Текст книги "Сделка (СИ)"
Автор книги: Ulla Lovisa
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)
Она внимательно всмотрелась в его лицо, пытаясь различить тональность, с которой Берри это говорил, и поняла, что он во многом прав. Как минимум, потому что комната за его головой плавно двигалась по часовой стрелке.
– Меня хватит ещё на меньше, если я останусь дома одна, – возразила она. И это тоже было правдой.
По ночам она проваливалась в неспокойную дрему на несколько часов, но прежде, чем оказывалась в своей постели, бродила по дому. Заходила в комнату сына, наугад вытягивая книги и перебирая вещи, безуспешно отыскивая что-то, что могло служить слабой заменой его присутствия. Подходила к спальне Перл и замирала на пороге, не решаясь войти и не в силах убраться оттуда, будто нуждаясь в чем-то, но не осмеливаясь взять.
Тетя стала для неё кем-то настолько близким, каким в силу юного возраста когда-то не ощущалась её родная мама. В двенадцать остаться сиротой было тяжело, но теперь – взрослой, самостоятельной женщиной – остаться совершенно одной было куда тяжелее. Понимание того, что у них с Олли больше никого не осталось, не давало Алексии дышать, вминая ребра в легкие и сдавливая сердце до острой боли. Она винила себя в произошедшем – в том, что в последние месяцы заставляла Перл нервничать, что не настояла на госпитализации, когда у неё впервые схватило сердце, и что после того случая продолжала так сильно её нагружать.
Берри протяжно вздохнул, оттолкнулся от края стола и откинулся на спинку. Стул едва слышно жалостливо скрипнул.
– Как долго твоему Оливеру ещё оставаться в больнице?
– Неделю. Или чуть больше.
Его требующее постоянного врачебного надсмотра восстановление проходило успешно и неотступно. Его даже отпустили на похорон Перл, а когда после возвращения он не проявил никаких ощутимых ухудшений в состоянии, стало понятным, что первые несмелые прогнозы имели весомые шансы сбыться. Дальнейшую реабилитацию можно – и очень хотелось Оливеру – проводить дома.
Как делать это теперь, без тети, и совмещать это с работой, Грин совершенно не представляла, но на какой-то немного постыдный, ощущающийся неуместным манер была счастлива. Её Олли здоровел на глазах.
Чтобы отвлечь себя и его, – в первую очередь – она рассказывала ему о том, какие планы строила на приближающееся лето и обещала отпраздновать его день рождения где-нибудь далеко за пределами Ливерпуля, куда им ещё не выпадало ездить, но уже давно хотелось. И мечтать о поездке с ним вдвоем было прекрасной колыбельной для них обоих.
Но черствая реальность настаивала на чем-то более приближенном и приземленном. С кем оставлять Оливера, где найти достаточно ответственную, смыслящую в элементарной медицинской помощи, но при этом не берущую заоблачную оплату няню? Не говоря уже о том, чтобы та понравилась Олли и помимо профессионализма ещё и вела себя с ним ласково. Подобное служило раздражающим поводом для бессонницы.
Изнутри в Алексии ворочалось слишком много тревог, снаружи в доме оказалось слишком много не занятого никем пространства. И Грин всерьез опасалась, что однажды её просто разорвет на клочья, разбросав по потемневшим стенам и похолодевшему полу.
========== Глава 11. Заключительные положения. ==========
Когда слежку наконец убрали, работы стало так много, что к своему облегчению Майло заметил – он почти перестал вспоминать о прокурорше. Но потом одергивал себя, злясь. Он наебывал сам себя. Думать о том, что её имя не всплывало в его уме целый день, всё равно было мыслями о ней. И как не извернись, её хотелось увидеть.
Спустя несколько дней после вылазки на похороны её тети, Рэмси вечером по привычному маршруту отправился к дому номер 6 по Давентри-Роуд. От Мозеса он знал, что Алексия Грин привычно проведывала пацана и что только выезжала из «Клаттербридж», а потому ждать её предстояло долго. Выйдя из машины, Майло подумал над тем, чтобы вскрыть её хлипкий замок и войти внутрь, но на улице было уютно пусто, тепло и сухо. А потому он облокотился о капот своей бэхи и закурил. Сегодня он был в совершенно непривычном для него настроении дождаться приглашения, а не брать его силой.
Прокурорше потребовалось сорок минут, чтобы добраться. Рэмси отчетливо различил её взгляд, вопросительно сфокусировавшийся на нём, когда Вольво проехало мимо. Она свернула к дому, закатилась на подъездную дорожку, с едва различимым щелканьем поставила тачку на ручник и заглушила. Майло, не шевелясь, ждал. Алексия не спешила выходить.
Когда дверца наконец открылась, Рэмси поразило то, насколько потускнели её медные волосы, какими большими, устало провалившимися в тени казались её янтарные глаза. Грин затерялась в привычной строгости темных брюк и светлой шелковой рубашки, будто те были на несколько размеров больше, чем требовалось. Алексия вышла и сразу обернулась к нему. Не заботясь о том, чтобы достать свою неизменную сумку, которой часто бессознательно заслонялась от него, чьи темные кожаные ремешки непокойно перебирала между пальцев во время их встреч, Грин закрыла машину, бросила ключ в карман и зашагала к Майло.
Подойдя вплотную, она молча уткнулась лицом ему в грудь. Рэмси, ожидавший чего угодно, – игнора, истерики – но не такого безропотного согласия с его присутствием, оторопело уставился в её затылок. От волос пахло чем-то больничным, резким.
– Обними меня, – спустя мгновенье сдавленно проговорила Алексия. И он послушался. Оттолкнулся от холодного металла переднего крыла, выпрямился и крепко обвил Грин руками.
Теперь он был ей по-настоящему – не куплено за деньги, не вынуждено от безысходности, не внатяжку из-за страха – нужным. И от этого, будто от долгой порывистой пробежки, сердце в груди забилось во взволнованном ритме. Алексия зашевелилась, словно потревоженная гулким биением, подняла голову и заглянула Рэмси в лицо.
– Зачем ты приехал? – спросила она негромко. Её теплое дыхание отдавало смешанной горечью сигарет и кофе.
– Не твоего ума дело, – сухо ответил Майло. Просто потому что произнести вслух, что ему позарез нужно было побыть с ней, он был не способен.
Грин невнятно растянула губы и сказала:
– Останься со мной сегодня. Прошу.
Первым естественным порывом было отказать. Она была из прокуратуры, он не доверял ей, он вообще не любил ни с кем ночевать – чужое присутствие лишало его сна. Он открыл рот, чтобы бросить короткое «нет», но затем внимательнее всмотрелся в Алексию. Бледные твердо сжатые губы, отчего остро обозначилась линия челюсти, тени под скулами запали нездорово глубокие и серые, шелковистость кожи будто зачахла, высохла лишившимся воды лепестком нежного цветка.
До острого жжения в яйцах он хотел её, и если необходимая жалость в минуту отчаяния была единственным способом заполучить Грин, Майло решил, что пойдет на этот риск. В конечном итоге, чем по-настоящему опасным, с чем он не сможет справиться, могло это обернуться?
– Хорошо, – ответил он.
Уголки губ Алексии слабо дернулись вверх. Рэмси провел рукой по её лопаткам вверх к шее, подхватил её затылок и подтолкнул к себе, ловя поцелуем эту полуулыбку.
Грин провела его в дом, в гостиную, где когда-то они встретились впервые. Здесь совсем немногое поменялось – добавилось фотографий в рамках на каминной полке, телевизор сменился на более новый и тонкий. На диване возникли разноцветные подушки, на подлокотнике валялся скомканный плед.
Они легли просто на диван. Майло подтолкнул себе под голову одну из подушек, стянул кроссовки, оставив их валяться на ковре и уткнулся ногами в мягкий моток одеяла. Алексия легла рядом, прижавшись к нему, уложив голову ему на плечо, обняв его одной рукой, а вторую просунув между их туловищами. Она балансировала на самом краю, и Рэмси придерживал её, крепко обвив двумя руками. От её дыхания на футболке отличительно проступало жаркое влажное пятно, её волосы щекотали ему шею, цепляясь за щетину, норовя попасть в рот.
Какое-то время они провели молча. Майло, ощущая себя совершенно не на своём месте, неловко и дергано пытался гладить Алексию по голове и плечам так, как когда-то – во времена, уже казавшиеся выдумкой, нежели его прошлым – гладила, утешая и успокаивая, мама. Грин, казалось ему, постепенно засыпала.
В доме отчетливо слышался ровный гулкий ход механических часов. От соседей доносился приглушенный детский плач. Снаружи ещё было относительно светло, прямоугольник окна был контрастным желтым свечением заходящего солнца. Внутри комнаты собирались сумерки. В покое, тишине и тепле которых Рэмси к собственному удивлению начал ощущать приятную сонливость.
– Расскажи мне что-нибудь, – проговорила Грин, когда он почти проиграл борьбу с тяжело опускающимися на глаза веками.
Майло напрягся. Он был согласен на эту совершенно дикую роль подушки, терпя неудобство и онемение в придавленной руке, но позволять прокурорше вытягивать из себя информацию под предлогом пустой беседы не собирался.
– Мне нечего тебе рассказать, – резко ответил он.
– Пожалуйста. Что-нибудь. Мне надоела эта тишина. Что угодно! Расскажи, какой последний фильм видел.
– Я не смотрю фильмы.
Уловив его раздражение и будто считав его причины, Алексия предложила:
– Придумай какую-нибудь историю.
– Из меня не лучший сказочник.
Она вскинула голову – на лбу и щеке остался красноватый след, в глазах дрожала едва сдерживаемая влага. Её тон казался собранным, но на веках тяжело повисли, готовые сорваться, слезы. Это полоснуло Майло прямо по ебучему сердцу. Он высвободил одну руку, убрал упавшую на лицо Алексии прядь, осторожно, едва касаясь пальцами, провел по разгоряченной щеке.
– Ладно, блядь, – почти шепотом сдался он, будто стыдился этой уступки. – Короче, мне было лет десять…
***
Блэк Уилер ощущал такую взбудораженную дрожь во всем теле, что, казалось, от вибрации шла кругом голова. Он работал несколько дней напролет, сутками не возвращаясь домой, ночуя за своим рабочим столом и питаясь только кофе и собственным нетерпением. Он гнался за тем несмело пробивающимся светом, который неясно мерцал где-то впереди. Стремился рассмотреть его, удостовериться, что ему не мерещится, наконец угнаться за ним и схватить в руку.
Новую неделю он начал с того, что прибыл в прокуратуру за два часа до привычного собрания у прокурора и в коридоре выжидал появления Майкла Берри. Тот, крупная, тяжело ступающая фигура с проступившей на высоком лбу и лысине испариной, хмуро смерил Блэка взглядом.
– Детектив? – с вопросительной интонацией проговорил он.
– Сэр, мне нужно поговорить с Вами с глазу на глаз о деле крайне щепетильном, важном и срочном.
– Н-да? – окинув его оценивающим, недоверчивым взглядом, переспросил Берри. Он выудил из кармана брюк связку ключей и в мясистых пальцах принялся перебирать их в поисках нужного. – В прошлый раз разговор о щепетильном, важном и срочном зря отнял у меня время. Обратитесь сначала к Алексии.
– Это о ней, – с нажимом, но понизив голос, сообщил Блэк.
– О ней? – со смешком повторил прокурор. Он нашел нужный ключ, шагнул мимо Уилера к двери, едва не оттолкнув его плечом, и принялся открывать замок. – Ну знаете ли, детектив. Если Вы наконец решились проявить к ней свой интерес, моего благословения Вам не требуется.
– Выслушайте меня!
Слова, раздраженно вырвавшиеся громче и резче, чем требовалось, побежали тревожным эхом под высоким потолком коридора. Берри обернулся поверх плеча и недобро нахмурился.
– Так, Уилер, у Вас ровно две минуты, после которых Вы уберетесь отсюда восвояси. И впредь любые свои разговоры, просьбы, запросы, требования будете направлять через моего солиситора. Это ясно?
– Да, сэр. Так точно.
Но разговор в то утро занял намного больше, чем две минуты. На самом деле он растянулся настолько, что Берри снял трубку одного из телефонных аппаратов на своём столе и распорядился отменить заседание.
А уже во вторник в кабинете прокурора их собралось трое. Майкл Берри вызвал Алексию Грин к себе, где её дожидался и сам Уилер. Она вошла, механически широко улыбнулась Блэку в знак приветствия – на самом деле, строго говорил он себе, она всегда улыбалась ему именно так и никак иначе, всякие тепло и искренность он дорисовывал её поведению сам – и села в привычное кресло.
– И что на этот раз? – весело поинтересовалась она, оглядываясь на оставшегося стоять Блэка.
Прежде чем заговорить, он выдержал паузу. Не вкладывал в неё никакого намерения запугать, просто сам нуждался во времени, чтобы собраться с духом. Алексия была ему симпатична и ему совершенно честно, по-человечески было её жаль – из-за всего, что ей выпало, и через что ещё предстояло пройти. Уилер глубоко вдохнул, сделал шаг вперед, протиснулся мимо Алексии к соседнему креслу, но не сел – навис над ней, как не раз нависал над допрашиваемыми подозреваемыми.
Со стола прокурора он по-хозяйски поднял тонкую папку, раскрыл её и выложил перед Грин первое из двух вмещавшихся в ней фото. Сделанное на его мобильный телефон, приближенное, а потому лишенное качественной четкости, оно всё же было достаточно внятным. На нём Алексия в вечер смерти её тети – за считанные полчаса до трагедии – выходила с пакетом из тайского ресторана, подняв взгляд на крепко сбитого парня у серебристого хэтчбека.
– Его зовут Мозес Ллойд.
Грин коротко опустила взгляд в снимок и очень быстро, будто тот срикошетил от изображения, вскинула его на Блэка. В темноте её карих глаз вспыхнул отчетливый испуг. Уилер продолжил:
– В юности он подавал большие надежды, профессионально занимался вольной борьбой, потенциально мог быть вызван в олимпийскую сборную. Но в семнадцать лет спровоцировал серьезную автомобильную аварию. По его вине тяжело пострадал человек. Мозес сел на несколько месяцев, и о спорте пришлось забыть, – он постучал пальцем по немного расплывчатому светлому овалу лица Алексии на фотографии. – Теперь он охраняет тебя.
Он потянулся за вторым снимком, и достать его оказалось физически больно.
Уилер помнил, как опешил за мгновенье до того, как сделал его. Он сидел в своей машине на углу Давентри-Роуд, а выше по переулку у синего БМВ чертов Майло Рэмси целовал упавшую ему в объятия Алексию Грин. Блэк до последнего малодушно надеялся на то, что между Алексией и этим бездушным палачом была какая-то иначе объяснимая связь. Но правда оказалась воплощением худшего из вариантов.
Когда он показал эти фото прокурору днём ранее, тот сначала вопросительно вскинул брови, затем сощурился, наводя резкость во взгляде, поднес снимок ближе к лицу и снова удивлено наморщил лоб.
– Это Алексия и Рэмси? – с придыханием уточнил он.
Ответить вслух Блэк не смог – только кивнул. Сейчас ему, пусть с большим трудом и преодолевая подступающую тошноту, удавалось выдавливать из себя голос:
– Делает он это по приказанию Майло Рэмси. Второго человека в группировке Гранта Джошуа.
Грин продолжала смотреть на него снизу вверх, исподлобья, колко. Губы сжались в тонкую напряженную линию. Она дважды быстро моргнула, потом глубоко вдохнула и с холодным звоном в голосе произнесла:
– Моя личная жизнь не имеет отношения к работе.
На то, что, схваченная на горячем, она безропотно сдастся сама и сдаст всех, Блэк, конечно, вовсе не возлагал наивных надежд. Но всё равно звучание этого возражения его задело. Впрочем, он был готов к тому, что опытный прокурорский юрист не даст себя потопить на мелководье.
– Да, – кивнул он, наконец опускаясь в кресло и всматриваясь Алексии в глаза – открыто, с ярко транслируемой надеждой, с последними невымытыми обидой и возмущением каплями интереса к ней. – Всё верно. За бесстыдный роман с правой рукой главаря криминальной группировки тебя не посадят. И даже уволить юридически обосновано не смогут.
Майкл Берри, всё это время выдерживающий напряженное молчание, подался вперед.
– Как старому другу, – мягко проговорил он, – скажи честно, девочка моя: откуда взялись сто двадцать тысяч фунтов стерлингов на лечение Оливера?
Алексия дергано обернулась к прокурору. Накануне тот, вздохнув, сказал Блэку:
– Эти деньги – это неплохо. Но невыполнимо. Они не поступали на её счет, она сама от них отвертится на раз-два, и никакой суд как доказательство взятки их не примет.
Вторя его словам Грин молниеносно парировала:
– Помощь от щедрого благотворителя.
Берри улыбнулся и кивнул, будто получив удовлетворившее его подтверждение смекалки и хватки Алексии. Она, хищно взблеснув глазами – на долю секунды Блэка сковало парализующее осознание, что она хмурилась совсем как Майло Рэмси, с глубокой вертикальной складкой между бровей, низко опуская веки – добавила:
– На этом всё?
С прокурором они договорились разделить роли на банальных и заезженных, но в их случае потенциально единственно рабочих – хорошего и плохого полицейского. Уилер был последним – обвинял, загонял в угол, давил. Майкл Берри урезонивал, сглаживал, помогал.
Он вздохнул и, доверительно понизив голос, спросил:
– Как думаешь, Грин, сколько ты протянешь, когда Джошуа узнает, что ваш с ним сговор раскрыт? – Наклонившись ещё немного вперед, он добавил: – Я не ставлю перед собой цели тебя запугать. Ты и сама не хуже меня это знаешь. Но позволь напомнить, что у Оливера совершенно никого не осталось – только ты.
– Что с ним будет, Алексия? – подхватил Блэк. – Что будет, когда вместо очередного свидания Майло Рэмси по приказу Джошуа просто тебя прикончит, м?
Она обернулась к нему, и её взгляд впечатался в него, как пощечина наотмашь – столько злости в нём оказалось. Злости и страха.
– Подумай над этим, девочка моя. Не отвечай сейчас. А хочешь, не отвечай и потом, но пообещай мне, что всё хорошенько обдумаешь.
Грин отчетливо сглотнула, Уилер различил шевеление под светлой кожей шеи. Всмотревшись в неё он вдруг впервые различил кроме двух темных отметок родимых пятен бледный тонкий след затянувшегося рубца. Будто выгоревшая петля повешенного он тянулся поперек горла. Словно ощутив его взгляд, Алексия подняла руку и безотчетно провела пальцами по шее.
– Чего вы хотите? – слабо спросила она, обращаясь к Берри, но тот перевел взгляд на Уилера. До суда это было больше его дело, нежели прокурора лично.
– Сдай Майло Рэмси.
– Даже если я соглашусь, мне ничего не известно.
– Тебе не нужно свидетельствовать. Только дай нам весомый повод крепко его ухватить.
– Что это значит?
Блэк не говорил Берри и не собирался сейчас говорить Алексии, что видел как Майло обнимал её в больнице и как, не обнаруживая себя ей, чутко присматривал на похоронах. Уилер сам не представлял, как кто-то вроде Рэмси в природе своей был способен на теплые чувства к другому живому существу, но правда была таковой, что Майло любил её. А так, Блэк не сомневался, что не тюремный срок, а именно Грин, которую он потеряет несмотря на все попытки обезопасить её, сломает его. Злорадно, ядовито, мстительно он собирался пробить в груди Рэмси сквозную дыру, всунуть туда руку и безжалостно там поковыряться, причиняя максимальную боль.
Вслух он уклончиво проговорил:
– Твой ответ взамен на мой.
***
Наверное, события последних дней, месяца или даже полутора лет выжгли Алексию изнутри до безразличной каменистой пустыни. Она приняла происходящее с таким холодным спокойствием, что удивилась сама себе. В кабинете Майкла Берри единственное, что она ощущала, была стальная горечь. Но не было ни страха, ни сожаления, ни ощущения загнанности.
То, о чем говорили Блэк и прокурор, в их интерпретации выглядело вовсе не так, как было на самом деле. Вот только её это не особо заботило, да и то, чему предстояло произойти далее, не беспокоило тоже. Главное, что с Оливером всё теперь было в порядке. Она успела сделать всё, что могла, чтобы спасти его, и Майло Рэмси ей в этом своеобразно помог. А потому Алексии было спокойно.
Наказание должно было прийти рано или поздно. И оно пришло в наилучший момент, когда она ещё не окончательно лишилась рассудка, влюбившись в убийцу, но когда уже отвоевала Олли у болезни.
Только внутри, отдельно от рассудка, сердце ощущало что-то тягучее, грустное. Грин с самого начала твердо понимала, как поступит, но в то же время на очень нездоровый манер нуждалась в Рэмси.
А потому, ответив согласием на предложенный Майклом Берри и Блэком Уилером план, прямо из кабинета прокурора она спустилась вниз, села в машину, набрала номер, совершать звонки которому прежде казалось каторгой, и безапелляционно потребовала:
– Давай встретимся.
– Что-то срочное? – отозвался из трубки стальной голос, и Алексия едва рефлекторно не ответила совершенно прямо: беги, Майло. Бросай всё и беги – из Ливерпуля, из Англии, из Европы.
Но она промолчала, договариваясь о встрече, и, конечно, ничего не сказала во время.
К условленному времени она приехала в Кросби – в третий раз в жизни, и с каждым визитом в дом Рэмси, вопреки ожиданию, волнуясь всё сильнее. Впервые она попала сюда, совершенно точно представляя, зачем. Во второй, наутро после нападения на неё, приехала исключительно на эмоциях: страхе за свою жизнь и гневе на Майло. Сейчас она припарковалась у многоквартирного дома совершенно отчетливо понимая, что не должна была здесь быть.
Картинка обернулась до совершенно противоположной. В апреле Майло дожидался её на Давентри-Роуд, и тогда его присутствие было последним, о чем Алексии захотелось бы попросить. Два месяца спустя она курила, неспокойно вышагивая вокруг своей Вольво, дожидаясь Рэмси и остро нуждаясь в его близости.
Он приехал точно в договоренное время – всегда устрашающе верный своему слову. В три резких движения запарковав длинный акулий силуэт БМВ, вышел из машины, потянувшись всем телом, будто провел за рулем день, и, лениво растягивая шаг, пошел к Алексии. Взгляд серо-зеленых глаз был прямым, испытующим, очень внимательным. Впервые Грин стало любопытно, откуда над левым глазом Майло появился темный тонкий шрам. То, о чем она раньше знала только некоторые сухие факты, но о чем предпочитала не рассуждать – его преступное прошлое и настоящее, – заинтересовало её. Чем он на самом деле занимался? Почему он оказался во всё это втянут? Сожалел ли о чем-то из того, что совершал?
– Ну, – подойдя, сухо бросил он. – Что нужно, прокурорша?
В нём уживалось несколько совершенно разных людей. Алексия была только наслышана о кровавом монстре, прячущемся в этом невысоком, крепко сколоченном теле, но воочию видела две других личности: этого безразличного, окидывающего её презрительным взглядом, произносящего черствые слова и хлесткие ругательства хама; и твердо знающего свои желания, но воплощающего их со своеобразной нежностью и щедростью, осторожного любовника.
Он обнимал её, целовал очень крепко, но чутко, гладил по голове, убаюкивая, гнался не только за своим, но и за её удовольствием. И в абсолютную противоположность от этого разговаривал с ней так, будто не только не был с ней нежным, но и по природе своей быть таким не мог. От этого контраста верить в обе эти непримиримые стороны Майло Рэмси было очень сложно. И каждый раз, когда он заговаривал с ней, ей казалось, что их близость она придумала. А когда та случалась, в Грин зарождалось что-то наивно отрицающее грубость.
– Ты, – коротко ответила Алексия, шагнула ему навстречу и поцеловала.
Сложно было понять в тот вечер и так же непросто разобраться потом, но Грин в тот раз ощущала к Майло особую страсть. То ли она высвободилась из неё, когда факт их неоднозначных отношений перестал быть её личным гнетущим грузом, то ли возникла как своеобразное сожаление о предстоящем расставании, а то ли стала просто закономерным витком спутанного клубка.
Это был их третий секс, и первый – после болезненного, нездорово резкого на кухонном столе, после судорожного на диване её гостиной несколькими днями ранее – настоящий. Они впервые полностью друг перед другом разделись, и эта нагота, соприкосновение разгоряченной голой кожи были чем-то сродни искренности. Насколько та была в их случае возможной.
Алексия осталась на ночь, но довольно долго они не спали – просто молча лежали, обнявшись; каждый думал о своём. И так, в темноте и аскетичной пустоте спальни Майло Рэмси, в кажущемся невозможным рядом с ним уюте Грин безмолвно прощалась.
От этого становилось грустно.
Рэмси оказался той надежной силой, той непробиваемой стеной, которой Алексии всегда не хватало в жизни – с самого детства, которая в последнее время стала просто необходимой. Но правда, о которой врали в романтических фильмах и книгах, состояла в том, что такая грубая сила не приходила одна и не существовала однобоко. Она оказывалась качеством, определяющим суть человека, его род занятий и круг общения. Получалось так, что, чтобы ощущать себя защищенной и даже какой-то – нелепо, по-детски наивно, по-девичьи глупо – особенной, заслужившей такого отношения от человека вроде Майло, нужно было мириться с темными – очень темными, цвета высохшей крови, зловонными – сторонами.
Майло Рэмси, как бы невесомо, задумавшись о чем-то, ни выводил на голой коже её бедра узоры пальцами, оставался всё тем же ублюдочным убийцей. И сложись всё как-то иначе, перед Алексией встал бы непростой вопрос: могла ли она с этим смириться?
***
В первую очередь пришлось заняться Мозесом Ллойдом. Того остановили для проверки документов и задержали до выяснения обстоятельств по причине совпадения с переданной в патрульную полицию ориентировкой на угон серебристого хэтчбека в пригороде Ливерпуля. Это дало Блэку 24 часа на воплощение критической части плана в жизнь.
Во вторую очередь, в обед следующего дня у спортзала, где постоянно занимался, был арестован Майло Рэмси. Его доставили в главное управление и по приказу упивавшегося каждой минутой происходящего Уилера оставили на несколько часов в камере предварительного задержания безо всяких объяснений.
Блэк испытывал невероятный злостный экстаз от мысли о том, что Рэмси сидел внизу, привычно уверенный в том, что его выпустят через сутки, потому что Алексия Грин подсуетится и пришлет на имя следователя строгое прокурорское распоряжение, и предвкушал, как обломает его по полной.
Он распорядился перевести Рэмси в комнату для допросов только ближе к окончанию рабочего дня, подсознательно оставляя разговор будто на десерт.
С юридического благословения Майкла Берри и по тщательной разработке самого Уилера в деле участвовало крайне мало людей, лишь единицы из которых знали всю правду. Одним из этих единиц был старый знакомый Блэка, детектив из убойного отдела. И прежде, чем спуститься для допроса, Уилер позвонил и коротко сообщил тому, чтобы был готов присоединиться. Затем неспешно сбежал по служебной лестнице. Целый день он собирался с мыслями, чтобы повести разговор в правильной тональности, чтобы внешне соответствовать сообщаемой информации, чтобы, в конечном итоге, выглядеть и вести себя убедительно – разбито.
И это к его неприятному удивлению ему удавалось без каких-либо усилий. На душе был полнейший раздрай, не перекрываемый наконец достигнутым успехом в многолетней борьбе. Пусть и не так буквально, как собирался представить Майло, он всё же терял Алексию Грин. За эту весну она стала ему противоречиво – не дорогой, не симпатичной и уж точно не любимой, но – небезразличной.
Когда она вошел, ощутил то, что испытывал с заключенными нечасто – Майло Рэмси, сложивший перед собой руки в наручниках, хмурящийся в исцарапанную столешницу, занимал собой всё помещение. Стены были обиты пожелтевшими панелями, очевидно не служившими никакой иной цели кроме неудачно декоративной – сужали тесную комнатушку до почти физически неуютного размера. На одной из глухих стен висел выгоревший и надорванный плакат с короткой справкой о правах задержанных и обязанностях полицейских. Здесь не было окна и не было просматриваемого с обратной стороны зеркала. Стол не стоял посередине, под низко повисшей лампой, чтобы по углам зловеще расползались тени. Он был придвинут к стене, вокруг него стояли три разномастных стула, а в углу и вовсе пылился старый металлический ящик для документов. Освещение было довольно ярким, холодным, едва заметно помигивающим одной их усталых ламп, едва уловимо, но надоедливо гудящим.
– Зачем ты с ней так? – спросил Блэк, закрыв за собой дверь, пройдя к свободному стулу, но не сев – только опершись о его спинку.
Майло Рэмси поднял на него прищуренный болотный взгляд и передернул плечами.
– С кем? – переспросил он негромко, и Уилер удивился тому, как его голос звучал совершенно иначе, нежели в записях телефонных разговоров, нежели он ожидал его услышать. Это была их первая личная встреча, и подобраться так физически близко к тому, за кем годами наблюдал издалека, ощущалось двояко.
– С Алексией Грин.
– Не знаю такой.
– Не знаешь? – повторил эхом Блэк, раскрыл принесенную с собой папку и достал из неё то же фото, с которым прежде заставил Майкла Берри, а потом и саму Грин воспринять его серьезно. Он бросил снимок на стол, тот по инерции заскользил к Рэмси. Майло коротко опустил в него взгляд и, различив себя, целующегося с Алексией возле её дома, косо ухмыльнулся.
– А она красивая баба, – проскрипел он. – Правда, детектив?
В том, как он поднял на него глаза и повел бровью, Уилер отчетливо рассмотрел – Рэмси знал об их свидании с Алексией. Любопытно, с её собственных слов? Она рассказывала ему, как обломала Блэка, и они смеялись над ним? Или ему всё доложил Мозес Ллойд? Или тот вечер они обсуждали заранее, Грин преследовала какую-то конкретную, выгодную Майло цель?
Блэк вмиг вспыхнул, едва со злости не потеряв нить.
– Зачем ты с ней так?! – прикрикнул он, и Рэмси осклабился.
– Как? Трахать её законом не запрещено. И похуй, что она из ваших.
Ещё никогда Уилер не был так близок к тому, чтобы броситься на задержанного с кулаками. Но вовремя одернул себя, понизил голос и продолжил упрямо настаивать на своём:
– За что ты с ней так? Чем она вдруг не угодила Гранту?
Оскал сполз с рожи Рэмси, он выпятил челюсть, вопросительно склонил голову набок.
– Вообще не ебу, о чем ты.
Он кинул ему ещё одно фото. То тоже заскользило по столу, задело угол первого, и, долетев до края, плавно спланировало на пол. Блэк изучил снимок до мельчайших деталей за те дни, что он пролежал в папке других заранее подготовленных фотографий в запираемом на замок ящике его рабочего места. Даже не заглядывая в него, отчетливо видел перед собой окровавленную Алексию. Зрелище было достоверно жуткое.
Если бы Уилер не присутствовал при его создании вместе с несколькими опытными экспертами их криминалистической лаборатории, запросто поверил бы в правдивость увиденного. Грин лежала на асфальте, подтянув к себе ноги, сложив перед собой руки так, будто заслонялась ними, но те безвольно упали. Волосы были растрепаны, в их спутавшихся, слипшихся кончиках запуталась резинка. Кожа, где просматривалась под слоем грязи и подсыхающей крови, была голубовато-бледной. Лицо было одной большой рваной раной, в которой непросто было различить отдельные черты, и едва ли можно было рассмотреть глаза, если бы налившиеся бурыми ссадинами веки не остались приподнятыми, обнажая остекленевший карий взгляд. Мочка уха была разорвана, будто дикий зверь позарился на скромные сережки Алексии. Её руки имели болезненную геометрию выломанных пальцев. По асфальту растеклось несколько темных, постепенно просачивающихся в трещины лужиц.
