Текст книги "Альтер Эго (СИ)"
Автор книги: Villa Orient
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)
Глава 42
Новая жизнь
Я спустилась по лестнице. Сергей уже ждал меня в холле консульства. Он вскочил, когда увидел меня, и с беспокойством взял под руку:
– Аврора, что случилось? Мне позвонил врач и сказал, что ты упала в обморок прямо посреди рабочего дня и попросил меня приехать и забрать тебя.
Я тоже была в шоке и так устала от неожиданных новостей, что не чувствовала никаких эмоций.
– Давай поговорим дома, пожалуйста.
– Ну ладно.
Он осторожно довёл меня до машины и беспокойно поглядывал на меня всю дорогу.
Я и правда чувствовала себя не очень хорошо. Я медленно восстанавливалась после аварии, потому что не отлежалась и не соблюдала рекомендации врачей. У меня периодически кружилась голова, перед глазами плясали искры, меня тошнило, и тело побаливало в тех местах, где были гематомы. И в целом моё тело было будто и не моё вовсе.
Сергей открыл дверь, и я вошла в дом и побрела на диван. Сергей присел на корточки передо мной.
– Аврора, как ты? Что с тобой? Расскажи мне, ну прошу тебя.
Я не знала, с чего начать и как сообщают такие новости.
– Послушай, что бы там ни было, я буду рядом. Если нужно лечение, поедем домой, или в Израиль, или в Германию – туда, где самая лучшая медицина в мире.
Я всхлипнула и расплакалась.
– Аврора… Милая… Да что ж такое… Ну поговори со мной, пожалуйста.
Он гладил меня по растрёпанным волосам, вытирал слёзы со щёк, беспокойно вглядываясь в моё лицо.
– Я не знаю, как это сказать, Серёжа.
– Скажи, как есть. Просто скажи и всё.
– Ладно, – я всхлипнула, вытирая слёзы и размазывая сопли по лицу. – Я беременна.
Сергей замер на несколько долгих мгновений.
– Чего?
Я расплакалась сильнее. Он сел рядом со мной.
– Ты же сказала…
– Сказала. И это правда.
– Так, а теперь?.. Ты сказала, что пробовала. Сколько раз?
– Два.
– Что два? Всего два раза? Или с двумя мужчинами ты долго пробовала?
– Всего два. А потом сделала ИКСИ, но тоже неудачно.
– Что такое это ИКСИ?
– Интрацитоплазматическая инъекция сперматозоида. Это вид ЭКО.
– Так, итого ты пробовала три раза, но у тебя стоял диагноз бесплодие?
– Да, но это же врач поставил.
– Ну допустим. Аврора, я не такой образованный и эрудированный человек, как ты, но даже я знаю, что средний срок зачатия в паре что-то около полугода, редко у кого получается с первого-второго раза. А у тебя даже не было постоянной пары, кроме мужа, конечно.
Я снова всхлипнула и посмотрела на него.
– Что ты хочешь сказать?
– Я хочу сказать, что никакого бесплодия у тебя нет. За полгода, что мы вместе и занимаемся сексом без презерватива, у нас совершенно нормально получилось зачать ребёнка. А пробовали мы много и регулярно. Это же просто статистика.
Я просто хлопала заплаканными глазами, глядя, как он логично всё объясняет. А я рядом с ним, оказывается, очень глупая.
– Ох, милая, – он сгрёб меня в охапку, – ты меня ужасно напугала сегодня. А это только беременность. А как врач у вас на работе понял, что ты беременна? У него тесты есть?
– У него есть аппарат УЗИ. Я сказала, что попала в аварию, и он смотрел внутренние органы на случай, кровотечения или чего-то ещё. И увидел там головастика.
– Господи! Я ведь подумал, что это что-то серьёзное и неизлечимое. И нам придётся долго бороться. И я уже приготовился в худшему. Подожди, а у тебя разве нет задержки?
– Есть, пара недель. Но у меня длинный цикл и не очень регулярный, поэтому я не переживаю из-за календаря. Какая же я дура!
Даже мужчина это понимает, а я снова расплакалась.
– Нет-нет, прости меня. Я просто так испугался за тебя, что неправильно реагирую. Я очень рад. Очень-очень. Это прекрасно, что ты беременна. Ты ведь этого хотела. Тебя это очень беспокоило. И я тоже очень рад, что у нас будет ребёнок. Это ведь лучшее, что с нами могло случиться.
Он обнимал меня крепче.
– А как же моя работа?
– А у вас что, нет декретного отпуска?
– Есть, но я только вступила в должность, у меня контракт на пять лет.
– Найдут замену.
– Я не хочу замену, – я совсем уже разрыдалась.
– Ну подожди, есть же ясли, няни. Нас ведь двое. Если не хочешь сама сидеть с ребёнком, есть я. Буду брать на работе смены вечером и по выходным.
– В Консульстве есть детский сад, в принципе, для детей всех возрастов. И школа тоже.
– Вот видишь. Разберёмся. Мы найдём выход. Всё будет хорошо. Всё уже хорошо. Ты разве не видишь?
– Мне страшно. Я ведь не смогла выносить первого ребёнка.
– А почему? Из-за чего случился выкидыш?
– Это сложно объяснить, – но на самом деле, я просто не хотела об этом рассказывать и вспоминать.
– А ты попробуй.
– Ладно. Артём меня толкнул. Я упала и ударилась животом об угол тумбочки. Плодный пузырь порвался, а ребёнок был ещё слишком маленький.
Сергей сжал челюсть:
– Твой бывший – подонок.
– Он мёртв.
– Чего? Как это?
– Мне сегодня звонили из службы безопасности. Я очень испугалась, потому что со мной раньше такого не было. Он сообщил, что Артёма нашли мёртвым. Они думают, что его убили.
– Убили?
– Да.
– Кто?
– Я не знаю, он не сказал. Сказал только, что ко мне вопросов нет, и меня больше не подозревают.
– Больше?
– Да. Я же говорила, что меня вызывали в прокуратуру, и следователь допрашивал.
– Ах, да. Ну что ж… Нашёлся добрый человек, который сделал грязную работу. Вероятно, он это заслужил.
Я уставилась в одну точку перед собой. Я не хотела так думать. Никто не заслуживает такой участи. Я уже забрала одну жизнь и не горжусь этим. Вина вечно будет жить со мной. Артём был моей кармой. Надеюсь, что я расплатилась.
– Любимая, не думай об этом. Это всё теперь неважно. Это было давно, в другой жизни. А теперь у нас новая жизнь. И мы построим её вместе. Только это теперь важно.
Моя беременность стала неожиданностью, и я не была к ней готова на этот раз, но она сала спасительной главой для нас двоих. Утренняя тошнота сменилась сильной усталостью: после обеда мне часто требовался час сна, а энергии хватало ровно до конца рабочего дня. Моё прежде сильное и контролируемое тело теперь жило по своим, новым правилам, и я чувствовала себя уязвимой, как никогда раньше. Это чувство страха, вызванное неудачной беременностью в прошлом, никуда не делось.
Но именно забота обо мне стала для Сергея главным якорем. Он быстро понял, что в быту я стала абсолютно бесполезной, хотя и раньше не отличалась хозяйственностью. Зато я продолжала работать, мой мозг функционировал как часы. Я была практически незаменимым сотрудником с огромным кредитом доверия, которому шли навстречу из-за физического состояния. Я по-прежнему отлично зарабатывала.
Сергей полностью взял на себя дом, став не просто домохозяином, а настоящим домашним управляющим. С вечера он готовил мне в контейнерах еду, которую можно было взять с собой на работу, следил, чтобы в холодильнике всегда были свежие фрукты и овощи, и тщательно контролировал, чтобы в моём рационе было достаточно белка. Он прекратил пить, не только из солидарности, но и потому, что больше не чувствовал в этом необходимости. Впервые в жизни у него была задача, достойная его силы.
Он с головой ушёл в работу на заднем дворе. Десять кустов помидоров и огурцов, манговое дерево, грядки с пряными травами и даже клубника из Израиля – он превратил задний двор в процветающий тропический огород. Эта физическая, созидательная работа заменила ему прежние скачки адреналина. Он перестал слоняться по району, теперь он либо был дома, либо занимался в «качалке» с новыми друзьями, либо штудировал местную агрономию.
Получение разрешения на работу затянулось из-за бюрократических проволочек, но Сергей не скучал. Он изучал тонкости местного автосервиса, проводил время с ребятами в спортзале и приходил домой с запахом земли и свежей древесины, а не алкоголя. Он смог устроиться в автосервис только через четыре месяца.
Когда я возвращалась с работы, меня ждал не просто ужин, а ритуал заботы. Он усаживал меня в мягкое кресло со специальной подушкой для поясницы, массажировал уставшие ступни и спину, внимательно слушал о моём рабочем дне и старался успокоить мои тревоги. Ночью он часто просыпался от того, что я плакала во сне, переживая о будущем или вспоминая прошлое. Он просто крепко обнимал меня, его тело было сильным и надёжным щитом от жизненных ударов.
Сергей больше не был «плохим парнем из плохой семьи». Теперь он был будущим отцом, мужем, который строит дом, и садовником, ждущим своего первого урожая и добытчиком неплохой зарплаты за профессионализм. Он обрёл смысл, став опорой для хрупкой, беременной меня, которую он искренне и безусловно любил.
Глава 43
Ночь перед событием
Это была ночь, когда мы впервые за последние месяцы не спали в обнимку. Сергей дремал на диване в кабинете – на последних неделях ему стало страшно неловко беспокоить меня своими поворотами и храпом. Я проснулась около двух ночи от ощущения, что внизу живота лопнул воздушный шарик. Сначала подумала, что показалось, но влажное тепло под телом убедило в обратном.
Я села, чувствуя, как вода течёт по бёдрам. Никакой боли не было, только лёгкое чувство тяжести. В комнате было темно, но я быстро нащупала телефон, чтобы проверить время. 4:30 утра.
Я не хотела будить Сергея криком или паникой. Сдерживая нервную дрожь, я медленно спустила ноги с кровати, ощущая под ними что-то влажное. «Началось», – подумала я с почти клиническим спокойствием, которое часто наступает перед лицом большой опасности или важного события.
Надев халат, я вышла в коридор. Мне не хотелось, чтобы Сергей увидел беспорядок в спальне. Я дошла до кабинета и тихонько приоткрыла дверь. Сергей спал на диване, накрытый пледом, его рука свешивалась на пол. Он выглядел безмятежным.
– Серёжа, – позвала я тихо.
Он вскочил мгновенно, как по сигналу тревоги, который слушает уже много лет.
– Что? Что случилось? – он был на ногах, прежде чем успел открыть глаза до конца.
– У меня отошли воды. Кажется, пора.
Сергей посмотрел на часы. 4:35 утра. Все его недельные переживания и репетиции, казалось, испарились. В нём включился режим «Автопилот» – холодный, собранный и предельно эффективный.
– Так, хорошо. Дыши. Медленно. Я помню. Схваток пока нет?
– Нет.
– Отлично. Я сейчас же выезжаю.
Сергей бросился в спальню, чтобы схватить заранее собранную сумку, а затем вернулся за мной.
– Ты должна идти в полотенце. В машине будем сидеть на плёнке. Помнишь, мы подготовили?
Он помог мне спуститься по лестнице, аккуратно поддерживая под локоть. В его голове, кажется, звучала инструкция от врача: «Главное – не нервничать. Поезжайте спокойно, пока нет сильных схваток. Дышите глубоко».
Когда мы сели в машину, я почувствовала первую, очень слабую, волну боли. Тихонько охнула.
– Схватка? – Сергей повернул голову.
– Да. Не сильная.
– Засекай время.
Я посмотрела на часы, а Сергей завёл двигатель, не включая фар, чтобы не будить соседей. Он проехал по тихой улице, выехал на шоссе и только тогда включил свет. Он вёл машину предельно осторожно, как будто вёз не человека, а хрустальную вазу.
– Я сейчас позвоню, чтобы предупредить, – сказал он, подключил телефон к громкой связи и быстро сообщил в роддом, что мы выехали.
– Серёжа, мне страшно.
– Я знаю, милая. Я знаю. Но я рядом. Всё будет хорошо. Ты справишься. Ты самая сильная, кого я знаю.
Следующая схватка пришла сильнее, и я невольно сжала ручку двери.
– Дыши. Как мы тренировались. Вдох… выдох… – Сергей отрывисто проговаривал ритм, не сводя глаз с дороги. Он не осмеливался взять меня за руку. Он понимал, что мне сейчас нужна вся моя концентрация.
Мы ехали по ночному городу. Я видела, как Сергей время от времени поглядывает на своё отражение в зеркале заднего вида. Он был бледен, но решителен. Наконец, мы увидели огни центра города и въехали на территорию консульства, где располагался наш медицинский центр.
Сергей припарковался прямо у входа, не выключая двигатель. Он выскочил, обогнул машину и открыл мне дверь.
– Всё, мы приехали. Ты молодец.
Когда мы вошли в тихое, освещенное дежурными лампами отделение, навстречу нам уже вышли две медсестры и врач. Сергей не отпускал меня ни на секунду, крепко держа за руку, пока мы шли по коридору. Он был готов к худшему, но я видела, как в его глазах блестела гордость за мою выдержку.
Он был со мной, и на этот раз я знала: он будет со мной до самого конца.
Меня проводили в родильный бокс, и там всё стало происходить быстро. Меня переодели, подключили аппараты, и боль начала нарастать. Врач объяснил, что, поскольку роды преждевременные (хоть и всего на пару недель), они не будут форсировать процесс, но всё равно это будет тяжело.
Сергей вернулся ко мне уже через несколько минут, в голубом медицинском халате и шапочке. Увидев его в этом немного нелепом облачении, я даже смогла улыбнуться сквозь боль. Он сразу же подошёл ко мне, взял мою руку и приложил её к своей щеке. Его кожа была холодной, но хватка – невероятно крепкой.
– Ты помнишь наш план? – спросил он тихо, прислонившись лбом к моей руке.
– Помню, – прохрипела я. – Дышать и кричать.
Но боль быстро переросла в нечто всепоглощающее. Схватки накрывали меня волнами, и я цеплялась за руку Сергея, как утопающий за спасательный круг. Мне было больно, невероятно больно, и я впадала в то самое состояние животного страха, которое пыталась скрыть. Я кричала, плакала и рычала.
Сергей не паниковал ни на секунду. Он смотрел на монитор, следя за пиками схваток, и с невероятной сосредоточенностью командовал моим дыханием:
– Вдох. Глубоко, Аврора, глубоко. Пять секунд. Выдох. Медленно. Ты справляешься.
Он массировал мне поясницу, как мы репетировали. Когда я начинала кричать, он прикладывал палец к моим губам и тихо, но твёрдо повторял: «Покричала, а теперь дыши. Ты сильная, ты можешь». Он не позволял мне потерять контроль. Он был моим внешним процессором, который взял на себя все вычисления и логистику.
Часы перестали иметь значение. Были только схватки, их пики и короткие, блаженные провалы между ними. В какой-то момент, когда боль на мгновение отступила, я взглянула на него. Он был весь мокрый от напряжения, но его глаза смотрели прямо в мои.
– Ты молодей. Ты отлично справляешься. Я тут. Я с тобой.
Когда врач объявил, что пора, я почувствовала прилив паники, смешанной с диким желанием поскорее закончить этот ад.
– Я не могу! – выдавила я, пытаясь оттолкнуться от кровати.
– Можешь! Ты всё можешь! – голос Сергея прозвучал как выстрел. Он приподнял меня, чтобы я могла опереться на его плечо. – Вот она, последняя гора. Слушай врача! Толкай!
Я видела перед собой его лицо – напряжённое, измученное, но не отступающее. И я толкала. Сначала тихо, потом громко. Я толкала за себя, за Сергея, за нашего ребёнка, за того, кого не смогла родить в прошлом.
Издав последний животный крик, я почувствовала невыносимый разрыв, а затем – облегчение.
И тут же – тихий, неуверенный, но совершенно реальный плач.
Я рухнула на подушки, задыхаясь. Сергей упал рядом со мной, его лоб коснулся моего.
– Он живой? Живой?
Я с ужасом вглядывалась в спину акушерки, которая взяла ребёнка. В прошлый раз я не слышала ни крика, ни плача, даже медперсонал молчал, всё было тихо. Но сейчас вокруг было шумно: врач и акушерки разговаривали и в их руках ребёнок кряхтел и попискивал.
– Конечно, живой. Ты сделала это, – прошептал он.
Он был так потрясён, что слова застряли у него в горле. Он дрожал.
Через мгновение врач положил мне на грудь тёплый, влажный, скользкий комочек. Наш сын. Он живой. Он добрался до моей груди и присосался к соску, крепко схватившись маленькой ручкой за мой палец. Прямо как его отец.
Я подняла глаза на Сергея, который тоже смотрел на ребёнка. В его глазах впервые за всё время, что я его знала, не было ни страсти, ни дерзости, ни тоски. Было только чистое, неразбавленное счастье. Он был счастлив. Он положил одну руку на головку нашего сына, а другой погладил меня по мокрым волосам. Он наклонился ко мне и поцеловал в лоб, нашёптывая:
– Ты справилась. Ты такая молодец. Мы теперь родители, Аврора. Мы это сделали. Мы создали новую жизнь.
Это звучало так символично.
Глава 44
Сложное решение
Ребёнок – это невероятно сложно даже для родителей, которые его желали и безусловно любят. Мы недосыпали, недоедали, умирали от усталости и нехватки свободного времени. Я не справлялась, даже больше: с ребёнком, с собой, со своей тревожностью, и боялась второй личности. Я была в таком стрессе, что у меня практически сразу пропало молоко. Я билась в истерике, а Сергей поехал за смесью и вернулся собранным, вооружившись лучшими практиками из Интернета. И мы справились.
Мы справлялись только сообща, разделяя обязанности и ответственность. У нас всё было общим, без разделения на мужские или женские обязанности.
Я вышла на работу почти сразу, и мне стало даже легче. Я хорошо зарабатывала. Это то, что у меня получалось лучше всего. И мы взяли няню. Сергей тоже работал, и это нас спасало. Мы не теряли связи и помнили о том, что нужно каждому из нас. И, наконец-то, были абсолютно счастливы, несмотря на все трудности, потому что нашли друг друга. Это, пожалуй, самое важное – найти своего человека, который разделит с тобой всё.
Мы назвали нашего сына Николай. Имя широко известно и легко произносится везде в мире. Тут его, конечно, чаще будут называть Николас. Сергей опять вспомнил, что Николай означает «Победа народа». Учитывая, что рождение этого ребёнка стало моей победой над прошлыми трагедиями, а для Сергея – победой над его демонами, это имя символизирует нашу общую победу и новую жизнь.
Когда Николаю был почти год, я вдруг вспомнила про другого мальчика и его маму. Я не знала, что с ними и как они теперь живут после трагедии. У меня не было номера Маргариты, и я решилась позвонить родителям Артёма. И ещё я преследовала свой интерес – я хотела всё же точно знать, кто его убил.
Я всегда побаивалась свёкров. Они были очень жёсткими людьми, и мне казалось, что недолюбливают меня. Артёма они растили в строгости и по правилам, убивая в нём любые чувства, поэтому он был таким жестоким безэмоциональным чурбаном. Это люди старой закалки.
Неожиданно мама Артёма была даже рада меня слышать. Она рассказала, какая трагедия произошла. На некоторое время я потеряла дар речи, пытаясь осмыслить тот факт, что Рита убила Артёма. Сама. Хотя где-то глубоко в подсознании, я догадывалась: возможно, другая моя личность всегда знала, что это она. И теперь я слушала, как мама Артёма говорила об этом. Мать Маргариты отказалась брать ответственность за внука, а родители Артёма скрепя сердце согласились, хоть и не были рады. И сейчас им было очень тяжело. Маргарите грозили 15 лет колонии строго режима. Ни о какой отсрочке или условном сроке речь не идёт.
Маленький мальчик, которого вырвали из семьи, не понимал, что происходит и почему это с ним случилось. Никто ему ничего не рассказывал. Да и как такое рассказать? Сначала пропал отец, а потом мать. Чужие люди забрали его и привезли в другой город к бабушке и дедушке, которых он не знает. Он плачет, капризничает и хочет домой, к маме. У них нет ни сил, ни здоровья, чтобы заниматься маленьким напуганным ребёнком. Они просто молятся и не справляются.
Я положила трубку с гнетущим чувством безысходности. Я не спала ночью, всё думая о том, что всё могло быть по-другому. Артём уничтожал жизнь вокруг себя и в итоге сам поплатился за всё, что сделал. Он сломал наши жизни – мою и Маргариты. Мне лишь повезло встретить Сергея и построить новую жизнь, а она уничтожила его и себя.
Утром я решила поговорить с Сергеем. Он всегда умел находить умные слова и правильные решения. Он внимательно меня выслушал, задумался и спросил:
– Ты готова бороться за этого мальчика? Ты готова растить его? Подожди. Нет, не так. Я знаю, что ты готова и будешь бороться из последних сил. Вписывайся в это, только если есть ресурс.
– Я не справлюсь одна.
– Я знаю. Если ты готова, то мы сделаем это вместе. Мы в принципе неплохо справляемся вдвоём. Посмотри, всё у нас хорошо. Мы – отличные родители. Одним больше… Правда ведь? – Он меня обнял и прижал к себе.
Это всё, что мне было нужно – знать, что я не одинока.
– А ты не будешь думать, что мы могли бы родить ещё одного своего? Мы ведь пока отложили рождение своих детей, потому что тяжело.
– Мы вместе решили, что нам пока хватит младенцев. Это сущая правда. Тебе нужно восстановить здоровье. Мне – укрепиться на работе. Но этот мальчик ведь не младенец. Сколько ему?
– Года четыре, но когда все вопросы с опекой будут решены, то ему будет, наверное, уже пять.
– Ну это не младенец. И помощь ему нужна сейчас. И потом, ты ведь не хочешь заменить ему родителей? Он же будет помнить о них?
– Конечно.
– Мы станем его опекунами. Думаю, мы справимся и вырастим ещё одного, хоть и не своего. А потом поживём, увидим. Я больше не хочу, чтобы ты мучалась.
Я с удивлением на него посмотрела:
– Мучалась? Ты не говорил…
– Не говорил. Но в родах тебе было очень плохо и больно. А я ничего не мог сделать. Если бы я мог взять хотя бы часть твоей боли или заменить тебя… Я не хочу, чтобы ты проходила через это снова. Только если ты сама когда-нибудь захочешь. Я согласен на усыновление. Мне детей хватит. Может, родим ещё. А, может, и нет. Я не хочу загадывать. Лучшие истории идут не по плану.
Я сама обняла его в порыве чистой благодарности. Никто не понимал и делал для меня больше, чем Сергей, пожалуй, кроме папы.
– Я люблю тебя.
– И я люблю тебя.
Я ещё раз позвонила родителям Артёма и осторожно предложила опеку. И поняла, что они не станут препятствовать. Они сдались. В их словах сквозила не столько любовь к внуку, сколько отчаяние и желание переложить эту страшную ношу на чужие, молодые плечи.
Теперь я знала, что буду действовать быстро. Их согласие и юридическое основание – лишение родительских прав Маргариты – дали мне возможность начать оформление временной опеки. Мои дипломатические ресурсы и финансовая состоятельность будут моим главным аргументом перед органами опеки. Никто не предложит Кириллу лучшей жизни, чем океан, солнце и благополучная семья.
Я хотела поступить правильно. Я делала это для себя самой. Я не спасала его из благотворительности. Я спасала его, чтобы окончательно вырвать своё будущее из цепкой хватки прошлого. Кирилл станет частью моей новой жизни, которую я построила собственными руками.
Этот план действий был холодным, логичным и юридически безупречным. В нём не было места эмоциям, и именно поэтому он идеально мне подходил.
Я сидела за столом в нашем доме на Маврикии, Коленька играл в соседней комнате с Сергеем, и читала по пунктам свой собственный план, составленный с помощью консульских юристов.
Первое, что я должна была сделать, это лишить Маргариту родительских прав. Убийство. Это слово было ключом, отмычкой к судьбе четырехлетнего мальчика. Маргарита, приговоренная за особо тяжкое преступление против отца Кирилла, не могла оставаться его законной матерью. Ни один российский суд не оставит родительских прав за человеком, который лишил ребёнка отца.
Мои юристы сказали прямо: лишение родительских прав Маргариты – это технический вопрос. Он займёт месяцы, это бюрократическая волокита с участием опеки и судебных заседаний, но исход предрешён. Как только суд лишит её прав, Кирилл станет юридически сиротой при живой матери, что откроет мне путь к усыновлению.
Я дала команду начать процесс в Москве немедленно. Я не собиралась ждать. Чем быстрее я смогу забрать Кирилла из России, тем лучше. Я не спасала его из любви к Артёму или Маргарите. Я спасала его от кармы. Я давала ему возможность забыть, что его отец мёртв, а мать – убийца. Я давала ему возможность жить другую жизнь и чистое голубое небо над головой.
В этот момент я была не просто женщиной, которая любит. Я была механизмом, который исправляет несправедливость, используя свою власть и ресурсы. И этот механизм работал безотказно.
Вторым и самым сложным шагом должен был стать разговор с Маргаритой. Я должна лично поехать в Москву.
Маргарита находилась в московском следственном изоляторе, ожидая этапирования в колонию. Мне разрешили свидание, указав, что я являюсь «предполагаемым опекуном» её сына и «бывшей деловой партнёршей» покойного.
Когда меня провели в комнату для свиданий, Маргарита уже сидела за пустым столом. Она была одета в казённую одежду, бледная, но невероятно похудевшая и от этого, как ни странно, острая. На её лице не было прежней самоуверенности – только усталость и оцепенение. Я села напротив и положила на стол подарок. Мне сказали, что лучше собрать для женщины-заключённой в СИЗО.
– Здравствуй, Маргарита, – мой голос звучал тихо и осторожно.
– Здравствуй, Аврора. Я знала, что ты придешь. – Она смотрела на меня без ненависти, без злости, только с какой-то обречённой пустотой.
– Я пришла не для того, чтобы судить тебя. Я знаю, почему ты так поступила. Я не осуждаю тебя. Ты знаешь, почему я здесь? – Я перешла прямо к делу, не давая ей времени на сентиментальность, и сама тоже не хотела погружаться в чувства и эмоции.
– Мне сказали, ты хочешь усыновить моего ребёнка, – она с недоверием посмотрела на меня в немом вопросе.
– Да. Родители Артёма не справляются. Суд лишит тебя родительских прав, потому что ты убийца его отца. Это вопрос времени и бюрократии. Но я не хочу, чтобы Кирилл попал в детский дом.
Я видела, как её глаза дёрнулись. Наконец, в них мелькнуло что-то живое – страх и недоверие.
– Почему?
– Сложно сказать. Он мне как будто не чужой. Я чувствую, что должна что-то сделать для него.
– Что ты хочешь от меня? – прошептала она.
– Твоего согласия на усыновление. Я даю ему новую жизнь и новую страну. Он будет жить на Маврикии, Маргарита. Я там сейчас служу. Он будет видеть океан, ходить в международную школу и не будет думать о том, что его отец в земле, а мать в тюрьме.
Она как будто получила удар, отшатнулась, поморщилась.
– Ты будешь сидеть пятнадцать лет. Ты хочешь, чтобы Кирилл приезжал к тебе сюда, смотрел на эти решётки? Или он будет знать, что ты здесь, но не приедет никогда? Хочешь, чтобы он вырос, зная, что его мать – та женщина, которая убила его отца?
– Ты расскажешь ему когда-нибудь.
– Думаю, да. Он захочет знать рано или поздно. И потом сам решит, что ему с этим делать. Я не хочу решать за него, как относиться к родным родителям.
Я чувствовала сострадание, я понимала её боль как свою. Я могла быть на её месте. А ещё я чувствовала праведный гнев за все изуродованные Артёмом жизни.
Маргарита отвернулась от меня и всхлипнула. Она была просто несчастной женщиной, выбравшей не того мужчину, сделавшей чуть больше ошибок, чем я. Она медленно повернулась обратно.
– Я люблю его. Это всё, что у меня осталось. – Её голос дрогнул, и я поняла, что это правда. – Но я не могу дать ему ничего, кроме своего позора. Моя мать даже не может на меня смотреть. У меня же нет выбора.
– Тогда спаси его, – твёрдо сказала я. – Спаси его сейчас. Ты не сможешь быть ему матерью. Но ты можешь быть последним человеком, который примет правильное решение ради его счастья.
Она молчала минуту, уставившись на мои руки.
– Ты ненавидишь меня, Аврора?
– Нет, конечно, нет. Ты мне не поверишь, но я хочу помочь. Я бы хотела, чтобы мне помогли, когда я была с Артёмом. Я бы хотела, чтобы кто-то стал настолько смелым, чтобы сказать мне в лицо всю правду про нас с ним и вырвать меня из его рук.
– Ты ненавидишь Артёма.
Я кивнула.
– Да, я давно перестала его любить, а теперь оглядываюсь назад и понимаю, каким отвратительным человеком он был и что творил. Из-за него я потеряла ребёнка. Из-за него ты потеряла ребёнка.
Она кивнула. Слёзы навернулись на её глаза, но она не дала им упасть.
– Я подпишу. Я хочу, чтобы он был счастлив. Я хочу, чтобы он забыл об этом… обо всём. Обещай мне только одно: расскажи ему о его родителях: и обо мне, и об Артёме что-нибудь хорошее.
– Я обещаю.
– Ты ведь позаботишься о нём?
– Да, это я тоже обещаю. И если он захочет навестить тебя, мы приедем. Если тебе удастся выйти по УДО, ты можешь увидеть его раньше. Ну а потом, он вырастет, и сам решит, как ему с этим жить.
Она зажмурилась, как будто прыгала в бездну, и кивнула.
Я знала, что её согласие не было продиктовано любовью ко мне, это был последний акт материнской любви и отчаяния. Через час документы о добровольном согласии на усыновление лежали в моём портфеле. Теперь Кирилл был на один шаг ближе к нам.
Получив добровольное согласие Маргариты, я ускорилась. Юридический механизм, который я привела в действие, работал безупречно. Благодаря консульским связям и моему статусу, органы опеки быстро дали добро на временную опеку, а затем, всего через пару недель, я получила и решение суда об усыновлении. Моя финансовая гарантия и благополучная среда были аргументами, которые невозможно было оспорить.
Сергей оставался на острове с нашим сыном. Мы решили, что так будет лучше: ему нужно было удержать наш «тыл», подготовить дом и, главное, не нагнетать лишнего напряжения. Наш сын, о котором мы договорились не распространяться, оставался единственной темой, которую я обсуждала с ним по телефону. Кирилл же был другой, более сложной историей, о которой я сообщала коротко и сухо: «Всё по плану. Документы готовы. Завтра вылетаю».
Последнее, что мне нужно было сделать – забрать мальчика. Мы встретились сразу в аэропорту, когда мне его передали сотрудники опеки. Ему было почти пять лет, он был маленьким, хрупким, с огромными, испуганными глазами. Он похож на Артёма, и на Маргариту. Он не плакал, но выглядел совершенно потерянным в толпе.
– Привет, Кирилл, – сказала я. – Меня зовут Аврора. Я отвезу тебя к морю.
Он не ответил, лишь опустил глаза в пол. Это будет непросто, но я знала, на что шла. Я присела на корточки, чтобы наши лица были на одном уровне. Я достала из сумки игрушки.
– Я привезла тебе машинку и обезьянку. Я знаю, что ты любишь обезьян. Там, где я сейчас живу, есть настоящие живые обезьяны.
Он взял машинку в одну руку и обезьянку в другую, посмотрел на них, но без энтузиазма.
– Ты не понимаешь пока, что происходит, но я тебе всё объясню чуть позже. Мама не сможет пока за тобой присматривать, но она попросила меня это сделать. Я ей обещала, что позабочусь о тебе. Сейчас я живу далеко отсюда. На острове. И мы полетим туда на самолёте. У меня есть дом с садом. И муж, он тоже поможет тебе освоиться. Ты дашь мне руку?
Он с сомнением на меня посмотрел.
– Дай, пожалуйста, ручку, мы полетим очень далеко и долго, с пересадкой. Мне нужно знать, что ты мне доверяешь, по крайней мере, сейчас. Так будет безопасно. Мы будем держаться вместе. Ты мне доверишься?
