Текст книги "Сделка (СИ)"
Автор книги: Ulla Lovisa
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)
– Нет, – сказал он. – На колени.
Будто подсеченная, Алексия упала.
– Ближе.
Она неохотно продвинулась вперед между пыльных кроссовок, когда-то оставивших грязные пятна в её гостиной и вот уже три года топтавшихся в её жизни.
– Ещё ближе.
От его одежды исходил запах, соединивший сигаретную прогорклость машины, что-то древесно-алкогольное, наверное, из бара, и влажно отдающее речной тиной. Вместо приказать в третий раз, Майло молча наклонился, снова сжал в кулаке её волосы и грубо дернул на себя.
– Займи рот, а то слишком много пиздишь, – сказал он, ткнув её лицом в ширинку. Алексию передернуло. Вместе с подступающей тошнотой на языке образовался неясный порыв малодушно извиниться. Но она сразу себя одернула. Если физически не отдаться – теперь, оказавшись на его замкнутой территории – она не могла банально из неравного распределения сил, то унижаться, прося прощение за правду, было крайним неуважением к себе. А потому она строго собралась, глубоко вдохнула и решительно расстегнула пуговицу и молнию.
Рэмси приподнял бедра ей навстречу, помогая одним сильным движением стянуть джинсы вместе с трусами, а потом завалился на бок, подхватывая валявшийся в стороне пульт. Телевизор включился с громким, точно поставленным голосом новостного диктора, Майло со скучающим видом стал нажимать на кнопку, наполняя комнату рваными отрывками текста и музыки. Цепляясь за это отвлечение, как за определяющие безопасные воду буйки, Алексия сделала ещё один глубокий глоток воздуха и рукой подтолкнула вялый, даже немного прохладный член себе в рот.
Ей было брезгливо обхватывать его губами, она избегала соприкосновений с языком и нёбом. Майло Рэмси стоило – если вообще было возможным – отдать должное: он очевидно заботился о своей гигиене, но Грин всё равно до парадоксального пыталась уменьшить контакт. Неловко она попыталась подвигать головой какое-то время, не провоцируя у Майло никакой ответной реакции, а потом ей в висок пришелся глухой удар пультом.
– Поактивнее давай, блядь! – рявкнул Рэмси. – Ты самая дорогая шлюха в истории Ливерпуля. Отрабатывай свою цену.
Алексия едва сдержала спазм, призывающий её с силой стиснуть челюсти, впиться зубами в член до первой крови, или и вовсе откусить его к чертям собачим. Но от перспективы этого её едва не стошнило. Она спешно отстранилась, спохватилась на ноги и, подхватив сползающее с плеч расстегнутое платье, сделала несколько стремительных шагов в сторону коридора.
– Стой! – раздалось грозное ей в спину.
Она замерла.
Перед взглядом промчались скривленные в псевдо-сожалеющем выражении рожи банковских клерков, хором отказывавших ей в кредите. Алексии так отчаянно захотелось потребовать у Майло Рэмси пистолет и отправиться к каждому из них по очереди, что она даже не смогла ужаснуться дикости этого позыва. Дай хоть один из них надежду, пообещай хоть какое-нибудь содействие, ей не приходилось бы сейчас проходить через это.
Обида, усталость и жалость к самой себе жгучими слезами подступили к глазам, прорвали старательно выстроенную оборону, просочились сквозь сомкнутые веки и градом покатились по щекам. Алексия не стала себя останавливать и громко всхлипнула.
– Перестань, – послышалось тише и ближе. – Повернись.
Кутаясь в платье, она крутнулась на носках, едва не уткнувшись в подошедшего Майло. Он резким движением сбросил её руки, удерживающие ткань на груди, и подтолкнул сгибом пальца подбородок.
– Как видишь, мне тоже это всё не очень по кайфу, – он красноречиво метнул болотистый взгляд вниз, на так и не вставший член. – Успокойся. Я налью тебе ещё выпить, а потом мы начнем всё заново. Ты не будешь вякать всякую хуйню – я не буду тебя бить. Договорились?
Алексия не ответила, только спешно утерла слезы. Майло воспринял это согласием, – а что она могла ему сказать? Могла ли передумать и найти другой способ спасти Олли? – заправился и пошел на кухню. Подняв опрокинутую, вывалявшуюся в поганой наркоте стопку, он плеснул в неё ещё немного желтоватой жидкости. Сначала опрокинул её в себя, потом долил ещё и подал Грин. Она с сомнением заглянула внутрь. Ей ничего не хотелось – ни этой огненной самогонки, ни секса, ни вообще быть здесь, ни жить. Перед её постепенно затуманивающимся снова подступившими слезами взглядом возникла ладонь Майло. Он решительно подтолкнул рюмку ко рту Алексии и помог выпить до дна. Едва она успела глотнуть последние жгущие капли, почувствовала на своих губах твердый, требовательный поцелуй.
========== Глава 5. Принятие. ==========
Майло никогда раньше не пользовался – не оценивал свои чувства – такими категориями, но вдруг понял, что ему безумно нравился запах Алексии. Что-то такое неуловимое, щекочущее, дразнящее, но одновременно чистое, почти святое. Такое, что одно легкое прикосновение к ней ощущалось сладостным грехом.
Он не стал бороться с её плотно сомкнутыми губами за взаимность, он сполз поцелуем на её подбородок, под острый угол челюсти, на шею. Майло голодно проследил запах к тонко выпирающим ключицам, вдоль плеча, а затем обратно – к линии волос. Там, казалось, его сосредотачивалось максимально много и насыщено.
Рэмси перехватил Алексию в руках, резко повернул к себе спиной и жадно вдохнул в себя тепло её шеи сзади, под растрепавшимся хвостом. Он попробовал её на вкус, опустив несколько поцелуев на тонкую кожу, под которой отчетливо прослеживал быструю пульсацию. Платье, сползшее с одного плеча, но зацепившееся за другое, он раздраженно сдернул – от того веяло чем-то искусственным, вроде духов или средства для стирки. Это отвлекало.
Кожа под снятым платьем оказалась горячей, на ощупь такой мягкой, что, казалось, следует чуть сильнее надавить, и она пропустит его руки внутрь. Майло исследовал тонкие, бессильно повисшие руки Алексии, узкую линию её плеч, накрыл ладонями небольшую упругую грудь, спрятавшуюся под контрастно царапнувшими пальцы кружевными узорами. Рэмси стянул бретели и одернул лифчик вниз, высвобождая теплые, приятно сминающиеся бугорки. Пальцами он нащупал соски, небольшие, но решительно вздыбившиеся, будто от холода. Прикосновение к ним стало проводником горячего тока, пробежавшего сквозь Майло и заставившего его голодно укусить Алексию. На бледной коже шеи осталось кольцо красноватых следов.
То, что происходило с ним, было Рэмси настолько незнакомо, что он не сразу признал накрывшее его чувство возбуждением. Обычно его заводило что-то совершенно другое, совсем иначе, дольше. Но в этот раз он ощутил, что в трусах стало предельно, болезненно тесно почти мгновенно. Было дело в колумбийском бухле, в торкнувшем его порошке или в прокурорше, Майло выяснять не брался, да и гореть впустую тоже не хотел.
Он повернулся и толкнул Алексию на стол. Выставив перед собой руки, она задела и едва не опрокинула жестянку наркотиков. С истошным скрипом банка поехала по столешнице, скрипя белыми крошками под дном. Взгляду Рэмси предстали узкие бедра и стройные ноги, упрятанные под дымку колгот. Фигурным краем аккуратную попу прятали черные кружевные трусы.
Майло не смог сдержать довольной ухмылки. Переменное послушание прокурорши забавляло. Его подмывало спросить, почему она выбрала именно колготки: потому что прикинулась дурой, потому что так решила проявить своё недовольство или банально из-за того, что – строгая конторская недотрога – не имела чулок. Но вместо впустую сотрясать воздух, он подхватил упругую невесомую ткань и с слабым упоительным треском разорвал аккурат на заднице. Алексия Грин пугливо вскрикнула и дернулась вперед, будто собиралась взобраться на столешницу и уползти, но Майло осадил её увесистым шлепком по оголившейся ягодице. Затем скользнул пальцами под шероховатую ткань трусов. Бедра Алексии плотно сдвинулись вокруг его руки, пытаясь задержать её, и Рэмси едва снова не вспылил – уговор был на то, что она разводит ноги, а не ломается.
Дотянувшись, он грубо подхватил половые губы и развел в стороны. Те оказались охуительно гладкими, но неприветливо сухими. Трахать до скрипа сопротивляющуюся щель было сомнительным удовольствием, а потому Майло плюнул себе на руку, и оставляя скользкий след на ногах Алексии и её белье, протолкнул два пальца внутрь, в горячую тесноту. Грин сдавленно замычала, напрягаясь всем телом. Её упершиеся в край стола руки сжались в кулаки, она уронила голову на столешницу и привстала на носках, пытаясь соскочить с пальцев. Он усмехнулся и убрал руку, давая ей перевести дух и собирая влагой на пальцах рассыпанный по столу кокс.
По-хорошему, прокурорше следовало расслабиться. Если ей не хватило двух порций алкоголя, Майло собирался ей помочь решиться на наркотики. Когда он вернул пальцы в её киску, она, почувствовав порошок, снова возмущенно вскрикнула и попыталась вырваться, но он надавил ей на спину локтем, прижимая к столу, и процедил:
– Тихо! Тебе понравится.
***
Чтобы усмирить колотящееся в глотке сердце, подавить подкатывающую волну паники, сберечь последние чистые капли рассудка, Алексия, будто заевшая пластинка, повторяла себе мысленно, что её не насилуют. Убедить себя в этом было сложнее всего. С одной стороны, она, безусловно, согласилась на это и пришла сюда сама. С другой, её чувства и тело настолько противились происходящему, что значение слова «изнасилование» в своем юридическом и лексическом толковании наиболее емко подходило.
Грин попыталась абстрагироваться. Но сконцентрироваться на отвлеченных мыслях, вроде планов и забот на предстоящие дни, не получилось. Пообещала себе день расслабления, ухода в салоне и шопинга – не помогло. Тогда из глубины памяти стала выхватывать лица и роли красивых голливудских актеров, увиденных в супергеройских боевиках, горячо любимых Олли. Но заместить Рэмси их образами тоже не выходило. В конечном итоге, не отдавать себе отчета в том, что это был именно Майло, и что он с ней делал, было невозможно.
Не в состоянии отсечь реальность, Грин решила пойти от противного – и сосредоточиться именно на ней. Вместо отлавливать свои эмоции, она стала внимательно следить за своими физическими ощущениями. Различила, как морозно онемело у неё между ног, какие влажные поцелуи оставляли на её спине губы Майло Рэмси, какими твердыми и горячими были его руки. Она постаралась вспомнить, когда в последний раз вообще была с мужчиной, и с удивлением осознала, что так к ней никто не прикасался больше года. Когда Майло дернул её на себя, и, неловко спотыкаясь о его ноги, она спиной на него натолкнулась, то поразилась тем, насколько незнакомо, чужеродно ощущалась мужская возбужденная плоть – пусть даже спрятанная под одежду.
Она не только не хотела Рэмси, она забыла, как это – хотеть, и как воплощать это желание в жизнь.
Майло прижал её к себе, мертвым узлом подхватил талию, так резко запрокинул ей голову, что потолок перед глазами пошатнулся, и снова прижался губами к шее. Она опустила веки и постаралась выровнять дыхание, то почему-то стало быстрее и прерывистее, сердце перестало напуганным галопом бежать в горле, но колотилось о ребра чуть сильнее и быстрее, чем Алексия привыкла его чувствовать. Ко рту вместо тошноты, крутившейся в её животе ещё мгновенье назад, из ниоткуда подступило желание засмеяться. Грин тряхнула головой, будто так могла прочистить сознание от алкоголя и грязно всунутого в неё наркотика, но добилась только того, что вокруг шеи удушающе сильно сжалась рука Майло.
Алексия запаниковала. Она уперлась руками в край стола и, что было силы спиной оттолкнула Рэмси. Он на удивление легко поддался, отступая, и Грин спешно повернулась к нему лицом, опасаясь, что он её ударит.
– Нет! – бессвязно выкрикнула она.
Майло криво поднял в ухмылке один угол рта и изогнул бровь.
– Нет? – переспросил он.
Картинка неуловимо переменилась. Алексия снова качнула головой, зажмурившись. Видеть мир таким ярко отчетливым, давяще рельефным было для неё в новинку. Мозг закипал от кокаина, тело воспламенялось.
– С хуя ли вдруг нет? – повторил Рэмси и резко приблизился. Он дернул её за волосы, вынуждая до жалобного скрипа в суставах запрокинуть голову, и накрыл её губы ртом.
Контролировать себя вмиг стало невозможно, будто между сознанием, сохраняющим последние капли холодной трезвости, ещё отдающим себе отчет в происходящем, и безусловными телесными реакциями перерубили связь. Она поняла, что ответила на поцелуй, только когда Майло вдруг засмеялся ей прямо в губы, и она рефлекторно потянулась за ним, когда он на мгновенье отстранился.
Его руки возникли под её руками крепкой хваткой и легко, будто она ничего не весила, равно как и её стремительно пустеющая голова, подняли и посадили на стол.
– Ох, прокурорша, – недобро выговорил Рэмси, придвигаясь и целуя в плечо. Прикосновение отдалось чем-то щекочущим, заставившим Грин поморщиться и отшатнуться. Вместо поцелуя Майло опустил на её плечо руку и подтолкнул ещё дальше, опрокидывая навзничь. Выстроив спешную дорожку к груди и по животу вниз, он резко дернул колготки, разрывая спереди, и Алексия почувствовала его теплое дыхание между своих ног. Из-за пробегающего внизу наркотического холодка Грин казалось, она ничего не различит, но прикосновение языка ощутила пронзительно четко – влажный, горячий, подвижный. Она вздрогнула, пробитая ознобом насквозь, и безотчетно свела ноги, но Майло оттолкнул их от своей головы, грубо разведя в стороны и крепко удерживая.
Алексия растерялась. После ударов, после грубого наматывания волос на кулак – вообще от Майло Рэмси – она такого не ожидала, а потому пугливо затаилась, опасаясь, что всё не так, как ей казалось, и на самом деле ей сейчас снова прилетит. С высокого потолка на неё безучастно смотрели кругляши мягко светящих встроенных ламп, под спиной холодно и твердо касался голой кожи стол, вокруг щиколоток тяжело сомкнулись пальцы. И только между ног в контраст всем остальным объективным неудобствам собиралось что-то теплое, мягкими волнами растекающееся от кожи вглубь, в отличие от сознания жадно принимающее ласки. В бедрах зародился и побежал вниз по ногам приятный спазм, заставивший Грин напрячься до самих пальцев и шумно выдохнуть.
– Ну вот. Я же говорил, что тебе понравится, – проговорил Майло. Он отстранился, на стол пришелся гулкий удар, отдавшийся толчком в затылок Алексии, и Рэмси навис над ней, внимательно заглядывая в лицо. – Будешь нормально себя вести – и всё будет нормально. На!
Он взмахнул перед её взглядом упаковкой презерватива и сунул её Алексии в руку, слез с неё и сам развалился на столе. Красноречиво расстегнул ширинку и приспустил штаны.
– Поработай, – добавил он, когда Грин села и растеряно оглянулась.
Противиться ему выходило себе дороже. Потому Алексия сжала в кулаке остро полоснувший ладонь квадратик фольги, забралась на ноги Рэмси, одним решительным движением, лишающим её саму возможности пойти на попятную, потянула резинку трусов вниз и сжала в ладони высвободившийся, требовательно вставший член.
– Открой, – сказала Алексия, бросая презерватив обратно Майло. И, перехватив его нахмуренный взгляд, прежде, чем он успел открыть рот и ей сухо ответить, опустила голову и провела языком от отвердевших яиц до темной, очень гладкой на ощупь головки.
– Это не леденец, – отозвался Рэмси и надавил Грин на затылок, заставляя обхватить член губами и опуститься. Она пугливо вздрогнула, когда головка ткнулась в глотку и едва не закашлялась, но взяла себя в руки и, подчиняясь заданному рукой Майло такту, стала двигаться. Вопреки упрямому желанию укусить она старательно отводила зубы, вместо этого плотно сжимая губы и повторяя каждый подъем и опускание головы скольжением языка вдоль отчетливо вздыбившейся вены.
– Умница, – сменив строгий тон расслабленно тихим, похвалил Майло. Давление его руки исчезло с головы Алексии, зашелестел надорванный край упаковки, и он протянул ей белесое скользкое кольцо презерватива. Она взяла его, неумело путаясь в собственных пальцах растянула по члену, привстала и, придержав край трусиков, медленно оседлала. Впускать в себя давящий, распирающий мужской член было так непривычно, что Алексия вся сжалась и забыла дышать, концентрируясь на том, чтобы остановиться, едва почувствует боль. Но она полностью опустилась, расслабив мышцы бедер, а той так и не ощутила. Замерев на мгновенье, чтобы удостовериться, что всё в порядке, Грин напрягла ноги и осторожно привстала. От бедер к коленям, болезненно остро упершимся в стол, покатилась неприятная судорога. Чтобы так двигаться, ей нужна была опора, и Алексия поставила руки Майло на грудь. Оттолкнувшись от неё, она подалась тазом вверх и опустилась, затем снова и с каждым разом всё ускоряла темп. Прогнув спину, она постаралась найти тот угол, под которым давление приходилось в чутко отзывающуюся точку внутри неё, и задвигалась ещё быстрее, ловя сладкое чувство внизу и подталкивая его выше, усиливая, растягивая, заставляя побежать по телу к голове.
Усилия порвали её дыхание на судорожные вдохи, а приятное бурление примешало к выдохам тихие стоны. Ей потребовалось всего несколько минут на то, чтобы, не получая никакого сопротивления, разжечь себя настолько, чтобы потеряться окончательно. Оргазм – забытое, редко достижимое прежде ощущение предельного переполнения и одновременного блаженного опустошения – накрыл её с головой, сотрясая спазмом напряжения и отплывая расслаблением, заставляя невнятно что-то прорычать и всхлипнуть, упасть в собственные уложенные на грудь Майло руки и мелко задрожать.
Она ещё ощущала угасающую пульсацию внизу, когда Рэмси подхватил её, перевернул и, навалившись сверху, спешными, обрывистыми движениями погнался следом. Он кончил так же быстро, как и она, резко придавив её бедрами и замерев. Его сердце заколотилось так, будто собиралось разорваться – Алексия почувствовала его безумный галоп в вене на шее Рэмси, когда он упал на неё, хрипло, судорожно вдыхая. И прежде, чем сама она успела прийти в себя, Майло слез со стола. Заправляясь, он с отдышкой выговорил:
– Охуеть! Ты… приведи себя в порядок. Нам надо кое-куда съездить.
Грин привстала на локтях. Комната медленно вращалась по часовой стрелке.
– Нам надо кое-куда съездить?!
– Да. Подъем!
***
Клуб «Королевство» был слишком тесным, слишком пафосным, слишком пропитан Грантом Джошуа, чтобы Майло относился к этому месту ровно. Со стен здесь свисали пыльные пластмассовые джунгли, светились неоном розовые фламинго, синие короны, желтые бокалы. В низком зеркальном потолке, содрогающемся в такт музыке и топоту ног, отражалась танцующая толпа. Сами посетители были однотипными расфуфыренными телками, меньшинство которых – если такие вообще были, наверное, просто достаточно убедительно притворялись – приходили сюда отдохнуть; большинство же надеялись оказаться замеченными кем-то из высокопоставленных друзей Гранта, регулярно наведывающихся сюда в поисках свежего мяса.
Рэмси проталкивался через зал, крепко ухватив Алексию Грин под локоть. Они оба выбивались из основной массы. Майло не пах дорогими духами, не отсвечивал ультрафиолет белоснежной рубашкой, не сорил деньгами, не заглядывался на танцующих на барной стойке полуголых девиц. Прокурорша не щеголяла глубоким декольте и голыми ногами, не извивалась змеей, оттопыривая задницу и заигрывающе поглядывая поверх плеча.
Они направлялись в самый последний, вип-зал у зашторенного входа в который надежнее любой двери сомкнули плечи два натасканных самим Рэмси амбала. Завидев его, они коротко кивнули и расступились. Сразу за их спинами музыка стала тише, в узком коридоре с мягкими панелями на стенах не взблескивали лампы. За коридором в помещении, разделенном на уединенные кабинки с диванами и столиками, было накурено и прохладно.
Грант Джошуа в компании двух друзей из крупного бизнеса восседал в своей коронной, центральной кабинке. Алексия Грант, увидев его, резко остановилась и округлила глаза.
– Уговор был только о тебе, – проговорила она, поворачиваясь к Майло и почти тыкаясь в него лицом. – Зачем я здесь?
Он передвинул руку с её локтя к ладони, подхватил и сжал её холодные пальцы. Только истерики или ступора ему сейчас не хватало – они и так опаздывали.
– Успокойся, – сухо приказал он. – Тебя никто не тронет.
И чтобы удостовериться, что так и будет, он дернул прокуроршу к себе и поцеловал в губы. На глазах у Гранта пометил её своей. Джошуа мог сколько угодно топтаться по яйцам Майло, пока был уверен, что он на надежном поводке. Если бы сейчас ему вздумалось прикоснуться к Алексии, Гранту пришлось бы дважды подумать. Переходить дорогу Рэмси было одинаково опасно и для врагов, и для друзей, и для босса. Ему позарез было нужно отстоять свои позиции: без Майло – никак, поверх него – чревато. А может, свои границы – напомнить Гранту, что у его цепного пса были собственные желания, были способы их достижения и пасть была достаточно зубастой, чтобы выгрызать утоление желания через живую плоть.
Когда они вошли в кабинку, Грант Джошуа встал и манерно поклонился:
– А, мисс Алексия – моё почтение – Грин!
Он протянул к ней руку, подхватил её кисть и потянул вокруг стола на диван ближе к себе. Майло нехотя разжал пальцы, отпуская прокуроршу. Джошуа, будто услышав скрип зубов, с которыми Рэмси это сделал, обернулся к нему и, подмигнув, добавил:
– Вот оно, значит, как! А я-то думал, почему он мне Вас не показывает. Он жадничал!
Алексия неспокойно оглянулась на Майло, в глазах повис произнесенный ею, но не получивший ответа вопрос. Рэмси едва заметно кивнул – делай, что велят. Она послушно села рядом с Грантом.
– Я о Вас наслышан, – сообщил он. – Удивительно и даже жалко, что нам не выпадало встретиться прежде.
Грин, натянутая, как струна, скривила губы.
– Действительно, мистер Джошуа, – ответила она едко. Так, глотая страх и неприязнь она обычно разговаривала с Майло. – И я о Вас наслышана. Столько материалов на Вас проработала, что удивляюсь, как мы прежде не встретились в суде.
Майло, остановившийся в проходе, напрягся. Ему захотелось ухватить её, выволочь из-за стола и влепить пощечину, чтобы присмирела. Нельзя городить такую хуету. Но Гранту эта дерзость пришлась в самый раз. Он откинулся на спинку и довольно захохотал, похлопывая себя по колену.
– Видите, я же говорил, что с прокуратурой на короткой ноге, – резко отсекая смех, проговорил Джошуа, обращаясь к двум своим спутникам. Он представил их Алексии, коротко рассказал ей о том, что излишняя внимательность, а порой даже некоторый произвол полиции неприятным образом сказывались на их деятельности; взял у одного из них папку с деталями и передал ей, а после вскинул взгляд на Рэмси.
– Ну всё, Майло. Больше не смею задерживать – она вся твоя.
Когда они вышли из клуба, Грин дернулась и высвободила локоть, но послушно пошла и села в тачку. Пока они ехали по намокающему ночному Ливерпулю, погружающемуся во всё более крепкий сон по мере отдаления от центра, оба молчали. Прокурорша сидела, обхватив себя руками и нахмурившись. Волосы, кажущиеся в темноте черными, завившимися от влаги прядями спадали на собранное лицо.
Рэмси постепенно отпускало. Действие кокса и секса таяло, на него накатывались голод и усталость – верные признаки успокоения. На химическом или естественном взводе Майло мог существовать сутками без жрачки и сна, черпая энергию из разверзающейся в нём черной пропасти. Но сейчас ощущал, что расслаблялся, и был этому рад. В этой поганой гонке без пауз и послаблений порой можно было подохнуть без чужой дуры-пули.
– Когда я получу деньги? – негромко спросила Алексия. И он едва не ляпнул честно: когда наскребет достаточно налички.
– Скоро.
***
Она очень надеялась, что тетя Перл спит, но её шаги послышались на лестнице, едва Алексия успела разуться и войти на кухню. Она спустилась, кутаясь в свитер поверх ночной сорочки, и остановилась в дверном проеме.
Сколько раз она вот так заставала вернувшуюся с дискотеки или затянувшегося свидания подростка-Алексию, сколько раз чуяла запах сигарет и алкоголя, сколько раз понимала, каким вечер выдался для Алексии и друзей, и к чему злоупотребление этим их в конечном итоге приведет. Тогда, в шестнадцать Грин избегала поднимать глаза и ощущала то же самое в тридцать один.
– Не смотри на меня, – почти шепотом попросила она.
Её трясло от холода и бушующего внутри неё водоворота несовместимых чувств и мыслей. Телу было хорошо, но на душе – погано. Она отчаянно запрещала себе думать, но тяжелый скользкий камень, с которого ещё час назад бессильно скатывались любые мысли, исчез из её протрезвевшей головы. Грин подошла к раковине, открыла дверцу шкафчика над ней и пошарила между посуды рукой в поисках бутылки.
Перл выразительно, осуждающе – Алексия ненавидела этот звук до зубной боли – вздохнула. В этом вздохе было всё разочарование мира, сконцентрировавшее своё острие именно на ней.
– Оливеру не спалось. Он плакал и звал тебя.
Это полоснуло по сердцу так, что Грин вздрогнула. Неосторожно задетый её рукой стакан на полке жалобно звякнул.
– Я понимаю, что тебе тяжело, – продолжала Перл. – И знаю, что хочется отвлечься. Но сейчас ты нужна здесь, ты нужна сыну.
Алексию коробило от того, как тщательно тетя избегала произносить вслух очевидную им обеим суть претензии. Она ощущала, что сейчас, если не отыщет проклятую водку и не вернется в постепенно выветриваемое ощущение легкой эйфории, её вырвет или она и вовсе рехнется.
По голым ногам полз озноб, на внутренней стороне бедер приглушенно саднило, в носу застрял запах прокуренной БМВ, в ушах – ритмичные ударные клубной музыки, перед глазами – внимательный болотно-туманный взгляд из-под нахмуренных бровей, разделенных глубокой вертикальной складкой.
– Замолчи, Перл, – едва продавливая сквозь горло, сжавшееся в предвещающем рыдания спазме, звук, сказала Алексия. – Просто заткнись.
Тетя не представляла, – и слава богу – через что Грин пришлось, уже приходилось и, несомненно, ещё придется пройти ради Оливера. Она не знала, чем для Алексии обернулись эти вечер и ночь, не могла ощутить того же отвращения к самой себе, которое испытывала Грин. Поцелуи Майло Рэмси остались на ней скользкой пленкой, её подчиненность Гранту Джошуа покрыли её гнилой слизью. Её насквозь пропитала продажность, она ощущала её острой язвой в каждом органе, тяжестью в желудке, тупой саднящей болью в позвоночнике.
Она не хотела этого объяснять, она не хотела, чтобы кто-либо вообще об этом знал – эта тайна была её, и только ей в этой зловонной луже тонуть.
– Оставь меня в покое, – добавила Алексия едва слышно, наконец нащупывая горлышко бутылки.
– Этот бандит тебя до добра не доведет, – наконец выплюнула Перл, и с этими словами, будто с внезапно распахнувшейся в зиму дверью, комната наполнилась искрящимся морозом. Грин, прижимая бутылку к груди, повернулась и посмотрела на тетю. Впервые за очень долгое время между ними накалилось предельное непонимание, недовольство друг другом.
– Ты ничего ни о нём, ни обо мне, ни о том, что меня с ним связывает, не знаешь, – глухо проговорила Алексия. – А потому избавь меня от нравоучений.
Алексия же, напротив, слишком хорошо представляла, до какого крайнего не добра её может довести Рэмси. И думать – а уж тем более, говорить – об этом было так невыносимо тяжело, что она спешно открутила колпачок и сделала два небольших, обжигающих рот глотка. Водка отслеживаемым жаром потекла вниз по горлу в желудок. Тот жалобно заурчал – голодный и сведенный спазмом напряжения.
– Ты решила себя погубить вместе с Олли, да?
– Ох, тетя! – вспылила Алексия, с грохотом отставляя бутылку. Это было переходом за непозволительную черту. О смерти сына в её присутствии даже врачи предпочитали не говорить. Она развернулась и спешно зашагала к лестнице. Первым делом ей была нужна ванна – горячая, полная пены, способная смыть с неё хотя бы табачную горечь. Затем ей нужна была узкая, но такая уютная и теплая кровать Оливера. Сегодня она собиралась спать с ним – пусть что бы ни говорили семейные психологи о вреде такой физической близости.
***
Блэк Уилер ворочался в кровати, заслоняемый от сна бессвязными обрывками мыслей, вспыхивающих и сразу гаснущих, не вмещающих ничего значимого, но поддерживающих бурление в его сознании. Всю субботу он провел в архивах и оцифрованной полицейской базе, изучая все материалы по арестам и обвинительным судебным решениям над членами группировок, до которых только мог физически и по предоставленному допуску дотянуться. Теперь разрозненные клочки преступлений, следственных мероприятий, выжимок из судебных заседаний, сухих формулировок смешались в стремительно вращающемся калейдоскопе в его голове. Он лежал, не в силах не просто заснуть – хотя бы закрыть глаза.
Ему нередко говорили, – руководство, коллеги, жены – что так гореть работой неправильно, даже небезопасно. Уилер объективно понимал и принимал их аргументы, разделял их мнение, но не пропускать всё через себя не мог. В конечном итоге, наверное, именно это и делало его достаточно хорошим детективом – ему не было безразлично. Это же часто перепахивало его жизнь в полнейший хаос.
Не в силах больше рассматривать плавное скольжение света фар по потолку, он встал с кровати, включил свет и пошел на кухню. Небольшую квартирку над продуктовым магазином, будящим его тонким звоночком на двери с первым ранним посетителем, он снимал уже много лет – ещё со времен службы в патруле – и уже и не представлял себя ни в каком другом месте. Здесь бывало довольно шумно, а в ветреные дни холодно из-за рассохшихся оконных рам, но даже с этими значительными недостатками квартирка была ему настоящим домом.
Он переехал сюда с первой женой, здесь с ней развелся, сюда с первых свиданий приводил ту, которая в последствии стала второй, сюда же привел её, когда она стала миссис Уилер, отсюда искал для них новое жилье, но так и не съехал – развод наступил раньше. Тут всё было им куплено, собрано, поломано и кое-как отремонтировано. В квартире царил привычный ему упорядоченный хаос. Обеденный стол, никогда не используемый по назначению, ломился от бумаг, утягиваемых с работы. На углу всегда опасно балансировала чашка с темной пленкой осадка на стенках, которую он мыл перед тем, как заваривал новую порцию чая, а не после того, как его выпивал. На спинке единственного приставленного стула собирались и постепенно таяли, перетекая в стиральную машинку и на сушку, стопки одежды. Под столом змеиным кублом спутывались провода.
Блэк прошел на кухню, налил в электрический чайник воды и щелкнул кнопкой. Когда не спалось, он предпочитал занять себя чем-то – время так проходило быстрее, а порой даже плодотворнее. Иногда он выходил на улицу и долго, порой до самого рассвета, бродил, но эта ночь была доверху залита дождевой водой. Иногда он садился за работу, и поскольку уставший мозг редко принимал стоящие решения, он занимал руки – разбирал бумаги, наводил порядок в компьютере, перебирал стопку карманных блокнотов, разделяя записи в них на полезные и мусор.
