Текст книги "The wise man grows happiness under his feet (СИ)"

Автор книги: Смай_лик_94

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

Мешавшие шорты быстро оказались сняты и теперь сиротливо лежали на самом краю постели, норовя упасть. Стало намного лучше: прикосновение кожи к коже. Алекс всхлипнул и дёрнулся, когда тёплая ладонь обхватила его член и двинулась вверх-вниз, задрожал всем телом, и развёл ноги максимально широко, заставив Мэтта отстранённо удивиться подобной гибкости.

Мэтт лениво дрочил ему, зная, что и этого неторопливого ритма Алексу хватит. Так, наоборот, получалось растягивать удовольствие. Мэтт, хоть и помнил их первую ночь смутно, точно знал одну вещь: Алекс, как и все мальчишки, кончает чересчур быстро. Мучить его долго вряд ли получилось бы, но всё равно хотелось.

Он убрал руку с члена и провёл полной ладонью по груди и животу, влажным от пота, по шее. Алекс протестующе замычал, и ладонь бережно, совсем не страшно сдавила его горло. Было совершенно очевидно, что Мэтт не собирается на полном серьёзе душить, но сама мысль о том, что он может это сделать, что он сильный, что, в общем-то и целом, Алекс перед ним беззащитен, сделала своё дело. Стоило ладони сжаться чуть сильнее, как Мэтт с лёгкой досадой понял, что первую победу на его сегодняшний счёт можно уже записывать.

Алекс лежал перед ним всё так же, раскинув руки и до упора разведя ноги, расслабленный первым оргазмом, с белесым пятном спермы на животе.

– Нет, ну надо же, – посетовал Мэтт, подтягивая шорты с края постели и протирая ими по-детски мягкий живот, – кто бы знал, что чтобы ты кончил, тебя надо держать не за член, а за горло.

Алекс был не в силах рассмеяться, поэтому только улыбнулся, устало склоняя голову набок.

– Ты там что, спать собрался? – Мэтт нахмурился, ухватил Алекса за правую лодыжку и, задрав ногу чуть ли не до плеча, звонко шлёпнул по подставившейся ягодице.

Алекс крупно вздрогнул, и его глаза опять заволокло бессмысленной дымкой. Мэтт снова отбросил шорты, но на этот раз на пол, и сам встал с постели. В нижнем ящике тумбочки было всё необходимое: тюбик смазки и презервативы. Глянув на развалившегося в бесстыдной позе Алекса, Мэтт взял несколько, чувствуя, что если даже в процессе Алекс заснёт, это не заставит его остановиться.

Вернувшись на постель и, снова устроившись между разведённых ног, Мэтт положил сбоку ненужные пока презервативы и ещё раз прошёлся руками по груди и бокам, переходя на бёдра; огладил острые коленки, спустился дальше по тонким загорелым икрам, царапнул выступающие косточки, а потом, крепко обхватив ступни, прошёлся большими пальцами по внутренним сторонам с удивительно нежной кожей. Алекс ахнул и вскинулся. Мэтт хмыкнул и провёл ещё раз, и ещё, и ещё, с чувством глубочайшего удовлетворения видя, как мальчика подбрасывает на постели от его прикосновений.

– Кажется, я нашёл у тебя точку G, да? – задумчиво протянул Мэтт и, устроив левую ногу у себя на плече, вторую поднёс к губам и лизнул от пятки до самых пальцев.

Алекс издал непередаваемый отчаянный звук и, предательски упёршись левой ногой Мэтту в грудь, попытался вырвать у него из рук правую, но, к счастью, безуспешно. Мэтт только сильнее сжал худую лодыжку и, хищно улыбнувшись, вобрал в рот большой палец. Алекс зажал рот рукой и жалобно глянул влажными от слёз глазами поверх собственной ладони.

– Да ты кричи, кричи, не бойся, – Мэтт куснул выпирающую косточку. – Мы с тобой в доме одни, так что не сдерживайся.

На этот раз он взял в рот сразу несколько отчаянно поджимающихся пальчиков, и Алекс заизвивался, как угорь, сначала вскрикнул, а потом заскулил на одной высокой ноте, будто плакал. А Мэтт не отказывал себе в удовольствии послушать настолько искренние, настолько жалобные стоны. Закончив с правой ногой, он принялся за левую, и Алекс хныкал, чуть не плакал, просил остановиться, а потом, убедившись, что его мольбы не будут услышаны, потянулся рукой к члену. Мэтт вовремя это заметил, пресёк всякие попытки передёрнуть, но и ноги оставил в покое.

Он подумал, что раз уж у Алекса дело дошло до дрочки, то с прелюдиями и впрямь пора завязывать.

Он опять приподнял его ногу, удерживая за лодыжку, и прижал к плечу, сгибая Алекса пополам; одной рукой попытался отвинтить крышку тюбика, но тот выпал, и Мэтт, подобрав его из шёлковых простынных складок, передал Алексу.

– А ну-ка открой и выдави мне на пальцы.

Алекс вспыхнул; щёки его пошли красными пятнами, но он послушно отвинтил крышку и выдавил Мэтту на руку прозрачной вязкой массы, коснувшись пальцами его пальцев. Почему-то его смутило именно это: не то, как Мэтт осыпал его грудь и живот поцелуями, не то, как ласкал его член, сжимал горло, вылизывал ноги, а именно это – прикосновение руки к руке. Это было что-то из старого мира, когда они ещё не были любовниками, а были отцом и сыном, и в подобном прикосновении не было никакого подтекста. Когда Мэтт облизывал и покусывал его соски, это было непривычно и так же ново, как их отношения. А вот касание пальцами пальцев было привычно, было отголоском их дружбы, и потому показалось чем-то неестественным.

Его меньше смутило даже то, как Мэтт опустил руку и погладил сразу сжавшееся тугое отверстие, а потом, глядя Алексу в глаза, проник внутрь сначала одним пальцем, потом двумя, задевая простату. Это было нормально. Все так делали. Кто именно эти все, Алекс не знал, но знал точно, что подобные прикосновения – не артефакт их старой жизни, а что-то естественное для двух мужчин, занимающихся сексом. Но это всё равно было неловко и стыдно, поэтому Алекс отвернулся, стараясь не встречаться с тяжёлым немигающим взглядом Мэтта.

Движения внутри отзывались чем-то странным и даже не очень приятным. Алекс просто чувствовал что-то инородное в месте, где по идее ничего быть не должно, чувствовал горячую ладонь, теперь державшую его под коленкой, но возбуждение чуть улеглось. В прошлый раз Мэтт был пьяный, и Алекс надеялся, что утром он даже не вспомнит того, что произошло. А теперь Алекс знал, что ему предстоит каждый день видеть Мэтта и знать, что он тоже всё прекрасно помнит. А ещё ему предстояло смотреть на его пальцы и каждый раз при этом припоминать, где они побывали.

Мэтт заметил, к счастью, что энтузиазма у Алекса поубавилось, провернул пальцы, вызывая тихий вскрик, и нарочно проехался ими по простате. Алекса передёрнуло. Раз за разом массируя одно и то же чувствительное место, Мэтт вскоре убедился, что его действия возымели результат: мальчик снова смотрел расфокусированно, бессмысленно, но вместе с тем так жалобно и умоляюще, что было ясно – долго он не продержится.

Продолжая массировать простату, Мэтт отпустил алексову ногу, сразу безвольно опустившуюся, а сам наклонился и лизнул мокрую от смазки головку. Алекс, сейчас стимулируемый в двух самых чувствительных местах одновременно, не продержался и минуты. Подвывая и до хруста прогибаясь в пояснице, он кончил снова. Мэтт, уткнувшись лицом ему в живот, не спешил вытаскивать пальцы, вокруг которых всё ещё конвульсивно сокращались мышцы.

Судя по виду, Алекс утратил последние силы, и было бессмысленно просить его держаться в одной позе хотя бы пять минут. Он лежал, безвольно раскинув руки и ноги, мокрый, встрёпанный и совершенно ничего не соображающий. Мэтт только хмыкнул, приподнял его и помог перевернуться на живот, сразу подкладывая под бёдра подушку. Алекс сообразительно прогнулся в пояснице, подставляясь, и это было последним, на что у него хватило сил. Правда, Мэтт ничего особо от него и не требовал – ему как раз льстило, что Алекс чуть ли не в обморок падает от одних его прикосновений. Окинув взглядом новую развязную позу, он зацепился взглядом за трогательные ямочки на пояснице и, наконец, склонился к ним, как давно хотел. Он не был уверен, что вспомнил о них в тот первый пьяный раз, и теперь с неожиданным для себя благоговением прильнул к ним губами, отчего Алекс слабо вздрогнул.

После, натянув резинку и проталкиваясь внутрь, Мэтт бережно придерживал его за бедро, а потом навалился со спины, прижимаясь щекой к горячей коже, чувствуя, как вздымаются от его движений лопатки, остренькие и худые. Казалось, ещё чуть-чуть, и кожа под ними и вовсе лопнет, не выдержав напора.

Это было так трогательно и так подчёркивало возраст Алекса, что Мэтт наравне с похотью и возбуждением почувствовал нежность. Всё-таки Алекс был его мальчиком, его сынишкой, знакомым и успевшим стать родным, и ебать его так же безэмоционально, как одноразовых давалок, не получалось. Потому что Алекс не был одноразовым, Алекс не был незнакомцем. Похоть удивительным образом смешивалась с той теплотой и отеческой любовью, которая никуда не исчезала, а ещё она болезненно переплеталась с утихающей ненавистью, и это тоже придавало остроты.

Алекс был тёплый, влажный, весь состоящий из таких вот нелепых подростковых угловатостей: косточек, ямочек, впадинок и выпуклостей, и невозможно было не задохнуться от нахлынувшей внезапно нежности. Это было очень кстати, потому что Мэтт, вообще-то, опасался, что Алекс просечёт его равнодушие, почувствует наигранность. Но теперь, когда ни равнодушия, ни наигранности не было, бояться было нечего. Мэтт запустил пальцы в волосы Алекса и чуть потянул назад – осторожно, чтобы не причинить боли – и тот послушно запрокинул голову.

– Какой же ты сладкий, – на грани слышимости прошептал Мэтт, продолжая размеренно толкаться в горячее скользкое нутро, теперь послушно расступающееся и принимающее его без сопротивления. – Такой сладкий, узкий… блядь, как же с тобой хорошо… Алекс… м-м-м… я люблю тебя.

Это не было неправдой. Мэтт правда любил его – как и раньше, как и месяц, и два назад – и эта ласковая отцовская любовь сейчас так тесно смешалась с возбуждением, страстью, так остро в неё вплелись нотки физического удовольствия, что сказанное было чистейшей правдой. Сейчас Алекс был для Мэтта центром вселенной, каждая его клеточка, а не только тугая задница. Каждый взмокший от пота волос на голове, острые локти и мягкие ступни, вздымающиеся, как у зверька при броске лопатки, эти блядские ямочки на пояснице, его тонкая шея, его жалкие мяукающие стоны. Всё это было дорого, ценно, важно, всё это было его, Мэтта, сокровищем.

Алекс кончил первым, безмолвно содрогаясь и пачкая подушку, а потом окончательно обмяк. Мэтт всё ещё двигался в нём, уткнувшись лбом как раз между лопаток, которые теперь были почти не видны, а Алекс уже чувствовал, что сознание уплывает от него. Он всё ещё ощущал приятные движения внутри, липкую влажность между животом и подушкой, тёплую грудь Мэтта, прижимавшуюся к его спине, но это было как сквозь туман, сквозь мутную плёнку. Ему только очень хотелось спать. И чтобы Мэтт обнимал его, чтобы ещё раз сказал, что любит.

Но Мэтт не привык обходиться одним разом за ночь. Он только-только кончил, но возбуждение никуда не ушло, и он вышел и отстранился, чтобы перевернуть Алекса на спину. Тот был послушный и мягкий, как безвольная кукла, и взгляд у него был совершенно бессмысленный и тупой. Мэтт наскоро поменял резинку, бросив старую на пол, и улёгся на Алекса сверху, сразу проникая внутрь.

Ему очень хотелось бы снять презерватив и почувствовать Алекса по настоящему, целиком и полностью, как это было в их первый раз. Он помнил прикосновение шелковистых стенок, влажных, скользких, но теперь такая неосторожность была недопустима: ведь всего несколько дней назад он подцепил какого-то сомнительного мужика и, хоть с ним он, разумеется, соблюдал осторожность, лучше было перестраховаться. Мэтт даже думать не хотел о том, что будет, если Алекс, его сладкая невинная овечка, случайно заразится какой-нибудь дрянью.

Мэтт прекрасно понимал, что с Алексом он попал надолго и серьёзно, но в этом был и несомненный плюс: он в ближайшие же дни проверится на наличие заболеваний и, убедившись, что у него самого ничего нет, будет трахать Алекса без резинки.

Эта мысль изрядно подстегнула его, и он, отстранившись, посмотрел Алексу в глаза. Теперь его взгляд не был бессмысленным и обдолбанным, как считанные минуты назад. Алекс смотрел на него с такой любовью, с такой нежностью, так преданно, что Мэтт на секунду забыл, как дышать, а потом склонился и поцеловал опухшие, болезненно алые губы. Поцеловал нежно, долго, влажно, и Алекс тихо постанывал ему в рот, не имея сил даже обнять.

***

Мэтт натянул его ещё пару раз, меняя позы, которые не требовали бы от Алекса много усилий. Сначала он стащил его на пол и поставил на колени, заставляя торсом лечь на постель, а потом перенёс обратно, уложил на бок и любил долго, медленно и нежно, придерживая его ножку на весу и сладко целуя шею и место за ухом.

Алекс, к его чести, не отрубился. Он, конечно, находился в состоянии, граничащем с беспамятством, но всё время тихонько стонал, цеплялся за руку Мэтта, ласково придерживающую его то за живот, то под коленкой, и даже один раз кончил, крупно содрогаясь, рыдающе вскрикивая и в самом деле заливаясь слезами.

Его хватило даже на долгие пять минут тисканья и слюнявых поцелуев напоследок, а уж потом он заснул, вытянувшись во весь рост и прижавшись лицом к мэттову плечу. Когда они только заснули, было слишком жарко, чтобы обниматься, и они просто устроились рядом, но потом Алекс замёрз – он спал безо всякого одеяла – и Мэтт проснулся, накрыл их обоих, уложил спящего мальчика прямо на себя и крепко обнял, поглаживая по спутавшимся волосам.

– Может, я тебя и правда люблю? – спросил он одними губами, чтобы Алекс не услышал этого даже сквозь сон.

Вообще, да, это было похоже на любовь. Бог с ней, с похотью, Алекс же был такой красивый, не захотеть его было сложно. Но произошедшее этой ночью явно не укладывалось в понятия Мэтта о сексе. То есть, собственно, это и не был секс, а явно что-то куда более глубокое, явно более эмоциональное и связанное не только с инстинктами и физическими потребностями, но и с чувствами.

Мэтт пораскинул мозгами и решил, что это, наверное, влюблённость. Совокупность физических желаний с симпатией и привязанностью.

Где уж ему было понимать, насколько сильными на самом деле были его чувства. Он ведь совершенно серьёзно собирался быть с Алексом. Создать для него иллюзию любви и счастливых отношений, жертвуя собственными интересами и желаниями. Он сам говорил себе в мыслях, что это его жертва, добровольная и бескорыстная, но не понимал причин, по которым готов на неё.

Он просто никогда не задумывался о том, что такое, собственно, любовь. То есть, в юности задумывался, конечно, но потом обжёгся и убедил себя, что любви вовсе и нет, а значит и искать её определений не надо.

Но если бы он подумал хорошенько, как отличить любовь от страсти, влюблённости и простой привязанности, он бы ответил: любовь способна на жертву. Любовь не знает эгоизма, «долготерпит и милосердствует»*, забывает о себе.

Его собственный поступок, его готовность сделать себя несчастным ради Алекса как раз очень вязались с таким определением любви.

Только Мэтт не верил в любовь и не знал, в чём она проявляется. А ещё он не знал, что его жертва не сделает его несчастным.

Он уже любил, только боялся признаться в этом самому себе. Но кое в чём признаться сил всё же хватило: ненависти больше не было.

_______________________________________________________________________

*Цитата из послания Апостола Павла к Коринфянам

========== Глава 9 ==========

Когда Мэтт вернулся с прогулки, Алекс ещё спал. Было раннее утро выходного дня, и торопиться было некуда.

Мэтт поднялся, чтобы вывести Макса. После он собирался поспать ещё пару часов, но, увы, сон как ветром сдуло. В комнате было достаточно светло, но всё равно пришлось включить ночник, чтобы почитать. Мэтт щёлкнул выключателем, опасливо покосившись на Алекса, но тот не проснулся, только чуть нахмурился. Он всегда спал очень крепко.

Сняв брюки и свитер, Мэтт взял книгу и улёгся поперёк кровати, свесив одну ногу, а голову устроил у Алекса на животе – его и это не разбудило. Живот был мягкий и тёплый, и лежать на нём было уютно.

На несколько минут наступила сонная тишина, а потом Алекс заворочался, его тёплая ладонь скользнула по мэттовой щеке к подбородку и остановилась на шее. Мэтт улыбнулся и, не отрывая взгляда от страницы книги, чуть повернул голову и поцеловал руку, потёрся носом о нежную кожу. Сверху, оттуда, где была голова Алекса, донеслось довольное сопение; рука больше не двигалась, и Мэтт понял, что Алекс всё ещё спит. Будить его в законный выходной совершенно не хотелось, и он просто прижался щекой к предплечью и продолжил читать.

Алекс спал очень долго, ещё несколько часов. Солнце за это время успело подняться высоко, и теперь светило прямо в окно – ночник больше не был нужен, и Мэтт приподнялся, чтобы выключить его. Это, выходит, Алекса и разбудило: ставшая за несколько часов привычной тяжесть исчезла с живота, да и рука упала на постель, потеряв опору. Когда Мэтт оглянулся, выключив ночник, Алекс уже сонно смотрел на него и улыбался.

Сложно было не улыбнуться ему в ответ: он был весь растрёпанный, отросшие волосы просвечивали на солнце, странным нимбом сияя вокруг головы. Розовые пухлые губы слабо улыбались, на правой щеке осталась вмятинка от подушки.

– Доброе утро, – Мэтт вытянулся рядом с Алексом и подгрёб его к себе, сразу утыкаясь носом в щёку. – Ты выспался?

Алекс кивнул и повернул голову, губами натыкаясь на губы, хихикнул, уколовшись утренней щетиной.

– Доброе утро. Ты проснулся давно?

– Да уж пораньше тебя, – насмешливо ответил Мэтт, запутываясь пальцами в волосах. – Уже полдень, а ты только глаза продрал.

– Ничего не знаю! – Алекс выбрался из крепких объятий и встал с постели, одёргивая мэттову футболку, в которой спал. – В воскресенье имею право спать, сколько влезет! А завтра мне в шесть утра вставать!

– Ишь ты, ишь ты, какой строгий, – Мэтт устроился на спине, заложив руки за голову и наблюдая, как Алекс роется в шкафу. – Мой маленький боевой хомячок. Завтракать будем?

– Нет, не будем, – ядовито ответил Алекс, бросая искоса хитрый взгляд.

– Ну, значит, на тебя не готовлю.

Мэтт тоже встал, натянул домашние джинсы и вышел из спальни, ухмыляясь одним уголком губ. Конечно, он приготовит и на Алекса. Конечно, Алекс это знает. И сам он знал, что Алекс знает, но без шутливой перебранки с утра обходилось редко. То ли это было признаком хорошего настроения, то ли просто попыткой скрыть неловкость. Оба они не знали этого, да и не задумывались.

Пока Мэтт хозяйничал на кухне, Алекс успел одеться, умыться и расчесаться и явился к завтраку как раз тогда, когда тарелки и стаканы уже стояли на барной стойке. В приюте Алекс привык завтракать кашей и стаканом молока, но теперь его рацион изменился так же резко, как и вообще вся жизнь. К этому было легко привыкнуть – как и вообще ко всему хорошему.

Мэтт любил вкусно поесть и не ленился уделять время готовке. Да и Алекс постепенно учился. Первое время с непривычки он скорее переводил продукты, чем делал что-то действительно стоящее. Но постепенно опыт начал накапливаться, и теперь Алекс мог не только сварить картошку, но и спечь что-то, поджарить, да ещё и оформить красиво.

Мэтт до сих пор не мог забыть, как Алекс в первый раз решил испечь блины. В муке было всё: плита, духовка, гора посуды, сам Алекс, Макс, вертевшийся у него под ногами, фартук, джинсы, барная стойка. Всё, до чего дотянулись испачканные руки. Отмывали кухню они уже вместе, причём долго, и Мэтт, хоть и не подтрунивал вслух, всё время помнил и украдкой посмеивался. Всё-таки Алекс иногда бывал очень нелепым и смешным.

Теперь-то уж он наловчился. Ну, по крайней мере, готовить. Гора посуды никуда не делась – Алекс обладал патологической склонностью устраивать бардак везде, где проходил хотя бы мельком.

Завтраки, как повелось, остались за Мэттом. По утрам Алекс и просыпался позднее, и чувствовал себя хуже. Поэтому теперь он сидел за стойкой перед готовеньким завтраком – тостами с джемом, соком и салатом – и зевал совсем как маленький.

Мэтт, накрыв на стол, не удержался и подошёл к Алексу, прежде чем сесть. Теперь, когда между ними было какое-то подобие отношений, пройти мимо него и не потискать казалось сложным, да и отказывать себе было совершенно не нужно. Он сидел на высоком стуле, нахохлившийся, сонный, встрёпанный, совершенно очаровательный. Мэтт повернул его к себе лицом и, погладив по щекам большими пальцами, поцеловал. Алекс послушно обнял его за талию, прижался и запрокинул голову, от удовольствия даже прикрывая глаза, а потом склонил голову и уютно устроился щекой на тёплой груди, оказавшись в кольце рук, как «в домике». Мэтт уткнулся подбородком в его макушку и улыбнулся.

Это правда очень походило на любовь и счастье. Правда было очень уютно и тепло, правда дух захватывало, когда Алекс улыбался ему счастливо и доверчиво.

Мэтт даже не ожидал, что всё произойдёт так быстро. Он думал, что они будут ссориться и притираться друг к другу постепенно, что наступит отчуждение, но всё было так гладко и складно, что даже не верилось. Мэтт и понятия не имел, сколько Алекс уже выстрадал и стерпел. Теперь он, пожалуй, наконец-то заслуживал счастья, и Мэтт (сам не зная, почему) готов был в лепёшку разбиться, но подарить ему это счастье.

Отторжения не было и у него самого. И ненависти не было – вот уж точно. Ему казалось, что это будет что-то вроде монашеского обета, что-то жертвенное и тяжёлое, но ему было так легко и спокойно, что он сам диву давался.

Ему долго не хватало духу признаться самому себе в том, что с ним. Он не воспринимал то трижды сказанное «я тебя люблю» всерьёз – первый раз это было ложью, второй раз несдержанностью, в третий – робким предположением.

Но сейчас, держа Алекса в руках, ощущая его доверие и тепло, Мэтт улыбнулся искренне и так светло, как, пожалуй, давно не улыбался.

– Я так счастлив с тобой, – Алекс не ответил, только обнял его крепче и весь как-то сжался, будто пытаясь слиться с ним в одно целое. – Я люблю тебя.

На этот раз Алекс отреагировал: поднял к нему счастливое веснушчатое лицо, и Мэтт, судорожно выдохнув от того, сколько эмоций отразилось во влажных от слёз карих глазах, склонился и поцеловал улыбающиеся губы.

– Чёрт возьми, как можно быть таким слепым? – перемежая слова лёгкими короткими поцелуями, Мэтт будто исповедовался. – Кто знал, что счастье так близко? Достаточно было руку протянуть и взять, а я… Я столько дров наломал… я столько обижал тебя. Ты простишь меня?

– Я и не сержусь, – странно дрожащим голосом ответил Алекс.

– Я был таким идиотом, и я так перед тобой виноват…

Мэтт поцеловал его снова, на этот раз глубоко и жадно, удерживая ладонями лицо, покусывая губы почти до боли.

А дальше забытые тосты стыли в тарелках – к ним даже не притронулись. Макс только удивлённо косился на действо, произошедшее почему-то прямо на полу, и Алексу было удивительно неловко под умным взглядом карих глаз. Ему казалось, что пёс прекрасно понимает, что происходит, и поэтому он старался не смотреть в его сторону и даже не думать о нём. Заметив это, Мэтт, ставший удивительно чутким, прикрикнул на Макса в горячечном бреду, и тот послушно ушёл из кухни.

Через полтора часа они всё-таки вернулись к завтраку, который уже остыл и был совсем не так вкусен. Ели в гостиной: развалились в обнимку на диване – без фильма, вообще без всего – и Алекс послушно как щенок слизывал приторный джем с мэттовых пальцев, причмокивая и стараясь не смотреть в зелёные глаза, обычно насмешливые, а теперь застланные похотью.

Расправившись с тостами, они затихли примерно на полчаса, окунувшись в какое-то блаженное отупение. Мэтт затащил Алекса к себе на колени, закутал в плед, и Алекс пригрелся и клевал носом, а Мэтт иногда лениво и медленно целовал тёмные синяки на его шее.

– Придётся тебе, детка, завтра идти в школу бадлоне, – задумчиво сказал он, осматривая следы собственной несдержанности.

Алекс покраснел и опустил взгляд, вспоминая то, что произошло на кухне меньше часа назад.

– Нет, серьёзно, у меня отберут опеку. Подумают, что я тебя бью.

За шуткой Мэтта крылось нечто куда более глубокое и болезненное, и Алекс это заметил. Он не мог не заметить: его самого волновало то же самое. Если кто-нибудь – хоть одна единая душа – узнает, их разлучат. Потому что суду наплевать, любовь это или насилие, взаимное чувство или совращение малолетних. Суду также будет наплевать на то, что инициатором отношений был именно Алекс.

Поэтому никто, никто не должен был знать о том, что происходит. Ни соседи, ни друзья, ни – тем более! – учителя в школе.

Алекс вообще-то не очень разбирался в законах, но был твёрдо уверен, что такого им не простят. Мэтт смотрел на это со знанием дела и прекрасно понимал, что все препятствия можно обойти при наличии денег, но всё равно судя по тону, с которым была произнесена шутка, много и часто об этом думал.

Тишина, давно витавшая между ними чем-то тёплым и приятным, стала звенящей и тяжёлой. Алекс поёжился как от холода, хоть и был завёрнут в плед, а потом распрямился, будто кувшин проглотил.

– Не переживай, всё будет в порядке. Даже не задумывайся об этом. Тебе шестнадцать, и возраста согласия ты уже достиг. То, что я твой опекун, конечно, хреново, но пока с этим ничего поделать нельзя. Наша с тобой задача – поменьше болтать, понятно?

– Конечно, – Алекс заметно расслабился и обмяк, снова немыслимо скрючиваясь и кладя голову Мэтту на плечо. – Я никому не скажу. – А потом задал животрепещущий вопрос: – А бабушке?

Мэтт поморщился, прежде чем ответить.

– Наверное, не получится что-то скрывать. Лично меня она насквозь видит, и врать ей бесполезно.

– Да, я знаю, – Алекс хихикнул.

Мэтт приподнял брови, и Алекс понял, что так и не рассказал ему, что уже наболтал Маргарет много лишнего. Взгляд Мэтта стал по-старому цепким и неприятным, совсем таким, как в их первую встречу.

– А ну-ка поподробнее, что это ты там знаешь?

Алекс поёжился. На минуту Мэтт стал таким же чужим, холодным, как раньше, когда между ними одна за другой вставали стены отчуждения и неприязни. Рассказывать не хотелось, но выходило, что от этого никуда не деться.

– Помнишь, ты как-то забирал меня от неё?

– И ты всё ей выложил, да? – в голосе Мэтта смешались укор и насмешка. Алекс вспыхнул от обиды и негодования. Не хотелось ругаться после такого охуительного секса, после таких сладких объятий, но Алекс в самом деле был уязвлён в больное место.

– А что мне было делать? – спросил он надсаженным голосом, таким звонким, какой бывает только у взбешённых мальчишек. – Я уехал к ней, чтобы тебя не видеть, понятно? Я не хотел ей ничего говорить, она сама всё поняла! Я пытался ей наврать, что в девчонку влюбился, она мне даже не поверила! И мне же… с кем мне было поделиться? У меня же кроме тебя и её нет никого! Как мне было всё держать в себе?

Мэтт, во-первых, не ожидал такого напора, а во-вторых, почему-то очень проникся словами Алекса. Он ведь однажды представил себе, каково ему было, представил и ужаснулся. И теперь Алекс в своей доверчивости выкладывал ему всё как на духу, выворачивал душу. Мэтту он больше не был безразличен, и уж тем более его чувства, его страдания, всё то, что он пережил. Поэтому он глянул на мальчика серьёзно, без тени насмешки, стараясь одним только взглядом донести до него всю глубину и силу своих чувств, успокоить и утешить.

– Я же не виню тебя, детка, ладно… Я правда с трудом могу представить себе всё, что ты пережил, но даже то, что представляю, убеждает меня в том, какое я говно. Я не виню тебя. И я знаю, что она была единственным, с кем ты мог поделиться. Не злись.

Алекс выдохнул и безвольно обмяк, снова приваливаясь к Мэтту и устало закрывая глаза.

– Извини, я не хотел орать и портить нам выходной.

– Пока ещё ничего не испорчено, главное, перестань без конца волноваться. Значит, маме всё скажем. Экси – не знаю, может, и не стоит. Хотя блин, всё равно ведь она узнает рано или поздно, да?

– Наверное.

– Вот и не переживай, детка. Никто другой ничего не узнает, и нам с тобой ничто не грозит. Теперь у нас с тобой всё будет хорошо.

***

Маргарет и правда пришлось рассказать, да и едва ли можно было полагать, что она не догадается обо всём сама.

Когда она видела их последний раз вдвоём, они держались друг от друга на расстоянии двух вытянутых рук, и эта пустота звенела между ними как натянутая тетива. Они даже не хотели смотреть друг на друга, оба всклокоченные и нервные. Она сразу поняла, что Алекс сдуру рассказал Мэтту о своих чувствах, а Мэтт отреагировал именно так, как она и говорила.

Даже когда Мэтт заезжал к ней один он выглядел слишком нервным и неспокойным, бесился из-за любой мелочи и даже немного осунулся на её строгий материнский взгляд.

Она так и не узнала, чем закончилась их очевидная и нескрываемая отчуждённость – Экси на две недели забрала её на отдых вместе с детьми, и по телефонным разговорам с Мэттом было непонятно, наладилось ли у него всё с Алексом, или нет.

Но теперь Мэтт разительно изменился. Она заметила это сразу, когда он вошёл в её дом. Бросившегося к нему Бинки он не отпихнул ногой, как всегда, а просто проигнорировал, а её саму сразу обнял. Она всегда знала, что сын очень любит её, но на этот раз в нём было столько теплоты и сердечности, что это показалось непривычным. Да и вообще он стал каким-то другим, даже черты лица разгладились и смягчились. Она очень любила его, но не идеализировала и не оценивала субъективно. «Рожа просит кирпича» – это всегда было про него, с самого детства, когда он в одиночку дрался с целой сворой соседских мальчишек. Разбивал коленки и ладошки, ревел, размазывал грязь и слёзы по лицу, но дрался. Проигрывал их количеству, но дрался.

Когда его бизнес так быстро пошёл в гору, она снова не обольщалась. Конечно, не всё там было чисто и честно, но на это она тоже предпочла закрыть глаза. Она умела любить его таким, какой он есть, со всеми недостатками.

Но сейчас на неё смотрел будто совсем другой человек. И улыбался он не одной стороной рта, как всегда, а широко и открыто, как улыбался редко. Как когда-то давно, в детстве.

Маргарет поняла всё со смешанным чувством ужаса и облегчения. С тех пор, как глупенький Алекс выложил ей всё по-честному, она подспудно ждала, что между ними что-то произойдёт. И боялась она именно того, что после произошедшего они возненавидят друг друга, возненавидят люто и непоправимо.

Но Мэтт светился, как новенький цент, и она выдохнула с облегчением. По крайней мере, проблема не между ними двумя, а между ними и законом, а уж эту проблему можно и обойти.

– Привет, мам, – Мэтт продолжал улыбаться от уха до уха. – Я заехал спросить: может, поедешь ко мне? Мы соскучились.