Текст книги "Медицинская шарага (СИ)"

Автор книги: Vlad Holle

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

– Если вообще будут ездить, – сказала Даша. – Кого-то прямиком на ФАП, в свою округу, откуда приехали.

Женю пробила дрожь.

– Страшное это дело, – сказал Женя.

– Почему? – спросила Галя. – Не хочешь пятьсот тысяч?

– Напомни, Гальяка, пятьсот тысяч чего? Пар носков?.. Литров водки, чтобы в зимние ночь сидеть и греться?..

– Рублей, – процедила Галя.

– Вот! – поднял Женя указательный палец вверх. – Рублей!

– И что с этого? – влился в беседу Андрей. – Тебя это не устраивает, Женек?

– В какой-то степени. Хотя я в по любэ не отправлюсь на ФАП. Пусть хоть миллион предлагают – все равно откажусь!

– Тебя можно понять, – сказала Галя. – Быть единственным врачом на несколько поселков в округе... Тебе тут одной постановкой диагноза и вставлением катетера не отделаться. – Галя улыбнулась – представила себе, как Женя работает земским доктором... Надо бы лечиться одним подорожником и отварами, на крайний случай – уринотерапией.

– Ага, – согласился Родион, расплываясь в улыбке во все зубы. – Придет к тебе бабка, скажешь: «Эй ты, старая, иди в другую жопу мира!» Откинет коньки где-то в поле.

– Очень смешно, Родя. – И Женя хотел засмеяться, у него покраснели щеки, а глаза заливались слезами смеха.

Иногда Галя смеялась над шутками, иногда нет. Черный юмор – кому-то он заходит всегда, кому-то редко, кому-то никогда. Точно не скажешь. Но Галя знала, что Родион и Коля, который все это время прятался где-то с Машей, рассмешат ее.

– «Иди, собака, в свой двор» скажи! – ржал Родион.

Кабинет заполнил тихий смешок, который через одну шутку перерос в общий смех.

– Ну, и чего ты хотел? – спросила Яна, скрестив руки на груди.

Льву казалось, что он не видел ее несколько лет, каждый из которых не приносил облегчения в сердце от тоски по Яне. Любил, чувствовал, что любит, но как разлюбить, – не знал.

Набрав воздуха, Лев сказал:

– Хотел поговор...

– О чем? – отрезала Яна.

– А нам нужна тема, чтобы говорить? – Лев чувствовал, как уверенность накапливается в его теле, начинает захватывать мозг.

– Ну да, конечно, – опустив голову, согласилась Яна. Ее темные волосы ложились на плечи, челка скрывала глаза. – Тем много накопилось.

Лев улыбнулся. Все идет хорошо...

–  Начнем с этой. Ты все еще думаешь обо мне?

– Это вопрос, – Лев растерялся, но не подал виду.

– Так иногда начинают тему. Ты пришел, значит, из вежливости, мне стоит начать разговор. Тем более, ты отмалчиваешься.

– Не отмалчиваюсь!

– Тогда почему стоишь тут, как истукан?

Лев молчал.

– Ты ответишь на мой вопрос? Ты думаешь о... нас, бывших нас?

Лев только кивнул.

Яна закатила глаза. Она повернется к нему спиной, уйдет, оставив его одного. И он даже не сможет ничего с этим поделать, будет искать другую.

– Лев, – ласково сказала Яна, – ты хороший парень. Честно, мне было хорошо с тобой. Но... мы шли слишком быстро.

– Всего один раз, – сказал Лев. – Это тебя отпугнуло?

– Да, – призналась Яна. – Сколько мы знали друг друга на тот момент? Мало. Чуть больше двух месяцев. Я бы не простила себя, если бы сблизилась с тобой.

– Сблизились бы мы, нет... Какая разница, Яна? Если мы любим друг друга.

– Ты не понимаешь! Не знаешь!

– Знаю, Яна, еще как знаю, – Лев улыбнулся. – Если бы ты меня забыла – встречалась бы с другим на зло мне. Но ты же этого не делала, даже не собиралась.

– Ты так уверен, что я все еще влюблена в тебя? – Темные глаза Яны округлились. Лев видел в них свое отражение, утопал.

– Мы можем начать все сначала. Давай, мы же оба этого хотим. Вместо того, чтобы искать кого-то, тратить силы, чтобы понравиться другим, мы можем, – Лев взял теплые ладони Яны в свои. – Мы можем попытать счастье снова. Дай мне только ответ. Тот самый ответ.

Яна высвободила ладони, посмотрела на Леву. Тот день у него дома – был замечательным. Она не раз вспоминала о нем, воображала во сне, как все могло пойти дальше не останови она его.

– Лев, – прошептала Яна и замолчала.

Лев был уверен, что слышал сердце Яны, оно билось быстро, бешено. Его же билось спокойно, но это только на первый взгляд. Льва разрывало изнутри от паузы. Эта тишина... мертвая, коридорная тишина давила, не давая иного выхода как обнять девушку. Заключив ее в объятья, думал Лев, она вспомнит, поймет, какие слова нужно сказать, чтобы обрасти счастье.

Он почти смог прикоснуться к ней, как вдруг она резко отстранилась и влепила слабую пощечину.

– Яна... – только и смог сказать Лев. В ушах звенело, левая щека горела, словно Лев приложил ее к настоящему огню.

Девушка стояла спиной к Леве. Она облокотилась о стену, не смела повернуться лицом к бывшему. Слезы стекали по щекам, падали на плитчатый пол.

– П-просит меня, – сказала Яна. – Тебе нужно уйти, учительница вот-вот придет.

– Я не уйду, – твердо сказал Лев. Боль потихоньку начинала пропадать.

– Ты должен. Я не дам тебе того, чего ты хочешь. Я просто не хочу этого, Лев. Оставь меня!

Яна быстро пошла в женский туалет.

И в этот момент, оставшись один на один со своими мыслями, Лев понял, что между ними с Яной ничего нет. Один человек не может быть счастливым, если второй несчастен, или не отвечает взаимностью. Лев до последнего верил в лучшее, но хорошая пощечина его вернула на землю из мира грез, юношеской любви.

Я смотрел на возлюбленных, и их ненавидел (в какой-то степени), смотрел на одинокого Леву, запутавшегося в себе. Даже не знаю, стоит ли сопереживать Леве, который пришел в кабинет с опухшей щекой. Лев молчал все оставшееся время, а когда Женя спросил его, что произошло, Лев только ответил:

– Любовь, блять.

***

Мне кажется, время обращено против меня – оно течет слишком быстро, и я несусь по его бурному течению. Хватаюсь за камни под названием «жизнь», но срываюсь и несусь дальше. В конце водопад – а у его основания заточенные водой камни.

Я несусь по ледяной воде и вижу, как любопытные глаза смотрят на меня с берега. Их равнодушие чувствуется даже на расстоянии.

Водя несет меня к самому краю. Если я выживу после падения, то сто пудов заболею воспалением легких.

Падаю...

Просыпаюсь.

Опять сухость во рту. Бесит. Нащупал в темноте бутылку вишневой газировки, отхлебнул пару глотков. Вот и сон пропал. Если я и засну через час-другой, то ничего страшного – на практику все равно идти ближе к полудню.

Что там? Ночная переписка одногруппников идет полным ходом. Помню, так же велись разговоры в школе. Я не писал там ни разу, мне нравилось смотреть со стороны, читать срач между одноклассниками. Порой спрашиваешь себя, ради чего ты вообще живешь, существуешь? Одна из причин: срач между знакомыми. Ругань между родителями не считается. Это паршиво, когда родители ругаются, хоть это обычное дело в любой семье, только иногда взрослые люди не видят предела, из-за чего страдают сами дети. Но вот одноклассники, одногруппники, любой срач между какими-то людьми, которых я знал, был для меня, как развлекательное шоу. Повезет, если ты будешь читать все сразу, а не под утро, когда все обиды забыты, и все оскорбления воспринимаешь, как дурацкую шутку.

Открыл коробку с флаерами. Пробежался по фотографиям.

И что-то меня нашло такое... Меня одновременно возбуждало от самих воспоминаний, бросало в дрожь от всего остального. Глядишь и понимаешь, сколько ты пережил, за сколько камней ухватился, что два года старшей школы казались вечностью. Наши пути разошлись, общая история стала историей, байкой, которой можно было поделиться, надравшись перед костром в кругу новых друзей.

Почему-то я вспомнил фильм «Хорошо быть тихоней» с Логаном Лерманом, Эзрой Миллером и Эммой Уотсон в главных ролях. Самый любимый момент, когда они играли в «Тайный Санта». Сэм, Эмма Уотсон, повела Чарли, Логана Лермана, в комнату, показала ему печатную машинку. «Напиши про нас», – сказала тогда Сэм. И, не знаю сам, почему, но эти слова впились в мозг между извилинами. И каждый раз эти слова слышались в ушах, но не нежным голосом дублерши, которая озвучила Эмму, а ее голосом, голосом давнего друга.

И вот я слышал его вновь, сам воспроизвел в голове, чтобы придать себе сил сесть за стол и включить диктофон.

– М. О., – начал я шепотом, – я бы хотел, чтобы ты слышала это, потому что... наша история не может оставаться в тени. Люди знают о ней, но не знают ее кульминацию. Вернее, они не знают, как все пришло к этому... И я не могу таить в себе прошлое, оно меня разрывает. Если бы я говорил с тобой по-настоящему, а не представлял себя агентом Купером, то поговорил бы с тобой насчет этого. Мне просто страшно ворошить прошлое между нами. Я не боюсь вспоминать то прошлое, но... – грудь сдавливал невидимый пресс, или это я так уселся, что кошу под вопросительный знал. – Я чувствую, как теряю хватку, перестаю верить в себя. Одногруппники... нейтралитет к ним... Мне нужны люди, просто чувство поддержки, которое необходимо многим. Одиноким я не продержусь долго, и я хочу, чтобы меня слушали. Если наша судьба – это быть воспоминаниями на фотографиях и в памяти, – то я хочу все исправить. И... я даже не знаю, банально ли это?.. Кто-то вообще так делал?.. Ну, то есть писал о прошлом, но не ради известности и рассказать о себе, – чтобы вернуться в то прошлое, хорошее и плохое. Поэтому я готов. Морально готов к пути, который намерен преодолеть. Насчет все остального, что мне необходимо, я все подготовлю. На это не уйдет много времени. Конец записи, и спокойной ночи, О.

И все началось не с нас. Все началось в один августовский вечер...

И однажды воспоминания вспыхнут, как самая яркая звезда в космосе. Плохое и хорошее – всплывут разом, унесут далеко из настоящего назад, на несколько лет.

Глава 17

Женя был в ступоре. Медсестра, под чье крыло встал студент, говорила вводить иглу в вену седого мужчины. Пациент тоже пытался достучаться до Жени, но тот не слушал. Хотелось спать, переждать.

– Коли, парень, – говорил мужчина. – Что за студенты пошли, блять!

– Так, – отрезала медсестра, – не выражайтесь мне тут. Евгений Олегович, прошу, поставьте уже это капельницу! Слышите меня, нет?!

Женя похлопал глазами, вернулся в реальность, на учебную практику в «Больнице скорой медицинской помощи».

Шел предпоследний день учебной практики, а там рукой подать до экзаменов. Вернее, экзамена – все предметы: патология, гигиена, микробиология, генетика, фармакология будут в одном едином тесте (просто разделены). Еще в самом начале учебного года студентов-фельдшеров ввели в курс дела насчет этого. Казалось, что может быть хуже ЕГЭ?.. Да все может быть хуже! Лучше заново ЕГЭ писать, чем пять предметов разом! А дальше будет анатомия (устно).

Но студенты группы «Леч Д» жили и не тужили. Получали удовольствие от последних дней практики в больнице. Это было хорошее время, время, когда можно было применить знания на деле. Но вот интересная шутка – пригодилось только сестринское дело (и немного фармакологии).

– Да, да, – растерянно произнес Женя. Он посмотрел на вздувшиеся вены на дряблой руке пациента. Надавил на самое видное место, сказал: – Сюда, думаю, будет хорошо.

– Правильно думаешь, – строго сказала медсестра. – Коли!

Ввел, как учился на фантоме, – под нужным углом, проверил – попал ли в вену вообще. Темно-красная, вишневая, как говорили в колледже, кровь затека в канюлю. Попал. Отстегнул резиновый жгут на руке.

– Вот, – одобрительно кивнула медсестра Жене и повернулась к седому пациенту. – Когда заметите, что капельница закончилась, нажмите на вот это кнопку. А вы, Евгений, глядите, – когда загорится зеленая лампочка над дверью в палату, идите сюда.

Женя кивнул.

Лев вез старую пациентку по коридору. Страху страдала ожирением, таким, при котором она доберется до нужного кабинета только к обеду. Для Льва было везением, что он получил задание. Они вместе с Женей были в одном отделении, практиковались там, но через пару дней все стало однообразным, скучным. Лев не мог понять, как сестры не съехали от такой карусели. Приходишь, заряжаешь системы, снимаешь системы, когда те закончатся, и так по кругу. Поэтому Лев и Женя хватались за любую возможность выбраться из отделения.

Подъехав к кабинету окулиста, Лев помог подняться пациентке. Она крепко хваталась за Леву, бубнила что-то, мол, сейчас молодой фельдшер сломается. Не сломаюсь, думал Лев, а вот каталка может.

С пациентами было запрещено болтать, спрашивать у них о жизни, профессии и прочем. Зато сами больные с интересом слушали студентов. Лев был не многословен с ними, скажет, что учится на фельдшера четыре года, и все. Бывало спрашивали, откуда он, на что Лев отвечал:

– Здешний.

Лев завел бабушку в кабинет. Окулист сказала:

– Выйдите, подождите здесь, если вас не ждут в вашем отделении.

В отделении находится Женя, поэтому Лев может и подождать. В этом была прелесть водить пациентов по врачам – отводишь и ждешь их, отдыхаешь.

Тут по коридору прошла Галя.

Лев догнал ее, взял за запястье.

– Здороваться не учили? – улыбнулся Лев.

– И тебе доброго, – сказала Галя. – Что, пациента по врачам водишь?

– Это лучше, чем следить за капельницами в палатах. А сама, куда путь держишь?

– Историю болезни нужно забрать, пациент забыл ее. – Галя замолчала, а через секунду спросила шепотом: – Как он там?

– Женя? Да вот, не дает войти в клуб «Разбитых сердец».

– Без шуток, – сказала серьезно Галя.

Лев поставил руки на пояс.

– Хрен его знает, что там, – сказал Лев. – Лучше не ворошить подобное – больнее только будет. Ты бы лучше подумала о своей личной жизни, – улыбнулся Лев.

– Успеется, – усмехнулась Галя. – Но все равно... грустно все это.

– Так-то да, но это пройдет. Я ж отошел от Яны.

Галя видела, что Лев врет, он все еще думает о той девушке, которая дала ему пощечину при их последней встрече. Глупый. И ведь не забудет ее ни за что. Насчет Жени она не знала, они мало болтали. Женя сам по себе реже начал говорить с одногруппниками.

– Хотела бы верить, – сказала Галя.

– Че, не веришь, да? – нахмурился Лев. – Вон, смотри, какой я счастливый! Не видно по мне, что я хорошо себя чувствую?!

– Не выпендривайся, – улыбнулась Галя. – И хватит меня задерживать. Я уже должна была взять историю и возвращаться в свое отделение.

– Ну и иди, – махнул Лев. – А я тут бабку подожду.

– С ней попробуешь замутить?

– Ха-ха, бля, – буркнул Лев. – Смотри, сама не влюбись в какого-нибудь старпера с монитором на груди.

– Как раз один такой имеется в отделении!

Лев проводил взглядом Галю. Подруга пыталась ему помочь не думать о девушке, Яне. Лев не раз выговаривался Гале во время практики в общежитии. Он говорил много хорошего о Яне, много плохого под властью чувств, одиночества и злости, которые накипали каждый раз при встрече с бывшей. Они видели друг друга на перекрестке, в коридоре на первом этаже около выхода, в столовой. Видели, но притворялись, что не знают друг друга. Лев любил ворошить воспоминания, вспоминать те хорошие дни. Но стоило ему придаться забвению, утонуть в ее глазах, воспроизводить ее странноватый смех от его шуток, просто ощутить, какие у нее были нежные губы, как в груди щемило. Однажды, когда Льва слушала вся подгруппа, он сказал:

– Уж лучше вообще не любить!

Ему говорили, что это все эмоции, что все это заживет вместе со следующей любовью, если не раньше. Все это говорил Женя, другие поддерживали. Но откуда им было знать, не понимал Лев, ведь каждый (почти) состоит в отношениях. Андрей, Лена, Коля, Женя. Лев мог слышать только Галю, немного Ульяну и Родиона, который в основном пытался рассмешить друга. Что насчет того молчуна, который просто смотрел на всю группу поддержки, то – он просто отмалчивался, кое-какая жалость все же была в его сонных глазах. И вот, когда практика закончилась, и со следующей недели нужно было идти в больницу, этот молчун, как всегда в своих наушниках, подошел ко Льву. Он по-дружески взял Леву за плечо, пошли в сторону раздевалки.

– Излей все, – сказал тогда одногруппник.

Лев запустил ту же программу, ничего нового он не говорил, но ему казалось, что сейчас смысла больше, чувства сильнее, потому что перед ним только один человек. Но тут меломан прервал его.

– Думаешь, на этом свет заканчивается? – спрашивал он. – Ты не представляешь, как глубоко ошибаешься. Клин клином не сошелся с этой Яной! Мученик. То, что ты говоришь, такая сраная банальщина, ты и сам это должен понимать. Все знают, что быть брошенным – это паршиво. Но, – он сделал паузу, будто подбирал нужные слов, продолжил: – Быть одиноким, не иметь ни разу отношений с какой-нибудь девушкой, – это еще хуже. То, что ты пережил, ни с чем не сравнится. Ты это испытал! Однако терять тоже нужно уметь. Жизнь все заберет, понял? Поэтому не думай, что, лишившись девушки, которых в мире три с чем-то миллиарда, нужно себя жалеть...

Лев слушал одногруппника, видел, как в его глазах сверкает гнев, его прошлое. Парень говорил сдавленным голосом, будто в горле застрял ком из других слов. В какой-то момент у парня начали слезиться глаза. И только тогда Лев понял, что этот молчун, который держался на расстоянии ото всех, говорил только при крайней необходимости, относился к той группе одиноких. Он завидовал Льву, Жене, всем, кто смог почувствовать любовь к девушке или парню.

– Ты еще не раз будешь терять, запомни это, Лев, – закончил одногруппник.

Одногруппник надел наушники, включил музыку и пошел к выходу из общежития. У Льва болело сердце. Лучше бы была патология, ее хотя бы можно вылечить. Любовь тоже была болезнью, только вот она не слабее, допустим, инфаркта, который может тебя убить. Нежные чувства тоже губили людей, сводили их с ума, заставляли наложить на себя руки. Лев слышал достаточно таких историй, и он делал для себя вывод: он не будет таким никогда...

Когда окулист открыла дверь в кабинет, Лев закатил туда каталку, усадил пожилую пациентку и повез ее в отделение.

Небольшая царапина, а такое чувство, будто ножом прошелся. Я не сразу заметил кровь, думал, фигня, я же в перчатках. Нет. Тут и перчатку новую нужно было брать, и спиртовую салфетку к пальцу приложить. Сполоснул под холодной водой небольшой порез на указательном пальце, выдавил немного крови и приложил салфетку. А это ведь небольшой осколок от ампулы пустил кровь!

– Я не совсем понимаю, – говорю Лене (мы были в процедурном кабинете), – что это за дневник по производственной практике. Ты знаешь, Ленок?

Девушка смутилась, сжала губы. Либо это я ей не нравился, либо она всегда сжимала губы, когда хотела ответить.

– Сама не до конца понимаю, – сказала она хриплым голосом. – Знаю, что там придется расписывать то, как мы проходили практику, писать план, какой мы писали еще в первом семестре. Говорят, даже эссе надо.

– Эссе? – удивился я. – Типа сочинение?

– Э, ну ты же должен знать.

Ах да, если я сочиняю, то и с сочинениями и эссе должен быть полный порядок. Только вот это так не работает. По крайней мере со мной. Писать что-то, потому что нужно, это не про меня. Однажды я дал себе волю писать так, как я хотел, но получил нагоняи и две двойки по русскому языку.

– Да, конечно же должен! – улыбнулся я во все зубы. – А сама, ты знаешь, как писать эссе?

– Знаю, как писать сочинения, но только по русскому. Эссе – это, если я не ошибаюсь, собственные мысли по поводу чего-то.

– Хм, похоже, придется перечитать парочку эссе Оруэлла. Читала его «1984»?

– Слышала, но не читала.

В процедурный кабинет зашла молоденькая медсестра. Большие карие глаза, темные волосы, торчащие из-под шапочки, смугловатая кожа. Она подошла к столу, сделала записи в таблице с именами пациентов, кто получил сегодняшнюю дозу лекарств, что нужно будет ввести после обеда. Мы не задерживались тут надолго. Я не знал, что происходит после обеда, видел только, как пациентам вводят «КомплигамВ» внутримышечно (пахучие витамины в виде красной жидкости), как в коридоре они выстраиваются в очередь и сдают кровь на сахар и так далее.

Маленькая группка (я, Андрей, Лена и Ульяна) практиковалась в эндокринологическом отделении. Хорошее было место, ничего сложного не было, но это виденье первокурсника, который является младшим медицинским работником. Если кто-то из нас устроится работать в больницу после первого курса, то ему будет отведена роль младшего помощника или санитара.

– Сколько еще капельниц осталось? – спросила медсестра, Валя.

– Я только что прошелся по палатам, – сказал. – Осталось еще пять. Хотя, стоп, у одного уже должна закончиться. Я пойду – сниму.

Валя кивнула. Мне повезло с медсестрой, которая смотрела за практикой студентов. Как Валя сама говорила, она окончила колледж три года назад, поэтому перед нами была не закаленная, строгая медсестра, на которую посмотришь и поймешь, что ты вовсе не болен, а обычная, взрослая девушка, и при этом очень симпатичная. Она смеялась вместе с нами, говорила, что мы должны делать, и как это делать, чтобы сэкономить время.

Я зашел в палату – там лежали две женщины. Одна с закончившейся капельницей (последняя жидкость из флакона застыла в трубке), другая – пациентка, которой Ульяна сняла капельницу минут пятнадцать назад, – лежала и читала Ю Несбё «Полиция». Я подошел к первой, повертел колесико, чтобы раствор перестал идти.

– Вы студент? – спросила женщина. Она была старческого возраста, с бордовыми кудрявыми волосами, дряблой кожей на руках (если бы не игла, я бы не нашел вену на руке), множеством морщин на лице.

– Да, – ответил я, отклеивая пластырь, который фиксировал канюлю и не позволял игле вылезти из вены.

– Второй курс?

– Первый, – я убираю салфетку с места, куда введена игла, кое-как замечаю вену.

– А учитесь... медбрат?

Я вытащил иглу из вены и быстро приложил салфетку на место, заклеил пластырем.

– Фельдшер, – ответил я, вкалывая иглу в капельницу (прозрачный цилиндрик, куда каплями поступает раствор из флакона).

– Спасибо, – сказала женщина, вставая с койки.

Я криво улыбнулся, не знаю, почему так получалось. Взял штатив с системой и понес в процедурку.

По коридору шел Андрей.

– Не выдохся? – спросил он.

– Было бы от чего, – ответил я. – Куда ты?

– В крайней палате должна была закончиться капельница.

В процедурном кабинете Ульяна и Лена делали генеральную уборку. Ясно, почему Андрей так торопился. Я бы тоже не хотел попадаться на глаза, когда шла уборка, а уборка эта была не такой, какой я привык ее видеть. Генеральная имела под собой протирание всего – шкафов, столов, пол, кресла, все, к чему человек прикасается дома. А в процедурной девочки мыли еще и стены. Они шли по часовой стрелке (правила), сверху вниз, не пропуская ни одной плитки.

Я разобрал систему, пустой флакон выкинул в мусорный пакет класса А, капельницу в ведро с пакетом класса Б, иглу в отдельную коробочку, куда складывали все иглы. Стоит один раз уколоться использованной иглой и все, считай ты перенял что-то от больного, а он сам не знает, чем заразен. Будешь проверяться каждые полгода, если не всю жизнь.

– И куда это мы собрались?! – послышался голос Ульяны, когда я разворачивался обратно в коридор. – Помочь не желаешь?

Я повернулся к девушкам.

– Почту за честь, – ответил. – Начну со штативов.

Достал тряпку, опустил ее в раствор, разбавленный водой, и пошел мыть штативы в коридор.

В отделении начинался обед – из столовой пахло супом (борщ, кажется). Я ничего не имел против больничной еды, но она мне не нравилась. Мне не раз доводилось слушать о том, что девушка, неважно кто, хотела похудеть. Так и хотелось ей сказать: «Питайся больничной едой – ты повысишь свои шансы похудеть!» На крайний случай сардины и орехи как Майкл Фассбендер для фильма «Голод».

– Андрей, – позвал я его через все отделение, – сколько еще штативов занято?

– Четыре по моим подсчетам, – ответил Андрей. – Надраивай пока свободные, через пару минут пригоню другие!

***

«Надрочил» все штативы тряпкой по несколько раз, занес их, когда девочки закончили мыть стены.

– Когда там домой? – спросил я.

– Валя сказала, что, закончив с уборкой, мы можем пойти переодеваться, – ответила Ульяна, снимая с швабры тряпку.

– Тогда я пошел переодеваться. Или вместе пойдем?

– Если отнесешь весь инвентарь для уборки в кладовую – мы уйдем гораздо быстрее.

– Чего только ни сделаешь ради одногруппниц!

У Жени болели ноги, голова вспотела под шапкой. Белой не было, поэтому взял старую, оранжевую с силуэтами серпа и молота. Выглядел Женя, как хирург, у которого была выделяющаяся шапочка.

– Вот и конец учебной практике, – вздохнул Лев. – А на следующей неделе экзамены, сука! В голове ни черта, понимаешь?! Слышь, Женек?

Женя слышал Леву, но ничего не отвечал. Все, что хотел Женя, это приехать домой, найти себе занятие, только бы не думать о Полине.

– Жене-е-е-ек, – тряс его за плечо Лев. – Пес, твою ж за ногу!..

– Отвали, – промолвил Женя.

– Ой, бля, давай только за мной не повторяй.

– Не повторять?! Вспомни, сколько ты с Янкой встречался, и сколько я с Полиной! «Не повторяй», – прожевал Женя, словно резину на вкус пробовал. – Я до сих пор не могу понять... Ты знаешь, как, Симба?

– Ты задаешь этот вопрос уже... пятый раз! Я не знаю, кто скинул ей это видео. Коля и Родя не стали бы, если не веришь, можешь спросить у них лично. Вон, слышно, как они идут сюда.

В кабинет, где переодевались студенты, зашли Родион и Коля в специальных костюмах. Они проходили практику в хирургическом отделении.

– ... А ты видел, как эта старая наблевала на пол? – смеялся Родя. – Черт, чуть на меня не попало!

– С блевотиной ты выглядел бы в сто раз красивее, чем щас, – сказал Коля. – Ладно, забыли. В кальнку сегодня? Макс угощает.

– Ну, раз уж Макс угощает... – Родион поиграл бровями. – Ай, – обратился Родион к Леве и Жене, – что такие кислые мины? Убили кого?

– Хуже, – сказал Лев, – разбили сердце.

– Завали ты уже! – взревел Женя.

– Женек, рассказывай, – сказал Коля, – мы тебе постараемся помочь, как сегодня на операции. У старика там водянка была, ходили туда-сюда... Отвлекаюсь, рассказывай.

– А чего рассказывать? Будто вы не знаете, что я с Полинкой... все, пиздец отношениям.

Женю не раз спрашивали о том дне. Его хорошо запомнили Женя, Полина и еще добрая половина первого этажа.

Парни шли по коридору общежития в тот момент, когда Полина вышла из-за угла, со стороны лестничной клетки. Женя уже хотел ее обнять, как вдруг она дала пощечину. Лев отшатнулся в сторону, давая паре разобраться самостоятельно.

– Какого хрена? – спросил тогда Женя.

– Ты врал! Ты, сволочь, как ты мог так поступить со мной?! – кричала Полина на весь коридор.

– Что случилось, Полина? – Женя приблизился к девушке, хотел ее обнять, чтобы она не разводила концерт на этаже, но та оттолкнула его. – Полина...

– Ты пошел туда, на драку, – сказала Полина со слезливыми глазами. – Ты обещал мне.

В тот момент для Жени все перевернулось с ног на голову, он не мог понять, что происходит. Он слышал Полину, но показалось ли ему то, что она сейчас сказала? Может, послышалось?

– Ответь мне! – сквозь зубы процедила Полина.

Не показалось, она знает. Плохо, очень плохо.

– Я никуда не ходил, – сказал Женя.

– Лжешь, – прошипела староста. – Хочешь сказать, это не тебя там бьют на видео?

– Какое видео, о чем ты вообще говоришь? – Женя знал о видео, он сразу сказал присутствующим на стрелке, чтобы никто не выкладывал его в беседу в Интернете.

– Ваша драка с теми парнями, которые на тебя наехали тогда. Не помнишь?.. Тебе напомнить? Напомнить тебе?! Отвечай!

Страх охватил Женю, в это мгновение он не знал, чего ожидать от Полины, он просто боялся... а чего боялся? Всего. Все, что связывало его и Полину падет под плаху и ждет.

– Полин, – начал Женя, чувствуя, как в груди начинает колоть, – я должен был идти туда. Если бы я не пошел, я без понятия, что было бы потом...

– Ничего бы не было! Не пришел бы – хрен с ним!

– Нет! Ты просто не видела этих уродов вблизи, они бы не отстали от меня. От нас, понимаешь?

– Я не хочу ничего понимать, ты предал меня. Ненавижу, когда меня предают.

– Ты права, я... предал тебя. Но я сделал это, чтобы от нас отстали. И я не говорил тебе, потому что знал, как ты это воспримешь.

– Не-е... Ты ни черта не знал. А хочешь узнать?.. Хочешь скажу, как я это восприняла, что чувствую сейчас?! Сказать?!

– Не кричи, Полина, связки только надорвешь, а мне это не надо. Я хочу тебя слышать. Давай забудем это. Будет трудно, но я тебе обе... я тебе клянусь!.. Я никогда не предам тебя. Давай только поговорим, я все объясню.

– Не надо. Ты хорошо соврал насчет драки, а я, наивная, повелась. Откуда мне знать, что ты не соврешь опять?

Не откуда ей верить, говорил себе Женя, как он мог доказать, если ясно, – он неправ. И тут в голове мелькнула мысль: это конец. Он добивался ее, а сейчас на грани того, чтобы потерять. Одна секунда. Всего одно мгновение, и они больше не будут парой. И Женя не мог ничего с этим поделать, потому что быть честным не сможет. Они будут врать. Сначала она – за драку, потом он за что-нибудь этакое, и так по кругу, пока не выпотрошат друг другу души, не превратят сердца в месиво из крови и сердечных мышц.

Женя набрал в легкие воздух, сказал:

– Не откуда.

Полина шмыгнула носом, утерла скатившуюся слезу с лица. Она смотрела на Женю, ни разу парень не видел ее такой – раздраженной, преданной. Хотелось отвернуться от Полины, не видеть, как она смотрит на него. Ей нечего сказать, ему нечем оправдаться.

Полина скривила розовые губы в кривую линию, кивнула, мол, молчи дальше. Повернулась и пошла к выходу из здания.

И тогда Женя понял, что потерял ее навсегда...

После этого Женя ходил понурый, ничего не отвечал на подколки Родиона и Коли, забил на спортзал. Силы покидали его на глазах, в воздухе чувствовалась эта слабость и ненужность. За стенами общежития бродит лето, тогда откуда этот холод, колющий сердце, как мороз щеки?..

– Не унываем, пацаны, – сказал Родион. – Будет еще в твоей жизни телка какая.

– Очень воодушевляет, – с сарказмом в голосе сказал Коля. – Слышь, Жендос, забей. Я вон тоже на краю, скоро также могу унылым говном сидеть и жалеть себя.

Женя сомневался в словах Коли. Только после разлуки Женя начал замечать чужое счастье, думать, будто ничего такого между ним и Полиной не было. Все выглядело таким ненастоящим, как в детском саду, когда дети играют в какую-нибудь профессию. Выглядит, кажется все настоящим, но на деле не так. Спрятался за иллюзиями, пока кто-то не сорвал их. Глядя на Колю с Машей, Женя чувствовал, как далеко был от настоящего счастья. Возлюбленные были вместе, даже когда их отделяли километры, когда Маша уезжала домой, в Канаш. У Жени не был такого – им с Полиной не доводилось испытывать любовь на расстоянии, испытать свои отношения временем.