Текст книги "Борьба за господство (СИ)"
Автор книги: Strelok
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)
+Претензий нет.+
Все, что требовалось, авиаторы выполняли исправно – дроны летали, разведданные поступали, связь поддерживалась. Здесь слабых звеньев не было.
+Работаете хорошо,+ мысленно добавил Вадим. +Но мне нужны свежие сведения по северному направлению.+
Поток информации полился сразу, четко и по порядку. Мелкие группы федералов двигались на юг. Не колоннами, не в открытую, а тихо, рассредоточено, маленькими отрядами. В районе Полярных Зорей они постепенно собирались в кулак. Пока еще не ударили, но концентрация сил становилась все заметнее.
Для Вадима это был сигнал. Наступление ВССР на юг становилось вопросом недель, возможно даже дней.
Его главная проблема заключалась в отсутствии доступа к спутниковой разведке. Единство работало с тем, что имело: дроны, вылазки разведгрупп, внедряемую агентуру. Но пробраться в штабы федералов пока не удалось. Те уже научились выявлять омег – ставили ловушки, проводили проверки, вылавливали всех подозреваемых. В таких условиях почти любая попытка внедрения заканчивалась провалом, нужны полноценные инфильтраторы…
«„Ох, как бы мне сейчас пригодился этот ГРУ-шный майор… “»
Вадим чувствовал давление. Малейшая ошибка в оценке сроков стоила бы дорого. Если он просчитается и наступление начнется внезапно, у северных рубежей не окажется достаточно сил, чтобы задержать удар. А в отличие от федералов, у Единства не было нормальной армии в четверть миллиона бойцов с ядерным оружием, флотом, авиацией.
Он продолжал сидеть в темноте кабинета, слушая тихое гудение ретранслятора. Мысли были собраны и сосредоточены: решения надо было принимать быстро. Но внутри оставалось ощущение тревоги, не паники, а осознания того, что противник уже дышит в затылок, и у него осталось критически мало времени на реагирование.
Вадим переключил внимание с беспилотников на другую нить. Где-то в глубине города находился один из пленных диверсантов – сержант Николай Руденко. В отличие от своего командира, майора Каплана, тот полностью принял установки Единства. Его мысли текли мягко, без сопротивления, словно растворялись в роевом фоне.
Вадим связался с ним напрямую. Импульс прошел через ретрансляторы, и вот уже в голове раздался покорный голос:
+Я здесь. Готов ответить.+
Вадим не тратил времени.
+Давай еще раз. Что ты знаешь о сроках наступления ВССР? Что ваши командиры говорили о направлениях главного удара?+
Сержант послушно начал вспоминать. Обрывки разговоров, слова офицеров, слухи между бойцами. Все он выкладывал честно, не пытаясь что-то скрыть. Упоминались Полярные Зори, подготовка к переброске артиллерии, слухи о том, что штаб торопит командиров, чтобы успеть до конца июня.
Вадим слушал, не перебивая. С каждой минутой понимал: информация полезная, но слишком общая, ничего нового. Это взгляд снизу. Солдат слышал обрывки, но не знал деталей.
Он резко отрезал поток мыслей и на миг сжал зубы. Сержант был добросовестен, но от него толку было мало. Настоящая ценность была у Каплана. Тот, будучи майором, общался напрямую с заместителем командующего ВССР. Там могли быть конкретные сроки, реальные планы, ориентиры по силам и задачам.
«„Черт. Отпустили самого нужного. Я точно этого Ковальчука с Марь Иванной в пыль радиоактивную сотру… “»
Эта мысль зазвенела особенно горько. Коллективное большинство решило, что изгнание будет худшим наказанием для майора. Но стратегически это было равносильно тому, что отпустили источник информации ценой и заготовку для нормального инфильтратора.
Вадим разорвал контакт с Руденко, но осадок остался.
Петрозаводск в любом случае станет первой линией обороны. Значит, нужно было срочно усиливать рубежи.
Через обычный радиоканал Вадим отправил в Великий Новгород детальный запрос. В сообщении было ясно указано: требуются подкрепления, тяжелая техника, артиллерия и средства ПВО. Без них удержать северное направление будет невозможно. Особенно если федералы решат задействовать авиацию или крупные механизированные части.
Ответ пришел быстро. Защитник, командующий Новгородом, привычно ворчал и жаловался жалобы на дефицит топлива. Запасы подходили к концу, и даже при максимальной экономии в следующем году придется переводить большую часть войск на пешее передвижение. Логистика и снабжение худо-бедно держались на имеющихся запасах горючки, добыча нефти фактически умерла вместе с цивилизацией, а доступа к нормальным месторождениям у Единства пока не было.
Вадим выслушал это и передал заверение, что вскоре даст технологию синтеза топлива. Разработка уже шла, и ее результаты можно будет применить на практике. Кроме того, в качестве дополнительного аргумента он сообщил, что в ближайшее время появятся феи и плазменное вооружение, которое можно вырастить кому угодно.
На том разговор завершился. Вадим понимал, что Новгород не горел желанием делиться ресурсами, но выбора у них не будет. Если Петрозаводск падет, последствия ударят по всем. А значит, придется поддержать.
Глава 15
Штурм Пскова
Колонна двигалась по разбитой трассе к окраинам Пскова. Впереди два БТР-82А и БМП-3, за ними грузовики с ульевыми воинами, дальше бронемашины омег и несколько танков Т-90, выделенных союзниками из Великого Новгорода. Сидевшие на броне бойцы чувствовали напряжение, они оказались на совершенно чужой территории.
Нижинский ехал чуть позади головных машин в броневике, и вертел головой по сторонам, вслушиваясь не только в шум моторов, но и в странный фон города. Обычно зараженные отзывались на зов, реагировали на сигналы и демонстрировали готовность подчиниться. Здесь же было иначе, первые попавшиеся ходоки, заметив колонну, даже не повернули голов. Они просто стояли или брели в сторону, будто не слышали приказа.
– Игнорируют, – коротко пробурчал Нижинский, и остальные сразу ощутили то же.
Это означало только одно, местный альфа держит их под контролем и блокирует любые чужие команды. Колонна продвинулась дальше. Город выглядел мертвым, но слишком уж упорядоченным. Слишком тихо. Это было тревожно, опыт подсказывал, что подобное затишье не к добру.
И предчувствие оправдалось.
Когда первая машина въехала на перекресток, с боковых улиц одновременно хлынули толпы ходоков. Они шли с криками, не шатко и не вразнобой, а будто волна, направляемая одной волей. Между ними мельтешили стаи развитых и ломились прыгуны.
И среди всей этой массы появились уродливые новые формы. Двое амбалов, сросшихся боками, грудные клетки которых двигались, как меха гармошки. Из ребер торчали костяные шипы, и при каждом рывке тел раздавался пронзительный скрип. Другая тварь – три подростка, у которых головы слились в один общий челюстной каркас. Пасть раскрывалась и захлопывалась, издавая визг, от которого звенело в ушах и деморализовало некоторых омег, остававшихся людьми. Все это шло в лобовую атаку на колонну.
Нижинский понял: Скрипач заметил их вход в город и воспринял как угрозу. И теперь бросал в бой все, что у него было.
+Организовать круговую оборону!+
Нижинский сидел в «„Тайфуне“» и наблюдал за происходящим роевое сознание. Машина шла в центре колонны, боевой модуль на крыше по управлением оператора активно работал, пулемет гремел без остановки, выкашивая тех, кто слишком близко подходил. Из бойниц по обе стороны били ульевые воины и омеги, организовав круговой обстрел
Спереди грохотали БМП-2 и БМП-3. Их пулеметы и пушки били непрерывно, превращая напирающие орды в фарш. Каждая пулеметная очередь выкашивала до десятка ходоков, каждая очередь из тридцатимиллиметровой пушки разрывала прыгунов на части, крупный калибр их прочные кости и мышцы выдержать не могли.
Танки били прямой наводкой осколочно-фугасными снарядами. Один выстрел и половину улицы накрывал взрыв с дождем из осколков пополам с ударной волной. Мутанты рвались в атаку, но каждая попытка заканчивалась кровавым месивом на асфальте и кишками на фасадах обросших биомассой зданий.
В воздухе работали феи. Маленькие силуэты мелькали среди крыш, и их телепатические сигналы стекались к людям. Они сообщали, где собирались особенно крупные скопления зараженных и позволяли заранее предугадать удар. Нижинский быстро перекидывал туда огневые группы, разворачивал броню и корректировал огонь тяжелого вооружения.
+Левый фланг, триста метров, крупная группа прыгунов!+ донесся импульс от одной из разведчиц.
Тут же ближайшая БМП-3 повернула башню и огрызнулась из автопушки, трассеры прочертили воздух, и прыгуны остались лежать. Одному снесло половину черепа, второму разворотило шею и грудь, третий остался без передних конечностей.
+ПОДЧИНИТЕСЬ, СКЛОНИТЕСЬ, ПОКОРИТЕСЬ.+
Нижинский чувствовал, как зов Скрипача бьет по сознанию. Это был приказ беспрекословно подчиниться, как раб, слиться с ним и стать продолжением его воли. На миг у двоих ульевых внутри «„Тайфуна“» мысли поплыли, но он ударом ментального импульса сбросил их оцепенение, вернув в реальность.
– Мы не принадлежим никому, -передал он всем, дублировав команду вслух. – Мы служим Единству, а Пророк наш лидер! Давить гадов!
Колонна медленно продвигалась вперед, каждый квартал превращая в поле боя. От напора мутантов дрожали стены домов, но бронетехника и слаженный огонь пехоты делали свое. Там, где обычные люди погибли бы за минуты, ульевики и омеги методично отражали волну за волной, благо боеприпасов захватили с избытком…
Натиск постепенно пошел на спад. Прыгуны, развитые и ужасающие кадавры, которыми Скрипач пытался заполнить улицы, начали заканчиваться. Там, где еще полчаса назад ломились волна мутантов, теперь оставались оторванные конечности, трупы и смрад. Ходоки сами по себе уже не представляли серьезной угрозы – с ним успешно справлялись автоматчики и пулеметчики.
Ключевым элементом успеха оказалась не только грубая огневая мощь. Омеги, работавшие вместе с ульевыми, вычислили ближайшие очаги биомассы, через них шла ретрансляция и усиления команд местного альфы. По синаптическим узлам дали залпы из РПО и танков. Биомасса, пронизанная сетью нейронных ганглиев испытала ни с чем несравнимую боль.
Телепатические команды Скрипача резко ослабли, импульсы стали хаотичными и неровными, координация между частями роя дала сбой. Там, где раньше звучал единый хор, теперь шли фрагменты, модулированные и искаженные. Омеги усилили атаки соседние узлы, и передача почти перестала доходить
Нижинский почувствовал это ментально: зов альфы ослаб, ярость зараженных утихла. Он распорядился незамедлительно задействовать резервы из прыгунов и развитых, которые получили приказ добивать разрозненные силы чужой орды. Штурмовикам нет смысла тратить боеприпасы на толпы ходоков. Ими занимались низшие формы в ближнем бою.
Пехота с бронетехникой рассредоточилась, силы Единства уничтожали оставшиеся очаги сопротивления, устанавливал контроль над ключевыми перекрестками и отрезали Скрипачу пути отхода.
Основные усилия сосредоточили на тех группах, которые все еще могли создать проблем, крупных развитых и новых конструктах Скрипача. Там работали танковые орудия, гранатометы, автопушки БМП. Механизированные колонны действовали как таран, а пехота прикрывала фланги от внезапных атак.
К концу первой фазы боевых действий давление со стороны Скрипача ослабло до уровня, где устойчивое и организованное сопротивление сошло на нет. Остатки его армии либо бежали, либо уничтожены. Единство контроль над первыми кварталами Пскова, зачистив улицы и установив блокпосты.
Наконец, Нижинский включил радиостанцию и дал конкретные приказы по блокированию филармонии, откуда исходили приказы альфы. Следовало замкнуть кольцо окружения, подтянуть тяжелую технику, а брать альфу отправится он лично. Без субальфы ульевые рискуют впасть в прострацию. Когда кольцо замкнулось, бой утих. Остатки зараженных добивали в переулках, улицы заполнились трупами изуродованных трупов. В центре оставался последний очаг сопротивления – Псковская областная филармония.
Нижинский сформировал телепатический импульс, предложил Скрипачу выйти и сдаться. Но ответом была тишина. Не слабость и не растерянность. просто полное игнорирование, как будто предложение даже не дошло до адресата.
Филармония к этому времени уже не имела ничего общего с культурным зданием. Внешние стены обросли серой биомассой, затянулись органическим панцирем, из окон торчали вытянутые костяные образования. Они складывались в подобие труб органа. Когда ветер проходил через них, раздавался низкий вой, переходящий в визг. Но это был не звук ветра, это была трансляция. Похожие на вой звуки били в пространство, распространяясь по окрестностям, сопровождаясь хаотичными импульсами в радиотелепатическом эфире. В них прослеживались отдельные слова.
+УБЕЙТЕ…УБЕЙТЕ… УБЕЙТЕ…+
Гул был отвратителен. У омег и ульевых начинали болеть виски, феи дрожали в воздухе, срываясь с курса. Казалось, что стены города сами стонут. Сомнений не оставалось, именно этот «„оркестр“» удерживал зараженных под контролем.
Неудивительно, что выжившие давно сбежали отсюда. Внутри города уже не осталось тех, кто мог бы спрятаться и выжить. Тех, кто не успел уйти, схватили твари Скрипача. Их тела теперь стали кадаврами и «„инструментами“». Живые органы, встроенные в конструкции, пищали, выли, продуцировали адский хор, которым альфа управлял своими войсками.
Нижинский стоял у «„Тайфун“» и молча смотрел на филармонию. Он понимал, переговоров здесь не будет. Их ждала только зачистка и, скорее всего, один из самых тяжелых боев, которые ему доводилось вести. Не в физическом смысле. Давление другого альфы для омег и субальф нелегкие испытание…
На улицах вокруг филармонии бронетехника заняла позиции, омеги и ульевые воины подтянулись ближе, готовясь к штурму. Блокпосты перекрыли все подступы, снайперы и пулеметчики заняли верхние этажи домов, чтобы отсечь возможный прорыв.
Нижинский мысленно пробросил короткий приказ готовиться к заходу. Ответ был единодушным – никто не ждал легкой работы. Все понимали, что внутри их ждет.
Субальфа еще раз вгляделся в здание. Биомасса ползла по фасаду, втягивала в себя старую каменную кладку, костяные трубы продолжали транслировать вой. Но его смутило другое. По сведениям разведки, у Скрипача были люди-культисты – фанатики, которые служили ему добровольно. Они помогали в набегах, участвовали в захвате пленных, обеспечивали контроль над городом. Но сейчас вокруг филармонии не было ни одного такого.
Нижинский уловил неприятную мысль, скорее всего, их уже пустили в расход. Самые верные соратники стали частью этого улья. Их тела, органы и кости стали строительным материалом. Это было логично, психопат не знал меры и относился к людям как к сырью.
– Ладно, -сказал он вслух, хотя его и так слышали. – Хватит смотреть. Начинаем.
Сначала по фасаду прямой наводкой ударили Т-90. Несколько фугасных снарядов разнесли парадный вход, верхние этажи, выбив окна и сорвав часть костяных конструкций. Биомасса «„застонала“», из нее вырвались облака питательного субстрата в аэрозольной форме. Органический орган захрипел, звук сбился, в телепатическом эфире стало чуть тише.
Нижинский поднял руку, и взвод ульевых штурмовиков направился за ним. Солдатам Единства предстояло первыми прорваться внутрь. За ними шли омеги.
Филармония открывала свои «„двери“» неохотно. Биомасса пыталась сомкнуться, но шквал свинца и биосигналы с примитивной командой «„не тронь“» слегка ее угомонили. Воины шаг за шагом продвигались внутрь душных помещений, зная, что за этими стенами их ждет нечто хуже, чем обычные зараженные.
Внутри филармонии воздух был густой, влажный, пах гнилью и кровью. Свет подствольных фонарей выхватывал картины, от которых даже у закаленных ульевых воинов перехватывало дыхание.
По обе стороны коридора в стены были вживлены люди. Десятки деформированных тел, сросшихся с биомассой. Их лица искажали крики, глаза бегали в разные стороны, рты разевались в бессмысленных попытках позвать на помощь. Но настоящий ужас был не в звуке, а в ментальном фоне. Все они синхронно молили об одном: убейте.
Этот хор отчаяния пробивал их броню людей Единства и резал изнутри. Нижинский поднял руку, сжав кулак, заставляя группу собраться, и двинулся вперед первым.
В следующем коридоре на них бросились твари. Первым в прыжке вылетел мутант-прыгун, за ним еще два. Их тела были искажены, лапы удлинены, а кости пробивались сквозь кожу, превращаясь в шипы.
За ними выползла многоножка – изломанное тело, составленное из женских торсов, сросшихся друг с другом. Она передвигалась, сгибаясь и хрустя костями, а десятки рук скребли по полу, таща ее вперед.
Последним из тени вывалился человек-волынка. Брюшная полость разрезана и натянута, кишки перекинуты в стороны, из разорванных ребер торчали костяные трубки. Когда он дернулся, из труб вырвался протяжный вой, будто кто-то надувал инструмент.
Отряд встретил их шквальным огнем. Автоматы, пулеметы, гранаты – все слилось в один ритм. Двоих ульевых воинов прыгуны успели порвать на части, но остальные воины не дрогнули и продолжили стрелять, пока тварей не превратили в изрешеченный фарш.
Один из прыгунов прорвался ближе всех. Нижинский поднял руку, и в ней вспыхнуло пульсирующее свечение. С пальцев сорвался сгусток плазмы и ударил прямо в голову мутанту.
Эффект был мгновенный. Сфера прожгла череп, а затем словно вскипятила содержимое. Кожа и кости почернели, пар вырвался из глазниц и рта, запахло вареным мясом. Прыгун дернулся, рухнул и не пошевелился.
– Не расслабляться, -коротко сказал Нижинский, проверяя бойцов.
Большие двери зала филармонии поддались не сразу. Пришлось проламывать вручную. Когда с препятствием разобрались, бойцы шагнули в главный зал и замерли.
Сцена, открывшаяся им, выбивала почву из-под ног, заставляла думать, что это кошмарный сон.
В центре возвышался трон, слепленный не из дерева и камня, а из человеческих тел. Женские фигуры, связанные между собой биомассой, образовывали спинку и подлокотники. Руки и головы тянулись вверх, превращенные в замысловатый узор, лица были застывшими масками боли. Каждая из них еще дышала, тела судорожно вздрагивали, грудные клетки еле заметно поднимались.
На этом троне сидел сам Скрипач. Худощавый, невзрачный человек в потрепанном фраке, напоминающем концертный костюм. Лицо узкое, кожа серая, под красными глазами черные круги. Взгляд горел тусклым, но неугасимым фанатизмом. Он выглядел как блеклый музыкант, но ментальный фон выдавал в нем абсолютное чудовище. Из его сознания исходили образы, бьющие в головы штурмовиков: залы, заполненные сотнями тел, поющими в унисон, улицы, где стоны и крики превращены в хор, идеальная симфония боли, которую он стремился создать.
В руках Скрипач держал инструмент. Это была девушка или то, что от нее осталось. Ее тело было искривлено, ноги вытянуты назад и вросли в подставку, руки срослись в гриф, голова запрокинута назад, рот раскрыт в беззвучном крике. Из груди торчали четыре толстые жилы, натянутые как струны. Скрипач водил по ним смычком, сделанным из кости, и звуки, вырывающиеся наружу, были не музыкой, а визгом, раздирающим уши.
Телепатический фон синхронизировался с этим звуком. Каждый аккорд прожигал мозг, посылая видения – лица, кричащие в унисон, тела, сплетенные в один гигантский хор; мысль о том, что лишь через страдание можно достичь идеальной гармонии.
Ульевые воины вздрогнули. Несколько человек едва не упали на колени. Нижинский стоял твердо, но его нутро сжалось. Перед ним был не просто безумец, а отбитое наглухо чудовище, которое готово превратить весь мир в свой «„оркестр“». Пророк был прав, Скрипач хуже любых федералов, хуже Единства…
Альфа поднял голову. Его взгляд был пуст, но в ментальном фоне прозвучала ясная мысль:
+Вы мешаете мне довести симфонию до совершенства.+
Зал наполнился гулом стонов, стоны сливались в аккорды, аккорды переходили в вой. Живая скрипка зазвучала громче, жилы натянулись, и звук словно выдирал куски сознания у тех, кто находился рядом.
Даже для тех, кто видел ужасы пандемии, это было слишком. Ульевики начали стрелять по орущим телам, чтобы заглушить крики, но звук не стихал, Скрипач продолжал играть. Нижинский сам чуть не поддался желанию пустить уроду пулю промеж глаз…
– Ты больной ублюдок, -сказал он спокойно, без крика.
Скрипач улыбнулся с дрожью в губах, но с фанатичной радостью в глазах.
– Даже вы меня не понимаете. А остальные и подавно. Я единственный, кто способен создать симфонию совершенства.
Его пальцы дернули жилы сильнее, и «„скрипка“» заорала в унисон с плачем живого трона. Воины вокруг застонали, у двоих пошла кровь из носа.
Нижинский не стал отвечать словами. Он ускорил шаг, поднял автомат и со всего размаху ударил прикладом по голове Скрипача. Тот дернулся, смычок выпал из руки, звук оборвался. Безумные образы мгновенно исчезли, как будто кто-то выключил усилитель.
Скрипач завалился на бок, обмяк, но оставался жив. Нижинский коротко махнул рукой, и ульевые воины сразу бросились вперед. Его связали цепями, нацепили несколько пар наручников и сверху замотали в толстую фольгу -изолятор для сигналов.
В зале воцарилась повисла тяжелая тишина. Только живая скрипка еще дергалась, но один из бойцов выстрелом оборвал ее мучения.
Нижинский посмотрел на тело Скрипача и хмуро отметил про себя: он даже не надеялся взять этого психа живым. Но теперь перед ним лежал связанный, безоружный альфа – источник кошмара, слухи о котором разнеслись по всей европейской части бывшей России.
+Миссия завершена, город под контролем. Груз готов к транспортировке.+
– А с ульем как быть? -уточнил один из лейтенантов Защитника. – Нельзя оставлять этих бедолаг вот так…
Нижинский ни секунды не сомневался:
– Натаскайте сюда побольше дров, какого-нибудь горючего хлама, залейте бензином и подожгите.
Возражений не последовало. Когда колонна Единства организованно покидала город, высоко в небо поднимался черный столб дыма – последнее напоминание о творившихся здесь кошмарах. Больше Нижинского ничего в Пскове не держало, хотя часть подразделений осталась прочесать город в поисках выживших, каких-нибудь ценных припасов, оборудования.
Из обрывочной, разрозненной памяти местных ходоков и вмурованных в сожженный улей бедолаг Нижинский восстановил хронологию событий, как здесь все скатилось в ад.
В начале пандемии Псков жил в привычном ритме, предприятия работали, люди ходили на работу, учебу, гуляли, радовались жизни. По телевизору и радио звучали сводки: все под контролем, очаги заражения локализованы, военные работают. Но на самом деле все шло вразнос. Хронофаг распространялся не только через укусы, но и воздушно-капельным путем, система обрушилась за считаные недели.
Армия не собиралась защищать сам город. Военные части действовали строго по плану «„Заслон“», утвержденному еще до того, как прошлогодние события в Гонконге переросли в общемировую катастрофу.
Вооруженные силы отходили к заранее подготовленным районам безопасности, где концентрировались ресурсы и эвакуированное население. Псков в эту схему не входил. Людей оставили фактически на произвол судьбы.
Полиция, Росгвардия, остатки МЧС и добровольцы пытались что-то противопоставить. На улицах ставили блокпосты, патрули сперва отлавливали, затем уже отстреливали зараженных, местные предприниматели делились провизией, организовывали склады и нормированную раздачу. Несколько недель казалось, что удержаться еще можно.
Но зараженных становилось все больше. Хронофаг косил людей прямо в убежищах, даже среди тех, кто не контактировал с укушенными. Изоляция не помогала, в каждой группе рано или поздно появлялся больной, а за ним десяток новых. Страх перерастал в панику.
К середине лета город не был прежним. Целые кварталы опустели или начали превращаться в ульи. Те, кто еще сохранял волю к борьбе, объединялись в стихийные дружины, но силы были слишком неравны. Вскоре ряды ходоков пополнили развитые и прыгуны.
В воспоминаниях мелькали картины: полицейские кордоны, которые сметали орды зараженных первой стадии. Толпы людей у закрытых ворот в убежища, куда никого не пускали. Бесконечные похороны без гробов, просто ямы, в которые сбрасывали тела…
К августу Псков окончательно пал. В городе оставались разобщенные группы выживших, которые каждую ночь теряли кого-то из своих. Именно тогда и начал набирать силу будущий Скрипач, выдавая себя явно. Он лишь наблюдал, ждал, пока старый порядок падет окончательно.
Когда это произошло, на поверхность всплывать появляться новые лидеры.
Среди них и оказался тот, кого позже назовут Скрипачом. Сначала он почти не выделялся. Тихий, худощавый мужчина, одетый в старый фрак, бродил по городу с футляром за плечами. В памяти горожан он вызывал ассоциацию скорее с городским чудаком, чем с вождем. Но именно он сумел предложить то, чего не хватало остальным – иллюзию порядка.
Он собирал вокруг себя небольшие группы людей, играл для них на скрипке. Звуки были странные, слишком резкие, но действовали завораживающе. Люди утверждали, что во время музыки у них утихал страх, мысли становились яснее, а зараженные отступали.
Его начали слушать. В городе, где каждый день гибли и обращались десятки, сама по себе способность вызвать хоть какую-то надежду делала его центром притяжения. Вскоре у Скрипача появились последователи – будущие культисты, некий аналог омег Единства. Но с полностью подавленной волей. Они носили ему еду, защищали от всяких отморозков, приводили в общину новых людей.
Поначалу казалось, что он действительно хочет удержать остатки порядка. Его лагерь на территории филармонии стал убежищем для нескольких сотен человек, в том числе необращенных. Там распределяли провизию, ставили караулы, пытались наладить жизнь. Люди шептались, что «„этот музыкант“» особенный, что он слышит то, чего другие не слышат.
Но вместе с этим он все больше терял связь с реальностью. В обрывках памяти мелькали картины: как он убеждает людей участвовать в своих опытах, как культисты, ранее считавшие его спасителем, добровольно соглашались «„отдать себя музыке“».
Эти первые опыты стали точкой невозврата. Скрипач перестал быть просто музыкантом. Он начал превращаться в хозяина города, а его скрипка – в инструмент подчинения. Люди стали видеть в нем не чудака, а пророка новой эпохи, и это закрепило его власть сильнее любого оружия.
Чем дольше Анджей вглядывался в обрывки памяти, тем тяжелее становилось дышать, возникла не иллюзорная тошнота. Хроника последних месяцев выглядела не как жизнь города, а как погружение в ад, созданный руками одного человека.
Сначала Скрипач проводил опыты на выживших с окраин. Тех, кто попадал в его лагерь по неосторожности или был схвачен культистами, он превращал в материал. Люди пропадали без следа, и лишь изредка находили их обглоданные кости у стен филармонии. Но постепенно жертв стало слишком много, чтобы скрывать очевидное.
Дальше хуже. Он переключился на своих. Фанатиков, которые служили ему верой и правдой, он стал «„вознаграждать“» новой участью.
Кто-то еще пытался возражать, но тогда Скрипач придумал свою «„симфонию“». Он начал соединять людей в отвратительные конструкции. В памяти всплывали сцены. Несколько мужчин, сшитых за живо в единый торс, кожа перетянута, ребра прорезаны наружу. Женщины, сросшиеся позвоночниками, ползущие как многоножки и орущие всеми глотками одновременно. Ребенок, у которого нижняя часть тела была разорвана и превращена в подобие змеиного хвоста…
Их крики не смолкали. И самое страшное, это не были просто звуки. В ментальном фоне эти крики звучали еще громче: мольбы, отчаяние, безумие. Каждый новый «„инструмент“» Скрипача вопил сразу в двух мирах – реальном и ментальном.
Филармония стала местом пытки. Ее стены дрожали от воя, люди, которых вживляли в биомассу, оставались живыми месяцами. Они корчились, сгнивали заживо, но все еще продолжали «„петь“». Для Скрипача это была музыка. Он говорил, что только через страдание можно достичь чистого, идеального звука.
Скоро от его культа ничего не осталось. Всех, кто звал его «„спасителем“», он перемолол и вплел в свой хор. В воспоминаниях мелькало лишь одно – пустота в городе. Улицы опустели не потому, что люди ушли. Их просто больше не было.
Нижинский оторвался от этого потока и понял, что Скрипач действительно остался один. Один среди своих творений, окруженный «„симфонией“», которую никто больше не мог слушать. И, пожалуй, именно это было самым жутким – он не считал себя чудовищем. Он считал себя композитором, который рано или поздно отправится в мир с гастролями.
