Текст книги "Сделка (СИ)"
Автор книги: Ulla Lovisa
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)
– Что от меня требуется?
– Заткнуться, – рявкнул Майло. Он покосился на неё, не оборачиваясь, самим краем глаза, и она поспешила опустить голову и кивнуть.
– Ладно.
Что-то было решительно не так. Грин ощущала это очень явно, пусть и не различала – что именно.
Они простояли так несколько минут, пока не докурили сигареты до основания, а затем Рэмси наконец обернулся и посмотрел на Алексию прямо.
– Какие новости от детектива Уилера? – поинтересовался он, отбрасывая окурок в сторону.
– Никаких. Он не подавал никаких новых сведений в прокуратуру.
Перечеркнутая шрамом бровь коротко взметнулась вверх и вопросительно изогнулась.
– А неофициально что известно о слежке?
Грин уловила что-то скользкое в его интонации, намекающее на вечер, когда он подловил её в квартале от дома Блэка. Сегодня в отличие от той встречи она не была в настроении его намеренно дразнить, а потому предпочла сделать вид, что наивно не поняла сути:
– Ничего.
– Что ж так? Ты за нихуя перед ним ноги раздвигаешь?
От ядовитого звучания этих слов Алексия возмущенно вспыхнула:
– Я не сплю с ним! Я уже говорила!
– Так, блядь, может следовало бы! Я заебался от них прятаться. Дала б ему раз, чтоб они от меня…
В ней вскипело те же возмущение, обида и злость, что и когда-то в его квартире, но намного быстрее. Шипя и пенясь эмоции перетекли за край, и едва отдавая себе отчет в том, что делала, Грин замахнулась для пощечины. Рэмси замолчал на середине слова. Его болотный взгляд перетек с её лица на вскинутую руку. Его рот скривился в насмешке. Она замерла.
– Ну давай, – проговорил он. – Ударь. И ты знаешь, что будет дальше.
Этого она не знала – или предпочитала так думать. Он ударит её в ответ, он убьет её? Разве не за этим на самом деле он её сюда вызвал? Пока страх, порождаемый этими мыслями, расползался холодной ртутью по мышцам, Майло, будто видя его невооруженным взглядом, наблюдал, наслаждался производимым эффектом – безоговорочной силой даже не произнесенной угрозы. Он внимательно изучил её лицо, потом скользнул удушающей петлей вниз и сделал резкий выпад вперед.
Когда его твердая рука сжалась вокруг поднятой кисти Алексии, она ещё не успела понять происходящего и только ошарашено вздрогнула, забывая дышать. Рэмси дернул её к себе, и Грин, споткнувшись о камень, неловко почти упала ему в грудь. Вокруг неё туго сомкнулся узел, обездвиживая. Надави он чуть сильнее, наверное, мог бы задушить.
Но вместо причинять боль, которой Алексия наиболее от него ожидала, Майло её поцеловал.
Судорожно отыскав под ногами опору, Грин вдруг поняла, что не хотела отстраняться. Не хотела противиться тому теплу, которое ощущала в удушающей тесноте своеобразных объятий. Она ответила. Ей нужно было отвлечение. А ещё как-то чудовищно неправильно и в то же время очень верно – особенно остро после вечера с Блэком Уилером – были нужны именно эти сухие, горькие губы.
***
Она не проявила ни капли сопротивления, а потому когда Алексия зашевелилась, Майло послабил хватку, позволяя ей высвободить руки, положить их ему на плечи, опустить очень боязливое и холодное прикосновение ему на шею. От него по коже побежал мороз.
Желание увидеться с ней было глупой слабостью, позволенной себе лишь на мгновенье, за которое Рэмси успел позвонить и распорядиться привезти Грин. Но с которой боролся весь день после, на пути сюда и уже на самом пляже. Он продолжал бороться, когда Алексия приехала, порывисто шла к нему и даже когда заговорила. Пытаясь заслониться от звучания её голоса отвлеченными мыслями Майло продолжал войну, победу в которой очевидно не мог одержать и – ещё очевидней – не хотел.
– Никогда не смей на меня замахиваться, прокурорша, – хрипло выговорил он, отстраняясь от её губ. – Но если замахнулась, будь готова ударить.
Что-то в её глазах – особенно отчетливо в последнее время – транслировало, что она на самом деле была достаточно решительной или глупой, чтобы ударить. Именно это Рэмси в ней и нравилось – голодная, самоуверенная наглость – то, что его самого вело по жизни. И если в нём эти черты проявились настолько рано, что другим Майло себя и не помнил, – то ли родился таким, то ли от рождения был вынужден отвоевывать своё – то в Алексии Грин оно возникло не так давно. Сам Рэмси отчетливо видел разницу в том, каким был её взгляд в их первую встречу, и как твердо, с вызовом ему и самой себе она смотрела теперь.
Ответственность за себя и понимание, что вокруг никто ничего никому не должен, но нужное можно – и обязательно следует – брать самостоятельно, Майло ценил в людях. Слабости и лени он не прощал, а так и возникающих из-за них глупости, слепоты и необоснованной самонадеянности. Наверное, он даже уважал Грин. За то, что не побоялась попросить и не дала слабину, отрабатывая полученную помощь. Для своего пацана она была той заботливой, всесильной мамой, которой у самого Рэмси никогда не было. И это подкупало.
Он притянул её к себе и снова поцеловал. Хотелось утянуть её домой и трахнуть, но за квартирой постоянно наблюдали, а на километры вокруг был давно облюбованный Майло пустырь – сюда он не привез бы и шлюху. Что-то подсознательно толкнуло его выбрать это место именно для того, чтобы воздержаться. Для него всегда единственным способом выражения хоть какого-то малейшего расположения к женщине был секс, но с Алексией Грин его казалось недостаточно. Или даже неправильно.
Правильным представлялось заставить её перестать хотеть замахиваться или ядовито бросаться словом «ублюдочный», заслужить искреннюю пресловутую благодарность и симпатию. Но как это сделать, он не представлял.
– Прокурор дал Уилеру месяц, – сообщила Алексия, когда он выпустил её из объятий. – Который скоро закончится.
– И что потом?
– Если слежка не принесет никаких результатов, будет прекращена. А она принесет результаты?
Его подмывало резко поинтересоваться, за кого она его принимала, – напрасно ли он отсиживался всё это время в тени, загнивая без дела – но он лишь молча склонил голову набок. Она, будто услышав эти мысли, кивнула.
– Что у него вообще на меня есть? – спросил Майло, испытывая какую-то блевотную горечь на языке от самой необходимости говорить о детективе Блэке Уилере. Рыжая прокурорша была на очень противный, стоящий ему поперек горла манер права – он ревновал. Впервые, и оттого неумело бурно.
– Ничего, что могло бы посадить тебя сейчас. Но достаточно много, чтобы – если ты попадешься – добавить к приговору несколько лет.
– Чего он вообще ко мне приебался?
Алексия коротко передернула острыми плечами.
– Ты не главная цель. Его интересует…
– Грант Джошуа, – договорил Рэмси вместо неё, и она снова утвердительно качнула головой.
Ничего определенного из этого пока не зарождалось, но Майло провел много долгих вечеров и бессонных ночей в рассуждениях. То, что ему самому – даже с помощью нескольких особо верных ему бойцов – с Грантом не справиться, было для Рэмси очевидным. Но осторожно, максимально выгодно составленная договоренность с полицией и прокуратурой могла нехуево сместить распределение сил. И для этого ему тоже была нужна Алексия Грин.
========== Глава 10. Форс-мажорные обстоятельства. ==========
«Майло Рэмси», порывисто выведенное неровными буквами на клочке бумаги и прикрепленное к перегородке между рабочими столами металлической скобой, нависало над Блэком Уилером как извращенно необходимый, болезненный стимул. Сегодня особо остро – так, как ещё, наверное, никогда прежде – хотелось ударить в это имя, достать табельное оружие и разрядить в него всю обойму, сжечь, пепел закопать, место залить бетоном. Сегодня из прокуратуры пришло очевидно составленное Алексией Грин, но подписанное лично Майклом Берри распоряжение о немедленном прекращении слежки за Майло Рэмси.
Блэк понимал, что это глупо и совершенно непродуктивно, но оттягивал момент, когда должен был поднять трубку и отозвать группу. В конечном итоге, в распоряжении значилась лишь сегодняшняя дата, а не точное время. А так, если он сделает это вечером, это вовсе не будет нарушением приказа.
Месяц переменно – преимущественно, похоже, не – внимательного наблюдения за Майло Рэмси ничем значимым не пополнил уже имеющиеся у Уилера сведения. И теперь он отчетливо понимал, почему – Рэмси был предупрежден. Это очень злило Блэка. Во-первых, сильнее всего он бесился из-за собственной наивности поначалу – он искренне верил, с нетерпением пересматривал ежедневные отчеты, выискивал в передвижениях и контактах зацепки. Во-вторых, его почти подрывало прийти в прокуратуру, подняться к кабинету солиситора отдела по борьбе с организованной преступностью, сорвать эту табличку, войти к Алексии Грин и ткнуть ей в лицо её собственную должность. Она должна была бороться с преступностью, черт побери. Бороться! А не быть частью их организации. В-третьих, – и это порой бессонной ночью вызывало у Блэка приступ истеричного хохота – всё это казалось какой-то злой шуткой, настолько непохожей на правду, что Уилер почти убедил себя в том, что всё увиденное было галлюцинацией.
Он сидел за своим рабочим столом, напряженно подавшись вперед, упершись локтями в колени и до покалывания в подбородке сжимая челюсти. Вокруг кипела работа, снаружи стоял жаркий солнечный день. Яркий свет проникал внутрь через большие окна, падал квадратами на пол и на столы, разогревал их, отчего помещение наполнялось запахом пыли и пластика. Но Уилер старался ничего из этого не замечать. Он внимательно всматривался в имя «Майло Рэмси» и пытался наконец понять, что всё это время упускал из виду.
Теперь, когда санкционированная слежка должна была прекратиться, становилось совершенно очевидным, что у Блэка ничего не было кроме Алексии Грин. Но и на неё, кроме никак не зафиксированного факта объятий с Рэмси, тоже ничего не имелось. Постепенно Уилер приходил к мысли о том, что нужно было проследить именно за ней. Тихо, неофициально, а значит – лично.
Он начал с того, что позвонил в «Клаттербридж» и узнал насчет её сына. Оттуда немного неприветливо, нехотя сообщили, что Оливер Грин был прооперирован и сейчас проходил реабилитацию в стационаре, а когда Уилер поинтересовался насчет того, как часто его посещает мать, медсестра в телефонной трубке немного возмущенно выплюнула:
– А с какой целью Вы спрашиваете, детектив?
– Отвечайте на вопрос, – сухо надавил Блэк.
– У Вас есть ордер?
На этом разговор пришлось закончить, но главное Уилер успел выяснить – мальчишка ещё не был переведен домой, а так, Алексия наверняка ездила к нему. Оттуда и следовало начать.
Блэк приехал к онкологическому центру около шести, припарковался в квартале от главного заезда, откинул спинку сидения немного назад и приготовился ждать. Но едва он уложил затылок на подголовник, мимо, замедляясь для поворота и ярко вспыхивая красными стоп-огнями, прокатилось нужное Вольво. Уилер дождался, пока Алексия достаточно отдалиться, и потянулся к дверце, чтобы выйти и поспешить следом. Но, в последний момент заглянув в зеркало заднего вида, задержался – следом за Вольво промчался маленький серый хэтчбек. Он проехал так близко, что, открой Блэк дверь, та оказалась бы выломанной.
Уилер выплюнул невнятное ругательство себе под нос, снова покосился в зеркало, чтобы убедиться, что его никто не собьет, и вышел. Он поспешил свернуть к «Клаттербридж», но вместо пройти мимо будки открывающего шлагбаум охранника на территорию, пошел вдоль невысокого кованного забора, провожая взглядом Вольво, пока то парковалось, и Алексию, которая спешно из него вышла и порывисто зашагала к одному из зданий. Она была одна, когда входила. А спустя полтора часа, когда уже начало постепенно смеркаться и Блэк успел продрогнуть и откровенно заскучать, вышла в компании усталой женщины средних лет – вероятно, тети Перл Грин.
Они обе сели в машину Алексии, и Уилер поспешил вдоль забора обратно к своему авто. Он как раз едва успел запрыгнуть за руль, когда Вольво прокатилось мимо. А за ним – Блэк завел двигатель и пристегнулся, на месте, с недовольным скрипом проворачивая колеса для разворота – выехал тот же серый хэтчбек. Он ехал агрессивно быстро, порывисто посигналив Уилеру, когда тот едва не преградил его полосу. Когда они поравнялись, к затонированному водительскому стеклу прислонили отчетливо выставленный средний палец.
***
– Давай заедем куда-нибудь и купим еду навынос, – предложила Алексия, нарушая повисшую несколько минутную паузу. Перл сонно прислонилась к дверце, мерзло обвила себя руками, болезненно морщилась от вспыхивающих фар встречных машин.
Когда Алексия только переехала к Перл, и та забирала её из прежней школы на машине, в салоне часто висела такая же тишина – неловкости, груза утраты, непонимания, как взаимодействовать. Тетя часто отвозила Грин в какое-нибудь кафе, заказывала там что-то с собой, и позже дома перед телевизором они ели немного остывшие блюда прямо из контейнеров, вложенными пластиковыми приборами. Так им не приходилось заботиться ни о готовке, ни о мытье посуды после. Алексия нежно любила те воспоминания, хоть они и были родом из самых тяжелых лет её жизни. Потому что они в контраст всему остальному вносили в неё уют.
– Давай, – отозвалась Перл.
Она казалась вымотанной. Все дни она проводила рядом с Олли, помогала ему в работе с физиотерапевтом, поддерживала во время процедур, убаюкивала чтением, кормила.
Алексии всегда было интересно, но она никогда не решалась спросить – почему у Перл не было детей. А теперь отчетливо видела, что задавать этот вопрос не стоило и впредь. То, как трепетно и терпеливо Перл относилась к Олли с самого его рождения, отчетливо транслировало её любовь к детям, её неисчерпаемые запасы нежности. И потому Грин была уверена, что бездетность вовсе не являлась осознанным выбором тети. Что бы там не происходило в её личной жизни, причина, по которой она осталась одна, наверняка была печальной. А зачем такое ворошить?
В таком принципе было что-то жутко трусливое, порой мешающее разобраться не столько в происходящем с другими, сколько в самой себе. Так, не считая безопасным ворошить прошлое, Алексия вопреки естественному любопытству никогда не спрашивала ни об отце, ни об отчиме.
Обида на них обоих пылала в ней довольно долго, при чем возникла – и на папу, и на второго маминого мужа – одновременно, поле того, как мамы не стало. То, почему Алексию бросил отчим, казавшийся всегда заботливым и ответственным, она поняла довольно скоро, ещё в школе. Признавать это было больно, но необходимо – отчим любил её только как вынужденное приложение к её маме, а отдельно от мамы не умел и не хотел об Алексии заботиться. Она была ему чужой, и относительно быстро, всего за пару лет, она его простила.
Чтобы принять и простить отца, Грин потребовалось чуть больше времени. То, что некоторым мужчинам не были нужны, приятны и любимы собственные дети, она поняла только родив Оливера и обнаружив среди своих знакомых очень много таких же матерей-одиночек.
Но до того, как это всё пришло к ней, она довольно долго винила себя, обнаруживала и пыталась выжечь из себя изъяны, бастовала против самой себя, тети и вселенной, увлеченно занималась самоуничтожением. И хот сейчас сами первоисточники этих травм уже не нуждались ни в проработке, ни в осознании, ни в прощении, то, как они повлияли на Алексию в детстве и подростковом возрасте, слепило её такой, какой она была сейчас. Наверное, во многом, что касалось важных жизненных выборов, Грин руководствовалась своим несколько искривленным представлением о мире. Так, например, мужчин она выбирала, отталкиваясь от надежно въевшегося представления о том, что те в природе своей не бывают надежными, верными и искренне любящими.
Апогеем подобного подхода был, безусловно, Майло Рэмси. Человек, которого она до жути боялась несколько лет, – и, конечно, до сих пор – вдруг надежно занял её мысли. После встречи на каменистом пляже она, казалось, вспоминала его каждый день. Боролась с собой, выталкивала его из мыслей, но он упрямо возвращался. Дикость, но она стала оглядываться на своего охранника в надежде, что он подойдет и сообщит, что Майло снова хочет её видеть.
Нахмурившись этой мысли, Грин тряхнула головой.
– Чего бы тебе хотелось? Что-то итальянское, азиатское?
Со вздохом Перл ответила:
– На твой выбор.
***
Раздражение – сначала полыхнувшее так сильно, что Блэк едва не вызвал патрульную машину – постепенно перетекло в настороженность. Серому хэтчбеку оказалось удивительно по пути с Алексией Грин. Сначала, следуя за ней, Уилер бесился присутствием этого наглого лихача, затем стал с подозрением присматриваться к номерам затемненным стеклам – хэтч ехал по тому же маршруту слишком долго. В какой-то момент Блэку даже пришло в голову, что внутри – Майло Рэмси. Он уже видел его в «Клаттербридж» прежде, а потому не удивился бы тому, что тот приезжал туда снова.
Но водителем серебристой машины оказался не Рэмси. Когда Алексия остановилась у небольшого тайского кафе, вошла в него и около десяти минут не выходила, водительская дверца хэтчбека открылась, и оттуда показался молодой, крепко сбитый парень, совсем не знакомый Уилеру. Он нагло запарковался прямо за Вольво Алексии, а когда та вышла с прозрачным пакетом, вмещавшим несколько коробок с едой, и вовсе приветственно ей кивнул.
Спешно выдернув из подстаканника телефон, Блэк включил камеру и, приблизив, насколько хватало четкости и картинка не плясала из-за дрожи в руках, сделал несколько снимков. В объектив попали и Алексия, и парень, и номерные знаки его тачки. Это ещё, черт побери, кто?!
Он не отставал от Грин до самой Давентри-Роуд, но не свернул за ней к дому, а притормозил на повороте в тупик, будто нужно было удостовериться, что она доберется до самого дома, а затем так же резко, как у больницы, нажал на газ и стремительно унесся. Блэк, проследив взглядом за его стремительно отдаляющейся задницей, тоже притормозил на перекрестке.
Отсюда он не различил машины Алексии и ни её самой, ни тети уже не видел – переулок был пустынным. Проехав мимо него, Уилер прокатился чуть ниже по улице, развернулся и припарковался у тротуара. Он не собирался дежурить здесь всю ночь на пролет, но пока планировал подождать час или два, на всякий случай.
Во время службы в патруле, особенно когда первый голод по вызовам и адреналину выветрился, Блэк любил моменты затишья, когда им с напарником выпадало остановиться, перекусить, поговорить о чем-то отвлеченном вроде футбола и политики. Или молча понаблюдать за кипением жизни снаружи. В этой вылазке было что-то, отдаленно ностальгически напоминающее о тех временах: о тяжести бронежилета, о том, как остро он впивался в подмышки и плечи, как бескомпромиссно сдавливал форменный пояс с кобурой, каким на ощупь был затертый до абсолютной гладкости пластик руля служебной машины, как мелодично пиликал приемник рации перед входящим сообщением, как механическим женским голосом база объявляла о построении маршрута или обновлении данных по вызову. Блэк не мог сказать, что скучал по работе патрульным, но имел о том периоде исключительно приятные воспоминания.
Алексия Грин сама была одним из таких приятных воспоминаний. И теперь воскрешать в голове звучание её голоса из рации ощущалось как-то горько. Она – своеобразно – нравилась ему тогда и очень понравилась сейчас, но то, что теперь он о ней знал, торчало из спины Уилера ржавым, отравляющим ему душу ножом.
Майло, черт побери, Рэмси. Почему она? Почему одному из самых ненавистных людей выпало иметь какое-то отношение именно к приглянувшейся Блэку Алексии? И почему он постоянно так остро ошибался в женщинах?
Он едва не распалил себя до того состояния, чтобы выскочить из машины, подбежать к дому Грин, постучаться к ней и прямо ей в лицо прокричать – черт бы тебя побрал, за что?
Но Уилер сдержался. Вместо попусту истерить, он сверился со сделанными снимками, набрал номер дежурного и, продиктовал две комбинации цифр. Сначала номер своего жетона для подтверждения личности, после – номер серого хэтчбека для выяснения личности владельца.
Ответ оказался быстрым, коротким и ожидаемым. Машина не была зарегистрирована на физическое лицо, а числилась оформленной на логистическую компанию Гранта Джошуа. Похоже, Грин была не просто прикормленным человеком со стороны, она была внутри структуры. А значит, её было бы полезно и – что-то злорадно взблеснуло внутри – следовало бы прижать.
Уилер потянулся к ключу в замке зажигания, ощущая, что на сегодня узнал достаточно, и находя разумным выспаться и хорошенько подумать, нежели высиживать в ожидании неизвестно чего, и как раз когда на половине поворота ключа подсветилась приборная панель, вначале улицы возник ярко вспыхивающий синими маячками фургон скорой помощи. Он проехал мимо и, устрашающе накренившись при повороте, юркнул в проулок. Рефлекторно Уилер толкнул ключ обратно, погружая салон обратно в темноту, и открыл дверцу.
Привычка родом из службы в патруле, не выветрившаяся ни переводом по нескольким департаментам, ни временем, ни даже усталостью в конце рабочего дня – всегда следовать за скорой помощью и убеждаться, что парамедикам не нужна помощь – посильная или полицейская. Когда Блэк свернул на Давентри-Роуд, остроугольный зеленый фургон стоял напротив дома с фигурно повисшей на двери цифрой 6. Во вспышках непогашенных мигалок подсвечивалась оставленная на подъездной дорожке Вольво Алексии Грин. Внутренности сжались в сильном жалобном спазме.
***
Первым очевидным признаком того, что что-то решительно не так, стал отказ от еды. Войдя в дом, Перл очень тихо и слабо – Алексия едва ее расслышала, шелестя пакетом – сказала:
– Знаешь, я не голодна. Ужинай без меня. А я немного полежу.
Она, опираясь о стену, стала медленно подниматься по ступенькам. Грин, взволновавшись видом её устало ссутулившейся фигуры, спешно отставила вещи и поспешила вслед за ней, чтобы помочь дойти до кровати, но как раз когда ступила на лестницу, Перл пошатнулась и с громким, оглушившим Алексию своей внезапностью и необратимостью, ударом упала.
Грин первым делом попыталась отыскать на её запястье и шее пульс, но от волнения ощущала только морозное покалывание в своих пальцах. Ей потребовалось немало усилий, чтобы перевернуть тетю на спину, и когда она припала ухом к её груди, отчетливо различала гулкую пульсацию только своего панически побежавшего галопом сердца.
Оператор скорой помощи, женщина с сухим голосом и строгим тоном, выслушав Алексию, твердо приказала спустить Перл с лестницы вниз, на ровный пол, и начать непрямой массаж сердца. Грин, в ступоре прижимая телефонную трубку к голове с такой силой, что от боли заныло ухо, проговорила:
– Я не смогу.
– Сможете! – так грозно прозвучало из мобильного, что Грин ничего другого не осталось, кроме как выполнить.
Когда приехала скорая, и в их узкую прихожую шагнул с двумя массивными сумками наперевес первый парамедик, Алексия уже почти ничего не ощущала кроме пекущей усталости в мышцах рук и спины. Она прилежно следовала за диктуемым ей из телефона ритмом, нажимала сильно и отчаянно вдыхала в похолодевшие губы тети воздух, но та продолжала стремительно бледнеть.
Только когда Грин поднялась с отекших колен и отступила наверх на несколько ступеней, освобождая место, к ней пришло первое цельное – не разделенное на страх и судорожные попытки обратить надвигающееся – понимание случившегося. А вместе с ним впервые за непозволительно долгое время пришли слезы. Они сильным, безудержным потоком покатились по щекам, затекали в уголки рта, просачиваясь соленой горечью, или стекали к подбородку, повисали на нем тяжелыми каплями и срывались вниз.
Алексия ни тогда, ни позже не понимала, как и почему, но обнаружила себя в чьих-то сильных объятиях. Ей вдруг стало удушающе жарко и тесно. Под её ладонью возникла грубая холодная ткань, которую она сжала в кулак что было мощи. И так, вцепившись в чей-то рукав, уткнувшись лицом в чью-то широкую твердую грудь, она позволила себе зарыдать, выплескивая все боль и страх, которые долго копила, и которые только что вдруг удвоились в количестве.
То, что рядом с ней Блэк Уилер, Грин осознала только в больнице, куда он отвез её следом за каретой скорой помощи. В приемном отделении каталку со спрятавшейся под паутиной проводов и куполом кислородной маски тетей Перл повезли по коридору прочь, и когда Алексия бросилась следом, её обвили сильные твердые руки, а прямо в ухе возник очень давно знакомый бархатистый голос:
– Нет, туда нельзя. Нам нужно подождать здесь, а доктора о ней позаботятся.
Позже, возвращаясь к тому вечеру, Грин казалось, что за полтора года болезни Олли она так привыкла к спешным поездкам с сиреной и маячками в приемное отделение и так отчетливо осознавала, что каждая из них могла обернуться последней, что будто вела внутренний обратный отсчет, ожидая, когда наконец услышит смертельный приговор. А потому когда спустя полчаса или чуть более к ним вышел врач и со скорбным выражением сообщил, что тети не стало из-за острого инфаркта, всё, что смогла сделать Алексия – только кивнуть. Она ощущала на своих плечах мягко массирующие руки Блэка Уилера и вместе с тем точно осознавала, что в этой поддержке не нуждалась.
Единственное, что болезненно долбилось в мозг – как сказать об этом сыну, как объяснить, почему бабушка Перл не приедет завтра.
***
Острый шпиль церкви торчал контрастно темной иглой между пышных зеленых крон деревьев. Слишком часто в последнее время Майло Рэмси оказывался на кладбищах, слишком не к месту сейчас себя здесь ощущал. Но твердо хотел быть здесь, просто чтобы удостовериться, что она в порядке.
На похороны собралось совсем мало людей, а потому подойти ближе и затеряться среди них не представлялось возможным. Рэмси приходилось выдерживать дистанцию, на которой он не мог различить лица Алексии – видел только её тонкую фигуру в черном.
Она сидела, опустившись на колени перед инвалидным креслом, в котором тенью, спрятавшись за белую маску, ссутулился её пацан. Грин сложила на его острых коленях руки, согревая под своими ладонями его пальцы, заглядывала ему в лицо и, похоже, что-то очень долго говорила – тот вертел головой или кивал ей в ответ.
Рядом, напрягая Майло до едва сдерживаемой потребности подойти и вмазать, столбычил детектив. С которым – клялась Алексия – у неё ничего не было, но поверить во что, наблюдая за постоянно опускающейся на её узкую спину клешней поганого легавого, было непросто. Когда Грин впервые упомянула детектива, Рэмси пробил его. И теперь знал, где тот жил, на чем ездил, где любил бывать, где жили его родители, как звали бывших жен. Лично, насколько Майло это представлялось, им прежде не выпадало пересекаться. Блэк Уилер работал в наркоконтроле, и поскольку сам Рэмси порошком никогда не занимался, то и сталкиваться со следаком не приходилось. А так, Майло не понимал, почему тот на него взъелся.
В то, что он грубо наследил с Уайтом и Мэтьюсом, – как утверждала, недовольно поджимая губы, Алексия – Рэмси не верил. Он в этом деле был не первый день, и устраивать образовательно громкую казнь, не ведущую кровавый след непосредственно к нему, умел виртуозно.
Впрочем, то, что он смог вытянуть из этих двух уебков, ему очень не понравилось. Выплевывая осколки раздробленных зубов, один из них, пугливо косясь на стремительно растекающуюся по полу лужу крови из вскрытой глотки второго, пролепетал что-то о том, что дело им подкинул какой-то малознакомый тип, ни имени, ни контактов которого они не знали. И что задание было сформулировано однозначно: припугнуть до усрачки легавую шлюху Рэмси. Не выторговать у неё что-то, не переманить на сторону колумбийцев, не вынудить пойти на временное сотрудничество, не отвадить от парней Джошуа – только припугнуть. Чем дольше Майло над этим думал, тем к сильнейшей уверенности приходил, что приказание пришло непосредственно от Гранта.
Грин была нужна ему, а всех нужных людей Джошуа предпочитал держать на коротком поводке и узком, впивающимся в горло страхом ошейнике. И ещё это слово – до усрачки. В памяти всплыли десятки раз, когда Грант произносил что-то подобное. Самому Майло он угрожал сгноить его обосранным, лишенным власти, влияния и денег.
Сейчас, наблюдая за будто уменьшившейся вдвое Алексией, Рэмси думал, что сам – пусть пока и совершенно не представлял как – сровняет Джошуа с землей, если тот ещё раз вздумает преподнести подобный урок. Майло охуевал от того, как мир вдруг сошелся для него клином на прокурорше, но твердо знал, что не пожалеет себя, если её придется отвоевывать у кого бы то ни стало: у Гранта или у следака.
Тот, будто услышав его мысли, вдруг обернулся и очень внимательно, прицельно точно уставился на Майло. На мгновенье ему показалось, что Уилер сейчас пойдет к нему, и ощутил въевшийся, будто безусловный рефлекс, как проявление острой непереносимости полиции, порыв убежать. Но затем одернул себя – он стоял далеко, в густой тени, низко натянув кепку. Его лица Уилеру не было видно так же, как самому Рэмси не было видно лица Алексии.
***
Дом опустел внезапно. Он обратился в темную, холодную, неприветливую пещеру, куда совсем не хотелось возвращаться. Большинство времени, приезжая из «Клаттербридж», до сна Алексия проводила во внутреннем дворике. Она заваривала себе кружку чая, доставала последние остатки каких-то долго хранимых объедков вроде крекеров или злаковых батончиков, укутывалась в легкий плед – скорее прячась от надоедливых мошек, чем согреваясь – и подолгу курила, рассматривая смену вечернего света на ночную темноту.
Внутри дома стало так тихо, что это оглушало. Грин взяла за привычку включать телевизор в гостиной и оставлять его работающим всю ночь на пролет, а утром увеличивать громкость настолько, что могла различать смену голосов даже за шумом воды в ванной на втором этаже.
Совсем неожиданно для себя Алексия обнаружила, что стала бояться темноты, а потому оставляла включенным свет в коридорах. Она сходила с ума, и это стало проявляться так стремительно и ярко, что Грин всерьез начала задумываться о необходимости обращения к психиатру.
– Возьми больничный, – спустя четыре дня после похорон сказал ей Майкл Берри. Они сидели в его кабинете, привычно ссутуленные над бумагами, на краю стола балансировали два бумажных стакана кофе, принесенных с обеда.
– Что? – расслышав, но не поняв сразу, как реагировать, отозвалась Алексия.
– Ты не ешь, судя по синякам под глазами – не спишь, не работаешь нормально, мотаешься дважды в день к сыну, – ответил прокурор, вздохнул и подытожил: – Тебя надолго не хватит, Грин.
