Текст книги "О мифах и магии (ЛП)"
Автор книги: Wonkington
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)
«Он не делал этого, – подумала Гермиона. – Он никогда не пытался намеренно меня обидеть».
И всё же в комнате пахло древесным дымом, старый кирпичный дом был сырым, как разваливающийся средневековый камень, и Гермиона могла поклясться, что слышала уханье совы, перед тем, как снова уснула рядом со Снейпом, когда свет за мутным окном наконец стал темно-серым.
***
Она проснулась раньше Снейпа, оделась раньше него и вышла из дома, пока он ещё спал. Только на полпути к магазину она вспомнила, что на дворе первое января и магазины не работают. Окоченевшая от холода и досады, Гермиона нашла парк и уселась на твёрдую холодную землю под хилым рододендроном, смотря, как молчаливые люди – призраки ночного загула и раннего продуктивного утра, бредут мимо в зимних пальто или вчерашних коротких платьях и на высоченных каблуках.
Только одна мысль стучала в голове:
Снейп.
Она все ещё чувствовала себя потрясённой, раздавленной (проклятая простуда только теперь по-настоящему дала знать о себе, захватив голосовые связки, скребя в горле длинными острыми когтями). В голове стоял туман, но не только из-за вчерашней выпивки.
Она переспала со Снейпом.
Гермиона соврала бы, сказав, что не думала об этом раньше. Ещё до того, как она схватила и притянула его лицо к своему в том пансионе в Уилтшире, она представляла себе, каково это – быть с кем-то, кто знает её, понимает её и, кажется, не испытывает к ней жалости, в отличие от вереницы её рыжих бойфрендов и случайных связей. Снейп был не очень опытен – он примерно так и сказал ей сразу, прежде чем вообще пустил её подняться по лестнице. А потом кровь вдруг прилила к его бледному лицу от ужаса, что он неправильно понял её просьбу. Но он всё правильно понял. И он повел её в свою маленькую спальню, шумно дыша, по-прежнему пряча свое тонкое тело в глубинах чёрного шерстяного пальто.
Гермиона гадала, как Снейп отнесётся к произошедшему в свете дня.
Что он сделает, когда она вернется в тупик Прядильщика? Выставит её вон, закроет дверь на засов, прокричит через исцарапанное окно, чтобы она уезжала домой и не возвращалась больше? Сейчас Гермиона полностью отдавала себе отчет в том, что вчера они оба были пьяны. Но Гермиона знала, что инициатором была она, это она дала делу ход. Муть, кружащаяся в желудке, остро напоминала о том, что, во-первых, ей хотелось бы, чтобы они оба были при этом трезвы, а во-вторых, ей казалось, самую чуточку, будто она воспользовалась ситуацией. По какой-то глупой причине она надеялась, что полная сумка продуктов и жирный, плотный английский завтрак отчасти сгладят неопределённость их связи и вернут их на прежние позиции. Но магазины были закрыты, а местные ресторанчики ещё не распахнули свои двери навстречу похмельным гулякам, отмечавшим Новый Год.
Когда холод стал нестерпимым, Гермиона постучалась в дверь дома в тупике Прядильщика.
– Магазины закрыты, – сказала она, прежде чем Снейп успел спросить, где она была. Он не выглядел ни озабоченным, ни раздражённым, его лицо просто… ничего не выражало.
Дело было ещё хуже, чем она думала.
Тем не менее, он заварил чай, они позавтракали сухими хлопьями, и никто не проронил ни слова о прошлой ночи. День прошёл почти так же, как все предыдущие дни: в тишине за книгами, теориями и замечаниями. Гермиона посасывала липкие леденцы, которые нашла на дне своего рюкзака. Снейп не ворчал, когда она кашляла, забыв прикрыть рот рукавом.
В какой-то момент она обнаружила, что рисует карикатурную Гермиону в своём дневнике, а Снейп низко склонился над её плечом, дыша ей в ухо и, видимо, не замечая, как она напряглась от его близости.
– Что вы делаете? – спросил он.
– Это Другая Гермиона. – У Другой Гермионы была такая же огромная копна волос, но два её передних зуба не доставали до нижней губы, как было в реальности. – Если она существует или существовала, эта другая Гермиона. Я записываю всё, что мы знаем обо мне – о ней, о её мыслях, чувствах, прошлом и так далее. То, что я помню и что оказывается бессмысленным применительно к моей жизни.
– Годная мысль, – заметил Снейп, и она покраснела от неявной похвалы.
Она продолжила рисовать. Рисовала Гермиона не так хорошо, как Дин – это он сделал набросок единорога от 20 мая и грифона от 3 июня. Но таким удовлетворением было излить своё разочарование чёрными чернилами, сделав глаза Другой Гермионы тёмными, изогнув уголки её губ во всезнающей ухмылке.
Рядом с рисунком она начала свой список:
Другая Гермиона Грейнджер:
Волшебница, в некотором роде. Владеет орудием того, что мы можем называть «магией», и умеет делать то, чего не умею я.
По-видимому, влюблена в парня по имени Рон, что объясняет мою склонность к рыжеволосым.
Знает Северуса Снейпа?
Не сумасшедшая.
На предпоследней строчке она заколебалась, почти написала «Боится Северуса Снейпа», но передумала. Впрочем, Снейп увидел своё имя и спросил:
– Что вы помните обо мне?
– Вы появлялись в моем сне. Не знаю, реальным ли он был, то есть – не знаю, свидетельствовал ли он о том, что мы… не можем… вспомнить. – Она нажала на бумагу сильнее, и над «С» в слове «Снейп» расцвела клякса. – Думаете, мы с вами встречались?
– Мне не снятся сны, – ответил Снейп.
Гермиона уже рисовала его, обращаясь с чертами его лица гораздо бережнее, чем обошлась со своими.
«Другой Северус Снейп», – написала она большими буквами и подчеркнула длинной летящей вниз линией.
Затем взглянула на Снейпа, не представляя, что писать дальше, кроме «Профессор?» – и даже это она написала с неким трепетом, начиная подозревать, без всяких доказательств противного, что Снейп должен быть именно её профессором. Об этом она совершенно не желала думать сейчас, только не сейчас, не после, не… никогда.
Снейп глянул на страницу, насупился.
– Я не знаю, – сказал он.
«Лили Эванс», – написала Гермиона под его именем, и Снейп издал неопределённый звук, но не возразил.
– Неприязнь к змеям, – признался Снейп, и Гермиона записала это под именем Лили, а также «Олень» и «Неверный Дом?».
Помолчав ещё немного, Снейп вздохнул:
– Иногда мне кажется, что этот мир ещё добр ко мне – добрее, чем был бы мир магический.
– Это почему? – спросила Гермиона, по-прежнему держа перо наготове и не зная, что писать.
– Не думаю, что магия мне помогла бы.
Она постучала кончиком пера по бумаге, и чернила расплылись по полям страницы.
– Вы мне не верите, – сказал он.
– Не знаю.
– Если Другой Северус Снейп, – его голос был ироничным и слегка горчил, – родился от того же отца, сомневаюсь, что его детство было чем-то лучше моего.
– Может быть, вы бы завели друзей получше, – сказала Гермиона, пытаясь приглушить свое разочарование. Ведь именно он, когда развеялись первые сомнения, казалось, так жаждал найти то, что они искали. Именно он, когда она никак не могла подобрать слово для этого ощущения иного, так быстро предложил слово «Власть». – И не попали бы в тюрьму, и имели бы успешную, приносящую удовлетворение карьеру.
Она была уверена, что было ещё что записать, но Снейп больше ничего не предлагал. Гермиона набросала несколько их теорий под заголовком «Что с нами произошло?» (все они казались глупыми): изощрённая теория о потере памяти и заговоре, теория о путешествии во времени и (Снейп хохотал) теория о клонах. «Коллективное безумие» попало в список тоже, но только в самый его конец. Потом Гермиона быстро начеркала список предметов. Деньги – потому что её всё поражало, что Снейп, похоже, был очень плохо знаком с британской валютой, при том, что прожил в Англии всю жизнь. Палочки – рассказ Снейпа о рождественском подарке от Лили задел какую-то знакомую струну. И фамильяры. Косолапка. Снейп упоминал о её кошке раньше: он думал, что Косолапка должна быть не женского пола, более того, что она должна была уже помереть от старости. Возможно, предположил он (уже мягче, когда она перестала неистовствовать при мысли, что её ненаглядная питомица должна гнить в земле), у Другой Гермионы тоже была Косолапка, но та Косолапка была самцом. Вроде и глупо, но Гермиона всё равно записала. В Косолапке, пустоголовой кошке с приплюснутой мордой, имевшей привычку неверно рассчитывать расстояние между кухонным столом и стойкой, определённо не было ничего похожего на магию – или мозги, если на то пошло. Впрочем, наверное, так и должно быть, если кошка – всего лишь оттиск жизни Другой Гермионы, а не Настоящей Гермионы.
Кем бы ни была Настоящая Гермиона.
Снейп вернулся к своей книге, и Гермиона почти уже снова взялась за толстый том Батильды Бэгшот, но вместо этого перевернула страницу в дневнике и нарисовала пару глаз. У неё не было зелёных чернил, но она нарисовала глаза так точно, как могла: миндалевидной формы, поразительно знакомые и мгновенно узнаваемые – хотя она встречала их обладательницу всего два раза в жизни.
«Другая Лили Эванс», – записала она над чернильным взглядом, а ниже – когда была твёрдо уверена, что Снейп погружен в собственную работу и непоколебимо сосредоточен: «Убита».
***
Гермиона не думала, что Снейп пригласит её в свою комнату ночью. День прошёл в комфортном негласном соглашении не обсуждать чувства, и ни в один из их разговоров не закралось ни единое упоминание секса. Поэтому она так удивилась, когда – огонь еле теплился, и старые гниющие часы на каминной полке били полночь – Снейп отодвинул свои книги и кружку с чаем в сторону и спросил, готова ли она идти спать.
– О. Ой! – сказала Гермиона, и Снейп широко раскрыл глаза.
– Вы не обязаны, если не хотите, – сказал он. – Само собой.
– Нет, – поспешила разуверить его Гермиона. – Нет. Я хочу.
Потом, после того, как их дыхание замедлилось, и перед тем, как они уснули сном без сновидений, но полным надежды, Гермиона сказала:
– Это словно очень хорошая книга.
Шелест простыней в темноте – Снейп повернулся к ней лицом, тихонько придвинувшись. Покрывало соскользнуло с их плеч.
– Вы о чём? – Он ёрзал, комкая руками простыню – нервная привычка, которую Гермиона не замечала, когда они просто спали в одной комнате. Скрывал он свой дискомфорт раньше или нервничал как раз от её близости?
– То, что я помню, – ответила она. – Сны, ощущения. Нереальные и реальные одновременно. Не всегда хорошие. Но всегда с оттенком разочарования, что однажды история закончится.
Снейп никак не отозвался, только откинулся обратно на подушку, тяжело вжимаясь в неё макушкой, прогибая изголовье.
– С вами когда-нибудь такое бывает? Я знаю, что у вас был… олень. А в Неверном Доме что-то произошло с нами обоими. Но какая часть Другого Снейпа – книга, которую вам не хочется закрывать?
– Вы смешали свои метафоры в кучу, – проворчал Снейп.
– Неправда. Вы просто хотите, чтобы я замолчала.
Она протянула руку и нерешительно положила её ему на бок, притягивая его бедро обратно, прижавшись пальцами ног к его икре. Их близость всё ещё ощущалась хрупкой, способной рассыпаться от одного неверного слова или непродуманного прикосновения в темноте. Её запястье было расслаблено, подушечки пальцев мягко касались его выступающего ребра.
Снейп не возражал. Но и не такого ответа она от него ждала.
– Лили Эванс, – сказал он, наконец, сухим шелестом, шёпотом. Его тело лежало неподвижно под её рукой, будто сердце его перестало биться, и кровь перестала течь под кожей. – Самое правильное, что было в моей жизни.
– Лили Эванс, – повторила Гермиона.
Конечно, Лили Эванс.
– Вы сами спросили. – По его голосу не похоже было, чтобы он сожалел о сказанном.
– Знаю, – откликнулась Гермиона, пытаясь придушить внезапную боль не только от его ответа, но и от того, что она знала заранее, каким этот ответ будет, точно знала имя, которое произнесут его губы, прежде чем сам он даже подумать успел.
***
Гермиона вела себя странно. Снейп полагал, что странно она себя вела часто, и простуда, скорее всего, делу не помогала. Однако он догадывался, что лгать она не очень умеет, а чихание, кашель и сморкание не объясняли того, что она стала избегать его взгляда после третьей вместе проведённой ночи. Неужели всё было так уж плохо? Она не возражала. Она даже сама это предложила – слава Богу. Да, это было странно, эта их… близость. Относительно внезапный скачок – из натянутой дружбы в его скрипучую узкую кровать. Она бодрилась, несмотря на простуду (и на то, что второго января проснулась в одиночестве, потому что ему мешал спать её храп)… но что-то она утаивала, что-то было не так в том, как она говорила с ним, вернувшись из магазина с контейнером молока к чаю на следующий после Нового Года день.
– Надо было мне сходить, – сказал Снейп. Гермиона открыла дверцу холодильника, прилагая чрезмерную силу, швырнула пластиковую емкость на пустую полку и снова захлопнула дверцу. – В чём дело?
– Ни в чём, – пробурчала она. Не глядя на него, Гермиона сбежала в прихожую и взлетела вверх по лестнице. Пол над его головой заскрипел и успокоился – она плюхнулась в кровать. Снейп постоял, положив руку на холодильник, шатавшийся на неодинаковых ножках, и раздумывая, не был ли приглашением стук стойки кровати о пол, но, услышав сверху отрывистый кашель, устроился на диване в гостиной с одной из похищенных Гермионой библиотечных книг.
– Я купила билеты на поезд, – сказала она, спустившись в гостиную через несколько часов, когда Снейп как раз начал готовить ужин (запеченная фасоль на тостах). Гермиона тяжело сопела. – На полдесятого завтра утром.
Сердитый у неё голос или просто сиплый?
– Спасибо, – почему-то чувствуя раздражение, Снейп выложил половину фасоли на кусок белого хлеба.
– Поездом мы проедем большую часть пути. Дальше автобус и такси.
Согласно промычав, он протянул ей её тарелку. Она взяла.
Гермиона не двигалась с места. Она приподняла тарелку обеими руками, словно благодаря его, затем сказала:
– Когда вы сделали себе татуировку?
Снейп вздрогнул от неожиданности, но старательно не смотрел ей в глаза, накладывая себе свою порцию ужина.
– Вы бы поверили, если бы я сказал, что в тюрьме?
– Разве что вы сидели вместе с очень талантливым мастером-татуировщиком, – ответила Гермиона. Она отставила свою тарелку в сторону и, не спрашивая разрешения, схватила его за руку. Пальчики заскользили по его большому пальцу, мимо костяшек, по чувствительному к щекотке сгиба запястья, самому запястью – сдвигая его рукав к локтю.
Татуировка выцвела, но оставалась на месте – и всё ещё горела порой, хотя Снейп знал, что ему это только кажется. Гермиона провела ногтями по внутренней стороне предплечья, обводя стилизованные крылья, крючковатый клюв, тронув кончиком пальца бусинку глаза.
– Ворона? – спросила она.
– Ворон, – ответил Снейп, резко вдохнув, когда она ухватилась за его локоть другой рукой и провела пальцами по сухожилиям. От неё сильно пахло эфирными маслами – ментол, чайное дерево – и голос её звучал лучше, чем днём, чище, носом она шмыгала гораздо реже.
– В школе? – Она наконец встретилась с ним взглядом. Её глаза уже не слезились, были ясными, искренними и блестящими, без единого намека на прежнюю странность.
– Мы с друзьями питали некоторое пристрастие к По.
– Унылый товарищ, – улыбнулась Гермиона.
– Весьма.
– Знаете, – Гермиона дёргала за одну из его пуговиц, распуская петлю, – так уж получилось, что мне нравятся врановые. Непонятые существа.
– Очень похоже на моих школьных товарищей, – горько отозвался Снейп.
Гермиона нахмурилась.
– Думали когда-нибудь свести? – Она опускала его рукав обратно к запястью, разворачивая ткань («Как презерватив», – почему-то подумал он). Похлопав его по руке, она сунула руки в карманы, и оказалось, что Снейпу не хватает ощущения её тёплых рук на своей прохладной коже. В последние две ночи наверху (только наверху, только в его кровати, только ночью, только в умирающем свете уличных фонарей, сочащемся сквозь тонкие занавеси) она взяла в привычку искать на нем шрамы, жемчужные рубцы, тонко змеящиеся под кончиками её пальцев. Её губы касались его спины, рук, бугорков на шее – воспоминание о ночи, когда местной шпане попал в руки пневматический пистолет. Уважительно, словно Снейп был солдатом, вернувшимся домой с войны. Она тогда трогала отметины его бурного детства с таким благоговением, с таким печальным пониманием. А теперь её глаза, прикованные к ткани его рукава над вытатуированным вороном, горели яростью. – Это сейчас возможно. Лазером.
– Не было финансов, – ответил Снейп, быстро застегивая манжет рубашки.
– Ну конечно, – смутилась Гермиона. Она отступила и схватила свою тарелку с кухонной стойки. – Извините.
– Простите, – тоже извинился Снейп, не совсем понимая почему.
Они ели фасоль с хлебом, стоя на кухне друг напротив друга, прислонившись каждый к шкафчику со своей стороны, в странной, плотной, компанейской тишине. Снейп наблюдал за ней, но она на него не смотрела – хмурилась на стену, очевидно, задумавшись о чем-то далёком, далёком от этой замызганной кухни, далёком от него. Закончив, они переместились обратно в гостиную, но уселись по-прежнему каждый по отдельности, не выказывая друг другу никаких знаков нежности и симпатии, почти не обращая на книги внимания, увлекаемые куда-то своими мыслями под щелчки и вспышки пламени.
Снейп всегда ненавидел свой дом. У него не было причин испытывать к нему какую-либо приязнь, особенно учитывая прошлое. Время от времени он подумывал о продаже, но знал, что не может себе позволить сделать ремонт, а за цену, которую он получил бы за дом в его текущем состоянии, он нашел бы себе только такую же ветошь, да ещё и меньше размером. Дом принадлежал ему, и он им довольствовался, но удовольствия жизнь тут ему никогда не приносила.
И всё же у него было такое чувство, что завтра утром, возможно, ему будет слегка жаль уезжать.
Гермиона, кутаясь в одеяло, отправилась в постель раньше него.
– Спокойной ночи, – пожелала ему она.
– Добрых снов, – откликнулся он, но она уже исчезла в прихожей. Когда он тоже поднялся в спальню и скользнул под одеяло, она не пошевелилась.
«Происходит ли всё это на самом деле?» – подумал он, прежде чем уснул рядом с ней.
Гермиона разбудила его утром. Она либо не храпела, либо он этого не слышал. В глазах её металась истерика.
– Я проспала!
Снейп резко привстал в кровати. Крохотные стрелки будильника в утреннем свете ясно показывали время: восемь пятьдесят пять.
Она швырнула ему его сумку и взвалила свою себе на плечо.
– Обувайтесь, пойдём.
Её ноги были короче – она почти бежала, а он просто шёл. На поезд они успели, правда, только едва-едва. Выдохшись и пыхтя, они нашли пару свободных мест, и Снейп устроил свою сумку, а Гермиона плюхнулась на сиденье у окна с атласом.
Она улыбнулась, глядя на него многозначительно.
– Успели.
– Действительно. – Снейп уселся рядом с ней, всё ещё пытаясь сфокусировать взгляд. Сидевший напротив мужчина зашуршал газетой, прочистил горло, очевидно намекая, чтобы они вели себя тише.
– У вас в сумке овсянка, – прошептала Гермиона.
И правда, там она и была – герметично запаянный пакетик лежал в чашке, точно, как и планировалось. Снейп бросил овсянку на стол и подавил зевок, в то время как Гермиона села очень прямо, всматриваясь в размывающийся пейзаж за окном. Она совсем не выглядела усталой.
Тогда он и почувствовал – в сумке было что-то ещё, чего раньше там не было, что-то, что она сунула туда, пока он спал. Приткнула с краешка, между свитером и парой брюк: узкая коробочка, покрытая облезающим бархатом.
– Гермиона… – начал он, но она не обращала на него внимания, листая страницы дорожного атласа, углубившись в жёлтые строчки дорог, голубые озера, темно-зелёные леса.
Снейп вытянул коробочку из сумки и чуть приподнял крышку, прекрасно зная, что обнаружит внутри – белый резиновый наконечник, отслаивающаяся краска, хотя он ни разу ею не пользовался, пустая выемка с одного конца коробки, где полагалось лежать колоде карт – и запихнул обратно в сумку. Гермиона меж тем блуждала по шотландскому высокогорью, ведя пальцем по линии железнодорожных путей, устремляясь вперёд к двум звёздочкам-близнецам на карте.
========== Торкмид ==========
С самого Ньюкасла землю устилал снег, а примерно в районе Йорка у Гермионы затекли ноги. За окном (по крайней мере, насколько было видно при недолгом дневном свете) пробегали истерзанного вида пейзажи сельской местности, по обе стороны железнодорожных путей валялись жерди, ветки. Буря прошла, что ли? Гермиона так поглощена была собой (и своими исследованиями… и Снейпом, если совсем уж честно), что могла и не заметить. Возможно, непогода и не добралась южнее, до Коукворта. Возможно, Гермионе было бы в любом случае всё равно. В доме было гораздо теплее, когда она была не одна в постели.
Снейп читал. Она прижалась бедром к его бедру. Он не отодвинулся и вообще никак не отреагировал.
Гермиона прислонила голову к его плечу и закрыла глаза, чувствуя, как расширяется и сжимается, вздыхая, его грудная клетка.
Снейп разбудил её в Эдинбурге, когда нужно было пересаживаться на другой поезд. Они купили в кафе горького чаю и сели на холодную металлическую скамью, рассматривая людей, бегущих мимо на деловые встречи и по магазинам в чудном вихре деловых костюмов и дутых пальто.
– Ни слова не понимаю, – сонно произнесла Гермиона, держа стаканчик у рта и чувствуя, как пар из него конденсируется на её губах.
Снейп не то чтобы рассмеялся (она привыкала к тому, что это редкий подвиг – заставить его по-настоящему рассмеяться), но определённо издал звук, похожий на смешок.
– Вы когда-нибудь бывали в Шотландии?
– На лыжный курорт приезжала. Когда мне было восемь.
– Значит, у вас нет слуха на диалекты, – как будто разочарованно сказал Снейп.
– Просто случая не представилось. Предполагается ведь, что эдинбургский выговор понимать нетрудно?
– Так и есть. Но мы на вокзале, не забывайте. На очень людном вокзале. И не все люди тут эдинбуржцы.
– Я не привыкла быть такой бездарной. – Слово это почему-то застряло в горле, и в душу вполз маленький червячок сомнения, подгрызая Гермионину уверенность. Не-понятные люди, ускоряясь, бежали мимо. На верном ли мы пути? То ли отмечено место на карте? Гермиона не могла даже понять людей, говорящих на её родном языке с акцентом, отличающимся от её собственного, – а ведь где-то в шотландской глубинке есть местечко, которое теоретически является крайне важным в недостающей части её жизни.
Снейп бережно приобнял её одной рукой за плечи. Притянул её голову к своей ключице. Оказалось, что когда Снейп в пальто, пользоваться его плечом в качестве подушки гораздо удобнее.
Гермиона попыталась расслабиться, но тщетно. Снейп выпустил её.
– Отложите свои сомнения до приезда, – посоветовал он, допив чай. – И скажите спасибо, что мы не в Глазго едем.
Гермиона застонала, взяла у него пустой стаканчик, вспомнила, что урн рядом нет и сидела какое-то время с глупым видом.
– А вы их понимаете?
– Конечно.
– Каким образом?
– Интернат. Там учились дети со всей страны.
– О, – сказала Гермиона. По громкой связи раздался мелодичный звон – прибыл их поезд. Она поднялась с рюкзаком на спине, держа обеими руками пустой стаканчик. И замерла вдруг.
– О! – повторила она.
***
Ночь наступила задолго до их приезда. Гермиона и не подозревала, что физически возможно провести столько времени в поезде, да ещё и прижав коленки к раскладному столику, который упорно не желал складываться. Снейп, проявив необычную для него жертвенность, предложил поменяться местами, но она отказалась и упрямо хлопнула на столик свою проклятую книгу, твёрдо намереваясь наконец дочитать её.
И Гермиона её наконец дочитала. Закончилась книга как-то неожиданно. Бэгшот словно перестала обращать внимание на историю после семнадцатого столетия, а напоследок ввернула про будущее колдовства в Британии – будто кто-то силком заставил её признать само существование викканства и язычества. Книга обрывалась на середине мысли – Гермиона перевернула страницу, ожидая прочесть ещё по меньшей мере пятьсот слов, но дальше был только библиографический указатель и выражение признательности, адресованное одному только небольшому независимому издательству в Кардиффе, опубликовавшему книгу. Во время рождественских праздников Гермиона поискала информацию об издательстве. Издательство больше не работало.
– Нашли что-нибудь полезное? – спросил Снейп. Он наблюдал за ней, пока она читала последние несколько страниц. Гермиона пыталась не обращать внимания на его изучающий взгляд, пытающийся прочесть выражение её лица и выудить из неё что-нибудь существенное, что ему следует знать.
– Не знаю. – Гермиона откинулась на спинку сиденья, потянулась и вперилась в тёмное окно: за окном, как обычно, не было ничего, кроме мелькающих белых прямоугольников – отражений светящихся окон поезда на снегу. – Нужно подумать.
– Ну, думайте.
Она так и сделала. Остаток пути Гермиона провела где-то далеко: уставившись на светящиеся белые пятна за окном, она видела перед собой только страницы, слова, слышала только запах пыльной старой библиотечной книги с пожелтевшими по краям от времени листами. Но мозг буксовал, изнурённый, перетруженный, готовый с дребезжанием развалиться на шестерёнки, колесики и ржавые пружинки.
– Только не переусердствуйте, – ухмыльнулся Снейп, и она улыбнулась ему в ответ.
Его пальцы почти незаметно скользнули по её руке, прежде чем он убрал руку обратно себе на колени.
Когда они сошли на шаткую платформу сельской станции, стоял жуткий холод. Землю покрывал толстый слой снега, из насыпи там и сям торчали сломанные ветки, листья усеивали крыши.
– Буря была, – заметил старичок, сошедший с поезда сразу за ними. – И не прошла ещё. Задрайте все люки да закутайтесь потеплее.
– Э-э, спасибо, – сказала Гермиона ему вслед. Старичок похромал прочь, опираясь на трость.
Гермиона и Снейп переглянулись.
– А что вы на меня смотрите? – пожал плечами Снейп. – Со мной никто без крайней надобности не заговаривает.
Гермиона взяла его под руку.
– А вот в Лондоне, если заговорить с незнакомцем в метро, можно запросто получить в зубы.
Кажется, Снейп улыбнулся. Или нет. Поди разбери.
– Добро пожаловать в Шотландию, – сказал он.
– Да уж, – криво усмехнулась Гермиона. – Добро пожаловать.
***
Ни одно решение еще не давалось им так мучительно трудно – владелец «Края света» спросил, двухместный ли им нужен номер. Они переглядывались, наверное, минуты три, то замолкая, то перешептываясь, прежде чем согласились, что да, пожалуй, возьмут двухместный. Возможно ли это? Если нет, ничего страшного. Вы только скажите.
Когда они наконец поднялись с багажом наверх, закрыв за собою ветхую скрипучую дверь, едва приглушавшую тихий гул тихой сельского трактира, Гермиона впервые в жизни застеснялась. Как… невеста в первую брачную ночь. Глупо, нелепо даже. Она же не какая-нибудь невинная девица в белом платье, да и Снейп совсем не безумно влюблённый жених.
Она списала это на свой усталый мозг, мешающий сказки Бэгшот с реальной жизнью.
Усевшись на край двухместной кровати, Гермиона невидящим взглядом смотрела, как Снейп пускает радиаторы на полную мощь (впрочем, даже в холодной комнате тут было теплее, чем в тупике Прядильщика), расстёгивает свое пальто и вешает его на спинку стула. Снейп расстегнул и верхнюю пуговицу рубашки. Гермиона мало задумывалась о том, как он одевается, считая это неважным, но сейчас его приверженность к парадной одежде её удивила. Причин наряжаться у Снейпа не было (конечно, наряды его не были подогнаны по фигуре и новизной не сияли тоже, и тем не менее), разве что он делал это специально для неё – но это вряд ли. А может, просто такой он человек? Или был таким раньше.
(Правильное ли это вообще слово – «раньше»?)
– Хотите пройтись вечером? – спросила Гермиона. Она так и сидела в пальто и сапогах, стесняясь их снимать.
– Поздно уже, – ответил Снейп, расстёгивая пуговицу на манжете.
– Я знаю, но можно хотя бы осмотреться. Может быть, ночью больше шансов заметить что-нибудь знакомое.
– Вряд ли.
– Ну же, – сказала Гермиона, а затем усилием воли подавила умоляющие нотки в голосе: – Я всё равно хочу спросить кого-нибудь про карту. В месте, отмеченном звёздочкой, ничего нет, и я ничего не нашла онлайн о другой деревне или о…
– Ладно, – вздохнул Снейп, снова застёгивая рубашку. В отчаянии взглянув на кровать, накинул шерстяное пальто.
Гермиона улыбнулась ему, вздёрнув бровь.
– Шапку не забудьте.
Они заказали в баре глинтвейн, тайком пронесли его через сад на улицу и пошли рука об руку, прихлёбывая вино из дымящихся стаканов. Ночь стояла уютная, спокойная, несмотря на прогнозы старичка со станции. Гермиона радовалась, что Снейп в кои-то веки не против был пустить её в свое личное пространство – она опять была одета не по погоде, многочисленные слои одежды не полностью защищали её от стужи, и нос грозил потечь. Вино с острыми пряностями в одной руке, плечо Снейпа в другой – вот и всё, что не удерживало её от того, чтобы подняться обратно в номер, залезть в постель и не вылезать до самой весны.
Или сесть на ближайший поезд до Лондона.
– Вы такой тёплый. – Они проходили мимо закрытых антикварных лавок, благотворительных магазинчиков, зависая у окон, вглядываясь внутрь, насколько это позволяли причудливые уличные фонари. – Вы всегда такой тёплый?
Вино, наверное, вскружило ей голову. В животе заурчало – Гермиона вспомнила, что ещё не ужинала. Это объясняло некоторую лёгкость в ногах, жар в лице и то, как она пыталась сдержать весьма неуместное хихиканье (когда Снейп споткнулся о бутылку из-под газировки, и когда он неловко отпрянул от внезапно и шумно сорвавшейся с дерева летучей мыши).
– Я тепла точно не ощущаю, – ответил Снейп, ставя стаканы на скамейку на автобусной остановке. – Холод в костях.
– Сердце каменное, – серьёзно произнесла Гермиона и опять хихикнула.
Снейп вздохнул.
– Лили когда-нибудь отвечала вам взаимностью? – вдруг спросила она, и он встал на месте. Свет от ближайшего фонаря до них не доставал – они добрались до самого края деревни, где обрывалась вереница засыпанных снегом машин и заледенелая дорога становилась скользкой на подъеме.
– Гермиона… – В восхитительно глубоком голосе Снейпа слышалось предостережение.
– То есть, я знаю, что вы были ей небезразличны. Вы так долго дружили. Но… она вышла замуж за другого. Она выглядела счастливой и… – Гермиона едва не сказала «живой», но передумала, – …довольной той жизнью, которую для себя построила. Разве вы не желаете ей счастья?
Снейп не отвечал. Вдалеке, за холмом, ухнула сова.
– Вы же знаете, что да, – мягко произнесла Гермиона.
Его рука почти болезненно напряглась под её рукой.
Они пошли дальше, в молчании поднимаясь вверх по холму, и шаги их в снегу отзывались мягким хрустом. Отпечатков ног было мало – центральная улица деревни была вся утрамбована ногами и колёсами, а на холм, кажется, с самого снегопада никто кроме Гермионы и Снейпа не взбирался. Даже следов лап не видно было.
