Текст книги "Ужасы Фобии Грин (СИ)"

Автор книги: tapatunya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

– Я не хотела, – сказала она хрипло. Горло всё ещё болело.

– Ты надоела мне, – сообщил дежурный по лагерю любезно, – тебя проще утопить в болоте, чем отучить биться в бесконечных паниках.

– Утопите.

В эти минуты ей правда казалось, что это отличный выход.

– Я была не настроена.

Голос Холли. Отлично. Пол-лагеря в лазарете.

Нянюшка Йокк подняла глаза от вязания и любовно оглядела собравшихся.

Кажется, она была если не счастлива от такого количества подопечных, то крайне довольна.

– Деточка, к нашей Фобии не нужно так близко подскакивать, – наставительно сказала Сения Кригг своим хорошо поставленным голосом. Одна её нога была в гипсе.

– Вас господин Оллмотт пришиб? – севшим голосом спросила Фобия.

– Меня, – просипел Антонио. – Он спровоцировал выплеск у Нэны.

– У Нэны? Но она же должна для этого… оу.

Влюбиться. Для того, чтобы Нэна начала черпать чужую энергию, она должна влюбиться. Но как можно спровоцировать влюбленность? Видимо, все-таки какие-то задатки психолога у Оллмотта действительно были.

– А я сама, – Сения Кригг вхдохнула. – Забежала в домик Оллмотта, чтобы намочить полотенце для Антонио. А там… – педагог содрогнулась, – пиявки.

Фобия снова метнулась глазами к лицу Креста. Он скривился в ухмылке, глядя как панические птицы замелькали в зрачках Фобии.

– Только попробуй, – предупредил он, но про пиявки промолчал.

– Это больно, – сказал Антонио. – Я хотел сказать, что я впервые отдавал энергию.

– Я тоже, – отозвалась Холли.

– Прости, – сказала ей Фобия.

– Не так просто, истеричка Грин-старшая, – Крест слегка покачнулся с носка на пятку, и от этого легкого движения живот Фобии скрутило. – Завтра я начну с тобой заниматься по отдельной программе.

– Я больше не буду, – испугалась Фобия.

– Будешь, – пообещал дежурный по лагерю уверенно. – Ещё как будешь.

06

Слишком много людей. Слишком громко их дыхание. Фобии казалось, что она слышит, как бьются вокруг чужие сердца, и грохот всё нарастает и нарастает, вынуждая её закрыть уши руками, зажмуриться, спрятаться под одеяло.

Ближе к двум ночи пришлось признать: заснуть в лазарете не получится. Фобия тихо встала, её слегка повело от слабости.

Нянюшка Йокк спала на стуле, склонившись над вязанием. Сонная тишина окутывала лагерь.

Фобия понятия не имела, где её вещи. Она вышла на улицу босой, похожая в своей рубашке на привидение. Дышать стало проще. Домик Несмеи казался тихой гаванью.

Она кралась по лагерю, нелепая в своих страхах. И замерла у домика Оллмотта от тихого шелеста чужих слов:

– Время, Соло. Мало. Они должны быть готовы, – это Оллмотт. Только он умел так говорить, пропуская целые предложения.

Соло? Какой Соло? Откуда взяться в лагере неведомому Соло?

– Будут, – голос Креста уверен.

– Ты слишком добр к ним, наёмник, – хриплое сопрано Цепи созвучно звону её каналов.

Фобия очумело сделала шаг дальше. Конечно. Должно же быть у Креста нормальное имя.

Соло. Она перекатила два коротких слога на языке. Какое круглое имя для такого колючего человека.

– Грин, – Крест появился с другой стороны домика, вкрадчиво прошептал её имя, – Ты ко всему прочему ещё и лунатик?

– Я не могу спать, когда вокруг столько людей, – пробормотала она, вмиг ощутив свою нелепую рубашку, из-под которой торчали белые босые ноги.

Верхняя губа, пересеченная тонким шрамом, презрительно дернулась.

– Предпочитаешь одиночество, Грин?

– Иногда оно выручает.

Её голос не успел растаять в ночном воздухе, когда Фобия поняла сразу две вещи. Завтра ей придется бежать куда больше, чем пять кругов. Она никогда не станет политиком.

Как она смеет рассуждать об одиночестве перед человеком, который сто пятьдесят лет провел в камере-одиночке?

Что она вообще знает об одиночестве?

Всё.

В процентном отношении Фобия провела большую часть своей жизни наедине с собой.

Глаза дежурного странно блеснули.

– Мечтаешь об одиночестве, Грин? – голос совсем тихий. – День за днём, год за годом – четыре стены и ни клочка неба. Собственный голос – единственный звук на земле. Ты ненавидишь его. Он похож на твой худший кошмар. Но это единственная доступная тебе музыка. Хочешь?

Она стояла, подрагивая от хищной плавности его слов. Воздух вокруг сгустился и стал ледяным.

– Вы убийца, – голос Фобии прозвучал надтреснуто, – так вам и надо было.

Смех Креста разорвал ночь резко, как удар хлыста.

– И ты смеешь бояться антилоп? – спросил он. – Ступай за мной.

Фобия не стала задавать вопросов – какой от них прок?

Молча и довольно спокойно следовала за Крестом, пока не увидела, как нечто выступает из темноты. Могильные кресты – они пришли на старое заброшенное кладбище, позабытое уже людьми.

Остановившись, Фобия сглотнула.

– Спорим, – хрипло спросила она, – что вы для меня и могилу уже раскопали?

– Помнишь, что сильнее страха?

– Помню.

– А что сильнее ненависти?

– Ничего, – ответила она, не шевелясь.

– Неправильный ответ, – покачал головой Крест, – пока самое сильное в тебе – это твои фобии. Еще пару шагов, Грин, я обещаю, что обойдусь без насилия…

– И без агрессии. И без унижения. Вы же понимаете, что посмотреть в лицо своим страхам и подобная чушь, придуманная психологами, – это полная хрень? Я с детства напичкана этой хренью, и никогда ничего не помогает.

– Как много слов, – Крест достал из кармана фонарик и осветил ей путь, – давай, ты видишь, куда наступаешь.

Она сделала несколько робких шагов.

Крест вдруг прыгнул и исчез. Слабый луч фонарика светил словно из-под земли.

Фобия осторожно подкралась ближе и заглянула в открытую могилу.

Закинув руки за голову, Крест лежал на её дне и любовался звездами.

– Хочешь ко мне, Грин?

– Нет.

– Да брось, это весело.

– Ни за что на свете.

– Как твой… как ты называешь то, что с тобой происходит?

Фобия коротко и ответила, удивляясь тому, что все еще способна разговаривать.

– Я представляю себе жадного осьминога с щупальцами и глазами… ну и всякое такое. Если вы сейчас предложите мне с ним подружиться – то зря. Я пыталась еще в детстве.

– Дружба – довольно жалкое понятие. Рабство куда прочнее.

– Что вы об этом знаете?

– Всё. Когда ты себе не принадлежишь, тебе больше нечего бояться. Некого ненавидеть. Рабство приносит куда больше свободы, чем принято считать.

– Как же меня тошнит от ваших сентенций, – не выдержала Фобия, – и от того, что я вдруг поняла – вам в этой могиле самое место.

Она развернулась и направилась к лагерю. Пошел он к дьяволу, этот псих.

Возле домика Несмеи сквозь Фобию вдруг прошла волна холода. Тюремный призрак Цепь пронесся сквозь неё несколько раз, вызывая самые отвратительные ощущения.

– Не смей, – прошипело привидение, потрясая кандалами, – говорить то, о чём ты не имеешь понятия.

– Ты что? Защищаешь Креста? – Фобия недоверчиво обхватила себя руками, пытаясь оградиться от навязчивости призрака.

– Ты просто идиотка, которая ничего не знает про жизнь.

– А что знаешь про жизнь ты, мёртвая субстанция?

Уже перед тем, как провалиться в сон, Фобия вспомнила эпизод с чёрной масляной краской. Ничему её жизнь не учит.

Рука Несмеи тонкая, изящная, с длинными нервными пальцами. Фобия разглядывала эту руку как произведение искусства. Розоватый свет раннего утра придавал этому совершенству удивительно нежный оттенок.

Русалка спала на своей узкой кровати. Фобия лежала на полу возле и разглядывала свесившуюся над её лицом кисть. Как красиво.

Короткий сон не принёс ни сил, ни облегчения. Голова тяжёлая, мышцы болят. Хочется застыть в этой минуте, как мухе в янтаре. Чтобы навсегда. Чтобы насовсем.

Несмея едва вздохнула.

– Напрасно ты задираешь Цепь, – проговорила сонно. – Она мстительна, как все привидения.

– Она ничего не сможет сделать без посторонней помощи.

Рука исчезла из поля зрения Фобии. Несмея встала, легко перешагнула через неё. Длинные волосы струились вдоль тела, даже утром они не выглядели растрепанными.

– Ты же не думаешь, что здесь будет хоть кто-то за тебя? – искренне удивилась русалка.

Об этих словах Фобия думала всё утро – сначала во время неизбежного бега, потом на уроке Эраста Лема.

Действительно, откуда взяться в этом лагере людям, которые будут за неё, если Фобия родную сестру при первой встрече отправила на больничную койку?

Антонио явно будет на стороне Холли – ещё бы! Мало того, что она – лучший друг, но ещё и проводник. Класл? Класл не может быть за кого-то потому, что ему бы самому спрятаться за чужую спину. Нэна? Нэна сидит, отгородившись от мира учебником, очками, челкой. Она боится глядеть в сторону Антонио. Она знает, что он уже всему лагерю растрепал, что у неё был выплеск. Что она в него влюблена настолько, что не может держать себя в руках. Нэна несчастна настолько, насколько может быть несчастна юная и неуверенная в себе девочка.

Глухонемой учитель заканчивал свой урок. Воспитанников перехватил Оллмотт.

– Новость, – сказал он и махнул в сторону площадки посредине лагеря.

Все и так видели его новость – вернулся из города завхоз Иоким Гилморт, его большая машина стояла чуть в стороне. Она была нагружена припасами, лекарствами, книгами.

Что в этом удивительного, никто не понимал до тех пор, пока не подошли ближе.

Покупки носила молодая женщина с потухшими глазами. Её лицо было бессмысленно.

– Слоп, – сказал Оллмотт. – Иоким зовет её Безумой.

– Прикольно? – Гилморт засмеялся. Его полное, пышущее здоровьем лицо, казалось добродушным. – Её прежнее имя – полный отстой. Получить лицензию на слопа – муторное дело, ребятки. Но Крест сказал, что вам полезно будет видеть это тело каждый день. Чтобы не шалили. Абсолютно послушная кукла, просто поразительно. Кто-нибудь хочет её трахнуть? – не меняя тона весело предложил он.

Воспитанники молчали.

Крест оттолкнулся плечом от домика девочек, лениво подошел к машине.

– Трахать слопа – всё равно, что онанировать, только бессмысленнее, – процедил он равнодушно. – Заключённым в тюрьме, у кого мягкий режим, предлагают слопов для этих целей примерно раз в месяц. Но и они отказываются, – в голосе Креста прорезалась сталь. Фобия смотрела в его тусклые серые глаза с вкраплениями ржавчины возле зрачков. Её тошнило.

После посредственного обеда – несолёного супа, в котором плавали капустные листы почти целиком – Фобия попыталась незаметно удрать в лес. Ей было просто необходимо побыть одной, перестать, наконец, прислушиваться к осьминогу внутри себя – не поднял ли он свою огромную злобную голову?

Слоп Безума, потерявшая среди прочего даже своё имя, не выходила из головы.

Мёртвый Наместник около двух веков делал, что хотел с этой страной. После смерти он продолжает делать то же самое.

Именно он кастрировал истинных магов и создал псевдомагов. А, стало быть, потухшие глаза Безумы – на его грязной и давно сгнившей совести.

Нет, проворковала вина, свившая гнездо в голове Фобии, слоп Безума – на совести одного конкретного псевдомага. Может, даже ребёнка.

Ещё Фобия думала, что Иоким Гилморт вряд ли будет Безуме добрым хозяином. Но ведь ей всё равно, всё равно.

– Отличная полянка, Грин, – Крест насмешливо щурился на солнце. – Хороший выбор. Приступим?

Он стоял перед ней – полуседой, без возраста, без энергии, которую можно украсть и выкинуть. Не слоп, не маг, не человек. Бывший наёмник мёртвого Наместника.

Фобия поняла, что он намерен сделать, без всяких слов. Не возражала – знала, что бесполезно. Затаила дыхание. Сконцентрировала свою ненависть. Ощутила, как она покрыла кожу мурашками. Ненависть сильнее страха.

Ненависть сильнее всего.

Крест двигался медленно и неотвратимо, не отводя своих серо-ржавых глаз с лица Фобии. Наверное, он видел, как она белеет. Шаг. И ещё. И последний. И замер в полуметре от Фобии, неподвижно, неумолимо.

Слоп Безума могла быть замужем. А может, она даже мама. А ещё чья-то дочь.

Жирные липкие щупальца паники дрожат от изнеможения. Им очень хочется на свободу. Сквозь полуседую небритость рот Креста кривится в усмешке. Он посекундно может рассчитать, когда именно произойдет выплеск.

Ненависть пополам с адреналином. Они сплелись, как страстные любовники. Злобный осьминог её паники пригибает голову перед этим тандемом.

Тонкий шрам, разделяющий губу Креста, стал ровным. Ухмылка покинула лицо дежурного по лагерю, когда Фобия сделала шаг ему навстречу. Крохотный, как у хорошо воспитанной японки. Но шаг.

Она смотрела в его глаза и видела в них отражение собственного света.

– Зачем ты так с Нэной?

Они сидели на берегу чахлой речки. Голова Холли лежала на коленях Антонио. Класл болтал ногами в воде. Фобия прислонилась спиной к дереву, чуть поодаль от остальных.

Антонио блеснул глазами.

– Она влюбилась в меня, – ответил он. – Эта дурочка в меня втюрилась. Ты представляешь, как это опасно?

Холли бездумно улыбнулась, глядя на небо.

– А если говорить про Нэну гадости, то она перестанет его любить, – сказала она. – Это я придумала.

– Да, – горячо согласилась Фобия. – Пусть Нэна тебя ненавидит, Антонио. Мы все должны научиться ненависти. Это помогает от выплесков. Мы сможем держать себя в руках только так.

Холли смотрела на сестру с интересом. Наверное, нужно было что-то спросить про родителей. Но для Фобии это было всего два лица за стеклом, и она понятия не имела, какой вопрос можно было бы задать.

– Оллмотт говорил, что эмоция, подавляющая выплески, для каждого псевдомага индивидуальная, – сказал Класл. – В моем случае ненависть – это детонатор. Я теряю контроль, когда злюсь.

– Оллмотт сказал так много слов? – удивилась Фобия.

– Он сказал: каждому – разное, – поправился Класл.

– Что же теперь, тебя любить будут учить? – захихикал Антонио.

– На слопе, – хмыкнула Холли.

Фобия зажмурилась и отвернулась. Ей стало сразу неприятно.

Из дерева, бренча кандалами, вылетела Цепь. Спутанные волосы падали на бесплотное злое лицо.

– Антонио и проводник – на опыты, – сказала она. – Крест ждёт вас на плацу. Остальные – пять кругов вокруг лагеря.

– Вы только что это придумали, – неуверенно сказал Класл.

Цепь захохотала и пронеслась сквозь Класла. Он содрогнулся от неприятных ощущений.

– Мальчик, которому нельзя злиться, – прошептала она, летая вокруг. – Мальчик, который с юга. Хочешь, я тебя разозлю, придурок? И от твоей нахальной подружки-трусишки останется слоп. Хлоп! Слоп!

Антонио и Холли торопливо вскочили и пошли прочь. Холли тревожно оглядывалась, но Антонио тянул её за руку. Класл неуверенно вертел головой, пытаясь проследить глазами за призраком.

– Не надо, – сказал он неожиданно тонким голосом.

Она снова пролетела сквозь него. В воздухе отчётливо прорезалась сырость и затхлость тюремных камер.

– Тебе же так хочется, – промурлыкала Цепь, – отпустить зверя внутри себя. Он так голоден, так жаден.

Класл беспомощно взмахнул руками, словно отгоняя большую муху.

– Отстаньте от меня, – попросил он. – Что прицепились?

– Какие же вы жалкие, – Цепь перестала двигаться, улеглась на бок прямо в воздухе, облокотившись на руку. Потрёпанные тряпки обнажали худые, ободранные в кровь ноги. – Богатенькие детки, стираете своё исподнее и жрёте всякую дрянь. Родители выкинули вас сюда за ненадобностью. Там, в большом мире, все только и ждут, когда же вы исчерпаете энергетический ресурс, и вас можно будет закрыть в камерах-одиночках. И забыть про вас навсегда. А здесь Крест делает с вами, что хочет. А вы терпите.

Фобия физически ощутила, как сгустился воздух. Как вокруг Класла начали своё движение энергетические воронки, которые набирали скорость. Она протянула руку и нащупала шишку. Цепь непроизвольно ойкнула, когда сквозь неё пролетела эта шишка и упала к ногам Класла.

– Пасуй, – предложила ему Фобия.

Он засмеялся. Воронки истончались.

Цепь взвыла и улетела вверх. Псевдомаги посмотрели, как она всё уменьшается.

– Дрянь, – с чувством сказала Фобия.

– Хороших людей за убийство не пытают, – проговорила Нэна. Она робко приблизилась, огромные очки прятали её глаза.

– Хорошие люди в лагерь Креста не попадают, – ответила Фобия.

Помолчали, переживая каждый своё.

– Интересно, куда Крест девает деньги, – вдруг задумался вслух Класл.

– Что?

– За нас. Стоимость пребывания в лагере запредельна. Годовой оборот небольшого государства. Не то, чтобы у нас тут со всеми удобствами. А вы его рожу зверскую видели? И эти потрёпанные джинсы. И одинаковые майки. Готов поспорить, что ему плевать на комфорт.

– Бывший наёмник мёртвого Наместника. Убийца. Почему он возится с нами? – Нэна прижала лицо к коленям, задумчиво посмотрела на псевдомагов. – Я с самого первого дня все думаю об этом и думаю.

– Оллмотт сказал, что времени мало, – вспомнила Фобия. – Что мы должны быть готовы.

– К чему? – Нэна подняла голову.

– Ребятки, – предложил Класл, и голос у него был точно такой же, как и когда он звал за пиявками для Оллмотта, – a давайте пока Крест занят, посмотрим, что у него в домике?

– Думаешь, все планы так и расписаны? – усомнилась Фобия.

В эту секунду в лагере заработала тревога. Кто-то из псевдомагов допустил выплеск.

– Самый подходящий момент, – обрадовался Класл.

Домик, в котором обитал Крест, стоял в самом центре лагеря. Как правило, к нему никто и не думал приближаться – психов в лагере не водилось. Ну то есть были, конечно, но не до такой же степени.

Класл, Фобия и Нэна с независимым видом прошли мимо суетливо бегущих с непроницаемым одеялом в руках Нэксов, помахали рукой коку Боцману, читающему книгу прямо над котлом с ужином. Свободной рукой он, не глядя, сыпал соль в варево. Сения Кригг вешала на верёвки бельё. Оллмотта не было видно, скорее всего он был на плацу вместе с Крестом.

– Давай, – сказал Класл. – Если что вдруг, я буду петь.

– Петь? – удивилась Фобия.

– Что-нибудь громкое, – кивнула Нэна.

Они уселись в нескольких метрах от домика Креста на поваленных брёвнах и достали игральные карты. Фобия вздохнула и подошла к крылечку. Огляделась и скользнула внутрь.

Домик был небольшой, как и все другие, быстро сколоченный из брёвен. Узкая, по-армейски строго заправленная кровать, простой стол, шкаф для одежды и всё. Фобия ощутила себя идиоткой. Что она надеялась тут найти?

Она распахнула шкаф и несколько минут просто смотрела на стопку одинаковых маек и серых штанов. Это было, как подглядывать в бане – неприятно и возбуждающе одновременно. Подняла руку и пошарила на полке сверху. Тряпки.

Фобия ещё раз огляделась вокруг. Подумала, что у нормальных людей бывают вещи. Фотографии. Книги. Что-то ещё. Она не очень представляла, что именно, но когда в твоём жилище только одежда и постель – это неправильно. Как будто ты просто проходил мимо в этой жизни и решил заночевать по дороге. Даже у неё, много лет проведшей в казённых палатах, был дневник, парочка книжек и амулет, который подарил ей санитар Омо, коробка маленьких шахмат и фотокарточки родителей, Холли и парочки симпатичных актеров. У Креста не было ничего – ни ложки, ни кружки, ни бумажки.

Нужно было уходить, но почему-то не хотелось. Ей нравился этот крохотный чистый домик, в котором не было ничего личного, ничего лишнего. Было здесь удивительно спокойно, как будто обрывались все нити, которые держали тебя на земле. Было так, будто ты свободен от всего мелкого, наносного, ненужного.

Фобия присела на корточки, провела ладонью по грубому полотну покрывала.

Он спит здесь. Что снится бывшему наёмнику мёртвого Наместника? Человеку, сто пятьдесят лет проведшему в одиночестве камеры?

Почему-то стало очень важно узнать его сны.

Если бы она была истинным магом, то сплела бы из своих волос паутинку. В этой паутинке сны Креста бы запутались и не смогли выбраться на свободу.

Фобия ещё додумывала эту мысль, а её пальцы сами собой сплетали длинные волосы в странную путанку. Она удивленно посмотрела на получившуюся ловушку для снов, скептически хмыкнула, но засунула её под тонкую подушку Креста. Просто так.

Струи молока упруго били по дну ведра. Фобии нравилось доить Киску – корова стояла смирно и благодарно.

В коровнике вообще было хорошо, и запах сена мешался с запахом молока.

Закончив с дойкой, Фобия отнесла ведро на полевую кухню. Мальчишка, который провинился, чистил картошку – на утро.

Антонио подошёл к Фобии, когда она безразлично жевала какую-то смесь овощей и непонятной крупы под деревом.

– У меня есть переносной телевизор на солнечных батарейках, – хмуро сказал он. – Можем вечером пойти куда-нибудь подальше от этого грёбанного лагеря и посмотреть кино.

От удивления Фобия чуть не уронила ложку.

– Ты что? – спросила она осторожно. – Ты на свидание?

Он отвёл глаза.

– Ты не похожа на других. Ты сильная. Ты сама себе всё на свете. Мне… мне не всегда хватает своих сил. А с тобой лучше.

Она моргнула. Это не было романтично. Вот ни разу. А почему же ей казалось, что было?

– Ты дурак, – сказала она беззлобно. – Девушке нужно что? Сильное плечо. И обещание достать все звёзды до единой. А ты что предлагаешь? Телевизор да припасть к чужим силам.

Антонио развернулся и пошёл прочь. Фобии стало стыдно.

– Я только Несмею предупрежу, а то она без меня не спит, – крикнула она в спину. Спина дрогнула и распрямилась.

Полянка была такой широкой, что верхушки деревьев не загораживали звёзды.

– Холли со мной почему подружилась – ей было интересно всё про псевдомагов. Ей было лет восемь. И она всем, кто её обижал, говорила, что вот приедет старшая сестра и превратит их в слопов. Ей никто не верил, потому что сестры никто не видел, – голос Антонио был тих и задумчив. Они лежали на траве – ровно в метре друг от друга – и смотрели на звёзды.

– Как это – с проводником?

– Как будто с лезвием в сердце. Мы же росли вместе. Наши дома через дорогу. Ночевали друг у друга. Ну вот и выросли. Когда случается выплеск, проводник отводит щупальца в никуда. Они ничего не могут поймать, понимаешь? И это больно, потому что голод силён. А в ответ – пустота. Но это очень правильно, потому что безопасно для других. Но ведь Холли не может быть всё время со мной. Так, в отдельных случаях. И ей тоже потом нехорошо. Слабость. Пить хочется. Шоколада.

Фобия знала, что лишь немногие псевдомаги находят своих проводников. Это связь особого уровня.

– Я вам завидую, – честно сказала она. – У меня никогда ни с кем так не было. Близко. Да, наверное, и не будет.

– Мне бы хотелось стать ближе, – серьёзно сказал Антонио. – Я так много слышал про тебя. И всё время думал – какая же ты на самом деле?

– И какая?

– Странная. Красивая. Слабая и сильная. Мне хотелось бы что-нибудь для тебя сделать. Хорошее.

– Ты делаешь, Антонио.

– Я отрекаюсь от своего имени. Отныне и навеки. Принимаю свой крест – служить тебе при жизни и после смерти…

Собственный голос царапает горло. Руки, сжимающие ритуальный меч, в крови. Болит всё тело. Оно избито. Оно устало. Оно хочет покоя. Оно не хочет исторгать из себя слова старинной клятвы повиновения. Как же не хочется повиновения. Как же хочется жить. Жить! Но об этом думать уже поздно.

– Я принимаю твою присягу, юный воин. Я принимаю твою жизнь, в ответ дарую свою силу… Встань, наёмник. Теперь ты будешь вровень со мной. Вместе мы возьмём эту страну.

Лицо будущего Наместника – ныне ещё просто предводителя разлохмаченного войска – серьёзно. Оно тоже в крови и пыли. Ярость битвы затихает вдали. Начинает накрапывать дождь. Он омоет их раны. Он примирит его с потерей имени, жизни, свободы.

Повиновение. Подчинение. До ненависти, до рвоты. Верный пёс никогда не укусит руку своего злобного хозяина. Никогда. Скорее, он вцепится в собственную плоть.

Так больно, что хочется кричать.

И она кричала – протяжно, с подвыванием. Несмея испуганно скользнула со своей кровати, затрясла Фобию за плечи, но та никак не могла выпутаться из дождя, из крови, из липкого тумана чужого прошлого. Фобия кричала, плакала, мотала головой, отгоняя кошмары. Потом припала к груди онемевшей от такой фамильярности бывшей русалки и долго рыдала, не в силах успокоиться.

И это ей казалось, что она что-то понимает в безнадёжности?