Текст книги "The wise man grows happiness under his feet (СИ)"

Автор книги: Смай_лик_94

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

А когда Экси уложила их спать, сняв разноцветные пышные платьица, можно было пообщаться уже и со старшими членами семьи. Он вернулся в гостиную, где сидели его мать и Джо, муж Экси, устроился на диване, и они долго, тихо говорили обо всём: о том, что случилось за тот месяц, что они не виделись, о политике (Мэтт и Джо даже немного повздорили, но Экси вмешалась), о том, что Эмма на следующий год тоже идёт в школу.

Около полуночи Мэтт и Экси вышли на крыльцо покурить, оставив Маргарет и Джо в гостиной. Экси курила длинные тонкие сигареты со вкусом вишни, и Мэтт, хоть его и выворачивало от их запаха, стоически терпел – он слишком редко виделся с ней и, тем более, слишком редко мог побыть с ней наедине, чтобы привередничать из-за запаха. Он поднёс ей зажигалку, и она, затянувшись, кивнула.

– Ну, как твои дела? – начала она, приобнимая его со спины и прижимаясь щекой к его плечу, как в детстве. – Я знаю, с Джо ты говоришь про политику и бизнес, но мне не интересно. Со мной можешь поговорить о себе. Я соскучилась.

– А что обо мне, – Мэтт вывернулся из-под её рук и приобнял за плечи. – У меня всё как всегда. Я, знаешь, как в какой-то водоворот попал, а выбраться не могу. Помнишь, мы с тобой в детстве мечтали стать богатыми и знаменитыми? – Экси прыснула и кивнула. – Ну вот, я стал – по крайней мере, богатым. А теперь, когда я кручусь, как белка в колесе, вкалываю, как проклятый, работаю до полуночи, не меньше, чем любой секретарь в корпорации, а то и больше, а потом еду домой, а там меня ждёт Макс, с которым ещё и гулять надо, я спрашиваю себя – нахуя? Чего ради я всё это делаю, а, Экс? Вот у тебя дети, и ты работаешь – ну, тебе уж лучше знать, для чего: чтобы купить Полли тетрадки, чтобы кормить девчонок этой вашей здоровой пищей, чтобы купить Джо новый галстук. А я для чего? Чёрт знает, что-то меня несёт. Кажется, я напился. Извини.

– Ничего, – Экси потушила сигарету о дно пепельницы и задумалась о том, что в словах брата прозвучало куда больше боли и растерянности, чем он бы позволил себе, будь он трезв. – Ты чувствуешь себя одиноким. Я права?

– Иногда, – он достал новую сигарету и прикурил от предыдущей. – Чёрт возьми, просто в моей жизни нет никакого смысла. Я живу, чтобы богатеть, Господи, вот докатился. Не лучше ли сразу сдохнуть?

– Сдурел? – Экси привстала на цыпочки и отвесила ему лёгкий подзатыльник. Сигарета выпала у него из руки и закатилась бы в щель, но он успел притушить её ногой, нагнулся и, подняв, бросил в пепельницу.

– Что творишь, бешеная? – улыбнулся он. – Могла свой же дом спалить. Ладно, пошли.

– Не-а, не пошли. Ты не закончил, а тебе надо выговориться. Хочешь, я принесу тебе ещё выпить?

– Для смелости, что ль? – уточнил он.

– Ну, если хочешь, для смелости. Я же твой вечный психоаналитик, ну так излей душу, а то ещё месяц будешь негатив копить.

– Принеси, – согласился Мэтт и достал новую сигарету взамен той, что упала.

– Вот, – Экси вернулась и протянула ему стакан, и он хлебнул, обжигая губы и горло крепостью коньяка, плескавшегося на самом дне. – Рассказывай.

– Да нечего рассказывать, Экс. Я как говно в проруби. Плаваю, но не понимаю, зачем. Боже, не думал, что доживу до такого. Мне тридцать, а я не знаю, зачем мне жить.

– Займись благотворительностью, – она пожала плечами. – Знаешь, иногда, чтобы помочь себе, надо сначала помочь другим.

– Я уже помог. Не работает.

– А, ты про того паренька? Да, мама рассказывала. Ну, так этого мало. Да и это не благотворительность, ты просто вернул его туда, где он должен быть. И забыл напрочь, ведь так?

– Пожалуй. Я даже лица его не помню. Засранец украл у меня пять баксов и сбежал, а я его не помню.

– Так вспомни. Твоя беда в том, что ты хочешь быть кому-то нужным.

– Но я никому не нужен? – горько уточнил он. – Даже тебе?

– Нет, что ты. Ты нужен мне и маме, но, кажется, тебе нужно быть кому-то необходимым, кроме нас. Ты поэтому и завёл собаку – для Макса ты центр вселенной. Но его тебе мало. Навести этого мальчишку, купи ему пиццу, подари новые кроссовки, и ты увидишь, тебе станет легче.

– И это, по-твоему, «заниматься благотворительностью»? – хохотнул Мэтт. – Новые кроссовки?

– Если тебе мало, пожертвуй деньги этому приюту. Не только мальчику, а всем. Но благодарность-то ты получишь именно от него, не сомневайся. Ты ему уже сделал добро, он тебя помнит, а если уж ты проявишь к нему не только холодное желание исполнить свой долг, но и немного добра и человечности – вот увидишь, отдача будет огромная.

– Знаешь, наверное, ты права. Я попробую. Нет – так нет, что уж поделать.

– Вот и молодец. Пойдём в дом.

***

Мэтт вернулся домой поздно и, погуляв с Максом, лёг спать, но сон долго не шёл к нему. То, что посоветовала Экси, было, конечно, делом хорошим, но рискованным. Мэтт отнюдь не был бездушной скотиной, и он прекрасно понимал, что приехать «навестить» Алекса – значит проявить к нему участие. Заставить его привязаться и поселить в нём надежду. Бесконечно эти «навещания» продолжаться не могли, и должны были кончиться либо тем, что они с Алексом разойдутся, как в море корабли, и этим он разобьёт мальчишке сердце, либо тем, что его придётся взять под опеку, а уж чего-чего, а вешать на себя подростка с Бог знает какой наследственностью Мэтт точно не хотел. Да и вообще не представлял себя в роли папаши. Но слова Экси о центре вселенной задели его за живое. Одно дело – быть центром для собаки, пусть и умной, пусть и любимой. Но это совсем не то же самое, что быть центром для человека, даже если человеку всего шестнадцать.

И тут он вспомнил – карие. У Алекса были карие глаза, и он очень отчётливо представил себе, как эти глаза смотрят на него не испуганно, не забито, а доверчиво и дружелюбно, и этому взгляду, который представился как наяву, было трудно сопротивляться.

А когда он, наконец, заснул, ему приснился длинный тёмный коридор с тысячью дверей, он шёл по нему и не знал, какую выбрать. Потом, найдя нужную, с небольшим слуховым оконцем, он дёрнул ручку, но дверь не поддалась, и тогда он посмотрел в окно и увидел тёмную сутулую фигуру в цепях, шедшую по обочине.

Утром голова была тяжёлая, и соображалось плохо. Вся первая половина рабочего дня прошла впустую, и Мэтт, сообщив секретарше, что сегодня его можно больше не ждать, уехал. Он не помнил, где именно находится приют, но в навигаторе сохранился адрес. Заехав в магазин и на глаз купив кеды, толстовку, джинсы и пару футболок, он направился в приют. Там он спросил, где можно увидеться с директором, полной немолодой женщиной, закостеневшей в своём вечном «мисс». С ней он обговорил сумму, которую пожертвует на нужды приюта и спросил, где найти Алекса Купера, которого он вернул недавно под приветливую крышу, находящуюся под её, мисс Бэкет, опекой.

– Третий этаж, комната 12Б, – пробасила в ответ мисс и уставилась в разложенные перед ней счета, давая понять, что занята.

Комната 12Б выходила окнами во двор, где ребята гоняли мяч, а девчонки сидели на трибунах, разделившись на две группки болельщиц, форточка была приоткрыта, и шум долетал с улицы, не оставляя места тишине и покою. В целом, комната, где жил Алекс, была довольно симпатичная: бежевые чистые стены, светлые шкафчики, полочки и письменные столы, четыре кровати с большими матрасами и чистыми покрывалами, тумбочки, на которых царил идеальный порядок. Однако если присмотреться, в глаза бросались мелочи, выдававшие, что порядок был не инициативой мальчишек, и что наводили они его с неохотой и ленцой. Тумбы, на которых аккуратно красовались книжки, чашки и тетрадки, были чисты снаружи, а внутри царил такой хаос, что дверцы не закрывались до конца. Из-под аккуратно застеленных одеял торчали мятые футболки и брюки, кое-где даже мокрые полотенца. Письменные столы были чисты, но из ящиков выглядывали самые краешки линеек, бумажек и мятых тетрадей, и Мэтт был уверен, что открыв ящики, можно вообще обнаружить много чего интересного.

В комнате было всего четыре кровати, но мальчишек было только двое – остальные, видимо, как раз играли в баскетбол. К счастью, Алекс был здесь. Сидел на кровати, поджав ноги по-турецки, и читал книжку, судя по обложке, приключенческую. Мэтт, глянув на него, болезненно остро припомнил его на своей кухне, уминающего блины. А потом припомнил и тот эфемерный взгляд, которым Алекс одаривал его этой ночью – открытый и дружеский.

Второй парнишка – рыжий, веснушчатый, если не сказать конопатый, в очках и с кривыми зубами сидел на соседней постели и вилкой выковыривал остатки йогурта из пластиковой баночки, видимо, расправляясь с ланчем.

Алекс заметил гостя и глянул сначала удивлённо, потом испуганно – не ожидал визита, и теперь решил, что Мэтт явился разбираться насчёт пяти долларов, которые вылились в «Робинзона Крузо», который теперь был закрыт и отложен под подушку.

– Здрасте, – неуверенно промямлил Алекс, и веснушчатый отозвался слабым эхом, продолжая скоблить давно пустую банку.

– Привет.

Повисло неловкое молчание. Алекс, здороваясь, поднял голову и обнажил фингал под левым глазом и рассечённую в драке губу, и Мэтт ощутил себя виноватым – это именно он вернул паренька в приют, хотя знал, что его колотят.

– Ну… как ты тут? – спросил Мэтт, делая шаг вперёд. – Я вот решил, что надо бы тебя навестить. Я был слишком груб с тобой тогда, – сил хватило только на признание своей вины, но не на «извини». – Вот, я тут тебе кое-что привёз, а то на тебя больно смотреть. Эта футболка, наверное, и мне-то велика.

– Спасибо, – Алекс протянул неуверенно, всё ещё не понимая, зачем Мэтт явился опять нарушать его покой. – Но я не могу взять. С какой стати?

– С такой, что я тебе дарю. Переодевайся, я привёз тебе ещё кое-какой еды. Что можно хранить – сдашь вашим церберам, а что нельзя, съедим сейчас. У вас тут есть, где посидеть?

– Ну, на первом этаже платная столовая, она как кафе. Можно там. Но зачем вы это делаете? Я же вам никто.

– Ну, не скажи, – Мэтт пожал плечами. – Я приютил тебя тогда, значит, мы не совсем незнакомцы. Знаешь, я не думаю, что мы встретились случайно. Случайностей вообще не бывает.

– Вы что, буддист? – спросил Алекс, вытаскивая из пакета кеды.

– Нихуя подобного, я фаталист. Давай, одевайся как человек – и пошли поедим.

Алекс вытащил всё остальное – джинсы, толстовку и футболки, спиной ощущая пристальный взгляд конопатого. Пристальный и завистливый. Сэнди не был его врагом, так что с ним можно было поделиться.

– А можно я отдам одну футболку Сэнди? – спросил Алекс, косясь на рыжего, забывшего свой йогурт. – Ему тоже хочется.

– Отдай. Но скоро вас всех оденут, как новеньких. Я внёс сумму на счёт приюта и буду лично следить за тем, чтобы деньги пошли не в карман Бэкет, а на вас. Так что ты, Сэнди, скоро будешь красавчиком, – Мэтт подмигнул рыжему.

Сэнди улыбнулся, обнажая кривые зубы и, сняв серую растянутую футболку, напялил на себя ту, что отдал ему Алекс – чёрную с ярким принтом.

– Так, ты давай переодевайся, а я тебя подожду в коридоре, – сказал Мэтт и вышел, прикрыв за собой дверь.

Алекс возился недолго – через пять минут он вышел из комнаты неузнаваемый и весёлый, одетый ярко, как и полагается мальчишке в шестнадцать лет.

– Ну вот, другое дело, – заметил Мэтт, одобрительно глядя на него. – А то хмырь какой-то был. Идём.

Они спустились в платную столовую, оформленную со вкусом и явно с душой, и Мэтт, насмешливо улыбаясь, наблюдал за тем, как Алекс жадно жрал пиццу, картошку с бифштексом, пирожок с корицей, да так, что аж за ушами трещало.

– Вас что, вообще не кормят?

– Кормят, – ответил Алекс, запихивая в рот конфету. – Но ланч был в четыре, а до ужина ещё далеко.

– Ну, теперь тебе ужин, я вижу, не понадобится. Можешь отдать Сэнди и его.

– Может быть, если не успею проголодаться, – Алекс шумно хлебнул сладкий чай и удовлетворённо откинулся на белую металлическую спинку стула. – Так скажите, зачем вы всё это делаете? Зачем я вам сдался?

– Тебя не касается, – Мэтт скорее умер бы, чем рассказал Алексу, что надеется заполучить его привязанность и дружбу, чтобы хоть как-то скрасить свою одиноко-развратную жизнь. – Тебя кормят, одевают – радуйся и помалкивай, ясно? Считай, что во мне проснулся альтруизм.

Алекс только хмыкнул, не желая показывать, что он понимает куда больше, чем ему бы стоило.

Они посидели в столовой около часа, неловко разговаривая, пытаясь заполнить возникавшую то и дело тишину, а потом Мэтт ушёл, надеясь, что его блажь пройдёт и он удовлетворится разовым посещением и пожертвованием на счёт этих кудрявых, убого одетых юнцов.

Но нет, не прошло. Вернувшись домой, Мэтт постарался ни о чём не думать, но приветливая улыбка, которой одарил его Алекс при расставании, не давала ему покоя, кислотой разъедая память, пока он не сдался. Через пять дней, поняв, что бороться с искушением бессмысленно, он поехал в приют, чтобы снова увидеть эту улыбку – и Алекс, который за пять дней решил, что приступ альтруизма кончился, улыбнулся ему ещё более широко, признательно и счастливо.

Мэтту, на самом деле, чужие люди никогда так не улыбались. Только родня да чёртов Лукас, закадычный мэттов друг, уехавший в Испанию и теперь даривший улыбки только в Скайпе. Клиенты улыбались по-деловому холодно, мелкие бизнесмены, желавшие залучить Мэтта в партнёры – подобострастно, однодневки – томно и кокетливо. И никогда никто вот так – открыто, радостно, искренне.

Мэтт, отвечая на улыбку Алекса, подумал, что ещё чуть-чуть, и эта улыбка станет наркотиком, болезненной манией. В глазах мальчика уже просматривалось то, чего Мэтт так ждал: уважение, привязанность и наивная детская дружба.

Сначала он решил ездить к нему раз в неделю, чтобы совсем уж не сходить с ума. Но придерживаться строгого режима было сложно, и однажды он сорвался и приехал в четверг, а не в субботу, и улыбка Алекса, который не ожидал его приезда, как оказалось, стоила того, чтобы поступиться своей гордостью. Да и вообще Алекс будто будил в нём что-то, чего Мэтт сам в себе никогда не видел: доброе, отеческое, ласковое, не имеющее ни задней мысли, ни дурного подтекста. Это было ново, неожиданно, и Мэтт понимал, что уже вряд ли откажется от общества человека, рядом с которым он чувствует себя лучшим, чем на самом деле есть. В Алексе не было ни толики вранья или лести, но он умудрился заставить Мэтта поверить в свою человечность. Заставил своей чёртовой улыбкой и лучистыми глазами.

И из этого круговорота оказалось выбраться куда сложнее, чем из того, на который Мэтт жаловался сестре на крыльце её дома. Он каждый раз ловил себя на мысли, что с нетерпением ждёт дня, когда можно будет поехать в приют и провести полчаса с мальчиком, который увидел в нём не денежный мешок и не красивого мужика, а друга. А ещё он поймал себя на мысли, что домой не хочется ехать ещё больше, чем «до Алекса». И становилось очевидно, что из двух возможных развязок Мэтт выберет вторую – опеку – рано или поздно, потому что настанет день, когда собственный дом, где никто его не ждёт, опостылеет ему.

Однако Мэтт всё ещё не представлял себя отцом, тем более, отцом такого взрослого мальчика, как Алекс. Это была палка о двух концах: с одной стороны, с Алексом, конечно, было и проще, потому что с ним можно было договориться, как со взрослым человеком. Но с другой Мэтт понимал, что этот самый взрослый человек имеет собственную волю, и ни ремень, ни угол не помогут, как помогли бы с малышом.

Однако привязываясь к Алексу всё больше, Мэтт понимал неизбежность того, чего он так хотел и так боялся. Он не желал брать на себя полную ответственность, но даже один день без приветливой улыбки мальчика, которого он почти уже считал своим сыном, был прожит зря. Проблемы не заставят себя ожидать, как только Алекс переступит порог его дома, это было ясно. Во-первых, эгоизм и дурной характер Мэтта никуда не денутся. Во-вторых, надо будет заниматься новой школой, покупать ему учебники, может быть, нанимать репетиторов, одним словом, делать всё то, что должен делать отец. В-третьих, приводить домой любовников будет не так просто, да и вообще Алекс стеснит его свободу. В-четвёртых… одним словом, от Алекса будут одни проблемы.

Мэтт это понимал, но, оказавшись куда более сентиментальным, чем он сам думал, он знал, что проблемы стоят того.

Но посоветоваться, всё же, было надо. Мэтт поговорил с матерью, и она одобрила его решение, не желая слышать о проблемах, так что пришлось делиться своими планами и с Экси. Он позвонил по пути домой и спросил, можно ли заехать на чай.

Сев за стол на кухне сестры, Мэтт сразу перешёл к делу, не откладывая в долгий ящик.

– Экс, я хочу забрать его из приюта, – она только удивлённо приподняла брови, но не перебила. – Во-первых, ему там плохо, а во-вторых, я сам к нему привязался. Но самое главное – в-третьих: он сам, не признаваясь в этом даже самому себе, верит в это с тех самых пор, когда я первый раз пришёл к нему. Не оправдать его ожиданий – пожалуй, самое мерзкое, что я могу сделать в своей жизни. Он надеется и ждёт, пусть и подспудно. Наверняка уверяет себя в том, что это глупости, в том, что я не заберу его, но верит.

– Тебе стало лучше, когда ты стал навещать его?

– Намного.

– Ну, так какие могут быть вопросы?

– Да их-то, как раз, много, Экси. Вот ты представляешь меня отцом подростка, а? Я что-то не очень.

– Ты привыкнешь. Тебе как раз с подростком будет проще.

– Допустим, но я… ты же знаешь, какое я эгоистичное дерьмо. Не будет ли ему со мной хуже, чем в приюте?

– Конечно, не будет, – она стукнула кружкой об стол. – Сам подумай! Ты, конечно, иногда ведёшь себя как говнюк, но ты можешь дать ему всё, чего он хочет и чего заслуживает. У тебя в руках его судьба, и ты сам её взял, так что не отнекивайся теперь.

– Вообще, это была твоя идея, – заметил Мэтт, искоса глядя на сестру.

– Я тебя не волочила к нему силой, так что нечего тут на меня стрелки переводить. Одним словом, тебе, конечно, нужно время, чтобы собраться с мыслями, всё обдумать и подготовить бумаги. Но ты действительно поступишь ужасно, если бросишь его после того, как подарил надежду.

***

Мэтт обдумывал много и тщательно, не переставая ездить в приют как минимум два раза в неделю, и в итоге пришёл к выводу, что решение принято давно, а он оттягивает момент и трусливо мнётся на месте, потому что боится перемен в своей жизни. А ведь именно перемен он и хотел, когда впервые поехал к Алексу в приют.

Решение он принял, оставалось только спросить самого Алекса, хочет ли он оставить приют и обрести какую-никакую семью. И, хоть Мэтт заранее знал, что Алекс, конечно, хочет, это всё равно было волнительно и нервно.

Зайдя в комнату 12Б Мэтт даже не улыбнулся в ответ, поманил мальчика за собой и усадил в коридоре на диван.

– Алекс, послушай. Я знаю, что ты уже довольно взрослый, что в приюте тебе осталось недолго, но всё равно я… Я вижу, что тебе здесь плохо. И, наверное, я не смогу стать тебе хорошим отцом, но я всё равно предлагаю тебе опеку. Надеюсь, что у меня тебе будет лучше, чем здесь, хоть немного.

Алекс застыл с непередаваемым выражением лица, бледный, удивлённый и растерянный. Конечно, смутная надежда жила в нём с тех пор, как он нацепил новые кеды и джинсы, но это было настолько эфемерно, что он не уставал корить себя за глупость и наивность. А теперь Мэтт, ставший для него другом и защитником, предлагал ему то, о чём он не мог и мечтать: оставить приют, жить в доме, спать в своей собственной спальне, ходить в школу, гулять днём с собакой – как обычный мальчик.

Мэтт прервал затянувшееся ошарашенное молчание, пощелкав пальцами у Алекса перед носом.

– Очнись и отвечай – ты хочешь, или нет?

– Зачем тебе? – уклончиво спросил Алекс дрожащим от волнения и неожиданного счастья голосом. – Я взрослый и, наверное, проблемный, и ты меня уже не перевоспитаешь. Если хочешь завести ребёнка – иди на четвёртый этаж, там малыши. Возьми себе ляльку и воспитывай его так, как надо. А я вполне могу дожить два года здесь. Я уже ни на что не надеюсь, а вот они, крохи, надеются. Ты можешь исполнить чью-то заветную мечту.

– Я могу исполнить твою. Тех, кто мечтает на четвёртом этаже, может, кто-то и усыновит. А моё предложение, думаю, для тебя первое и последнее. Лучше разбить их новенькие блестящие мечты, чем твою, склеенную мной же самим из осколков. Так ты согласен?

– Да, – Алексу стало сложно удерживать эмоции, и он закрыл ладонями лицо, сутулясь и стараясь не зареветь, как девчонка. – Целых тринадцать лет, – начал он приглушённо, всё ещё закрывая лицо. – Я тебя ждал целых тринадцать лет.

– Лучше поздно, чем никогда. Прости, что так долго, – Мэтт обнял его за плечи и привлёк к себе, поглаживая по светлой кудрявой голове.

========== Глава 3 ==========

Оформление документов заняло несколько недель вместе со сменой алексова паспорта, подписанием бумаг на опекунство Мэттом, мисс Бэкет и ребятами из комиссии по делам несовершеннолетних, вместе со всевозможными походами по конторам и клиникам. Единственное, что смог сделать Мэтт, чтобы ускорить дело – использовав некоторые связи и рычаги, устроить переезд Алекса к себе домой за неделю до окончательного решения процесса. С доверенностью от мисс Бэкет, разумеется.

Алекс, конечно, волновался и, как выяснилось, немного жалел о расставании с приютом, в котором прожил большую часть своей жизни. Для него самого это было неожиданностью – с ребятами он не дружил, воспитатели относились к нему так же холодно, как и ко всем остальным, и перед отъездом он не мог дождаться часа, когда выйдет из ненавистных стен и покинет их навсегда. Но когда он собрал свои скромные пожитки в рюкзак, торжественно попрощался с директрисой, а потом и с товарищами по несчастью, вышел в холл, где его уже ждал Мэтт, сердце как-то болезненно сжалось, и он оглянулся, бросая прощальный взгляд на столпившихся у выхода с лестницы ребят, которые мерили его злобными и завистливыми взглядами.

Лично с ним попрощался только Сэнди, и Алекс знал, что ему за это не поздоровится. Сэнди тоже знал, и потому его отчаянная искренность была ещё более трогательна, чем если бы он не знал о последствиях.

Теперь Сэнди не было среди ребят, которые провожали Алекса на свободу. Может, прятался, а может, некоторые особо вспыльчивые уже намяли ему бока, и теперь он отлёживался в комнате, не в силах подняться с постели.

Вообще, именно прощание с Сэнди и заронило в Алекса какую-то глубокую тоску: они никогда не были друзьями, но Сэнди всё равно счёл нужным проститься, зная, что остальные будут недовольны. Выходило, что жизнь в приюте была бы куда лучше, прояви Алекс хоть чуть-чуть внимательности и инициативы по отношению к Сэнди. Их обоих гнобили и шпыняли, Алекса – за женственность, Сэнди – за уродство и застенчивость. Алекс в общем и целом был добрым мальчиком, но неуловимая мужская стадность вынуждала и его относиться к Сэнди свысока, хоть они и были на почти равном положении. А вот теперь получалось, что Алекс мог бы дружить с ним, если бы перестал лелеять в себе худшие мужские качества.

Не оценить поступок Сэнди было сложно, и Алекс почувствовал запоздалую вину и дружескую симпатию к некрасивому и глуповатому соседу по комнате.

Но налаживать контакты хоть с кем-то из приюта было поздно. За спиной Алекса гурьбой стояли люди, которых он ненавидел столько лет, и он ровными шагами отдалялся от них. А перед ним стоял его новоявленный опекун, который был первым столпом его новой, свободной жизни вне стен приюта. И Алекс приближался к нему теми же самыми ровными шагами, спиной ощущая, что ни сильные товарищи, ни строгая мисс Бэкет больше не имеют над ним власти, а имеет только он, его отец, его семья, тот, кто, конечно, не станет его бить или заставлять целых две недели драить полы в туалетах за малейшие провинности.

И Мэтт улыбался приветливо, чуть насмешливо, как и всегда, и от этой улыбки становилось легче на душе.

Перейдя порог приюта и оказавшись на улице, Алекс полной грудью вдохнул свежий чистый воздух. Чёрный джип весело мигнул фарами, и мальчик, закинув рюкзак на заднее сидение, сел рядом с Мэттом. Третий раз в жизни он сидел в этой машине, но теперь она должна была отвезти его не к неизвестности, не назад в кандалы, а домой.

Алекс вспомнил мультик «Анастасия», в котором главную героиню провожали все её приютские подруги, высыпав на крыльцо и выглядывая в окна. Ради него никто на улицу выходить не стал, но ему было уже всё равно. Он только мысленно послал последний привет бедняге Сэнди и отвернулся от здания, в котором протекла почти вся его жизнь. Зачем было смотреть туда, если совсем рядом сидело новое солнце его жизни, заводя машину и насвистывая что-то легкомысленное и до боли знакомое.

– Мне звать тебя папой? – осведомился Алекс, хихикнув.

– Если хочешь, можешь и папой, но, я думаю, это лишнее. В отцы я тебе не гожусь, да и вряд ли когда-нибудь смогу по-настоящему заменить тебе отца. Так что зови уж по имени. Ведь мы с тобой скорее друзья.

Алекс улыбнулся, откинулся на сидение и замолчал, жмурясь от яркого солнца и улыбаясь бессмысленной счастливой улыбкой. Всё последнее время он много общался с Мэттом, но теперь припомнил и Маргарет, и Макса, и сердце его ещё сильнее сжалось от радости.

– А бабушка дома?

– Кто? – Мэтт ошарашенно вытаращился на него, отвлекаясь от дороги.

– Ну логично, что если ты мой папа, то она – моя бабушка, – послушно пояснил Алекс, и Мэтт расхохотался.

– Логично, но ты только ей об этом не говори. Она натянет тебе глаз на жопу, и ты больше никогда не сможешь вернуться в изначальное положение.

– Но у неё ведь есть внуки? Дети твоей сестры? – Алекс насупился. – Она и так уже бабушка.

– Ага, только её внучки ещё совсем малышня – пешком под стол ходят. А ты вон какой здоровенный лось. Мне, вообще-то, повезло. Завести ребёнка, которому уже не надо подтирать задницу, это как раз то, что мне нужно. Ты готовить умеешь?

– Не очень, – честно сознался мальчик. – А надо?

– Ничего, научишься. Раз уж жить будем вместе, то и готовить по очереди. Это честно.

– Хорошо, по очереди, так по очереди. А ты никогда еду ниоткуда не заказываешь?

– Заказываю. Я вообще сам частенько дома не ем, но раз уж ты будешь жить у меня, к нам периодически будут наведываться всякие там спецы по защите детей, причём наведываться неожиданно. Так что надо создать видимость здоровой домашней пищи. Понятно?

– Понятно, – Алекс улыбнулся. Мэтт никогда не демонстрировал своей привязанности и разговаривал деланно пренебрежительно, но чуткий мальчик видел теплоту в его глазах, и для счастья ему больше ничего было не надо.

***

На следующий день было суматошно: утром Мэтт ездил с Алексом по магазинам, обеспечивая своё новоявленное чадо одеждой, обувью, книжками, телефоном, наушниками, компьютером, планшетом и многим другим, чем по его понятиям должен был обладать мальчик в шестнадцать лет. Кроме того, он готов был купить не только то, что необходимо, но и то, что Алексу хочется, поэтому вместе с книжками, шмотками и гаджетами они привезли домой множество ненужной на взгляд Мэтта ерунды. Но Алекс сказал, что все эти комиксы, звёздочки-наклейки на потолок, ловец снов, целых две «музыки ветра» разного цвета, плакат с Дартом Вейдером и рюкзак с Бартом Симпсоном ему жизненно необходимы. Мэтт махнул рукой и решил побаловать мальчишку – ведь раньше его никто не баловал, никогда. А вообще, если поразмыслить, «никогда» – страшное слово.

Щедрость Мэтта распространилась и на ещё одну вещь: в обувном магазине Алекс увидел кеды со встроенными колесиками и почему-то решил, что жить без них дальше не сможет. Сам Мэтт кеды не носил с подросткового возраста, считая их моветоном и плебейством, не достойным такого импозантного, богатого мужчины, имеющего немецкие аристократические корни, как он. Однако говоря об Алексе, пришлось сделать скидку на его возраст и воспитание, да и уж наверняка на отсутствие аристократических кровей, и кеды на колёсиках обрели своё надёжное место на обувной полке.

Всю дорогу от торгового комплекса до парковки Алекс весело разбегался и катился рядом с Мэттом, то отставая, то обгоняя, чем неимоверно его раздражал. Когда Алекс предсказуемо врезался в проходившую мимо солидную тётеньку с лохматой шавкой на розовом поводочке, Мэтт резко дёрнул его за шкирку назад, как котёнка, и мальчик притих, опасаясь вызвать ещё большее раздражение. Однако сев в машину, он всё же не удержался и высказался:

– Ты нервный.

– Знаем без сопливых, – шикнул Мэтт, пристёгивая ремень безопасности. – Ну что, ты всем доволен? Хотя бы на сегодня?

– Ага, – мальчик достал из новенького рюкзака скрученный плакат, расправил его и, отстранив от себя на вытянутых руках, ещё раз полюбовался.

После утомительного утреннего похода по магазинам вечером последовал весёлый, но не менее утомительный визит Маргарет и Экси с семьёй. Это было что-то вроде торжества по поводу появления Алекса среди клана Паркеров-Лэнгли и, что уж говорить, мальчишке было это приятно. Он, получается, обрёл не только отца и бабушку, но и тётю с дядей, да ещё и двух кузин в придачу, ну и что, что маленьких.

Однако высидеть несколько часов с гостями после сумбурного и наполненного беготнёй утра было непросто, и когда Маргарет и всё семейство Лэнгли уехали, Алекс с Мэттом окинули одинаковым кислым взглядом гору посуды в раковине, негласно решили, что запихнут её в посудомойку завтра и разбрелись по своим комнатам.

***

Всё начиналось идеально. Мэтт, конечно, много времени проводил на работе, но лучезарная улыбка Алекса, ждавшая его дома, подгоняла и торопила его, и он мчался с работы, никуда не заезжая.

Но всем людям свойственно ошибаться, и Мэттью Паркеру тоже. Он почему-то решил, что приручив Алекса единожды, он уже не рискует его потерять, и постепенно начал возвращаться к прежней жизни. Выяснилось, что, как бы ни радовала его доверчивая улыбка, она никоим образом не заменяла прежнего разгула и свободы, а свободу Мэтт ценил. Сам того не замечая, он начал снова задерживаться на работе, игнорируя вопросительные смски, а вернувшись домой, быстро ужинал с Алексом и уходил работать в кабинет.

В кабинет Алексу ходить не разрешалось, по крайней мере, без срочной надобности, и Мэтт занимался делами спокойно, зная, что его не потревожат. Алекс всего один раз рискнул зайти к нему по делу, но там ему показалось неуютно: оформленный в тёмных тонах и строгих линиях кабинет производил давящее впечатление, да и Мэтт, восседающий за большим чёрным столом среди аккуратно разложенных бумаг, ощущался каким-то чужим и холодным, будто вовсе опекуном Алексу был, не другом, а начальником.