Текст книги "Изумруд твоих глаз (СИ)"

Автор книги: Росса

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

– Помоги... Пожалуйста...

Я обхватил его член рукой и ритмично задвигал ей вверх-вниз. Женька уткнулся носом мне в ключицу, щекоча неровным сбившимся дыханием.

– Давай, бельчонок, кончи для меня, – прошептал я ему в ухо, тут же проведя по ушной раковине языком. – Ну же...

И он, не выдержав, взорвался, его тело в моих руках забилось в лёгких конвульсиях, а пол оросила белая тягучая жидкость, тут же смытая потоками воды. Я покрепче прижал Женьку к себе, чувствуя, что у него подгибаются колени.

– Как ты, солнышко? – нежно провёл рукой по мокрым волосам.

– Я умер от наслаждения. Будешь хоронить, гроб покрась в голубой цвет...

Я засмеялся и отпустил его. Ну что тут скажешь? Это Женька.

– Чем будем заниматься? – спросил я его, когда мы покинули душ.

– Играть в увлекательную игру, – он лукаво улыбнулся, и в его глазах блеснули смешинки.

– Какую?

– В похотливых кроликов. Правила простые: нужно выяснить, сколько в нашем доме горизонтальных поверхностей, на которых можно трахаться.

– И с чего выяснять начнём? – я подавил в себе желание расхохотаться.

– Со спальни, конечно, кровать – это моя любимая горизонтальная поверхность.

Он утянул меня в комнату и толкнул на эту самую горизонтальную поверхность, запрыгнув сверху, оседлал мои бёдра. Я почувствовал, что снова возбуждаюсь. Ни дать ни взять похотливый кролик.

– Нарываешься, детка? – ласковым голосом проворковал я, сдергивая с его бёдер полотенце.

– Не без этого, – он сверкнул глазами. – Хочу медленно и с чувством.

– Как скажешь, – я стал нежно гладить его бёдра, поднимаясь от колен к паху и тут же скользя руками назад к коленям. Затем приподнялся и ласково прошёлся губами по его груди от шеи к соскам. Прикусил набухшую горошинку, зализал место укуса, опять прикусил. Женька зарылся руками в мои волосы, откинул голову назад и стонал на каждое моё действие.

– Охренеть, как хорошо... Ленька, трахни меня, хочу почувствовать тебя в себе.

– Фу, грубо как, – я продолжал пытать его соски, целуя, кусая и тут же зализывая. – Не буду я тебя трахать, – услышав это, Женька дёрнул меня за волосы и удивленно посмотрел мне в глаза, я тихо рассмеялся и закончил фразу, – буду тебя любить медленно и нежно.

– Ну вот, – он улыбнулся одними уголками губ, – а я хотел грубо и неистово.

Он запустил руку между нашими телами и погладил мою успевшую встать плоть. Я рыкнул и опрокинул его на спину, раздвинул его стройные ноги и устроился между ними.

– Говоришь, грубо? – задумчиво проговорил я. – Как скажешь...

Поднёс два пальца ко рту и начал медленно облизывать их. Женька, как заворожённый, следил за движением моего языка, а потом не выдержал и прикрыл глаза.

– Открыл глаза, быстро, – он тут же распахнул их. – Не смей закрывать. Смотри на меня.

В моём голосе зазвенела сталь. А Женька закусил губу, чтобы не дать себе застонать. Я ещё раз облизал пальцы и ввёл их в него резко, сразу на всю длину. Женька вскрикнул от боли и тут же выгнулся от удовольствия.

– Да... Да... – прохрипел он. – Сильнее.

– Бельчонок, да ты мазохист, – потрясённо прошептал я, склоняясь к нему и продолжая двигать внутри него пальцами, то и дело, задевая простату. – Хотя, теперь мне понятно, почему ты постоянно нарываешься.

Женька посмотрел на меня абсолютно расфокусированным взглядом. Припухшие приоткрытые губы, шальные, почти чёрные от страсти глаза и ярко горящие веснушки. Смесь порока и детской невинности. Глядя на него, меня захлестнула нежность. Я вынул из него пальцы, и он тут же захныкал, дернувшись за ними.

– Потерпи, солнышко, сейчас... – я начал входить в него, медленно и осторожно, но он спутал мне все карты, резко двинувшись вперёд и сам насадившись на мой член. – Боги, Женька, какой же ты горячий.

Мир закружился у меня перед глазами, я уже плохо воспринимал окружающее. Хотелось только одного, подарить моему бельчонку незабываемое удовольствие. В этот момент я не думал о себе, своих желаниях. Важен был только он. И я старался отдать ему всего себя без остатка.

– Сильнее, Лёня... Глубже, – шептал он, извиваясь подо мной, и я выполнял все его просьбы. Даря наслаждение, которое возвращалось ко мне сторицей. Женька в порыве страсти царапал меня, но я не чувствовал боли, всё глубже погружаясь в пучину страсти, которая уже стала осязаемой, бурля и пенясь вокруг нас. Внутри меня всё пело и ликовало. И я, сам не зная, каким образом, ощущал все Женькины чувства, пропуская их через себя, усиливая и возвращая ему. Он подчинялся моему напору, моим желаниям. Растворялся во мне. Мои движения стали рваными, порывистыми, и на пике наслаждения я выдохнул:

– Мой!

– Только твой! – тут же отозвался Женька.

Наконец, мир свернулся в яркую точку и взорвался ослепительным блеском, накрывая меня самым мощным оргазмом в моей жизни.

– И какую поверхность будем исследовать дальше? – я, улыбаясь, смотрел на своего бельчонка, который только-только пришёл в себя.

– Стол на кухне. Только в плане пожрать, а не любовью заняться. Боюсь, в ближайшее время я в этом плане ни на что не годен. Ты из меня все соки выжал. Так что давай лучше прогуляемся до магазина. Дома шаром покати. Я ведь здесь не жил.

– А где? – заинтересовался я.

– Меня к деду переселили. Кстати, он оказался ничего. Представляешь, – Женька усмехнулся, – усыновил меня. Так что я сменил фамилию.

Солнышко сел в кровати и тут же зашипел.

– Вот ведь! Оказывается, по боли в заднице я совсем не скучал. Ладно, поднимайся давай и дуй в душ, а я деду позвоню, попрошу, чтобы мои вещи прислал. А потом в магазин сходим.

– Как скажешь, гражданин начальник, – засмеялся я.

Приняв душ и уступив его Женьке, натянул любимые джинсы и рубашку. В это время в дверь позвонили. Я, даже не спросив, кто это, распахнул её и уставился в дуло пистолета направленного на меня. Непроизвольно сделал шаг назад, а потом ещё один.

– Машка, ты что, сдурела? – я, наконец, разглядел того, кто держал пистолет. – Ты что творишь?

– Тебя не должны были отпустить, – проговорила она абсолютно безжизненным голосом. – Не должны.

– Да что я тебе такого сделал?

– Ты должен быть в тюрьме, – она как будто меня не слышала.

– Лёньк, – дверь ванной открылась, и оттуда показался Женька. Он потрясённо застыл на месте. Маша от звука его голоса дёрнулась, и я, как в замедленной съёмке, увидел палец, надавливающий на курок.

Женькин крик и выстрел слились для меня в один звук. Я ждал боли, но её не последовало, Женька успел рвануть вперёд и прикрыть меня от пули. Прикрыл, подставившись сам. Время, как будто взорвалось и вдруг убыстрилось. Я успел подхватил Женьку, опускаясь вместе с ним на пол. На его рубашке в области сердца разливалось красное пятно. Я прижал к нему руку, пытаясь остановить кровотечение, чувствуя, как медленно бьётся его сердце под моими руками.

В это время в квартиру влетели отец с Тимуром и Йоун.

– Скорую, – прошептал я им.

Женькин дед схватился за телефон. А я смотрел на расползающуюся по Женькиному лицу бледность, даже веснушки, и те побледнели. Я прижал его к себе, страшась отпустить, всё так же прижимая руку к ране и слыша стук его сердца. Мне почему-то казалось, пока я держу руку, его сердце не остановится. Я был неправ. «Тук-тук», – стукнуло оно последний раз и встало...

Глава 47

Леон.

Как долго длится одно мгновение? Странный вопрос, скажите вы. Один миг и длится. А я вдруг понял, что одно мгновение может растянуться до бесконечности, повергая человека в глубокий ужас от осознания собственной беспомощности. Я пережил его в тот момент, когда, как мне показалось, прекратило биться Женькино сердце. Тишина оглушила. Нарастающая паника схватила за горло. Хотелось заорать. Я сильнее прижал руку к его груди.

Тук-тук, тук-тук. Почти неслышно, слабо, но оно всё же бьётся. Бьётся, чёрт возьми! От облегчения из глаз покатились слёзы, а ещё через секунду я испытывал жгучий стыд. Вспомнились слова моего учителя:

– Врач не имеет права поддаваться панике. Кто угодно, но только не врач. От того, насколько быстро он действует, зависят жизни, а паника сковывает, заставляя терять драгоценные секунды.

Профессор был прав, и я только что ощутил это на собственной шкуре. Тряхнул головой, отгоняя противное оцепенение.

– Йоун, быстро сюда. Надо перевести Женьку в полусидячее положение. Папа, тащи из спальни мой чемоданчик. Там аптечка. И быстрее!

Я продолжал зажимать рану рукой. Отец притащил аптечку и раскрыл.

– Теперь на кухню и неси полиэтиленовый пакет. Чёрт, быстрее! – отец как-то странно посмотрел на меня, видимо прикидывая, не сошёл ли я с ума, но пакет всё же принёс.

– Вынимай ватно-марлевые салфетки, – скомандовал я. – Теперь бери жидкий вазелин, он в тюбике, и наноси на салфетку. Обильно.

Папа покорно выполнял всё, что я говорил.

– Замечательно, давай сюда, – я наложил на рану салфетку, потом приложил пакет и туго забинтовал получившуюся конструкцию. – Теперь молимся и ждём скорую.

– Пакет зачем? – тихо спросил Йоун, прижимая Женьку к своей груди.

– Нужно было предотвратить пневмоторакс. Женьке на данный момент и гемоторакса хватает.

– Ты это с кем сейчас говоришь? – хмыкнул отец. – Мы в твоих тораксах ни хрена не понимаем. По-русски объясни.

– Нужно было предотвратить доступ воздуха в плевральную полость. Он бы затруднил дыхание, занимая место. Тем более, там уже скапливается кровь из-за внутреннего кровотечения, а если добавится ещё и воздух, Женька просто не сможет дышать. К сожалению, в полевых условиях я больше ничего не могу сделать. Чёрт! Да где же эта грёбанная скорая! – взорвался я. Паника и сковывающий меня ужас отступили окончательно, и я стал способен воспринимать окружающее. В углу, тихо всхлипывая, плакала Машка, около неё на корточках сидел Тимур.

– Ты зачем это сделала? Дура! – он схватил её за плечи и тряхнул с такой силой, что у неё клацнули зубы. – Отвечай!

Машка молчала, только продолжала лить слёзы.

– Надо полицию вызывать, – тяжело вздохнул отец. – Хоть бы о детях подумала...

Наконец, прибыла скорая, и мы с Йоуном отправились в больницу, оставив Тимура и отца разбираться с полицией.

*****

Самая изощрённая пытка, какую только можно себе вообразить – ожидание. Время как будто смеётся над тобой, почти не двигаясь с места. Ты терпеливо ждёшь. Тебе кажется, что ты провёл в ожидании часы, но на самом деле, это всего лишь жалкие минуты.

Мы с Женькиным дедом сидели перед дверьми операционной и ждали. Я знал, что операция будет долгой и не гарантирует сто процентного успеха, но так хотелось верить в лучшее.

«Всё будет хорошо!» – повторял я, как заклятие, – «Всё будет хорошо!»

Не замечая, что произношу это вслух.

Дверь операционного блока открылась, и оттуда вышел усталый Антон, один из лучших хирургов нашей больницы.

– Ну? – бросился я к нему.

– Операция прошла успешно, состояние стабильное. Теперь остаётся только ждать.

После этих слов мне захотелось завыть. Чёрт побери, опять ждать!

– Спасибо, Антон! – я сжал руку хирурга. – Спасибо.

– Будешь дежурить около него? – добродушно усмехнулся он.

– Буду.

– Я тоже, – Йоун подошёл к нам. – Я должен быть рядом с внуком.

Снова потянулись часы ожидания. День, второй, третий... Женька не приходил в себя. Никаких изменений. Ему не становилось хуже, но и лучше тоже. Три дня я безвылазно провёл в палате, покидая её лишь на несколько минут. Мне казалось, что если я уйду, Женьке сразу станет хуже. Йоун поначалу пытался ругаться со мной:

– Леон, так нельзя. Тебе обязательно надо сходить отдохнуть, – я лишь отрицательно мотал головой, продолжая сидеть рядом с Женей, держа его за руку и рассказывая ему всякие глупости. О том, какая погода за окном... О том, что когда он придёт в себя, мы с ним обязательно уедем в его деревенский домик и будем там только вдвоём. О том, как я люблю его... Я не знал, слышит ли он меня, но продолжал говорить.

Иногда Йоуну удавалось уговорить меня чуть-чуть поспать, и я ложился на маленький диванчик, здесь же, в палате, и слушал Женькиного деда, который тоже разговаривал с ним. Не поверите, но он рассказывал ему сказки. Исландские народные сказки.

– Почему? – не выдержал я на третью ночь. – Почему сказки?

Йоун поднял на меня воспалённые глаза. Он ругал меня, заставляя поспать, но сам не смыкал глаз ни на минуту.

– Что ты знаешь о его детстве? – спросил меня мужчина.

Я задумался. Оказалось, почти ничего, мы с Женькой жили настоящим, не оглядываясь на прошлое. Моё молчание было красноречивым. Йоун тяжело вздохнул и продолжил.

– Он мне многое рассказал, когда я перестал строить из себя мудака и попытался подружиться с собственным внуком. Он любил мать, но моей дочери просто некогда было им заниматься. Работа отнимала много времени и сил. Женьку она отдала в детский сад, там были группы, которые называются круглосуточными. С понедельника по пятницу он был в детском саду безвылазно. В субботу и воскресение дома, как правило, под присмотром соседки. Время, когда Лена была дома, с ним, для него было самым счастливым. Появлялась иллюзия семьи и шаткая надежда, что он всё-таки кому-то нужен. Иногда, совсем редко, приходил его отец, который вместо того, чтобы побыть с ним требовал от него понимания, почему он с ним быть не может. Женька рос... Научился развлекать сам себя, так в его жизни появились книги. Ему было всё равно что читать, поскольку это давало возможность сбежать от реальности и от одиночества. Я поражаюсь, Леон, моя дочь постоянно бросала его одного, а он продолжал её любить, оправдывать и заботится о ней. Не она о нём, а он о ней... Это за гранью моего понимания, – Йоун болезненно сморщился.

– Я его спросил, что для него было самым тяжёлым. Он ответил: «Ночи. Одному в темноте – это очень страшно. Когда мама не дежурила ночью – это было клёво. Пусть она, отправив меня спать, не заходила ко мне, но я знал, что не один». Этого я уже не выдержал и однажды вечером зашёл к нему, просто пожелать спокойной ночи. Ты бы видел, какими глазами он на меня посмотрел, и, знаешь, когда я уже выходил, он остановил меня и, ты не поверишь, попросил посидеть с ним. Я остался, Женька недолго думая улёгся головой мне на колени и попросил: «Дед, расскажи мне сказку». И я рассказывал сказки восемнадцатилетнему парню, не понимая, поначалу, зачем ему это нужно. А потом дошло. Ему просто хотелось почувствовать себя ребёнком, которого любят, о котором заботятся.

Я сглотнул комок, подступивший к горлу. Подошёл к кровати и взял Женькину руку в свои, слегка сжав:

– Я люблю тебя, – тихо прошептал я. – Возвращайся ко мне. Пожалуйста...

Глава 48

Евгений.

Если вы от меня ждёте рассказа о том, что я, находясь где-то между жизнью и смертью в темноте, слышал Лёнькин голос, и именно он не давал мне скатиться во тьму окончательно, то вы глубоко заблуждаетесь. Ничего такого я не испытывал. Моя душа не парила над телом во время операции, как рассказывают некоторые, и я не встретился с душой умершей мамы, которая бы мне сказала, что мне ещё рано умирать и отправила назад. Последнее, что я помню, перед тем как очнуться на больничной койке, это дикую боль в районе груди. С болью же, но не такой острой, я и очнулся. «Вот ведь, такое приключение, а мне даже вспомнить нечего», – лениво заворочались мысли в моей голове, – «придётся придумывать свет в конце туннеля, мол, за мной пришла электричка, чтобы отвезти в рай, но я не смог бросить Лёньку одного. Кстати, а где он?» – скосил глаза, насколько позволяли трубки и провода, опутывающие мою многострадальную тушку, и осмотрел палату. Дед спал на стуле рядом с моей кроватью, а Лёнька, скукожившись, лежал на маленьком диванчике и тоже спал.

«Вот ведь, гады!» – нежно посмотрел я на них. – «Они должны стенать и заламывать руки, оплакивая несчастного меня, а вместо этого дрыхнут, как сурки».

Голова была на удивление ясной, и я усмехнулся про себя, по всем законам жанра, я должен безумным взглядом озираться вокруг и срывающимся шёпотом спрашивать:

– Где я? – получить ответ, что в больнице, и опять провалиться в небытиё.

Хотя нет, спросить бы не удалось, помешала бы трубка, торчащая из горла. Дверь в палату распахнулась, и вошли медсестра и врач, видимо приборы, к которым я был подключён, оповестили их, о моём изменившемся состоянии.

– Очнулся? – спросил доктор, склонившись надо мной. Ответить я не мог, поэтому ограничился взглядом из серии «ты что, придурок, сам не видишь?» Как ни странно врач мой красноречивый взгляд понял и добродушно хохотнул.

Его голос разбудил деда, который вскочил на ноги и заорал:

– Леон, подъём! Женька очнулся.

Я поморщился. И какого фига так орать? Пока из меня вынимали трубки и отключали провода, Лёнька, изображая тень отца Гамлета, стоял над моей кроватью.

– Как себя чувствуешь? – врач, представившийся Антоном Владимировичем, внимательно осматривал послеоперационную рану.

– Спасибо, на букву "х". Не подумайте, что хорошо, – просипел я.

– Ну, если шутишь, – пробасил он, – значит, всё не так плохо.

– Это был сарказм, – возмутился я и попытался облизать пересохшие губы. Бесполезно. Слюна почти отсутствовала, такое чувство, что я бродил по пустыни Сахара.

– Воды можно? – голос всё ещё оставался сиплым, а что бы вы хотели, такой сушняк.

– Сейчас Леон притащит мокрую губку и увлажнит твои пухлые губы, а если полезет к тебе целоваться, я его больше в палату не пущу, – Антон неодобрительно посмотрел на Лёньку, который как раз и собрался меня поцеловать.

– Злой вы, дядя доктор, – вздохнул я, – ну разве можно так грубо обламывать чужие эротические фантазии?

Это предложение далось мне уже с трудом, голова противно закружилась. Видимо, я всё же переоценил свои силы.

– Женя, – с беспокойством посмотрел на меня дед, – тебе плохо?

– Сейчас ему вколют обезболивающее и снотворное. Пусть спит.

Уколов почти не почувствовал и, уже проваливаясь в сон, услышал Лёнькин голос, втолковывающий деду.

– Если не начнётся пневмония, то всё обошлось.

Продрых я, как выяснилось, целые сутки, но проснулся более бодрым, чем в первый раз. В палате был только Лёнька, и он опять спал, положив голову на мою кровать. Я не стал будить его, предпочтя тихонечко лежать и рассматривать. Выглядел он неважно: весь осунулся, под глазами залегли тёмные круги, а в волосах... Я протянул руку и коснулся, не поверив себе. Надо же... Седая прядка. Мою руку перехватили и поднесли к губам:

– Я испугался, – ответил Лёнька на мой немой вопрос. – Мне на мгновение показалось, что ты умер.

– И не мечтай, – я погладил его по щеке, – так легко ты от меня не отделаешься.

– Зачем, Женя? – он выжидающе уставился на меня, прожигая горячим взглядом.

– Что зачем? – сделал вид, что не понял вопроса.

– Не тупи. Тебе не идёт, – поморщился он. – Зачем ты полез под пулю? Глупый мальчишка, зачем? А если бы ты умер?

– Если бы не полез, пуля бы досталась тебе, – я убрал руку, которой всё ещё гладил его щёку. – Я не мог этого допустить. Не мог. Вот ответь, только честно, – заглянул в его глаза, – если бы я умер, ты бы жил дальше?

Он хотел ответить сразу, уже открыл рот, но тут же закрыл задумавшись.

– Было бы тяжело, но, наверное, жил бы, хотя это было бы сложно назвать жизнью, – говоря всё это, Лёнька старался на меня не смотреть.

– Вот поэтому и полез... – тихо сказал я, а он вскинул на меня глаза. – Если бы пуля досталась тебе, и ты умер, я бы дальше жить не смог... Уйди, Лёнь, – я боролся со слезами, подступающими к глазам, – дай мне побыть одному и скажи, чтобы до завтра ко мне никто не приходил.

– Но…

– Пожалуйста, – перебил я его, и он послушно вышел.

Я закрыл глаза. В этом и была разница между нами. Его любовь была спокойной, нежной, без крайностей. А моя... Я полыхал, как огонь, весь состоя из крайностей. Если любить, то до безумия, если ненавидеть, то от души. И боюсь, что Лёнька от такой моей болезненной любви скоро устанет, а я по-другому не умею.

*****

На следующий день у меня был наплыв гостей. Приехали Родька с Олегом и Лерка.

– У меня уже складывается впечатление, что вы живёте втроём. – ухмыльнулся я. – Ванилька, иди: я тебя обниму.

Олег забрался ко мне и действительно полез обниматься, Родька перехватил его за ремень брюк и стянул с моей кровати.

– Не так рьяно, а то я ревновать начну. Ты как? – брат одарил меня нежным взглядом.

– Терпимо, – я беспечно махнул рукой. – Только швы болят. Я с помощью них, теперь, наверное, смогу погоду предсказывать.

– Ой, белочка, тебе нельзя вместо гидрометцентра работать, – Олег улыбнулся, явив миру ямочки.

– Это ещё почему? – я приподнял бровь.

– Ты совсем не умеешь врать.

– А вот тут ты не прав, то, что я почти никогда не лгу, ещё не значит, что не умею, – тяжело вздохнул я.

– Как дела, молодёжь? – Алексей Сергеевич переступил порог моей палаты. – Очнулся?

– Нет. Это вам только кажется, – я улыбнулся, – на самом деле вы спите, и я вам снюсь.

– Господи, только кошмаров мне и не хватало... – передернуло Алексея Сергеевича. – Крис передаёт тебе привет. Сожалеет, что его рядом не было. Он всё-таки должен был обеспечивать твою безопасность. Хороший парнишка, сам вызвался сыграть роль жены Фрейра, – Алексей ещё что-то говорил, но я его уже не слушал. Крис вызвался сам, а мне сказал, что идея послать его полностью принадлежит начальству. Это уже интересно.

Я с трудом дождался, когда мои гости уйдут. Правда, на секунду задержал Родьку, выпросив у него мобильник. Мне нужно было сделать всего один звонок.

– Следователь Озёрский слушает.

«А у него усталый голос», – отметил я.

– Это Евгений Эльдрссон. Помнишь?

– Конечно.

– Мне нужна помощь. Ты сможешь ко мне прийти? Я...

– Я знаю, где ты, – перебил он меня.– Буду через час.

– Спасибо, Миша.

– Пока не за что, – хмыкнул он и отключился.

«А Лёнька так и не пришёл», – с тоской подумал я.

Глава 49

Следователь Озёрский.

– Раненым привет! – я просунул голову в приоткрытую дверь палаты.

– Проходи. Вон, на стульчик приземляйся, – Женя сфокусировал на мне взгляд и улыбнулся. – Спасибо, что пришёл. У меня к тебе дело на сто рублей.

– Ну, слава Богу, не на двести, а то бы я испугался, что не справлюсь. Кстати, это тебе, – я вытащил из-за спины букет гербер ярко оранжевого цвета. – Долго делал выбор между цветами и апельсинами, решил всё-таки цветы подарить. Вдруг у тебя на апельсины аллергия...

Взгляд, которым меня одарил лежащий на кровати парень был из серии «жаль, сил нет, а то бы убил». Тем не менее, он быстро справился с раздражением и промурлыкал:

– Ой, Мишенька, я, конечно, сразу понял, что произвёл на тебя неизгладимое впечатление, но чтобы настолько... Не боишься?

– И чего я должен бояться?

– Так у меня вроде как парень есть. Как ты думаешь, дуэль это не очень старомодно? – рыжий нахалёнок наивно похлопал глазами. – Я даже себе траурный костюм куплю, чтобы поплакать над твоей могилкой.

– А если я дуэль выиграю? – я заинтересованно посмотрел на Женьку.

– Выиграешь или проиграешь – результат один: квартира метр на два на местном кладбище. Потому что, если ты Лёньке вред причинишь, я тебя собственноручно закопаю.

У меня сложилось впечатление, что говоря это, Женька и не думал шутить. Я внимательно присмотрелся к нему и, кивнув на рану, серьёзно спросил:

– Его от пули закрыл?

– Да, – и это твёрдое «да» не дало мне возможности расспрашивать дальше.

– Ладно, говори, зачем ты меня пригласил?

– Миша, сделай одолжение, выясни всё, что можно о Кристиане Карышеве. Очень нужно.

Услышав имя и фамилию, я напрягся:

– И чем, Женя, этот сучёнок тебе не угодил?

– Я смотрю, ты с ним знаком? – Женька удивлённо посмотрел на меня.

– Учились вместе. Гнида ещё та, – меня передёрнуло. – Сам я с ним не пересекался, но знаю человека, которого Крис капитально подставил. Что ты хочешь о нём узнать?

– Что его связывает с Фрейром Эльдрссоном, и каким образом он мог бы заставить людей работать на себя?

– На вторую часть вопроса я тебе и так отвечу. Элементарный шантаж. Знаешь, в какой структуре он работает? – Женька лишь кивнул головой. – Так вот, составить досье на любого имея доступ к информации, которой располагает его контора, дело плёвое. К сожалению, людям, как правило, есть что скрывать. У всех свои скелеты в шкафу. А если и нет, то легко можно сделать, чтобы появились. Что касается связи с твоим дядей... Это будет сложней, но я попробую. Ты уверен, что за всем, что с вами произошло, стоит Крис?

– Неуверен, – Женька печально вздохнул, – вот и проверяю. Понять бы только, ради чего всё это... Если за этим действительно он стоит, то, что ему нужно?

– Судя по тому, что ты рассказывал, в дело втянуто огромное наследство. Правда, я не представляю, как бы он его смог заполучить?

Женька посмотрел на меня шальным взглядом и застонал, прикрыв глаза:

– Господи, всё так просто. Так просто... Как же я не додумался сразу! Ведь ответ на поверхности лежит. Чёрт, я дебил! Миша, прошу, выясни всё что сможешь. Только побыстрей.

– Поделиться своей догадкой не хочешь?

– Не сейчас, позже. После того, как ты мне информацию принесешь. Сколько тебе нужно времени?

– Недели я думаю хватит. Ладно, выздоравливай, а я пойду работать.

Леон.

Мне было хреново. После разговора с Женькой на душе остался неприятный осадок. Было чувство, что я предал его. Умом я понимал, что мне сейчас надо идти к нему в больницу, быть рядом, но я не мог себя заставить. А вдруг он меня снова прогонит?

– Знаешь, Леон, ты слишком много думаешь, – на кухню вышел Олег и сел напротив меня. Они с Родькой приехали навестить Женьку и, конечно, зависли в нашей квартире. Я грустно усмехнулся... Надо же, уже неосознанно думаю об этой квартире не как о своей, а как о нашей с Женькой.

– Вообще-то говорят, что думать полезно, – поднял я на Олега глаза, – а мне как раз есть о чём.

– Вряд ли ты надумаешь что-то стоящее, – Олег подошёл к плите и включил чайник. – Когда дело касается чувств и отношений, человек по определению не в состоянии думать и мыслить трезво. Ему кажется, что он такой умный, понял, о чём другой человек думал, и что он хотел сказать. Вот, как ты сейчас... Башку даю на отсечение, Женькины слова в голове прокрутил, ярлычки развесил и пришёл к какому-то результату. Правда, в итоге додумался до полной херни, но это для тебя ведь не столь важно. Главное, ты принял решение и за себя, и за него.

Олег налил чай и снова сел напротив меня, требовательно глядя мне в глаза.

– Женька не захочет меня больше видеть. Он, не задумываясь, рискнул ради меня жизнью, а я ему сказал, что если бы он умер, я бы смог жить дальше. И теперь я знаю, что он обо мне думает...

– Ни хрена ты не знаешь. Ты думаешь, что знаешь, а это две разные вещи. Хочешь, расскажу, что ты там себе напридумывал? – я лишь кивнул головой. – Ты решил, что Женька после этих твоих слов видеть тебя не захочет. Решит, что ты его не любишь. Скажешь, я неправ?

– Прав, – не стал отнекиваться я.

– Что и требовалось доказать, – Олег отхлебнул из кружки чай и блаженно зажмурился. – Теперь, ты вместо того, чтобы поддержать своего парня, которому хреново, сидишь и жалеешь себя несчастного.

– Я думаю, он не хочет меня видеть…

– Опять, ты думаешь? Может хватит? Сходи и спроси его сам. Тогда будешь знать точно.

Я хотел ответить, но меня прервал звонок мобильника.

– Странно, – я удивлённо уставился на дисплей, – Родька. Ему что, лень из соседней комнаты выйти? Что это он по телефону названивает?

– Ответь, – улыбнулся Олег. – Сюрприз будет.

– Алло...

– Лёнечка, – протянул обманчиво ласковый голос, – если тебя через час не будет у меня в палате, то через два я буду дома и прибью тебя. Ты меня знаешь, я слов на ветер не бросаю.

– Буду через полчаса, – на той стороне скептически хмыкнули, – и знаешь, Женька, я люблю тебя.

– Как нестранно, я тебя тоже… – я представил себе, как он улыбается, произнося это, и на душе сразу стало легко и спокойно.

Олег, который слышал наш разговор, ухмыльнулся:

– В следующий раз, думай меньше, Леон. Особенно за других...

Глава 50

Леон.

Я умудрился уложиться в отведённые мне полчаса, чтобы добраться до больницы. Летел, можно сказать, на крыльях любви. Увидев запыхавшегося меня, Женька ухмыльнулся:

– Бегом бежал, дорогой? Ценю.

– Язвишь, бельчонок, – счастливо улыбнулся я. – Кстати, у меня для тебя подарок.

Я сунул ему в руки букет оранжевых гербер, Женька секунду недоумённо рассматривал их, а потом просто зашёлся от хохота.

– Ой, не могу! Опять цветочки, – только тут я увидел такой же точно букет, стоящий на тумбочке в вазе, и нахмурился.

– От кого эти? – кивнул я в сторону тумбочки.

– Да так, – Женька неопределённо махнул рукой, – тайный поклонник. Вот я думаю, я на девчонку похож?

– Да вроде бы не очень – протянул я, внимательно окидывая Женьку взглядом.

– Так какого чёрта мне сегодня все цветы дарят? Лучше бы ты тортик купил.

– Тебе нельзя, – тоном строгого доктора проговорил я. – А цветы... Я думал, тебе приятно будет. Ты же любишь ромашки.

– А какое отношение герберы имеют к ромашкам? Хотя... – Женька вытащил из моего букета один цветок и начал отрывать у него лепестки, что-то бормоча себе поднос.

– Гадаешь? – я улыбнулся. – Можешь не стараться. Конечно, я тебя люблю.

Женька ядовито усмехнулся и начал шептать уже так, чтобы я слышал:

– Прибить, не прибить... Оу! Вышло «не прибить», живи пока и цени мою доброту.

Я осторожно присел на краешек его кровати и слегка нагнулся, так, что наши глаза оказались близко друг от друга. На секунду мне показалось, что я тону в двух зеленых омутах. Меня затягивает в них. Всё глубже и глубже, утаскивая на самое дно.

– Женя... – тихо протянул я.

– Что? – спросил он меня таким же тихим шепотом.

– Не оставляй меня. Никогда. Мне плохо без тебя. Без тебя я просто существую. Это не жизнь, – я протянул руку и запустил её ему в волосы. Такие мягкие и шелковистые на ощупь. Осторожно пропустил сквозь пальцы огненно-рыжие прядки. Женька, не отрываясь, смотрел в мои глаза, словно хотел найти в них ответ на мучавший его вопрос. А затем слегка приподнялся и коснулся моих губ своими, мягко и нежно.

Я улыбнулся и прижал его к себе, но тут же отпустил.

– Прости, ты сейчас не в том состоянии, чтобы тебя тискать. Лежи смирно, а то придёт Антон, и мне крупно попадёт.

Женька принял вид пай-мальчика, я невольно засмеялся, глядя на него.

– Может, всё-таки расскажешь от кого цветы? Не то, чтобы мне было интересно, или я там ревновал... – начал я, но зацепился за Женин насмешливый взгляд, – ну да, мне интересно, и я ревную. От кого веник, солнышко?

– У меня в гостях был следователь, который вёл твоё дело. Я просил его прийти.

– Понятно... – я вспомнил парня, который занимался моим делом.

Лет двадцати шести, с приятной внешностью. Ревность неприятно кольнула сердце, но я её тут же отогнал. Видимо, на моём лице всё же мелькнули какие-то эмоции, потому что Женька захихикал.