Текст книги "Save my soul (СИ)"
Автор книги: ToBeContinued...
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)
– Нет, он прав, – но твердая ладонь главного остановила блондина. – Тащи этого в старую котельную, – приказал Эдди своей правой руке, указав пальцем на пытающегося отдышаться после мощного удара Микки, – а этого до комнаты допинайте и напомните, что будет, если он скажет кому-то хоть слово, – распорядился он насчет рыжего.
– Отпусти, блять, – пришедший, наконец, в себя Милкович попытался вырваться, но подоспевший на помощь другу блондин не позволил освободиться от медвежьей хватки Фреда, блокируя движения Микки ударом в челюсть и громким заявлением:
– Тебе, хуесос, говорить не разрешали, – напоследок махнув коленом брюнету в пах, лаская слух громким криком-воем, Трой подхватил бессознательное тело рыжего подростка с пола и удалился, надеясь поскорее вернуться обратно к своей шайке, обещающей нехилое веселье сегодняшним вечером в подвале.
– НЕТ, – голос Верховного, прогремевший на весь зал, заставил обернуться и остановил движение ладони Хранителя, стремившейся к полупрозрачному наполнению Чаши в желании перенести своего хозяина в тускло освещенный коридор чикагского интерната для проблемных подростков, чтобы спасти своего подопечного от новых побоев и унижении.
– Отец, они… – вновь возвращая взгляд к мелькающим на поверхности жидкости картинкам, крепко сжимая кулаки и зубы, прорычал рыжий, наблюдая за обступившими Микки пьяными подростками, оскорбляющими сжавшегося от сильного удара под дых брюнета, не имеющего возможности ответить.
– Я сказал, нет! – обычно спокойный, величественный и сдержанный в своих эмоциях мужчина не смог скрыть обуявшего его негодования, подходя ближе к отпрыску, вновь спешившему нарушить очередное правило, даже не думая о возможных последствиях. – Ты ничем не можешь помочь ему сейчас, – бросив быстрый взгляд на подопечного сына, удерживаемого каким-то рослым парнем, проговорил Владыка, опуская руку на плечо Иоанна, концентрируя на кончиках пальцев тепло спокойствия и поддержки. – Мы не должны открыто вмешиваться, сын, – разочарованно выдохнул он, вспоминая потерянные души, которые не смог спасти он сам за долгие годы службы из-за невозможности прийти на помощь в нужный момент.
– Я могу остановить их, – оспорил его слова Хранитель, зажмурив глаза вместе с Микки, когда тот получил удар в челюсть, оседая в крепко сжимающих его руках. – Он один против четверых, пап, – забывая о признанных правилах общения с Верховным, прохрипел Йен, поворачиваясь к отцу, позволяя тому в зелени глаз рассмотреть муки отчаяния и агонию бездействия. – Они могут убить его, – выдохнул рыжий, вновь разворачиваясь к Чаше, побелевшими от напряжения пальцами сжимая ее борт в момент, когда ботинок одного из мучителей угодил прямиком в пах Милковича, и не сумел сдержать себя – резко отрывая руку от позолоченного корпуса, Иоанн потянулся к подопечному, решая наплевать на все возможные правила и последствия и разобраться с обидчиками Микки самостоятельно.
Но рука отца, перехватившая длинные пальцы за несколько миллиметров до рокового соприкосновения, и другая, изгнавшая с поверхности Чаши причиняющие боль Хранителю картинки, не позволили сорваться.
– Нельзя, – сжимая руку сына в ладони, прошептал мужчина, делая несколько шагов назад, потянув за собой дрожавшего в гневе Хранителя, не имеющего сил оторвать взгляда от пустой теперь поверхности Чаши, оставаясь в неведении о дальнейшей судьбе Милковича, но в полной уверенности, что последующие события лишь усугубят его незавидное положение.
– Пап, Микки… – он хотел привести все возникшие в голове весомые доводы в поддержку своего решения помочь, и, возможно, отец бы прислушался к нему, если бы на его плечах не лежал тяжелый груз ответственности за сохранность их тайного мира:
– Нельзя, – отрезал Владыка, опуская веки, через тактильный контакт с рукой отпрыска ощущая все его эмоции и раздирающую сердце на части боль, понимая, что Иоанн привязался к мальчику гораздо крепче, чем следовало, а, значит, не сможет стоять в стороне, молча наблюдая за жизнью трудного подростка. – Кажется, я немного поспешил с решением вверить тебе его душу, – но, также понимая, что проявление подобных чувств к подопечному не приемлемо в работе Хранителя, тем более, его собственного сына, отличающегося от прочих гипертрофированной чувствительностью и сильно развитой эмпатией.
– Нет, – замотал головой рыжий, широко распахнув изумрудные глаза, встречая пронзительный взгляд серых, осознав, к чему клонит отец, и боясь услышать вполне ожидаемые слова, прозвучавшие в зале уже через мгновение:
– Иоанн, думаю, тебе стоит передать этого мальчика Филлипу, – проговорил мужчина, провожая взглядом ладонь сына, поспешившего отстранить руку от его собственной, сжимая ту в кулак в желании оспорить принятое решение.
– Нет, – повторил Хранитель, отступая, – пожалуйста, пап, не забирай у меня его, – едва слышно просил он, спиной встречаясь с опустевшей Чашей, зная, что с приказом Верховного он спорить не сможет, но соглашаться на подобное в себе сил не находя.
Он и так уже отпустил его от себя слишком далеко. Он не может потерять Микки окончательно.
– Филлип поможет ему…
– НЕТ! – не сдержавшись, прокричал Иоанн, срываясь с места, широкими шагами пересекая Зал, отказываясь следовать распоряжению, торопливо покидая поле неравного словесного боя, в котором потерпел поражение.
Принимая очередное свое поспешное решение на бушующих в сердце эмоциях.
Растворяясь в серебристом тумане, чтобы в следующую секунду материализоваться уже на Земле, в давно опустевшем коридоре, напоминающем о случившемся здесь лишь каплями крови на полу и распахнутой дверью кладовой.
Йен искал его долго – плохо ориентируясь в незнакомом месте, Хранитель исследовал этаж за этажом, стараясь не наткнуться на кого-то из проживающих здесь детей или служащих, благодаря позднее время суток за возможность довольно-таки свободно передвигаться, но Милковича нигде не было.
Обыскав все возможные потаенные места, что успел запомнить он из мелькающих в Чаше картинок, рыжий спустился на первый этаж в просторный холл, замирая в тени объемной колонны, услышав приближающиеся голоса.
– Бля, кажется, Эд переборщил, – проговорил невысокий паренек, определенно, присутствующий в развернувшихся пару часов назад событиях, оглядываясь через плечо в страхе быть уличенным в критике к главарю. – Без больнички не обойдется, – поделился он с приятелем своими опасениями.
– Похер, – ответил тот, махнув рукой, – лишь бы пидор легавым вас не сдал, – не волнуясь даже о здоровье оставленного в старой котельной брюнета, сказал рослый парень, в тайне радуясь тому факту, что в избиении и перешедших все грани разумного издевательствах участия он лично не принимал.
– Если спизднет что-то, Эд его прикончит, – тут же поспешил заметить собеседник. – Мы его еле оттащили от пацана, блять, он хуярил его ногами даже после того, как мелкий отключился, а бутылка… бля, это был пиздец, он ее ему в…
Дальнейшего разговора Хранитель не услышал – двое подростков успели уже скрыться из поля зрения, унося с собой необходимую информацию о месте пребывания его подопечного и дальнейшие подробности.
Отчаявшись найти Микки, Йен готов был уже вернуться наверх и встретиться с разгневанным отцом, не раз вызывающим его к себе через ментальную связь, но что-то удерживало его на Земле, не позволяя перенестись домой, заставляя вновь обыскать спящее здание с чердака до подвала.
В последнем, наконец, находя подсказку к месту пребывания Милковича – едва слышный стон из глубины коридора привлек к себе внимание рыжего, заставляя двинуться навстречу, с каждым шагом ускоряясь, понимая, что подопечному нужна помощь.
И крохотной частью мозга, все же, осознавая, что он уже опоздал, убеждаясь в этом, когда в темноте его взгляд уловил какое-то движение в просторном помещении, заканчивающем длинный проход.
– Микки? – позвал Хранитель, переходя на бег, генерируя большое облако тумана под потолком, освещая узкий коридор мерцанием серебристых кристалликов, вглядываясь в очертания скрючившейся на полу фигуры, распознавая в ней своего подопечного.
Узнать которого сейчас, вряд ли, смог кто бы то ни было – покрытое кровавой коркой опухшее лицо, с разбитым носом и заплывшими глазами, к голубой радужке которых надолго прибавился еще ярко-розовый оттенок не позволяли угадать в своих чертах Милковича.
– Микки, – приседая рядом, наклоняясь к хрипевшему что-то парню, вновь попытался привлечь к себе внимание рыжий.
– Больно, – лишь услышал Хранитель в ответ перед тем, как истерзанный садистами парень отключился, выпуская из расслабившейся ладони окровавленную бутылку, покатившуюся по плиточному полу с характерным звоном.
Tbc…
Комментарий к 4. Боль
Посвящается всем, кто хотел, чтобы Микки поскорее вырос…
========== 5. Слова и молчание ==========
Изощренный взгляд фантазера с легкостью смог бы в расползающихся по эмалированному дну завитках рассмотреть причудливые формы и узоры, угадать в окрашенной розовым водной глади не один силуэт, но Хранителю, аккуратно стирающему с обнаженного тела избитого и изуродованного подростка кровавые подтеки и промывающему рваные раны было не до этого.
Горячая вода обжигала воспаленную кожу, вызывая едва слышные стоны из приоткрытого рта только недавно очнувшегося Микки, стоявшего пошатываясь в небольшой кабине общего душа, позволяя рыжему очистить себя от следов недавнего унижения и издевательств, пряча за прозрачными струями лейки соленые дорожки, разделившие опухшее лицо на три части.
Руки Хранителя приносили успокоение измученному телу, даруя тепло и нежность, легкими прикосновениями к изувеченной коже залечивая раны, спешившие зарубцеваться, стягиваясь тонкими невидимыми простому обывателю нитями серебра, прогоняли боль физическую, но никак не могли справиться с душевной.
– Повернись, пожалуйста, – прошептал Йен, поднимаясь с колен, удовлетворенно отметив, что все ссадины и синяки на груди, животе и бедрах Милковича потеряли свою прежнюю яркость и припухлость. – Я не причиню боли, – заметив, что подопечный не спешит исполнить просьбу, пообещал он, подхватывая брюнета за локоть, и потянул на себя, пытаясь самостоятельно развернуть испуганного паренька, морщившегося от боли, переступая по дну душевой.
По спине Микки, попавшей в поле зрения изумрудных глаз, расползалась огромная гематома причудливой формы, окрашивая кожу во все оттенки синего, заставляя хрипло стонать и скрипеть зубами в момент первого прикосновения горячих пальцев рыжего к потрескавшимся от десятков ударов тяжелых ботинок ребрам, но вновь пытаться расслабиться, чувствуя, что боль, наконец, уходит.
Он не смел открыть глаза, встретиться взглядом со своим спасителем, продолжающим восстанавливать хрупкое тело сантиметр за сантиметром, не говорил с ним, боясь, что тот исчезнет, но, с каждой проведенной рядом секундой, каждым новым прикосновением и ощущением, Милкович приближался к пониманию, что знает его.
Пара игральных костей, покоившаяся в прикроватной тумбочке, спрятанная от любопытных взглядов и ненужных вопросов, напоминала брюнету о клубах серебристого тумана, теперь окутавших его тело, а аккуратно сложенные в большую папку собственные детские рисунки, забранные из дома дяди одним осенним днем, не позволяли усомниться в правильности сделанных выводов – когда-то давно он уже встречался с НИМ.
Его лицо и образ были надежно стерты из памяти, но ощущение его близости, заботливые нежные прикосновения и то спокойствие, что дарил он своим присутствием, казались чертовски знакомыми.
А еще был голос.
– Можно мне? – останавливая ладонь на пояснице брюнета, спросил Хранитель, не смея настаивать на дальнейшем движении. О, да, Микки помнил этот голос. – Нужно промыть и…
– Почему ты вернулся? – перебил его Милкович, чуть разводя бедра, позволяя воде просочиться в ложбинку между ягодицами, смывая остатки крови и грязи.
– Я никуда не уходил, – честно ответил Йен, скользя по коже округлых форм, концентрируя на кончиках пальцев тепло, не решаясь взглянуть на разорванную плоть анального отверстия, постепенно затягивающуюся и восстанавливающую прежние формы. – Я обещал тебе, что всегда буду рядом, и я был, – говорил он, спускаясь прикосновениями ниже, лишая кожу бедер последних синяков. – Просто ты меня не замечал, – выдохнул он, наконец, закончив.
– Я не помню тебя, – проговорил Микки, попытавшись обернуться, но резко выпрямившийся Хранитель не позволил осуществить желаемого:
– Нет, пожалуйста, – попросил он, ухватившись руками за плечи подопечного. – Мне нельзя показываться тебе, – объяснил он, ослабляя хватку, понимая, что брюнет второй попытки не совершит. – Я и так уже нарушил кучу правил, – добавил, ощущая легкий отголосок боли в голове от продолжительного игнорирования призывов отца.
– Я думал, что придумал тебя, – признался Милкович, вспоминая долгие вечера за разглядыванием своих детских художеств в попытках выудить из закромов сознания черты изображенного почти на каждом рисунке молодого человека, окруженного серой дымкой. – А ты…
– … реальный, – вновь повторил Микки, прикрывая веки, измотанный произошедшими этим вечером событиями, неожиданной встречей с образом своей детской фантазии и продолжительной беседой в темноте спальни с Хранителем, никак не желающим покидать брюнета этой ночью, скрывшимся от любопытного взгляда голубых глаз в полумраке комнаты, сидя на небольшом кресле у противоположной кровати стены.
– Ты устал, Микки, тебе нужно поспать, – наконец, поднимаясь со своего места, с нескрываемой грустью в голосе проговорил Йен, понимая, что запретная встреча и так затянулась на непозволительное время.
– Ты придешь еще? – поинтересовался Милкович, тут же принимая сидячее положение, не желая прощаться с только возвращенной потерей.
– Нет, – честно ответил рыжий, обреченно вздыхая. – Нам больше нельзя видеться.
– Но…
– Нет, Микки, прости, – не желая слушать возражений, прекрасно осознавая, что ни одному из них противостоять он не сможет, выдохнул рыжий, подходя к подопечному. – И прости за то, что не смог убрать это, – аккуратно прикасаясь к ссадинам и синякам на лице Милковича, прошептал он, едва сумев подавить желание залечить последние оставшиеся на его теле раны, но зная, что отсутствие оных приведет к нежелательным подозрениям и вопросам. – И это, – одними губами проговорил он, опуская ладонь к груди парня, подарив последнее горячее прикосновение, прежде чем разорвать контакт, прощаясь вновь.
– Останься, – но настойчивая рука, ухватившаяся за его ладонь, не позволила отстраниться.
– НЕМЕДЛЕННО отправляйся домой! – а голос отца, раздавшийся в комнате следом, заставил вздрогнуть.
Несколько недель спустя.
– Ты должен был следить за ним! – кричал Иоанн, потрясенный неожиданным известием.
– Я пытался помешать, – оправдывался кудрявый, отступая. – Я все время делал так, чтобы он не оставался с ними наедине, но, понимаешь, Микки у меня не единственный, – мямлил он, желая объясниться, но горевшая в зеленых глазах разочарование и злость не позволяли рассчитывать на удачу.
– Сколько?
– Четыре года, – повинно склонил голову Филлип, признавая поражение.
– Почему ты не сказал мне раньше? Почему ты врал мне, что с ним все в порядке? – рыжий Хранитель, лишенный возможности даже наблюдать за Милковичем, строгим распоряжением отца перешедшим под опеку Филлипоса, вынужден был доверять словам друга, уверяющего его в безопасности бывшего подопечного, и пытаться успокоить бушевавшее в груди волнение и беспокойство, чувствуя, что с Микки далеко не все так гладко.
– С ним, правда, все было хорошо, эти ребята больше не трогали его. Кто ж знал, что он собирается мстить? – продолжал спорить кудрявый, заламывая пальцы, разочарованно признавая тот факт, что он подвел друга.
– Ты должен был знать! – лишь прокричал Иоанн в ответ, торопливыми шагами удаляясь от Филлипа в желании самостоятельно пересмотреть все пропущенное время в жизни Микки, даже не думая о том, чтобы следовать приказу отца о вынужденном отстранении.
Неожиданное появление в маленькой комнате интерната Верховного, кажется, не спускающегося на землю уже три сотни лет, закончилось новым потрясением для еще не принявшего факта возвращения старого друга сознания Милковича, не сводившего глаз с величественной фигуры мужчины, материализовавшегося из большого белоснежного облака, разразившегося гневной тирадой в адрес своего сына. А также очередным воздействием на память брюнета, тихо шептавшего «не надо» и дающего обещание о сохранности тайны, не желая вновь забывать Йена, сумевшего уговорить отца стереть не все, оставляя Микки мимолетное воспоминание о причинах столь быстрого выздоровления.
Иоанн был отстранен от работы Хранителем, а его подопечный передан в руки лучшего друга – Филлип поклялся рыжему, что с Микки ничего не случится, но обещания сдержать не смог.
Оглядываясь по сторонам, поздоровавшись со спешившей навстречу Фионой, молодой человек проскользнул в общий зал, благодаря свою удачу за отсутствие в нем других Хранителей, и, выбрав дальнюю от входа Чашу, склонился над ней, пытаясь на поверхности ее содержимого воссоздать картинки прошедших недель.
События, развернувшиеся в жизни его бывшего подопечного, мелькали ярким калейдоскопом, отпечатываясь в сознании новыми разочарованиями, вынуждая крепко стиснуть кулаки от собственной беспомощности и вновь пожалеть о неосмотрительном поступке, лишившем их связи.
Но снова увериться в его необходимости, когда воспоминания вида истерзанного тела подростка всплывали в голове.
Конечно, Микки забыл об их разговоре, отец позаботился об этом, но высоко поднятая голова и твердость походки парня, на следующий день после случившегося осмелившегося появиться в общей столовой под обеспокоенный взгляд нескольких пар глаз, не смогли не вызвать улыбки на бледном лице Хранителя.
Он всегда был сильным мальчиком и должен был справиться и с этим испытанием.
Вот только способ для этого Милкович выбрал довольно своеобразный.
Проматывая момент расправы с обидчиками в ускоренном темпе, не желая видеть той жестокости, что родилась в сердце брюнета роковой ночью, Иоанн обреченно вздыхал, все же, улавливая в мелькающих на поверхности Чаши картинках особо значимые удары и капли крови, украсившие полы не одного помещения, в которых его бывший подопечный подстерегал своих жертв.
«Причинение вреда здоровью, особо тяжкие увечья и покушение на убийство» – черные буквы на кипенно-белых листах бумаги появлялись стремительно, подкрепляясь цифровым обозначением законов и прав, навсегда отпечатываясь в личном деле подростка, зверски избившего и покалечившего нескольких молодых людей в желании отомстить.
«Четыре года в колонии для несовершеннолетних без права досрочного освобождения» – значилось под ярко-красной печатью закрытого дела, а не проронившего за весь судебный процесс ни слова в свое оправдание Милковича вывели из зала в наручниках.
– Микки, – шептал Хранитель, сжимая серебряный борт Чаши, прикрывая глаза, отчетливо ощущая на языке неприятный привкус горечи разочарования, подозрительно отдающий металлом.
Три года спустя.
Сегодня он снова не мог уснуть.
Бессонница стала частым гостем в одиночной тюремной камере, охраняющей покой жестокого подростка, отсиживающего обозначенный судом срок за попытку защитить свою честь и наказать обидчиков, оставляя брюнету не один свободный час для молчаливых терзаний и сожалений.
Вот только Милкович не жалел.
Если бы кто-то спросил Микки, совершил бы он подобное преступление снова, после продолжительной отсидки в стенах под колючей проволокой, каждый услышал бы твердое «да».
Вкус крови жертв ощущался на языке как свежий, а раздирающая сердце на части злоба и месть отравляли молодой организм до сих пор, не позволяя молодому человеку забыть тех унижений и страданий, жалея лишь об одном – нужно было довести дело до конца, а не ограничиться лишь парой сломанных конечностей и отрезанных…
Проходивший мимо ночной охранник отвлек Милковича от вернувшихся воспоминаний, вынуждая затихнуть, прячась с головой под одеяло в ожидании, когда толстый обезьяноподобный надзиратель скроется в своей коморке, позволив брюнету осуществить желаемое.
Выменянный на любезно принесенную Мэнди коллекцию порно небольшой полиэтиленовый пакетик грел ладонь, заставляя выделяться слюну в обильном количестве, а стихающие тяжелые шаги в коридоре приближали желаемый момент забытия.
Микки давно перестал переживать об отсутствии сна, сожалея лишь о бесполезности освободившегося времени, но купленный у местного барыги наркотик мог гарантировать хотя бы временную отключку от осточертевшей реальности однообразного окружающего мира.
И успевших довольно сильно подзаебать уставший мозг мыслей.
Щепотка «пороха» начала свой поход по расслабленному телу, генерируя в мышцах легкое напряжение, возбуждая нервные окончания и даруя долгожданные краски измученному однообразием сознанию, возвращая необходимую свободу одинокому заключенному, прикрывшему веки, массируя затылок о шероховатую поверхность стены.
Санчез не обманул – его «фен» действительно отличался от предлагаемых другими барыгами продуктов своей чистотой, гарантируя более сильный и продолжительный эффект, позволяя Милковичу рассчитывать на возможность протянуть до утра.
Вот только непонятные звуки, раздающиеся из соседней камеры, мешали расслабиться окончательно и погрузиться в долгожданное забытие, отвлекая и сосредотачивая внимание на себе, заставляя прислушаться, чтобы определить их возможный источник, ведь его соседа выпустили вчера, а нового постояльца на металлическую шконку и загаженное очко пока не приводили.
Тихие непрерывные звуки и отрывистое дыхание, раздающееся за стеной, вынудили подняться, аккуратно переступая по холодному каменному полу, приближаясь к массивной решетке, отделяющей камеру Микки от узкого прохода, каждое утро преодолеваемого двенадцатью шагами под пристальным взглядом надзирателя.
Прислонившись покрытым испариной лбом к прохладному металлу, брюнет замер, прислушиваясь, пытаясь во вновь воцарившейся в блоке тишине уловить этот непонятный шорох, потревоживший его одурманенное сознание, не позволяя погрузиться в наркотический дурман с головой.
– Роб? – позвал Милкович прежнего жильца апартаментов шепотом, не желая привлекать к себе внимание спящих в других камерах заключенных, хоть и знал прекрасно, что ближайшие к нему соседи находятся за несколько бетонных комнат. – Эй, кто там? – повторил он, нахмурившись, вспоминая события прошедшего дня, думая о том, смог ли он упустить «заселение» нового малолетнего преступника в рядом располагающуюся камеру.
Но ответа не последовало.
Размышляя над тем, чтобы прикупить у Санчеза еще пару доз, удовлетворенно отметив дополнительный эффект порошка, Микки развернулся, чтобы направиться обратно к койке, но новый звук, подозрительно похожий на тяжелый вздох, заставил замереть на месте, убеждая брюнета в том, что источником его был вовсе не «порох».
– Блять, сука, я слышу тебя, – теряя терпение, проговорил Милкович громче, вдавливая лицо в пространство меж металлических прутьев, пытаясь уловить движение внутри темной камеры. – Отвечай, блять, кто ты, или с утра ебло разобью, – пригрозил он, пошатнувшись, чувствуя легкую дрожь в конечностях, так некстати ознаменовавшую приход.
А собеседник все также хранил молчание.
Прислонившись спиной к прохладной каменной стене, разделяющей их камеры, Йен старался не дышать, чтобы не выдать себя, одновременно желая завыть в голос, но ни выйти навстречу зовущему его Микки, ни покинуть крохотной коробки он не мог.
Слыша рядом тихие шаги не дождавшегося ответа брюнета и противный скрип сетки кровати, Хранитель зажмурил глаза, раскрыв рот в безмолвном крике, собирая пальцами трещины и зазубрины на твердой поверхности камня, забивая ногти пылью бетона, и опустился на пол, вытягивая ноги, вдавливая спину и затылок в холодную стену, едва сумев сдержать раздражавшую веки соленую влагу.
Tbc…
Комментарий к 5. Слова и молчание
Упоминание в тексте наркотических веществ не преследует
цели продвижения подобной стимуляции в массы!
НЕ ПРИНИМАЙТЕ НАРКОТИКИ, народ, ни к чему хорошему
это никого еще не приводило!
Тоорт, если ты скажешь, что тебя и эта глава завела, то мы с тобой завтра же за ручку идем к сексопатологу!
========== 6. Обещания ==========
Ну, я как бы не планировала этого, когда села писать главу,
само как-то получилось, уж простите…
Пять месяцев спустя.
– Спасибо, что деньжат подкинула, – проговорил Милкович в телефонную трубку, стараясь не смотреть на сверлившую его через оргстекло подозрительным взглядом девушку.
– Прости, что так мало, – выдохнула та в динамик, – на новой работе платят меньше, чем я рассчитывала, – поделилась Мэнди своим разочарованием с «братом».
– Че за работа? – поинтересовался Микки, прекрасно зная, что несовершеннолетней «сестре», год назад сбежавшей из приюта, вряд ли кто-то предоставит тепленькое местечко.
– На ресепшн в массажном салоне сижу, – приврала девушка, не желая рассказывать Милковичу всех тонкостей недавно освоенной профессии. – Живу там же, на втором этаже, за бесплатно, – поспешила добавить она, переводя тему в более благоприятное русло. – Саша разрешает, – печально улыбнулась брюнетка, вспоминая десять матрасов на полу чердака ветхого домишки на окраине района. – Кстати, – неожиданно вспомнила она новость, ради которой и пришла сегодня навестить Микки в колонию, – смотри, что у меня есть, – прикладывая к стеклу небольшой прямоугольник, на этот раз совершенно искренне улыбнулась Мэнди.
– Ты сделала документы? – узнавая в предоставленном взору кусочке пластика удостоверение личности, вскинул брови брюнет.
– Да, – поспешила кивнуть девушка. – Тоже спасибо Саше, – и месяцу работы за еду и возможность, наконец, официально появиться в этом мире, но Милковичу об этом знать не обязательно. – Посмотри на фамилию, Мик, – попросила она, прижимая трубку к уху плечом, освобождая руку, чтобы указательным пальцем обвести черные буквы на бежевом фоне возле наспех сделанной фотографии. – Надеюсь, ты не против? – спросила она, не распознав в голубых глазах брюнета ответной эмоции.
– Мэнди Милкович? – собрав выбитые на пластике символы в два слова, прочитал Микки, едва заметно улыбнувшись. – Мне нравится, как звучит, – поделился он с девушкой своими ощущениями, скрывая за напускным равнодушием масштабы охватившей его нежности и теплоты к этому тощему созданию с ярко подведенными черным глазами, с надеждой и страхом смотревшими на него через заляпанное стекло перегородки.
– Теперь я тебе как настоящая сестра, – воодушевившись одобрением, проговорила брюнетка, пряча неофициально добытый документ обратно в карман, вспоминая, как легко удалось получить ей свидание с братом сегодня, стоило только показать местным надзерам фальшивую карточку.
– Ты всегда была ей, Мэндс, – выдохнул в трубку откровенное признание Милкович.
– И ты, – сдерживая слезы на ресницах, ответила девушка, прислоняя ладошку к стеклу в желании дотронуться до родного человека, оставившего ее одну в борьбе с жестокостью внешнего мира, совершать все новые ошибки, захлебываясь сожалением после, лежа на грязном матрасе на чердаке борделя. – Всегда… – прошептала она, встречая подушечки пальцев теперь уже почти-настоящего-брата по ту сторону перегородки, ощущая на кончиках своих легкое покалывание и влагу на щеках. – Мик, что у тебя с руками? – но, заметив неожиданное движение ладони, тут же напрягаясь.
– Ты же видела уже, – нахмурился Милкович, разглядывая криво выведенные буквы на фалангах.
Микки сделал татуировку больше года назад, пряча за восемью символами свои чувства и эмоции, выводя на бледной коже пальцев своеобразный девиз своей проебанной жизни, подолгу рассматривая три слова, выискивая им все новые значения в тишине и пустоте тюремной камеры, дожидаясь ночи.
«FUCK U-UP» не раз становилось спасением в намечающихся спорах и окрашивалось алым в развязавшихся драках, отпечатываясь в сознании обидчиков и жертв точными ударами в челюсть или нос.
– Нет, я не про тату, – проговорила Мэнди, проверяя свои догадки быстрым взглядом на другую руку брата, сжимающую телефонную трубку, замечая и ее нездоровую дрожь. – Почему у тебя руки трясутся? – задала она вопрос в лоб, не желая бродить вокруг да около.
– А, это, – тут же отстраняя ладонь от стекла и пряча ту под стол, отводя глаза в сторону, закусил губу Милкович. – Не выспался, – соврал он, но, понимая, что аргумент достаточно слабый, решил добавить: – а вчера в качалку ходил, вот и дрожат, – сам себе кивнул он, вспоминая свой непродолжительный опыт в посещении спортивного зала казенного учреждения, дорогу к которому он успел уже позабыть, проводя свободное время совершенно за другим занятием.
– Мик, – но даже это объяснение не вызвало в девушке доверия, – что происходит? – пытаясь уловить бегающий по периметру перегородки взгляд брюнета, спросила она, прокручивая в голове возможные варианты, самым безобидным из которых сейчас казался неутешительный диагноз какого-то заболевания.
Мэнди фактически выросла на улице, и прекрасно знала симптомы более оправданного ее подозрения, но в возможное пристрастие брата к наркотикам верить отказывалась до последнего.
– Нормально все, – огрызнулся Микки, оборачиваясь на стоявшего за спиной у стены надзирателя, не желая признаваться в прослеживающейся на протяжении последней недели ломоте тела и треморе конечностей, моливших о новой дозе «пороха», недоступной Милковичу из-за ограниченных финансов. – Бля, время вышло, – выдохнул он, заметив спасительное движение охранника, благодаря удачное стечение обстоятельств, способное завершить неприятный для него допрос. – Придешь еще? – желая закончить разговор на позитивной ноте, поинтересовался брюнет, подарив мимолетный взгляд сестре, продолжающей внимательно рассматривать подозрительную бледность кожи его лица и неприятную синеву губ.
– Да, конечно, – пообещала Мэнди под протяжный гудок, оповещающий об окончании свиданий с заключенными. – С тобой точно все в порядке? – поспешила она спросить, понимая, правда, что честно брат не ответит, но желая услышать успокоительную ложь.
– Все под контролем, – а Микки не хотел врать и выбрал самый безобидный из возможных вариантов ответа, в который, к своей, возможно, непоправимой ошибке верил он сам.
«Все под контролем» – думал Милкович, вставая с неудобного стула и провожая через стекло взглядом удаляющуюся фигуру сестры.
