неё мёртвой хваткой, буквально тащила сестру к калитке.
– Северус.
– Се-ве-рус, – медленно, по слогам повторила Лили. – Как тебя дома называют? Сев?
– Да, – соврал Снейп.
Она улыбнулась. Сестра опять схватила её за запястье и поволокла её, махающую рукой, прочь.
– Пока, Сев!
Северус и не надеялся встретить её на следующий день, он был уверен, что израсходовал весь свой годовой запас везения. Он ошибался – Лили пришла, Лили улыбалась, махала руками, смеялась, и они лазили по деревьям, исследовали луга, ловили и отпускали бабочек. Но всё хорошее быстро кончается – наверняка ведь их и дружба увянет, когда закончится лето? Закончатся темы для разговоров – у них же так мало общего. И опять Северус ошибся – Лили всегда находила какую-нибудь мелочь, из которой можно было развернуть совершенно упоительную, захватывающую беседу. Учиться она любила даже больше, чем он, и они сравнивали будущее, которое каждому из них пророчили учителя.
– Я вроде как стану учительницей.
Стоял жаркий день. Они сидели на старом дубе, и Снейп был в особенно хорошем настроении: Петунья отправилась к стоматологу и не вилась вокруг, готовая донести матери о любом их шаге в сторону.
– Учительницей. – Непривычно было видеть Лили краснеющей от злости. (Вот что, среди прочего, так нравилось в ней Северусу – она была прямой противоположностью его отца, которого ярость почти не покидала.) Она начала отрывать листья от черенков. – Говорят, все девочки становятся учительницами. Или медсестрами, или мамами. А все мальчики – докторами, адвокатами или членами парламента.
– Ерунда какая-то. – Снейп швырнул хворостинку в высокую луговую траву.
– Я знаю, – согласилась Лили.
– Если бы ты ходила в мою школу, – сказал Снейп, – тебе сказали бы, что ты будешь работать на фабрике.
– Ой, – отозвалась Лили. – Тебе так сказали?
Снейп не ответил, а только сильно прикусил язык и наконец задал вопрос, волновавший его с того самого дня, когда он заметил ярко-зелёные глаза, таращившиеся на него сквозь листву рододендрона:
– Где будешь учиться в следующем году?
– В следующем году? – Лили оборвала листья с очередной веточки и помахала ею в воздухе, как рассерженный дирижер. Или волшебник. Волшебные фокусы были одним из их общих интересов. Лили рассказывала Северусу о том, что она видела по телевизору или на представлениях в здании городского совета. – Мама с папой говорят, что в гимназии. Но меня ещё не зачислили. – Она повертела веточку в пальцах. – А ты?
– Вортфилд, – ответил Снейп так тихо, что сам удивился, что Лили расслышала.
– Та самая частная школа? – Прутик в её руках поник. – Но… как?
– Мне оплачивают учёбу, – ответил Снейп. Новость потрясла её меньше, чем он ожидал. А он-то с той самой минуты, как его завели в кабинет директора, представлял, как расскажет обо всём Лили и как она отреагирует. Его учительница была так довольна и горда его достижением, а сам Северус только и мог думать: «Что я скажу Лили?». – Стипендия или вроде того. – Он старательно рассматривал узел ветки. – Благотворительный фонд, что ли.
Вся её злость вдруг испарилась – Лили сияла.
– Сев! Это же здорово! Ты можешь поселиться в общежитии. И не придётся больше жить с ним, и…
– Зато тебя там не будет.
– Что? – Она смотрела на него, широко распахнув глаза. Глаза самого яркого на свете оттенка зелёного… такие удивительные – от них невозможно было отвести взгляд. – За меня не переживай.
– Ты мой друг, – сказал Северус. «Мой единственный друг».
– Со мной всё будет нормально. Я не перестану быть твоим другом только потому, что ты будешь жить на другом конце города. – Она обняла ветку рукой и покачала свесившейся вниз ногой, уронив прутик на траву. – Пойдём на качели.
Больше они к этому разговору не возвращались – ни зимой, ни весной, ни даже на следующее лето, когда он начал отсчитывать дни до того, как можно уже будет собрать свои вещи и переехать в общежитие новой школы. Но Северус хотел сказать подруге гораздо больше, сказать, как неправильно то, что их разбросает по разным местам – не несправедливо, а неправильно. Только когда ему сообщили о зачислении, он осознал, что всё это время, оказывается, думал, что будет учиться в одной школе с Лили. Но во всех гимназиях обучение было раздельным – они никак не могли стать одноклассниками…
Неправильно, думал он, но жизнь вообще неправильная, а Вортфилд был самым правильным, что с ним когда-либо происходило. Северус не только вырвался из железной отцовской хватки, но и, к собственному удивлению, завёл друзей. Обеспеченные мальчики, его соседи по общежитию, попридержали свои насмешки, выяснив, что Северус умеет искусно исчезать при малейшем намеке на конфликт и, более того, имеет острый язык и ум. У него можно было подцепить немало фразочек, которыми так приятно поливать особо недотепистых одноклассников. А Снейп сидел на этих спектаклях зрителем – будто ещё совсем недавно сам не был жертвой таких издевательств.
Приезды домой по праздникам казались ему изгнанием. Он жаждал увидеть Лили, но мама неохотно выпускала его из дома. Чаще всего она отчаянно старалась удержать его дома, чтобы Северус принял основной удар на себя: во время учебного года весь отцовский гнев целиком доставался одной маме.
– Уходи от него, – говорил он ей раз в год, во время рождественских каникул, когда терял терпение. Гирлянды в тупике Прядильщика всегда развешивали рано, будто пытаясь хоть немного рассеять мрак и уныние. Отбрасываемые белыми кружочками причудливые тени проникали сквозь окна, ложась сейчас на бледное лицо матери. Северус взрослел, черты его лица вытягивались, и совет этот становился всё более настоятельным – голос вчерашнего мальчика набирал глубину и наполнялся новообретённой повелительностью. – Уходи и не возвращайся.
Мамины пальцы находили его лицо. Северус вздрагивал, но она не отнимала руки. Пальцы ласково обвивали его затылок, и, потрепав его по щеке, мама молчаливо качала головой. Она никогда не называла ему причину.
И раз в год Северус находил время для Лили. Больше всего времени у него было в те вечера, когда родители уходили праздновать Рождество с коллегами отца – чтобы напиться до отупения. Он оставался дома один, вынужденный рыться по шкафам в поисках чего-нибудь, что сошло бы за праздничный ужин. Уже в самое первое Рождество после переезда он, недолго думая, махнул рукой на тупик Прядильщика и спланировал побег.
Он воспарил, обнаружив, как рада ему Лили.
– Сев! – воскликнула она. Огненные волосы, горящие восторгом глаза… Она была по-праздничному одета и вся обмотана гирляндами и мишурой, словно пережила нападение рождественской елки. А потом она бросилась на него, обхватила его плечи руками и втащила в дом, закрывая дверь, за которой кружился снег. – Ты выглядишь… – она осеклась; Снейп знал, что выглядел он примерно так же, как когда уезжал, разве что подрос немного. Заведущий интернатом явно ожидал, что в Вортфилде мальчик окрепнет физически, но даже обильное питание и свежий воздух мало сказались на его худощавой фигуре и нездоровом виде. Упорное непроцветание воспитанника отражалось явственным разочарованием на лице сердобольного воспитателя: он, наверное, считал, что Снейп, как неухоженное растение, должен воспрянуть и посвежеть при применении должного количества воды и солнечного света.
– А у меня для тебя подарок, – сказала Лили. Сияя, она начала копаться среди многочисленных коробок, под которыми едва видно было коврик вокруг елки. Снейпу всегда интересно было за ней наблюдать, и сейчас, пока она выискивала в груде подарков нужный, он впервые осознал, какая она хорошенькая.
– Ой, а я… – начал Снейп и запнулся. – Я ничего тебе не купил.
Она как будто не услышала.
– Вот, – Лили сунула ему в руку свёрток, – открывай.
Снейп подчинился. Колода карт, новенькая, блестящая и…
– Палка.
– Палочка! – поправила она. – Волшебная палочка. Покажешь мальчишкам в школе. Там ещё книжка, с фокусами… – она сдвинула оберточную бумагой, и под ней действительно оказалась книга – на обложке мужчина во фраке, сквозь его пальцы струится дым. Лили широко улыбнулась. – Расскажешь потом, как получилось. У меня двойной подъём не идёт толком.
Снейп уставился на книгу, затем на чёрную палочку в своей руке.
– Э-э, спасибо, – сказал он, пытаясь придать голосу энтузиазма. Наверное, улыбка вышла очень уж страшной, потому что веселье Лили как рукой сняло. – Спасибо большое, – повторил он.
Подарок отправился с ним в школу. Но только картам повезло увидеть мир вне чемодана – и погнуться и запачкаться в грязных руках во время игры в снип-снап-снорум и «Большой Дон».
Годы тянулись, подарки Лили занимали в его чемодане всё больше места, и Снейпу казалось, что он живёт двойной жизнью. В школе никто не звал его Северусом – на всей территории школы его именем был короткий резкий оклик «Снейп!», за которым следовал пронзительный, на грани глумления, хохот. Его приятели не имели представления о другом Снейпе – о Северусе, обитавшем в мрачнейшем уголке Коукворта и курсировавшем от парка к расположенному в более благополучном районе пригорода дому, где жила семья Эвансов. Никто не расспрашивал его о родителях, о жизни за воротами Вортфилда. Проведя несколько мучительных недель в тупике Прядильщика, свернувшись калачиком в своей крохотной спаленке, Снейп возвращался в школу, закрытый формой от галстука на шее до тщательно выглаженных рукавов. Никто не замечал синяков на его руках и груди, порезов от осколков пивных бутылок на спине.
И так пять лет.
Она продолжалась так долго, эта тайная жизнь Снейпа. Он был уверен, что покинет стены Вортфилда, оставив всех в неведении. Но однажды, когда ему было семнадцать, пасхальные каникулы выдались особенно бурными, погода не по сезону теплой, а в программе по физкультуре сразу после каникул появился футбол, для которого требовалась соответствующая форма.
– Снейп, что, черт возьми, с тобой произошло?
Джонатан, Аристократический Говнюк №1. Снейпу он нравился только иногда, в основном, когда тот не пытался списать у Снейпа домашку. Джонатан припёр его к стенке в раздевалке, пока Снейп, роясь в своём шкафчике, мучительно вспоминал, куда положил свои гетры, чтобы не пришлось выходить на поле с голыми ногами.
– Ты же весь в синяках, – сказал Джонатан, – некоторые даже зеленые.
– В аварию попал, – ответил Снейп, пытаясь вытянуть рукава футболки так, чтобы они закрывали больше, чем им было предназначено.
– Мой кузен попал как-то в аварию, – вклинился Редди, Аристократический Говнюк №2. Редди любил на биологии ловить насекомых и отрывать у них лапки заживо, но состоял сплошь из стальных мускулов и костей и мастерски проносил в школу вино и сигареты. – Ничего подобного на нём не было.
– Это была серьёзная авария, – сказал Снейп.
– В неё твои ноги попали?
Собиралась толпа. Все его друзья – Джуро, Райтман, Беррет, все они толпились вокруг, оглядывая его с ног до головы, пытаясь обнаружить ещё изъяны.
– Он такой приезжает.
Слабый голосок принадлежал Беррету – скромному тихоне Беррету, который был не грознее божьей коровки и смышлёнее, чем кто-либо мог предположить.
– После каникул, – продолжил Беррет. – У него всегда синяки. Он старается их прикрыть, но я видел.
Остальные мальчики глянули на Беррета искоса, но внимание их быстро вернулось к Снейпу.
– Кто? – спросил Редди, сжимая кулаки, и Снейп невольно ощутил прилив нежности к здоровяку. – Кто это сделал?
– По-моему, – снова Беррет, – это его отец.
– Это правда, Снейп? – спросил Джонатан. Его красивое лицо ничего не выражало, а взгляд был жёстким и холодным. – Это сделал твой отец?
Снейп не ответил.
И его нежелания отвечать было более чем достаточно.
На поле их команда стёрла команду другого общежития в порошок со счетом двенадцать—ноль.
В ту ночь они праздновали победу.
И начали планировать месть.
***
Гермиону поглотил вечерний сумрак, и только её глаза, огромные, чёрные, видны были в мерцающем свете каминного пламени. У Снейпа кольнуло в сердце: она обулась.
– Ваш отец бил вас. И поэтому вы спланировали его убийство.
Снейп повертел кружку в руках.
– Не то чтобы он этого не заслуживал, – продолжила Гермиона и поторопилась добавить: – Ну, то есть, я бы ни за что не стала поддерживать такие методы, но Северус, неужели вы…
– Был настроен серьёзно? – сказал он прежде, чем она могла закончить своё предложение как-то по-другому. – Я – нет.
– А остальные – да?
Снейп подался вперёд и бросил в огонь полено.
– Расскажите, – попросила она.
Он долго молчал, тыча кочергой в пламя, ощущая на языке горечь чайной заварки.
– Я дал им ключ. Сделал дубликат для Джонатана.
– Вы… вы дали им ключ от своего дома.
– Поймите, Гермиона, когда мы об этом говорили, они собирались просто припугнуть его. Я не говорю, что я этим горжусь, но мне было семнадцать, а то, что ребята, по их словам, планировали сделать, было такой мелочью в сравнении с тем, что мой отец делал со мной, что это казалось совершенно справедливым. – Снейп снова яростно ткнул кочергой в пламя. – Жизнь несправедлива.
– Что произошло? – спросила она. Натянутые шнурки ботинок впивались ей в пальцы, оставляя красные следы.
– Дело было в августе. Перед выпускным классом. Я знал, что они придут в ту ночь. Меня с ними быть не должно было – родители никогда не видели моих друзей, и моё… участие было бы слишком большим риском… Но я собирался хотя бы не спать – и не сумел. Я уснул к полуночи, а разбудили меня крики матери.
Вдруг стало очень тихо, будто из комнаты высосали все звуки и весь воздух.
– А потом она перестала кричать.
– О боже, – выдохнула Гермиона. – Её…
– Крикетной битой, – сказал Снейп. – Школьной крикетной битой. Биту они там и бросили.
Гермиона смотрела на него, разинув рот.
– По голове. – Он дотронулся пальцем до виска. – Обоих.
– Пожалуйста, скажите, что вы позвонили в службу спасения.
Снейп криво усмехнулся.
– Конечно, позвонил.
– И…
– Когда они приехали, мои родители были уже мертвы. Парни, конечно, убежали. И полицейские, поднявшись, нашли меня рядом с телами родителей, забрызганного кровью, с школьной крикетной битой.
– Но вы ведь рассказали им…
– Конечно, рассказал. Я всё им рассказал, всю правду, до мельчайших подробностей. Отца арестовывали прежде – за нарушение общественного порядка в нетрезвом виде. Однажды соседи вызвали полицию – когда ещё не знали, что это бессмысленно. Н всё это было ничто по сравнению с тем, как спальня выглядела в ту ночь. – Снейп содрогнулся и снова вжался в диван, плотнее кутаясь в свитер.
– Но…
– Гермиона, – вздохнул Снейп, – вспомните, в какой школе я учился, вспомните, с кем я учился. Это были сыновья очень влиятельных людей – политиков, банкиров – людей, устанавливающих законы и правила для таких, – он коснулся длинным пальцем своей шеи, – как я.
– Но система правосудия…
– Один из них был внуком судьи. У меня не было ни единого шанса, особенно с тем адвокатом, которого мне определили.
– И вас осудили.
– Даже на самом процессе присутствовал только один из ребят, – горько усмехнулся Снейп. – Он выступал в качестве свидетеля защиты – давал мне характеристику. Хотя на тот момент они якобы уменьшали мне приговор. Но это было неважно – несовершеннолетнего за убийство приговаривают только на срок по усмотрению Её Величества.
– Что это значит?
– Это такой эвфемизм – звучит безобиднее, чем «пожизненное заключение». Я просидел два года, а потом подал апелляцию самостоятельно, на основании неэффективной помощи адвоката. Думаю, Редди признался кому-то из своих родственников, потому что у меня вдруг появился очень хороший барристер, которому, тем не менее, всего лишь удалось вытащить меня из тюрьмы по менее тяжкому приговору и с учётом отбытого срока.
– И что это было? Этот менее тяжкий приговор?
– Воспрепятствование осуществлению правосудия, – ответил Снейп. – Но убийство-то запоминается гораздо лучше, правда? Единственное моё утешение в том, что у меня не отобрали дом, чтобы я не очутился на улице, но порой… – он замолчал и зло пнул ещё одно полено ногой в носке. – Ковёр наверху не отчистили от крови.
– Мне так жаль.
Её ботинки опять стояли на полу, наполовину запиханные под провисающую обивку.
– Да, – сказал Снейп, – мне тоже.
***
Снейп принялся сосредоточенно разводить огонь заново, и Гермиона оставила его наедине с его мыслями, а сама попыталась в тёмной кухне соорудить какое-нибудь подобие ужина. Она нашла что-то похожее на банку томатного супа в нижнем шкафу и коробок спичек в ящике, выудила кастрюлю из груды посуды в раковине. Через десять минут ужин был готов. «Надо составить список покупок», – отметила себе Гермиона, потому что больше ничего из того, что крутилось в её голове и резало сердце, облечь в слова не получалось.
Снейп по-прежнему сидел в гостиной, поддерживая огонь в камине и глядя перед собой немигающим взглядом.
– Суп, – сказала Гермиона и поставила его чашку на столик. – Что с ней случилось? – Вопрос, казалось, выскользнул у неё сам собой, будто мозг пытался таким образом ослабить нарастающее в голове напряжение. – С Лили.
– Мы с ней больше никогда не разговаривали. Даже после того, как меня выпустили. Она считала, что я изменился.
– А вы изменились?
– Наверное, – Снейп взял свою чашку, кивнул, поднёс ко рту и застыл. – Неприятное это место, – сказал он, – тюрьма.
Гермиона ухмыльнулась.
– Я думала, что тут может быть школа виновата.
– И школа тоже.
Гермиона опустилась обратно в кресло, удерживая свою чашку на диванной подушке. Ей тоже пришлось поднести чашку ко рту – она забыла ложки.
– Значит, больше никогда. Ни на праздники, вообще ни разу до самых похорон…
– Похорон? – Снейп резко опустил чашку с полпути к подбородку.
– Ну да. – Гермиона отхлебнула супа и обожгла язык. – Её похорон, поминальной службы или что там было. Вы не ходили? Я подумала, вы наверняка хотели отдать дань уважения и всё такое…
– Гермиона, я… – Снейп замолчал. Взволнованный и растерянный, он отставил чашку в сторону и уставился на неё взглядом, от которого у неё похолодело в желудке. – С какого перепугу, – сказал он, – вы решили, что Лили Эванс умерла?
========== Не Лили ==========
– С какого перепугу, – сказал Снейп, – вы решили, что Лили Эванс умерла?
– Я… – Гермиона замолчала, нахмурилась, в висках вдруг запульсировала боль. – Не знаю. Разве не вы мне говорили?
– Нет.
– Наверняка говорили, – настаивала Гермиона. – Когда-то давно. Может быть…
– Гермиона, Лили не умерла.
– Правда? – голос Гермионы звучал очень слабо, в горле встал комок. Лили не умерла. Он произнёс эти слова всего раз, но они продолжали эхом звучать в её голове, будто её череп выскоблили начисто. – Но её убили.
– Да нет же. – Снейп осторожно сделал глоток, наблюдая за ней. – С чего вы это взяли?
– Потому что её убили.
– Она не умерла, Гермиона.
– Откуда вы знаете? – Ей вдруг пришло в голову, что она, наверное, расстраивает его, так говоря о его подруге детства. – Откуда вы знаете, что она жива? Вы ведь не шлёте друг другу открытки на Рождество? Она могла взять и…
– Я вижу её иногда в магазине, – перебил её Снейп, морщась и сердито глядя на неё.
– В магазине, – повторила Гермиона.
– Или с детьми в городе. Собственно, видел всего несколько недель назад.
– И вы с ней разговариваете?
– Нет, – сказал Снейп и добавил: – Говорил несколько раз, а потом уже подумал, что вежливее будет притворяться, что её не существует.
– С детьми, – задумчиво пробормотала себе под нос Гермиона.
– У неё их трое, кажется. – Показалось ей или в голосе Снейпа действительно прозвучала горечь? – Или четверо? Похоже, она их любит.
– Мальчик?
– Один из детей мальчик, да. Возможно, самый младший. А что?
– Не знаю.
Снейп наблюдал за ней очень внимательно, с почти профессиональной прямотой. Так на Гермиону смотрели обычно психологи – это было лицо человека, готового препарировать её мысли и распутывать измочаленные извилины её мозга.
«Помоги же мне», – подумала она.
– Это имеет какое-то отношение к Рону? – спросил Снейп.
– С чего вы взяли? – вдруг разозлилась она.
– Потому что, кажется, большинство ваших странных припадков связано с ним.
– Никакой это не припадок! – возмутилась Гермиона и снова съежилась в кресле. – Это не я…
– Не сейчас, мисс Грейнджер, – не выдержал Снейп. – Расскажите мне.
– Я думала, её убили, – пришибленно созналась Гермиона. Она не понимала, почему так думала. – Я думала, кто-то убил её, её мужа и оставил в живых ребёнка.
– Ребёнка, – сказал Снейп ничего не выражающим голосом.
– Много лет назад, – вздохнула Гермиона.
– Вы думали, это я её убил.
– Нет.
Пламя затрещало и зашипело. Никто даже не дрогнул.
– Вы сказали, в ней было что-то необычное, – осторожно произнесла Гермиона. Она ещё не вполне переварила его рассказ о родителях. Целую неделю она рисовала в воображении Снейпа-убийцу с окровавленными руками и тянущуюся за ним цепочку трупов. Несмотря на его заверения, ей приходилось напоминать себе, что сидящий перед ней человек невиновен. Человек, к которому она испытывала определенную привязанность, который сидел рядом с ней на кровати и… – Думаете, она такая же, как мы? – спросила она, пытаясь сосредоточиться. – Как вы и я, как Дин?
– Дин болен.
– Ну ладно, не как Дин, – добавила Гермиона, чувствуя себя предательницей.
– Не знаю, – сдался Снейп. Его руки были сложены под подбородком, от света каминного пламени его бледные пальцы горели золотистым сиянием. Супные чашки были отставлены в сторону и забыты.
– Вы говорили, что научились делать волшебные фокусы…
– Карточные фокусы. Глупое размахивание палочкой. Ничего существенного. Детские забавы.
– Вы когда-нибудь говорили с ней об этом, о наших… проблемах?
Он долго молчал, поджав губы, с отстраненным выражением лица.
– Нет.
– А могли бы?
– Гермиона, – вздохнул Снейп. Он провёл ладонями по лицу, прижал пальцы к глазам, натягивая кожу, от чего попеременно казался то молодым, то мёртвым скелетом, то опять среднего возраста. – Она счастлива со своим мужем и детьми, счастлива, что забыла меня.
Взгляд Гермионы на миг задержался на входной двери.
– Не думаю, что кто-либо в Коукворте может вас забыть.
Это было опрометчиво с её стороны. Снейп снова напрягся и помрачнел ещё больше.
– Суп остыл, – прорычал он, схватил чашки и прошествовал на кухню. Он бы, несомненно, и дверью хлопнул, если бы между гостиной и кухней таковая имелась.
Вернувшись ровно десять минут спустя, на своём месте на диване он обнаружил мягкий, завёрнутый в красную бумагу пакет. Гермиона сидела точно там же, где он её оставил, скрестив ноги и терпеливо ожидая его.
– Простите, что я ушла тогда, – сказала она, когда Снейп со вздохом поставил подогретые чашки обратно на стол. – Не стоило уходить, не поговорив с вами. Не пришлось бы столько времени терять и мучиться. Ну, мне не пришлось бы мучиться.
Снейп перевёл взгляд с Гермионы на свёрток, затем на чашки и снова на неё. Наконец он рухнул обратно на диван и, положив ногу на ногу, откинул голову назад, опершись затылком о спинку.
– На вашем месте, – сказал он в потолок, – я бы сделал то же самое.
– Это не значит, что я поступила правильно.
– Значит. Вы должны заботиться о своей безопасности. У вас есть родные, которые вас любят и которые беспокоились о вас. – Что-то ещё слышалось в его вдруг охрипшем голосе, какая-то странная эмоция, которую Гермиона не распознала. Он прочистил горло. – И когда вы узнали, что…
– Вы этого не делали, – перебила его Гермиона.
– Средствам массовой информации факты неудобны, – насмешливо произнёс Снейп.
– Факты есть факты. Могли бы позвонить. Или письмо прислать.
– И вы бы стали меня слушать?
Гермиона не знала ответа на этот вопрос. Она подумывала о том, чтобы заблокировать его номер, но поняла, что не знает его номера, да и он не позвонил в первые двадцать четыре часа после её ухода, так что вряд ли попытался бы позже. Ей приходило в голову, что он может написать, но она не просмотрела рождественскую почту, поэтому мама добралась до его посылки первой.
– Вы для этого подарили мне перо? – спросила она. – Чтобы потихоньку втянуть меня обратно?
– Думаете, я такой манипулятор?
