Текст книги "От кутюр (СИ)"
Автор книги: Uma
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)
7. «Вас оставили одну»
Над Парижем светило зимнее солнце. Чтобы оно не отвлекало от работы, Анна задернула шторы на окне в номере отеля, где они с Кевином остановились. Он спал. Она сидела за столом, перед раскрытым ноутбуком, писала отчет для Паркера и просматривала фото. Цыгане позировали охотно. Кевин подобрал и нащелкал на удивление удачные кадры.
Визит в цыганское поселение, названное Анной по-русски, табором, произвел на обоих сильное впечатление. Тесные автофургоны и холодные фанерные халупы совершенно не предназначались для проживания стариков, женщин и детей, последних было так много, что Анна поначалу растерялась и затерялась и их шумной толпе. Взрослые и трудоспособные редко имели постоянную работу, занимались в лучшем случае попрошайничеством, но чаще всего доход им приносили проституция и наркоторговля. Целые семьи были вовлечены в криминальные дела. От гостей из Англии цыгане этого не скрывали, и оправдывались тем, что на нормальную работу их не берут из-за отсутствия образования или потому что они цыгане.
Немного привыкнув к шуму и многолюдству, Анна попросила, чтобы ее отвели к главному в таборе. Отвели. Упитанный «барон» Бари жил со своей семьей в автофургоне. Гостей он встретил суровым взглядом, мельком посмотрел на удостоверение правозащитника, ловко раскрытое Анной.
– Ты русская? – по-русски спросил барон.
– Да, – кивнула Анна, – а что?
– У меня есть русские друзья, – как будто бы даже приветливо заговорил мужчина. – Русские хороший народ, честный. – Тут он вытаращился на Кевина, – а он кто…?
– Фотограф, – сказала Анна и неуверенно сняла с плеча небольшой рюкзак.
– Что ты хотела?
– Узнать, добровольно ли цыгане покидают территорию Франции, – отвечая, Анна заметила, как из-за спины барона выглядывает молодая небрежного вида цыганка и изумленными глазами смотрит на Кевина.
Кевин тоже смотрел на нее с интересом. Улыбнувшись, Анна обратилась к цыганке:
– Привет! Как тебя зовут? Я Аня, а это Кевин…
– Это Агния, моя дочка, – барон отступил, пропуская дочь вперед, – она странная, не в себе…
– Ты, – Агния указала на Кевина, ткнув в его сторону пальцем, – красивый…
– Да, все так говорят! – улыбнулась Анна, – но он не понимает по-русски…
– Плохо, что курит травку! – прервала ее цыганка, уставившись на Кевина круглыми черными глазами, – Курит и пьет. Умрет от этого…
– Зачем же так? – смутилась Анна, переводя внимание на барона, – ну так мы можем поговорить?
Барон предложил «пойти в народ» и узнать, насколько серьезны проблемы цыган. Вышли и пошли сквозь тесноту импровизированных улиц на своеобразную площадь, где шумел народ.
– Походи тут пока, поснимай, – велела Анна Кевину, входя в толпу, словно в бурную реку. – Встретимся через час…
Кевин за объективом фотокамеры был также профессионален и прекрасен, как и перед объективом. Подбирал неожиданные и живые кадры. Старую цыганку, варившую на костре суп. Стайку девочек в яркой одежке, идущих клянчить милостыню. Барона и его чудную дочку Агнию, которая в свою очередь «метала» в него кокетливые взгляды, улыбалась, манила его куда-то пальчиком…
За работой час пролетел незаметно. И Анна, так и не дождавшись Кевина на площади, пошла искать его по всему табору. Нашла сидящим за столом в фургоне барона.
– Ты что тут делаешь? – тревожно спросила она, входя. – Я искала тебя везде…
– Эта девушка, – Кевин взглядом указал на Агнию, которая, опустил глаза, сидела напротив него. – Позвала меня в гости…
– Надеюсь, между вами ничего не было? – насторожилась Анна, – в противном случае, нас живыми не выпустят…
– А если было? – криво усмехнулся Кевин и посмотрел на Анну злыми глазами.
– Кевин! – простонала она, испытывая страх и ревность, одновременно. – Ты невыносим…
– … Это мое дело, – он резко оборвал ее, – я не привык отчитываться перед женщинами…
– Хорошо! – хмыкнула Анна, прослезившись от обиды. И бессильно развела руками, – ты прав. В отель мы вернемся вместе, потом иди на все четыре стороны!
– Так поступают леди… – с презрением сказал Кевин, прищурившись. – Пользуются и бросают.
– Да, – закивала возмущенно Анна, – а как поступают топ-модели?
– Я никогда не подозреваю женщину в б…, когда вижу ее в обществе мужчины, – резко заметил он. – Ты думаешь обо мне черте что!
– С чего ты взял, что я только о тебе и думаю? – раздраженно хмыкнула Анна, – ты сделал снимки? – сменила она тему, чтобы окончательно не впасть в любовный маразм.
– Да, – Кевин встал, снял в шеи фотокамеру и протянул ее Анне, – возьми!
Он обдал ее таким холодом, что она невольно пожалела о том, что затеяла этот разговор, и посмотрела на него виновато.
В отель они вернулись взаимно обиженными. Анна сняла свитер, джинсы и пошла в душ. Выйдя, застала Кевина за телефонным разговором, он обещал с кем-то встретиться.
– Я прошу прощения за произошедшее в таборе… – сказала Анна напряженно, – я не имею права устраивать подобные сцены…
– Тебе виднее, – пожал плечами Кевин. Он сидел на краю постели, по пояс раздетый, натягивал узкие черные джинсы на длинные красивые ноги. Сделал равнодушный вид. – Я уже забыл об этом…
Он поднял на нее мягкий, потеплевший взгляд. Улыбка скользнула по его приоткрытым губам:
– Забудь. Все хорошо….
В очередной раз, убедившись в том, что он ни такой уж и бесшабашный и плохой, как о нем писали таблоиды, Анна мысленно поставила ему «пять» за хорошее поведение. Это была его вторая «пятерка», первая была поставлена за чудесную ночь, проведенную в его постели.
Кевин просыпался медленно, долго ворочался в постели, взбивал и мял подушку, с головой укрывался одеялом и скидывал его. Наконец, он сел, нагой и красивый, как античная статуя.
– Добрый день, – поприветствовала его Анна, оглянувшись, и снова повернулась к ноутбуку. – Как спалось?
– Прекрасно как никогда! – ответил он, проводя ладонями по лицу, – как фото?
– Ты молодец, – улыбнулась Анна. Поднявшись из-за стола, она подошла и присела к нему на колени, – все, за что берешься, делаешь красиво!
– Правда? – он притянул ее к себе, обнял за талию длинными сильными руками. Поднял к ней еще сонное лицо, – значит, я был тебе полезен?
– Да, – улыбнулась Анна кокетливо, – задание мы выполнили с блеском!
– Чем еще займемся? – спросил Кевин, и, не задумываясь, предложил, – может, я покажу тебе как развлекаются богатые и известные?
– Хорошо, я не против.
Вечером, как и собирались, они вышли погулять по Парижу. Анна решила, что ей непременно нужно пройтись по городу, в котором они с Эллис были лишь однажды, на правах простых туристок в джинсах, майках, с рюкзаками за спиной. Этот выход нужен был ей в качестве некого психологического тренинга, который помог бы ей преодолеть глубоко засевший в ней комплекс «синего чулка».
На этот раз Анна приоделась более тщательно, чем тогда, когда они с Эллис глазели на достопримечательности и не помышляли о красивых спутниках. Она надела черное облегающее платье, поверх накинула жилет из норки. Длинные волосы распустила по плечам. Чтобы довершить наряд и окончательно приобрести русский шик, натянула на ноги черные чулки и обулась в сапожки на высоких «шпильках». Все эти вещи она купила в Лондоне под присмотром Эллис, пророчески предвидевшей, что подругу вскоре ждет волнующий променад в обществе Кевина.
Кевин не стал отставать от своей подруги, оделся соответственно своему модельному образу, узкие штаны, едва держащиеся на бедрах, черную шелковую рубашку с кружевными воротником и манжетами, поверх рубашки серая драповая куртка на манер шинели. К одежде он добавил слегка пьяный взгляд из-за выпитого крепкого коктейля, бессмысленно приоткрытые губы, щамасленные волосы.
Париж всегда любил молодость и красоту, покровительствовал шику. Кевин привел Анну в самый «звездный» клуб французской столицы ‘Les Bains-Douches’. Попасть туда удалось с трудом и только благодаря тому, что в Париже лил дождь.
Это было что-то с чем-то, – праздник роскоши и вседозволенности. Гости клуба танцевали до упада, много пили и свободно общались. Куда бы Анна не взглянула, всюду на глаза ей попадались знаменитости. От турецких бань, от которых клуб унаследовал свое не совсем престижное название, в нем остался черно-белый кафель и бассейн. В нем плескались пьяные знаменитости и их спутницы и спутники, тоже не безызвестные публике, модели, музыканты, актеры.
Оглушенная и немного растерянная Анна снова, как вчера, в таборе румынских цыган, потеряла Кевина, но искать не решилась, боясь заблудиться в пестрой толпе. Осталась стоять, прижатая к барной стойке, с бокалом вина в руке. Надеялась, что Кевин вот-вот золотой рыбкой выплывет к ней из пьяного моря.
В поле ее зрения попал мужчина, высокий и хорошо сложенный. Он тоже заметил ее, остановил на ней свой взгляд. Анна смутилась, и, стыдясь своей заброшенности, опустила глаза. Мужчина же решительно подошел к ней.
На нем был черный классический костюм, из-под пиджака голубел расстегнутый ворот рубашки. На вид ему было лет пятьдесят. Внешне он был, если не красив, то импозантен; зачесанные назад темные волосы с сединой, открытое, мужественное лицо с крупными, правильными чертами, «римский» нос, жаркие черные глаза, чувственные, мягкие губы и твердый подбородок. Яркая мужественность на фоне царящей вокруг бисексуальности.
– Мадмуазель, – сказал он спокойно. – Позвольте пригласить вас за мой столик…
– Я не одна, – ответила Анна и с сожалением пожала плечами. Подняв глаза, она увидела, как незнакомец саркастически усмехнулся:
– Это только малая часть правды. Вторая часть гласит: «вас оставили одну» на достаточно долгое время, это позволило мне подойти и предложить вам мой столик…
Анна просто пошла за ним. Столик незнакомца был у самого входа. Присев друг напротив друга, они познакомились. Услышав его имя, Анна удивленно приоткрыла рот. Напротив нее сидел Паоло Лоренсо Чезаре Фарнезе, итальянский художник и писатель. Не очень хорошо разбираясь в современном искусстве и в его творцах, она, однако, слышала о нем от Эллис, которая в превосходной степени отзывалась о его таланте. Даже, кажется, хотела «достать» его картины для галереи, в которой работала. Все переговоры с ним на эту тему были безуспешны.
Фарнезе, узнав, что Анна русская, сдержанно усмехнулся:
– Русские женщины иногда круто меняют жизнь ленивых и глупых европейцев. Вам нравится современная Европа?
– Скорее да, чем нет, – неуверенно ответила Анна, – Евросоюз нет…
Мужчина задумчиво кивнул, соглашаясь с ней:
– Разделяю вашу позицию…
Через час, поняв, что Кевин нагло бросил ее в непривычной и чуждой обстановке, обиженная и растерянная Анна засобиралась в отель. Фарнезе вызвался ее проводить. Колеблясь между «да и нет», она под предлогом «попудрить носик» скрылась в уборной. Позвонила сначала Кевину, он, разумеется, не ответил. Позвонила Эллис и рассказала обо всем и о Фарнезе тоже. Эллис чуть не задохнулась от восторга. Фарнезе! Такие встречи бывают раз в жизни, и это если еще сказочно повезет. «Да знаешь ли ты, кто он?! – восклицала Эллис в трубку, – крутой художник и писатель, последний отпрыск князей Фарнезе! Если ты его упустишь, будешь конченной дурой! Бери быка за рога!». Знала бы еще Эллис, как угнетающе вежлив был Фарнезе, и как подчеркнуто презрительно относился к тому, что она «надолго осталась одна», так ей и надо, дескать, не будет мотаться, с кем попало по Европам.
К Фарнезе Анна вернулась еще более растерянной и подавленной, посмотрела на него жалко:
– Нет, господин Фарнезе, я доберусь до отеля сама. Благодарю вас!
– Не стоит мне отказывать, Анна, – предостерег ее Фарнезе, – пожалеете, если не сию минуту, то час спустя точно…
8. Макаронник
В отличие от Анны Фарнезе не любил Лондон, считал его слишком шумным и негативно контрастным. Париж также попал в список городов, где он бывал лишь по творческой или личной необходимости. То есть, с Анной они могли никогда не встретиться, и их встреча была чистой «теорией невероятности», как настойчиво твердила Эллис.
– Везет тебе в последнее время, попадаются интересные персонажи, – добавила она, услышав телефонный разговор подруги с ее новым знакомым. В нем мужчина явно настаивал на встрече. – Кевин вряд ли вернется, а этот не отстает. Что он в тебе нашел?
– Я для него ширпотреб, о котором он много слышал, но не пробовал, – ответила Анна со вздохом досады. – Говорит именно так…
– И ты так спокойно это воспринимаешь?! – состроила Эллис брезгливую гримасу.
У Фарнезе по поводу встречи с Анной было кардинально противоположное мнение. Он считал, что в жизни нет ничего случайного и невероятного, поэтому знакомство с Анной воспринимал как факт, предопределенный судьбой.
Фарнезе навестил Анну в Лондоне. Она была смущена его неожиданным телефонным звонком, и просьбой принять его в ист-лондоской квартирке; чувствовала, что дело одним визитом вежливости не закончится. Не тот случай и люди не те, чтобы, – встретившись при столь необычных обстоятельствах, в месте, куда они больше шагу не сделают, – просто разойтись по своим обжитым углам, выпив лишь по чашке крепкого чая. Да и вежливости от Фарнезе ждать было нечего, – он говорил о себе с давящей прямотой:
– Для большого числа демократических чистоплюев, я подонок, выродок и сумасшедший. Собственно я с ними не спорю. Из их ртов эти слова звучат особенно жизнеутверждающе. Мне нравятся гнилые словечки. Они делают мои книги и жизнь не такими скучными…
В парижском клубе «Баня-Душ» он оказался из-за своей единственной дочери Джулии, которая, как обычно, нещадно тратила папины деньги на наркотики. Имя Джулии Фарнезе нередко всплывало в европейских таблоидах в связке с именами «звезд», наркоторговцев и психиатров. Она продолжала порочный путь своего отца, в прошлом тоже наркомана и скандалиста. Фарнезе этого тоже не скрывал, считая наркоманию недугом гениев, а скандалы называл протестом против скуки мещанства.
В ту ночь Фарнезе искал дочь среди пьяного бомонда, решил, что больше не может отстраненно смотреть на то, как она опускается все ниже и ниже, позоря его и без того одиозное имя. И напрасно губит свою жизнь. Унаследовав от отца склонность к протестам и гордыню, она не имела ни ориентиров, ни самоконтроля, которыми обладал он.
Дочь, увидев отца, покинула клуб в компании друзей, не сказав ни слова, круто отвернувшись от него, с отвращением, с раздражением на грани удара по лицу.
Он не опустился до преследования, побродил по клубу, в который больше никогда не зайдет. Не без интереса смотрел на безумный карнавал нравов и страстей. Подумал, что в дни его молодости все было камерно и тонко. Женщины не обнажались так бесстыдно, мужчины даже в состоянии сильного опьянения не вели себя так пошло. Потом случилось то, что случилось. Фарнезе понравились Аннины глаза и волосы, чего он не скрывал.
– Никакой невероятности, никакого чуда, – утверждал он. – Глобализация исключила эти трансцендентные моменты из жизни человечества. Теперь русская няня может путешествовать, иметь любовника, оказаться в злачном месте, вмиг быть брошенной. И мне приходится подчиняться глобальным беззакониям нашего времени…
Они сидели за рабочим столом в ее комнате. Он то рассказывал ей о себе, то молчал, думал и снова начинал говорить. Последнюю его тираду Анна едва выдержала, поморщилась, словно проглотила горькую пилюлю, но признала его правоту без возмущения и удивления. После истории с Кевином ей нужно было удивляться лишь собственной глупости.
Фарнезе, глядя на нее, цинично посмеивался:
– Мне импонирует ваша выдержка. Я хотел пойти дальше и назвать вас начинающей шлюхой, но я прочел ваши статьи. В них есть кое-что интересное, они недурны для правозащитной конторки Паркера, но ужасны для протеже Паоло Фарнезе…
– Я не рассчитывала на такую честь… – суховато ответила Анна.
– Вижу, что вы ничего обо мне не знаете, ничего не читали. Посмотрите, потом решите честь это или бесчестие… – Мужчина смягчил тон, – все, что от вас требуется, умение слушать и слышать меня. Меня! Понимаете…?
– Да…
– Проверим. – Он достал из кейса кожаную папку средней толщины и протянул ее Анне. – Это копия моей последней рукописи. Напишите рецензию, десять – пятнадцать страниц хвалебного текста.
Анна взяла папку, повертела ее в руках и сказала, кивнув:
– Я постараюсь…
– От Паркера уходите, – продолжил Фарнезе настойчиво. – Ничего хорошего он вам не предложит, будете обслуживать интеллектуальный плебс. Не заметите, как заразитесь от этого параноика манией преследования и величия.
Анна скептически приподняла брови, хмыкнула и не удержалась от дерзости:
– Будут ли какие-то замечания по поводу моей личной жизни?
Мужчина бросил на нее многозначительный взгляд. В нем блеснули то ли симпатия, то ли насмешка:
– Будьте разборчивее в связях. Одевайтесь в прямые платья длиной чуть ниже колен. Красного, золотого, бронзового цветов. Еще мне не нравится яркий макияж. Но люблю сочные губы! Еще волны волос, как у вас. Ну и немного огня в глазах…
Анна смущенно улыбнулась в ответ:
– Хорошо, господин Фарнезе. Я все учту…
Она совершенно не собиралась с ним спорить, потому что он ей нравился. Ее не смущала разница в возрасте, не пугали его аристократическое происхождение и скандальная репутация.
«»»»»»»»
Личность Паоло Фарнезе нельзя было уместить в обычные рамки; художник авангардист, писатель традиционалист, путешественник, затворник, общественный деятель, офицер итальянской армии в отставке. Он утверждал, что ни чем не обязан ни своей семье, ни своему народу, ни «гнилой цивилизации». Пылкий реакционер.
Подтверждая свою жизненную позицию, Фарнезе мог поддержать неофашистов, и, одевшись в форму офицера СС, появиться в таком одиозном образе на презентации своей новой книги. Когда НАТО бомбило Белград, Фарнезе стоял на главной площади и рисовал. Чудом оставшись в живых, он продал «белградское полотно» за четверть миллиона долларов, после чего на глазах у друзей сжег деньги в камине.
Многочисленные враги обвиняли его в «расшатывании мирового порядка», привлекали его к суду за расизм и антидемократические выступления. Ходили слухи, что Фарнезе по молодости переболел всеми возможными венерическими болезнями, принципиально отказываясь от лечения. Несмотря на это, женщин у него было много, очень много. Так говорили. Говорили еще, что он практикуют тантру, и достиг в ней невероятных высот.
Местом его постоянного жительства был городок Торре-Аннунциата на берегу Неаполитанского залива. В десяти километрах от Везувия. Он жил на небольшой вилле, похожей на ступенчатую трехэтажную пирамиду из камня, стекла и дерева. Огромными окнами вилла смотрела на все четыре стороны света, отслеживая дневной путь солнца. Первый этаж состоял из обширной гостиной, комнат для гостей, кухни, столовой, в общем, всего того, что не требовало устремления вверх. Второй этаж занимали спальня хозяина, кабинет, библиотека. Весь третий этаж был отдан под мастерскую, там концентрировался свет, оттуда открывался прекрасный вид на залив, город и Везувий. Все этажи виллы соединяла винтовая лестница.
Интерьер виллы был в стиле минимализма, – простая мебель была расставлена так, чтобы оставалось достаточно свободного пространства. Функциональные полки для книг, стеклянные столы и двери, венские стулья, мягкие диваны и кресла, все стояло на своем месте.
У Анны слегка закружилась голова, когда она, подняв глаза, попыталась рассмотреть, куда ведут лестничные завитки. Она и Эллис стояли в стеклянном холле, крепко вцепившись в свои сумки на колесиках, как за последнее, что связывало их с цивилизацией, которую презирал хозяин виллы. Рождественские каникулы они проведут в обществе скандального аристократа. Неожиданный поворот….
Эллис смотрела на подругу с некоторой завистью; Фарнезе пригласил на виллу ее, а она, Эллис лишь скромная компаньонка. Эллис смотрела на Анну и не понимала, то ли она говорит правду о том, что между ней и Фарнезе ничего нет в плане секса, то ли, как в истории с Кевином, хочет все оставить в тайне.
Эллис смотрела и думала, зачем Анна так изменилась? Надела прямое платье светло-золотого цвета, прикрывшись от мягкой итальянской зимы рыжим шерстяным жакетом. Обулась в туфли-лодочки в цвет платья. Сдержанный макияж, распущенные волосы. Даже лля Кевина она так не преображалась…
Сверху к ним спустился Фарнезе. В белой рубашке с засученными по локоть рукавами, в черных брюках. С виду простой и радушный, как стареющий сосед-араб из их лондонского дома.
С тонкой улыбкой Фарнезе подошел к подругам:
– Анна, Эллис! Добро пожаловать. Располагайтесь…
Они поселились в комнатах для гостей, с видом на апельсиновую аллейку. После того, как девушки немного освоились, Фарнезе потребовал у Анны заказанную рецензию. Анна вернула ему рукопись и положила на его рабочий стол рецензию. Он мимолетно пролистал ее и спросил:
– Как вам книга?
– Для меня бомба! – ответила Анна нервно. Она стояла и смотрела на него жалко. Всем своим видом признавая, что ей нелегко было написать положительную рецензию. – Ваш призыв к войне и чистке общества от «отбросов человечества», это провокация…
– Война единственное средство против хаоса и всеобщей апатии. Вы согласны с тем, что мы живем и дышим хаосом, хаос нас разлагает…? – прервал ее Фарнезе настойчиво, и вскинул на нее горящие глаза. – На планете действительно развелось много лишних особей обезьяноподобных людей? Их нужно избавить от мучений потребления и никчемности бытия?
– Я не знаю, – упавшим голосом сказала Анна.
К своему собственному удивлению она понимала, почему он так желает войны, и это его желание не вызывало у нее никакого внутреннего протеста.
– Когда я задаю эти вопросы моей дочери, она обычно говорит, «чтоб ты сдох, сукин сын!». В таком случае, я отвечаю ей, что чистку начал бы с нее…
За обедом Фарнезе сидел во главе красиво сервированного стола. Из окна за его спиной открывался вид на залив, красивый, словно глянцевая открытка. И сам Фарнезе выглядел свежо и привлекательно для Анны. Она сидела по правую сторону от него, одетая в прямое платье из черного с белыми цветами шелка. Наблюдала за ним исподтишка, все больше и больше подпадая под его несколько хулиганское обаяние.
Эллис, живая и демократичная, сидела по левую сторону от Фарнезе и без умолку болтала с ним о том, как она собирается провести каникулы. Конечно же, съездит с Неаполь, потому что Торре-Аннунциата уже казался ей слишком скучным и тихим. К тому же ей не понравилось, что на вилле аристократа, не было и намека на аристократический шик. Даже обед хозяин готовил сам. Это нужно было видеть, – Паоло Фарнезе метался по большой кухне от плиты к разделочному столу, резал овощи, следил, чтобы в кастрюле не разварились макароны, помешивал шипящий на сковороде фарш. А из магнитолы во всю мощь звучали совершенно незатейливые песни Адриано Челлинтано.
Анна не выдержала, предложила помощь, но сначала убавила звук магнитолы.
– Позвольте, мне слить воду с макарон, – сказала она, повязывая белый фартук, предварительно сняв его с крючка за дверью.
– Вы знаете, как правильно это делать? – пошутил Фарнезе и кивнул, – сливайте!
Промывая макароны под струей холодной воды, гостья оценила старания хозяина:
– У вас отлично получается творить на кухне!
– Да, – согласился Фарнезе, подливая в сковороду оливковое масло. Шипящие брызги окропили его белую рубашку, и, казалось, напрочь ее испортили. – Я ем только то, что могу сам приготовить. Не люблю, когда пища приготовлена неизвестно из чего и как…
– За что еще мне можно взяться? – спросила Анна, отставив промытые макароны.
Фарнезе, улыбнувшись, изобразил почтительный поклон и широко развел руками, указывая на все пространство кухни:
– Тут все в вашем распоряжении!
Распоряжаться на кухне, пусть и принадлежащей князю Фарнезе, Эллис не хотела. Не вдохновляли ее и его манеры; ел он проворно, как голодный подросток, еду запивал жадными глотками вина и причмокивал от удовольствия. Макаронник!
– А вы, Анна, тоже покинете меня ради Неаполя? – спросил Фарнезе, доедая свою пасту с мясом, обильно политую томатным соусом.
– Нет, – вздохнула Анна, смущенно улыбнувшись и остановив на нем спокойный взгляд. – Я остаюсь…
Наедине Анна выговорила подруги свое возмущение насчет ее отъезда в Неаполь:
– Я взяла тебя с собой, чтобы не оставаться один на один с ним. А ты…!
– А я, – прервала ее Эллис, тоже возмущаясь, – не намерена быть твоей дуэньей и блюсти твою честь! Поверь мне, оказаться в постели с Фарнезе это не такая уж большая потеря для твоей репутации! Если ты об этом…
И уехала в тот же вечер.
Несмотря на наличие «вида на жительство» и Шенгенской визы, Анна не научилась пока с легкостью и быстротой перемещаться по Европе. На новом месте она всегда чувствовала себя некомфортно.
Чтобы как-то адаптироваться на вилле Фарнезе, Анна вышла на лоджию, и, укутавшись от вечернего морского бриза в белый оренбургский платок, присела в плетеное кресло.
Со стороны города доносились веселые предрождественские шумы; музыка, смех, голоса.
– Вам скучно? – на лоджию выше хозяин виллы. Встал, сделал вид, что забрел на лоджию по давней привычке. И признался, – мне смертельно скучно…
– Поэтому вы хотите войны? – спросила Анна спокойным, лишь слегка саркастическим тоном.
– Я все сказал в своей книге, – сказала Фарнезе небрежно. – Мы должны проснуться…
– Мы? Разве вы не пишите, что война и победа в ней удел аристократии, а остальных с их ничтожными буржуазными интересами можно принести в жертву без всякой жалости? – заговорила Анна с горячностью. – «Мы», значит, вас много?
– Единицы, и мы не размножаемся, – криво усмехнулся Фарнезе, тихо вышагивая по лоджии.
Анна сдержанно рассмеялась:
– Я, кажется, догадываюсь почему. Всех аристократок расхватали богатые плебеи?
– Вульгарно и не угадали. Дело не только в биологическом аспекте. Женщины испорчены феминизмом, сексуальной революцией, в которой они играют главную роль. Сексуальные отношения извращены до уровня купли-продажи, до уровня порочной зависимости, схожей с наркотической. Вы не заметили?
Фарнезе остановился перед Анной, возбужденный, готовый, видимо, представить доказательства, если вдруг она «не заметила». Но Анна согласно молчала и отрешенно смотрела в сторону темнеющего залива.
История с Кевином на фоне встречи с Фарнезе казалась мелкой, как пылинка в сравнении с бриллиантом, глупым капризом, далеким угнетающим сном. Но эта пылинка, этот сон мешали ей жить. Неужели мальчишка так плотно засел в ее голове, и, находясь с другим мужчиной, она будет испытывать чувство вины?
Встав с кресла, Анна с согласным вздохом, пошла в сторону стеклянной двери, ведущей с лоджии в гостиную. Фарнезе четкими шагами преградил ей путь.
– Я резок, простите… – произнес он тихо, положив руку ей на предплечье. – Забыл, что вы моя гостья. Говорю с вами, как с критиком…
Анна в ответ виновато пожала плечами, качнула головой:
– Разговор начала я. Только не понимаю, зачем я вам…?
– Вы? – вторая рука Фарнезе легла на ее плечо, и он внимательно заглянул ей в глаза. – Я не приглашаю в дом случайных женщин. Это плохой тон, так же как и посещать дом случайного мужчины…
– Это упрек…? – Анна шумно вздохнула, загораясь возмущением.
– Нет, нет, – тихо ответил он, качнув головой. – Вы не случайная женщина, случайная не согласилась бы общаться со мной…
– Вы недооцениваете своего магнетизма, – Анна грустно улыбнулась. – Думаю, все женщины в вашем присутствии чувствуют то же что и я. Угнетающее мужское величие…
– Вы готовы принять мои правила игры? Даже самые странные для вас… – спросил Фарнезе. Он обнял ее и крепко прижал к себе.
– Не знаю, – Анна хотела отстраниться от него.
Они занялись любовью прямо в гостиной, так словно были давно знакомы, потом перешли наверх. Фарнезе без лишних церемоний предложил Анне остаться в его комнате и в его постели.
