Текст книги "Реализаты (СИ)"

Автор книги: Ursa Minor

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)

76. 2331 год. Ая.

Сон начался с того, что Ая снова увидела себя маленькой испуганной десятилетней девочкой, только что пережившей смерть и похороны отца.

– Прими решение быть счастливой и будь ею, – сказало пространство, после чего кто-то гулкий и необъятный всколыхнулся то ли внутри, то ли снаружи неё и больно кольнул в затылок.

Боль вспыхнула и погасла, разливаясь по телу тёплой приятной волной. Мучившие её страхи пыхнули вместе с этой болью и вместе с ней же исчезли.

– Папа! – недоверчиво улыбнулась девочка. – Я думала, что ты умер...

– Зачем ты растишь в себе боль? – в свою очередь удивилась прошедшая через неё в ответ горячая дрожь. – Перестань.

– Перестань, перестань, перестань, – её собственным сердцем простучало пространство.

– Хорошо, – согласилась девочка. – Я больше не буду.

Она закрыла глаза, снова открыла их и оказалась лицом к лицу с хитро улыбающимся отцом. Он сидел перед ней на корточках: живой, сильный и счастливый.

– Малодушничаешь? – не столько спросил, сколько констатировал он, обнимая и привлекая её к себе.

Нет, где-то там, у его плеча, замотала головой девочка, я просто болею – то приобретениями, то потерями, ну, где же ты был?..

– Это была первая смерть, – голосом Пилота сказал отец, отстраняясь от неё – так, чтобы увидеть лицо. – И, вероятнее всего, последняя жизнь.

Маленькая Ая глядела на него, и ей всё ещё было так хорошо, что слова отскакивали от неё звонкими пустыми бубенчиками: жизнь, смерть, первая, последняя... Жизнь просто была, и этого было достаточно.

– Помнишь, как всё начиналось? – усмехнулся отец.

Да, кивнула она, помню, и вспомнила, как когда-то давно-давно, вечность назад, он уже обнимал её точно так же, и спрашивал то же самое, и холодная жестокая реальность точно так же, отступив на полметра, ждала, пока закончится её радость.

Дежавю было таким целостным и таким глубоким, что Аино сердце на миг испуганно замерло и пошло стучать мелко-мелко – сердечком пойманной птички.

Лицо отца вытянулось, потеряло человеческие черты и превратилось в лицо Пилота.

– Ты как-то слишком нервно реагируешь на воспоминания, – низко сказал Пилот. – Разве в них есть что-нибудь страшное?

– Это не воспоминания, это совпадение, – ответила Ая, глядя в большие глаза Пилота и видя там вместо своего отражения отражение озадаченного лица андроида. – А, может, и просто падение.

– И в совпадениях нет ничего страшного. Совпадения – это гармония, – Пилот моргнул, и отражающийся в его глазах Бенжи, пошарив руками по усеянной обесточенными разъёмами стене, отключился и плавно съехал куда-то вниз, а на его месте из тьмы маленькими серебристыми точками всплыли звёзды.

– Я сплю? – спросила у этих звёзд Ая.

– Спишь, – согласились звёзды.

– Спишь, – согласился Пилот. Руки его сомкнулись за спиной у девочки, и он поднялся, поднимая её с собой, как младенца. – Не съезжай с осознания. То, что ты спишь, ровным счётом ничего не меняет.

Руки у него были большие, тёплые, и в новое дежавю она вошла уже трёхлетним карапузом, впервые приехавшим в детский сад на руках растерянного отца.

– Приехали, – смущённо сказал тот, кто держал её на руках. – Будь хорошей девочкой и не плачь.

И, словно специально вопреки всему, глаза у Аи сами собой наполнились слезами.

– Да что ты всё время ревёшь? – возмутился Пилот. – Самой не надоело?

– Надоело, – всхлипнула Ая. – Но ты всё время меня пугаешь. Я не хочу переживать это снова и снова.

– Никогда бы не подумал, что собственное детство действует на тебя так угнетающе, – обречённо вздохнул Пилот. – А что хочешь?

– Сказку, – онемевшими губами сказала Ая, и голос у неё вышел точь-в-точь как у Бенжи.

– Ну, что ж, – усмехнулся Пилот, растворяясь в густом воздухе. – Вот тебе сказка.

И за его тающей спиной проступил входной шлюз на Альфу.

***

В третье дежавю она вошла сразу парой: доставившим на Альфу очередного реализата андроидом класса DII и – по-прежнему – самой собой. Снова, как и в тот раз, они сидели на траве у шлюза, словно два ангела, охраняющих герметически запечатанный вход в рай, только теперь так выходило, что... она и она.

Бенжи только что оторвался от Аи и всё ещё держал её за плечи лицом к себе.

– Иногда мне кажется, что я – это ты, – озадаченно сказал он. – И, возможно, виной тому вот такой вот тесный физический контакт.

Да, согласилась Ая, контакт провоцирует общность хоть кого. Или хоть чего.

– Иногда я – это ты, – кивнула она. – Хоть это и кажется тебе невозможным.

– Да нет же, – грустно усмехнулся андроид. – Всё дело в том, что ты-то как раз можешь себе это позволить.

Он помолчал.

– А я – нет.

– Бог с тобой, Бенжи, – сказала Ая, наклоняя голову к нему на плечо. – Я только не очень поняла: а потребность быть мной у тебя тоже есть?

Нет, молча покачал головой андроид, такой потребности нет.

– Я вообще считаю, что путаница с самоидентификацией – это нарушение генерации цели, – сказал он вслух. – И вовсе не потому, что моя система вывода не может мне доказать эту цель как теорему или что трассировка известных мне правил не позволяет получить цепочку действий, которые были бы мне нужны для реализации такой цели.

Он снова помолчал.

– Дело даже не в нежелании или невозможности стать тобой. Дело в том, что слияние, превращающееся в...

Он запнулся.

– Да, слияние не должно превращаться в замещение, – согласилась Ая.

– Замещение? Да ты льстишь мне: замещение – это то, чем занимаешься ты, у меня это имитация. Но не должно. Понимание и принятие – это одно, а шизофреническое "я – это ты" – это совсем другое. Оно предполагает, что самого того, кто имитирует, больше нет.

Он усмехнулся:

– А ведь от того, что тебя не станет, в этом мире ничего не изменится в лучшую сторону.

***

Аина шишковидная железа, сращённая с острым хвостом сидящего в её волосах рыжего "паучка", открыла "ворота снов" так широко, как только это было возможно: сны, пронизанные ощущением бесконечного дежавю, плыли и плыли в Ае, сменяя друг друга быстрым калейдоскопом – и старые, снившиеся давным-давно, и новые, но так похожие на старые, что разницы между ними Ае было не уловить.

Она, привыкшая быть хозяйкой своему телу, теперь беспомощно дрейфовала в накатывающих образах, как сонная белка в разукрашенном собственными изображениями беличьем колесе, и спасти её было некому.

Если бы кому-нибудь и случилось сейчас спросить у неё что-нибудь типа: «Ну, как же так? Как можно, обладая силой, достаточной для глобальных метаморфоз, не суметь справиться с крохотной метаморфозой собственного сознания?», то она даже не развела бы недоумённо руками: руки её, разметавшиеся по горячей постели, ей больше не принадлежали.

Как, собственно говоря, и жизнь, которую больше не на что было тратить.

***

Когда разницы между головой, на которой он сидел, и окружающей средой больше не стало, оранжевый "паучок" вынул наружу своё тонкое жало, замер, оценивая остальные окрестности, и обнаружил неподалёку спящего мальчика.

В одно мгновенье он решительно поджал ножки, скатился с Аиной головы и, просеменив по неживой ворсистой поверхности, так же деловито вскарабкался на голову Мэтта.

77. 2331 год. Мэтт.

Мэтт проснулся от того, что захотел в туалет.

Несколько секунд после пробуждения он, всё ещё находящийся во власти только что отпустившего его странного сна, не мог вспомнить, где он и что с ним. Он сел, спустил ноги на пол... и только тут отчётливо представил себе настоящее.

Шок его был так велик, что он побелел, охнул и, не веря самому себе, так и не посмел обернуться назад.

В комнате по-прежнему было темно и тихо, но в тандеме с ажурной оранжевой штукой, снова плотно устроившейся в его волосах, Мэтту и не нужен был свет: и так, без света, было до ужаса понятно, что Ая лежит у него за спиной, развернув к потолку кукольное восковое лицо, что она равнодушно смотрит в пустоту стеклянными зелёными глазами, что Бенжи, скрючившись, валяется чёрной безжизненной грудой в каморке за фикусом, что приютившая их семья пока ещё спит и что в недрах их маленького совмещённого санузла висит на кончике крана накопившаяся там за утро маленькая прозрачная влажная водяная капля.

И понимание это было таким неподъёмным, что Мэтт не выдержал и закричал. Страшно, не по-детски, переходя на визг.

Сидящая у него в волосах штука от этого визга вздрогнула, съёжилась, свалилась между его босых ступней на пол, и, движимый острым непонятным чувством, Мэтт гадливо раздавил её, возвращая себе блаженное непонимание.

С пару секунд он сидел неподвижно, после чего медленно развернулся и пошёл шарить руками у себя за спиной, ощупывая вернувшуюся тьму.

Руки его наткнулись на Аю одновременно с донёсшимся из соседней комнаты испуганным детским плачем.

– Что случилось? – голосом марсианина спросила у него за спиной темнота.

– Ая... – обречённо прошептал мальчик. – И Бенжи...

***

Электричества по-прежнему не было. Мэтт сидел в сумраке с чашкой молока в трясущихся руках, и зубы его цокали о чашку.

– Чёрт побери, я даже не знаю, как он заряжается, – пожаловался марсианин, опуская потухшего андроида на пол у дивана, рядом со снятым с флаера аккумулятором.

Мэтт с гномиком переглянулись, и гномик пожал плечами: понятия не имею.

– Рук-ки, – заикаясь, сказал Мэтт.

– Значит, руки.

Голова у Бенжи безжизненно свешивалась на грудь.

Марсианин взялся за тонкую серебристую ручку, повертел её вверх-вниз в поисках оголённых контактов, вздохнул и приложил пальцы андроида к тонким клеммам.

– По-моему, так.

Лишённые жизни холодные пальцы не хотели никуда прижиматься, и ему пришлось долго держать узкопалую ладошку робота в своей ладони, – до тех пор, пока та не дрогнула.

– Как слону булочка, – не открывая глаз, наконец слабым голосом пошутил Бенжи и самостоятельно сжал пальцами клеммы.

– Ну, а что ты ждал от моего скромного дома? – облегчённо вздохнул мужчина. – Пост сдал, пост принял, – подмигнул он Мэтту, отпуская ожившую руку андроида, и Мэтт поспешно поставил чашку с недопитым молоком на подлокотник, съехал с дивана и прижался к Бенжи маленьким испуганным цыплёнком: он знал, что люди умирают, а вещи ломаются, но Ая была Аей, а Бенжи и в самые худшие времена оставался Бенжи.

К тому моменту, как у Бенжи хватило сил поднять руку и обнять мальчика, Мэтт уже почти совсем успокоился, только дрожь никак не проходила – утихала, а потом начиналась опять.

– Случилось чего? – всё ещё не открывая глаз, спросил андроид.

Да, да! – молча закивал Мэтт: Ая по-прежнему неподвижно лежала на диване лицом вверх, вошедшая Сюзи заботливо укрыла её пледом, – так, словно в том месте, где та была, всё ещё можно было согреться.

Бенжи открыл глаза.

– Что за?.. – начал было он, подозрительно оглядываясь, но гномик услужливо вложил в его свободную ручку раздавленный Мэттом злосчастный оранжевый передатчик, и андроид замер на полуслове.

– Эта штука убила Аю, – прошептал ему на ухо Мэтт. – Ночью.

– Убила?!

Да... – закивал Мэтт и скривился, готовый вот-вот заплакать.

Бенжи растерянно посмотрел туда, где лежала Ая, потом – на сломанного оранжевого «паучка», потом – на вошедшего марсианина.

– Ну, вот, – сказал он. – Стоило только один раз прозевать подзарядку...

***

Челнок стоял совсем в другом месте – за длинным ангаром среди старых брошенных кораблей, и был наполовину разграблен.

Из шести предназначенных для пассажиров компрессионников в живых остался только один – тот, который когда-то в незапамятные времена Бенжи предусмотрительно запер в сейфе, а сухпайки пропали все.

– Чего и следовало ожидать, – сказал андроид, пропуская Мэтта из совершенно пустого грузового отсека вперёд, в полупустую гондолу. – Ей богу, я уже начинаю ненавидеть этот катафалк.

Он смахнул с развороченной приборной доски рыжую пыль: на густых низковольтных косах под вскрытым пластиком густо висели оставшиеся от датчиков зажимы. Бенжи пересчитал оборванные провода, минут пять колдовал, обрезая и соединяя что-то видимое только ему одному, затем закрыл шлюз и обернулся к марсианину:

– Если всё пойдёт, как задумано, Мэтту нужна еда.

– Я умею терпеть, – встрепенулся Мэтт, вскидывая зелёную "чёлку" своей хлорофильной маски.

– Я знаю, – серьёзно сказал Бенжи. – Но ты не кактус, чтобы прожить так долго без ничего.

Несколько минут он молча стоял, глядя невидящими глазами на царящую в гондоле разруху.

– У меня есть кое-что на счету в UBS AG, – в конце концов сказал он, ни к кому, собственно, конкретно не обращаясь. – Но я боюсь, что с платежом с этого счёта сейчас будут проблемы.

– Будут проблемы, – вздохнул марсианин. – И было бы неплохо постараться свести их к минимуму.

Он кашлянул.

– Открой шлюз, Бенжи, я скоро вернусь.

***

– Ты тоже боишься? – спросил Мэтт, когда они остались одни.

– Не боюсь, – не отрываясь от работы, сказал Бенжи. – Но задача всё ещё кажется мне нерешаемой. Особенно по части местной охраны и старта.

– Но ведь никого нет?

– Нет, – согласился Бенжи. – Но и данных тоже никаких нет.

Уже с четверть часа он ползал на четвереньках под разобранной передней обшивкой и был занят прозвонкой и восстановлением кабелей. В гондоле было одновременно сумрачно, прохладно и душно.

Мэтт сидел между ним и Аей, нахохлившись, как маленькая замёрзшая зелёная птичка. Сам он боялся. С того самого момента, когда утром, ещё не открывая глаз, понял, что так уж устроено мироздание, что в особо важных вопросах его мнением особо никто интересоваться не собирается.

Андроид вылез из-под обшивки, выпрямился, проморгался, отряхнул руки и, видя, что Мэтт по-прежнему сидит, уставившись в одну точку, подошёл и пристроился рядом.

– У меня такое ощущение, как будто и я тоже мёртв, – тихо сказал Мэтт.

Бенжи согласно кивнул, взял его за руку и какое-то время колдовал над худеньким мальчишечьим запястьем – почти так же, как только что над оборванной кем-то проводкой.

– Гемодинамика в норме, – наконец заключил он. – Состав – ясное дело, натуральный, но прощупывается депрессия. Слушай, Мэтт, хватит расстраиваться, ты же не рояль. Всё будет хорошо.

И обнял мальчика за хрупкие плечики.

Когда снаружи послышался тихий стук, услышал его только Бенжи, и то скорее не ушами, а ногами – в виде пришедшей по корабельным переборкам дрожи.

– Ну, как вы тут? – шумно выдохнул вернувшийся марсианин и нагнулся, чтобы поставить на пол большую картонную коробку, доверху наполненную кучей каких-то мешков, коробок, пакетов и пакетиков.

И, пока он разгибался, прямо сквозь него проступил большой многорукий Пилот.

– Привет, – сказал пилот.

И улыбнулся.

78. 2336 год. Лукаш.

Осень была жёлтой, сырой и тёплой.

Лукаш сидел на мокрой деревянной скамейке под большой старой липой и смотрел на то, как в паре метров от него две вороны деловито разделывают грязный пластиковый пакет.

Он засунул руку в карман, нащупал там кусок хлеба и поманил ворон другой, свободной рукой.

Малыш возник у скамейки так внезапно, что реализат даже вздрогнул.

Комбинезон у мальчика был испачкан, а из-под яркой полосатой шапочки выбивалась непослушная мокрая прядка. Ничуть не смущаясь, малыш наклонил головку и какое-то время пристально разглядывал Лукаша, после чего вскарабкался к нему на скамейку, уселся рядом и спросил:

– Ты дедушка?

– Нет, – хмыкнул Лукаш. – Я бабушка.

И протянул мальчику найденный в кармане хлеб:

– Не хочешь покормить птиц?

Нет, покачал головой мальчик.

– Но ты не похож на бабушку. У тебя голос другой, – сказал он.

– А я и бабушкиным голосом тоже умею. Бабушки бывают разные, – выдал Лукаш низким женским контральто и, разломав хлеб надвое, кинул его подскакавшим воронам.

– Но ты всё равно не похож на бабушку, – сказал мальчик.

С липы сорвался и, откружившись, лёг ему на коленки влажный жёлтый лист.

Мальчик улыбнулся, показывая маленькие острые зубки, и Лукаш в ответ многозначительно поднял бровь:

– О! Такой маленький, а уже такие большие зубы...

– У меня не большие зубы, я же не крокодил, – обиделся мальчик.

– А кто?

– Человек. У меня и фамилия есть.

– И имя есть?

– Есть.

– И как же тебя зовут?

– Карел Гавранек.*

– И что ты сегодня делал, Карел?

– Я сегодня вышел из дома и сюда пришёл, – сказал мальчик. – Бегал, падал, бегал, падал.

– А падал-то зачем?

– Ты смешной дедушка. Просто падал.

– Смешной, – согласился Лукаш. – И ты смешной.

– Ххаф, – сказал мальчик, и, вторя ему, высоко в липовой кроне шумно вздохнул ветер.

Липа качнулась, крупно задрожала тонкими обвисшими лапами – то ли танцуя, то ли смеясь. Целая туча мокрых листьев сорвалась с неё и, гонимая ветром, пронеслась куда-то мимо сидящих на скамейке старика и мальчика бесчисленной жёлтой стайкой.

На коленках у мальчика остался ещё один лист.

– А ты знаешь, Воронёнок, что есть такая примета: если, не касаясь земли, тебе вдруг в руки падает с дерева лист, ты можешь загадать желание? – усмехнулся Лукаш.

– Зачем? – удивился мальчик. – У меня и так всё получается. Иногда мне даже грустно от этого, но я же не буду хотеть, чтобы не получалось?

Он провёл ладошкой по лбу, убирая белокурую чёлку.

– Так уж и всё? – в свою очередь удивился старик.

– Я просто не хочу неправильного, – хитро прищурился малыш.

– Неправильного?

– Неправильного. Того, что мешает друг другу, что друг другу не подходит.

Какое-то время они так и сидели молча: старик, маленький мальчик и – высоко над ними, среди наполовину облетевших липовых ветвей – две вороны. Затем одна из ворон словно вспомнила что-то: забеспокоилась, завертелась, торопливо спустилась вниз, к мальчику, и многозначительно сказала:

– Кар!

– Ой! – засуетился малыш, поспешно слезая со скамейки. – Мне домой пора!

– Пора так пора, – развёл руками Лукаш. – Беги, Карел. Но не падай.

И долго-долго смотрел мальчику вслед: как тот бежит по усыпанной жёлтыми листьями дорожке, как прыгает бубон его разноцветной полосатой шапочки, и как вслед за ним торопятся, перелетая с липы на липу, две вороны.

______________________________

– Havránek* – воронёнок (чешск.)