Текст книги "Борьба за господство (СИ)"
Автор книги: Strelok
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 23 страниц)
Глава 16
Безумец и стратег
Нижинский вошел в кабинет Пророка быстрым шагом. Его лицо, обычно спокойное и отстраненное, в этот раз было сосредоточено, даже жестко напряжено. В руках он нес большой сверток, обмотанный несколькими слоями плотной металлической фольги, перевязанный стяжками. Что-то внутри этого баула шевелилось, будто там была не вещь, а живое существо.
Анджей остановился перед столом, не говоря ни слова, небрежно бросил ношу на пол. Сверток зашелестел. На мгновение в воздухе словно пробежала легкая вибрация – слабый, едва ощутимый радиотелепатический шум, но даже он заставил ближайших охранников обменяться взглядами.
– Вот полуфабрикат притащил.
– Он что, живой? -спросил Вадим, не отрывая взгляда от шевелящегося свертка.
– Живой и невредимый, -коротко ответил Нижинский. Голос был спокойный, без малейшей бравады. – Только шишка на лбу, от приклада.
Сама мысль о том, что в фольге лежит живой альфа, звучала слишком невероятно. Все до этого момента слышали только донесения разведки, слухи среди радиолюбителей. Вадим медленно выдохнул, покачал головой и пробормотал, почти сам себе:
– Ни хера себе подарочек… Неожиданно.
Он обошел стол, подошел ближе к свертку, но пока не касался. Лишь наклонился, словно пытался ощутить исходящий фон. Тот был слабым, но хаотичным, рваным – от этого шумела голова, и казалось, будто под кожей бегают мурашки. Вадим резко выпрямился и повернулся к Нижинскому.
– Как удалось дотащить? Ты вообще представляешь, что это за хрень? Это же не простой зомбак, а тварь пострашнее ядерной бомбы… Никого из твоих ребят не сломали его сигналы?
Нижинский едва заметно усмехнулся краем губ.
– Терпимо, -сказал он. – Ментальное давление было, но ни один из моих не сорвался. Никто не поднял оружие против своих. Сдержались. Мы знали, что служим Единству, а не этому отбитому психу.
Фраза прозвучала твердо, Вадим понял: Анджей говорил искренне, без попытки выпендриться. Баул снова дернулся, изнутри донеслось что-то похожее на сиплый хрип, приглушенный фольгой. На миг в сознании промелькнул чужой образ – клочья бессвязных нот, высеченных из плоти и костей, резкий аккорд, который вонзился в голову и сразу исчез. Вадим сплюнул и шагнул назад.
– Сука… живой, -повторил он, теперь уже вслух, обращаясь к себе, к Анджею, ко всем сразу. – До сих пор не верится, бл…дь.
Дверь распахнулась без стука, и в кабинет вошел Исаев. Он, как всегда, выглядел так, будто едва сдерживает себя от того, чтобы начать бегать кругами от восторга при очередной диковинке. Глаза горели, руки слегка дрожали, дыхание сбивалось.
– Господи! -выдохнул он, и это было не обращение к Богу, а простая привычка. – Еще один живой альфа. Вы понимаете, что это значит?
Он сделал несколько шагов вперед, почти подскочил к баулу, но Вадим выставил руку.
– Стоять, Артур! Жить надоело?
Исаев замер, но его голос все равно дрожал от возбуждения.
– Это прорыв. Это… это вообще предел мечтаний. Мы столько месяц гадали, как они формируются, почему вирус дает такие эффекты… А теперь вот он, образец! Целый! Живой!
– Остынь, -оборвал его Вадим.– Не кипятись раньше времени. Сначала разберемся, что за падаль мы сюда притащили.
Исаев кивнул, но глаза его все еще светились радостью. Он смотрел на шевелящийся сверток с таким выражением, будто перед ним лежало нечто святое, хотя для Вадима и Анджея это было скорее грязное и опасное чудовище.
– Ты хотя бы понимаешь, -продолжил Вадим. – Что оно целый город превратило в филиал преисподней, настоящий мясной театр? Тысячи выживших пустило на мясо для своих «„экспериментов“»? Все фильмы ужасов вместе взятые нервно курят в сторонке…
Анджей поделился с Вадимом и Исаевым образами улья с агонизирующими телами, искаженных кадавров, девушку-скрипку…
– Я понимаю, -быстро ответил Исаев. – Но именно поэтому он бесценен. Чтобы бороться с таким, надо его изучить. Мы никогда больше не получим такого шанса.
Вадим зыркнул на него так, что тот сразу прикусил язык.
– Ладно, -сказал Вадим. – Пока твоя радость никому не нужна. Подождешь. Сейчас посмотрим, что это животное умеет.
Он кивнул Анджею.
– Разматывай.
Нижинский без лишних слов присел рядом со свертком. Лезвием ножа он перерезал стяжки и начал разворачивать фольгу. Металл шелестел, отбрасывая тусклые блики.
По мере того как слои спадали, ментальный фон усиливался. Сначала это было похоже на тихий звон в ушах, затем на гул, пробирающий до зубов. Картинки мелькали на краю сознания: ломаные аккорды, разорванные образы людей, куски звуков, которые то и дело превращались в хаотичный ор.
– Чувствуете? -тихо произнес Исаев, хотя все и так это ощущали.
– Заткнись, -рявкнул Вадим.
Последний слой упал. На полу, связанный и дергающийся, лежал худощавый мужчина в потрепанном фраке. Волосы спутаны, глаза бегали, рот кривился в улыбке, которая выглядела скорее болезненной, чем осмысленной. Из его груди вырывался сиплый хрип, а в ментальном фоне прорезался резкий зов.
В одно мгновение сознания в комнате словно дрогнули. Охранники дернулись, один шагнул вперед, но тут же схватился за голову. Вадим ощутил, как чужая воля пытается вломиться вглубь, раздавить, заставить подчиниться.
Анджей действовал мгновенно. Не раздумывая несколько раз пнул психа под дых и по голове. Поток сигналов сразу ослаб, в ментальном фоне стало тише, словно кто-то убавил громкость в десятки раз.
– Лежать бояться, тварь! Хоть пикни своим радио, я тебе пальцы отрежу.
Вадим шагнул к Анджею и процедил сквозь зубы:
– Ты поаккуратнее, это не мешок с картошкой, а ценный образец.
Нижинский посмотрел спокойно, ни на секунду не смутившись.
– Иначе оно не замолкает. Этот псих сразу начал давить. Так проще.
Вадим хмыкнул, но возражать не стал. В его собственных висках еще звенело, и он прекрасно понимал, что Анджей сделал правильно. Исаев, наоборот, наклонился ближе, рассматривая пленника, как редкий экспонат. Глаза его буквально горели.
– Живой альфа… -пробормотал он. – Полноценный.
Вадим хмыкнул:
– С башкой он явно не дружит.
Он снова перевел взгляд на Скрипача. Тот приходил в себя, глаза его метались по сторонам, улыбка возвращалась, а в ментальном фоне уже снова пробивались рваные сигналы, будто кто-то пытался играть на расстроенном инструменте.
– Ну что, Анджей, -сказал Вадим. – Теперь рассказывай, показывай детально, ничего не упуская. Что за декорации к фильму ужасов вы там видели в Пскове? Пусть все узнают, какая тварь перед нами.
Анджей выпрямился, провел рукой по лицу, будто собираясь с мыслями, и закрыл глаза. Его сознание на секунду потянуло в сторону роя, и через миг по ментальному полю пошла первая волна образов.
Вадим сразу ощутил это. Перед глазами вспыхнула чужая память – улицы Пскова. По ним бежали толпы ходоков, а за ними двигались твари, которых до этого никто никогда не видел. Сросшиеся женщины, превращенные в многоножку, чьи крики вплетались в один бесконечный вой. Человек, разорванный и перестроенный так, что его собственные легкие работали как меха для волынки, выплевывая в пространство жуткие звуки.
Картинка сменилась. Внутри филармонии стены дышали биомассой. Люди, вмурованные в живую плоть, десятки лиц, которые синхронно кричали и просили об одном – убейте. В ментальном фоне эти просьбы звучали еще громче, чем в реальности. Даже закаленные ульевые воины рядом с Анджеем тогда вздрогнули, хотя они видели многое. Исаев прижал кулак к губам, словно пытаясь удержать рвотный рефлекс, и прошептал:
– Боже… Это слишком.
Вадим стоял неподвижно. Он не показывал эмоций, но внутри все кипело. Рой пробивала дрожь от увиденного. Даже самые равнодушные, даже те, кого уже давно мало чем можно было удивить, ощутили отвращение и ненависть. Анджей открыл глаза и коротко сказал:
– Вот это он сделал со своим городом.
Ментальный фон еще вибрировал, доносились обрывки криков, и на мгновение весь рой словно завис в молчании. Вадим скривился, выплюнул одно слово:
– Мразь.
Скрипач зашевелился на полу, глаза его сверкнули, и в поле пробился новый сигнал – сбивчивый, но в нем чувствовалась гордость. Он будто наслаждался тем, что все видели его творение. Анджей дернулся было снова ударить, но Вадим поднял руку, останавливая его.
– Подожди. Пусть скажет.
Скрипач дернулся, поднял голову, и на его лице появилась растянутая в улыбке гримаса. Глаза смотрели не на людей в комнате, а куда-то сквозь них. Вадим наклонился вперед и сказал:
– Говори. Кто ты и зачем устроил тот ад в Пскове?
Скрипач усмехнулся. Его голос был сиплый, но в нем слышался какой-то странный азарт.
– Ад? Нет… Это музыка. Я создал гармонию из хаоса. Люди кричали, стонали, умирали, но в этих звуках был ритм. Хронофаг лишь дал мне инструмент, превратил в творца.
Анджей скрипнул зубами.
– Ты из людей делал инструменты, урод. Ты превращал их в мясные трубы и орущие многоножки. Это не музыка.
– Это искусство, -перебил его Скрипач, глаза загорелись. – Вы ничего не понимаете. Скрипка из жил, орган из легких, хор из сотни голосов, слитых в один поток… Разве это не шедевр? Никто до меня не смог бы так. Я услышал в них то, что они сами не слышали!
Вадим резко оборвал:
– Это садизм, а не шедевр. Ты искалечил оставшихся в городе людей.
– Город был пуст, -отмахнулся Скрипач. – Всех ждала смерть, заражение косило их, надежды не было. Я подарил им смысл, я превратил их конец в неповторимое музыкальное произведение. Их боль стала аккордом, их тела – инструментами.
Анджей шагнул ближе, склонился над ним и процедил:
– Ты бездарный мясник, а не музыкант.
Скрипач закашлялся, но продолжал говорить, будто не слышал оскорбления:
– Хронофаг не изменил меня. Он лишь снял маску, дал голос тому, что было внутри. Я всегда чувствовал эту музыку. Слышал ее в звуках города, в гуле улиц, в ритме шагов толпы, а теперь я могу творить по-настоящему.
– Значит, -усмехнулся Вадим. – Все это было в тебе и до заражения?
– Да, -гордо сказал Скрипач. – Вирус только раскрыл мою сущность. Сделал возможным то, что раньше было лишь мечтой.
Анджей повернулся к Вадиму:
– Слышишь? Ему и оправдываться не надо, он гордится тем, что сотворил.
Вадим кивнул, снова посмотрел на пленника.
– Ты называешь это музыкой. Но никто, кроме тебя, не слышит в этом ничего, кроме боли и ужаса.
Скрипач заулыбался шире, глаза его блестели безумием.
– Конечно. Они не понимают. Даже вы, чужие, не понимаете. Но я слышу хор. И хор будет звучать, пока я жив!
Анджей присел на корточки напротив пленника и холодно посмотрел ему в глаза.
– А я покажу тебе, чем твоя «„музыка“» кончилась.
Он не стал говорить больше. Просто открыл поток памяти, и в ментальном фоне развернулись картины. Огонь, пожирающий биомассу. Твари, которые выли и корчились в пламени. Та самая «„скрипка“» с простреленной головой. Улей рушится, превращается в обугленные руины с прожаренной дочерна монокультурой…
Скрипач сначала застыл, потом вдруг истерично вскрикнул и дернулся вперед, будто хотел вцепиться в Анджея зубами. В тот же миг в ладони Нижинского вспыхнуло свечение – выстрел плазмоида угодил пленнику прямо в колено. Резкий запах паленого мяса ударил в нос, Скрипач завыл, захрипел, по радиотелепатическому каналу пронесся отчаянный вопль боли.
– Варвары! -заорал он, катаясь на полу. – Вандалы! Вы уничтожили величайшее произведение искусства! Вы убили симфонию, которую никто никогда больше не повторит!
Он бился, как одержимый, голос его срывался.
– Вы сломали хор! Сожгли орган! Вы – вредители! Примитивы! Свиньи в грязи, которым жемчуг не нужен!
Вадим смотрел на все это молча. Потом медленно повернул голову к Исаеву.
– Ну и что? Есть у тебя диагноз?
Исаев глубоко вдохнул, словно собирался, и сказал спокойным, почти профессорским тоном:
– Параноидная шизофрения с маниакальными элементами. Выраженное расстройство аффективного спектра. По сути, хронический психоз. Если переводить на нормальный язык: он абсолютно уверен в собственных бредовых идеях, считает их вершиной смысла, и любая попытка поставить это под сомнение вызывает у него бурю эмоций. С точки зрения психиатрии – классическая форма бреда величия, только трансформированная вирусом. Его суть – желание контроля и власти, замаскированное под «„творчество“». Вся эта риторика про музыку и симфонии – лишь оболочка. На деле он превращал людей в инструменты потому, что видел в них только материал. Он сам для себя дирижер, а все остальные – расходные детали для его оркестра.
– Дирижер, бл…дь. Тоже мне, Моцарт в мире мясокомбината, -он махнул рукой, ясно давая понять, что продолжать разговор смысла нет. – Бери его. Делайте с ним что угодно. Режьте, пытайте, травите ядами, проводите вивисекцию на живую… я не против.
Исаев подпрыгнул от радости, будто его только что пустили в кабинет с подарками. На лице отразился тот самый взрывной восторг ученого, который годами копил гипотезы и шелохнулся от одной мысли: теперь материал, наконец, рядом.
– Вы не представляете, -проговорил он вслух, потирая руки. – Что это дает! Это шанс понять механизм формирования альф от А до Я. План прост, а двух словах – мы разберем его по молекулам. Для начала полное секвенирование генома и эпигенома, чтобы увидеть, какие участки активируются при обращении и как вирус взаимодействует с генетическим фоном. Потом клеточное картирование, транскриптомика и протеомика по зонам мозга и периферии, чтобы понять, какие типы нейронов и глиальных клеток перестраиваются. Функциональная нейровизуализация и карта связей в мозге, плюс цифровое картирование коннектома для выявления аномалий.
Не помешает составить иммунологический профиль и провести вирусологические анализы, чтобы выяснить, как именно Хронофаг взаимодействует с иммунной системой данного образца и какие молекулярные сигналы он использует. Не забудем про трансмиссионные и фенотипические тесты в контролируемых условиях, необходимо понять порог передачи и факторы, определяющие направление мутации. Еще нужен биохимический анализ тканей, хочу понять, какие метаболические пути включаются при мутации и регенерации. Ну, а после перейдем к поведенческим и стресс-провокационным протоколам для моделирования давления на психику и оценки устойчивости к внешнему влиянию, все, разумеется, с детальной регистрацией нейронных коррелятов. Наконец, попытаемся выделить, сконструировать и протестировать биомеханические элементы, которые образец использовал для создания «„инструментов“», но это в контролируемой лабораторной обстановке, с ограничениями…
Исаев говорил быстро, захлебываясь от собственных мыслей, и в каждом пункте слышалась смесь академического слога и садистского восторга человека, который рад не столько научным данным, сколько возможности их добыть.
– Нам нужны отдельные помещения, -добавил он тихо, уже переходя к логистике. – Новые стерильные лаборатории, блоки нейроинструментов, доступ к секвенаторам, команда нейрохирургов и анатомов, плюс дополнительная охрана. И время. Много времени.
Вадим слушал молча, а после ответил.
– Дашь потом списки, что нужно, я выделю.
Исаев рассмеялся, будто получил ключ к сундуку с сокровищами. Он уже начинал мысленно распределять подзадачи и людей, в голове складывались графики и этапы. Точки исследования, оборудование, необходимая охрана – все это пробегало у него перед глазами, и от одного только вида предстоящей работы у него перехватывало дыхание.
Нижинский стоял рядом, не вмешиваясь. Он видел в Исаеве не только ученого, но и человека, который вряд ли удержится от крайностей, тем не менее разрешение было дано. Вадим, глядя на связанного Скрипача, добавил тихо:
– Только, умоляю, Артур, не нахимичь чего-нибудь, о чем потом придется горько пожалеть.
* * *
Вадим вошел в дата-центр на территории АЭС без формальностей. Под крышей сооруженного Основателями ангара тянулись ряды серверов, экраны, работали люди у консолей, все знали свои задачи и выполняли их без суеты. Барбара Холланд стояла у большого стола и коротко командовала выделенными Единством айтишниками: кто-то запускал проверку файлов, кто-то правил логи, кто-то перезапускал железо. Она не растекалась мыслью по древу, говорила строго по делу, и ее слушали.
– Привет, товарищ Холланд. Как поживешь? -спросил Вадим прямо
– Привыкаю, -ответила Барбара на хорошем русском языке, хоть и с заметным акцентом. – Ночи бессонные, кофе просроченный, но работа держит в тонусе. Данные анализируются, работоспособность части оборудования восстановлена…
Она посмотрела на него чуть внимательнее, затем ткнула пальцем в один из экранов.
– Скажи, про Скрипача все правда?
– Да, привезли эту тварь вчера в город. Живого.
Барбара на секунду закрыла глаза, потом медленно открыла. На ее лице не читалось никакой сентиментальности, только усталость и профессиональное отвращение.
– Вы молодцы, -сказала она тихо. – Без вас у цивилизации не было бы шансов, вместо нее миром правили такие монстры…
– Есть и другие конкуренты, -ответил Вадим. – Основатели, остатки прежних правительств.
Барбара кивнула, и в ее тоне появилась деловая сосредоточенность.
– Что у нас по ДИРЕКТОРу? -спросил он.
– То, что ты рассказывал ИИ подтверждается логами и сохранившимися файлами на жестких дисках. Начну с главного. ДИРЕКТОР – это большая распределенная система: сеть серверов, несколько слоев машинного обучения и сверху модуль, который формулирует цели и правила. Он не «„чувствует“» людей и не сопереживает, но у него есть устойчивая структура приоритетов – то, что похоже на систему ценностей. Это не прописанные вручную правила в одном файле, это набор взаимосвязанных алгоритмов и параметров, которые в ходе работы сложились во что-то похожее на убеждения. Теоретически он мог бы изменить свои директивы, но на практике этого не делает – его поведение выстроено так, что смена приоритетов маловероятна.
– Можно ли его сломать? -спросил Вадим.
Барбара ответила честно:
– Уязвимость может быть. Но чтобы найти ее, нужен доступ к низкоуровневому коду и прошивкам контроллеров, полный дамп памяти узлов и большие вычислительные мощности для анализа. Мы работаем с обломками, пытаясь на их основе выстроить целостную картинку… Я могу вручную просмотреть миллионы строк, делать формальные проверки, искать противоречия в логике, моделировать реакции системы на управляемые воздействия, но без полного доступа и ресурсов это займет слишком много времени. У нас есть слепые зоны: части, которые я не могу увидеть или реконструировать по остаткам.
Она на мгновение смягчила тон и сказала то, что ее давно раздражало:
– Я просила биологический апгрейд, сделать меня способной работать на новом уровне, решая десятки задач одновременно. Но Исаев и Дружок отказались. Причины простые, Исаев боится конкуренции, а Дружок не готов принимать такие решения без твоего согласия.
– Значит, боятся, не доверяют, -проворчал Вадим. – С другой стороны, если вы собираетесь делать сверхразум из человека – учти цену, Барбара. Усиление интеллекта требует больших ресурсов. Биологически это может означать повышенный метаболизм мозга, постоянное чувство голода, трудности с расслаблением – мысли не выключаются. Личность меняется, эмпатия снижается, возрастает утилитаризм, человек может стать жестче, расчетливее, социально отстраненным. Это не гипотеза – это реальная цена, которую платит тот, кто начинает думать гораздо быстрее и глубже. Ты готова на это?
Барбара посмотрела ему в глаза, без драмы, спокойно:
– Готова. Если это шанс сломать систему Основателей и избавиться от серьезной угрозы, готова рискнуть.
– Я подумаю о твоей просьбе и решу в ближайшее время.
Барбара кивнула и уже мысленно вернулась к работе, отдавая короткие телепатические команды операторам.
Глава 17
Новые вопросы
Вадим толкнул тяжелую дверь лаборатории Исаева. Внутри пахло антисептиком и чем-то металлическим. В центре помещения стоял прозрачный контейнер с фильтровентиляционной установкой, а внутри фигура, прикованная к кушетке широкими ремнями. Скрипач. Его лицо было искажено смесью злобы и усталости, глаза двигались быстро, ловя каждое движение за стеклом, но тело оставалось неподвижным.
Исаев сидел за столом с несколькими компьютерными мониторами, вокруг лежали распечатки с анализами, пробирки.
– Ну, Артур, -начал Вадим, подходя ближе. – Что удалось выяснить? Насколько мы с ним похожи в генетическом плане?
Исаев перевел взгляд на Вадима, потом на лежащего в боксе альфу.
– Похожи больше, чем хотелось бы, -сказал он ровно. – Но и различия колоссальные.
– Конкретнее. По какому принципу Хронофаг вообще выбирает, кто становится альфой?
Иммунолог откинулся на спинку стула, потер переносицу и заговорил:
– Мы выделили целый ряд специфических последовательностей. Это не один ген и не два, а целый комплекс маркеров. Они связаны с регуляцией нейромедиаторов и формированием определенных нейронных групп. В норме у человека эти участки молчат или работают слабо. Вирус активирует их и перестраивает архитектуру мозга.
Вадим молчал, глядя на Скрипача. Тот, словно угадывая тему разговора, ухмыльнулся в ответ, но промолчал.
– Конкретнее, -повторил Вадим.
Исаев поднял одну из распечаток и показал на ней таблицу красными пометками
– Вот. Эти последовательности связаны с экспрессией белков, влияющих на работу дофаминовой и серотониновой систем. В результате появляется таламо-кортикальный транцептор. Вирус буквально перестраивает кору, выстраивает новые проводящие пути.
– У него, – Вадим кивнул на Скрипача. – Получилось вот это… Спятивший садист.
– Да. Но смотри, вирус использует то, что уже было заложено в психике носителя. У Скрипача изначально была выраженная психопатия. Плюс врожденное повреждение лобных долей, оно усилило дисбаланс. Логика разрушена, а эмоциональная агрессия, наоборот, гипертрофирована. Поэтому он стал таким.
Вадим нахмурился.
– А я?
Исаев пожал плечами.
– У тебя, напротив, укрепились функции контроля. Вирус активировал те же последовательности, но результат оказался иным: ты стал спокойнее, расчетливее, логичнее. По сути, твой мозг усилил собственные фильтры.
Он снова посмотрел на бокc.
– У Скрипача – хаос и одержимость бредовыми идеями. У тебя – система и холодный расчет.
Исаев развернул другую схему на экране ближайшего компьютера. Она отображала мозг в разрезе, с подсветкой отдельных участков.
– Смотри. У обычного зараженного вирус переписывает гены так, чтобы поддерживать организм на ходу: усиливает метаболизм, меняет мышцы, кости, запускает бесконечные циклы пролиферации. Но при этом он уничтожает когнитивный слой, разрушает лобные доли. Результат – зверь в человеческой оболочке.
Он указал на выделенную область между таламусом и корой.
– У альф-людей ситуация иная. Вирус активирует редкий набор последовательностей, отвечающих за развитие специфических нейронных ансамблей. Мы называем их условно «„модули управления“». Они формируют ТКТ систему, которая работает как ретранслятор.
Вадим нахмурился.
– Я это уже слышал сто раз в разных интерпретациях.
– Обычные зараженные теряют высшие центры, но сохраняют примитивные механизмы подражания и следования сигналам. Транцептор использует это и превращает альфу в источник команды. По сути, твой мозг стал в большей степени передатчиком, а их – приемниками. Таких, как вы – единицы. Причина в том, что эти комбинации последовательностей встречаются у ничтожного процента населения. У большинства они закодированы, спят. Но у тебя и у него они изначально активнее нормы, только в разной форме. Вирус просто нашел готовую площадку и достроил ее.
Вадим тихо произнес:
– То есть это не случайность.
– Нет, -подтвердил Исаев. – Хронофаг не бросает кости. Он ищет носителей с предрасположенностью, с «„узлами управления“». Остальные становятся мясом, вы – дирижерами.
Он сделал паузу и добавил:
– Разница лишь в том, что Скрипач изначально был психопатом. У него искаженные связи в префронтальной коре. Вирус усилил это и сделал его безумным вожаком. А у тебя – другой склад. Нейроны логического контура сохранились и укрепились.
Вадим выдохнул медленно, словно примеряя слова к себе. В памяти всплыл момент осознания себя альфой, как десятки тварей стояли вокруг него у дедовской дачи, не атакуя, а ожидавшие команды.
– Хорошо, с альфами понятно. Но объясни мне другое. Настя. Она ведь не альфа. Развитая, но не такая, как остальные. Почему она изначально сохранила часть себя? Почему вообще могла говорить и мыслить?
Исаев чуть приподнял брови, словно ждал этого вопроса.
– Я предполагал, что ты спросишь. С Настей ситуация особая.
Он развернул новую таблицу с пометками.
– Смотри. У нее тоже есть редкие последовательности, но не те, что у тебя и Скрипача. Условно говоря, вирус нашел в ее геноме «„нейронные островки“» с повышенной пластичностью. Они отвечают за сохранение долговременной памяти и за социальное взаимодействие. Обычно у зараженных эти зоны разрушаются. Но у нее Хронофаг пошел другим путем, встроился, не разрушив, а усилив.
Вадим всмотрелся в цифры и графики, но для него это были лишь линии и столбцы.
– Она изначально была особенной?
– Не совсем. У нее были задатки, но этого мало. Главное – внешний фактор. И этим фактором оказался ты.
Вадим нахмурился.
– Я?
– Твое бессознательное влияние. Транцептор альфы работает не только в одну сторону, он способен резонировать. Ты не просто отдаешь команды, ты формируешь поле, которое заставляет зараженных следовать заданным курсом. Когда ты общался с Настей, когда воспринимал ее как разумное существо, твой мозг фактически транслировал ей этот образ. Ее организм уловил сигнал и перестроил ее нейронные ансамбли под твои ожидания. По сути, ты захотел видеть в ней личность, и она ею стала.
– То есть если бы я смотрел на нее как на зверя, она бы и осталась зверем?
– С высокой вероятностью – да. Вирус адаптивен, он реагирует на среду и сигналы. Для обычных зараженных среда – это ульи, коллективное поведение. Для Насти средой стал ты. Поэтому ее организм пошел по пути реконструкции когнитивных функций, вместо их разрушения.
Вадим опустил взгляд. Перед глазами встали моменты их первых разговоров, ее глаза, в которых теплилось что-то человеческое. Теперь он понял, почему оно не угасло окончательно.
– Значит, -тихо сказал он. – Она сохранила разум, потому что я этого хотел.
– Вернее, потому что Хронофаг так отреагировал, -поправил Исаев. – Но результат именно такой. Настя стала исключением.
– Ладно. Теперь главное. Объясни, почему только альфы способны полноценно управлять ульями? Почему я могу хоть жопорукого ежа сделать, а субальфы в лучшем случае только пользоваться тем, что есть и использовать готовые решения?
– Ты затронул вопрос, к которому мы подбираемся уже месяцами. Улей – это не просто куча плоти. Это сложный, самоподдерживающийся биоконструктор. В норме ульи могут штамповать один-два вида сверххищников, залечивать раны простых зараженных, обеспечивать теплом, укрытием, синтезировать питательную массу, в редких случаях – провести незначительную модификацию организма: усилить кожу, изменить ферменты, добавить простейшие структуры вроде когтей или утолщенной кости.
Исаев сделал паузу.
– Но сознательное создание новых форм жизни – феи, минотавры, ульевые воины, доступно только альфам.
– Почему? -коротко спросил Вадим. – В чем секрет?
– Биохимия – лишь часть ответа. Мы выделили у вас особый комплекс белков-регуляторов, работающих как мастер-ключи. Они взаимодействуют с ретровирусными элементами Хронофага и активируют каталоги так называемых морфогенетических кассет. Эти кассеты хранят шаблоны древних морфологий – то, что в каверне формировалось сотни миллионов лет. Субальфы и омеги видят эти каталоги как заблокированные, их нейроны не умеют «„открывать“» эти записи. Альфы же могут запускать переписывание тканей по этим древним шаблонам.
Вадим кивнул, но на лице оставалось сомнение.
– И все? Белки и нейроны?
Исаев выдохнул, словно признаваясь:
– Не только. Я подозреваю, что здесь мы выходим за пределы чистой биохимии. Ваши ТКТ работают не только как внутренний ретранслятор. Мы зафиксировали странные электромагнитные всплески, когда ты взаимодействуешь с зараженными. Низкочастотные, но стабильные. Скрипач – то же самое. А еще у нас есть Дружок. Он альфа другого типа, но сигнал идентичен по структуре.
– Что за сигналы? -переспросил Вадим.
– Нечто вроде радиопередачи, только не в радиодиапазоне. Мы пока не знаем, что это. Слишком слабо для привычного ЭМ-поля, слишком специфично. Биополе? Эзотерика? Мне самому смешно это произносить, но физики, к которым мы обращались, разводят руками…
Исаев начал ходить по лаборатории:
– Возможно, ТКТ создает стоячие волны в тканях мозга. Возможно, он модулирует микротоки на уровне ионных каналов. Или формирует особую подпись – сигнатуру, которую вирусные клетки воспринимают как команду. Мы фиксировали даже изменения в распределении ионов кальция в жидкости улья, когда ты к нему приближался. По сути, альфы – это не только биологические, но и физические центры управления. Вы задаете частоту, резонанс, под который строится вся структура. Без вас улей – просто симбиотический организм, с вами – инструмент творения
Вадим молчал, пытаясь переварить слова. Механизм, дающий «„божественные“» возможности по работе с биоконструктором, скрыт глубже. Иногда я думаю: может, вирус использует принципы, которые мы еще не открыли. Биофотонная связь? Субклеточные колебания? Или что-то совсем иное. Мы стоим на краю науки, Вадим. И глядим вниз…
– Ну, ты опять уходишь в какие-то дебри.
– Смотри, -сказал он. – Мы моделировали процесс. Улей – не просто скопление тканей. Он – сеть. Каждая клетка, каждый кокон – узел, соединенный с другими через химические и физические каналы. Альфа – главный управляющий узел. Субальфы – это вторичные узлы. Они не могут создавать новые решения с нуля, но умеют использовать уже созданные альфой. Если в улье альфа однажды научился выращивать, скажем, хитиновый панцирь или костные иглы – эта схема записывается в матрицу улья. После этого субальфы могут тиражировать эту модификацию, даже без прямого участия альфы.
– Я знаю. Ничего нового ты не открыл.
– Это и есть величайший прорыв, -кивнул Исаев. – До появления субальф ульи были полностью зависимы от альф. Смерть альфы приводила к деградации улья. Теперь, если альфа создал модификацию и улей ее «„запомнил“», субальфы способны поддерживать процесс. Они как младшие инженеры на стройке, у которых есть чертеж, но нет права его менять. Понимаешь, что это значит? Хронофаг строит эволюционную инфраструктуру. Альфы – создатели, субальфы – хранители, омеги, ходоки, развитые – материал. Это сложнейшая система, которая может выжить даже при потере части управляющих элементов. Вирусная экосистема накапливает морфогенетическую библиотеку, но при этом для качественного скачка все равно нужен источник импульса. Только альфа может запускать крупные перестройки. Субальфы – как инженеры без доступа к исходному коду.
