Текст книги "Сделка (СИ)"
Автор книги: Ulla Lovisa
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)
Когда незадолго до обеда ей пришло письмо от Уилера с сухо составленным запросом, – его тон неприятно её задел, а впрочем, она сама была виновата, вступившись за Рэмси так опрометчиво резко – Грин пришлось с собой повоевать за принятие правильного решения. С одной стороны, Майло должен был ответить за все совершенные преступления. С другой, в ней говорило что-то низкое, подло желающее мести, животно удовлетворившееся видом крови. Правильно по совести было бы дать полиции сработать тихо, но правильно для неё было предупредить. Во-первых, она боялась стать следующей. Во-вторых, она зависела от Майло сейчас куда сильнее, чем когда-либо прежде – она всё ещё не получила деньги.
Потому теперь, справившись со всем неотложным на день и примирившись с неизбежным, пешком отправилась в «Хибби-Джиббис». Она привычно приближалась к бару с другой стороны улицы, и как раз когда собиралась её перейти, её кто-то окликнул по имени. Грин оглянулась. Следом за ней в десятке метров спешил молодой парень с повисшими вокруг шеи массивными яркими наушниками.
– Простите, Вы мне? – остановившись на краю тротуара, уточнила Алексия.
– Да. Ты к Майло?
– Я Вас знаю?
Он приблизился и остановился, резко обдав её ментоловым запахом своего дезодоранта.
– Нет, – мотнул парень головой, кривя губы в ухмылке. – Но я уже неделю тебя охраняю.
Его лицо вдруг возникло в памяти Алексии – он открыл для неё дверь кофейни несколькими днями ранее, вчера во время обеда она видела его на лавочке во внутреннем дворике прокуратуры. Выходило так, что его к ней приставил Рэмси. Ощущалось это двояко. С одной стороны, после нападения она стала пугливо шарахаться всего, и теперь знать, что по пятам за ней следовал кто-то настолько крепкий, было значительным облегчением. С другой стороны через его присутствие Майло стал ещё незримее ближе, его стало удушающе много.
– Допустим, – невнятно сказала Алексия.
– Так ты к Майло? – её новый-старый охранник кивнул подбородком на пока отключенную красную вывеску «Хибби-Джиббис».
– Да, а что?
– Его там нет. Жди здесь.
В три широких шага он пересек улицу, взбежал на крыльцо бара и на минуту исчез за его дверью, а когда появился, держал в руках ключ от машины. Припаркованный перед баром белый фургон подмигнул отключившейся сигнализацией.
– Садись, – указывая на машину, сказал охранник. – Отвезу.
Алексия, всё это время не шевелившаяся больше от ступора, нежели от послушания, нахмурилась. Она перевела взгляд с фургона на бар, затем на яркие наушники вокруг бычьей шеи, потом оглянулась по сторонам. Она сомневалась, стоило ли верить этому парню, а с другой стороны, не находила ничего, что заставляло бы усомниться в правдивости его слов и намерений. Грин даже хмыкнула тому, насколько извращенно естественно в неё встроилась установка всегда быть на стороне Рэмси. Не верить посторонним, утверждающим, что от него, будто он был для неё кем-то близким, через кого легко было подобраться; защищать его от полиции и прокураторы, защищать даже перед тетей Перл. Она плюнула на все опасения и на заведомо безрезультатную попытку проследить, когда всё стало именно так и перестало провоцировать в ней отторжение. И села в фургон.
Тот, громко дребезжа в гулком кузове чем-то металлическим, привез её из центра в индустриально прямоугольную застройку где-то на западе. Трафик тут почти отсутствовал, как и пешеходы. На глухих кирпичных стенах красовались обрывки старых афиш и росчерки граффити, поверх высокого забора тянулись спутанные кольца колючей проволоки. На обочине улицы с почти начисто стершейся разметкой, у серой коробки здания с тремя рядами непрозрачных больших окон стоял длинный синий БМВ.
Охранник, оказавшийся молчаливым, но постоянно неуютно косившийся на Алексию, провел её за тяжелую металлическую дверь, неровно окрашенную черным, в наполненный острым запахом пота и оглушительным эхо тренажерный зал. На покрытом чем-то резиновым, обо что подошвы неприятно остро свистели, полу валялись большие тракторные шины, с вбитых вдоль кирпичной стены металлических прутьев свисали разной формы и размера боксерские груши; на одиноко стоящей спортивной лаве растрескалась обивка, обнажив потемневший от пота и времени поролон. Здесь было всего несколько сосредоточенно работавших человек, среди которых в тусклом свете старых ламп Алексия не сразу смогла рассмотреть Майло Рэмси.
Тот в дальнем углу лежал грудью на косо приставленной к стене лаве и, разводя мелко подрагивающие от усилий руки, поднимал гантели. На голову был натянут серый капюшон, лицо под ним, когда Майло вскинул взгляд, оказалось покрасневшим до неестественно темного цвета. Вены на лбу и висках напряженно вздулись, пот бежал по коже, блестел в бровях и щетине, повис одинокой каплей на ресницах.
Отложив гантели – те упали с глухим ударом, от которых задребезжало ближайшее прикрученное к стене зеркало – он встал, порывисто стянул кофту и, утершись ею, скомандовал:
– Все вон!
Занимавшиеся вместе с ним молча остановились и послушно направились к двери. Рэмси вскинул руку и ткнул пальцем за спину Алексии.
– Ты тоже, – добавил он, обращаясь к привезшему её охраннику.
Грин, пока скрипели их удаляющиеся шаги и тяжело вздыхала, закрываясь, дверь, молча рассматривала Рэмси. Неделю назад она уже видела его голый торс, но в то раннее, предельно эмоциональное для неё утро не обратила внимания на то, каким жилистым был Майло. Под кожей рельефно проглядывала его неочевидная – скрывающаяся за одеждой – сила, под резинку широких спортивных шорт спускались грубо выступившие, будто литые, косые мышцы живота. Рост и неширокие плечи могли сыграть злую шутку с любым, рискнувшим ввязаться в драку с Майло. Алексия на себе испытала, какими напрасными были отчаянные попытки сопротивляться его физической силе. От воспоминаний по спине, ещё мгновенье назад пылавшей жаром в душном помещении, побежал неприятный холодок.
– Ну? – когда они остались одни, протянул Рэмси.
– За тобой установят круглосуточную наружную слежку, – выговорила на одном дыхании Грин будто заученную фразу. – И прямо сейчас следователь добивается от суда ордер на прослушку твоего телефона.
Майло, старательно утиравший с лица и шеи пот, остановился и медленно опустил руку со скомканной, потемневшей от влаги кофтой. Брови недобро опустились, отчего взгляд стал тяжелым, налился болотной густотой.
– Так избавь меня от этого, – ответил он.
– Не могу. Распоряжение прокурора.
– С чего вдруг?
– Томас Уайт и Дэвид Мэтьюс, – коротко сказала Алексия, и по тому, как едва различимо, но все же дрогнуло что-то в лице Майло, поняла – это и вправду сделал он. Мороз стал болезненно впиваться в кожу. Она сглотнула и добавила: – Нужно было работать… деликатнее.
– Деликатнее? – ядовито переспросил Рэмси, поведя бровью. Он сделал короткий шаг вперед. Грин смогла различить солено-горький запах его тела. Недобро вибрирующим шепотом он продолжил: – Ты – мой человек, Алексия. А к моим людям никто не смеет прикасаться.
***
Во вторник они разошлись на некрасивой ноте, и два дня спустя Блэк Уилер, перекипев раздражением и даже некоторой обидой, приняв, что, возможно, и в самом деле был не прав, решил это исправить. Начал он с того, что в ответ на полученные от Алексии исправления в запросе на ордер отправил благодарность. Обычно он не выделял на «спасибо» отдельное письмо, понимая, насколько могли засориться папки входящих и исходящих; обычно просто добавлял это слово в конце основного текста, но в среду настрочил Алексии очень грубо составленный черновик, в который не добавил ни приветствия, ни благодарности. А потому ощущал, что исправление этого было первоочередным.
В четверг вечером Блэк позвонил Алексии, извинился за то, как повел себя у Майкла Берри, и без особой надежды поинтересовался её планами на пятницу. Но к его приятному удивлению Грин ответила, что ничем не была занята. Они договорились после работы встретиться, поужинать и прогуляться. Уилер, на короткий промежуток времени провалившийся в то же уныние, которое сопровождало его несколько лет в наркоконтроле, воспрянул духом. На работе и на личном всё стало в унисон и очень правильно налаживаться.
В пятницу перед самим уходом с работы Уилер оказался втянутым в срочно созванную летучку, а потому не успел, как планировал, встретить Алексию у прокуратуры. Она сама – летящая цветастая юбка, темная шелковая рубашка с аппетитно расстегнутыми верхними пуговицами и небольшие, гулко отбивающие ритм каблуки – ждала его у Альберт-Дока.
– Прости, – подбегая к ней, сказал Блэк. – Дернули в последнюю минуту.
Грин улыбнулась ему и подставила под приветственный поцелуй щеку. От неё пахло чем-то цветочно-пряным, обволакивающим.
– Я понимаю, – ответила она, едва касаясь его щеки губами.
– Ты голодна?
– Нет. Ещё не очень. Может, сначала пройдемся?
Уилер, хотя его живот сводили спазмы – он не успел нормально позавтракать, не имел времени на обед и перебивался только завалявшимися на общей кухне солеными крекерами, кивнул.
– Давай!
Они неспешно побрели вдоль воды. На теплом вечернем ветру шумно трепались цветные флажки, натянутые между кованных фонарных столбов. У большого корабельного якоря, стоящего памятником, фотографировались туристы; на лавочках обнимались парочки. Скрипели канаты на палубе старого корабля, вода звонко плескалась между его бортом и бетоном пирса. В окнах музея постепенно зажигался свет, а над водой сизыми клочьями собиралась влажная дымка. Другой берег в ней казался лишь миражом, мутным отражением городского рельефа этого берега.
Разговор завязался удивительно легко – ни о чем и обо всём понемногу. Они не знали друг о друге почти ничего, а потому им было о чем поведать, но были знакомы уже будто целую вечность, и так говорить становилось просто. Звучание голоса Алексии – живого, не искривленного помехами радиопередач – навевало на Блэка приятную ностальгию по тому времени, когда многое казалось значительно проще. Её физическое присутствие добавляло в воздух теплый, придающий сил ток.
Когда солнце постепенно сползло за крыши, у реки стало прохладно и сыро. Алексия Грин несколько раз отчетливо поежилась, и Блэк воспользовался этим, как предлогом свернуть в город, в тепло узких улиц и близость ресторанов. Уилер мысленно отругал себя за то, что не имел с собой никакого пиджака или куртки, которые мог бы заботливо набросить на плечи Алексии, но решил восполнить это недешевым итальянским рестораном, попавшимся им на пути. Он настоял на том, чтобы заказать вино, несколько блюд и десерт. Грин скромно опиралась всему, а в конце и вовсе предложила разделить счет. Блэк нахмурился на неё и сразу растаял от того, как кокетливо она улыбнулась и опустила взгляд. В таких тонких жестах в ней проявлялась приятная женская натура, немного пружинящая легкой иронией, очевидной самостоятельностью, но мягко принимающая решительный мужской натиск. Алексия была из тех, рядом с кем Уилер оставался самим собой и таким, без излишних усилий, ощущал себя особенным.
Поужинав, разомлев от теплой еды, алкоголя и компании, они вышли в уже наползшую на Ливерпуль темноту, и без особого маршрута побрели вниз по примыкающему к ресторану переулку. В нём, безлюдном, Блэк сначала приобнял Алексию, – та поддалась – а затем, невзначай замедлив их шаг, поцеловал.
Грин сначала с сомнением замерла, но затем очень осторожно ответила. На её губах осталась сладкая горечь вина и шоколадный привкус десерта. Блэк обеими руками подхватил её голову, мягкие волосы шелком смялись под его пальцами, она тонким пугливым теплом прижалась к нему.
Обычно он не напирал, оставляя женщинам пространство – ведь выучил на практике, без кислорода даже загорающаяся к нему симпатия быстро угасала. Он не стирал физические границы на первых свиданиях, только если не было совершенно очевидным, что женщина сама этого хочет. Он научился играть в неочевидное наступление, и такая тактика нередко приносила ему победу.
С Алексией Грин всё получалось как-то противоречиво. Её поведение балансировало на тонкой, почти неразличимой грани вежливости, её врожденной приветливости и проявления действительного, но стесненно спрятанного интереса. Целуя её, – наверное, дольше и крепче, чем требовалось – Блэк сомневался, куда от этого двигаться дальше. Ему хотелось большего, но что касалось Алексии – в воздухе висел большой вопросительный знак. Уилеру требовалось ещё немного времени.
– Ты не устала? Как насчет того, чтобы ещё пройтись? – предложил он, отстранившись.
– Да, хорошая идея, – ответила Грин. И они, как-то неловко отшатнувшись друг от друга, а потом так же скованно, немного дергано взявшись за руки, отправились гулять. В какой-то момент – и от этого у Блэка по коже побежали мурашки – Алексия прислонилась к нему, её пальцы выскользнули из его ладони, она рукой обвила его пояс и уронила руку ему в подмышку. Так, обнявшись, всё пытаясь подстроить друг под друга шаг – Грин приходилось дважды перебирать ногами, звонко отстукивая такт каблуками за один протяжный шаг Уилера – они прошли два квартала. А затем Уилер решил пойти ва-банк.
– Я не хочу тебя отпускать, – признался он. – Поехали ко мне?
Уже окончательно стемнело, и свет ближайшего фонаря не достигал лица Алексии, а потому Блэк не мог точно рассмотреть её выражение. Ему показалось, что её взгляд задумчиво затуманился, он сполз с его лица куда-то в заместившее его грудь пространство и замер. Уилер был уверен, что Грин искала причины, которыми сможет объяснить свой отказ. Но в очередной раз за вечер она преподнесла ему приятный сюрприз:
– Поехали.
***
На свидание Алексия согласилась скорее от противного, нежели из искреннего желания провести вечер с Блэком Уилером. Он, безусловно, был хорошим парнем. Если предельно честно, он был из тех хороших парней, которых в жизни Алексии почти не случалось. Она сама уже не знала наверняка, было ли это всегда её осознанным выбором, чем-то подсознательным или какой-то эфемерной судьбой, но те, с кем ей выпадало быть в каких-либо отношениях, так или иначе не были хорошими парнями.
Некоторые вели себя по отношению к ней некрасиво, порой подло и даже грубо. Был женатый мужчина, долго лгавший ей самой и, конечно, своей супруге. Был тот, кто бесстыдно изменял и совершенно искренне не понимал, почему всё не могло идти таким же чередом и дальше; а был тот, кто самой Алексии не давал свободно вдохнуть, в каждом её телодвижении подозревая неверность. Пожалуй, единственным, которого она могла вспоминать с чем-то отдаленно напоминающим положительные эмоции, был отец Оливера – просто потому что подарил ей сына.
То немногое, что Грин знала и видела в Блэке Уилере, выгодно отличало его от всех прежних. Но это не было единственной причиной. Главное, Алексии нужно было отвлечение. Жернова трудностей и риска на работе, страха и всё утяжелявшегося уныния дома переминали её с такой силой, что она была готова ухватиться за любую возможность сбежать хотя бы на несколько часов. Каким бы ни было свидание, размышляла Алексия перед тем как прийти, оно могло её отвлечь. И оно отвлекло.
Блэк жадно, щипая через ткань кожу, стягивал с неё рубашку. Его руки перебегали по её телу спешно, едва касаясь, но одновременно как-то грубо – так, будто он не хотел доставить удовольствие, а торопливо проводил переучет. Грудь – есть, плечи – есть, талия – есть. Придавленная им к кровати Грин вдруг с удивлением поймала себя на том, что рядом с резкими прикосновениями её память воссоздавала на коже мягкие поцелуи. Уилер был увлечен собственными действиями, и в противовес ему ожил внимательный серо-зеленый взгляд, следящий за выражением её лица. Когда Блэк высвободил руку Алексии из рукава, она спешно протерла глаза, вытесняя из них странное видение. Ей ни к чему было сейчас думать о Майло Рэмси – она весь вечер подталкивала себя в объятия Уилера именно для того, чтобы от Майло Рэмси отвлечься. Но отчаянный побег привел туда, откуда начинался.
Чем строже Алексия приказывала себе об этом не думать, тем выпуклее, почти физически ощутимыми становились дыхание и голос Рэмси. Перед взглядом оживал взмокший рельеф торса, на кончике языка чувствовался горьковатый вкус его губ. Грин едва не выругалась вслух.
Прелюдия Блэка насколько оказалась скомканной, настолько же и быстрой. Алексия не успела разобраться с прогрызающими её мозг червями, не смогла даже цельно осознать происходящее, когда Уилер резко втолкнулся в неё. Движение отдалось резкой вспышкой боли где-то внизу живота. Алексия попыталась немного отодвинуться, потому что дерганные движения Блэка прошибали её едва не насквозь, но он упрямо притянул её обратно, не обратив внимания на отчетливо проступившее на её лицо страдание. Это стало последней каплей.
– Остановись, пожалуйста, – твердо сказала Грин, откатилась из-под Блэка и порывисто встала с кровати.
Уилер, впопыхах даже не снявший брюки, сел на самый край и оторопело на неё оглянулся. На его высоком лбу уже успели проступить капли пота, взгляд был ошалелым, мечущимся по голому телу Алексии. Она поежилась.
– Я сделал что-то не так? – спросил Блэк с отдышкой.
– Нет! Нет, дело не в тебе, – соврала Грин. Хотя дело, конечно, было исключительно в нём – он натягивал её, как бездушную куклу. А возможно, и с этим смириться было невозможно, дело было всё же в ней. – Просто я… я не могу.
– Почему?
– Я… это непросто. Мне… – мерещится другой мужчина, с которым ей выпало быть в большей степени против своей воли. Но теперь быть не с ним, а с кем-то другим казалось чем-то чудовищно неправильным. – Нужно домой.
– Всё в порядке?
– Да, – продолжала самозабвенно врать она. – Просто я потеряла счет времени.
– Ну… – Уилер оглянулся по комнате в поисках подсказки. – Я отвезу тебя.
– О, нет! – вскрикнула Грин, подхватывая с пола свою одежду. – Не нужно. Я сама.
– Я настаиваю.
– Прошу, не надо.
– Но там глупая ночь! Куда ты одна?
Она подтянула на талию юбку, наполовину скрывая свою наготу и так чувствуя себя значительно лучше. И впервые за весь вечер произнесла правду:
– Поверь, я в полнейшей безопасности.
Грин оделась в неуютно повисшей тишине, но вопреки этой колкой неловкости ощущала облегчение. В своей усталости она как-то извращенно преобразовала понимание отвлечения в создание новой трудности, но вовремя спохватилась. Ей не нужны были отношения, и уж точно не нужны были с тем, кто не вызывал внутри неё искренний отклик и кто не заслуживал лжи. По-человечески Блэк Уилер был ей приятен, и было бы крайней подлостью корыстно его использовать.
– Прости, – тихо сказала Алексия у входной двери, привстала на носках и поцеловала Блэка в щеку. – Доброй ночи.
Она с приятно будоражащей физической легкостью сбежала по узким ступеням и вышла в прохладную, пряно пахнущую надвигающимся дождем ночь. Грин оглянулась – улица была пустынной – пытаясь вспомнить, с какой стороны сюда свернуло такси, в каком направлении были чуть более оживленные дороги. И наугад пошла к перекрестку.
Ветер зыбко пробирался под одежду, в волосах начала собираться тяжелая влага. Алексия обвила себя руками, покосилась на наручные часы – перевалило за десять часов – и с грустью поняла, что уже не успевала запрыгнуть в случайный прокатывающийся мимо автобус. Оставалось только искать такси – машина Грин осталась у прокуратуры.
На пересечении двух узких улиц, встречавшихся на перекрестке закрытыми темными витринами магазинов, Алексия снова свернула наугад, но едва сделав несколько шагов, остановилась. Впереди она различила грозный холодный прищур фар. Глупо, конечно, но уже три года она опасалась всех встречавшихся БМВ. Силуэт этой и темнота окраса были слишком похожими, чтобы переступить через надежно въевшийся страх. Грин стремительно развернулась, но прямо перед ней возник темный невысокий силуэт. Алексия едва не налетела на него и напугано выдохнула:
– Ох, черт!
Майло Рэмси, хмурое небритое лицо, материализация её мыслей, кивнул, будто соглашался с тем, что был родом из ада.
– Как свидание?
Вопрос неприятно царапнул где-то между ребер. Глупо было не понимать, что её преимущественно незримо присутствующий охранник не доложит Рэмси, но его появления здесь, его интереса к этому она никак не ожидала. Грин боязливо оглянулась – ей не хотелось попадать в объектив установленной за Майло слежки – но вокруг никого и никаких машин не было.
– Что ты хочешь? – примешивая к голосу твердости, парировала она.
– Услышать ответ.
– О свидании?
В его выражении она никогда – и уж тем более сейчас – не могла ничего различить, не понимала испытуемых им эмоций и был ли он вообще способен на что-то кроме злости и ненависти, провоцирующих всю его жестокость. Оставалось отталкиваться только от произносимых им слов. Грин заставила себя хмыкнуть.
– Нет, правда. О свидании? Ты что – ревнуешь?
Левая бровь коротко дернулась вверх, вместе с ней зашевелился угол рта.
– Не бери на себя лишнего, прокурорша. Меня парит только, не болтаешь ли ты следаку лишнего?
– Я похожа на дуру? – обозлившись, огрызнулась она.
– Нет. Тогда почему он? Больше не с кем трахаться?
– Я не сплю с ним, – как-то даже возмущенно вырвалось из Алексии. Майло снова повел бровью, будто поддавая это сомнению, но Грин заставила себя смотреть ему прямо в глаза. Ей и в самом деле скрывать было нечего. – Он копает под тебя. Именно он установил за тобой хвост, он собирает на тебя увесистое досье.
– Так это ради меня?
Она кивнула. Всё это было – пусть немного подтасованной, но – правдой. Случившееся нельзя было назвать сексом, и повторять это она точно не собиралась. Блэк Уилер действительно зациклился на Рэмси, и сама она, похоже, тоже.
Майло с мгновенье всматривался в неё, а потом бросил коротко:
– Садись. Отвезу домой.
========== Глава 8. Колапс. ==========
Алексия никогда не рассуждала над природой неразрывной связи матери и ребенка, но неизменно всегда ей доверяла. Проснувшись ночью без какой-либо объективной причины, она почувствовала острую потребность встать и проверить Оливера. И беспрекословно ей подчинилась.
Сына, к своему ужасу, она нашла упавшим с кровати, свернувшимся в такой напряженный, не разгибаемый комок спазма, что его кожа и истощенные мышцы под ней показались твердыми, как металл. Олли едва слышно, почти неуловимо тонко скулил, кривя рот от боли, в углах губ собралась белесая слизь, щеки расчертили подтеки слёз. Алексии объясняли и она сама уже знала из опыта, – к сожалению, такие приступы случались прежде и нередко – как действовать. Но каждый раз всё равно сомневалась, сделала ли она всё максимально от неё зависимое, чтобы помочь сыну.
Обычно она вызывала скорую, та прибывала и отвозила Оливера в приемный покой, где ему ставили капельницу с сильными обезболивающими препаратами, сверялись с историей его болезни, скорбно поджимали губы и после нескольких часов выписывали. Смертоносной пулей навылет, разрывающей сердце вдребезги, Грин прошибало её собственное бессилие и то, как оно спокойным пониманием и принятием отражалось в глазах сына. Он стоически выдерживал каждое такое обострение и только молча провожал взглядом отдаляющиеся двери больницы, выпускающие их безо всякой надежды на выздоровление.
Но в этот раз Грин твердо решила – хватит. Проговорив сыну просто в ухо, что всё очень скоро закончится и попросив ещё немного потерпеть, она встала и пошла в спальню к Перл. Войдя без стука, она громко её позвала:
– Тетя, просыпайся! Нужна твоя помощь. Оливеру плохо.
Перл вскочила с кровати так проворно, будто три недели назад не жаловалась на сердце, а сейчас вовсе не спала – только ждала команды.
– Иду, – коротко сказала она, натягивая поверх ночной сорочки кофту.
Оставив на неё Оливера, Алексия стала спешно собирать вещи. Спустившись на кухню с сумкой, она набрала круглосуточное приемное клиники «Клаттербридж», забронировала одноместную палату и оплатила сутки пребывания с карты – благо, зарплата упала туда всего неделю назад и ещё не успела бесследно растаять. Утром она намеревалась сделать ещё один телефонный звонок. В конечном итоге, её собственные предрассудки и страх были ничем в сравнении с болью Олли. Теперь, когда у неё была возможность – и острая необходимость – его спасти, она не собиралась медлить. У Майло Рэмси давно нужно было потребовать деньги.
В клинику на другой берег Мерси они поехали самостоятельно – дорога была пустынной, в низинах прячущейся в клочки сизого тумана. Перл с Оливером на заднем сидении, Алексия – за рулем.
Когда-то, покупая эту Вольво – компактную, но дорогую из-за бесконечно длинного списка прибамбасов для безопасности – Грин мечтала о том, как будет с Оливером ездить в длинные путешествия по Британии и Европе. Совсем как она в молодости. Ей не терпелось показать красоты юга Англии, ржавые холмы Шотландии, шумные улицы ирландских городков. Но этого так и не случилось. Грин уже и не понимала, чем постоянно была занята до болезни Оливера, но после была готова отменить всю свою постороннюю жизнь за один лишенный плохого самочувствия день для сына, в котором он сможет выдержать долгий переезд. Теперь им оставались только выезды к взлетно-посадочной полосе, в торговый центр и такие спешные поездки в больницу.
В «Клаттербридж» их уже ждали две медсестры. Оливера увезли от Алексии и Перл. Они остались вдвоем в пустынном светлом коридоре, где яркое свечение ламп, отражаясь от намытых кафельных полов, впивалось в их заспанные, разъедаемые сдерживаемыми слезами глаза. Каждое такое ожидание было худшим из кошмаров, потому что никто не мог знать наверняка, наступит после облегчение или смерть.
Надолго повисло тяжелое молчание, в котором Грин вскидывала голову и жадно всматривалась в обе стороны коридора, едва услышав отдаленный звук. К ним вышла одна из медсестер лишь спустя час, чтобы сообщить, что боль уняли, и к Оливеру можно войти.
Он светлой тенью терялся в большой кровати, прятался за её белыми пластмассовыми бортами едва проступающим под одеялом силуэтом. Под глазами запали темные круги, кожа будто истончала, зеленым просвечивала сплетения вен.
– Расскажи мне что-нибудь, мам… – очень тихо, так, что его голос почти утонул в шелестении вентиляции, попросил Олли.
Грин осторожно забралась к нему, обняла и, размеренно поглаживая по голове, стала говорить о первом, что пришло в голову. Ей отчего-то вспомнился городок Данди на восточном шотландском побережье, где стены домов были цвета имбирных пряников, на речной пристани стоял красный подвижный маяк, а по парапету вдоль музея шагали бронзовые пингвины. Время стерло, когда и с кем она там бывала, но удивительно точно сохранило вкус воздуха и ощущение неведомого в Ливерпуле простора. Под звучание её голоса Оливер вскоре уснул.
Какое-то время Алексия лежала рядом, продолжая кончиками пальцев легко, чтобы не нарушить его покой, прочесывать его волосы, и вспоминала, как почти девять лет назад лежала в похожей койке, а бурый, безобразно сморщенный, ещё совсем незнакомый, но уже очень любимый комок сладко посапывал в нелепых цветастых пеленках. В коридоре родильного отделения пахло цветами, их целованные обертки шелестели, воздушные шарики упруго ударялись друг от друга, звучали радостные голоса отцов. В палате Грин никого кроме неё самой и Оливера не было. И почему-то тогда очень отчетливо, несмотря на жуткую физическую усталость и в одночасье не унимающуюся эмоциональную бурю, она поняла, что им двоим никто не нужен.
Когда за окном окончательно рассвело, Алексия осторожно встала и, тихо прикрыв за собой дверь, вышла. Перл встретила её вопросительным взглядом.
– Всё в порядке. Пойду поищу кофе. Ты что-нибудь хочешь?
Тетя устало покачала головой. На ней тоже, как и на Оливере – как, наверное, и на самой Алексии – не было лица. По-хорошему, им все же следовало бы выйти из этого белоснежного коридора, за пределы расползшейся по зеленому пригороду территории больницы и поискать уютное место для завтрака и кофе из большой керамической кружки. Но Грин нужно было немного побыть одной, выкурить сигарету, собраться с духом и позвонить. И кофе, потому что мысли в уставшем мозгу начинали вязко путаться.
Небольшой бумажный стаканчик ароматной жидкости она купила в стоящем в главном холле автомате и вместе с ним вышла на примыкающую парковку. Воздух ещё ощущался свежим, с легкой ночной влагой, но стремительно поднимающееся солнце уже ощутимо пригревало. Грин запрокинула голову, подставляя его лучам лицо.
Сил в ней больше не осталось. Сейчас на себя девятилетней давности, только что родившую и такую наивно уверенную в собственном всемогуществе, она оглядывалась с неодобрением. Даже какой-то злостью. Она не знала, в чем именно себя обвиняла: в беспечности, в том, что брала на себя слишком многое, в том, что даже не посчитала нужным попытаться найти отца Оливера. Но ощущала, что всегда неразумно считала себя способной в одиночку справиться со всем, чем угодно; и, возможно, именно потому сейчас была вынуждена это делать, хотя уже не могла. А так опасалась, что сама очень не вовремя сломается.
Безусловно, у неё была тетя Перл. Она всегда поддерживала Алексию, какие бы разногласия порой между ними не возникали. Тетя оказывала много помощи с Оливером в его младенчестве и стала совершенно незаменимой последние полтора года, но Грин ощущала, что была какая-то черта, за которую она сама себе не позволяла перейти, за которой уже не могла у Перл ничего попросить или чего-то от неё ожидать. Тетя никогда не отказывала, даже если была решительно не согласна с принятым Алексией решением. И Грин не знала, отчего в ней зародилось это ощущение, но свято ему следовала: то, что было её ответственностью, оставалось исключительно её неразделяемой ни с кем ответственностью.
Вот только она устала тащить на себе так много. В последние месяцы – или год – она всё чаще ловила себя на том, что перед сном, проваливаясь в мягкую дрему, воображала картинки, в которых парень с голубыми глазами из паба в Уайтхейвене находил её спустя десятилетие. Он входил в её жизнь решительно, будто скала воду отметающим любые возражения, забирал с её плеч все тяготы и разрешал все проблемы. Молча и безапелляционно действовал, совсем как мужчины-герои из глупых мелодрам, так же твердо, как Майло Рэмси.
Его имя, возникшее в её мыслях из ниоткуда, пробудило Алексию. Она вздрогнула и открыла глаза. Последний глоток кофе в стаканчике давно остыл, сигарета между пальцев сотлела до фильтра и погасла – она провела так полчаса, за которые не сделала основного. Не позвонила.
