Текст книги "Реализаты (СИ)"

Автор книги: Ursa Minor

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

4. 2322 год. Бенжи.

Бенжи давно уже понял, что у людей, в отличие от роботов и реализатов, само по себе самопонимание ещё не приносит никакого облегчения.

Ещё сотни лет назад устами Аппельбаума человечество утверждало само о себе, что пациенты психиатрических клиник не излечиваются просто чтением описания своих случаев и результатами психологических тестов. По какой-то непонятной причине им не помогает ни объяснение причин, ни описание следствий. Люди не понимают Вселенную.

Другое дело роботы. Или реализаты. И те, и другие (одни – в силу того, что от самого рождения и до самой смерти свободны от груза инстинктов и бессознательного, другие – вследствие тесной интегрированности своего личного опыта во внешний вселенский гештальт) не испытывали озарений, но постоянно жили в озарении.

Бенжи был андроидом класса AI-DII далеко не первого поколения, служил на челноке и занимался доставкой новоявленных реализатов на Альфу. Он был единственным членом экипажа своего маленького корабля.

То, что должность занимал именно он, а не человек, объяснялось не столько принятой ООН два с половиной века назад поправкой к "Всемирной декларации прав", сколько тем, что ни один человек не согласился бы служить на такой работе.

Нет, она не была сложной. Скорее наоборот. Челнок вовсе не был вершиной инженерного гения. Он представлял собой обычный маленький орбитер, единственной необычной особенностью которого было то, что для удобства он был оснащён активно-пассивным стыковочным агрегатом "штырь – конус" нестандартного типа. Пассивная половина стыковочного агрегата торчала в Альфе – в месте, где свод её прочного стектонитового купола сходился с центральной подошвой, а активная почти что принадлежала Бенжи.

Нестандартность переходной камеры делала маленький челнок непригодным для какого-либо другого использования.

Стоит ли упоминать о том, что полёты, производившиеся иногда раз в несколько десятилетий, приводили к тому, что труд на челноке без каких либо совместительских акций был настолько низкооплачиваемым, что не смог бы прокормить даже самого непривередливого аскета?

Бенжи же был приписан к челноку с самого своего рождения и это его устраивало.

Ответ на вопрос, почему этим занимается именно он, а не обычная машина, должным образом запрограммированная и не имеющая ни малейшего представления о специфике выполняемой задачи, тоже был для него очевиден: всё-таки реализаты – весьма нетрадиционная категория пассажиров, получившая бонус от мироздания и компенсирующая этот бонус резким ограничением его применения.

"Всемирная декларация прав" предписывала реализатам во имя сохранения прав остальных пользоваться Альфой и только Альфой.

***

Бенжи не обладал полноценной психикой, – вернее, психика его кардинальным образом отличалась от психики человека.

В логической структуре его вычислительной системы напрочь отсутствовало всё, что сделало бы подобное существование невыносимым для обычного человека: в перерывах между полётами Бенжи прекрасно себя чувствовал, забираясь в глубокую нишу в машинном отделении своего нестандартного судна и закладывая пальцы в его электронные комиссуры, а энергии, стекавшей с фотоэлектрических преобразователей, расположенных на несущих плоскостях его корабля, с избытком хватало ему для дрейфа в царстве безграничных возможностей IEEE 802.11.

Удовольствие, которое получал Бенжи, путешествуя по всемирной паутине, не было удовольствием наркомана.

Да, жизнь, кипевшая во время досуга в его неподвижном корпусе, была даже ярче, чем периоды активной деятельности на благо работодателя. Обладай андроид человеческим опытом, он мог бы сравнить годы, неподвижно проведённые в сети, с состоянием нерождённого человеческого плода: пальцы Бенжи, плотно задвинутые в узкие питающие разъёмы материнского челнока, походили на тонкую электрическую пуповину, связывавшую его в общем-то хрупкое и маленькое тельце с безбрежным внешним океаном.

Однако даже при желании, будь у него желания, он вряд ли смог бы представить себе такую карикатурную ситуацию, при которой кумары ломки мучили бы его процессор при синдроме отмены.

Да, правда, что Бенжи нравилась семантическая рябь, возмущаемая в сети человечеством. Да, правда, что любимым занятием отдыхающего Бенжи было сравнительное изучение семантики знаковых систем. Да, правда, что иногда все его собственные ментальные заключения казались ему самому рассуждением о рыбалке насаженного на крючок червяка. Но также правда и то, что он вовсе от этого не зависел.

***

2322 год ознаменовался тем, что на Земле появился новый реализат, и Бенжи обязан был доставить его на Альфу.

– coi doi nixli*, – сказал Бенжи, стоя спиной к входящим.

Вошедших было трое. Мужчина, женщина и девочка-реализат. Бенжи развернулся к пассажирам лицом – чтобы разглядеть их. Мужчина и женщина были взволнованы, девочка улыбалась и держала под мышкой тощую чёрную кошку.

– Как тебя зовут? – спросила она.

– Бенжи, – ответил Бенжи и тоже растянул в улыбке обаятельный терракотовый рот. – На ложбане это значит курьер. Ты знаешь ложбан? – и он протянул девочке свою тонкую руку.

– Я пока ещё не знаю, чего я не знаю. Я – Ая. У тебя красивые пальцы, Бенжи, – и она повернула протянутую ей серебристую ручку ладонью вверх: так, чтобы получше рассмотреть покрывавшие её причудливыми узорами звёздчатые разъёмы.

***

Вещей у пассажиров было немного. Ровно столько, сколько предписывают правила депортации: лёгкая сумка с ручной кладью и лёгкий вакуумный скафандр на каждого, триста литров воды и кое-какая химия.

Бенжи помог упаковать всё это в грузовом отсеке, затем согласно должностной инструкции ещё раз проверил крепление пассажирской гондолы к носовой части фюзеляжа во всех четырех местах, задраил оба люка, рассадил пассажиров по местам, аккуратно вставил свои кисти в орнамент из ямок в центральной части сенсорной панели и начал предстартовый отсчёт.

– Расскажи о себе, Бенжи, – попросила девочка.

Она сидела в пассажирском кресле – маленькая, тощая, как и её кошка, туго спелёнутая противоперегрузочной системой по самые рыжие вихры.

Андроид определил задачу общения как равную по приоритету предстартовой подготовке и развернул к ней серьёзное терракотовое лицо:

– Что ты хочешь знать, Ая?

– Например, что ты любишь, – и она пошевелила маленькими ножками, торчащими из пухлых компенсационных штанин.

– То, как люблю я, несколько отличается от того, как любят люди, – улыбнулся Бенжи. – Мне нравится получать информацию и нравится её стирать. Нравится посылать правильный идентификатор и нравится путать следы среди чужих серверов. Мне нравится распределять потоки между задачами и нравится, когда эта задача одна. Я разный. .ije ji'a .ai galfi da* А ты?

– А мне нравится мороженое и когда меня не расплющивает как дохлую медузу на берегу, – еле сумела выдавить Ая: челнок, которого Бенжи держал пальцами за прочную электронную узду, в это время слегка качнул хвостом, развернулся, смещая динамическое давление так, чтобы оно проходило через центр тяжести системы, и взял курс на клубящиеся высоко вверху грозовые облака.

– .uenai*, – сказал Бенжи. – Ты человек и тебе нравится человеческое. У меня при рождении, кроме заложенных в меня простых алгоритмов, тоже ничего внутри не было. Но зато всё остальное я нашёл себе сам: «ssh myworld -l benji» – пароль, логин – «Добро пожаловать домой, Бенжи!».

Ая изловчилась и поправила сползшую набок импровизированную люльку, из которой торчал чёрный кошачий нос.

– Интересно, как ты видишь сеть изнутри? – прошептала она.

Девять минут до орбиты были мучительны и для неё, и для кошки.

– Я думаю, примерно так же, как ты видишь изнутри реальность, – невозмутимо качнул локтями Бенжи, параллельно отслеживая отчёты систем корабля – угол атаки, уровень топлива, количество избыточного тепла на обшивке, – с той разницей, что вместо биохимических раздражителей и физической силы я использую для общения с моим миром исключительно электромагнитное поле. Ну, и могу играть на нескольких инструментах одновременно. Мне хватает.

Тем временем небо постепенно темнело, становилось чёрным и бархатным, в нём густо проступали мелкие звёзды. Капли воды, шлейфами тянувшиеся за водородными стабилизаторами, превратились в сверкающие потоки искр. Затем земля резко ушла вниз и округлилась.

Где-то вверху и справа была Альфа.

– Альфа, приём. Это Бенжи. Запрос на стыковку, – андроид сместил руки на длинную щель коммуникатора.

– О! coi doi benji .i .ui tirna do*, – ответил ему приятный густой баритон. – Люки в твоём распоряжении.

– ki'e*, – отозвался Бенжи и начал стыковку.

– Я буду скучать по тебе. Я бы хотела, чтобы ты говорил со мной иногда на Альфе, – сказала Ая.

– tezu'e ma*, – впервые в жизни удивился Бенжи под громкий чмокающий звук, с которым его орбитер присосался к упругому стектониту.

______________________________

coi doi nixli* – здравствуй, девочка (ложбан)

.ije ji'a .ai galfi da* – а ещё я собираюсь что-нибудь изменить (ложбан)

.uenai* – ничего удивительного (ложбан)

coi doi benji .i .ui tirna do* – привет, Бенжи. Рад тебя слышать (ложбан)

ki'e* – спасибо (ложбан)

tezu'e ma* – зачем? (ложбан)

5. 2034 год и после. Роберт.

Первый сегмент Альфы был выведен на орбиту спустя почти ровно год после происшествия на Вышеградском пляже.

Земля торопилась: Лукаш периодически спал, и сны его были им неконтролируемы. Спасало его только то, что большие трансформации сопровождались резким понижением окружающей температуры, и холод замораживал его монстров.

Лукаш спал в обнимку с генератором Бибича, пытаясь хоть как-то обуздать ситуацию.

До переселения Лукаша на Альфу оставалось около месяца, когда на Земле появился новый реализат. Им стал тринадцатилетний мальчик по имени Роберт Вандэрли, по странной случайности – сын одного из инженеров Центра управления полётами в Хьюстоне. Это стало неожиданностью для всех, кроме Лукаша, который перестал быть одинок. В конце октября 2034 года шаттл доставил на Альфу двух пассажиров, одним из которых впервые за всю историю космонавтики стал ребёнок.

Шло время, Альфа достраивалась и росла, и через несколько лет она уже была мало похожа на алюминиевую консервную банку.

Теперь это была огромная стектонитовая полусфера с укреплённым на вершине гравитатором – детищем ВНИИТФА, и подошвой диаметром в несколько километров.

Гравитатор сделал возможным появление на Альфе почвы, растений, Низины с её водяными террасами и даже нескольких животных. Теперь Альфа была сказочным королевством, о котором земные матери рассказывали перед сном своим детям.

– Альфа – это половинка огромной сверкающей ёлочной игрушки, – рассказывала какая-нибудь мать вечером своей маленькой дочери. – Там живут волшебные звери и два принца. Звери умеют разговаривать, а принцы умеют понимать без слов, колдовать и предсказывать будущее, но ни один из них пока не нашёл ещё своей принцессы. Спи, маленькая. Вырастешь – станешь принцессой.

И малышка засыпала, улыбаясь, укутанная тёплым одеялом и мечтами о своём волшебном будущем.

***

– Вот скажи мне, Лукаш, – Роберт, одетый по пояс, очертил пальцами прямоугольник вокруг рассыпанного на столе сахара, после чего ткнул пальцем в его правый верхний угол, и сахар исчез со стола и возник в стоящей на полке банке, – ну, почему мы с тобой должны сидеть тут вдвоём взаперти, как провинившиеся? Мы же не делаем им ничего плохого. Нет, не то, чтобы ты мне надоел. И не то, чтобы я очень хотел влиться в то нелепое нечто, что там, внизу, веками сгрызает сук, на котором живёт. Просто у меня есть тело, и оно хочет ощущений, которые не может подарить Альфа.

– Женщину? – выдохнул Лукаш. Он висел у противоположной стены и бодро отжимался внутри плотного резинового эспандера. – Ты же знаешь химию процесса не хуже меня, сделай его тише.

– Не хочу я тише, – упрямо возразил Роберт. – Я хочу так. Представь себе, что это сёрфинг. Ну, какой кайф строить из себя кайтера там, где никогда не бывает ни ветра, ни волн? Неужели тебе не хотелось бы иногда забить на свою «тихую» химию и почувствовать настоящий драйв? Да и потом, дело не только в женщине. У нас есть крылья, – он мягко повёл обнажёнными плечами и за ними всколыхнулись и тут же пропали два огромных крыла, – но нет неба.

– Вряд ли они пустят тебя туда просто так, – Лукаш вынул руки из тренажёра, подтянулся вверх, вынул из него ноги и спрыгнул на пол. – Придумай себе миссию на Земле. И подготовь к ней иммунитет. А я в душ.

– Неплохая тема, – задумчиво произнёс Роберт, поднимаясь следом. – Только идей на эту тему у меня нет.

Словно читая его грустные мысли, в соседней комнате внезапно запищал коммуникатор.

Роберт пробарабанил пальцами позывной для своей двери, вошёл, ткнул пальцем в поющий на стене визор, и, пока тот грузился, наспех пригладил волосы и подмигнул себе перед тёмным монитором, как перед зеркалом.

– Привет, моя родина, как ты спала без меня? – продекламировал он басом мигающему в середине экрана курсору.

– Привет, Боб, – отозвался светлеющий экран взволнованным женским голосом. – Не очень. Гавайи штормило, в Жёлтом море снова навернулся нефтяной танкер, а Мексика нарыла у себя какую-то заразу, которую никто не знает, как лечить, – и из глубины монитора выплыло испуганное веснушчатое лицо Лалли Кёниг. – А ты как?

– Ну, наверное, не так плохо, как внизу. У нас тут ни танкеров, ни заразы, – по инерции пошутил Роберт и спохватился: – Ты о чём, Лалли? Какую заразу?

– Я тут сегодня далеко не одна, – Лалли протянула руку куда-то выше экрана, и он сразу изменил масштаб, показывая теперь переполненную переговорную, в которой оказалась не только дежурная смена, но и множество посторонних. – Мистер Гилельс сам всё тебе расскажет.

– Здравствуйте, мистер Вандэрли.

Мистером Гилельсом оказался сидевший справа от Лалли худощавый носатый мужчина с вытянутым лицом.

– Я знаю, что могу не делать перед вами ненужных реверансов, поэтому сразу о деле, – после короткой паузы сказал он. – Ещё сегодня утром я был в Эль-Пасо. Там объявлен жесточайший карантин.

Так, подумал Роберт, руки дрожат, громкое дыхание, неестественный голос, похоже, дело и правда принимает занимательный оборот. А там, на Земле, мать и отец.

– С той стороны мексиканской границы, в Сьюдад-Хуарес, эпидемия, – продолжал тем временем мистер Гилельс, нервно теребя рукав дорогого пиджака. – За три прошедших дня там было госпитализировано белее десяти тысяч человек и подавляющее большинство из них – дети. У всех у них беда с терморегуляцией и обменом веществ. Пока никто не умер, но к этому всё идёт. А сегодня утром заболел первый ребёнок у нас. Короче, вы нужны нам здесь. И боюсь, что оба.

Роберту стоило огромного труда сдержать улыбку, начавшую было расползаться на всё лицо. Вот она, миссия! А иммунитет реализата – очень забавная, но очень послушная штука.

– Мистер Вандэрли, мы вышлем за вами челнок, он прибудет на Альфу сегодня к двадцати тридцати по Гринвичу, – продолжал мистер Гилельс так, словно предстоящий визит на Землю реализата – ерундовая, будничная и давно решённая вещь. – Не могли бы вы собраться к этому времени?

– Долгие сборы не входят в перечень наших недостатков, – по инерции отшутился Роберт.

– Ну, вот и славно, – кивнул Гилельс, после чего на секунду снова показалась тонкая ручка Лалли Кёниг, и экран погас.

Роберт зажмурился и потряс головой, утрамбовывая в ней услышанное. Земля не просто дала разрешение. Земля его ждёт!

– Йохо!! Лукаш!! – заорал он что было сил. – Как ты относишься к текиле? Я знаю несколько способов, как пить текилу! Где в Сьюдад-Хуарес продают кесадилью?!

– У тебя нет на неё денег, – не повышая голоса, заметил в ответ Лукаш, шлёпая мокрыми ногами из душа мимо открытой двери Роберта.

***

А потом на Альфу прибыл челнок с Земли.

Ровно в двадцать тридцать по Гринвичу два молчаливых пилота деловито и профессионально пристыковали его к шлюзу, с внутренней стороны которого Лукаш и Роберт давали последние указания по самостоятельному содержанию Альфы паре большеголовых лемуров катта.

Лемуры слушали и послушно кивали, сцепив на груди тонкие чёрные лапки.

А в двадцать тридцать две мановакуумметр уже показывал ноль: шлюз был свободен.

***

Флорида встретила их солнцем и солёным ветром. В течение какого-то получаса вдоль десятой федеральной промелькнули Таллахасси, Нью-Орлеан, Хьюстон, и вырос Эль-Пасо, со всех сторон окружённый рыжими холмами. Он вовсе не походил на город, объятый паникой.

– Для вас приготовлен номер в гостинице и открыты счета в BNY Mellon, – волнуясь, говорил сидящий на переднем сиденье кадиллака мистер Гилельс. – Если вам удастся справиться с ситуацией, на каждый из них будет переведена сумма, эквивалентная годовому окладу практикующего врача.

В окрестностях госпиталя Томасон всё было спокойно. Паника начиналась там, где заканчивался приёмный покой.

Она читалась в глазах у попадавшихся навстречу докторов, в отсутствии в здании гражданских, не имеющих отношения к медицине, и в мелькающих тут и там жёлтых противочумных костюмах.

– Эта штука передаётся воздушно-капельным путём, – встречавшая их юная врач ткнула пальчиком в сторону закрытого инфекционного бокса. – Это наш первый заболевший.

Роберт и Лукаш, долгое время лишённые всякого женского общества там, наверху, теперь с умилением разглядывали вблизи тонкие девичьи руки и млели от несвоевременного счастья.

А с той стороны, в боксе, разметавшись на большой белой больничной кровати, лежал маленький мальчик-латинос.

– Ему восемь. Его привезли к нам утром с гипотермией и неработающими почками. Единственное, что мы можем для него сделать – это нагреть инкубатор до тридцати шести и шести. Мы даже не в состоянии поставить ему капельницу, потому что стенки его сосудов не пропускают воду.

Роберт и Лукаш переглянулись. Лукаш открыл было рот, но Роберт его опередил.

– А где спят остальные? – вкрадчиво спросил он.

– А как вы... Да, к вечеру их стало триста и все они спят...

Юная доктор растеряно подняла на Роберта большие голубые глаза, и он с удивлением обнаружил внутри себя целую гамму противоречивых, но очень сильных чувств. Тут была не только радость от восхищения в глазах красивой женщины, но и отчаяние от сознания того, что его собственное тело утонуло в щенячьем восторге и практически перестало ему подчиняться.

Он удивился собственным эмоциям, затем удивился тому факту, что удивился, а затем вдохнул поглубже и попробовал улыбнуться самым что ни на есть непринуждённым образом:

– Видите ли... простите, как вас зовут?

– Лара...

– Видите ли, Лара, если мембранный транспорт нарушен настолько, что сквозь клеточные стенки не идёт даже вода, то мозгу больше ничего не остаётся, как спать. Так всё-таки где они спят?

– Мы выделили под них два отделения. Одно – детское, то, на котором мы сейчас находимся. Другое – в левом крыле. Там взрослые. Детей – чуть больше двухсот.

Роберт слушал её и не слышал. Да, она была хороша. Да, её присутствие доставляло ему массу удовольствия, но то, что находилось там, за стеклом инфекционного бокса, впечатляло его не меньше, а то и больше: хрупкое обездвиженное мальчишечье тельце, если приглядеться к нему повнимательнее, напоминало не то статую, не то сошедший с ума компьютер. Оно не было безжизненным, но жизнь, теплившаяся в нём, была похожа на мелодию, отстукиваемую на рояле без струн. Вроде и есть, а вроде и далеко не вся.

– Ого, – почти весело заключил он. – Сейчас у него немного похолодает.

6. 2323 год и после. Ая.

Ая очень хотела, чтобы брат у неё родился в новогоднюю ночь. В качестве подарка для себя. И матери незачем было об этом знать.

Жизнь реализата была одновременно намного ярче жизни обычного человека и намного предсказуемее, причём вне всякой зависимости от возраста. И она уже успела свыкнуться с этим.

Задолго до рождения Мэтта Ая знала, что глаза у него будут изумрудного цвета, а волосы – такими же рыжими и такими же непослушными, как и у неё самой. Ей нравилась его внешность: нос пуговкой, широкий улыбающийся беззубый (точь-в-точь как у лягушонка) рот и пальчики – настолько нежные, что будь там, где он сейчас плавал, свет, они были бы прозрачными.

Ей нравилось наблюдать, как он растёт: как зевает по вечерам вместе с матерью, как просыпается по утрам, как гримасничает.

Она знала, что ему уже нравится найденный в сети и присланный Бенжи мелодичный "Twilight" и ужасно не нравится гудение домашних детекторов движения.

Конечно, она пока ещё не знала, что звать его будут Мэтт, что прожить на Альфе ему предстоит всего семь лет, и что все эти семь лет он будет обожать её так, как месячный щенок обожает доброго и щедрого хозяина.

Как и любой другой реализат, она видела настоящее, но будущее не было для неё строго определено. К нему из настоящего тянулись незримые нити, однако переплетение их было скрыто где-то там, за горизонтом.

Родился Мэтт ровно в полночь по Гринвичу в ночь на первое января 2323 года.

Ух ты, подумала Ая, впервые оглядывая его, лежащего на руках у матери, с головы до ног, благо одно от другого было совсем не далеко: а вот и будущий друг, он же партнёр по играм.

А будущий преданный друг и партнёр по играм в это время в меру доступных ему сил пытался разобраться в обрушившемся на него внешнем мире. Его глаза уже слегка привыкли к мягкому приглушённому свету, а последствия ожога от первого вдоха слегка притупились, так что теперь он всецело был захвачен желанием контакта "кожа-к-коже". И Ая, повинуясь древним женским инстинктам, молча протянула руки, чтобы взять его и прижать к себе.

– Ая... – беззубо улыбнулся он, приоткрыв на неё один заплывший малахитовый глаз, чем вызвал у безропотно передавшей его в Аины руки матери непроизвольный горловой спазм.

***

Мэтт рос вундеркиндом, даже не догадываясь об этом. Да и к чему ему было знать о том, что понимание – это вовсе не размер мозга и даже не принадлежность к определённому биологическому виду? К чему ему было знать, что нейронные связи в его голове упакованы самым оптимальным для нереализата способом?

Ни к чему.

Он не видел ничего необычного ни в том, что начал говорить чуть ли не от рождения, ни в том, что игры его мало походили на обычные детские шалости. Сверстников, с которыми он мог бы себя сравнить, у него не было, а Ая была так недосягаема, что о сравнении не могло быть и речи.

***

Когда Бенжи привёз на Альфу очередного реализата, шёл 2326-й год. Ае было четырнадцать, Мэтту – три.

Они встретились у шлюза и теперь сидели в Низине, у самой воды: Бенжи, рядом с ним – Ая, затем – маленький Мэтт, лемуры и кошка.

Ая держала на коленях пакет с печеньем. Мэтт не был голоден, поэтому крошил то, что досталось ему, в траву между Аиных коленок. Печенье Мэтта зеленело и расползалось, а Бенжи проворно ловил расползающиеся по зелёному зелёные кусочки и лепил из них то крохотных зелёных человечков, то крохотных лемуров.

– Ая, Ая, дай нам ещё кусочек! – тонко голосили катта. – Мы хотим отличать Мэтта от кошки по всем тысяча семистам признакам, а не только на глаз!

Ая вынула из пакета печенье.

Лемуры мигом разломали подарок и затолкали каждый свою долю в свой рот.

– Мы лю-юбим тебя! – в экстазе, зажмуриваясь, пропели они.

– Счастливые существа, – улыбнулся Бенжи.

– Да, – согласилась Ая. – Любовь – неплохая штука. Я вот тоже тебя люблю, и мне это кажется счастьем.

– Почему именно меня? – Бенжи как раз закончил лепить очередную фигурку, положил свою тонкую серебристую ручку на траву и раскрыл её ладонью вверх. Держась за то, что можно было бы назвать большим пальцем, с металлической руки в траву сползла миниатюрная, но точная копия андроида.

Ая опустила рядом свою ладошку, и крохотный зелёный Бенжи бесстрашно залез на неё и дал поднести себя к лицу.

– Потому что, – внимательно глядя в зелёные глаза на маленьком зелёном лице, заявила Ая. – Разве ты не знаешь, что предпочтения – это очень нелогичная штука? Но если тебе очень хочется объяснения, то ты говоришь на языке, на котором я понимаю. Ты свободен и мне жутко нравится наблюдать за этим.

– Свобода – это когда? – как бы между прочим спросил Мэтт.

– Свобода – это когда не знаешь, чего хочешь. Правда, Бенжи? – усмехнулась Ая, подмигивая стоящей на ладони фигурке.

– Правда, – согласился большой Бенжи. Теперь руки его были не заняты, и он почти по-человечески обнял ими свои согнутые в коленях ноги. – Когда не знаешь, чего хочешь, не действуешь. А когда не действуешь, плотность твоей несвободы минимальна. И, наверное, это хорошо. Потому что то, что происходит там, – и андроид махнул рукой в сторону плывущей высоко мимо Альфы Земли, – неправильно. Они все подчинены мании созидания.

– А мне не нравится свобода, – сказал Мэтт и вздохнул. – Потому что мне не нравится сидеть просто так. И мне нравится знать, чего я хочу.

Бенжи мигнул и развернулся к Мэтту:

– e'u kelci*

– mi fitytu'i*, – грустно согласился тот. – А во что?

– В стихи, например. Мама мышка сушила шишки. Ты – следующий, рифма и размер обязательны.

– Надрывалась без передышки.

– А в глубокой норе детишки...

– Ждали маму и ждали шишки, – уже улыбаясь, закончил Мэтт. – Бенжи, а давай лучше в превращения?

– О...– изобразил расстроенное лицо Бенжи, – это надо просить Аю.

– И мы, и мы! – запели лемуры. – И нас, и нас!

Никто и никогда не видел того, что в такие моменты происходило внутри у реализата.

На лице у Аи не дрогнул ни один мускул, просто чуть потемнели глаза, а в следующий миг вода внизу задвигалась и приподнялась, принимая форму огромного голубого дракона. Дракон глухо и низко фыркнул, – так, что его "фрррррр" отдалось дрожью в сидящих на берегу, закрыл и открыл большую прозрачную голубую пасть, в которой плескалась застигнутая врасплох рыба, и неторопливо встряхнул длинной спиной, сбрасывая с чешуи лишние брызги.

– Ой! – завопили лемуры.

Драконья голова опустилась к самой земле, недоумённо скосила на них огромный прозрачный глазом и втянула ноздрями воздух так, словно попыталась обнюхать их.

Даже кошка, до этого невозмутимо спавшая в траве поодаль, подпрыгнула, зашипела и выгнула в страхе спину. Ощутимо повеяло холодом.

– Ух ты! – изумился Мэтт.

Он вскочил на ноги в порыве обнять драконью морду, но руки его с лёту вошли в воду, и он оказался мокрым с головы до ног.

Дракон покосился на растерянного мальчика, затем снова выдал утробное "фрррррр" и шумно улёгся обратно на влажное дно террасы. Вода ещё немного поколыхалась и опала.

_____________________________

e'u kelci* – давай поиграем (ложбан)

mi fitytu'i* – согласен (ложбан)