Текст книги "Тепло под сердцем (СИ)"

Автор книги: tarpusha

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 11 страниц)

– Все в порядке, – слабо прошептал мужчина.

«Дьявол, как с ним быть? Перекинуть через подоконник? Он же на веревке не удержится».

– Садитесь сюда, – Яков подвел толстяка к окну.

– Тут Заварзин, – крикнул он вниз, – он сам не сможет! Подведите телегу прямо к стене!

– Скажите им… – пробормотал мужчина, – кто меня поймает, получит награду.

Не удивившись привычке богача покупать себе спасение, Яков прокричал на улицу слова Заварзина. Тут же под окно встали извозчик и двое мужчин. Они дружно крякнули, принимая на себя тяжелое тело, свалились в кучу малу, но кажется, никто серьезно не пострадал. В зале остались только Штольман и кухарка Варвара, а пламя тем временем уже пожирало игорные столы. Медлить было нельзя.

– Свят, свят, свят, – попятилась женщина, увидев приглашающий жест Якова.

– Та что вы, барин, кудыть мне. Я уж как-нибудь. Слазьте сами, не тратьте на меня время.

Пришлось Штольману применить силу. Женщина повизгивала от страха, но Яков ухватил ее за необъятный торс и, обрывая ладонь о жесткую веревку, сполз вместе с ней до уровня третьего этажа. Тут кухарка глянула вниз, дико вскрикнула и так дернулась, что Яков не смог ее удержать. Женщина упала на встречавших внизу мужчин, раздался глухая брань.

«Цела вроде. Теперь, считай, все», – облегченно выдохнув, Штольман услышал колокол пожарного экипажа.

«Пожарники, наконец. Как-то они не торопились», – Яков перевел взгляд на жену.

И едва сам не выпустил веревку.

…

Незамеченная никем, ожидающая развязки и раздраженная способностями следователя выбираться из каждой тщательно приготовленной ею ловушки, Зотова чертыхнулась вслух.

– Да чтоб тебя, Штоль, никак от тебя не избавиться. Тогда план Б, – пробормотала она, стоя за колонной дома и роясь в сундучке.

– Не люблю я этого, но ты сам так решил. Благоверная твоя слишком близко стоит к моему плану… и это просто отлично.

В суматохе она подкралась к Анне, встала за спиной, уткнула острие карманного ножа в повздошье.

– Тихо, милашка. Скажи Штолю, что пусть не дергается и никого не зовет. Иначе…

Она легко нажала на нож.

– И сделай шаг влево.

– Па-ап… Опять та тетя… – растерянно сказал Митрофан.

Яков был уже близок к земле.

– Камень, – прошептал он, не двигая губами.

Мальчишка сразу все понял. Он помнил, как отец благодарил его за пришибленного стражника Трубецкого бастиона.

– Сильно? – на всякий случай переспросил он.

– Да.

Ощущая, как сталь врезается в живот, Анна сделала осторожный шаг влево.

– Скажи это, – серьезно сказала Зотова.

От укола Анна дернулась. Как бы не хотелось ей воспротивиться мерзавке, ребенок был важнее.

– Яков! – крикнула Анна, обратив на себя внимание спасенных и спасателей.

– Пусть её не трогают! Я ей не нужна, но она может мне навредить!

– Не подходите к ним! – заорал Штольман, быстро спускаясь, но Петр Иванович и швейцар клуба уже сами замерли в нескольких шагах от женщин.

Стоя перед люком, который открыла еще при подготовке фейерверка, Ольга сунула правую руку в карман.

– Хороший мужик. Красивый, – доверительно шепнула она на ухо Анне.

– Жаль.

Она взвела в кармане револьвер, навела его на стоявшего у телеги Штольмана и нажала на курок.

Поняв, что собирается сделать Зотова, Анна не думала ни мгновения. Она подалась вправо, пуля обожгла плечо. Анна вскрикнула. Но Зотова и не смогла бы прицелиться верно, потому что за секунду до выстрела на ее голову обрушился камень. Револьвер из руки Оленьки выпал, ноги подогнулись, она механически сделала полшага и упала в открытый колодец. Яков был уже рядом и, мельком заглянув вниз, подхватил осевшую на мостовую Анну.

Разъяренный Митрофан нырнул вслед за упавшим камнем и принялся бить им по рукам и плечам девушки.

– Я тебе сказал! Сказал! Сказал! Руки от моего папы убери! И мамы! Ты больше никого не тронешь!

Из парадного подъезда вывалился грязный, закованный в наручники Летягин со свежим синяком на скуле.

– Смотрите, кого я нашел на чердаке, – громко сказал Семен, появившийся следом.

– Это он заколотил главную дверь, а потом хотел убежать через крышу. Вот только с замком не справился.

– Митя, хватит, – шикнув на очевидно беснующегося малыша, дядюшка Анны дождался, пока камень ляжет на дно колодца, а затем подозвал пожарных.

– Господа! Полагаю, произошел … – Миронов показал вниз, где луна бесстрастно освещала неестественно скрюченное тело,

– несчастный случай.

…

В экипаже Штольман держал жену так, чтобы она не ощущала подпрыгиваний на булыжной мостовой.

– Ничего страшного, Аня, царапина, быстро заживет, – сказал он, но тут же нахмурился, глядя на разодранные жакет и платье.

Картина покачнувшейся от выстрела Анны до сих пор стояла у него перед глазами, напоминая о пережитом ужасе. Он поправил наспех скатанный тампон и вздохнул.

– Спасибо, что прибежала с веревкой. Как ты узнала?

«Как обычно», – лукаво улыбнулась она.

– Сейчас приедем домой, перевяжу тебя получше. Живот не болит?

Она откинулась на его грудь.

«Нет, Яшенька».

«Теперь всегда так будешь разговаривать?» – поднял бровь Штольман.

«Зачем ты кинулась на револьвер?»

«Я тебя люблю».

Он укоризненно покачал головой, но на лице появилась улыбка.

«Поэтому бросаешься под пули? Не стоит, счастье мое».

Потянувшись к её губам, он понял, что побеспокоит раненое плечо, и лишь провел пальцем по нежной щеке.

– Не надо меня защищать, Анечка. Ты – самое дорогое, что у меня есть, не рискуй собой.

– Но ты – моя жизнь.

И слова вновь стали лишними.

…

В молчаливом своем разговоре они не замечали Митрофана, давно уже пытавшегося пристроиться под руку отца. Мальчишка грустно вздохнул. Ему показалось, что родителям больше никто и не нужен. Большая ладонь Штольмана охраняющим жестом лежала на животе Анны, губы касались её виска.

«Я им не нужен. Крошка в животике – наверное... Но не я».

– Папочка... – маленький призрак тронул отца за рукав.

– А я? Я помог?

– Конечно, малыш. Спасибо тебе, – тихо сказал Яков.

Затем он прижал палец к губам, призывая к молчанию, и даже не взглянул на Митю. Глаза Штольмана были прикованы к нежному лицу Анны. Веки её были сомкнуты, дыхание ровным – несмотря на все треволнения ночи и боль от содранной пулей кожи, Анна была похожа на спящего ангела.

Улыбнувшись, Яков прошептал: – Мой ангел-хранитель. Всегда рядом.

…

– А где Митя? – сонно спросила Анна, когда Штольман уложил ее на постель.

– Я ему книжку обещала дочитать. Почитаешь за меня, Яша?

– Конечно, милая. Спи.

Яков взял с полки книгу с картинками, вышел в коридор, негромко позвал сына. Но тот не откликнулся.

...

Чуть свет служитель местного прихода отпер часовню Ксении Петербургской, чтобы привести её в порядок перед новым днем, дарованным Господом. Осенил себя крестным знамением, обвел глазами скромное убранство.

И упал на колени, восторженно шепча: – Я верил! Верил! Боже, она мироточит!

С иконописных глаз иконы Божией Матери текли почти настоящие слезы.

====== Глава 25. Война ======

– Что, внучек, голову повесил? – бабушка Ангелина заметила мрачное настроение Митрофана, как и то, что с утра он торчал вместе с ней в городке на юге Франции, а не торопился, как обычно, в Петербург.

– Родители устали от твоей болтовни?

Ангелина почти попала в цель. До этого мальчишка крепился, держал лицо и ни разу не пожаловался, но тут его прорвало.

– Бабушка, я им не нужен! – рот его обиженно скривился.

– Они крошечку в животике мамы гладят и только о нем разговаривают, а еще – как друг друга любят! Про меня ни слова! Я им помогаю, помогаю, а папа только спасибо сказал! Что мне делать?

Геля ничего не ответила, хотя «крошечка» из уст Митрофана сказало ей больше, чем все остальное.

Спина мальчугана сгорбилась.

– Ничего не скажешь? Ничего не делать? А ты ведь обещала… Больше никому не буду верить, – прошептал он.

– И папе?

Услышав несвойственные маленькому призраку звуки, Ангелина обошла его кругом и поняла, что тот плачет.

– Ох, Трош, – покачала она головой. – Какой ты все-таки дуралей.

Ведунья взглянула в ближайшее будущее и, расплывшись в улыбке, ласково погладила мальчишку по светлым вихрам.

– Делай что хочешь, Митрофанушка. Ты сам все скоро увидишь.

– Ага, – произнес он неслышно. – Вот сделаю и увижу, насколько я нужен.

…

Темноволосый мальчуган потянулся за печеньем, и Марья Тимофеевна вздохнула, сидя за общим столом.

– Зачем ты его так коротко подстригла, Аннушка? У Димочки были такие чудесные кудри. Сладенький мой, держи, – она подвинула вазочку ближе к ребенку.

– Баба Маша! – фыркнул мальчик.

– Я не сладенький! И не девочка, чтобы кудряшки носить, я как папа!

Сидевший рядом Штольман хмыкнул, но на лице его появилась улыбка.

– Глупости. Таким красивым малышам, как ты, Дима, очень идут кудряшки. Аня, посмотри, у меня тут какой-то твердый шарик вылез, будто я кость сломала, – Миронова протянула дочери руку со вспухшим на запястье желваком.

– Вдруг… Ой, я даже боюсь это произносить.

Анна рассмотрела припухлость, покатала пальцами.

– Это гигрома, мама. Ничего страшного. Хочешь, я ее уберу?

– Я, я уберу!

Залезший с коленками на стул мальчишка вгляделся в руку бабушки. Увесистый справочник вдруг вылетел из рук старшего Миронова, резко хлопнул по желваку. Марья Тимофеевна взвизгнула. Виктор Иванович открыл рот. Штольман нахмурился и подозвал сына, а бабушка Маша растерянно произнесла: – А… А он исчез. И что это было?

– Гигрома же! – хихикнул мальчишка.

Петр Иванович погрозил внуку пальцем. Анна вздохнула, Яков покачал головой.

– Покажи руку, бабушка!

Рассмотрев ровное запястье, мальчик улыбнулся широкой улыбкой Штольмана.

– Получилось! Баба Геля вчера так и сказала: – Троша, говорит, ты сможешь стать врачом.

Он подбежал к отцу и обнял того за шею.

– Но я буду полицейским!

Анна открыла глаза и ошеломленно уставилась в потолок. Невероятно. Невозможно. Но… Сон был таким явным и подробным, что сомнений не оставалось – все это сбудется. Она попыталась понять, что же чувствует. Страх перед будущим? Точно нет. Опасение, что они не справятся? Разве что немного. Губы ее разъехались в широкой улыбке – это была радость. Радость, счастье и восторг переполняли ее, и их просто необходимо было разделить на двоих. Нет. Троих.

Яков спал, по обыкновению положив на неё тяжелую руку. Анна невесомо погладила крепкое плечо, с удовольствием вдохнула любимый запах.

«Собственник. Куда я денусь от тебя, Яша, ты же мой свет в окошке. Интересно, что ты скажешь? Спрошу, когда проснешься, не буду будить».

В слабом свете разгоравшегося утра она приподнялась на постели, оглядела спальню. Мити нигде не было видно, и Анна разочарованно улеглась обратно.

Не открывая глаз, Штольман повернулся на бок, притянул за талию, вжал в себя. Анна зажмурилась, таким горячим был этот плен и так много он обещал. Она повела бедрами. Яков тут же скользнул рукой по её телу, подцепил оборку ночной рубашки и медленно потащил вверх. По коже Анны побежали горячие мурашки, а внутри сладко сжалось. Она прерывисто вздохнула – муж проснулся вовсе не с намерением поговорить.

«Чуть-чуть подожду. Совсем немножко. Ах, Яша, какой же ты…»

Желание поделиться сном мгновенно забылось под нахальной ладонью, которая уже оглаживала грудь. От ласки чувствительных сосков Анна застонала, перехватила руку мужа, провела губами по запястью. Вобрала в рот большой палец. Услышав шипение сквозь сжатые зубы, Анна замерла.

«Сейчас?» – подразнила она, пробуя его на вкус.

Штольман уложил ее на спину, навис сверху и медленно приблизился, обжигая живот жаркой силой. Глаза его были темными.

«Сейчас», – сказали они.

Она обвила его ногами, и он охнул.

– Не так.

Голос его, хриплый со сна, вдруг стал глубоким и низким.

– Раздвинь ноги и не двигайся, – приказал он.

Не сомневаясь в выполнении, Яков встал перед кроватью, подтянул Анну ближе. Глубоко вздохнул, склонился над лоном, взял ее ладони в свои. Слизнул капли ее сока и крепче сжал ладони. А затем подарил сладкую, невыносимую в вынужденной неподвижности муку, закончившуюся слезами её блаженства.

…

– Шшш… – успокаивал он, обнимая всем телом.

– Страстная моя, нежная Анечка.

Он сцеловывал влагу с ее щек и шептал:

– Какая ты красивая. Как я тебя люблю.

Ощущая себя на седьмом небе, Анна не могла ничего сказать в ответ, а только целовала. Целовала. Целовала, пока Штольман со смехом не откатился в сторону, не отрывая, впрочем, рук.

– А ты? – все-таки спросила Анна, показывая глазами, что ей кажется не так.

– Ох, Аня, если бы я давал себе волю каждый раз, когда желал те… – не окончив фразу, Яков сказал о другом: – Я заходил вчера в больницу и спросил твоего доктора Гриднева, насколько осторожными нам следует быть.

Анна закатила глаза.

Он усмехнулся.

– Именно так. Что ты хотела мне рассказать?

…

Анна еще долго веселилась, вспоминая лицо Штольмана после своих слов. Сперва на нем было непонимание. Затем неверие. Затем осознание, что жена не шутит.

Сглотнув, Яков выдавил: – Так и случится?

Хихикнув, она кивнула.

– И никаких шансов, что ты… что он…

Анна помотала головой и прыснула. Изумление мужа выразилось в крепком слове, которое он произнес одними губами.

– Извини, – повинился он, потирая щеку.

– Это очень… неожиданно.

Он откинулся на подушки, привлек Анну к себе.

– Что ж, придется над этим подумать.

– Ты не расстроен?

– Нет, милая. Еще задолго до венчания я знал, что жизнь моя с тобой никогда не будет пр… – сокрушенная речь Штольмана была прервана ладонью Анны у его губ.

– Приятной? – возмущенно воскликнула она.

Он засмеялся. – Прежней. Интересно, где сейчас наш нахаленок, что-то давно его не видно.

…

– Тысяча тупых акул! Какой недоумок поднял у нас флаг «Корабль неуправляем, помогите кто может»? – заорал боцман трехмачтового фрегата, на гроте следовавшего в Кронштадт.

К бортам фрегата уже спешили несколько суденышек, и боцман предвидел беду.

– Юнга! Прощелыга подкильная, таракан палубный, оторви свою задницу от сухарей и марш наверх! Убрать эту дрянь тотчас же!

– Берег! Берег!!! – надрывался в рупор капитан грузовой шхуны. – Мы уже сутки ждем разрешения, почему нас не пускают на разгрузку?

Помощник капитана робко тронул того за рукав, опасаясь попасть под горячую руку.

– Что?

Молодой человек показал на вывешенный по правому борту желтый флаг, означавший наличие на борту заразных больных.

– Чтоб я сдох, – удивился капитан.

– Кто у нас болеет? Ты, что ли? Иди сюда, червяк гальюнный, я тебя мигом вылечу.

Отступив на пару шагов, помощник помотал головой.

– Никто? Тогда какого бом-брамселя ты здесь стоишь? Немедленно снять!

В столичном Гутуевском порту этим утром царила абсолютная неразбериха. Почти на всех судах были вывешены разнообразные сигнальные флаги, говорившие то о человеке за бортом, то о требовании буксира, а то и об опасности близлежащих вод. Два портовых врача разрывались от необходимости бежать в разные стороны, а старший диспетчер понял, что лучше ему, не дожидаясь конца смены и расстрела от директора, утопиться прямо сейчас.

Когда на рейде возник гордый профиль паровой шхуны, диспетчер вгляделся в подзорную трубу и побледнел. На мачтах корабля развевались: флаг Российской империи, желто-синий флаг «Держитесь от меня подальше» и сигнал «Срочно требуется помощь».

– Императорская «Полярная звезда», – пробормотал служащий. – Меня не просто уволят. Меня сошлют на Аляску…

Пробегавший мимо моряк вдруг встал, как вкопанный, а затем сказал голосом, больше похожим на скрип уключин:

– Не сошлют, ваше благородие.

– Почему?

Моряк медленно указал рукой. На разворачивающейся к берегу бригантине реял гюйс военно-морских сил Северо-Американских Соединенных Штатов. Такой флаг в порту иностранного государства означал объявление войны.

…

На улочках Гутуевского острова тоже было весело. Тут и там вставали на дыбы лошади, ругались извозчики. То и дело спотыкаясь и роняя в грязь тюки, матерились грузчики, портился товар, терпели убытки поставщики Императорского двора.

А над островом раздавалось залихватское:

– Шел я улицей Двинской,

Меня екнули доской. Ах, ты мать твою ети, Как по городу пройти?

…

– Госпожу Нежинскую просили более не пускать, – бесстрастно произнес швейцар представительства Сименса, преграждая даме путь в вестибюль.

Нина Аркадьевна закусила губу. Сделала вид, что отошла в сторонку, немного подождала. Нежинская знала, в какое время на службу является глава представительства.

– Господин Сименс! Карл Генрихович, меня не пускают, это какое-то недоразумение! – громко сказала Нина, завидев вошедшего в дверь изобретателя.

– Господин Штольман восстановил справедливость в вашем деле. Мы можем поговорить?

Карл был воспитанным человеком. Он молча поприветствовал даму коротким кивком и проследовал мимо.

Сделав шаг вперед, швейцар указал Нежинской на дверь.

...

За завтраком Анна вздрогнула и пролила чай, когда рядом возник прозрачный силуэт старушки, а над столом прошелестело:

– Аннушка, тебя с мужем просят явиться в часовню пресвятой Ксении.

– Кто? Что случилось, бабушка Ангелина? Ты выглядишь испуганной.

– Немедленно, девочка моя. Не стоит его сердить, – не упомянув, кого именно, дух исчез.

– Что, Аннет, плохие новости из горнего мира? – поинтересовался Петр Иванович при виде побледневшей племянницы, взгляд которой был устремлен в пространство.

Штольман молча смотрел на Анну, ожидая ответа. Тут в столовую вбежала горничная, за которой торопливо шагал унтер-офицер Захаров.

– Доброе утро, прошу прощения, у меня срочная новость для господина Штольмана, – пробормотал молодой полицейский, а затем склонился над начальником и что-то сказал ему на ухо.

Петру Ивановичу показалось, что унтер произнес одно короткое и страшное слово.

Яков тяжело вздохнул.

– Хорошо, Алексей, сейчас буду, – сказав это, он вновь повернулся к жене.

– Яша… – растерянно сказала она.

– Нас с тобой вызывают, – она показала глазами куда-то вверх, – причем срочно.

Промокнув губы салфеткой, Штольман встал из-за стола.

– Идем.

– Да что случилось-то? – вскричал Миронов.

– Аннет? Вы еще вернетесь? Какая война?

…

– Яков, я боюсь. Какие…

Пролетка подпрыгнула на булыжной мостовой, и Анна охнула.

– Какие новости принес Захаров?

– Что с полицейского участка Васильевского острова поступили странные сообщения, а в порту беспорядки.

Штольман усадил Анну понадежнее, прижал к себе.

– Анечка, у меня есть одно предчувствие, но я хотел бы подождать информации от твоих… – он повторил движение глазами Анны вверх, – неземных покровителей.

– Какое предчувствие?

Ухмыльнувшись, Яков ответил:

– Ты же училась в гимназии. Твоих родителей никогда к директору не вызывали?

…

Часовня святой Ксении Петербужской была пуста. Встав напротив киота, Анна сжала руку мужа. Яков держался чуть позади. Он пытался понять, что не так с образом Божией Матери.

– Смертные! – грохотнуло в часовне.

– Вам нужно это бесово отродье?

Анна вздрогнула – перед супругами появился высокий мужчина в алом плаще и доспехах. Рука его держала парящего в воздухе Митрофана. Личико мальчишки сияло обычной ухмылкой, и Анна немного расслабилась, но тут же заметила, что уши юного призрака будто стали больше и приобрели неестественный цвет.

– Вы сделали ему больно! – возмутилась она.

Архангел хмыкнул и встряхнул мальчишку. – Этому?

– Мамочка, у меня все в порядке. Дядя Миша хороший, – пропищал Митя.

Удовлетворенно двинув бровями, Михаил опустил призрака и обратился ко Штольману:

– Воин, повторяю вопрос. Этой ночью замироточили иконы многих европейских столиц, и мои стражники отловили стервеца, совершившего надругательство. Священнослужители и верующие в панике, кто-то ожидает второго пришествия Христа, кто-то – вселенского мора. Тебе нужен такой сын?

– Конечно. Какой есть, – Яков смиренно кивнул.

Митя взвизгнул. Появившаяся по левую руку архангела святая Ксения улыбнулась. Михаил передал ей мальчишку и сделал пасс пальцами, отчего Митрофан потерял дар речи.

– Ты не понимаешь, воин. Этой зимой у тебя родится ребенок, и вместо наследника ты получишь это отродье.

Анна шагнула вперед. – Не называйте так моего сына!

Штольман удержал ее за ладонь и вернул на место.

– Мы это знаем. Мы готовы.

– Знаете? – Михаил склонил голову к плечу. – Ах, да, Анна и ее дар.

Крылья за спиной небожителя дернулись.

– Готов оказать милость. Я не люблю менять порядок вещей, но ради собственного спокойствия могу на это пойти. Вы получите своего Митрофана, но способностей у него не будет. Согласны?

Штольман задумался. Уловив на подвижном лице мужа сомнения, Анна повернулась к нему и горячо зашептала: – Яша, не надо. Я лишилась дара, когда тебя не было рядом, и мне было очень плохо. Митя будет тосковать. Даже потом, родившись, в глубине души он будет знать, что мог многое, но…

Она кинула взгляд на мальчишку, на лице которого надежда боролась с напускным безразличием.

– Но его этого лишили. Мы справимся, обязательно! Ты же сам сказал, что наша жизнь никогда не станет прежней!

«Яшенька, пожалуйста!» – взмолилась она.

«Ты уверена? Я не хочу, чтобы ты страдала из-за его художеств».

«Дело не во мне, Яков. Он наш с тобой, мы за него отвечаем. Нельзя делать ему хуже».

Согласно сжав её ладонь, Яков взглянул на архангела и твердо произнес:

– Благодарю за предложение, но прошу оставить все, как есть. Мы приложим максимум усилий для воспитания сына и, разумеется, отучим его издеваться над святынями.

Михаил не любил тратить лишних слов. Повелительным движением руки он указал Анне на дверь, подождал, пока женщина выйдет из часовни. Щелчком пальца подвел Митрофана к отцу. И исчез, оставив на каменном полу белоснежное перо.

Яков хмуро посмотрел на юного призрака.

– Что скажешь в свое оправдание?

Наедине с отцом Митя потерял весь свой апломб. Глядя в пол, он нерешительно пожал плечами и пробормотал: – Прости, что баловался. Я просто хотел, чтобы ты… чтобы мама…

Рассмотрев пылающие уши мальчишки, Штольман вздохнул.

– Дмитрий Яковлевич.

Юный призрак попытался что-то сказать, но замер, осознав, что означает это имя.

– Принеси извинения святой Ксении. Убери слезы с икон.

Кивая, как китайский болванчик, Митя прижался к отцу. Яков ощутил ком в горле.

– И самое главное – не трепи матери нервы. Ты все понял?

Малыш вновь кивнул и уткнулся лицом в живот Штольмана. Услышав всхлип, Яков присел на колено и как мог, обнял мальчишку.

– Сынок, я поручился за тебя перед архангелом, не подведи меня.

– Пап… Я хочу, очень! Я буду стараться! Но вдруг у меня не получится, мне ведь все говорят, что я неисправимый, – голос Мити задрожал.

– Ты тогда от меня откажешься?

Яков покачал головой.

– Нет, малыш.

Он встал и подтолкнул сына к выходу.

– Иди, займись делом, а потом возвращайся ко мне. Попробуем предотвратить войну.

На выходе из часовни Митя с разбегу кинулся к встревоженной матери. Анна поймала его, заключила в теплые объятия. На лице ее сверкали слезы, а губы шептали слова любви – любви к невозможному и самому желанному на свете ребенку, задолго до своего рождения ставшему Штольманам настоящим сыном.